Чертова дюжина. 13 новых страшных историй. 2021

Александр Матюхин, 2021

Культовый журнал «DARKER», редакция «Астрель-СПб» и проект «Самая страшная книга» представляют эксклюзивное, существующее только в цифровом формате, собрание лучших жутких историй с конкурса «Чертова дюжина». Конкурс страшных рассказов «Чертова дюжина» – одно из старейших (проводится с 2013 года) и важнейших хоррор-мероприятий страны. Каждый год в нем участвуют сотни историй, финалисты регулярно публикуются в престижных печатных антологиях, а победители автоматически выдвигаются на соискание премии «Мастера ужасов». Максим Кабир, Александр Матюхин, Елена Щетинина, Оксана Ветловская, Герман Шендеров, Иван Белов – новые жуткие истории от этих и других авторов во второй по счету антологии лучших рассказов «Чертовой дюжины»!

© Авторы, текст, 2021

© М. С. Парфенов, составление, 2021

© ООО «Издательство АСТ», 2021

Герман Шендеров

Лучший погонщик

Перед входом во дворец Амрит поправил бинты на лице. Ткань, влажная от сукровицы, липла к коже, вызывая невыносимый зуд. Дворец раджи гнездился в мангровых зарослях, окруженный несколькими очищенными каналами. В их истоках стояли фильтрующие дамбы, превращавшие грязную болотную воду в прозрачные ручейки, однако не избавлявшие от тягучей вони разложения.

Амрит зря беспокоился — у открытых настежь ворот стражников не оказалось, так что можно было немного ослабить бинты и дать раздраженной коже подышать. Ткань же на спине пришлось оставить — перед грядущим походом нужно было позволить целебной мази впитаться.

Внутри дворца ослепительно-белый камень и позолота фасада сменились буровато-серыми корнями, увивавшими коридоры так, что не было видно даже стен. Погонщик, ненадолго остановившись глотнуть воздуха и перевести дух, оперся на один особенно толстый корень и тут же отдернул руку — тот шевельнулся и застенчиво спрятался. То, что Амрит поначалу принял за корень, оказалось серой, покрытой засохшей грязью рукой. Стало понятно, почему у ворот не было охраны. Раджа — толстый параноик — не доверял живым, предпочитая держать подле себя целые армии лааш под контролем нескольких кшатриев, что приходились ему дальними родственниками. Только сейчас погонщик, привыкший к вони от собственных гниющих и мокнущих ран, заметил, что дворец прямо-таки смердит медленно разлагающейся плотью, к миазмам которой примешивался слабый аромат мирры.

Амрит и раньше слышал от заезжих купцов о «тоннеле прикосновений» — рассказывали, что гневливый раджа нередко играл с жертвой, благодушно позволяя ей уйти с миром. Незадачливый проситель узнавал о том, что провинился перед раджой, лишь когда стены смыкались, поглощая несчастного.

Коридор вывел погонщика во внутренний двор, и тот зажмурился, ослепленный солнцем, бьющим в глаза — светило не загораживали ни листья, ни кроны деревьев, а мрамор под ногами казался раскаленным добела.

— Вот он, повелитель, лучший погонщик во всем Каяматпуре…

Шипение, раздавшееся будто бы отовсюду, заполнило легкие, вытеснило воздух, превратило свет во тьму. Голова закружилась, и Амрит едва удержался на ногах, вцепившись в какое-то каменное возвышение перед собой.

— Осторожнее, погонщик! — раздалось надменное. — Я сам решу, когда мне кормить крокодила.

Когда головокружение отступило, а глаза привыкли к яркому свету, Амрит отшатнулся от бортика бассейна, в котором среди лилий и кувшинок в мутной воде нарезала круги бревноподобная туша. Пустые глазницы пялились в небо, а вода бурлила меж ребер, когда мертвая рептилия размером с лодку лениво переворачивалась, подставляя солнцу выпотрошенное брюхо.

— Достался мне от отца. Он велел лааш вытащить тварюгу из воды и держать на весу, пока тот не сдох от жажды, — пояснил раджа, закидывая в рот виноградину. — Подойди, не бойся.

Амрит, почтительно наклонившись, обогнул бассейн и подошел к ступенькам, ведущим к крытой беседке, где на подушках развалился раджа Хатияра, а рядом…

— Подними глаза, погонщик, дай мне рассмотреть тебя! — воскликнул властитель. — Как твое имя?

— Амрит, повелитель!

— Чего же ты не смотришь на меня, Амрит? Тебя пугает мой визирь?

Визирь был действительно страшен и одновременно великолепен. Ракшас отличался редким черно-белым окрасом, многочисленные руки его бугрились мышцами, поблескивали золоченые черепа на ожерелье, а взгляд голубых — не кошачьих, а человеческих — глаз был немилосердным, твердым и резал, точно джамбия. Даже золотые оковы, исписанные защитной литанией и подчинявшие чудовище хозяину, придавали демону вид еще более царственный и свирепый. Тонкий поводок, намотанный на запястье раджи, выглядел игрушечным на фоне его жирной руки.

Правитель был до предела тучен. Голое брюхо, унизанное иглами и кольцами, расплывалось на коленях. Лысый, с выбритыми бровями и мягкими чертами лица, раджа походил на чудовищного младенца.

— Да, повелитель. Мне не приходилось видеть асуров так близко, — соврал Амрит, старательно избегая взгляда визиря.

— Для погонщика ты на редкость труслив. Может, тебя пугают и мои слуги?

Раджа вытянул руку — ногти были такими длинными, что загибались едва не до запястья — и безрукий лааш тут же наклонился, подставляя свою ополовиненную голову. В углублении черепной коробки покоился лопавшийся от спелости красный виноград, напоминавший груду насосавшихся клещей.

