Пьесы

Александр Молчанов

В сборник вошли пьесы, написанные в 2005—2019 годах. Практически все пьесы, представленные в сборнике, были поставлены на сцене в России и за рубежом. Книга содержит нецензурную брань.

Три женщины

(комедия в двух действиях)

Действующие лица:

Максим, режиссер, 27 лет;

Роберт Анатольевич Иксанов, актер, 62 года, он же Алексей Михайлов;

Анна Сергеевна Гельц, актриса, 51 год, она же Агриппина Андреевна;

Елена Петровна Шурко (Озерова), актриса, 39 лет, она же Зинаида Сергеевна;

Ирина, актриса, 20 лет, она же Танечка;

Иван Иванович Шурко, 35 лет, нефтяник.

Акт 1

1 действие

Скромно обставленная квартира: шкаф, диван, стол, заваленный бумагами. Окно наглухо закрыто занавесками. Тихо, без звука, открывается дверь. Входит Максим. Оглядывается.

Максим. Здравствуйте!

Тишина.

Максим. Есть кто-нибудь? Ау!

Тишина.

Максим. Там было открыто.

Максим подходит к столу и внимательно рассматривает бумаги. Берет одну из них и прячет во внутренний карман куртки. Подходит к шкафу и заглядывает в него. Потом отступает назад. Дверца шкафа открывается, оттуда появляется ствол ружья и упирается Максиму в лоб. Максим продолжает отступать, подняв руки. Следом за ружьем появляется пожилая женщина в халате и бигудях. Она держит ружье в правой руке, а левой лезет Максиму за пазуху и достает бумагу, которую он взял со стола. Смотрит на нее, качает головой и убирает ее в карман халата.

Максим. Простите, я…

Женщина. Молись. Сейчас я буду тебя убивать.

Максим. Вас посадят.

Женщина. Ты только представь заголовки в газетах «Вдова ветерана войны застрелила грабителя, который ворвался в ее квартиру и пытался ее изнасиловать».

Максим. Я не пытался вас изнасиловать.

Женщина. Пытался-пытался. Давай, молись уже.

Максим. Да я и молитв-то никаких не знаю.

Женщина опускает ружье.

Женщина. Сложная ситуация. Атеист?

Максим. Абсолютный безбожник.

Женщина. Ну, тогда обойдемся без молитвы.

Снова поднимает ружье.

Максим. Подождите, не стреляйте! Я готов!

Женщина. К чему? Уверовать в Бога?

Максим. Нет. Это… вас изнасиловать.

Делает шаг вперед.

Женщина. Стой, где стоишь!

Несколько секунд размышляет, оценивающе глядя на Максима, потом садится на диван, продолжая целиться в него из ружья, которое держит одной рукой. Второй рукой гладит покрывало.

Женщина. Ты из налоговой инспекции?

Максим. Нет. То есть, да.

Женщина. Тебе нужен Роберт Иксанов?

Максим. Да. То есть, да.

Женщина. Он давно не подавал декларацию о доходах?

Максим. Очень давно. Никогда.

Женщина. И теперь он должен этому гребаному государству кучу денег?

Максим. Ну, не очень большую кучу. Возможно, он должен даже совсем маленькую кучу. И вообще, наше, как вы справедливо заметили, гребаное государство, оно может и подождать. Оно ведь у нас не самое бедное. Многие страны гораздо беднее. Например, Эфиопия, Мексика, Боливия…

Женщина. Заткнись. Иксанов здесь больше не живет.

Максим. Странно. А старушки у подъезда мне сказали, что живет и, более того, что он уже несколько недель никуда не выходит из дома.

Женщина. Все-то они знают. Он потому и не выходит из дома, что уже несколько недель, как уехал. И уехал он, кстати, ночью, когда все старушки спали.

Максим. Куда?

Женщина. В Боливию. Поднимать своими налогами экономику этой нищей страны.

Максим. А вы кто?

Женщина. Я его экономка.

Максим. Занимаетесь его экономикой, пока он мотается по заграницам?

Женщина. (гладит диван) Грею постель в его отсутствие.

Максим. И изменяете ему с первым встречным.

Женщина. Не забывай, ружье все еще у меня.

Максим. А что самое странное, старушки у подъезда ничего не сказали мне о том, что у Иксанова есть экономка.

Женщина. Ты не из налоговой инспекции.

Максим. Да, я не из налоговой инспекции. А вы не экономка. Возможно, вы вообще не знаете, что это такое.

Женщина. (вздыхает) Не знаю. Просто слово понравилось. Оно пахнет нефтедолларами. Ты журналист?

Максим. Уверяю вас, на самом деле оно пахнет клопами и борщом. Думаете, вы все еще интересны журналистам?

Женщина. Ну… может быть, в качестве музейного экспоната. Современные детишки любят вытаскивать за свет Божий всякое старье, которое сто лет пылится на чердаке.

Максим. Нет, я не журналист. Я режиссер.

Женщина. Что? Ты — режиссер? А ты школу уже закончил? Или теперь пьесы пишут груднички, на сцену выходят в подгузниках, а режиссурой занимаются приготовишки?

Максим. Я не так уж молод, как это может показаться. Мне двадцать семь лет.

Женщина. (с сарказмом) Это меняет дело. Что ж, расскажи мне, что ты уже поставил.

Максим. Не очень много. Я снял два видеоклипа, несколько рекламных роликов и одну серию телефильма «Мальвина стреляет первой».

Женщина. Ой, нет, про эту телемыльную фигню ты мне можешь вообще ничего не рассказывать.

(пауза)

А почему только одну серию?

Максим. Потом меня уволили.

Женщина. Превосходно. Я даже не спрашиваю, за что именно. Видимо, вы просто не сошлись с продюсером во мнениях по поводу одного места из Блаженного Августина. Что ж, тебе удалось впечатлить меня своим рЭзюме. А в театре случалось бывать? Не знаю, может быть, мамочка приводила тебя когда-никогда за руку на новогодний утренник…

Максим. Да, я поставил «Чайку» в одном театре.

Женщина. «Чайку»? Это известная пьеса. И в каком же театре?

Максим. Театр не такой известный, как пьеса. У меня на родине, в Вологде есть самодеятельный театральный кружок…

Женщина. Не продолжай. Постановка, конечно, имела оглушительный успех?

Максим. Она оглушительно провалилась. Вологодская культурная элита просто размазала меня по страницам местных газет.

Женщина. Ничего удивительного. Вологодская культурная элита — это страшная сила. Пусть тебя утешает то, что первые постановки этой пьесы также не имели успеха. Так что тебе от меня нужно, деточка?

Максим. Знаете, готовясь к этой встрече, я боялся разочароваться, но теперь вижу, что вы в превосходной форме.

Женщина. (кладет ружье на диван, с досадой) Ты про это? Так, баловство.

Она снимает парик с бигудями и сбрасывает халат, под которым обнаруживается мужской костюм. Женщина превращается в Роберта Иксанова.

Иксанов. А что, действительно неплохо получилось?

Максим. (разводит руками) Я приготовился проститься с жизнью.

Иксанов. А где я прокололся?

Максим. У нас, режиссеров, свои секреты.

Иксанов. (берет ружье) А у нас, актеров — ружья, которые по недосмотру реквизиторов иногда стреляют в первом акте.

Максим. В таком случае я унесу свою тайну в могилу.

Иксанов. (бросает ружье) Оно не заряжено. Да вы садитесь, юноша. Так чем могу служить?

Максим. (садится на стул возле стола) Я хочу восстановить «Трех женщин» с вами в главной роли.

Иксанов. Чрезвычайно глупая идея.

Максим. Это почему же? В Москве нынче театральный бум. «Три женщины» — прекрасная, не заигранная пьеса. С декорациями проблем не будет. Интерьер конца девятнадцатого века есть в любом театре, где хотя бы раз ставили «Дядю Ваню». На женские роли мы подберем лучших актрис. Но самое главное — у меня уже есть спонсор.

