Великий поход

Александр Константинович Белов, 1999

В основу сюжета легли ключевые истории арийской мифологии, изложенные в ранних гимнах Ригведы. Это рассказ о судьбе ее главного героя, Индры. Героя, ставшего богом. Героя, открывшего мировой культуре сюжет драконоборчества. Автор, профессиональный психолог и историк-любитель, пересказывая древнюю Ригведу, не мог удержаться от своего знаменитого приема – подвергнуть исторические факты психологическому осмыслению. Ведь человек не поменялся с веками, все те же инстинкты лежат в основе его поведения. С высоты сегодняшней психологии можно увидеть истинную драму события, отдаленного от нас тысячелетиями. И становятся понятны душевные порывы легендарных героев, под пылью веков ставших почти богами. «Великий поход» – один из самых известных романов А.К. Белова, разобранный на цитаты и разошедшийся широко в нашу жизнь.

Глава восьмая

Ночью, как и днём, седой вновь возродился юным,

Двигаясь, не старея, сквозь многие людские поколения.

(Ригведа. Мандала I, 144)

— Пойдём, малыш, я покажу тебе, как прилетают краснопёрые воркуши, — Гарджа взял ребёнка за руку, и они пошли на луг.

— Только нам придётся сидеть тихо, чтобы не спугнуть птиц.

— А зачем они прилетают? — поинтересовался Индра.

— На этом лугу петушки воркуш каждый год устраивают свадебные бои.

Индра распахнул свои ясные глаза:

— Что это, свадебные бои?

— Это когда два петушка дерутся за одну курочку. Чтобы ей понравиться. И чтобы потом она выбрала победителя себе в мужья.

— А если петушок победил, но курочке он не нравится?

— Так не бывает.

— Почему?

— У птиц и у зверей так не бывает.

— Почему не бывает? — Индра дёргал Гарджу за руку. — Скажи, почему не бывает.

— Я не знаю, сынок. Должно быть, у них всё проще. Тот, кто победил, тот и нравится, потому что он лучше. Ведь это правильно. А что правильно, то и хорошо.

Гарджа посмотрел ребёнку в глаза. Нет, он не убедил мальчугана. Ну и ладно. Пусть сам подумает.

Они залегли в траве, но отсюда птиц не было видно. Луг широким вымахом разворачивало и уносило вниз от горы. Он сливался с бесконечными далями, едва перехватываемыми дымным лесом. У самого горизонта. В ясную погоду лес жирной чертой пересекал равнину. Отсюда до него был целый день ходу. Не меньше. За лугом осела кое-какая поросль. Не деревья, а так, ветвистый разностей. Он густел по оврагам над бурой воспалённой землёй. Треснувшей глубокими сухими шрамами. Только в период дождей земля здесь размокала и наплывала по оврагам грязью. А весной в оврагах подолгу держалась вода. Земляные просечины тянулись до самой деревни Ситы, сходясь одним могучим земляным рубцом.

Кто-то из вайшей разжёг костёр на этой грязи. Когда она просохла, то не уступала по твёрдости камню. Вайши стали лепить из неё миски, обжигать на огне, но миски получались слишком хрупкие. Ничто пока по прочности не могло сравниться с морёным тутовником. Плошки и котелки из него не загорались от языков пламени и не прогорали на углях.

Гарджа и Индра ползли по траве поближе к воркушьему выгулу. Индра устал и закапризничал.

— Потерпи, уже скоро, — взялся его уговаривать воин. Индра не хотел ползти.

— Птицы заприметят нас и улетят, — настаивал Гарджа. Ребёнка это не убеждало.

— Ты хочешь быть дикой кошкой, рыскуном, которые охотятся по оврагам?

— Хочу! — вдохновился Индра. — Я — дикая кошка, я рыскун, который охотится по оврагам!

— Тогда ползи, иначе упустишь добычу.

— А долго ещё ползти?

Гарджа осторожно высунулся из травы:

— Нет, не долго, шагов двадцать.

— Моих или твоих? — поинтересовался мальчик.

— Дикие кошки не задают таких вопросов.