— Нет, повелитель, лааш меня не пугают.

— Вишва, — Хатияра с усмешкой повернулся к визирю, — ты уверен, что он — лучший?

— О да, повелитель! — тигриная морда ощерилась, обнажив крупные человеческие зубы. Цепи загремели, когда ракшас попытался продемонстрировать полупоклон. — В его распоряжении больше тридцати лааш, и управляется он с ними как с собственными пальцами.

— Это правда, погонщик? Подумай. Твой предшественник утопил заказ от паши Далала…

Раджа щелкнул ногтями, и лааш за его спиной, вытянувшись по струнке, застыл и повернулся к Амриту. Труп был совсем свежий, с аккуратно пробитой головой и серыми, точно речные голыши, глазами.

— Выяснилось, что опахало он держит лучше, чем плеть.

— Во всем Каяматпуре, от Ачери и до самых пустынных земель, не найдется никого, чья плеть справилась бы лучше! — с гордостью ответил Амрит.

— А эти бинты… Почему ты скрываешь лицо?

— Бесхозные, повелитель. В один из походов я наткнулся на большую толпу. Груз я вывел, но мне объели губы и нос.

— Объели лицо, но ты вывел груз? Достойно. Хорошо, Амрит, работа твоя. Готовь лааш, выступаем завтра на рассвете!

— Ваше желание — закон, великий раджа Хатияра!

Поклонившись в пол, Амрит принялся медленно отступать, подавляя желание оглянуться — бортик бассейна с мертвым крокодилом был совсем близко, но к радже, как и к тиграм, нельзя поворачиваться спиной.

* * *

— Это твои гребцы? — раджа лениво прохаживался мимо выстроившихся в ряд лааш. Раб с опахалом то и дело замирал, продолжая обмахивать пустое место, и Хатияра был вынужден дергать себя за кольцо в соске, чтобы тот шел дальше. В облаке мух поодаль переминались мертвецы с паланкином. Под ними скопилась небольшая горка пепла от благовоний, призванных заглушить гнилостный смрад.

— Да, повелитель. Обработаны и накормлены на несколько дней вперед.

— Почему они тоже в масках?

— Зач-ч-чем великому радже лицезреть застывшие на лицах предсмертные корчи? — прошипел визирь, вышагивавший рядом на тонком поводке, точно послушная собачка — единственное разумное существо в свите Хатияра. Даже в шерсти обезьянки, что сидела на смуглом плече раджи, можно было увидеть хаотичное шевеление трупных паразитов. Глазки животного, видимо, кто-то выклевал, и теперь их заменяли драгоценные каменья.

— Пожалуй. Амрит?

— Да, повелитель? — погонщик поклонился, отчего незаживавшие раны на спине разошлись, по бинтам стекло несколько струек крови. Насекомые тут же облепили его плечи, но тот не смел пошевелиться под взглядом раджи.

— Сколько ты их водишь? Они крепкие, свежие и почти не пахнут! — изумленный, Хатияра даже не побрезговал прикоснуться к надутому, тугому как барабан, животу одной из лааш. Беременная даже не шелохнулась. Раджа бесцеремонно запустил руку под погребальное сари и пошарил в паху у мертвой. — Мягкая! Как живая!

— Они мертвы вот уже одиннадцать лет, но держу я их лишь для особых заказчиков, о повелитель.

Раджа покачал головой:

— Одиннадцать лет? Ха! Каждые два года мои бальзаматоры сшивают из десятка бойцов одного целого, а каждые пять лет мне приходится скармливать их друг другу. Ты лжешь мне, погонщик…

— Эти лааш не дышат очень давно, повелитель. Но они столь послушны и дороги мне, что я обращаюсь с ними бережно. Я немного разбираюсь в бальзамировании. Кедровое масло и обработка щелоком позволяют избавиться от присущим мертвой плоти миазмов. И я храню их в наглухо закрытых бочках…

— Вот как? Знай же, Амрит, если ты справишься с заданием, а твои лааш продержатся до конца маршрута — клянусь, я жалую тебе должность придворного погонщика и бальзаматора, и пусть Яма сгрызет мои кости, если я лгу!

— Вы столь же великодушны, сколь и мудры, повелитель! — Амрит согнулся в глубоком поклоне. По спине сбежало еще несколько кровавых ручейков.

— Хорошо! Я доволен гребцами, погонщик. Можешь загружать траппагу!

Наконец Амрит выпрямился, расправил плечи и принялся сдергивать с тела бинты, распугивая назойливых насекомых. Обнажились рубцы, прорезавшие спину едва ли не до кости. Работа погонщика — тяжелый и болезненный труд. Открытые раны в джунглях — верный способ умереть долгой и мучительной смертью. Черви, паразиты, насекомые, грязь и болезни проникали в тело беспрепятственно, и вскоре погонщик начинал опрастываться из всех отверстий, потеть кровью и в итоге умирал в страшных муках. Но тем и отличался хороший погонщик от плохого — умением отдать приказ, нанеся себе как можно меньше ударов.

Раздался свист плети, звякнули грузики. На спине Амрита расползлась бурая полоса. Набухнув, она лопнула, выступило несколько капель крови. В ту же секунду лааш встрепенулись, помотали забинтованными головами и ринулись укладывать груз на траппагу. Бочки с вином и мешки с сухофруктами быстро перекочевали с пирса на широкое плоскодонное судно, увенчанное большим шатром на корме. Амрит следил за ними с плетью в руке, готовый повторить приказ. Мертвецы лишены воли, но не имеют и сознания. Их не заманишь изысканными яствами, развратными женщинами или звонкой рупией. Что лааш понимали по-настоящему хорошо — это боль. Но что толку стегать мертвую задубевшую плоть? А потому приходилось стегать живую.