Иксанов. (иронично) Конечно, это самое главное! Вы, безусловно, сделаете отличное шоу. Надеюсь, московская культурная элита будет к вам более благосклонна, чем вологодская.

Максим. И к тому же, если учесть, что вы готовы разговаривать о своих налогах лишь с оружием в руках…

Иксанов. На что вы намекаете?

Максим. На то, что у вас нет денег.

Иксанов. Да, у меня нет денег. Но у меня все-таки не настолько нет денег, чтобы на старости лет доверить свою репутацию мальчишке, который имел дело только с какими-то, прости Господи, крепостными театрами.

Максим. Вы ничем не рискуете.

Иксанов. Как это — ничем? Я же сказал — у меня есть ре-пу-та-ция! Вам известно значение этого слова?

Максим. Нет у вас никакой репутации.

Иксанов. Как это нет? (тянется к ружью)

Максим. Оно не заряжено. «Три женщины» с успехом шли на сцене Академического Театра с 1973 по 1984 год. С тех пор прошло больше двадцати лет. Вас никто не помнит, кроме двух-трех специалистов…

Иксанов.…чье мнение для меня важнее, чем суждения черни.

Максим.…которые в один голос утверждают, что вы играли более чем средне, а зрительницам нравилась исключительно ваша эффектная внешность.

Иксанов. Самовлюбленные идиоты, которые ничего не понимают в искусстве.

Максим. Возможно. Но неужели вам не хочется утереть им нос?

Иксанов. Утереть им нос?

Иксанов встает, подходит к окну и отдергивает занавеску. Это похоже на то, как раздвигается занавес в театре.

Иксанов. Когда мне было лет двадцать, я постоянно пытался переделать мир. Он казался мне каким-то кособоким, неаккуратным, неправильным. Особенно это касалось отношений между людьми. Вот, например, мужчина и женщина не любят друг друга, но живут вместе. Гуляют под ручку, завтракают за одним столом, даже рожают детей. И при этом ненавидят друг друга. Или наоборот, пусть они любят друг друга. Но она богата, а он беден — возьмем банальнейшую, водевильную ситуацию. Она выходит замуж за министра, а он едет в провинцию преподавать отечественную историю, женится на какой-нибудь толстой сельской барышне и тихо спивается, во время приступов белой горячки бормоча что-то неразборчивое из латыни. На каждом шагу я видел людей, которые обращались со своей жизнью хуже, чем мужик обращается со своими портянками. И мне казалось, что так быть не должно и я обязан это изменить. Я был убежден, мой долг — объяснить этим несчастным, что жизнь — это драгоценность, которую нельзя хранить в нужнике. И что ты думаешь, они были мне благодарны? Черта с два! Нет, они не начинали ненавидеть себя. Как раз себя-то они оправдывали и находили сотню, тысячу объяснений, почему они поступают именно так. Они были готовы потратить годы на то, чтобы выдумать убедительное объяснение, почему они не могут изменить свою жизнь. Но они ненавидели меня за то, что я пытаюсь нарушить их привычное существование, полное упоения собственной никчемностью. О, я набил себе немало синяков, прежде чем понял, что я — такое же ничтожество, как и все остальные и также не могу найти в себе силы на то, чтобы сделать очередной шаг вперед. И вот я сижу в этих четырех стенах и занимаюсь тем же, чем и все остальные — изобретаю причины, по которым я не могу жить по другому. Вспоминаю врагов, которые строят мне козни, придумываю всякие неблагоприятные обстоятельства, нахожу в себе разнообразные пороки — словом, воздвигаю на своем пути непреодолимые препятствия. Поверь мне, все эти годы я трудился не покладая рук. И возвел столько этих самых препятствий, что вряд ли такой слабый, старый человек, как я в силах их преодолеть.

Максим. Вот это самое важное, на что не обращал внимания никто из постановщиков «Трех женщин».

Иксанов. На что именно?

Максим. Вот эта последняя фраза в монологе Михайлова: «вряд ли такой слабый, старый человек, как я, в силах их преодолеть». Сколько вам было в 73-м году?

Иксанов. Тридцать.

Максим. Вы находите органичным, что тридцатилетний юноша считает себя стариком?

Исканов. Вполне. В то время старели рано. Вспомните Онегина и Печорина, и вообще всех этих наших молодых старичков великой русской литературы.

Максим. Ничего подобного. Ошибка всех предыдущих постановщиков «Трех женщин» состояла в том, что они брали на роль Михайлова молодых парней. У них получалась история о жиголо, который ради денег обольщал трех уездных барышень. А теперь представьте, что Михайлову — шестьдесят четыре… сколько вам?

Иксанов. Шестьдесят два.

Максим. Пусть будет шестьдесят два. Он действительно старик. И все эти фокусы, все эти выкрутасы, которые он выделывает — все это ради того, чтобы избежать одиночества, ради душевного тепла, ради взаимопонимания, ради любви, наконец!

Иксанов. Друг мой, вы заблуждаетесь. «Три женщины» — весьма посредственная пьеса, которую очень любили ставить только потому, что там были большие роли для жены режиссера, его любовницы и его дочери. А у любого режиссера в любом театре есть жена, любовница и дочь.

Максим. Кстати, возможно вам будет интересно, что роль Агриппины Андреевны согласилась сыграть Анна Гельц.

Иксанов. Аня?

Максим. Да, сейчас, в ее возрасте, эта роль как раз для нее. А в оригинальной постановке Академического театра она играла Зинаиду Сергеевну. Была вашей… партнершей.

Иксанов. Я не выжил из ума, сопляк! Я прекрасно помню, кто кого играл и кто был чьим… партнером. Когда начинаются репетиции?

Максим. Если вы согласны, то через две недели.

Иксанов. Позвоните мне. Только не нужно больше вламываться без предупреждения в мою берлогу.

Максим. Хорошо. До свидания.

Иксанов. Минуточку.

(достает из кармана халата бумажку)

Вы пытались украсть у меня рекламу мебельного магазина, которую мне подбросили в почтовый ящик. Вы собираетесь обзавестись новой мебелью?

Максим. Да нет. Видите ли. Когда я вошел… пустая квартира. Я крадусь через комнату, как вор, который должен похитить нечто важное. Роюсь в бумагах, нахожу это — не знаю что — письмо, расписка, шифрованное донесение. Не подумайте, я не болен клептоманией. Просто мне показалось, что логика всей этой сцены требует того, чтобы я взял со стола бумагу и спрятал ее во внутреннем кармане.

Иксанов. Говорите, ваша «Чайка» провалилась?

Максим. С грохотом.

Иксанов. Я буду ждать вашего звонка.

Максим. Я позвоню.

Максим уходит.

Действие 2

Репетиционный зал. Иксанов и Анна Гельц, улыбаясь, смотрят друг на друга.

Иксанов. Аня, боже, как ты постарела!

Анна. Спасибо, Роберт, ты тоже ужасно подурнел и опустился. Ты пьешь?

Иксанов. Нет, спиртное меня уже не берет, поэтому я давно перешел на тяжелые наркотики.

Анна. Ты все тот же! Иди сюда, я тебя расцелую.

Иксанов. А ты не рассыплешься в могильную пыль, если я тебя обниму?

Анна. Попробуй. Лишняя щепотка пыли твоему костюму уже не повредит. Похоже, он видывал и не такие виды. Это не тот же самый пиджак, который ты набросил мне на плечи во время нашего первого свидания?

Обнимаются и целуются.

Анна. Чем ты занимался все эти годы?

Иксанов. В основном — созерцанием собственного пупа.

Анна. Ты стал буддистом?

Иксанов. Нет, просто мой пуп был единственным, кто ничего от меня не требовал и никуда меня не гнал.

Анна. А где ты работал? Ты же не был безработным?