Индра вздохнул:

— Трудно быть дикой кошкой.

Они проползли двадцать шагов и ещё двадцать шагов и наконец добрались до танцующих птичек. Индра раскрыл рот от удивления.

— Вот видишь, — прошептал ему Гарджа, — упорство всегда вознаграждается.

Петушки расхаживали по травяной проростке, ворковали и покачивали чубатыми головками. Петушиные грудки пламенели воспалённо-красным пером.

— Почему они не дерутся? — заволновался Индра.

— Курочка ещё не прилетела. Она услышит их воркование, прилетит, и тогда начнётся бой.

Наблюдателям пришлось ждать долго. То ли в этот день курочек не хватало на все петушиные потасовки, то ли ворковали петушки неубедительно. И всё-таки терпение людей было вознаграждено. Птичка припорхнула на полянку, повертела головой и принялась прохаживаться среди травы, иногда пощипывая пушистые стебельки.

— Какая она некрасивая, — разочарованно прошептал мальчик.

— Курочки всегда некрасивые.

— Почему?

— Чтобы их не заметили дикие кошки-рыскуны.

— Но ведь тогда дикие кошки станут охотиться на петушков! — с горечью запротивился Индра.

— Что же поделаешь, — вздохнул Гарджа, — так правильнее.

— Но мне жалко петушков. Нет, я не хочу быть дикой кошкой.

— Тихо! Смотри — сейчас начнётся самое интересное.

Краснопёрые воркуны вдруг стали выпячивать грудки и трясти крыльями. Они то наклонялись, то смешно подскакивали и клокотали своими пышными хохолками. Каждый выбирал момент для решающей атаки. Выбирал, выбирал, но атаковать не собирался.

— Почему же они не бьют друг друга? — спросил Индра.

— Потому, что этот бой не должен привести к кровопролитию. Помнишь, я тебе говорил, что Великий Закон, который дал нам Варуна, не разрешает проливать кровь себе подобных. Только низшие существа убивают своих.

— Как же они смогут узнать, кто сильнее?

— В этом и заключена их тайна.

— Но я хочу узнать эту тайну!

— Тогда смотри.

Индра замолчал и принялся наблюдать за ходом боевых действий.

Птицы не уступали друг другу. Не сдавали позиций. Их соперничество приобрело какой-то иной смысл. Возможно, в том и состояла тайна этой необычной войны, чтобы сквозь удивительный узор их боевого духа, воли и решительности проступала неприметная простота самой цели. Будто бы и не цели ради сошлись маленькие краснопёрые воины на своё ристалище. А того ради, чтобы придать этой простоте особое значение, украсить её собой, возвеличить эту, как и всякую простоту, исключительностью её существования среди всего другого.

Один из петушков вдруг ткнулся в самую сердцевину магического круга, перейдя незримую грань сдерживания ударов. Его противник сразу отринул, присев на хвост. Смельчак тут же прибавил натиску, вложил в атаку всё мужество своей мелкопёрой души. Он дотянулся до соперника, сбив его грудью. Проигравший вспорхнул и был таков.

— Погоди, — сдержал Гарджа нетерпение ребёнка, — не спугни, пусть насладятся этой победой. А то ему придётся всё начинать сначала.

— Ну, видел? Так в чём же секрет петушков? — спросил воин Индру, когда птицы улетели.

— Секрет? В ударе!

— Нет, малыш, секрет в другом.

— В чём, скажи? — заверещал Индра.

— В том, чтобы разорвать магический круг. Найти в него вход, ворваться, захватить… Но ты пока не сможешь это понять, сынок.

— Нет, — серьёзно сказал ребёнок, — я видел, их секрет в том, чтобы посильнее толкнуть друг дружку.

Гарджа взял мальчика за руку, и они пошли по ласковому пахучему лугу. Зудели торопливые шмели и пчёлы, нападая на цветы и вороша их покорную красоту. В оврагах стрекотали птицы, удивляя мир своими причудливыми голосами, и день перетекал в волшебную светину летнего вечера. Медленно, неразличимо. Туда, где в застывшем покое бушует страстная, скрытая от глаз жизнь. Где мир создаётся и рушится так же внезапно, как создаётся. Где его создатели и разрушители движимы одним стремлением — выжить, и разница между ними только в том, что каждый выживает так, как приказал ему Закон. Рита. Великий порядок вещей, который поддерживал и хранил арийский бог Варуна.