Раджа предпочел не забираться на борт самостоятельно. Вынув длинную иглу из-под кожи на животе, он долго решался, потом ткнул себя в палец. Лааш бросили паланкин и зашагали к хозяину, но на полпути разбрелись в стороны и застыли. Раздался рыкающий смешок.

— Великий раджа, — промурлыкал визирь, — для властвующего над мертвыми ты слишком боишься боли. Твой отец, да не истлеет плоть его, вел в бой целые армии лааш…

— Да. А еще он лишился руки и был зарезан шлюхой-наложницей! Не ставь мне его в пример! — отрезал Хатияра.

— Руку старый раджа потерял, когда пытался пленить меня в первый раз. Я помню, какова его плоть на вкус…

— Вишва! — раджа с силой дернул цепь, и громадная фигура многорукого тигра свалилась на каменные плиты, точно придавленная чудовищным весом. — Тебе лучше помнить, что теперь твой хозяин — я. И следить за языком.

— Да, повелитель!

— Мы готовы к отплытию! — возвестил Амрит.

— Отлично! — повернувшись к гвардии, раджа махнул рукой. Стоящий поодаль офицер-кшатрий кивнул и с силой потянул себя за кольцо в носу, да так, что юшка брызнула на золоченую кирасу. Тут же отряд из шести закованных в броню лааш двинулся к трапу, сопровождаемый жужжанием мошкары.

— Галакат — мой телохранитель и будет сопровождать нас! — заявил Хатияра.

— Но, повелитель, нам придется проследовать через висячие болота Тикатик и обойти ямы Браштахара. Каждый живой на борту — невероятный риск. Бесхозные слышат человеческое дыхание за много акров, как и стаи плотоядных ос.

— А если на нас нападут мандрилы — ты отбиваться будешь своей плетью? Нет! Тем более, нужен кто-то, кто будет охранять плату паше Далалу от твоих грязных ручонок, — раджа небрежно ткнул в инкрустированный рубинами сундучок в руках слуги-лааш. Амрит невольно сглотнул — за одну только крышку на подпольных рынках Ачери можно было бы выручить достаточно, чтобы скупить всех лааш Каяматпура вместе с бочками и миррой.

— К тому же, с нами визирь, что носит мои цепи. Так что, трусливый погонщик, считай, что со мной ты в безопасности.

— Ваше слово — закон, о, повелитель! — поклонился в ответ Амрит.

* * *

Поначалу дорога была легкой. Проточные воды разбавляли эту часть болот, так что лааш гребли беспрепятственно, лишь оседали на веслах зловонные отходы, которыми жители Каяматпура щедро удобряли реку. Тупой нос траппаги тыкался в пятна пепла на воде — редкие богачи могли позволить себе кремировать усопших. Большинство предпочитали продавать умерших родственников на рынке невольников. Ходили слухи, что старикам нередко «помогали» поскорее освободить тело — за дряхлый труп давали невысокую цену.

Чем дальше от города, тем гуще становилось болото. Вода прекращала свое течение, закручивалась в водовороты, сгребая землю, осоку и кувшинки в бесформенные комья. Мангровые заросли склоняли свои ветви низко над проплывавшим под ними судном, наставив свои семена-дротики на непрошеных гостей. Вскоре пришлось перейти с весел на бамбуковые шесты, которыми лааш усердно толкали траппагу вперед. Раджа с визирем сидели под просторным шатром и о чем-то негромко переговаривались, Галакат же, лишенный опахальщика, был вынужден отгонять от себя бесконечные рои насекомых, размахивая руками, точно танцор-кастрат.

Амрит, как мог, оттягивал время до нового приказа — до очередного удара. Он почти видел, как крупная муха, угнездившаяся у него на лопатке, упорно проталкивает в ранку яйца. Вылупившись, эти твари начнут прогрызать себе путь наружу, подъедая мягкую, тронутую разложением плоть. Неопытные погонщики расковыривают свои раны, пытаясь извлечь личинок, чем делают только хуже, истекают кровью и гниют заживо. Амрит твердо выучил уроки родной деревни — мухи едят лишь то, что уже не спасти.

Некстати вспомнилась масала, которую он пил с матерью в их последнее утро. Молоко в их доме было настоящей роскошью: в деревнях изгоев торговцы не появлялись, приходилось идти через каналы по шею в густой, точно нефть, грязи, взбираться на скалу Кобара, где обитали жуткие медноголовые монахи, и надеяться, что караван не застрянет или не сменит маршрут из-за толпы бесхозных.

Амрит усмехнулся, когда вспомнил, как забрался на скалу с полным мешочком кардамона, чтобы купить натх для своей Сидиси. Он прождал торговца два дня под проливным дождем, стараясь не попадаться на глаза монахам, выползавшим ночью шипеть свои молитвы в звездное небо. Когда, наконец, натх — дешевый, медный, с крошечным изумрудом — оказался в руках Сидиси, она долго не могла поверить своим глазам. В деревне изгоев украшение, что цепляется за крыло носа — злая насмешка и непозволительная роскошь. В ту ночь она подарила ему любовь. А он ей — дитя…

— Эй, погонщик! — ткнул его кулаком в спину Галакат, выдернув из воспоминаний. — Так и будешь стоять, пока твои немощные дно ищут? У паши Далала нужно быть до заката грядущего дня, пока не полили первые дожди. Если по твоей милости мы застрянем в его гаремах, я лично раскрою тебе брюхо и зашью туда дикую кошку!

— Простите, досточтимый кшатрий, я задумался, — раболепно ответствовал Амрит, поклонившись. — Придется пустить лааш пешим ходом — шесты не справляются, болото слишком густое, пора закреплять цепи.

— Так закрепляй, сучье отродье, да побыстрее — великий раджа ждать не любит!