Иксанов. О, нет. Я напряженно трудился все это время. Я думал о том, как одним махом осчастливить все человечество.

Анна. Ну и как, придумал?

Иксанов. Представь себе… (пауза) Нет.

Анна. В таком случае ты впустую потратил двадцать лет.

Иксанов. Не совсем впустую. За это время я поправился на двадцать четыре килограмма и потерял восемь зубов. А ты чем занималась?

Анна. Ну так… открыла ресторан. Потом еще один. Сейчас у меня восемь ресторанов, по одному на каждый твой выпавший зуб. Еще я немного играла в театре. Немного снималась в кино. Точнее в сериалах.

Иксанов. Небось в этой… «Мальвине против Буратино»?

Анна. «Мальвина стреляет первой»? Да, я действительно сыграла там небольшую роль. Именно там мы и познакомились с Максимом. Оказалось, он видел телеверсию «Трех женщин» и очень хотел бы восстановить этот спектакль. Я помогла ему найти тебя.

Иксанов. Так ты знала, где я живу?

Анна. Конечно!

Иксанов. И ни разу за это время у тебя не возникло желания меня увидеть?

Анна. Представь себе, нет. А с какой стати? Пока мы были вместе, ты изменял мне со всем, что двигалось.

Иксанов. Как будто ты мне не изменяла!

Анна. А что мне оставалось делать? Сидеть дома перед телевизором? Или пялиться на свой пуп в надежде, что это поможет мне осчастливить человечество? И вообще при чем тут человечество, если ты не смог сделать счастливой женщину, которая была рядом с тобой!

Иксанов. Уверяю тебе, осчастливить все человечество проще, чем одну женщину.

Анна. Не мели ерунды. Насколько мне известно, ты не сделал ни того, ни другого.

Иксанов. Аня, неужели мы встретились только для того, чтобы оскорблять друг друга?

Анна. Не только. Мне нужен развод.

Иксанов. А разве мы все еще женаты?

Анна. А разве ты об этом забыл?

Иксанов. Забыл. Подожди. А зачем тебе развод? Я, кажется, не претендую ни на твое сердце, ни на жилплощадь. Ни, упаси бог, на твои рестораны.

Анна. Я собираюсь замуж. И только попробуй засмеяться.

Иксанов. (хихикает) Мне бы это и в голову не пришло. (хихикает) Это совершенно не смешно. (в ярости) Аня, но это же смешно! Посмотри на себя — какая из тебя невеста? Ты уверена, что тебе пойдет фата?

Анна. Ты ничего не понимаешь. Помимо плотской любви есть еще и духовная близость.

Иксанов. Сказки для богатых старушек. Готов поставить остальные свои зубы на то, что это какой-нибудь альфонс. Он молод?

Анна. Какое это для тебя имеет значение?

Иксанов. Для меня — никакого. Это будет иметь значение для тебя, когда он в первую же брачную ночь подсыплет тебе стрихнин в снотворное.

Анна. Ты ему завидуешь!

Иксанов. О нет.

Анна. В отличие от тебя он молод и талантлив, у него все впереди.

Иксанов. Понятно. Этот молокосос, возомнивший себя режиссером. Так вот кто загадочный спонсор, на которого он возлагает такие надежды. Так он влюблен не в тебя, а твои деньги.

Анна. Ошибаешься. Я согласилась сыграть в его постановке, но я не дала ему ни копейки. Деньги он нашел сам.

Иксанов. Все, я не желаю участвовать в этом балагане. Передай юноше, что он далеко пойдет. Разумеется, никакого развода не будет, пока ты не образумишься. Ты мне еще спасибо скажешь. А сейчас я отправляюсь домой.

Входит Максим.

Максим. Роберт Анатольевич, я слышал, вы собираетесь уходить. Задержитесь на четверть часа, я хочу познакомить вас с замечательной актрисой, будущей звездой нашей постановки.

Иксанов. Спасибо, с Аней мы уже знакомы.

Максим. Нет, я имел в виду Елену Шурко, которая будет играть Зинаиду Сергеевну. И ее мужа, представителя крупной нефтяной компании, который согласился спонсировать наш спектакль. Они только что прилетели из Тюмени. Или из Сургута, я уже не помню.

Иксанов. Какая прелесть. Эта прекрасная тюменская Елена взяла своего нефтяника с собой? И что он здесь будет делать? Боюсь, то, что можно выкачать из наших скважин, годится разве что на удобрения.

Анна. Роберт, заткнись. Если ты сорвешь то, что мы задумали, я задушу тебя собственными руками.

Максим. Да, Роберт Анатольевич, это было бы очень некрасиво с вашей стороны. Кстати, обращаю ваше внимание, что вместе с ними приехала девушка Ирочка, которая будет играть Танечку.

Иксанов. Я даже просто стесняюсь спросить, кем она приходится господину Нефтепрофоду.

Максим. Она его любовница.

Иксанов набирает воздуха в легкие, чтобы ответить Максиму, но тот вдруг срывается с места и бежит открывать дверь.

Входят Иван Шурко, его жена Елена и Ирина. Елена целует Максима, пожимает руку Анне, кивает Иксанову.

Елена. В Москву! В Москву!

Максим. Добро пожаловать!

Иксанов. (отвешивает земной поклон) Исполать!

Елена. Представьте себе, у нас на аэродроме было по колено снега, а прилетаем сюда — здесь весна, все цветет.

Шурко. Вышли из самолета, вызвали такси, побросали шубы в багажники и поехали в «Метрополь». Представляете, как удивилась обслуга, когда мы начали выгружать им на руки наших собольков? Наверное, решили, что мы ими торгуем.

Иксанов. Кстати, может быть, вам и правда продать их каким-нибудь иностранцам? В Москве соболей не носят уже лет триста.

Шурко. Вы думаете? А у вас нет знакомых иностранцев?

Иксанов. Упаси бог! Никаких порочащих связей!

Елена. Максим! Вы должны показать мне все-все-все здесь! Я не была в Москве целую вечность! Здесь, наверное, все так ужасно изменилось?

Максим. Вы не узнаете Москвы.

Иксанов. Дефолт способствовал ей много к украшенью.

Елена. Ах, я предвкушаю! Здесь, наверное, так и бурлит культурная жизнь!

Иксанов. Пенится, я бы даже сказал.

Елена. А у нас в провинции все так скучно, из культурных мероприятий — только баня и охота.

Иксанов. Уверяю вас, в Москве дела обстоят точно так же.

Елена. Вы и есть Иксанов?

Иксанов. Собственной персоной.

Елена. Очень рада. (Максиму) Первым делом мы едем в ГУМ. Потом — в Лужники.

Иксанов. А как же Третьяковская галерея?

Анна. Роберт!

Елена. Там теперь тоже торгуют?

Иксанов. Нет, но при желании вы сможете найти там ваших собратьев по соболиным шубам.

Шурко. Они там собираются? А кто именно?

Иксанов. Например, боярыня Морозова, княжна Тараканова, Иван Грозный и его сын…

Елена. (зло) Это очень смешно. Максим, Ирина, Иван Иваныч, едем.

Шурко. Елена, опять эти магазины?

Елена. Хорошо. Иван Иванович остается здесь с этим… джентльменом.

Иксанов. Польщен (пожимает руку Шурко, потом медленно отступает назад).

Елена, Ирина и Максим убегают. Шурко и Иксанов долго молча разглядывают друг друга. Иксанов делает несколько неуверенных шагов вперед. Он явно хочет что-то сказать, но никак не может придумать, что именно. Пауза длится и, наконец, становится неприличной. Иксанов бессильно разводит руками.

Шурко. Хотите выпить?

Иксанов. (в восторге) Чрезвычайно точно подмечено!

Шурко достает из кармана фляжку, свинчивает пробку, наливает в нее и подает Иксанову.

Иксанов. За знакомство!

Шурко. Со свиданьицем.

Иксанов выпивает, хрипит, задыхается.

