Одинокая женщина не желает знакомиться

Александр Кондратьев, 2020

Действие романа «Одинокая женщина не желает знакомиться» происходит в мире, где осталась всего одна женщина, совершенно не готовая к жизни на опустевшей планете, но очень скоро полюбившая свое одиночество.

© Александр Кондратьев, 2020

© Комикс Паблишер, 2020

* * *

11010000 10010010 100000 11010001 10000001 11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10110000 11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010000 10011101 11010000 10111000 11010000 10111010 11010000 10111110 11010000 10110011 11010000 10110100 11010000 10110101

Надя никогда не была так счастлива.

Раньше она часто использовала это слово — «никогда». «Я никогда больше не буду есть эту кашу», «Никогда не говори мне об этом», «Ты меня никогда не увидишь». Но со временем «никогда» съежилось и уточнило свое значение на временной шкале. Прежнее «никогда» тянулось от настоящего момента и терялось где-то в прошлом («Я никогда не делала этого»), а потом распространилось на плюс бесконечность («Я никогда этого не сделаю»). Очень скоро «никогда» сжалось до короткого временного отрезка между сегодняшним днем и очередным нарушением данного себе слова. Так длилось до тех пор, пока все вокруг не изменилось, пока «никогда» не обрело вновь самое широкое значение.

Первое предложение этого текста означает, что Надя не была такой счастливой, как сейчас, ни секунды в прошлом. И она была уверена, что останется счастливой до самой смерти, то есть никогда не будет несчастлива.

Счастье — слово, которое тоже требует уточнения. В разных жизненных ситуациях Надя называла счастьем разные вещи. Когда-то счастье — это быть сытой, иногда — влюбленной, всегда — худой. Некоторые подруги говорили о счастье материнства, но Надя его до сих пор не познала и не познает впредь; в прошлом она к этому не стремилась, а теперь поздно. Со временем пришло понимание, что быть счастливой значит чувствовать себя комфортно в настоящем моменте. Эта простая мысль объединяла все предыдущие: быть сытой, влюбленной, худой можно только здесь и сейчас, а не в прошлом, потому что оно прошло, или в будущем, потому что оно еще не наступило. Не быть в разладе с собой, ничего не бояться, уверенно делать следующий шаг — это и значит жить без забот. Это и есть счастье.

Теперь, когда людей вокруг не осталось, опустевшая земля превратилась в страну Никогда (или, как иногда называла ее Надя, отбросив навязшие в зубах правила, страну Никогду). У Нади наготове были еще несколько названий: Нетландия, Неверленд (как в сказке про Питера Пена) или Никогде (как у Нила Геймана). Здесь больше ничего никогда не случится. На детской площадке никогда не раздастся детский смех, по парку за ручку не пройдут влюбленные, ни один старичок не присядет отдохнуть на лавке. Такие ассоциации навевало местопребывание: Надя сидела на траве в большом городском парке, прислонившись спиной к широкому старому дубу. Шла бы она по автомобильной дороге, протискиваясь между навсегда заснувшими машинами, думала бы о том, что никто никогда больше не заскучает в пробке, не прольет кофе на переднее сиденье, не займется любовью на заднем.

Удивительно, как быстро природа забирает свое, если ей никто не противостоит. Не прошло и пяти лет с тех пор, как люди исчезли, а все асфальтовые дорожки в парке растрескались; сквозь них проросла трава. Редкие постройки, бывшие кафешки, сувенирные киоски и пункты проката всего на свете утопали в зелени, обвитые гибкими стеблями и засыпанные листьями. Казалось, эти зданьица, никому не нужные, стоят здесь уже несколько сотен лет; их неестественно прямые углы обтесались и стерлись под натиском пышной растительности. Пришли животные: если раньше встретить белку в парке считалось большой удачей, то теперь с полдюжины белок деловито скакали туда-сюда в высокой траве и по деревьям. Со всех сторон на все лады трещали птицы. А какой повсюду воцарился запах!.. Никогда в этом пыльном городе не было такого запаха. Он напоминал Наде о Париже, о ее первой поездке туда. Впечатления Надя привезла с собой сумбурные: Эйфелева башня, ночные огни, Триумфальная арка, толкотня на Елисейских полях, крохотный гостиничный номер. Она была в поездке с человеком, которого разлюбила, и мысли спотыкались об это, впечатления портились, но никакой разлад, вообще ничего не могло избыть этот незабываемый парижский запах: сладкий запах весны, цветущих деревьев, свободы и предвкушения чего-то лучшего. Могла она подумать, что этот запах придет в ее родной город? И вот это случилось. Если для этого планете необходимо было стряхнуть с себя человечество, такая ли это высокая цена? Интересно, подумала Надя, как там Париж? Что стало с Эйфелевой башней? Превратилась в большущий насест для голубей? Стоит ли еще Нотр-Дамм, в котором Гюго видел букву H, первую литеру своей фамилии, обещание будущей славы, или без поддерживающей руки человека и Бога старик-храм обвалился под собственной тяжестью? А ведь можно было бы однажды дойти до Парижа, подумала Надя. В прошлый свой Великий Поход на Запад она прошла мимо. Удивительно, насколько за это время изменились ее представления о собственных возможностях. Люди любили все очерчивать, ограничивать, загонять себя и других в рамки, а теперь никаких рамок, границ, занавесов нет, иди куда хочешь. А ведь когда-то она думала о такой прогулке как о чем-то невозможном, о чем-то, что никогда не случится. Она была человеком, поэтому очертила себе рамки, развесила занавески, разложила вокруг свои личные «никогда».

В этом парке она гуляла со своими родителями. С бабушкой и дедушкой. Со своим парнем, нелепой школьной любовью. Она ела сахарную вату, весь рот был липким, а мальчишка лез целоваться, и ей было стыдно. Она гуляла тут со своим мужем. Они говорили о будущем, и она знала, что все сложится иначе, и он, муж, тоже это знал. Она гуляла тут со своим любовником, и минуты тянулись бессмысленно долго, она хотела скорее оказаться в его квартире неподалеку, чтобы все скорее началось и скорее кончилось; ей было стыдно и вместе с тем упоительно. Она гуляла здесь со своей подругой, и та была ей больше, чем подруга, и в то же время совсем не играла в ее жизни никакой роли; это был странный период, о котором она время от времени вспоминает с улыбкой; наверное, Мона Лиза вспоминала что-то подобное, поэтому так улыбалась. Она гуляла бы здесь со своими детьми, если бы они у нее были, и с собакой, которую она хотела завести, но теперь собак не нужно выгуливать, они во множестве выгуливали себя сами; когда все живут в клетках, сам загоняешь себя в клетку и привязываешь все (и себя) веревками, просто чтобы показать: это мое, а это твое, — как на наглядной схеме, где ты — это точка в центре, а от тебя в разные стороны отходят линии.

Каждое «никогда» в стране Никогде было мило и дорого Надиному сердцу. Перед тем, как все случилось, она немного запуталась: в себе, в других, в жизни. А потом — раз! — гордиев узел ее проблем развязался сам собой.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Надя сразу поняла, что случилось непоправимое. Не было ощущения нереальности происходящего. Ей не показалось, что это сон. Она не почувствовала себя свихнувшейся. Она была на работе. Обычный вялый вторник. Жаркий летний день, кондиционер заморозил комнату — еще чуть-чуть и придется натянуть свитер. В офисе кроме нее — еще шесть человек, каждый — за своим компьютером. Коллеги посмеивались, перебрасывались шутками, один ел шоколадный батончик.

11010001 10001000 11010000 10111110 11010000 10111010 11010000 10111110 11010000 10111011 11010000 10110000 11010000 10110100 100000 11010000 10110010 11010001 10000000 11010000 10110101 11010000 10110100 11010000 10110101 11010000 10111101 100000 11010000 10110100 11010000 10111011 11010001 10001111 100000 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10110010 11010001 10001100 11010001 10001111

Именно стук шоколадного батончика, выпущенного из исчезнувшей руки, заставил Надю оторваться от монитора. В ту же секунду за окном раздался громкий хлопок и скрежет, потом звук повторился. Звук аварии. Надя встала со своего места, поднялась на цыпочки, чтобы лучше осмотреть помещение — мешали перегородки между столами, которые коллеги обклеили мотивационными плакатами и фотографиями из мест, где они хотели побывать.

Никого.

Надя прошлась по помещению. Сумки, кофты, прочие личные вещи на месте, нет только их владельцев. Где бы они ни оказались, одежду, все, что было на них, они забрали с собой.

Недоеденный шоколадный батончик застыл на столе рядом с клавиатурой. Не размышляя, Надя взяла его и надкусила. Рот наполнился приятной сладостью. С батончиком в руке она подошла к окну. На улице однополосная дорога делала широкий поворот. По ту сторону высился бетонный забор. В этот забор впечаталась машина; сзади в нее врезался небольшой грузовик. На машину неприятно было смотреть: бесполезная груда хлама, смятая гармошкой. Грузовичок почти не пострадал. Утешало одно: Надя знала, что эта авария обошлась без смертей. Но это если не принимать за смерть то, что случилось с людьми, которые находились в машинах.

Сколько аварий и катастроф спровоцировало это исчезновение? Не осталось людей, которые бы могли их зафиксировать, и репортеров, которые рассказали бы о них в новостях. Во время своего вынужденного одиночества Надя постоянно сталкивалась с последствиями. К примеру, в соседнем районе она наткнулась на обломки вертолета. Несколько раз ночью она просыпалась от громких взрывов. Урон не всегда был очевидным. В нескольких квартирах в домах по соседству случился пожар, выгорели целые этажи, и высотки стояли закопченные, мертвые. Порой Наде снилось, как она стоит, как вкопанная, не может сдвинуться с места, а на нее с багрового неба падает самолет. Где-то же такое случилось — и никто не пострадал.

В тот памятный день она вышла из кабинета, где работала, и услышала долгий протяжный звук. Она пошла к источнику по пустому коридору, заглянула в соседнюю комнату. Звук шел из телефонной трубки, которую кто-то из исчезнувших поднял, чтобы набрать номер, но так и не успел это сделать. Надя вернула трубку на место. Прикончила батончик и выкинула обертку в мусорное ведро, которое стояло тут же, под столом. Надя опустилась в мягкое офисное кресло на колесиках и закинула ноги на стол. Она прикинула перспективы. Она искала в себе горечь или сожаление, возможно, сочувствие тем, кого больше нет, но никак не могла найти. Первой более-менее отчетливой ее мыслью было что-то вроде: «Наконец-то больше не надо думать, что надеть». По иронии, в момент исчезновения Надя отвлеклась от рабочей рутины, чтобы выбрать обувь. Она колебалась между красивыми бежевыми туфлями на высоком каблуке, которые ее определенно будут терзать, и практичными легкими лоферами. Если бы в мире остался хоть один мужчина, она бы, конечно, выбрала туфли. Теперь нечего и рассуждать. Правда, все курьеры тоже исчезли и заказ никто не доставит, но сама возможность принять такое решение доставляла удовольствие.