Сам Хатияра безмятежно храпел, растекшись по подушкам. По лицу его были щедро размазаны остатки фиников, которыми лакомились крупные черные осы. Лааш-опахальщик — предшественник Амрита — оставшись без внимания хозяина, усердно обмахивал блюдо с фруктами. Рядом на цепи дремал ракшас, оба хвоста беспокойно хлестали воздух. Будто почувствовав на себе взгляд погонщика, асур открыл один глаз, моргнул — сначала прозрачным веком, потом обычным — и вновь погрузился в дрему.

Лааш разматывали тягловые цепи, крепили их одним концом за крюки на бортах траппаги, другим — на кольца ошейников, после чего бесстрашно шагали в вязкие мутные воды Гандаги, чей ил кишел голодной ордой червей, болотных пиявок, рачков и слепых рыб-падальщиков. Для человека такое погружение было смертельным — зловонные омуты поглощали все, даже крики несчастных. Старый раджа — отец Хатияры — казнил своих подданных, просто изгоняя их в болота. Сам же Хатияра слишком опасался мести, поэтому всех своих недоброжелателей превращал в самоходную мебель.

Теперь движение стало не таким плавным — лааш то и дело застревали в кустах, спотыкались о корни или просто ухали с головой в какой-нибудь омут, и теперь товарищам приходилось тащить их вместе с судном. Цепи шлепали по воде, натягивались и провисали. Именно в таких местах погонщик проходил проверку на пригодность — он должен был различать, когда идти быстрее было просто невозможно, а когда мертвецы теряли направление или забывали приказ, и тут уж не стоило жалеть сил, и Амрит не жалел — стегал себя так, что кровь брызгала на палубу. Впрочем, тому, кто привык расставаться с плотью, бояться ран не пристало.

На ночь было решено остановиться в тихой заводи, где поменьше мошкары и от воды не так воняет гнилью. Галакат сошел на берег — влажное сплетение корней, — чтобы удостовериться, что место безопасно. Развесив меж деревьями цепи с колокольчиками, он развел дымный костер из влажных веток и благовоний, чтобы отпугнуть насекомых. Лааш-воинов, вооруженных прибитыми к запястьям катарами, он расставил по разные стороны берега. С мертвецами кшатрий управлялся отменно, похоже, учился с детства — несколько поворотов кольца в носу, и часовые, приняв приказ, встали на дозор.

Амрит вывел лааш на край палубы, чтобы с них стекла грязь, и принялся за осмотр. В целом, все было в порядке, только один сломал ногу, а другой где-то потерял целую кисть, благо тральщикам руки были ни к чему. Самых вымокших стоило заменить на свежих — если несколько дней подряд вести судно тралом, не меняя мертвецов, то по приезде их можно будет сразу продавать на корм. Мудрый погонщик всегда чередует лааш, не давая мацерации испортить подопечных.

Он уже начал снимать цепи с покрытых илом и водорослями трупов, когда за спиной гаркнул Галакат:

— Эй, погонщик! Тебя хочет видеть раджа!

Амрит кротко кивнул и поспешил в ярко освещенный шатер на корме. Раздвинув полог, он смиренно опустился на колени, ожидая, пока к нему обратятся.

— Повелитель, на следующем ходу этот слон лишит тебя двух колесниц, — мурлыкал ракшас, поглаживая фигурку из темного золота. Та изображала свирепого зверя с целой башней лучников на спине.

— Не смей подсказывать, я знаю! — обиженно ответил Хатияра. На доске для чатуранги оставалось совсем немного фигур благородного серебряного оттенка. Раджа трепал висячий подбородок, хмурил сбритые брови и тяжело сопел. Будто невзначай он потянул натх, соединявший ноздрю и мочку уха. В ту же секунду мертвая обезьянка спрыгнула на доску, разбросав фигурки, и попыталась стянуть слона прямо из руки асура. Тот расхохотался.

— Мой повелитель, раз уж надумал мухлевать, тебе стоит научиться лучше контролировать слуг. Если бы бедняки знали, что тебе придется исхлестать себя с ног до головы, лишь бы заставить лааш вступить в бой, они бы уже поставили тебе… Шах… — ракшас подтолкнул когтем неприметную пешку в углу доски, зажав миниатюрного человечка на троне меж двух колесниц. — И мат!

— Как так? Ты говорил, слон…

— Тебе ли не знать, мой дорогой раджа, что не стоит доверять словам демона? — прошипел визирь, после чего кинул взгляд жутких, слишком голубых и чистых глаз на Амрита. — Погонщик здесь, повелитель.

— Уже? Хорошо. Игра мне наскучила. Скажи, погонщик, ты знаешь, куда мы едем?

— К паше Далалу, повелитель.

— Верно. А знаешь ли ты, чем занимается паша Далал?

— Он — искусный укротитель асуров, повелитель, — услышав эти слова, визирь фыркнул, точно Амрит сказал что-то смешное.

— Все, что он сделал — это скупил всех моих собратьев, до которых смог дотянуться, уже закованными в цепи. Это они воплотили его пороки и грязные страсти в реальность…

— Вишвасагхаат говорит правду, — кивнул раджа. — Лааш — их изобретение, и без тайной власти асуров мертвое бы оставалось мертвым. Но паша Далал — отменный бальзаматор. По-твоему, почему у меня — самого богатого раджи от Ачери до Брахматала — нет своего гарема?

Вопрос застал Амрита врасплох. После долгого дня работы с плетью он не рассчитывал на светские беседы. К счастью, раджа не ждал ответа.