Иксанов. Что… это… за отрава?

Шурко. Ага, пробрало? Это тебе не сорокаградусная моча, которой проклятые американцы спаивают русского человека! Самогон, 73 оборота. Чистый, как слеза младенца Иисуса. Согревает в любые холода даже лучше ласкового слова начальника.

Достает из кармана дорогого костюма луковицу, чистит ее, подает Иксанову.

Шурко. На, занюхай. Еще мама мне говорила — лук от семи недуг.

Иксанов послушно занюхивает, потом берет луковицу и смачно откусывает от нее.

Иксанов. Особенно если закусывать им это ракетное топливо. Вы его тоже гоните из нефти?

Шурко. Обижаешь. Этот — из риса с лесными ягодами.

Иксанов. Ага! Китайцы все-таки завоевали Сибирь?

Шурко наливает себе, выпивает, занюхивает луковицей.

Шурко. Елена у меня актриса.

Иксанов. Я это уже понял.

Шурко. А я это не люблю — магазины, шмотки, культура. Суета. Еще будешь?

Иксанов. Разве у меня есть выбор?

Шурко наливает, Иксанов выпивает, занюхивает. Встряхивается, как пес, вылезающий из воды.

Шурко. У вас тут слишком много людей. Нужно половину переселить к нам.

Иксанов. (поперхнувшись) Уже пытались. Никому не понравилось.

Шурко. А что у вас тут хорошего? Вонь, шум, питаетесь сплошными консервантами и канцерогенами. Только и радости, что культура — можно каждый день шмотки новые покупать. А я считаю так — жопа у тебя одна (ударяет Иксанова пониже спины), и штаны должны быть одни. Правильно я говорю?

Иксанов. С вами трудно спорить…

Шурко. И не спорь!

(выпивает)

Шурко. Ничего, мы вас научим родину любить! Дайте нам только срок! В стране жрать нечего, а у вас этот… порнограф и говноед в Большом театре.

Иксанов. Так ведь больше-то жрать нечего…

Шурко. Молчать! Всех дармоедов — на поля, в леса, к станку! Никакой культуры! Никакой порнографии! (выпивает, меняет тон) Кстати, а где тут можно… ну, ты понимаешь?

Иксанов. Прямо по коридору и налево.

Шурко. Да нет, ну ты же сам мужик, чего, неужели не понимаешь?

Иксанов. Никак нет.

Шурко. Бабу где тут снять можно?

Иксанов. А вам мало тех двух, что у вас уже есть?

Шурко. Ну какой же ты все таки жук!

Иксанов. Я — жук?

Шурко. Вечно-то у тебя какие-то подковырки.

Иксанов возмущенно выхватывает фляжку и пьет из горлышка. Берет у Шурко луковицу, морщится и брезгливо ее отбрасывает.

Иксанов. Хам!

Шурко. Порнограф! Да я тебя собственными руками придушу!

Кидается на Иксанова, спотыкается, падает и мгновенно засыпает. Иксанов высекает на падшем Шурко воображаемой шпагой знак Зорро.

Иксанов. Такова участь всех диктаторов на Руси. Аминь.

Вбегает Максим.

Максим. Елена Петровна попросила, чтобы я предупредил вас, чтобы вы ни в коем случае не пили из фляжки Ивана Ивановича.

Иксанов. Слишком поздно. Аннушка уже разлила свое ракетное топливо. В то время как космические порнографы бороздят просторы Большого театра…

Максим. Роберт Анатольевич, вам нужно прилечь.

Иксанов. Рядом с этим я не лягу.

Показывает на Шурко. Максим взвизгивает и подпрыгивает.

Максим. Поднимите его! Его нужно разбудить, пока не увидела Елена Петровна!

Иксанов. На вас не угодишь. Тех, кто лежит, вы непременно хотите поднять, а тех, кто стоит, стараетесь уложить.

Максим. О боже! Что же мне делать?

Иксанов. Подставить мне плечо. Друг мой, мы идем по бабам! Если это можно им (показывает на Шурко), то чем же мы-то хуже?

Максим. По каким еще бабам?

Иксанов. По тем, что остались без присмотра этого жеребца в его, пардон, серале.

Максим. Вы о Елене Петровне?

Иксанов. Я еще не решил, с кого начать — с прекрасной Елены или молчаливой Ирины.

Максим. Вы, что, собираетесь за ними приударить?

Иксанов. Приударить? Нет, друг мой, исключено. Я собираюсь ими овладеть. Это существо бросило мне вызов. Я его принимаю! Его оружие — деньги, мое — (задумывается) обаяние и ум. Посмотрим, кто кого.

Максим. Вы не можете так со мной поступить!

Иксанов. И это говорите мне вы? Человек, который с помощью пошлых уловок пытается завладеть сердцем достойной и к тому же замужней женщины!

Максим. Вы это сейчас о чем?

Иксанов. Как это о чем? Об Анне, донне Анне, проклятый соблазнитель. Ты слышишь шаги командора? О, тяжело пожатье каменной его десницы!

Максим. Бред какой-то. Идемте, я вызову вам такси.

Иксанов. Скорей, карету мне, карету!

Максим уводит Иксанова. Шурко поднимается с пола, как ни в чем ни бывало отряхивается и выходит из комнаты.

Действие 3

Сцена театра. Елена и Иксанов.

Иксанов. Дорогая моя, ну неужели вы не можете найти в своем сердце хотя бы каплю милосердия?

Елена. Очередная пошлость.

Иксанов. Неужели вы не верите в мое раскаяние?

Елена. Нет, не верю.

Иксанов. Что мне сделать, чтобы доказать вам мою искренность? Хотите, я покончу с собой у ваших ног?

Елена. Хочу!

Иксанов. Как вы жестоки.

Елена. А вы глупы, пошлы и самодовольны! Ну же, я жду. Мои ноги в вашем распоряжении. Но только для этого случая. Я требую, чтобы вы немедленно покончили с собой.

Иксанов. Послушайте, ну что, в сущности, такого страшного случилось?

Елена. Ничего, кроме того, что вы в очередной раз показали свое истинное лицо.

Иксанов. Позвольте, я свое лицо ни от кого не прячу и готов предъявить его по первому требованию.

Елена. Фигляр. Я устала от вашей лжи.

Иксанов. Вы устали не от этого. Уверяю вас, нет ничего более утомительного, чем необходимость скрывать от всех и от себя самой тот факт, что вы в меня влюблены.

Елена. Вы в своем уме?

Иксанов. Нет, я не в своем уме и вы прекрасно это знаете. Я ополоумел от любви, как мальчишка.

Елена. Но… вы женаты на богатой старухе.

Иксанов. Вздор. Мы на грани развода.

Елена. Но вы при мне волочились за этой девицей.

Иксанов. Разве может какая-то курсистка сравниться с вами, богиня!

Елена. Немедленно прекратите!

Иксанов. Что прекратить? Любить вас? Уверяю вас, сударыня, это не в моих силах.

Елена. Чего вы добиваетесь?

Иксанов. Вы не любите ложь. Так начните с себя! Перестаньте лгать себе!

Елена. Уверяю вас, вы заблуждаетесь. Я не люблю вас.

Иксанов. Вы в этом уверены?

Иксанов подходит к Елене, берет ее за руку.

Елена. Не смейте! (однако руки не отнимает)

Иксанов. Вы в этом уверены?

Елена. Вы — чудовище.

Иксанов. Но в ваших силах превратить чудовище в прекрасного принца.

(почтительно целует ей руку. Елена осторожно гладит его по голове)

На сцену выбегает Максим.

Максим. Стоп-стоп-стоп. Елена Петровна, у вас все прекрасно. Ни добавить, ни убавить. А вы, Роберт Анатольевич, явно переигрываете.

Иксанов. Я переигрываю? Это где же, позвольте поинтересоваться?