Надя поднялась с места и направилась в кабинет начальства. Это была небольшая комнатка, отделенная от всех стеклянными перегородками с намертво опущенными жалюзи. Сколько неприятных минут Надя провела здесь! Их директор, маленький плешивый человечек с комплексом Наполеона, пребывал или во вздорном настроении, или в игривом, а чаще всего и в том, и в другом одновременно. Во вздорном настроении он отчитывал сотрудников, причем ему не требовался для этого особый повод. В игривом — отпускал всякие сальности, рассказывал дурацкие анекдоты, отвешивал неуместные комплименты и намекал сотрудницам на льготы от нерабочей близости. Вот уж без кого мир определенно стал лучше! Надя пришла к нему в кабинет с конкретной целью: она знала, что у местного Бонапарта припасена бутылочка-другая неплохого вина. А сегодня было что отметить!

Надя без труда нашла вино, взяла с полки штопор и бокал, откупорила бутылку, налила себе до краев и с наслаждением устроилась в большом кресле, в котором бывший владелец утопал из-за своих невеликих габаритов.

Надя выпивала. По ее лицу расплылась блаженная улыбка.

Откуда взялось такое спокойствие? Неужели весь мир ей так осточертел? Почему она сразу поняла и приняла все? Возможно, она давно и глубоко погрузилась в пучину социопатии. Возможно, какие-то события в прошлом надломили ее и сделали человеконенавистницей. Возможно, верно и то, и другое. Но вернее всего то, что Надя была готова к такому повороту событий.

11010000 10111111 11010000 10111110 11010000 10110100 11010001 10000000 11010000 10111110 11010000 10110001 11010000 10111101 11010000 10110101 11010000 10110101

Надя работала достаточно далеко от дома. Обычно она добиралась до работы за полчаса на автобусе, но теперь рассчитывать на транспорт не приходилось. Надя сверилась с навигатором на мобильном телефоне, который, благо, не отключился и не исчез: идти предстояло час с небольшим. И Надя с легким сердцем отправилась в путь, наслаждаясь мыслью, что ей больше не нужно сюда возвращаться. И будильник, который исправно поднимал ее в половину восьмого с понедельника по пятницу, можно навсегда отключить. От выпитого голова чуть отяжелела; в животе же зрело забытое чувство восторга. Что-то подобное Надя испытывала, когда родители уезжали по делам, и она оставалась предоставлена сама себе. Со временем чувство притупилось. Изредка она испытывала нечто подобное, когда мужа не было дома. Чуть острее — когда завела любовника, но не с ним, а в предвкушении встречи с ним. Сейчас восторг возвращался. Опустевший мир представлялся прекрасным застывшим мгновением, за которое не жаль продать душу.

Надя подумала о муже и споткнулась об эту мысль. Она не спохватилась, даже не подумала о нем, когда осознала, что произошло нечто небывалое. Она вспомнила о нем только когда отметила, что без него ей было лучше, чем с ним. Любила ли она его? Ему она не раз говорила, что да. А на самом деле? Наверное, нет. От мысли, что мужа больше нет дома, она чувствовала облегчение. Что вообще за штука такая эта любовь? Любила ли она кого-нибудь? Маму, когда была ребенком? Одно можно сказать определенно: если любовь есть, то она проходит.

Надя шла по обезлюдевшему городу. Темнело. Некоторые окна светились: хозяева, по-видимому, забыли выключить свет — или не привыкли экономить энергию. Интересно, что теперь будет с электричеством? На сколько его хватит? Надя вспомнила, что читала у Стивена Кинга, как люди по какой-то инженерной книге сумели запустить электростанцию. Смогла бы она это сделать? Или погибла бы, пытаясь? А всякие атомные электростанции? Они взорвутся, и что, она умрет от радиации?

На дорогах замерли машины. В момент исчезновения повсеместно произошли аварии. Брошенные побитые машины напоминали неуклюжих динозавров, сбившихся в молчаливые стада.

Царила непривычная тишина. Надя и не думала, что вокруг постоянно столько шума. В привычной жизни мимо мчали машины, шли люди и говорили о чем-то своем, где-то ворчал ремонт, хлопали двери. Теперь же как будто кто-то вывернул громкость на ноль.

Надя заметила в небе несколько птиц. Кажется, это были вороны. Они безмолвно летели куда-то. Надя подумала, что их присутствие снижает пафос ее одиночества.

На пешеходной дорожке тут и там лежали мобильные телефоны: исчезнувшие выронили их, отправившись в свое загадочное путешествие.

Ближе к дому Надя заглянула в магазин, чтобы взять себе какую-нибудь еду на вечер.

В магазине мертвый голос из динамиков говорил об акциях, скидках на товары с желтым ценником и желал пропавшим посетителям приятных покупок. Звучало жутковато.

Теперь Надя могла выбирать любые продукты, не глядя на ценники. В продуктовом ее ждало очень странное зрелище. Заваленные непробитыми товарами ленты, остановившиеся посреди пустого зала тележки, корзинки на полу и еда, выпавшая из них. Рядом с кассами Надя увидела пару кошельков и разбитый мобильник — видимо, выпали из рук у людей, которые стояли в очереди и собирались расплатиться. В кошельках хранились деньги, эти важные и такие желанные бумажки, которые обесценились за одну секунду. Теперь на них ничего не купишь.

Надя подумала о странной природе исчезновения: люди пропали вместе с одеждой, наверное, вместе с часами, цепочками и прочими украшениями, потому что их нигде не было видно, но то, что у них было в руках, не исчезло: по крайней мере, кошельки, мобильники, шоколадный батончик в офисе. С чем это может быть связано? Перед тем, как исчезнуть, люди что-то чувствовали и потому разжимали руки?

Глядя на продуктовое изобилие, Надя попыталась сообразить, как ей теперь питаться. Через какое-то время большая часть еды, очевидно, испортится… Исчезли ли звери, насекомые, вирусы, микробы и бактерии? Надя видела птиц, но все остальные? Если, скажем, волки остались, будут ли они совершать набеги на продуктовые магазины?

Перед глазами пронеслись кадры из фильмов про американцев, которые прятались от русских ракет в бомбоубежищах: полки, заставленные консервами, которых хватит лет на пятьдесят. Надя успокоила себя тем, что консервов и вина на ее век — с лихвой, а в данную минуту можно вообще ни в чем себе не отказывать. Выбирая еду и выпивку на ужин, Надя несколько увлеклась. Она искала самые дорогие товары. Ценники услужливо подсказывали ей, что к чему, но теперь, когда доступно было все, глаза разбегались. Также нужно было как-то все унести. Недолго думая, Надя просто набила магазинную тележку всем, что ей приглянулось: сыром, икрой, печеньем, пирожными и прочим, в чем она привыкла себе отказывать. Самое дорогое вино хранилось под замком за стеклянной дверью. Надя подумала было разыскать ключи, а потом отмахнулась от этой порядочной мысли, взяла скалку из отдела с кухонными принадлежностями и разбила стекло, чудом не поранившись.

Воровать оказалось таким наслаждением! Правда, когда берешь то, что больше никому не нужно, трудно назвать это воровством. Однако Надя испытала азарт, возбуждение, ей хотелось брать еще и еще. Когда она разбила стекло, чтобы достать бутылку подороже, первым ее побуждением было разбить еще что-нибудь, начать крушить все подряд, но это наваждение быстро прошло.

Чуть успокоившись, Надя по привычке толкнула тележку в сторону касс. Улыбнулась сама себе, провезла продукты мимо и вывезла тележку на улицу. Там уже смеркалось. От надвинувшейся темноты стало как-то не по себе. Надя представила себя в центре большого темного лабиринта, из которого ей уже не выбраться. Благо, до дома оставалось всего ничего. Она без проблем довезла тележку с едой до дома, открыла ключами домофонную дверь. В этой новой всеохватной тишине любой звук приобретал особое значение. Писк открывшейся двери удивил своей неуместностью.

Надя прошла мимо комнатки, где сидела консьержка, заглянула в стеклянное окошко: об улыбчивой старушке напоминал только наполовину связанный носок, застрявшие в нем спицы, клубок ниток. Старушка носила очки, но Надя их не увидела. Вероятно, пропали вместе со старушкой. В глубине комнатки беззвучно работал телевизор. Как ни странно, вещание не прекратилось. Наверное, на некоторых каналах есть запись на несколько часов, а то и дней вперед. Передавали балет. Хрупкие фигурки балерин кружились на маленьком экране, как привидения.

Надя вызвала лифт. Лифт, урча, пополз к ней откуда-то сверху. Надя поймала себя на мысли, что волнуется: вдруг за дверями лифта ее ждет какая-то опасность? Чем ближе подбирался лифт, тем сильнее возрастала ее тревога. Она пыталась придумать, что пугает ее больше всего. Кого или что ей страшнее всего увидеть там, в обшарпанной кабине лифта? Какое-то жуткое чудовище? Заблудившегося зверя? Может быть, еще кого-то, кто не исчез? Вот это было ближе всего. Оказаться не единственной в осиротевшем мире — это все равно что открыть дверь родителям, вернувшимся домой раньше времени, а ты уже позвала друзей на квартирную вечеринку.

Надя проанализировала свои чувства и осознала, что больше всего она боится встретить мужа. Она уже и без того охладела к нему, а остаться с ним в этом прекрасном настоящем — как продолжить брак на небесах после смерти. Что может быть скучнее? Надя поймала себя на мысли, что всерьез размышляет, не следовали ли ей взять в магазине какой-нибудь большой нож для самообороны. И что, развила она свою мысль, если бы у нее был с собой нож и из лифта вышел бы ее супруг, она вот так просто взяла бы и пырнула человека, за которого сама, по свой воле, пошла замуж?

Звякнул колокольчик, и лифт открылся. Внутри — пусто. Надя с облегчением вздохнула. К каким удивительным выводам можно прийти, если ненадолго остаться наедине с собой! Надя втолкнула тележку в лифт, нажала на свой этаж. Пока ехала, оглядела заплеванные стены лифта, надпись ЦСКА, выжженную сигаретой, кнопки с стершимися номерами этажей, и решила, что стоит присмотреться к другим вариантам жилья. Благо, вариантов великое множество.

Надя вошла в свою квартиру. Не без труда втолкнула тележку. На пороге сказала:

— Дорогой, я дома!

Секунду прислушивалась, не будет ли ответа. Когда ответа не последовало, улыбнулась, бросила ключи на тумбочку, маневрируя, отвезла тележку на кухню. На всякий случай прошлась по квартире, чтобы убедиться, что осталась одна. Когда наткнулась на свадебную фотографию, стоявшую на столе у компьютера, взяла ее, повертела в руках, вытащила из рамки и положила изображением вниз.

Сегодня особенный вечер, первый в новообразованной стране Никогде, и по этому случаю она не стала включать свет, чтобы быть ближе к природе, и достала из шкафчика ароматические свечи.

Потом она часто вспоминала день исчезновения. Каждый раз слышала запах лаванды, запах свечей, которые осветили ее новую одинокую жизнь.

11010000 10110100 11010000 10110101 11010001 10000010 11010001 10000001 11010001 10000010 11010000 10110010 11010000 10111110

Три события в детстве решающим образом повлияли на Надю.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Первое связано с матерью.

Надя росла очень активным ребенком. Ее бабушка говорила, что боженька хотел сделать из нее мальчика, но в последний момент передумал. Надя только лет в десять, уже в школе, узнала, что такое бог, а до этого считала его этаким дедушкой, который собирает людей из разных деталей, как кукольный мастер. А некоторую скабрезность бабушкиного предположения она оценила еще позже, когда лет в пятнадцать вспомнила эти слова.