— Я нечасто подпускаю к себе живых людей. Моего отца зарезала наложница, против дяди взбунтовалась стража, и даже моего старшего брата отравили еще до того, как он получил цепь раджи. Никому нельзя доверять. Кроме лааш. У них нет тайных мыслей, скрытых мотивов и алчных желаний, — мечтательно разглагольствовал раджа, делая вид, что не замечает, как ракшас морщится от омерзения. — Паша Далал достиг невиданных успехов в деле бальзамирования. Он научился сохранять ткани мягкими, глаза — живыми, а кожу — теплой…

— Без нас не обошлось! — рыкнул визирь.

— Это неважно. Теперь у меня есть возможность обзавестись гаремом, как и положено достойному радже. Завтра на закате паша Далал предложит мне на выбор двести девственниц. К утру из тех, кто приглянется мне, он сотворит превосходных, неотличимых от живых лааш. Говорят, он может снабдить им заветное место язычками или сшить шестирукую наложницу…

Пристрастия раджи не были новостью для Амрита — он прекрасно знал, кто скупает трупы девушек из бедных кварталов.

— Ты не понимаешь, к чему я веду этот разговор?

— Нет, повелитель.

— Забудь. Лучше скажи, та, брюхатая из твоих, была сегодня в цепях?

— Да, повелитель… Ей надо высохнуть…

— Посмотри мне в глаза! — вдруг рыкнул визирь, и Амрит машинально вперился в холодно поблескивающие алмазы на тигриной морде. Ракшас моргнул и прошипел злорадно:

— Он лжет, повелитель.

— Вот как? — ноздри раджи на секунду яростно раздулись, после чего он благодушно откинулся на подушки. — Небось сам хотел провести с ней вечер? Признавайся!

— Нет, повелитель, — сжатые кулаки Амрита дрожали, пришлось спрятать их за спину.

— Давай же, ответь. Ты уже возлежал с ней?

— Нет, повелитель.

— Ложь, — раздалось шипение. Раджа расхохотался.

— Дважды! Дважды ты соврал мне! — происходящее явно веселило Хатияру. — Знаешь, не будь ты единственным погонщиком на судне — я бы уже заковал тебя в цепи к остальным, но сегодня, Амрит, считай, что я дарую тебе вторую жизнь. Не гневи меня больше — ступай и приведи ее.

— Не возражаешь, повелитель, если и я выйду на воздух? — с просящей интонацией промурлыкал асур.

— А что? Тебе не нравятся такие зрелища? Я слышал, при дворе Ямы, у тебя на родине, мертвые совокупляются с мертвыми, пока асуры поедают их плоть и отрыгивают, чтобы пожрать снова…

— Те, кто перешел грань бытия и попал в наши охотничьи угодья, сами выбрали такую судьбу, погрязнув в излишествах и грехе. Те же, кто заперт в телах лааш, ничего не выбирали — они заключены в гниющие тела против воли, лишенные сознания, но способные чувствовать все. Когда ты, повелитель, развлекаешься с ними, я слышу безмолвные крики их душ…

Раджа вдруг посерьезнел и натянул цепь так, что демон был вынужден улечься у ног раджи, словно домашняя кошка. Ошейник и кандалы на ракшасе налились багровым светом, запахло паленой шерстью.

— Ты понимаешь, что в моей власти заставить тебя смотреть?

— Все в твоей власти, повелитель! — задушено прохрипел асур.

— Тогда ты будешь смотреть. И не смей на меня рычать — помни, что из живущих лишь я могу снять твои цепи! Погонщик, ты еще здесь? Я жду!

Амрит поклонился и, пятясь, вышел из шатра. С тяжелым сердцем он открыл бочку с беременной лааш, которой уже никогда не суждено разродиться. Погонщик привычно осмотрел труп — ни повреждений, ни признаков разложения, — она казалась почти живой. Поправив ей маску, Амрит взял девушку за локоть и повел к шатру.

Увидев раскрасневшегося от вожделения раджу, что в окружении чадящих ароматических палочек теребил свои вялые гениталии, погонщик едва сдержал тошноту.

— Только не снимайте маску. Вам… не понравится.

— Я сам решу… Ну-ка, иди сюда!

Вопреки сказанному, раджа вскочил сам и принялся наминать полные груди трупа, перебирая свои яички другой рукой. Амрит был уже на выходе, когда Хатияра бросил:

— Погонщик! Ничего не забыл?

Со вздохом Амрит снял с пояса плеть и расплел один из хвостов, достал крошечный изумруд и протянул радже.

— Так-то лучше. А то вдруг эта тварь по твоему приказу задушит меня во сне! — с усмешкой принял Хатияра «сердце» лааш — предмет, что позволял владельцу диктовать свою волю мертвецу. — И помни: завтра на закате мы должны быть у паши Далала.

— Да, повелитель.

* * *

Утренний туман стелился над болотами Тикатик, скрывая густую жижу от глаз погонщика. Здесь полегло много людей. Государи окрестных земель делили эти воды, обильно наполняя их кровью солдат и плотью лааш, разбойники устраивали засады, подкарауливали караваны, деревенские отправляли сюда детей, которых не могли прокормить, а медноголовые монахи приходили в эти земли за свежими человеческими глазами, чтобы читать священные скрижали.

Но сегодня воды Тикатик были спокойны. Лишь звон мошкары и скрип траппаги нарушали тишину. Из шатра вышел раджа, голый, весь покрытый хитрой вязью игл, колец и цепей — атрибутами власти. Он что-то зевающе скомандовал Галакату, тот кивнул и дернул себя за кольцо в носу. Воины-лааш устремились в шатер. Донеслось возмущенное:

— Не здесь!

Шестеро гвардейцев вытащили из шатра растерзанный труп — живот разошелся надвое, высушенные кишки разметались по доскам палубы, что-то откатилось в сторону с гулким стуком и распалось на куски. Одним мощным ударом раджа раздавил младенческую голову.

— Надеюсь, лааш паши Далала будут покрепче! — усмехнулся Хатияра, выразительно взглянув на телохранителя. Тот пожал плечами, после чего скомандовал:

— Можно!