День перетекал в летний сумрак, в его затаённые тайны.

«Не видеть — ещё не значит проглядеть, а, малыш?» — сказал сам себе Гарджа, обращаясь к сыну. Да, к сыну. В себе самом Гарджа признавал Индру сыном.

Они заметили пса, которому воин строго-настрого запретил идти за ними следом. Иначе бы он спугнул воркуш. Пёс сидел возле тропинки и безучастно наблюдал за познавателями петушиных тайн.

— Постарел наш лохматый.

— Разве собаки стареют?

— Конечно.

— Но у него же нет морщин. Как у тебя.

Гарджа вздохнул:

— Значит, я тоже старею.

Индра посмотрел на Гарджу с тревогой.

— Нет, ты не стареешь.

— Но у меня же есть морщины.

Когда они пришли в хижину, мальчик занял себя поисками какой-то внезапно понадобившейся ему безделушки.

— Что ты ищешь? — спросил Гарджа.

Индра не ответил. Он затаился где-то за очагом, тихонечко варашкая там своими поделками. Гарджа стругал новую подпору к потолочной крестовине. Индра вышел из дому, деловито прошёлся вокруг орудующего скребком воина, заглянул Гардже в лицо, словно привлекая его внимание, и уселся напротив. Что-то показалось воину странным в поведении ребёнка. Гарджа поднял голову и онемел. Индра изрисовал всего себя полосками сажи.

— Что это? — спросил кшатрий.

— Морщины, — ответил ребёнок. — У тебя морщины и у меня. Ты теперь не старый, папа. Ты совсем даже не старый, ведь я не старый, верно?

***

Этой ночью они долго не спали. Гарджа застрожил мальчика, когда тот стал клевать носом.

— Мы же собирались с тобой сегодня слушать ночь!

— А где мы будем её слушать?

— Здесь. Будем сидеть и слушать.

— А когда?

— Погоди, ещё время не пришло, — твердо сказал воин. — Видишь, как светло. И тихо. Даже сверчки не свистуют. Потому что ещё не ночь, а только подноча.

Индра подпёр голову руками.

— Сейчас возьмётся, подожди, — взбодрил его приёмный отец.

— А как мы узнаем, что она взялась?

— Птичек слушай. Вон там, далеко, в овраге, они гнездуют.

Индра шмыгнул носом и подумал, что птичкам пора бы уже было начинать.

Небо совсем прогорело. Погасло. Только верхушки гор процарапало огнём по его выцвету.

— Летом зори ходят кругом. Потому и светло.

— Запели.

–Что?

— Птички запели.

Гарджа прислушался. Верно, в овраге тишину тронул первый осторожный высвист ночного певуна.

— Сейчас он распоётся.

Индра замер.

— Слушай, сейчас распоётся… Вот, слышишь?

— Это другой, — прошептал мальчик.

— Верно, другой ответил ему. Погромче будет, чем первый. И ещё один.

— А кто у них начинает? Тот, кто посмелее?

Гарджа промолчал, посмотрел на сына.

— Я знаю. Тот, кто наступит в этот круг?

Воин улыбнулся:

— Конечно. Это не самое трудное, но всё-таки преодоление. Понимаешь, сынок, ведь начинает всегда один. Остальные только подхватывают. Может быть, они и лучше поют, но ведь они до него молчали. Слышишь, сколько их?

— Да, — восхищённо сказал Индра.

— Того первого уже, пожалуй, и не распознать.

— Зачем же он пустил их в этот круг?

— Чтобы послушать, как они испортят его песню.

— Разве они поют хуже?