Только-только научившись ходить, Надя принялась бегать, прыгать, пыталась забраться повыше, насколько позволял рост. Отец хотел, чтобы родился мальчик, и был безразличен к дочери, пока не заметил ее склонность к шалостям и непослушанию. Тогда он немного утешился и присоединился к воспитанию дочери. Папа подначивал Надю вести себя, как, по его мнению, ведут себя мальчишки. Он призывал ее задирать соседских детей, отнимать у них игрушки, ввязываться в драки и уметь за себя постоять.

Надя постоянно набивала себе шишки, обдирала коленки, ссорилась с другими детьми. Маме совершенно не нравилось ее поведение, поэтому в семье назрел разлад: отныне Надя считалась папиной дочкой. Папа реже бывал дома, поэтому большую часть времени Надя проводила с более раздраженным родителем. Мама все время ворчала, поучала, всячески изводила Надю. Только много лет спустя Надя поймет, что у мамы были другие, никак не связанные с ней, причины для раздражения: папа пил, у папы была любовница, мама была на ножах с бабушкой. А Надя просто всегда рядом, беззащитная перед матерью, отличная, безопасная мишень для эмоциональной разрядки. Маленькая Надя не знала всего этого и считала, что это она во всем виновата. Чувство вины в ребенке очень быстро разрослось, и вина стала определяющим мотивом этой маленькой жизни. Мама хмурится — это Надя виновата. Папа пришел с работы поздно, и родители поругались — это все из-за нее. Бабушка потеряла свои очки и накричала на дедушку — это непоседливая Надя куда-то их спрятала. У ребенка сложилось определенное двоемыслие: с одной стороны, она знала, что ничего плохого не делала, с другой стороны, она думала, что все равно виновата, потому что сделала нечто другое. Она как бы жила в иллюзорном мире, в котором совершала проступки, за которые ее следует наказать.

Мама Нади, сама того не ведая, помогла разрешиться этому нездоровому противоречию. Из-за беготни и шалостей Надя часто ударялась и плакал от боли. Однажды она ударилась особенно больно. Мама обычно не обращала внимания на слезы, и девочка стихала, но в тот день у женщины было, по-видимому, самое омерзительное настроение. Она сделала издевательское лицо, отчего от носа к губам прочертились прямые линии, приложила кулаки к щекам и начала двигать кистями, будто бы вытирая невидимые слезы. «Маленькая плакса, — говорила мать, — хочешь вести себя как мальчик, вот и веди себя так. Мальчики не плачут. А ты тут развела сопли».

От этих слов Наде стало еще горче, она расплакалась сильнее. Мать распалилась: «Чего ревешь? Подумаешь, больно ей! Знала бы ты, как мне было больно тебя рожать!»

Услышав эти слова, Надя вдруг перестала плакать. Непонятная, двойственная картина мира вдруг преобразилась, все встало на свои места. Наверное, такие озарения испытали Коперник и Ньютон. Вот она, причина всех проблем! Надя не до конца понимала, что такое роды, тем более она и понятия не имела, откуда берутся дети, но она с болезненной ясностью осознала самое главное: ее появление на свет связано с мамой, а раз для мамы оно обернулось болью, то Надя виновата в этом — и вообще во всем — самим фактом своего рождения. Больше не нужно было каждый раз искать причину, почему из-за нее, Нади, все пошло не так. Она виновата. И на этом все.

Так, сама того не ведая, Надя повторила религиозную концепцию: я существую, следовательно грешна; я существую, значит я виновата. К мысли о том, что она родилась не по своей воле, она придет нескоро. Страх родов останется с ней на всю жизнь, и до исчезновения всех мужчин она так и не обзаведется детьми.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Второе важное событие в Надином детстве связано с отцом.

У отца были большие проблемы с выпивкой. И чем дальше, тем хуже. Ничего плохого он не делал, но мама с азартом с ним ругалась, и Надя сильно переживала из-за этих скандалов. Время от времени он напивался до скотского состояния, особенно по пятницам, с коллегами по работе, и буквально полз домой. Отец шутил, что пьяницы бывают положительные, застенчивые и вездесущие. Положительные — положи их куда угодно, так и будут лежать, не двинутся. Застенчивые идут домой по стенке. Вездесущие активно метят территорию. В одну такую пятницу, когда Наде было пять лет, отец превратился из застенчивого пьяницы в вездесущего. Ему приспичило отлить, когда до двери квартиры оставалась буквально пара шагов. Он расчехлился и помочился на угол рядом с дверью. Сил на то, чтобы натянуть упавшие брюки с трусами, уже не осталось. Сквозь алкогольный туман он нащупал дверной звонок и позвонил в дверь. Открыла Надя. Она любила папу, несмотря на его изъяны, ждала его и хотела поскорее увидеться с ним. Она ринулась к двери, услышав звонок, и опередила всех: маму, бабушку и дедушку.

Образ пьяного отца со спущенными штанами навсегда запечатлелся в ее памяти. Она впервые увидела мужскую наготу.

11010000 10111110 11010000 10111111 11010001 10001111 11010001 10000010 11010001 10001100 100000 110001 111000 101011

Подсознательно она поняла, что видит нечто запрещенное, ей захотелось отвести взгляд в сторону, но, растерявшись, она застыла как вкопанная и только скользила взглядом вверх-вниз: от пьяного красного лица к причинному месту. Этот небольшой отросток, свисающий из пучка густых черных волос, обладал притягательностью идеи: мысль возвращалась к нему снова и снова. Это нечто настолько чуждое, настолько неуместное, что Надя понимала его как полную противоположность себя: как она может жить в мире, где у папы в штанах спрятана такая штука?

Раньше она думала, что все люди одинаковые: просто одни большие, как мама, папа, бабушка и дедушка, а другие маленькие, как она. Но оказалось, что есть еще какая-то разница, которая делает маму мамой, а папу папой.

Мать подскочила, застыла на секунду, а потом исторгла из себя полузадушенный горловой звук, похожий на возглас напуганной собаки. Она схватила дочь за голову, попыталась прикрыть ее глаза рукой, а потом, дернувшись, резко крутанула ее вокруг оси и оттолкнула в сторону. Началась ругань, крики, обвинения, потом родители не разговаривали несколько недель, но это уже другая, никому не интересная история.

Когда Надя впервые уединилась с мужчиной и во все последующие разы, она вспоминала отца, пьяного, со спущенными штанами. Стоит ли говорить, что это наложило неизгладимый отпечаток на всю ее жизнь? Она не испытывала удовольствия от близости, потому что в эти моменты рядом с ней всегда находился призрак отца.

Кто в этом виноват? Мужчина, который не сумел справиться с зависимостью? Мать, которая не уберегла ребенка от отвратительной сцены? Конечно же, нет. Виновата Надя, как виноват Хам, увидевший наготу пьяного Ноя. Виновата Надя, потому что она виновата во всем.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Третье событие связано сразу с обоими родителями. Как, впрочем, и предыдущие два, если разобраться.

Время от времени они поднимали тему развода. Никогда — всерьез, но Надя поймет это только годы спустя. Одно из самых бурных и продолжительных обсуждений закончилось тем, что родители решили вовлечь дочь в свою ссору. Нельзя сказать, что раньше они не злоупотребляли этим, но так прямолинейно поставили вопрос впервые.

Мама похоронным голосом позвала Надю. Родители сидели на диване с мрачными лицами. По бокам от них втиснулись бабушка и дедушка. Лица старших родственников выражали настороженность: им было одновременно и неуютно, и любопытно.

«Кто ей скажет?» — спросила мать. «Ты скажи», — ответил отец. Бабушка с дедушкой переглянулись поверх родительских голов. «Сам скажи», — прошипела мать. «Сука», — просвистел отец, но тихо-тихо, как-то задушено, почти с испугом, одними согласными, вот так: «СК!» «Сам сука!» — взвизгнула мать. «Тихо ты! Это мой сын», — хлопнула бабушка мать по коленке. Дедушка отвел взгляд в сторону и принялся изучать обои. «Вырастила кобеля, а я мучайся с ним, алкоголик чертов», — голос матери дрожал. «Он таким не был, это он с тобой пить начал», — проигнорировала первую часть оскорбления бабушка. «Как же! А то он не в вас такой!» — не унималась мать. «В кого это он такой? Ну-ка, скажи!» — подбоченилась бабушка. На диване было мало места, поэтому она локтем колола мать в грудь, та раздраженно отводила локоть в сторону. «Да ладно тебе, хватит», — подал голос дедушка. «А ты чего сидишь, молчишь, тоже мне, дед», — огрызнулась бабушка. «Хватит вам, при ребенке», — дедушка кивнул в сторону Нади.

«Мы с твоей мамой разводимся», — резко перешел к делу отец. «С кем ты хочешь остаться, со мной или с отцом?» — перебила мама и наклонилась к дочери. Четыре взрослых лица обратились к девочке. Четыре пары глаз пытались прочитать ответ в ее сердце.

Для Нади этот вопрос был как гром среди ясного неба. Она знала, что родители часто ругаются, даже немного привыкла к этому. Для нее такова была действительность. Но ее хрупкий мир немыслим был без одного из них. Это как если бы ей вдруг предложили выбрать, какую руку ей отрезать.

«Ребенок вообще-то всегда остается с матерью», — сказала бабушка вызывающим тоном. «Пусть она сама ответит», — сказал отец с искорками интереса в глазах. «Кого ты выберешь, доча?» — спросил он, и в голосе его звучала подсказка. Мать сверлила дочь взглядом, глаза на мокром месте, вот-вот заплачет. «Выбирай», — прошептала бабушка. «Выбирай», — усмехнулся отец. «Выбирай», — пробормотал дедушка. «Выбирай», — патетически вздохнула мать. «Это я виновата», — сказала себе Надя. «Выбирай», — повторил каждый. Выбирай. Выбирай. Выбирай. Выбирай. Родные лица стали чужими, как в кошмарном сне. Надя не знала, как поступить, что сказать. У нее в горле встал ком, она задыхалась. Она буквально разрывалась на части. Она смотрела то на отца, то на мать и видела, что их раздражение растет из-за того, что она медлит с ответом. Ей было очень страшно. Она никого не хотела обидеть. Она знала, что как бы она ни ответила, кого бы ни выбрала, второй ей этого никогда не простит. А она ведь любила их обоих. Представьте себе христианина, искренне верующего, перед которым вдруг появятся оба, Бог-отец и Бог-сын, и призовут к ответу: в кого ты больше веруешь, в Меня иль в Меня?

Надя ответила честно: «Я не хочу, чтобы вы разводились» — и заплакала.

Такой ответ их не удовлетворил: «Нет, ты должна выбрать», — сказала мать, а отец кивнул.

И тогда Надя прорыдала: «Я хочу остаться одна! Отстаньте от меня!» — и погрозила им кулачком.

Однажды ее желание исполнится, а в ту минуту взрослые в недоумении переглянулись, а потом рассмеялись. Отец передразнил ее жест кулачком. Бабушка взвизгнула. Дед хрюкнул. Мать утерла слезы. Смеялись все. Ха. Ха-ха. Ха-ха-ха. Ха-ха-ха-ха-ха.