Дважды уговаривать не пришлось. Гвардейцы как дикие звери набросились на труп и принялись откусывать от него, как от куска хлеба. Амрит отвернулся и, пожалуй, в первый раз в жизни порадовался, что вынужден скрывать лицо бинтами.

Покинув заводь, судно ускорилось — здесь Гандага расширялась, на пути тральщиков встречалось меньше препятствий. Траппага прилично разогналась, и Амрит всматривался в горизонт, теребя хвосты плети.

Неожиданно впереди началось какое-то бурление, пошли круги, на которых лениво покачивались ряска и кувшинки. Всплыл один череп, поодаль — второй. Следом вся поверхность покрылась торчащими из воды головами. Пустые глазницы слепо пялились в сторону траппаги. Погонщик наотмашь рубанул себя плетью по плечу, и послушные лааш встали, как вкопанные, уперлись руками в борта посудины. Та затормозила так резко, что нос накренился, и по доскам палубы побежали тонкие ручейки.

От послеобеденного сна очнулся раджа, закряхтел, точно гигантский младенец.

— Ты что вытворяешь? Почему мы остановились? — незамедлительно последовала пощечина. Рука Галаката запуталась в бинтах на лице погонщика, и он брезгливо стряхнул их. Амрит поспешил закрыть лицо, но кшатрий успел увидеть щеку и место, где когда-то был нос. — Мерзость!

— В чем дело, погонщик? Ты разбудил меня! — капризно укорял раджа. — Тоже захотел сменить плеть на опахало?

— Бесхозные, повелитель, — сообщил Амрит. — Здесь их сотни. Нам повезло вовремя заметить.

— Должно быть, слуги вашего покойного дяди, раджи Пури из Дангай, — предположил визирь. — Они шли выше по течению, но, похоже, в сезон дождей их снесло сюда.

— Бедный дядя Пури… Его собственный народ взбунтовался против него. Какая низость! — возмущенно воскликнул Хатияра. — Вот почему доверять можно только мертвым.

— Возможно, он сейчас среди них, — оживился ракшас. — Знаешь, как он умер? Его заколотили в две лодки, чтобы только голова торчала наружу, а после — накормили смесью из меда и молока, чтобы он опростался из всех отверстий, и спустили вниз по реке. В его кишках набухали и росли черви, насекомые подтачивали его кожу изо дня в день своими маленькими челюстями, мухи откладывали яйца в его уши, птицы клевали его глаза… А стоило всего лишь не отбирать последние запасы у крестьян для ежегодного пиршества.

— Вишва! Я не нуждаюсь сейчас в твоих нотациях! Лучше скажи, что нам делать дальше.

— Прости, раджа, я лишь скромный визирь и забочусь о тебе и твоих подданных…

— Не ходи вокруг да около! Ты можешь подчинить их мне?

— Сотни бесхозных? — тигриная морда ухмыльнулась. — Один из моих братьев когда-то воскресил всех этих лааш и подарил их волю твоему дяде… Я могу передать ее тебе, но ты не выдержишь — они разорвут твой разум на мелкие клочки, а чтобы направить их, тебе придется снять с себя кожу и облиться кипятком…

— Прекрати! — плаксиво пискнул раджа. — Что нам делать дальше?

— Повелитель, — позволил себе вмешаться Амрит, видя, как выпучились глаза кшатрия — он нарушал все рамки этикета. — Если позволите… Есть другой путь. Он дольше, но поможет обойти толпу. Надо свернуть у запруды, выйти к каналу, что ведет мимо скалы Кобара, а там рукой подать до Браштахара.

— Ты спятил, погонщик! — задохнулся от возмущения телохранитель. — Если тебе жизнь не дорога — прыгай в воду сам! Повелитель, послушай! Стоит подобраться к бесхозным, как они снимутся с места и будут преследовать нас до самого дворца! Лучше вернуться и нанять укротителей…

— Он говорит правду, — прошипел ракшас. — Однако… Как близко этот канал, погонщик? Если недалеко, ровно настолько, чтобы вы, живые, сдерживали дыхание, я мог бы отвлечь лааш. Если, конечно, повелитель согласится.

— Всего три караммы, раджа! — Амрит не обращал внимания ни на визиря, ни Галаката, а смотрел лишь на Хатияру. Распаленная вчерашним вечером похоть в сердце раджи боролась с презренным шакальим страхом. Задумавшись, он капризно выпячивал нижнюю губу и натужно кряхтел. Наконец раджа сделал выбор.

— Хорошо, погонщик. Я хочу быть у паши до заката. Риск не так уж велик, верно, Вишва?

— Лааш не угрожают тебе, мой повелитель! — мурлыкнул асур, расправляя плечи и становясь во весь рост. Руки бугрились мышцами, сквозь густую шерсть на груди просвечивали черные шрамы, хвосты яростно хлестали по палубе в предвкушении схватки.

— Это безумие! — пучил глаза Галакат, но спорить с раджой не решался.

— Все вы, — бросил за спину ракшас, встав на киль траппаги. — Когда я сойду с носа — задержите дыхание и не вздумайте пошевелиться, пока не свернете в канал. Погонщик!

— Да, мудрый визирь?

— Хлестни себя изо всех сил… и постарайся не заорать.

Размахнувшись, Амрит направил плеть высоко вверх, после чего увел ее вбок и вниз. Свистнули утяжеленные бусинами хвосты, а следом сознание погонщика наполнила боль. Мир потерял краски, разделился на черное и белое, распался на тридцать осколков — по одному на каждый глаз лааш, что стояли по шею в болотной воде. Приказ был прост и безрассуден — на прорыв к каналу, изо всех сил.