Максим. Мне кажется, вы не прочувствовали внутреннее напряжение сцены. Когда они встречаются, они ненавидят друг друга, от них во все стороны летят искры, того и гляди, беседка вспыхнет.

Иксанов. А я что играю? Заказывали ненависть, я делаю ненависть.

Максим. Но ведь у всех наших драматургов после Чехова ничего не бывает так просто. Важен подтекст! Она не полюбила вас за те пять минут, что длится эта сцена. Она любила вас давно!

Иксанов. (с досадой) Да знаю я!

Максим. И вы ее давно любите. Поэтому она и уступает так легко вашему напору. Вы — опытный соблазнитель. Вы почувствовали, что перед вами приоткрылась дверь, и сразу же ставите туда свою ногу, чтобы она не захлопнулась. Между вами еще не сказано ни слова любви, но с полувзгляда должно быть понятно, что именно скрывается под ничего не значащими словами.

Елена. Максим, дорогой мой, мы репетируем уже три часа. Не пора ли сделать перерыв?

Максим. Разумеется. Елена Петровна, ваша работа на сегодня закончена. Роберт Анатольевич, мы с вами сейчас сделаем перерыв, а потом займемся обольщением Ирочки. То есть, Танечки.

Ира выходит из-за кулис.

Иксанов. С удовольствием.

Ира. Я готова.

Максим. (небрежно) Займите пока Роберта Анатольевича. Поболтайте с ним, бла-бла-бла.

Максим уводит Елену. Ира подходит к Иксанову.

Иксанов. Видите, Ира, более удачливый молодой ухажер опять увел от меня очередную красавицу. (поворачивается в сторону ушедшей Елены). Сударыня, позвольте, скажите причину: зачем? почему? Или во мне какой-либо существенный есть изъян, что ли?.. Ушла! Престранный случай! Вот уж, никак, в семнадцатый раз случается со мною, и все почти одинаковым образом: кажется, эдак сначала все хорошо, а как дойдет дело до развязки — смотришь, и откажут. Да… Вот эта уж будет, никак, семнадцатая невеста! И чего же ей, однако ж, хочется? Чего бы ей, например, эдак… с какой стати… Темно, чрезвычайно темно! Добро бы был нехорош чем. Кажется, нельзя сказать этого — все слава богу, натура не обидела. Непонятно. Разве не пойти ли домой да порыться в сундучке? Там у меня были стишки, против которых точно ни одна не устоит… Ей-богу, уму непонятно! Сначала, кажись, повезло… Видно, приходится поворотить назад оглобли. А жаль, право жаль.

Ира тихонько аплодирует, Иксанов кланяется.

Ира. Роберт Анатольевич, вы должны немедленно отказаться от участия в спектакле и уехать из Москвы.

Иксанов. Неужели я играл настолько плохо?

Ира. То, что вы плохо играли, здесь ни при чем. Просто вас хотят убить.

Иксанов. Меня? Я что, Бен Ладен?

Ира. Анна Сергеевна в ярости по поводу вашего развода.

Иксанов. Ну и пусть себе злится.

Ира. Она боится, что вы расскажете Максиму о том, что вы женаты, и он ее бросит.

Иксанов. Ага. То есть вы считаете, что в этой прекрасной парочке он — жертва?

Ира. Если вы не уедете, жертвой станете вы. Цель всей этой постановки — ваше убийство.

Иксанов. Ерунда. Дитя мое, не смотрите больше детективы по телевизору.

Ира. Ну почему вы мне не верите?

Иксанов. А почему я должен вам верить? Я знаю Аню тридцать лет. Пожалуй, она могла бы убить в состоянии аффекта. Схватить нож и всадить его прямо в сердце. (показывает, как) Но хладнокровно спланировать и осуществить такую постановку с использованием множества статистов — нет, это фантастика. И, наконец, как она это собирается сделать? Подсыплет мне яд в зубную пасту?

Ира. Все гораздо проще. Она вас застрелит. Надеюсь, вы не забыли финал пьесы?

Иксанов. Ну как же. Агриппина Андреевна с криком «Ступай в ад, животное!» стреляет в Михайлова из револьвера на глазах у изумленной публики. У этой занудной мелодрамы довольно эффектная развязка.

Ира. Револьвер будет заряжен настоящими патронами, а не холостыми.

Иксанов. В таком случае можно не сомневаться, что премьера наделает много шума.

Ира. Вы зря смеетесь.

Иксанов. Уверяю вас, я абсолютно серьезен.

Ира. Хорошо. Я вижу, что вы мне не верите. Боюсь, для того, чтобы вас переубедить, мне придется привести более весомые аргументы.

Иксанов. Сделайте одолжение.

Ира. Забудьте все, что я вам сказала об Анне Сергеевне.

Иксанов. (на мгновение принимает задумчивый вид, потом кивает) Сделано.

Ира. Вас действительно хотят убить.

Иксанов. О боже! (собирается уйти)

Ира. Вы знаете фамилию Елены Петровны?

Иксанов. Шнурко… пардон, Шурко!

Ира. Это она по мужу Шурко, а ее девичья фамилия — Озерова.

Иксанов. И что? (пауза) Что?!! Лена Озерова? Как она изменилась…

Ира. Ну, наконец-то! Да, это Лена, в последней постановке «Трех женщин», исполнительница роли Танечки. Одна из тех, кого вы соблазнили, и чье сердце вы безжалостно разбили.

Иксанов. О, нет, не нужно патетики. Соблазнил — да, было дело, а вот сердечко у этой маленькой шлюшки было покрепче камня. Но ведь она уехала… за границу. Вышла замуж за какого-то бюргера.

Ира. Я попросила бы вас выбирать выражения. Да, она уехала и вышла замуж. Но не за границу, а в Сибирь. Не забывайте, какие на дворе стояли времена. Не так-то просто тогда было уехать за границу, тем более актрисе. А вот в Сибирь — пожалуйста. Вот она и уехала. И вышла замуж за монтажника нефтепровода. А сейчас вернулась, чтобы вам отомстить. Она собирается подменить патроны в револьвере, из которого будет стрелять Анна Сергевна. Пиф-паф, вы — труп, старуха за решеткой, а Елена Петровна — вне всяких подозрений, носит ей передачи, а вам — цветы на могилку.

Иксанов. Да, веселенькая картина. Минуточку, а вам-то что за интерес меня спасать? Насколько я понимаю, вас устраивает ваше… трио.

Ира. Я не хочу, чтобы моя мать участвовала в убийстве.

Иксанов. Что-то я не понимаю. Кто из них ваша мать?

Ира. Елена Петровна.

Иксанов. Ох! То есть, вы не любовница нефтяного короля, а его дочь? Но зачем?

Ира. Мама хотела, чтобы вы умерли, ничего не узнав.

Иксанов. И что же я не должен был узнать?

Ира. Что я — ваша дочь.

Иксанов. Вы — моя дочь?

Ира. Да, да.

Иксанов. Ты — моя дочь?

Ира. Да, я по-прежнему ваша дочь, как и десять секунд назад, так что давайте не будем повторять это еще пятнадцать раз.

Иксанов. (Разглядывает ее. Потрясенно) Ты такая красивая девушка.

Ира. И это вы мне тоже уже говорили.

Иксанов. Но ведь тогда я не знал, что ты моя дочь. И вообще не знал, что у меня есть дочь.

Ира. Эй, папаша, я вам зачем все это рассказывала? Чтобы утирать весь вечер ваши слезы умиления?

Иксанов. Во всяком случае, я надеюсь, не для того, чтобы взыскать с меня алименты за двадцать лет.

Ира. Вы должны уехать из Москвы.

Иксанов. Теперь — ни за что!

Ира. Но мама вас убьет.

Иксанов. Тем лучше. А зачем мне теперь жить? Дочь родил, дерево посадил, дома прибрался. К тому же любой актер может только мечтать о том, чтобы умереть на сцене. Ты только представь, моя дорогая, заголовки во всех газетах: «Убит под занавес». Или нет, лучше так «Кровавая трагедия в Академическом театре».