11010001 10000101 11010000 10110000 101101 11010001 10000101 11010000 10110000

От этого безжалостного смеха Надя плакала сильнее, а чем громче она плакала, тем громче смеялись взрослые. Это был воистину гомерический хохот — именно так, громогласно и безучастно, смеются боги.

Мать с отцом так и не развелись, но много раз потом вспоминали, как Надя грозила им своим детским кулачком, и всегда смеялись.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Перед сном, в тот памятный первый вечер, когда Надя осталась одна, она легла в кровать уже в изрядном подпитии. Комната плыла перед глазами, но спать из-за новых впечатлений не хотелось. Сердце колотилось, в голове роились вопросы. Надя по привычке держала перед лицом телефон. В ленте ничего не изменилось с тех пор, как она смотрела в последний раз, пока шла домой по мертвому городу.

Ленты всех соцсетей перестали обновляться шесть часов назад. Сверху у нее в Инстаграме висело селфи однокурсницы: та сфоткалась вместе с цветами, которые ей подарил неведомый ухажер. «Красивые цветы», — гласила надпись. И под ней стояли хеш-теги: #красивыецветы #счастливая #люблюего #счастьелюбиттишину #завидуймолча #тебевообщедажетравунедарят. Возможно, эти цветы она купила сама себе, чтобы вызвать ревность какого-нибудь мужичка. Надя никогда не пробовала этот трюк; у нее не было уверенности, что он сработает. Мужчины — примитивные существа, им нужно прямо сказать, чего хочешь, а еще лучше сопроводить жестом. Теперь говорить некому, да и не очень-то и хотелось.

Надя живо представила, как ее однокурсница тянет ручку, делает серьезное лицо, вытягивает губки, фотографирует себя, а потом исчезает, и дорогой телефон падает на пол, экран трескается и гаснет. Букет с цветами падает рядом, и розы рассыпаются по полу. Красиво. Особенно в замедленной съемке. Сколько людей отправились в неизвестность, пока делали селфи? Их мобильники с прощальными фотографиями — единственные надгробия, которые им достанутся.

Вторая фотография в ленте — от известного актера, который помог какому-то дикому племени. Люди в национальных костюмах, смуглые, в перьях, скорее раздетые, чем одетые, держат в руках портрет актера, распечатанный на плохом черно-белом принтере, под портретом надпись: «Спасибо». Больше нет и не будет знаменитостей, остались только красные ковровые дорожки, отпечатки звездных ладоней и перья с костюмов облагодетельствованных аборигенов. И то не ясно, остались ли перья.

С третьей фотки ей улыбался бывший коллега прямиком из тренажерного зала. Он сфотографировал свое отражение в зеркале. Косая сажень в плечах, рельефные мышцы, мечта, если не знать, что ростом не вышел. Камера скрадывала этот недостаток. За спиной у него трудились другие тяжелоатлеты. Наде представилась картина, тоже по-своему поэтическая, но вместе с тем брутальная: тренажерный зал вдруг пустеет, штанги, гантели и прочие снаряды с грохотом падают на пол; рычаги на тренажерах возвращаются на место, канаты скручиваются; грохот и звяк металла. А если весь этот металлолом отправился вместе с незадачливыми качками в какие-то иномировые дали, вряд ли на том конце им обрадуются. С другой стороны, наличие снарядов поможет атлетам поддерживать форму, где бы они ни оказались.

А вот ее старый друг, с которым она однажды переспала. Ну как переспала: он так напился, что ничего не смог. Повозились да заснули. А теперь вот смотрит на нее, улыбается на камеру, обнимая свою дочь. Хотя бы раз он, значит, смог. Надя провела по экрану большим и указательным пальцем, чтобы приблизить изображение. Девочка удивительным образом напоминала папу. Смешно подумать, что это могла быть их дочь.

Следующая фотка — реклама каких-то сережек. Кстати, очень даже симпатичных. Наверняка стоят целую кучу денег. Точнее, стоили, поправила себя Надя. Теперь, кстати, ей доступна вся ювелирка мира. Она может хоть обвешаться бриллиантами, лучшими друзьями девушек. Можно сходить за ними в соседний ТЦ. Да ей теперь все можно: хоть сгонять в столицу за шапкой Мономаха.

Произошедшее событие имело такие масштабы, что его трудно осмыслить сразу. Ей придется учиться жить в новых условиях, но почему-то ее это не пугало. Интересно, пройдет ли ее эйфория, скажем, через месяц? Соскучится ли она по людям? Сможет ли вообще она выжить? Не умрет какой-нибудь глупой смертью? По неосторожности? Без помощи врачей?

Она поискала в интернете, как жить, когда все люди исчезли. Нашла множество удивительных, но бесполезных фактов: когда остановится Биг Бен (через десять дней); когда корги английской королевы съедят все, что есть съестного в Букингемском дворце, и сбегут на волю (через три месяца), когда затопит Лондон и Амстердам (через двадцать пять лет). Самое важное, что она извлекла для себя: через 10 дней протухнет свежая еда в магазинах, поэтому пировать ей недолго, а через год в городах могут появиться крупные хищники, медведи и волки, а это означает, что нужно как-то подумать о защите и раздобыть оружие. Еще ее пугали тем, что электричество может пропасть в течение недели, но тут уж как бог пошлет. Надя посмотрела еще в мобильный, потом отложила в сторону, поворочалась немного и наконец заснула.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Во сне ей виделись какие-то картины из детства, и она была рада проснуться, потому что это закончилось, но еще больше она была рада проснуться в мире, где нет ни ее родителей, ни мужа, ни кого-либо еще. Надя потянулась за телефоном, повозилась в приложениях, полистала ленты и не сразу поняла, что интернет перестал работать. Неужели так быстро? Может, и свет уже не горит?

Надя заметила, что у нее на телефоне включен вай-фай. Она переключилась на мобильную связь, и, к ее удивлению, интернет появился.

Тут она вспомнила, что примерно в этих числах они платят за интернет. Обычно за интернет платил муж, он, видимо, забыл или отложил на вечер, а вечер для него не наступил. Надя решила кое-что проверить. Она поднялась с кровати, прошаркала к компьютерному столу, нажала на кнопку включения. Электричество все еще работало! Не зря она не доверяла пугалкам из интернета: это как пытаться поставить себе диагноз по статьям в сети, один мрачнее другого, и летальный исход неизбежен.

Надя зашла на сайт провайдера, работал только он, потому что интернет действительно отключили за неуплату. Данные мужа уже были введены на сайте, в том числе его банковская карта. Нужно было указать только три цифры с обратной стороны. Карта сгинула вместе с мужем, как и его мобильный, который все равно бы понадобился для подтверждения платежа. Тогда Надя ввела данные своей карты. Чего экономить: кому теперь нужны электронные деньги? Все сработало как обычно, пришла смска от банка, платеж прошел. Проверила: интернет заработал! В этом не было ничего удивительного, но Надю это поразило: напоминание о тотальной условности мира, в котором она раньше жила. Люди узаконили какие-то абстрактные вещи, регламентировали их, возвели в абсолют. У людей всегда была уйма возможностей, а они опошлили саму идею возможности. Что такое, в сущности, деньги? Напечатанные привилегии, замусоленные мечты, рваные желания.

Надя не знала, на сколько хватит электричества и интернета. И она решила использовать отведенное время по максимуму: изучить проблему выживания. В детстве она читала «Робинзона Крузо» и смотрела пару комедийных фильмов о жизни на необитаемом острове. Ах да, еще она вспомнила сериал «Остаться в живых», но он был о чем угодно, только не о выживании. Надя поразилась тому, как много всего она не знает.

Пока она вяло брела по сети от запроса к запросу, от статьи к статье, она вдруг заметила, что постоянно отвлекается. Начинает искать какую-то чушь, читает биографию Бритни Спирс, кликает по красным туфлям, подсунутым контекстной рекламой. Надя, соберись! — говорила она себе. Почему она так расслаблена? Ответ пришел сам собой: она не чувствовала, что от мира, где нет людей, исходит опасность. Мир без подобных ей представлялся раем. Рай и был чем-то подобным: только звери и Адам. Возможно, не будь Адама в раю, все случилось бы иначе. Ну съела бы Ева яблоко, ну попросила бы у бога прощения, построила бы глазки, сказала, какой он сильный и могучий, глядишь, на том бы все и кончилось.

Тем не менее, нужно было чем-то заняться. Надя решила, что подумает об этом завтра. И пошла на кухню, оставив включенным компьютер с десятками бесполезных вкладок в браузере, чтобы приготовить себе роскошный завтрак из дорогих продуктов, собранных вчера в супермаркете. Ну и чтобы опохмелиться отличным вином, потому что голова немножко, совсем чуть-чуть гудела.

Женщина счастлива, пока сыта.

11010000 10111111 11010000 10110101 11010001 10000000 11010000 10110010 11010000 10110000 11010001 10001111 100000 11010000 10111011 11010001 10001110 11010000 10110001 11010000 10111110 11010000 10110010 11010001 10001100

Когда Надя училась в третьем классе, она влюбилась в соседа по парте. Ее соседом был необычный мальчик: рослый, с ровной спиной, с милыми ямочками на щеках. Он отличался удивительной бледностью. На голове — копна белесых волос, ресницы и брови — тоже белые, почти прозрачные. Родители говорили, что такие люди, как он, называются «альбинос» и что таких людей мало.

Наде уже давно сватали разных «женихов», и этот мальчик тоже был в их числе, но она плохо понимала, что такое жених. Она уловила идею: дружить можно с девочками, а вот дружба с мальчиками — это нечто особенное. Если долго дружить с мальчиком, то за него надо выйти замуж. Тогда вы станете мамой и папой, и у вас будет ребенок, мальчик или девочка. Надя сидела с альбиносом за одной партой с первого класса, у них даже было несколько совместных фотографий за три года знакомства. Как-то раз к ним в школу пришел фотограф, который предлагал сделать особые объемные фотографии. Желающие получали аппаратик, похожий на бинокль, в него вставлялись карточки, похожие на темные очки. Смотришь — и видишь объемное изображение. Детей фотографировали парами, как они сидят за партой, послушно сложив руки, и можно было выбрать, с кем сесть. С альбиносом никто не хотел сидеть, и Надя поддержала соседа по парте. Где-то в квартире родителей до сих пор лежит этот аппаратик и стопка карточек к нему, на которых Надя запечатлена с мальчиком-альбиносом.

Родители сразу записали его в «женихи» и не называли иначе как женишок. «Как твой женишок?», «Сегодня солнечно, твой женишок весь красный, наверное», «Пошел снег. Интересно, родители твоего женишка не потеряли?» А дети предсказуемо звали его Беляк. «Беляк, Беляк, дай четвертак», «Беляк, Беляк, залезь на чердак», «Беляк, сейчас получишь в пятак» и прочие неизобретательные дразнилки. Беляк учился лучше, чем Надя, и всегда любезно помогал, если Надя чего-то не понимала. Наверное, этим он ее и подкупил. А может быть, эти постоянные шутки про женишка со временем перестали быть шутками и сработали как приворотное заклинание. Надя вдруг захотела ему понравиться. Во дворе она гуляла с мальчишками и участвовала во всех мальчишеских играх — войнушка, разные догонялки, казаки-разбойники, — и одевалась, как мальчишка: джинсы, рубашечки. Мама купила ей несколько платьев, но Надя отказывалась их носить. И вот как-то раз она проснулась утром и попросила маму помочь ей найти платье. «Что это с тобой, дочка?» — спросила мама. «Хочу выглядеть как женщина», — ответила Надя. Мама поколебалась, не зная, как правильно отреагировать: рассердиться или рассмеяться, в итоге неуверенно улыбнулась. Надя размышляла, может быть, попросить маму накрасить ей лицо, как мама красит себе, но решила, что лучше не торопить события и не вызывать у родителей лишние подозрения.