В ушах звенело, спина сочилась кровью. За пеленой слез Амрит видел ракшаса — тот спрыгнул с киля и, едва коснувшись хвостами воды, перемахнул на кочку, с нее — на торчащий корень, а потом на крошечный, с поднос размером, островок. За ним от руки Хатияры тянулась бесконечно длинная цепь — звенья возникали будто из воздуха. Из воды вслед за черно-белой молнией тянулись серые тонкие руки, похожие издалека на скопления трупных червей.

Погонщик набрал полные легкие воздуха, оглянулся — раджа уже стоял красный как киноварь, глаза выпучены от натуги: долго не протянет. Тральщики привели судно в движение, траппага лениво набирала скорость.

Ракшас тем временем отражал натиск бесхозных. Те наступали волнами — покрытые илом и тиной, с выеденными глазами и распахнутыми пастями, они накатывали по десять-пятнадцать тел, заставляя визиря пятиться. На спину ему запрыгнула серая тень — обвисшие груди, длинные волосы, черный пучок между ног. Мертвая рабыня вцепилась зубами в мягкое ухо ракшаса, тот взревел и принялся с еще большим остервенением размахивать всеми пятью руками, вспарывая животы, проламывая головы и расшвыривая напирающих лааш, но безуспешно — визирь скрылся под неровной серой массой.

Траппага медленно подбиралась к повороту, скрытому от глаз зарослями. Лааш старательно тянули судно, первый из них уже плюхнулся в чистый поток за толстым бревном, как вдруг островок под ракшасом сперва накренился, а после — ухнул под воду вместе с грудой мертвецов и визирем.

— Вишвасагхаат, ты куда? — глупо выкрикнул раджа, точно не верил в уязвимость своего слуги. Лишь мгновение спустя он запоздало заметил, как орды лааш, пробиравшиеся к добыче, вдруг замерли и медленно повернулись на голос. Осознав, что натворил, Хатияра истошно завизжал:

— Гони, гони!

Выдернув из рук погонщика плеть, он сам свесился с киля и принялся стегать лааш.

— Шевелитесь, твари ленивые!

— Плеть, повелитель! Они слушаются меня, а не вас! — опомнившись, Амрит протянул руку за инструментом, но побоялся притронуться к радже, а на корму уже лезли мертвецы.

— Галакат! — взвизгнул раджа, пятясь к борту. Телохранитель среагировал быстро — перво-наперво дернул кольцо, уже покрытое запекшейся кровавой коркой. Мгновение назад стоявшие безучастно воины выстроились в ряд, отгородив живых от голодной орды, что подобно болотной воде хлынула на палубу. Катары свистели в воздухе, отсекая конечности бесхозных, из-за спин солдат хлестал уруми кшатрия — плеть из тонких листов стали снимала пласты гниющей плоти.

Траппага нехотя ползла к безопасным водам, но было уже поздно — бесхозные напирали, ползли по висящим над водой корням деревьев, шли по дну, падали с ветвей на палубу, точно перезрелые фрукты.

— Повелитель, по воде не уйти! — прошептал Амрит, наклонившись к уху раджи.

— И что делать? — обезумев от страха, раджа едва ли был способен соображать.

— Повелитель, я снарядил ваш паланкин моими самыми быстроногими лааш. По берегу мы сможем оторваться!

— Нет, я не могу… — Хатияра недоверчиво оглянулся — туда, где Галакат из последних сил сдерживал напор черно-серой зловонной массы. — Ты знаешь, сколько лежит в сундуке?

— Вряд ли больше, чем стоит ваша жизнь, повелитель, — заметил Амрит, чьи лааш уже перебросили трап на узкую травяную косу, ведущую к берегу.

Хатияра колебался недолго. Едва он взгромоздился на подушки, как свистнула плеть, и носильщики проворно понесли тушу раджи в густые заросли.

— Раджа! Не оставляйте меня! — Галакат не вовремя оглянулся на уходящий паланкин, и это стало его ошибкой — один из лааш перевалился через плечи солдат и вонзил лишенные плоти пальцы в глазницы кшатрия. Сначала раздалось чавканье, а следом — дикий нечеловеческий визг.

— Не смотрите, повелитель! — Амрит бежал рядом с паланкином, то и дело подхлестывая себя и задавая направление носильщикам. — Это его долг.

Оставив позади траппагу с мертвецами, погонщик и раджа поспешили затеряться в джунглях.

* * *

— Долго еще идти, погонщик? — капризно вопрошал раджа. — Я устал, голоден, а эти слепни скоро съедят меня живьем.

Толстяк и правда весь был покрыт красными пятнами от укусов. Путь через густой, увитый лианами и наполненный жужжащими насекомыми лес давался ему тяжко. Амрит же наоборот будто воспрянул духом, шагал легко и непринужденно, даже что-то насвистывал.

— Уже недалеко, повелитель! Разве ты не узнаешь эти места?

— Что ты несешь, откуда?

— Неудивительно, что ты не помнишь, раджа, — теперь в речи погонщика появились странные, наглые и злобные нотки, отчего Хатияре стало не по себе. — Прошло одиннадцать лет, любой мог забыть. Разве стоит деревенька изгоев внимания великих правителей, таких как ты и твой отец?

— Как смеешь ты хамить мне? Останови паланкин сейчас же! — раджа беспокойно заерзал. — Я хочу есть и пить!

— Осталось совсем немного, повелитель. Позволь мне развлечь тебя историей.

— Я не хочу никакой истории, я хочу вина и сластей! Останови их сейчас же! — Хатияра попытался спустить ногу с паланкина, но ближайший лааш хищно щелкнул зубами совсем рядом с пяткой. — Что происходит?

— Я вырос в маленькой деревеньке, — ровно начал погонщик, словно не заметив возражений. — Многие из нас были друг другу родней, и за это боги нас покарали — наши тела гнили заживо, совсем как у лааш, — Амрит с наслаждением разматывал бинты на лице, демонстрируя уродливые наросты и розовую дырку на месте носа.

