Хевисбери Гоча

Александр Михайлович Казбеги

Александр Казбеги – один из самых популярных грузинских писателей второй половины XIX века. Его имя навсегда заняло достойное место рядом с бессмертными именами классиков грузинской литературы – Николая Бараташвили и Ильи Чавчавадзе, Акакия Церетели и Важа Пшавела. Александр Казбеги продолжал и развивал славные патриотические, демократические и реалистические традиции своих великих предшественников и старших современников – в этом залог его неувядаемой славы, этим обрел он бессмертие в сердце своего народа. Хевисбери Гоча собственной рукой казнит сына Онисиме, который, увлеченный свиданием с любимой, невольно предал своих, дав врагу напасть на них. Скан с книги изданной в Тбилиси в 1955

6

Не было бы, верно, конца ласкам влюбленных, если бы не прервала их безжалостная случайность. Захолодал в пути один из поезжан, захотелось ему погреться водкой. Придержав коня, стал он дожидаться саней, в которых лежали бурдюки.

Когда подъехали сани, увидал он, что Онисе, словно прячась от холода, уткнулся головой в бурку. Не понравилось это горцу: нельзя мужчине показывать свою слабость перед женщиной, стыдно это и унизительно, а позор одного наводит и на остальных тень позора.

Вот почему поезжанин этот, хотя и в шутку, занес нагайку над головой Онисе и громко крикнул ему:

— Эй, ты, голова, или замерз совсем?

Вздрогнул Онисе. Он поднял голову и, как во сне, огляделся невидящими глазами. Чувство обиды угасло мгновенно. Онисе пришел в себя. Жестокая, безжалостная правда жизни лишала его всякой надежды на счастье. Человек, только что предававшийся безрассудной страсти, снова стал человеком разумным, отвечающим за себя. Сознание своей ошибки потрясло его, искорка раскаяния обожгла его душу. «Значит, тщетно билось его сердце в ожидании счастья? Значит, напрасно встревожил он Дзидзию, склонив ее на ответные ласки?» Вихрем кружились мысли в его голове, и чей-то неотступный голос упрямо и тонко звенел в ушах: «Напрасно ты убиваешься».

— Да что с тобой, парень, уж не пьян ли ты? — прервал молчание всадник, на которого все еще продолжал удивленно глядеть Онисе.

— Ну, чего тебе надо? — произнес он наконец, с трудом отвлекаясь от своих мыслей.

— Уж не заболел ли ты?

— Не знаю, право, что-то нехорошо мне.

Всадник вплотную подъехал к саням, наклонился и заглянул в лицо Онисе. Тот отвернулся и сердито воскликнул:

— Ты что смотришь? Чего тебе надо от меня?

— Ничего мне не надо, — удивился поезжанин и прибавил: — Я хотел только посмотреть, не жар ли у тебя, — красный ты или нет?

— Что ты разглядишь в темноте? — проворчал Онисе. — Верно, жар у меня, и голова болит и кружится, — прибавил он раздумчиво.

Поезжанин пристально всмотрелся в Онисе, словно не поверил ему, хотел что-то сказать, но сдержался и рассеянно потрепал коня по груди. Видно, пришла ему в голову беспокойная мысль, и от этой мысли забыл он и про стужу, и про водку, ради которой подъехал к саням.

Оба молчали. Каждый ушел в свои мысли, каждый старался разобраться в смутных своих чувствах.

Вдруг воздух огласился звуками веселой шуточной песни:

«По струнам чианури

Води смычком, играя!

Не тронь жену соседа:

Она — сестра родная!..»

В самое сердце ужалили Онисе эти слова. Песня приближалась, — это веселились поезжане в ожидании отставших саней.

Вот и окружили всадники подоспевшие сани, град веселых шуток посыпался на Онисе. Но первый всадник торопливо предупредил товарищей, что Онисе занемог и ему не до шуток. Поезжане притихли и молча последовали за санями.

Злой ветер щедро осыпал всадников с головы до ног колючим мелким снегом, налипавшим на ворс их бурок, и всадники становились похожими на белые изваяния. Так двигался молчаливый свадебный поезд следом за первым дружкой, замкнутым и мрачным, сопровождая непорочную девушку, которой не дано было знать, сколько испытаний готовит ему будущее в отмщение за сладостный миг первого чувства.

Вскоре стали пробиваться сквозь густую мглу отдельные еле мерцающие огни и слабо обозначились очертания домов. Они подъезжали к селу.

Всадники, почувствовав, что не подобает свадебному поезду въезжать в село в такой гнетущей тишине, вдруг встрепенулись, раздался выстрел, кто-то гикнул, кто-то поскакал вперед вестником. Песни и крики зазвенели в горах.

Очнулся и Онисе, но он не участвовал в общем весельи. Сердце его болело от близкой разлуки с любимой, которая не могла пойти против обычаев своего народа, не могла покрыть себя несмываемым позором.