Надя помнила тот день: она летела в школу, как на крыльях. Ей казалось, что все прохожие смотрят на нее, и надеялась, что они восхищаются ей. Она хотела, чтобы все смотрели на нее. Она пришла в школу, села за парту. Ее сосед уже был на месте. Они поздоровались. Ничего необычного, ничего нового он ей не сказал. Он открыл свою тетрадку и уткнулся в записи. Надя испытала разочарование. Она почувствовала себя обманутой. Вскоре прозвенел звонок, учительница встала со своего места и начала рассуждать о круговороте воды в природе. Надя краем глаза глядела на своего соседа и пыталась определить, смотрит ли он на нее. Беляк сидел прямо и безучастно, не сводя глаз с учительницы. Вот бы на нее так смотрел! Надя разозлилась. Для него она впервые в жизни натянула эту тряпку, а ему хоть бы хны. «Пс-с, Беляк», — позвала она его шепотом. Беляк повернул к ней голову. «Что ты мне скажешь?» «А что я должен сказать?» — удивился Беляк. «Как что?! Что я хорошо выгляжу!» — громким шепотом возмутилась Надя. Вот только учительница в этот момент как назло смолкла, и весь класс отчетливо услышал Надин возмущенный возглас. Глаза всех детей обратились к учительнице: как реагировать? Учительница сделал скучное лицо и закатила глаза. Школьники поняли, что им разрешают смеяться. О да, все посмеялись от души! Не смеялись только трое: учительница, которая смотрела на Надю и Беляка с иронической улыбкой, сам Беляк, утративший право на это прозвище, потому что покраснел как рак, и Надя, готовая провалиться под землю от стыда. Она не знала, куда деваться, поэтому заплакала, вскочила с места и выбежала из класса. Она хотела как следует выплакаться в женском туалете, но не тут-то было: учительница последовала за ней. «Что случилось, Надя? Почему ты убежала?» Надя не знала, что ответить, пыталась что-то выдохнуть, но язык не слушался, как в кошмарном сне, когда хочешь закричать, а голоса нет. «Ну, что ты! Тут нечего расстраиваться. Когда тебе нравятся мальчики, это нормально», — сказала учительница успокоительным тоном. «Вот если бы было наоборот, это неправильно. Девочкам должны нравиться девочки, мальчикам мальчики. Тьфу! Наоборот, девочкам мальчики, мальчикам девочки, вот это нормально». Надя не очень понимала, что ей хочет сказать учительница. Она только тихо всхлипывала и терла глаза. «Ну, ну, хватит плакать. Не срывай мне урок, — начала гневаться преподавательница. — Успокойся, умойся и возвращайся в класс». Надя послушно сделала, как ей сказали, и пошла вслед за учительницей.

Но на этом унижения в тот злополучный день не кончились. После уроков мама приходила забирать Надю. Детей символично из рук в руки передавала родителям учительница: она спускалась со второго этажа, где находился учебный класс, на первый, к гардеробу, и пока дети одевались, перекидывалась со взрослыми несколькими словами об успехах их детей. Надя внутренне подобралась, когда учительница первым делом направилась к ее маме. Обычно учительница стояла посреди рекреации надменным неподвижным идолом, глядела на всех свысока, скрестив руки на плоской груди, и родители роились вокруг нее встревоженным ульем, выпытывая словечко-другое. А теперь она сама пришла в движение и зашагала к Надиной маме. Наверное, такое же изумление вызвала статуя командора, нарушившая законы природы ради встречи с Доном Хуаном.

«Добрый день», — сказала учительница. «Добрый», — ответила мама встревоженным голосом. «Сегодня имел место очень любопытный инцидент», — протянула учительница. Надя громко сглотнула слюну. Со стороны это прозвучало комично, но никто не думал смеяться. «Во-первых, я хотела сказать, что в кои-то веки ваша дочь одета как настоящая юная леди. Ей очень идет это платье». Глаза мамы округлились, отчего она стала похожа на сову; она вопросительно поглядела на Надю. Надя напрягла шею, сжала зубы и чуть повела головой, демонстрируя, что не понимает, о чем идет речь. «Спасибо, — смущенно ответила мама, — но мы просто хотим, чтобы наш ребенок одевался в то, в чем ему комфортно». «Ей. Почему вы сказали ему?» — прицепилась к слову учительница. «Потому что ребенок — это он». «Но ведь у вас дочь, то есть она», — не унималась учительница. «Хорошо, мы хотим, чтобы она одевалась так, как ей комфортно», — сказала мама. «Но почему ей комфортно в мальчишеской одежде?» — не унималась учительница. Мама смерила собеседницу неприязненным взглядом. «А почему вам комфортно в юбке?» — спросила она. «Потому что я женщина» — гордо ответила учительница, вскинув подбородок. «Вы сказали ‘‘во-первых’’, а что во-вторых?» — перевела тему мама. «Я не говорила ‘‘во-первых’’», — презрительно ответила учительница, морща нос. «Вы похвалили платье моей дочери, за что я вам искренне и от души благодарна. И тогда вы сказали «во-первых». «Ах да!» — сказала учительница. «А что во-вторых?» — повторила мама. «Во-вторых — это самое главное. Ваша дочь начала нравиться мальчикам». Мама посмотрела в сторону: слышит ли кто-то еще этот разговор? Конечно слушали: другие мамочки, чтобы скрыть заинтересованность, принялись расторопно помогать своим детям одеться. «Видите, она надела платье, и все сразу изменилось. Ее сосед по парте глаз с нее не сводил. Не уверена, что он вообще слышал, что я сегодня говорила. Ху-ху!» — кокетливо хохотнула учительница. Надя покосилась в сторону Беляка. Вон же он, сгорбился, завязывает шнурки на ботинках. Надя только сейчас заметила, насколько он не похож на своего отца. В отличие от других детей, которых забирали мамы, за Беляком приходил отец, смуглый крепкий мужчина с большой черной бородой. Может быть, это не его родной отец, — подумала Надя. Дядя, отчим или еще кто. Как бы там ни было, Беляк, как и прежде, не выказывал ей никаких знаков внимания, не смотрел на нее и вообще ее не замечал. «Это, конечно, хорошо, — в замешательстве сказала мама, — это неизбежно. Дети растут. Но почему вы решили сказать мне об этом?» Учительница подмигнула ей: «Пусть одевается как девочка. Ведь это так приятно — нравиться мальчикам». И на этом, кивнув на прощание, отошла в сторону, чтобы другие родители тоже могли с ней поговорить.

Надя думала, что сгорит со стыда. Она была уверена, что мама будет ее ругать. Она готовилась к продолжительной выволочке, но все прошло на удивление легко. Они шли домой по мокрым от непогоды улицам, обходя лужи. Мама попросила ее рассказать, что произошло. Надя честно сказала, как все было. Она смущалась, но решила не обманывать маму: «Я просто хотела, чтобы он сказал, что мне идет это платье». Мама пронзительно на нее посмотрела и ответила: «Дочка, мужчины никогда ничего не замечают, им надо все разжевать. Если бы ты сказала ему, посмотри, какое у меня красивое платье, он сказал бы, что да, платье красивое, и ты бы осталась довольна, а он бы и правда поверил, что платье красивое. На самом деле, мужчин интересует не платье, а что под ним, то есть ты. А ты у меня самая замечательная, он еще разглядит. А насчет учительницы не переживай. Каждый видит в других лишь свое отражение. Наверное, она тоже хочет, чтобы ей интересовались мальчики». И от этих слов у Нади на душе стало очень легко. Все-таки у нее лучшая мама на свете. И пусть она часто не в настроении, пусть ругается на нее, пусть часто к ней лучше вообще не подходить… все равно это ее мама, другой у нее нет. И такие моменты неожиданного тепла — самое лучшее, что может быть в жизни.

Время промелькнуло без особых событий. Беляк все не проявлял интерес, и Надя решила взять все в свои руки. Приближался день всех влюбленных. Учительница предупредила, что она сделает особую коробку для валентинок, куда можно будет положить тайное признание. В прошлом году таких коробок не делали, потому что дети были еще очень маленькими. А к третьему классу все уже разбились на группы по интересам; также наметилось несколько романтических пар. Надя решила сделать Беляку персональный подарок: не просто бросить бумажное сердечко с именем и тайным пожеланием, но недвусмысленно намекнуть на симпатию. А то вдруг подумает, что валентинка не от нее?

Она сделала красивую самодельную открытку, написала в ней: «Ты мне нравишься. Очень» — и украсила новогодней мишурой. Открытку она спрятала в большой неуклюжий самодельный конверт и положила вместе с ней разные подарочки: свою маленькую фотографию, несколько жвачек, пару конфет и популярные в то время сотки или фишки — дети играли этими небольшими кругляшками, складывая в стопку и поочередно хлопая ей о землю; какие сотки перевернутся лицевой стороной, те забирает тот, кто хлопнул, и очередь переходит к следующему. Надя подготовила все это заранее, за неделю до праздника, и очень сильно ждала и вместе с тем боялась подступающей даты. Она много раз представляла, как все пройдет. Как отреагирует Беляк? Что ей скажет? Понравится ли ему подарок? А вдруг он посмеется над ней? Эти мысли терзали ее перед сном, и она лежала в своей комнате и сверлила глазами потолок, стараясь разглядеть в нем будущее. Вдруг они с Беляком станут парой? Тогда они, наверное, будут гулять вместе, держаться за руки… А что дальше? Наверное, они поцелуются. Она видела, как люди целуются, по телевизору. Как целуются мама и папа, она не видела никогда.

Наступило 14 февраля. Дождливый, хмурый день. С неба лило, как будто бог решил устроить потоп. Пока Надя дошла до школы, она сильно промокла, несмотря на то, что провожавшая ее мама держала над ними зонт. Надя несла свой портфельчик не за спиной, а прижимая к груди, потому что боялась, что вода испортит конверт с поздравлением.

Наспех попрощавшись с мамой, Надя побежала в класс. Ей не терпелось поскорее отдать подарок: с одной стороны, очень любопытно было узнать, что из этого получится, с другой — хотелось поскорее разобраться с этим.

Беляк уже был на месте. При виде соседа по парте она не испытала смущения, чего опасалась, наоборот, она ощутила решимость. Вокруг все были заняты своими делами: выкладывали на стол тетради, болтали с товарищами. Все находились в радостном возбуждении, предвкушая забаву с валентинками. До нее и Беляка, кажется, никому не было дела.