Ира. Газетчики не узнают о том, что это было убийство.

Иксанов. Тогда так: «Роковая ошибка реквизитора». Нет, доченька, я никуда не уеду. Я актер и я должен выполнить свой долг. Я пойду до конца, до последнего акта.

Ира. Значит, мама правду про вас говорила, что вы ради красивой позы готовы пожертвовать чем угодно.

Иксанов. Твоя мама во мне не ошиблась. И ты можешь быть уверена в том, что я выберу самую красивую позу для своего бенефиса. (оглядывается) Знаешь, я думаю, наш режиссер уже не вернется. Твоя мама всегда умела уводить мужиков. Особенно у Ани. Кстати, а Аня знает о том, что Лена — это Лена?

Ира. Пока нет.

Иксанов. В таком случае понятно, почему она отпускает с ней своего друга. Ну что ж, раз наш режиссер загулял, у нас с тобой антракт. Пойдем-ка в буфет, выпьем по рюмочке коньячка и закусим тощим театральным бутербродом с семгой.

Уходят. Занавес. Антракт.

Акт 2

1 действие

На сцене — декорации «дворянского гнезда» начала 20 века. Входят Иксанов и Ира. Они в соответствующих костюмах.

Иксанов. В конце концов, где наш режиссер?

Ира. Я думаю, он с Анной Сергеевной. Настраиваются, так сказать, перед премьерой.

Иксанов. В очередной раз убеждаюсь, что мать тебя дурно воспитала.

Ира. Как будто ты воспитал бы лучше.

Иксанов. Разумеется, лучше. Я бы тебе книжки вслух читал, в театр бы с тобой ходил.

Ира. Ты когда в последний раз в театре-то был?

Иксанов. Не забывай (обводит рукой сцену), мы сейчас в театре.

Ира. В зрительном зале ты когда в последний раз сидел?

Иксанов. Слушай, почему ты мне все время грубишь?

Ира. А почему бы и нет?

Иксанов. Потому что ты мой дочь!

Ира. Поверь, дорогой папаша, трудно испытывать родственные чувства к человеку, которого совсем не знаешь.

Иксанов. Да, нам нужно познакомиться поближе. Поговорить о том, о сем. Вот отыграем премьеру и сходим куда-нибудь вместе…

Ира. Ага. В театр.

Иксанов. Черт, полчаса до начала спектакля, а режиссер пропал.

Ира. Я же уже сказала…

Иксанов. Да нет его у Анны в гримерке, я проверял.

Ира. А зачем он тебе вообще нужен?

Иксанов. Ну… помочь настроиться. Войти в роль. А действительно, зачем он мне нужен? Тьфу! Мальчишка.

Ира. Вот он, кстати.

Входит Максим. Он взволнован, бежит к Иксанову. Иксанов берет Иру под руку и, демонстративно не замечая Максима, ведет ее в другую сторону.

Максим. Роберт Анатольевич!

Иксанов. Так вот, дорогая моя, Лев Толстой довольно пренебрежительно отзывался о Чехове как драматурге, считая его прежде всего автором замечательных рассказов.

Максим. (забегая вперед и перегораживая Иксанову дорогу) Роберт Анатольевич, мне нужно срочно с вами поговорить!

Иксанов. (на замечая Максима, поворачивается вместе с Ирой в другую сторону) Антон Палыч относился к этой причуде великого старика снисходительно, учитывая то, что Толстой, к примеру, и Шекспира не жаловал.

Максим. Ира, нам нужно поговорить с Робертом Анатольевичем.

Ира. Роберт Анатольевич!

Иксанов. Впрочем, справедливости ради нужно заметить, что и сам Чехов не считал себя выдающимся драматургом. Так, пописывал комедии, водевильчики… и был неизменно изумлен, когда публика выходила с «Вишневого сада» в слезах.

Максим. (кричит) Иксанов, черт возьми!

Иксанов. (поворачивается) Максим? Что с вами? Вы сошли с ума? Распугаете нам всю публику. И так зал полупустой (показывает на зал).

Максим. Мне нужно немедленно с вами поговорить.

Иксанов. Мне через двадцать пять минут на сцену. Поговорим после спектакля.

Максим. После будет поздно. Ира, я вас умоляю. Пойдите куда-нибудь, займитесь чем-нибудь, порисуйте там, поиграйте во что-нибудь.

Ира пожимает плечами и уходит. Оказавшись за спиной Максима, показывает ему язык.

Иксанов. Что у вас произошло? Поссорились с любимой женщиной?

Максим. Пока нет, но боюсь, кончится именно этим.

Иксанов. Ну, не томите уже, рассказывайте.

Максим. Шурко напился в ресторане и устроил драку.

Иксанов. Восхитительно. Ничего другого я от него и не ждал.

Максим. Его забрали в милицию.

Иксанов. А вы что, думали ему дадут за это почетную грамоту?

Максим. Вы не представляете, что такое нынешняя милиция. Они обязательно сделают с ним что-нибудь плохое.

Иксанов. Очень на это надеюсь.

Максим. Да как вы не понимаете! Если об этом узнает Елена Петровна, она не сможет выйти на сцену.

Иксанов. А вы ей не говорите до конца спектакля.

Максим. Нельзя. Она уже несколько раз меня за ним посылала. Если я его не верну, будет

истерика.

Из-за сцены голос Елены Петровны: Максим! Где Иван Иванович?

Максим. Видите. Только вы мне можете помочь.

Иксанов. Да чем же, черт вас подери! Если вам так нужен этот алкоголик, поезжайте и заберите его. Заплатите штраф, в конце концов. Или я должен подать его Елене на блюдечке с голубой каемочкой. Тогда спросите у нее, могу ли я воткнуть ему в зубы пучок петрушки.

Максим. Чтобы его отпустили, нужно заплатить две тысячи долларов.

Иксанов. Сколько?

Максим. Две тысячи.

Иксанов. Ничего себе штраф!

Максим. Это не штраф. Это взятка.

Иксанов. Где же я возьму такие деньги?

Максим. Не знаю. Займите у кого-нибудь. Вы же известный актер, у вас много знакомых. А я провинциал, кто мне даст столько денег? К тому же это очень, очень, очень срочно.

Иксанов. Я… но… нельзя же так…

Из-за сцены голос Елены Петровны: Максим! Идите скорее сюда!

Максим. Я побежал к ней. Попробую потянуть время. А вы найдите деньги. Спасите наш спектакль, я вас умоляю!

Иксанов. Гм. Где же я возьму столько денег? Разве попытаться ограбить банк? Или продать почку? (бормочет) Изобрести вечный двигатель… написать поэму о директоре автозавода… продать Курилы японцам…

Входит Анна.

Анна. Роберт, ты не видел Ивана Иваныча?

Иксанов. О, Анна, ты очень кстати! Ты можешь одолжить мне две тысячи долларов?

Анна. Это зачем же, интересно?

Иксанов. Нужно. Понимаешь, друг взял в прокате машину и попал на ней в аварию.

Анна. Ой, нет-нет-нет. Плохая история и придумана скверно. Давай ее пропустим, и сразу перейдем к делу. Итак, зачем деньги?

Иксанов. Хорошо. Иван Иваныч напился пьян, устроил бойню в ресторане и попал в плен в милицию. Они требуют выкуп. Максим сказал, что его нужно освобождать как можно скорее, потому что иначе Елена Петровна сорвет нам спектакль.

Анна. Она может. Что ж, значит, спектакль не состоится.

Иксанов. Анна, ты в своем уме? Тебе что, жаль денег?

Анна. Да, мне жаль денег. Если бы я платила за каждого пьяницу, который попадался на моем пути, я до сих пор жила бы на получку.

Иксанов. Но он же вернет тебе деньги сразу же, как только выйдет на свободу. Он же миллионер.