— Ты — неприкасаемый! — с суеверным ужасом прошептал Хатияра. — Изгой! Я разговаривал с тобой! Ходил с тобой на одном судне! Какая мерзость!

— Не волнуйтесь, повелитель, я не заразен. Кто-то сказал бы, что наша жизнь хуже смерти, но и в ней мы находили свое счастье. Когда-то я тоже нашел свое. Ее звали Сидиси. Она была особенная… Нашего сына мы хотели назвать Сундар.

— Иди ты под хвост к Яме! — вскричал раджа. — Я слезаю!

Тонко взвизгнула плеть, оставив длинный багровый рубец на лице правителя Каяматпура, и тот, заскулив, постарался забиться как можно глубже в подушки.

— Мы выбрали имя Сундар, — как ни в чем не бывало продолжил погонщик, — но судьба распорядилась иначе. В нашу деревню явился ракшас. Он был изранен, ослаблен. Капли его черной крови падали и превращались в ядовитых змей. А следом явилась охота во главе с твоим отцом. Ты тоже был там — этакий бурдюк на лошади. Я тогда подумал, что никогда не видел таких толстых людей.

Раджа что-то обиженно хрюкнул, но побоялся ответить — след от плети до сих пор горел огнем.

— Ракшас рассказал мне, как все будет.

Неожиданно деревья расступились, и перед путниками раскинулась узкая заболоченная долина. Опустевшие хижины с провалившимися крышами медленно сползали во влажный овраг, раскинувшийся посередине.

— Он знал, что загнал себя в ловушку — эта долина окружена неприступными скалами. Ракшас понимал, что его схватят, поэтому поведал мне будущее. Как, заковав его в цепи, вельможи и укротители будут праздновать победу над асуром. Как будут пытать изгоев и издеваться над ними. Как молодой раджа возжелает молодую неприкасаемую и натравит лааш на всех, кто попытается вмешаться. И ракшас предложил мне сделку. Все, что я мог делать тогда — это стоять и смотреть, как сначала ты, повелитель, а потом и каждый солдат из свиты твоего отца надругались над беременной Сидиси… Вы порвали ей нутро, она истекла кровью еще до заката. Но ракшас обещал, что я стану лучшим погонщиком Каяматпура. Обещал, что мои лааш будут самыми послушными и крепкими от Ачери до пустынных земель. Что я смогу оплатить наложницу-убийцу для твоего отца, подкупить поваров, что отравят еду твоего брата. Лишь ты, оградившись толпами мертвецов, оставался недосягаемым. Но ракшас обещал, что однажды ты, раджа, обратишься ко мне с заказом… Ракшас обещал мне месть.

Последние несколько шагов мертвецы преодолели едва ли не бегом, резко затормозив у самой лужи в центре покинутого селения. Лааш наклонили паланкин вперед, швырнули груз в грязный овраг, и правитель Каяматпура шлепнулся в черную затхлую воду. Почти синхронно мертвецы размотали бинты на лицах — под маской каждого прятались наросты, поглотившие надбровные дуги, губы и нос — точно такие же как у Амрита.

— Они… изгои! — хрипел раджа, отплевываясь.

— Да, раджа, они тоже. Я забальзамировал свою семью, а ракшас научил меня, как их воскресить. Всех, кто погиб от твоей руки. Я хранил их тела ради этого дня — чтобы они тоже увидели, чем все кончится. Сидиси… По твоей милости она присутствовать не смогла.

— Что? Что изгой мог предложить ракшасу?

— Свободу, — промурлыкало откуда-то сверху. Асур изящно спрыгнул со скалы, приземлившись в шаге от края оврага.

— Ты! — удивленно ткнул пальцем раджа. — Где твои цепи? Ты не мог сам… Тебя утащили бесхозные!

— Бесхозные? Ошибаешься, раджа, — ухмыльнулся Амрит, демонстрируя пузырящиеся десна. — У них был хозяин. Тот самый, что приказал перегородить дорогу, снять цепи с ракшаса и убить твоего телохранителя.

— Но как ты…

— Злая насмешка мироздания — ракшасы обладают бесконечным могуществом, но сами им воспользоваться неспособны. Я не врал, повелитель! Он действительно лучший погонщик! — расхохотался Вишва.

— Я не понима…

Голос раджи превратился в натужное сипение. Хвосты плети врезались под висячий подбородок — куда-то, где должна была находиться шея. Глаза Хатияры лезли из орбит, он пытался ухватиться за удавку, но сознание покидало его. Лицо посинело, язык вывалился, плеть прорезала кожу, проступили рубиновые капли.

Убедившись, что раджа мертв, Амрит отпустил концы плети, и туша тяжело плюхнулась в лужу.

— И это была твоя месть, изгой? — поинтересовался ракшас. — Как неизобретательно.

— Еще нет. Я слышал, у воскрешенных душа остается внутри тела и гниет вместе с ним. Это так, ракшас?

— А я тебя недооценил…

Глаза асура сверкнули, на мгновение его тело стало прозрачным, похожим на клочок утреннего тумана, запахло дождем и серой — ракшас погрузился в загробный мир за душой Хатияры. А потом все стало прежним. Вишва почти нежно коснулся затылка бывшего хозяина, и тот завозился, захрипел в луже как большой жук.

Труп встал на ноги, его глаза разъезжались в разные стороны. Амрит мстительно вырвал кольцо из соска раджи и наскоро повязал его на плеть.

— Теперь все? — спросил ракшас, облизываясь.

— Вот теперь — все! — кивнул погонщик, усаживаясь на широкие плечи бывшего правителя Каяматпура. Привычно свистнула плеть.