Надя села на свое место, порылась в своем портфельчике, достала конверт, бегло осмотрела его, порадовалась, что он нисколько не смялся, положила его на парту перед собой и пододвинула к мальчику. «Послушай, — сказала она. — У меня есть для тебя подарок». Беляк как-то нервно дернулся от этих слов и сказал неестественным голосом, как будто горло от волнения сжалось: «Что? Правда?» «Правда, — ответила Надя. — Посмотри, что внутри». Беляк послушно взял конверт. Он пытался открыть его как можно аккуратнее, но руки дрожали, и он дернул бумагу чуть сильнее, отчего она надорвалась. Он с испугом посмотрел на Надю, но она утешила его взглядом. Он извлек из конверта содержимое: фотографию, сотки, послание, жвачки и конфеты. Он сделал слабую попытку улыбнуться и пробормотал: «О, это же сотки, спасибо!» Дрожащей рукой он открыл украшенное мишурой послание и прочитал признание. Его глаза бегали, видимо, он перечитывал незамысловатый текст снова и снова. Что происходило в его голове? Что теперь будет? Только бы не рассмеялся. Если он рассмеется, Надя точно провалится под землю.

Беляк, не поднимая глаз, сложил все подарки обратно в конверт и тихо сказал: «Большое спасибо, Надя, мне очень приятно». Он отвернулся, чтобы положить конверт в свой портфель. Надя застыла в ожидании. Неужели это все? Неужели он больше ничего не скажет? Неужели он даже не посмотрит на нее?

Беляк вернулся в прежнее положение. Он осторожно повернул голову к Наде, все еще не глядя ей в глаза, раскрыл рот, хотел что-то сказать, но тут прозвенел звонок. Беляк дернулся, сел ровно и уставился на учительницу неотрывным взглядом. Что это значит? Что происходит?

Учительница поздоровалась с детьми. Она подняла со стола небольшую коробку, которую украсила своими руками: обклеила оберточной бумагой с фиолетовыми сердцами на розовом фоне и сделала в днище прорезь для валентинок. Учительница объяснила детям, что сегодня в течение дня в эту коробочку можно складывать валентинки с указанием имени и добрыми пожеланиями. Лучше будет, если валентинки останутся без подписи — пусть тот, кто получит, гадает, от кого она, так веселее. Но можно и подписать, это по желанию.

Весь день Надя провела как на иголках. Когда дети выходили в коридор на перемену, Надя сторонилась приятелей, с которыми болтала или играла обычно, а стояла одна у большого холодного окна в надежде на то, что Беляк подойдет и заговорит с ней. Но он сидел, прислонившись к стене, ссутулившись, и играл в портативную приставку, будто бы сегодня самый обычный день, а не 14 февраля.

На последнем уроке учительница открыла коробку и начала наугад вытаскивать валентинки. Она читала имена адресатов, дети подходили к ней и забирали свои первые крупицы симпатии, которыми их в жизни одарил противоположный пол. Каждое новое имя встречали крики, топот и хлопки детей. Некоторые получили по две, а то и по три валентинки. Когда Надя услышала свое имя, она не поверила своим ушам. Она уже готовилась примкнуть к той небольшой группке ребят, которые остались без внимания; изгоев легко было отличить по крайней мрачности, которая только усиливалась с каждым новым чужим именем; их лица как будто держались на шурупах, шурупы под общий гвалт раскручивались, и их лица вытягивались. Надя, когда учительница ее позвала, секунду хмурилась, а потом, осмыслив, не сумела сдержать улыбку. Наверное, так себя чувствуют люди, которые получают крупные премии. Возможно, так ощущают себя те, кого взяли в рай после Страшного Суда. Мы нужны! Мы не бесполезны! Мы чего-то стоим!

Надя взяла свою валентинку. Она быстро вернулась на место, прижала к сердцу неаккуратно вырезанное из картона сердечко, быстро улыбнулась Беляку (она была уверена, что сердечко от него) и наконец внимательно посмотрела на первый в жизни знак внимания от мужчины.

Валентинка была не от Беляка. Надя отлично знала почерк соседа по парте, и это был не его почерк. Впервые в жизни ее сердце разбилось. В будущем это случится много раз, но первый раз всегда стоит особняком. Она даже не запомнила как следует это горькое событие, и в будущем почти не будет о нем вспоминать. Но тем не менее в ее сознании отложилась неприятная мысль: она может не нравиться, получить желаемое нелегко, она явно не красотка, и в этом никто не виноват, кроме нее.

Она так и не узнала, от кого была та первая валентинка. Когда она с горечью и разочарованием посмотрела на Беляка, тот уныло пожал плечами и сказал: «Это не от меня». «Просто я ему не нравлюсь, — подумала Надя. — Вот оно как. Наверное, никогда и не нравилась. Получается, никакой он мне не женишок».

Женщина, даже очень молодая, даже маленькая женщина, никогда не простит, если ей пренебречь. На следующий день она попросила учительницу пересадить ее. Та поджала губы, покивала и поменяла Надю местами с другой девочкой.

Учебный год закончился, Надя уехала на дачу, подружилась с соседским мальчишкой и отлично провела время. О соседе по парте она и думать забыла.

Беляк не вернулся в школу. Сказали, что у него в семье кто-то сильно заболел, и всей семье пришлось куда-то переехать.

Ну что ж, как говорится, с глаз долой — из сердца вон.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Надя вздрогнула, услышав какой-то приглушенный звук. Звук повторился. Она прислушалась. Звук повторился несколько раз. Собачий лай. Точно! У соседей же была собака. А теперь их нет, животное осталось одно и просит помощи. Надя рада была отвлечься от советов по выживанию, которые без энтузиазма читала в интернете.

Она вышла из квартиры в коридор, чтобы прислушаться и убедиться окончательно. Собака, заслышав ее шаги, подбежала к двери с той стороны и принялась выть, скулить и лаять.

Что делать? Надя вспомнила, что несколько раз соседи оставляли ей и мужу ключи, когда куда-то уезжали. Вдруг у нее хранился какой-то забытый с давних пор дубликат ключей? Она вернулась к себе и принялась рыться в шкафчиках и ящичках, где годами лежали всякие ненужные мелочи. Ничего похожего на ключи. Можно, наверное, как-то взломать дверь? Надя нашла на балконе (это было непросто: балкон был забит под завязку) мужнин ящик с инструментами. Она знала, что для взлома дверей используются отмычки или лом, но ничего похожего у ее мужа не было. Она взяла нож, спицу и пару отверток, чтобы попытаться по возможности отвинтить ручку или поковыряться в замке. Перед тем, как приступить, Надя попыталась найти ответ в интернете. Она даже посмотрела пару обучающих видео. На видео все получалось очень легко: ты или ковыряешь в замке, или бьешь ногой — вуаля! — ты внутри. Что-то подсказывало Наде, что так просто у нее это не получится.

Она не обманулась. Она битый час провозилась с замком и ручкой под собачий лай, но результатом были только царапины на пальцах и погнувшаяся отвертка. На глазах выступили беспомощные слезы. Надя с раздражением бросила инструменты на пол. От грохота собака завыла еще громче. Надя, разочарованная в себе, вернулась в квартиру и, пройдя на кухню, до краев наполнила стакан дорогим вином, которого теперь в ее доме было в избытке. Она осушила стакан залпом, выдохнула и вдруг поняла, что знает решение.

Собаку можно вытащить через соседский балкон. Рискованно, но выполнимо. Их балконы примыкали друг к другу, при должной подвижности перелезть было несложно.

Надя вышла на балкон, чтобы оценить риски. Шестой этаж — можно разбиться насмерть. Решительности поубавилось. Надя вернулась на кухню, но на этот раз решила обойтись без стакана. В бутылке оставалась треть. Она прикончила бутылку, буквально вылив в себя содержимое. Уверенность в себе вернулась. Надя решила действовать, пока не передумала.

11010000 10100001 11010000 10111111 11010000 10110000 11010001 10000001 11010000 10110000 11010001 10000010 11010000 10110101 11010000 10111011 11010001 10001100 11010000 10111101 11010000 10110000 11010001 10001111 100000 11010000 10111110 11010000 10111111 11010000 10110101 11010001 10000000 11010000 10110000 11010001 10000110 11010000 10111000 11010001 10001111

Надя вышла на балкон. Балкон был замечательный: большой и вместительный. Второе свойство его и сгубило. За годы все ненужное и неиспользуемое складировалось на балконе и обросло толстым слоем пыли. Пыли было меньше в тех местах, где ее случайно сбивали, задевая телами в попытке протиснуться к окну. Некоторые поверхности Надя и ее муж все-таки протирали, когда в них вселялся бес порядка. Но бес этот очень и очень слаб, изгнать его не составляет большого труда, так что в общем и целом Надин балкон напоминал огромную свалку. Чего здесь только не было! Старый телевизор, игровые приставки мужа и коробки с картриджами и дисками для них, коробки с сантехникой, банки с шурупами, отслужившая свое рухлядь и тряпки. В давние времена считали, что забытые вещи хранятся на Луне. Так, например, рассудок обезумевшего Роланда его друг искал именно там. Надя верила: все, что отвергло человечество, хранится на ее балконе. По крайней мере, часть ее здравомыслия, связанная с нестяжательством, можно разыскать где-то здесь, правда, для этого придется сильно постараться.

Надя поняла, что перебраться на соседский балкон, не расчистив себе предварительно дорогу, никак не получится. Утерев внезапно выступившую испарину, Надя принялась за работу. Под приглушенный, едва различимый, но тем не менее назойливый собачий лай Надя начала перетаскивать в комнату то, что годами ждало своего часа в балконной прохладе. Поначалу она пыталась привнести в это какую-то упорядоченность: отделить нужные вещи от ненужных. Мелочи сильно отвлекали: «О! Это же сервиз, который мне достался от бабули»; или «Это же моя детская куколка, не видела ее сто лет»; или «А это же старая электрическая бритва мужа, которая смешно жужжит… Как же он поцарапался ей однажды!» Да, они думали, что у него останутся шрамы: две параллельные прямые на подбородке; шрамы действительно остались, но такие маленькие и бледные, со временем почти стершиеся, что их можно было увидеть, только если знать, куда смотреть; а теперь смотреть некуда, муж пропал вместе со шрамами. Вспоминая это, Надя отметила, как быстро она привыкла думать обо всех в прошедшем времени, особенно о муже. Она по-прежнему ничего не чувствовала. Для себя она находила только одно объяснение: их отношения испарились задолго до того, как испарился ее муж. Она привыкла и смирилась с этим.

Довольно скоро Надя заметила, что дело движется слишком медленно. Более того, пространство на балконе не то чтобы расчистилось, зато комната захламлялась с удивительной быстротой. Секунду в Наде боролись две крайности: сохранить вещи (мало ли, пригодятся!) и желание выбросить все к чертовой матери. А потом пришло осознание, что сейчас весь мир — вот такой балкон с забытыми вещами, в котором уже никто никогда не проведет уборку, поэтому ей нет никакой нужды пытаться как-то прибраться и что-то сохранить. Тогда Надя решительно протиснулась к окну на балконе, раскрыла его настежь и принялась выбрасывать на улицу все, что попадалось под руку. Оказалось, это весело! Бессердечная гравитация с энтузиазмом помогала Наде в уборке. Надя избавлялась от ненужных вещей страстно, почти неистово: так, с громом и искрами, расстаются после любовной ссоры. Потом, размышляя об этом эпизоде и осмысливая свои чувства, Надя поняла, что так она символически прощалась с прошлым. Если можно прошлое выбросить в окно, то она именно так и сделала. В этом освободительном акте было что-то правильное: давно следовало это сделать.