— Нет. Это ему так кажется. Да и потом, он всё равно не смог бы их не пустить. Когда магический круг ты разрываешь в бою, в него не каждый сунется, хотя многие только и ждут своего момента. Там, если ты оступился и круг от тебя ускользнул, можно погибнуть. А здесь никто ничем не рискует… Когда-нибудь и ты ступишь в свой круг. Непременно ступишь.

— Может быть, я создам новый? Совсем другой, не такой, что был?

Гарджа отнёс эти слова на счёт какого-то поворота детской фантазии.

— Что ты слышишь теперь? — спросил он у ребёнка.

— Запели сверчки.

— Верно. Пришло и их время.

— Значит, у каждого время своё?

— Да, малыш. Именно так. Поэтому ты зря сегодня рисовал морщины. Твоё и моё время никогда не сравняются. И ты не должен постоянно жить только в моём времени. Скоро мы пойдём в Амаравати. Там много таких же мальчиков-воинов. Среди них ты и познаешь своё время. А к осени мы вернёмся.

— Далеко до Амаравати?

— Сколько у тебя пальцев на одной руке, столько дней туда идти.

— Что это, папа?

— Это — ночная бабочка.

— Она похожа на повиток летящего пепла.

— Каждый на что-нибудь похож.

— А на что похожи мы?

— Должно быть, на кого-нибудь из зверей. Или из птиц. Я — на орла, а ты… — Гарджа задумался.

— И я на орла.

— Но у тебя не клевучий нос.

— Подумаешь. Когда я вырасту, мой нос будет крепче клюва.

— Пожалуй. Если ты будешь совать его не в свои дела… А вон, смотри, летучая мышь!

Индра обернулся, но ничего не увидел.

— Уже улетела, — пояснил Гарджа. — Охотиться за ночной бабочкой.

— Скажи, бывают летучие лисы?

— Не знаю, никогда их не видел. А почему ты спросил?

— Если мышь охотится за бабочкой, то за мышью должна охотиться лиса. На лугу ведь лисы охотятся за мышами.

— Да, пожалуй. Только я никогда не видел летучих лис.

— Жаль.

— Почему?

— Потому, — серьёзно ответил Индра, — что кабы ты видел летучих лис, значит, обязательно нашлись бы и летающие собаки. Сам подумай.

— А ведь верно, — согласился Гарджа.

— А если бы были летающие собаки, то…

— То что?

— То объявились бы и летающие люди. Какой ты не догадливый, папа!

— Да, людей с крыльями уж точно никто не видел.

— Но ведь они должны быть!

— Почему ты так думаешь, сынок?

— Ведь есть же летающие мыши. А это кто запел?

— Это лягушки квакают в другой стороне оврага. Пойдём-ка спать. Видишь, как полезно бывает послушать ночь. В этот раз она нам подсказала, что можно повстречать летающего человека. Не дай бог, конечно.

***

В один из погожих дней Гарджа наконец объявил сыну, что они отправляются в Амаравати. Воин собирал провиант. Лепёшки, которые они напекли накануне, бурдюк с горьким отваром кунгуровых шишек, дающих силу и бодрость, сушеные плоды инжира, медовую патоку, вяленое мясо, натёртое горьким и пахучим перечным листом, творожную мякину, принесённую утром из деревни, — и всё это он уставлял, перевязывал, рассовывал по двум глубоким кожаным мешкам. Туда же пошло масло в долгоносой посуде, клееной из бересты, растирка от ядовитых укусов, пучок перевязанных листьев авы от всевозможных болячек, шнуры и шнурочки, костяные иглы, пара наконечий гарпунов, большое и малое, на всякий случай, если придётся рыбу ловить, и прочее.

Когда мешки были уложены, Гарджа поднял их, покрутил в руках и остался доволен.

— Тебе принадлежит только то, что ты можешь унести, — сказал он наблюдавшему за приготовлениями мальчугану.

— Как это? — не понял Индра.

— То, что ты носишь с собой или легко можешь унести, меняя жилище, и есть твоё имущество. Остальное пропадёт.

— А как же дом?

— Но мы же не в силах его забрать. Да и зачем он нам, если у нас есть руки и топор. Мы построим новый. Никогда не жалей о вещах. Чем больше их ты можешь оставить на месте, тем ты свободнее.