Анна. Никакой он не миллионер.

Иксанов. Как это не миллионер?

Анна. Очень просто. Он такой же актер, как и ты.

Иксанов. Как я?

Анна. И даже немножко лучше, чем ты. Во всяком случае, пьет он больше. Даже немного больше, чем требует его роль нефтяного короля.

Иксанов. Но… как?

Анна. Ты хочешь сказать — кто?

Иксанов. Ну… ага, кто? Кто его нанял?

Анна. Я.

Иксанов. Зачем? Чтобы меня подразнить?

Анна. При чем тут ты? Только и думаешь о себе. Это для Максима.

Иксанов. А он тут при чем?

Анна. Чтобы он не думал, что это я даю ему деньги на спектакль. Пусть думает, что деньги дает нефтяник, которого он так удачно уговорил спонсировать нашу постановку.

Иксанов. Ага. Ты хочешь, чтобы мальчик не чувствовал себя содержанкой?

Анна. Если угодно, да.

Иксанов. Елена Петровна и Ирина, разумеется, в курсе.

Анна. Разумеется.

Иксанов. Еще один заговор. Может быть и мне, чтобы не отрываться от коллектива, организовать свой маленький заговор? Например, выдать себя за гомосексуалиста и начать приставать к Максиму.

Анна. Зачем?

Иксанов. Чтобы он рассердился и выгнал меня из спектакля.

Анна. Будь осторожен. Современная молодежь придерживается довольно широких взглядов в плане секса.

Иксанов. Успокойся. Я не буду ни к кому приставать. Я уже вышел из того возраста, когда это может доставить удовольствие обеим сторонам. Значит, если Шурко — не муж Елены, значит, она не сорвет спектакль из-за его отлучки.

Анна. Думаю, нет.

Иксанов. А судьба собрата по ремеслу тебя не волнует?

Анна. Никоим образом.

Иксанов. Анна, это не по-христиански.

Анна. Насколько мне известно, Христос не преуспел в бизнесе.

Иксанов. Похоже, я единственный, на кого может надеяться бедный узник. Анна, что, если я не буду препятствовать нашему разводу?

Анна. (подумав) Это достойное предложение. А ты не обманешь?

Иксанов. Разве я когда-нибудь тебя обманывал?

Анна. Неоднократно.

Иксанов. Тебе придется рискнуть, поверив мне на слово.

Анна. Да, это большой риск. Хорошо, возьми деньги.

(достает бумажник, отсчитывает деньги, подает Иксанову)

Иксанов. Благодарю. Благословляю вас, дети мои. Плодитесь и размножайтесь.

Анна. Шут.

Разворачивается и уходит. Вбегает растрепанный Максим.

Максим. Все пропало. Вы никуда не поехали? Никому не позвонили? Денег нет?

Иксанов. Успокойтесь, друг мой. Вот, заберите деньги и поезжайте скорее за Шурко. Я хочу с ним поговорить.

Максим. (берет деньги) Роберт Анатольевич, вам никогда не говорили, что вы — гений?

Иксанов. Говорили и неоднократно.

Максим убегает, входит Елена.

Елена. А где Максим? И где Иван Иванович? И где все?

Иксанов. Они скоро будут здесь. А зачем вам Иван Иванович?

Елена. Не ваше дело. Он мой муж, в конце концов!

Иксанов. Это мое дело. И он не твой муж!

Елена. Что вы себе позволяете?

Иксанов хватает ее за руку.

Иксанов. Думала, я тебя не узнаю? А я узнал.

Елена. (с ненавистью) Тем хуже для тебя.

Иксанов. А дочку зачем сюда притащила? Чтобы она могла на папочку напоследок полюбоваться? Смотри, дескать, от какого ничтожества я тебя зачала.

Елена. Попробовала бы я ее не взять! Эта тварь вся в тебя. Я боюсь к ней спиной поворачиваться. Того и гляди ткнет чем-нибудь или придушит ночью подушкой.

Иксанов. Нужно было воспитанием заниматься. Книжки правильные читать.

Елена. Книжки свои ты засунь знаешь куда?

Иксанов. Куда?

Елена. В библиотеку. Отпусти меня, козел!

Иксанов отпускает ее.

Елена. И только попробуй сорвать спектакль! Только попробуй!

Елена уходит. Иксанов нервно ходит взад и вперед.

Иксанов. Да уж. Похоже, дочка была права по поводу Елены. Она явно готовит мне сюрприз. Да и у Анны есть на меня зуб. Не верит она, что я не буду держаться за этот чертов штамп в паспорте.

Входят Максим и Шурко. Шурко немедленно лезет обниматься к Иксанову.

Шурко. Спаситель!

Иксанов. Да будет вам. Максим, сходите, успокойте Елену. А мне нужно сказать пару слов Ивану Ивановичу.

Максим. Конечно.

Иксанов. Вас же Иван Иванычем зовут? Или имя вы тоже поменяли?

Шурко. В каком смысле?

Иксанов. Сколько вам Аня заплатила?

Шурко. Так вы все знаете?

Иксанов. Да, я все знаю.

Шурко. Две тысячи долларов.

Иксанов. Аня изобрела новую величину — единица подлости. Эквивалентна двум тысячам долларов. Она вам переплатила. Я бы сыграл эту роль за полторы.

Шурко. (думает) Нет. Не сыграл бы.

Иксанов. Почему?

Шурко. Шибко умный.

Иксанов. А вы все еще в роли?

Шурко. Я ее на всякий случай не снимаю даже когда спать ложусь. Вдруг понадобится.

Иксанов. Это правильно. Все, я вас больше не задерживаю. Ступайте к супруге, а мне остается лишь порадоваться воссоединению семьи.

Шурко. Вот что. Я тебя предупредить хочу. Там Ирка чего-то против тебя замышляет.

Иксанов. Только ее не хватало! А ей-то я чем насолил?

Шурко. Это уж я не знаю. Вроде бы она не хочет, чтобы ейная мамаша опять с тобой сошлась.

Иксанов. Она может быть спокойна. Вероятность этого крайне мала.

Шурко. Ну уж это я не знаю, как, а только ты поостерегись. Девка боевая, как раз наделает глупостей.

Иксанов. Знаете, что, Шурко? А вы мне нравитесь. Не знаю, что у вас там внутри, а вот это — хороший образ. Такой цельный, законченный. Вот что я придумал. Давайте напьемся!

Шурко. Не, мне нельзя. Я только что из ментовки…

Иксанов. А что, без ментовки вы пить не можете? Давайте, доставайте вашу фляжку, глотнем грамм по двести и все, дальше — хоть трава не расти. Пусть наши женщины делают, что хотят.

Шурко. Тебе нельзя. У тебя же спектакль.

Иксанов. Черт с ним. Давай, где твоя фляжка?

Шурко. В милиции отняли.

Иксанов. Чтоб их разорвало! Ну что за народ? Ничего святого!

Шурко. Это точно. Ладно. Анатольич, ты не обижайся, а я побегу. Лена там, наверное, уже икру мечет из-за того, что я пропал. Давай, удачи тебе. Ни пуха.

(убегает)

Иксанов. К черту, к черту.

Входит Максим.

Максим. Роберт Анатольевич, у меня радость!

Иксанов. Нашли в вытрезвителе еще одного спонсора?

Максим. Да нет. Только — тсс! Это секрет! Анна Сергеевна согласилась наконец выйти за меня замуж!

Иксанов. (в сторону) Больной. (громко) я очень рад за вас!

Максим. Вы понимаете, я не очень афишировал наши отношения, потому что, ну, вы понимаете, у нас небольшая разница в возрасте.

Иксанов. Я бы сказал, большая.

Максим. Неважно. Я давно предлагал Анна Сергеевне руку и сердце, но она вся медлила, вероятно, не верила в мои чувства.

Иксанов. Я бы тоже не поверил.