Асфальт под ее окном завалило толстым слоем рухляди, как будто все эти бессмысленные вещички действительно упали с Луны. Кажется, в одной из историй Стивена Кинга был такой момент: в какой-то миг с неба начали падать всякие странные вещи. Но жизнь — не роман Стивена Кинга, даже если вдруг все люди на свете исчезли. И как бы ни было сладко избавляться от прошлого, все равно приходится концентрироваться на настоящем. А в настоящем Надю ждала спасательная операция. Собака сама себя не спасет, на что она недвусмысленно намекала раздражающим скулежом из соседской квартиры. Надя поблагодарила предыдущего владельца за добротное и очень удобное остекление (Надя с мужем ни разу не ремонтировали балкон): «глухих» окон не было, все створки легко можно было открыть. По идее, это должно было помочь при мытье окон, только Надя не помнила, когда они с мужем занимались этим в последний раз. Но и для ее нетривиальной цели это оказалось очень кстати. Их балкон от соседского отделялся кирпичной перегородкой. Согласно весьма непроработанному плану, Надя должна была открыть окно на своем балконе, вылезти из него и каким-то чудом оказаться у соседей. Но чуда не произошло. Надя высунулась в окно, ощущая лицом приятную прохладу, и поняла, что у соседей балкон тоже застеклен, о чем она не подумала. Она неуклюже высунула руку и надавила на соседское стекло. Стекло не поддалось. Надя надавила сильнее. Ничего. Что делать? Видимо, придется разбить стекло. А что тут еще придумаешь?

Ящик с инструментами больше не нужно было искать: балкон радовал глаз своей лаконичной пустотой. Надя подняла увесистый молоток. Недолго думая высунулась из окна и неуклюже махнула им. Рука дрогнула, и вместо громкого дребезга раздался издевательский ЦОК.

Оказалось, чтобы разбить соседское стекло, необходимо преодолеть психологический барьер. Воображение Нади начало работать против нее. Что если стекло разобьется неудачно и поранит ее? Она ведь тогда истечет кровью, и никто ей не поможет. Скорая не приедет. Можно доковылять до больницы, а толку-то? Надо беречь себя, подумала Надя. И эта мысль поразила до глубины души: как теперь жить-то? Теперь рассчитывать не на кого. А если зуб заболит?..

В соседней квартире тоскливо завыла собака, и Надя вдруг решилась. Просто ударила, чтобы больше не медлить. Стекло покрылось паутиной трещин. Еще удар, и мир взорвался оглушительным звоном, будто раскололись небеса. Собака, испугавшись, громко залаяла. Еще несколько собак из других квартир забрехали в поддержку. Стекло серебряным дождиком посыпалось из деревянной рамы. Вниз, на улицу, упало совсем немного, все осыпалось внутрь. Пол соседского балкона теперь усыпан осколками. А это значит, что если она попытается перелезть, то изрежет себе ноги. Надя обругала себя. Но что сделано, то сделано, надо как-то выкручиваться. Она перехватила молоток и рукояткой пододвинула к себе крупный осколок, оставшийся в раме, затем, изогнувшись, подцепила его большим и указательным пальцами левой руки, потянула вверх и бросила на улицу.

Вернулась в прихожую, где у нее в относительном порядке хранилась обувь. Ботинки, туфли и сапоги стояли дружным строем у стены и напоминали обувь стыдливо вжавшихся в стену невидимок. Она выбрала ботинки с самой толстой подошвой, с неудовольствием оценила их тяжесть, надела и потопала на балкон, по пути захватив прорезиненный коврик для ног и стул с кухни.

Коврик она без труда перебросила к соседям и с некоторым удовлетворением услышала, как осколки стекла звякнули под его тяжестью. Потом поставила стул у открытого окна и решительно забралась на него. Стул скрипнул. Надя наклонилась и посмотрела в окно. Лучше бы она этого не делала. С высоты шестого этажа только что выброшенные вещи казались крошечными: кукольные вещички, не по размеру даже детям. Надя ощутила слабость в ногах. Она представила себя там, внизу, мертвой, такой же выброшенной вещью, как остальные. Ей рисовалась картина благообразной смерти: изящная поза, волосы хорошо лежат, о трагедии говорит только кокетливая струйка крови из носа. Только ничего красивого в смерти нет. Разбитое тело будет выглядеть как сломанная кукла, брошенная наигравшимся ребенком и застывшая в самой нелепой позе.

Надя сделала шаг. Массивный ботинок опустился на раму. Маленький шаг для Надежды, огромный прыжок для… никого? Надя ухватилась обеими руками за верхнюю часть рамы и, сгорбившись, медленно-медленно повернулась. Теперь ее спина и то, что ниже, застыли над семиэтажной бездной. Все, что оставалось сделать, — шагнуть вправо и спуститься к соседям. Невидимая собака и сочувствующие ей продолжали надрываться и мешали концентрации. Надя с испугом и раздражением подумала: не прервать ли эту дурацкую спасательную операцию, пока не поздно? Но было поздно: она уже шатнулась вправо, нога нетвердо опустилась на соседское окно. Надя судорожно вцепилась в раму обеими руками и перебросила вторую ногу. Что-то подобное она видела в фильме «Матрица». Там Нео спасался от злых агентов похожим способом, только мобильный по пути выронил. Она же в страхе могла выронить только сегодняшний завтрак.

Надя сама не поняла, как это у нее получилось. Она неуклюже села на раму и поставила ноги на коврик, прикрывавший осколки. Она смогла! За стеклянной дверью балкона бесновалась соседская собака. Надя смотрела на нее и чувствовала, что не может вдохнуть, так она перепугалась за эти несколько секунд. Сердце колотилось в груди, вот-вот выскочит. Надя попыталась сказать что-то утешительное собаке через стекло, но с трудом выдавила из себя что-то вроде жалобного писка. Собака за дверью дрожала от возбуждения и переминалась на задних лапах, передними царапая балконную дверь. Это походило на экзотический танец, который уместнее смотрелся бы под южным небом на берегу ласкового моря. Надя хорошо знала соседскую собаку: дружелюбного белого лабрадора по кличке Ричи, которого заботливые хозяева чересчур раскормили. С того момента, как владельцы собаки исчезли, прошло не так уж много времени, но Наде показалось, что пес уже несколько уменьшился в талии. Еще она с досадой заметила темные пятна на боках и животе зверя: видимо, он нагадил и извалялся в собственных какашках.

Надя аккуратно встала, бегло оглядела соседский балкон и с завистью отметила царивший там порядок. Находили же люди время, чтобы прибраться! Им что, заняться нечем было? Правда, Надя привнесла на чужую территорию чуточку своего фирменного стиля: теперь на балконе полным-полно битого стекла. Надя осмотрела себя: не поранилась ли? Все на удивление в порядке, ни царапины.

И тут Надю будто ударило громом. Какая же она тупица! Как она откроет дверь? Ей бы нужно разбить стекло и повернуть ручку, а у нее ни инструментов, ни палки, ничего! Как ей выжить в новом мире, если у нее не хватает мозгов подумать на два шага вперед? От бессилия захотелось плакать. Надя прошлась по чужому балкону в надежде найти что-то увесистое, но насколько ее собственный балкон был захламлен, настолько этот был пуст и стерилен. Что делать? Разбить стекло кулаком? Лезть обратно за каким-нибудь инструментом?

В отчаянии Надя толкнула дверь, за которой бесновался Ричи. Надя ни на что не рассчитывала, но дверь скрипнула и подалась вперед. Изумленный Ричи отпрыгнул назад на задних лапах и в замешательстве опустился на четвереньки. Надя, не веря в свой успех, открыла дверь шире, и большой пес с громким лаем прыгнул на нее. Надя едва устояла на ногах: пес не уступал ей по габаритам. Пес выл, скулил, лаял, стонал, царапался и клацал зубами. Надя как могла аккуратно отстранила его и протиснулась в квартиру. Квартира представляла собой довольно жалкое зрелище. Пес, оставшийся в одиночестве, затосковал и гасил свою печаль во всем, до чего мог дотянуться. И если балкон оказался вне зоны поражения, то все остальное помещение было искусано, изгрызено, разорвано в клочья. Надя подумала, что так квартира могла выглядеть после студенческой вечеринки: повсюду клочки туалетной бумаги, одежда на полу в беспорядке, подушки распотрошены, пух и перья лежат на поверхностях. И запах просто ужасный. Воздух с открытого балкона чуть улучшил ситуацию, но воняло невообразимо. Надя поспешила на кухню, чтобы накормить зверя, лавируя между кучками кала, которые зверь оставил тут и там. Оказалось, что зверь умеет неплохо заботиться о себе сам: посреди кухни лежал большой пакет с кормом, из его раненного бока во все стороны разлетелись коричневые кругляши. Миска с водой пустовала. Надя решила помочь хотя бы этим: у мойки стояла наполовину пустая (или полная?) пятилитровая бутыль с водой. Пес мешал: он примчался за Надей на кухню, одновременно пытался съесть корм с пола, укусить Надю и кружиться волчком на месте. Надя наполнила миску водой, и пес в несколько хлебков ее осушил. Еще миска — с тем же результатом. И еще. Надя опустилась на стул: а что делать теперь? У нее что, появилась собака? Но у нее никогда не было собак, и она не знает, что с ними делать. Напившись, пес чуть успокоился, и Надя смогла его как следует разглядеть. Пес был довольно симпатичный, с доброй мордой и большими искренними глазами. Надя и раньше видела его, но никогда не смотрела на него как на самостоятельное существо. Для нее он был предметом, дополнением к хозяевам, как сумка, к примеру, или кошелек. А теперь Надя попыталась посмотреть на него как на нечто свое. Есть ли у нее в сердце место для этого зверя? Надя почесала приятную собачью морду, пес завилял хвостом, заурчал, и Надя поняла: ей это не надо. Когда-то она хотела собаку, но когда-то — это не сейчас. Сейчас все изменилось. Завести питомца в ситуации общей несвободы животных означало просто поступить так, как поступают все. Вместе с исчезновением людей сама идея несвободы улетучилась. И делать собаку несвободной по своему капризу значило оставаться человеком в самом плохом его проявлении. Больше нет ни рабов, ни господ, так что перед собакой просто нужно открыть дверь, а дальше уже пусть она сама решает, как быть. И в этом они с Надей будут равны. Или Надя думает об этом, потому что ищет причину, благовидный предлог, под которым она разрешит себе не брать лишнюю ответственность?

Надя задумчиво встала и вышла в комнату. Какими же маленькими квартиры кажутся без людей! Трудно представить, что здесь жило целое семейство. Неужели они стремились сюда каждый вечер? И что, им было уютно здесь? Надя смотрела на этот чужой дом, испорченный перепуганной собакой, и чувствовала тоску. Как будто чужая жизнь — это фотография, и ее взяли и разорвали. Такое чувство испытываешь, когда видишь старые фотоальбомы, из которых на тебя смотрят давно ушедшие люди. Эти изображения на бумаге — все, что от них осталось. Они существуют, потому что есть глаза, которые могут на них смотреть. Теперь все — такой фотоальбом. Когда Надя не смотрит в него, всего этого просто не существует.