— Мне жалко моих чурбачков, — горестно вздохнул Индра. — Они такие красивые. И каждому я уже нарисовал рот и глаза.

— Они бесполезны. Я понимаю, это твои друзья и вы провели вместе много весёлых минут. Но посмотри, разве нож был бы для тебя худшим другом? Конечно, у него другой характер. Чурбачки беззащитны, а нож нет. Если ты будешь с ним груб, он тебя сразу накажет. Например, разрежет тебе руку. Но ведь от этого он не становится хуже. Просто ты должен уважать его независимость и достоинство. А главное, его есть за что ценить. Или вот, к примеру, твой поясок. Посмотри, какой он красивый. У него тоже есть глаза и рот, только они не нарисованы и не такие, как у нас с тобой. И нож и поясок — твои настоящие друзья, они тебе служат. Они способны защитить тебе жизнь и даже погибнуть за тебя. Поясок — разорваться, а нож-переломиться. Не расставайся с ними, цени их и получишь взамен их верность.

Гарджа натянул на ноги Индре мягкие чулки-ногавицы из телячьей кожи и обмотал их ворсистой меховой лентой.

— Обувь воина должна быть такой, чтобы ты не замечал её на ноге. Не испытывал неудобства.

— Но мне сдавило пальцы, — запротивился мальчик.

— А ты их раздвинь. Теперь сожми. И опять раздвинь. И снова сожми. Ну что, давит?

— Вроде, нет.

— Это потому, что ты завоевал пространство. Не всякое пространство можно завоевать, но ведь не всякое пространство пригодно для жизни.

— А как узнать, пригодно оно или нет?

— Попробуй его раздвинуть. На ширину той территории, которой ты не будешь пользоваться, но которая должна быть у тебя всегда под рукой.

Воин сгрёб россыпь кремнёвых наконечников стрел и уложил их в поясной мешочек из меховинки. Мягкий и толстый. Чтобы случаем не обломать тонкотелый камень наконечья. Свой плащ Гарджа смотал и перекинул через мешок.

— Ты неверно повязал накидку, — сказал кшатрий мальчику. — Смотри, она не даёт простора твоим рукам. Накидка должна закрывать тебе спину. От клыков и когтей рыскунов, крадущихся по твоему следу, и от стрел дасов.

— Неужели стрела не пробьёт накидку? — удивился Индра.

— Твою пробьёт, а мою нет. Вот смотри, — Гарджа скинул на пол мешки, размотал свой плащ, перецепил его край вокруг шеи и, освободив руки, согрёб всю ткань за спиной.

— Складки! — догадался Индра. — Их так много, и они такие плотные, что ни одна стрела не может добраться до спины.

— Верно.

Воин снова закрутил жёстким мотком плащ. Когда наконец всё было готово, Гарджа принял широкой ладонью тяжёлое копьё и осмотрелся.

— Готово, можно идти. Эй, лохматый! — позвал воин пса, и путники вышли из хижины. Светило весёлое солнышко, и ноги сами собой просились в дорогу. Пёс не торопился. Гарджа заглянул в дом:

— Ты что сидишь? Пошли скорей. Пёс тявкнул и прилёг в своём углу, вытянув лапы.

— Лохматый! — вмешался Индра. — Вставай!

— Пойдём, сынок, — Гарджа подтолкнул мальчика к дверному завесу.

— Почему он не идёт, папа? Мы что, оставим его одного?

— Пойдём-пойдём.

Они пошли вдоль гор, оставив одинокую хижину у себя за спиной. Индра смотрел на могучего человека с орлиным носом и сухим, потрескавшимся лицом. Гарджа повернулся к ребёнку и сказал:

— Он остался умирать, сынок. Лохматый простился с нами. Его теперь ждёт другая дорога.

Индре захотелось плакать.

— Может быть, он вернётся к нам. Когда-нибудь. Станет летучей собакой и вернётся. Я буду его ждать, — буркнул мальчуган, не пуская слезы в глаза. Дав им течь в свою юную душу.