Максим. И наконец — твердыня пала. Она сказала, что она разрушила препятствие, которое нас разделяет.

Иксанов. Пока еще не разрушила.

Максим. Вы о чем?

Иксанов. Не обращайте внимания, продолжайте щебетать, несчастный счастливчик. Кстати, мы вообще здесь зачем все собрались? Нам не пора начинать спектакль?

Максим смотрит на часы, в ужасе кричит и убегает за сцену.

Иксанов. Уверяю вас, эту премьеру публика запомнит надолго. Она обожает кровавые развязки. Нет, все-таки мне интересно, кто из них? Я ставлю на Елену. Как она: «тем хуже для тебя». Э, это характер! Огонь! Порох! А Анна уже губу раскатала — «я разрушила препятствие, которое нас разделяло». Но Ира? Вот так живешь, растишь детей, читаешь им книги, водишь в театр, надеешься, что они вырастут людьми, а они готовы выстрелить тебе в спину. А, что тут зря гадать. Надеюсь там, наверху (показывает наверх) мне расскажут, кто именно спустил курок.

Уходит со сцены. Музыка. На сцене становится темно. Вбегает Анна.

Анна. (кричит) Ступай в ад, животное!

Стреляет из пистолета.

Вспыхивает свет. На сцене стоит Анна с дымящимся пистолетом в руках, а перед ней лежит ничком Иксанов. Тишина, потом Анна роняет пистолет и закрывает лицо руками. Звук аплодисментов.

На сцену выходят Елена и Ирина. Они берут Анну за руки, выходят на авансцену и кланяются. Выбегает Максим и тоже кланяется. Они поворачиваются к Иксанову. Тот медленно поднимается и тоже кланяется вместе со всеми. Аплодисменты стихают.

Иксанов. (к женщинам) Как это понимать?

Максим. (обнимает Иксанова) Роберт Анатольевич, понимайте это как грандиозный успех! Вы слышали, как они аплодировали?

Иксанов поднимает пистолет.

Иксанов. Неужели осечка?

Приставляет пистолет к виску. Максим подбегает к нему и отнимает пистолет.

Максим. Похоже, у Роберта Анатольевича стрессовое состояние.

Иксанов. Головокруженье от успехов. Дорогие женщины, кто-нибудь может мне объяснить, почему я жив? Почему пистолет был заряжен холостым патроном?

Анна. Потому что это театр, дорогой мой. Здесь все ненастоящее.

Ирина смотрит на Елену, кивает на Иксанова и крутит пальцем у виска.

Елена. Если бы в этой пьесе каждый раз заряжали пистолет по-настоящему, было бы очень сложно каждый раз находить нового актера на роль Михайлова.

Иксанов. Да, действительно, как я раньше-то об этом не подумал.

Вваливается Шурко.

Шурко. Анатольич! Ну ты сделал! Бог! Бог! Давай немедленно выпьем по этому поводу.

Достает фляжку.

Иксанов. Ее же в милиции отняли.

Шурко. А, брось. Отняли — не отняли. Это все условность. А настоящее — вот это! (показывает в зал) Они тебя обожают, Анатольич! Вздрогнем.

Наливает. Иксанов выпивает. Гремит гром. Гаснет свет. Остается лишь пятно света посреди сцены, где стоит Иксанов.

Иксанов. Как странно. Забыл, куда шел. Забыл, что хотел сказать. И кому.

Появляется Елена.

Елена. Может быть, мне?

Иксанов. Может быть, и тебе. Ты ведь теперь не оставишь меня в покое?

Елена. Теперь — нет.

Иксанов. Я же старик. Зачем я тебе нужен?

Елена. У меня ничего нет, кроме тебя.

Иксанов. У тебя есть прекрасная дочь.

Елена. Я ей уже давно не нужна. А ты без меня не сможешь.

Иксанов. Как-то мог целых двадцать лет.

Елена. Надеюсь, это были не лучшие твои годы.

Иксанов. Не лучшие.

Елена. Так не выбрасывай на помойку те, что у тебя остались.

Иксанов. Ну как же. Сейчас обо мне напишут все газеты, меня пригласят сниматься в кино, дадут вести какое-нибудь ток-шоу в прайм-тайм. Успех притягателен, не так ли? Почему ты уехала от меня тогда? Ведь я собирался развестись с Анной и жениться на тебе. Почему ты не сказала, что беременна?

Елена. Потому что хотела родить и вырастить этого ребенка. Анна знала о нашей связи и сказала, что убьет меня, если ты захочешь с ней развестись.

Иксанов. Так это все из-за Анны? Ты должна была мне все рассказать! Она бы и пальцем тебя не тронула!

Елена. Не только из-за Анны. Я хотела защитить от тебя Иру. Не хотела, чтобы она выросла такой, как ты.

Иксанов. Ну и как, получилось?

Елена. Нет.

Иксанов. Гены — великая вещь!

Елена. Так что ты решил?

Иксанов. (после паузы) Поехали домой. Я ужасно устал и хочу есть. Давай устроим роскошный домашний ужин.

Елена. Как насчет того, чтобы заказать готовую пиццу?

Иксанов. Ты угадываешь мои мысли.

Елена. Я научилась этому еще двадцать лет назад.

Иксанов обнимает Елену и они уходят.

Появляются Анна и Максим.

Максим. Все прошло как по маслу. Он ничего не заподозрил.

Анна. Мой мальчик, не думай об этом. Разве для тебя не важнее то, что произошло сегодня? Ведь это был твой успех!

Максим. Это был наш общий успех. А для меня главная удача сегодняшнего дня — то, что мы наконец можем быть вместе.

Анна. Ах, дорогой мой.

Максим. Любимая.

Обнимает ее и уводит со сцены.

Анна. Подожди. Ты ничего не забыл?

Максим. Поблагодарить спонсоров?

Анна. Нет!

Максим. Ой, извини.

Достает пачку денег и отдает Анне.

Максим. Все две тысячи. В целости и сохранности. У Роберта Анатольевича не возникло и тени сомнения в том, что наша милиция может потребовать такие деньги.

Анна. Это гонорар для Шурко.

Максим. Я догадался.

Уходят. Через некоторое время на сцене появляется Ира.

Ира. (шепотом) Ваня! Ванечка!

Появляется Шурко.

Шурко. Солнышко мое.

Обнимает Иру.

Шурко. Ты была прекрасна.

Ира. Не мели ерунды. Какая из меня актриса? Ты получил деньги?

Шурко. Пока нет.

Ира. Идиот! Почему?

Шурко. Не сердись. Я нигде не могу найти Анну Сергеевну.

Ира. У нас с тобой поезд через полтора часа. Иди, скорее найди ее.

Шурко. Сейчас. Ира!

Ира. Что!

Шурко. А ты уверена, что двух тысяч хватит на то, чтобы открыть бензоколонку?

Ира. Конечно, не хватит! Я копила деньги с двенадцати лет. Откладывала со школьных завтраков. Мне не хватало только двух тысяч на взятку в мэрии.

Шурко. Ира!

Ира. Что!

Шурко. А о чем ты все время шепчешься с Иксановым?

Ира. Тьфу ты! Ты что, ревнуешь?

Шурко. Ага. Он в последнее время вокруг тебя так и трется.

Ира. Неудивительно. Он только что узнал, что он мой отец.

Шурко. Да ты что! Ну, повезло тебе! Мировой мужик. А я ему наврал, что ты на него злишься.

Ира. Зачем?

Шурко. Чтобы он от тебя держался подальше.

Ира. Эх ты, простота. Ладно, беги за деньгами.

Шурко. Ира!

Ира. Ну что тебе!

Шурко. А ты меня любишь?

Ира. Люблю.

Шурко. И я тебя люблю. Все, пошел, пошел.

Уходит. Ира остается одна.

Ира. Да уж. Не так-то просто найти в Москве хорошего парня.

Занавес.