Надю настигло настойчивое желание выпить. Она поискала, нет ли чего у соседей, но те либо не пили, либо выпивка у них не задерживалась. Тогда она вышла в соседскую прихожую, без труда отперла дверь и вышла в коридор. Пес пулей выскочил за ней. Надя позвала его по имени, но пса уже было не остановить. Он припустил к лестнице. Надя поспешила за ним, но пес был проворнее. Надя вышла на лестничную площадку и сразу не смогла определить, куда побежало животное: вверх или вниз. Она слышала только топот и стук когтей. Поглядела в пролет: непонятно. Пес как будто услышал ее мысли и поспешил на волю. Надя ощутила легкое раздражение: бросить намеревалась она, а бросили ее. Она пошла вниз по лестнице, предположив, что пес побежит по привычному маршруту, по какому обычно гулял с хозяевами. Очевидно, что его водили на улицу, то есть вниз по лестнице, а не вверх, на чердак. Надя дошла до первого этажа, но Ричи нигде не было. Неужели стервец все-таки побежал наверх?

Надя открыла входную дверь в подъезд и подперла ее кирпичом. Кирпич всегда лежал рядом с дверью — на случай, если кто будет въезжать или съезжать, или если кто-то закажет себе крупногабаритную технику, мебель, что-то еще. Теперь пес сможет выйти из дома когда захочет. Он свободен. Наверное, он не так рад своей свободе, как ей рада Надя, но это все равно лучше, чем сгинуть в четырех стенах, как это непременно случится с тысячами других питомцев по всей стране Никогде.

Надя вызвала лифт. Она вспомнила свои недавние страхи, связанные с мужем. Лифт по-прежнему был пуст, да и она уже ничего не опасалась. Дверь в свою квартиру она предусмотрительно не закрыла — хоть что-то она сделала по уму. Дома ее ждало холодное вино — и отличный повод, чтобы утопить его в выпивке. Надя только что отказалась от ответственности. Ей было не по себе. Наверное, герой какого-то романа приручил бы зверя и зажил бы с ним долго и счастливо, но Надя — не герой. Она просто женщина. Последняя женщина на Земле.

Да и жизнь — не роман.

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

У Нади завязались первые серьезные романтические отношения, когда она училась в десятом классе. Как сказать серьезные… То, что подростки называют «встречаться». Это грань платонической любви, когда о любви плотской мечтается, но с детством расставаться страшно. Дети всегда хотят казаться взрослыми, но никогда до конца не понимают, каково это — быть взрослыми. А когда становятся взрослыми, остаются детьми и ведут себя как дети, потому что миф о взрослости придумали ребята постарше, чтобы утвердить свою власть над ребятами помладше.

Надины представления о любви были наполовину книжные, наполовину сериальные. Первое проявлялось в многословной куртуазной переписке по смс, второе — в целых поцелуйных сессиях по несколько часов в подъезде. Из будущего взрослая Надя смотрела на свою влюбленность, вообще на все свои любови, со смесью стыда и какой-то веселой грусти. Что может быть более нелепым, чем два подростка, прилипшие друг к другу среди сигаретных бычков на обшарпанной лестничной клетке, пропахшей влажной тряпкой? Есть ли что-то глупее мини-юбки в морозный зимний день? Бывают ли слова банальнее, чем те, что шепчут друг другу влюбленные дети? Да и влюблены ли они? Просто им нравятся их новые образы: я люблю себя, влюбленную в тебя. А тогда это казалось таким важным, таким серьезным, таким настоящим. Это было навсегда. Сама прошедшая форма «было» рядом с наречием «навсегда» говорит о ценности последнего. Нет ничего более хрупкого, чем «навсегда». Никогда — вещь более прочная, особенно в мире, где нет людей.

Надя забыла, как его звали. Она вообще многое забывала в последнее время. Возможно, дело в выпивке, но, скорее всего, в том, что имя — вещь сугубо личная. Недаром в древности люди скрывали свои имена, чтобы злой дух не подчинил их своей воле. Если назвать предмет, он становится личным, у него возникает связь с тем, кто его назвал. То же и с людьми — обращение по имени способствует образованию особой связи. Когда мир преобразился, исторгнув из себя всех, кроме Нади, имена потеряли значение. Какая разница, сколько Петров, Питеров и Педро потеряли свои места под солнцем? Есть только она, Надя, и они, исчезнувшие. У них могут быть любые имена, сути это не меняет. Их больше нет. Как и прошлого. Как и каждой секунды в прошлом. Как и парнишки, который вырос в мужчину и исчез вместе со всеми, а Надя забыла его имя. Их имена. Нет людей, нет цивилизации, нет имен. В этом контексте ее имя звучит как злая ирония. Надежда, которой на самом деле нет.

Мысли о первом парне возникли у Нади из-за спасенной (спасенной ли?) собаки. У нее был выбор: привязаться или оборвать связь. В обоих случаях она выбрала одиночество. Тогда, много лет назад, прямо перед школьными каникулами, и сейчас, отказавшись от попытки взять к себе соседского пса. «Нам нужно расстаться», — говорит в прошлом Надя-подросток. Происходит это в том самом парке, в котором Надя встретилась с читателем в самом начале истории. «Ты чего? Что случилось?» — удивляется парень. Лицо вытягивается и сильнее напоминает лошадиную морду. «Ничего, — говорит Надя. — Я хочу остаться одна».

Она больше не видела смысла в этих отношениях, наигралась в них. Тем более, летом она ездила на дачу, а там по соседству жил интересный мальчик, чьи губы тоже интересно попробовать на вкус. У него более спортивная фигура и нет прыщей. Правда, за год, что они не виделись, все могло измениться… Ну ничего, не тот, так другой. Ну и в новом учебном году ждут новые любови, от предчувствия которых в животе уже порхают бабочки. Впереди — целая жизнь. А это «навсегда» не продлилось и года.

Что ж, будут еще.

Надя из страны Никогде смеется над собой из прошлого.

11010000 10111010 11010000 10111110 11010000 10110100 11010000 10110111 11010000 10111000 11010000 10111100 11010000 10110000 100000 11010000 10110011 11010000 10110101 11010000 10111101 11010000 10111000 11010000 10111001

Освобожденная собака не давала Наде покоя. Надя пыталась выкинуть это событие из головы, но снова и снова возвращалась к нему в своих мыслях. Она пробовала отыскать пса, но тот как сквозь землю провалился. Зачем ей это? Потому что он исчез. Потому что она не успела с ним попрощаться, потому что это еще одно многоточие вместо точки.

11010000 10111101 11010000 10110101 100000 11010000 10110111 11010000 10111011 11010000 10111110 11010001 10000011 11010000 10111111 11010000 10111110 11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10110101 11010000 10110001 11010000 10111011 11010001 10001111 11010000 10111001 11010001 10000010 11010000 10110101 100000 11010000 10111100 11010000 10111101 11010000 10111110 11010000 10110011 11010000 10111110 11010001 10000010 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111000 11010001 10001111 11010000 10111100 11010000 10111000

Она искала Ричи на лестнице и несколько раз обошла весь дом с первого этажа до крыши и обратно. Когда она слышала лай, она бросалась на звук, но все, что находила, — закрытую дверь в квартиру и приглушенный лай одинокой собаки, доносящийся из-за нее. Иногда собак было несколько, лай — громче и отчаяннее, но все они, все эти несчастные животные, казались нереальными, только эхом самих себя, потому что их нельзя было увидеть. Надя и не думала, что в их доме столько собак. Время шло, гвалт нарастал, к общему беспокойству присоединялись кошки, от чего собаки лаяли еще отчаяннее. Лай шел и из соседних домов. Вот каким становится город без людей: капканом, смертельной ловушкой для тех, кого они приручили. Надя видела со своего отменно прибранного балкона, как по улице встревоженно бегают собаки и шарахаются от многоголосого лая из домов. Раньше дома были для собак зонами безопасности, теперь они превратились в могилы. Люди исчезли в тот миг, когда рабочий день уже на исходе, но еще не закончен, поэтому большинство собак все еще сидели дома, дожидаясь вечерней прогулки с хозяевами. Надя своими глазами видела, как шерстяной комок метался по балкону в доме напротив, а потом стремительно выскочил в приоткрытое окно, упал на землю и больше не шевелился. У Нади сердце обливалось кровью, когда она представляла себе всех этих несчастных животных, вынужденных погибнуть из-за необъяснимого исчезновения. Как бы ни хотелось во всем обвинить людей, все-таки к такому никто приготовиться не мог.

Что же делать? Как помочь? Отыскать лом или какую-нибудь жуткую пилу и идти от квартиры к квартире, освобождая животных? Долго, глупо, вряд ли что-то из этого выйдет. И небезопасно: собаки могут напасть и покалечить. Те животные, что бродят по улицам, уже могут покалечить, поэтому надо обзавестись какой-то защитой и оружием. Всех не спасти — это факт. Надя не сумеет облететь весь мир, как Супермен, и отворить все двери и разбить все цепи. Надя отогнала малодушные мысли о том, что надо просто подождать и все решится само собой: собаки затихнут, потому что умрут от голода. Надю не столько беспокоил шум, он был не таким уж громким, и она даже к нему привыкла, хотя поначалу от него начинало пульсировать в висках, сколько ее собственная беспомощность перед сложившейся ситуацией. Возможно, все это из-за Ричи. Надо действовать. Надо что-то предпринять. По крайней мере, чем-то занять себя. И Надя вдруг поняла, как сможет договориться со своей совестью. Она отправится в ближайший собачий приют и выпустит всех животных на волю!

11010001 10000010 11010001 10000000 11010000 10111000 100000 11010000 10110111 11010000 10110010 11010000 10110101 11010000 10110111 11010000 10110100 11010000 10111110 11010001 10000111 11010000 10111010 11010000 10111000

Надя посмотрела в интернете, где рядом с ней находятся ближайшие собачьи приюты. С облегчением, за которое ей стало почти стыдно, она определила, что рядом с ней всего один приют. Как туда добраться? Надя прикинула варианты. Пешком — далеко. Машину она не водила давным-давно, получила права, да больше как-то и не было необходимости. Даже без людей езда на автомобиле не станет легче: как были дороги запружены машинами, так все и осталось. Раньше они хотя бы двигались с черепашьей скоростью, теперь же они просто встали намертво. Надя решила, что доберется до приюта на велосипеде. Удобно, компактно, экологично и полезно для здоровья. В ближайшем магазине спорттоваров она как раз видела один классный велосипед, который раньше никогда не решилась бы себе позволить.

Предчувствуя приключение, Надя начала готовиться к поездке. Первым делом она решила хорошо выспаться и запланировала выезд ранним утром на следующий день. Для крепкого сна изрядно выпила, о чем наутро сильно пожалела. Вставалось тяжело, установленный срок пришлось отодвинуть. С плохим настроением и тяжестью в желудке Надя покидала в рюкзак какую-то еду (для себя и еще на откуп диким животным, если они будут интересоваться ей в качестве обеда), пару больших ножей и молоток для возможной самообороны. Тяжелым взглядом смерила недопитую бутылку вина. Приложиться или повременить? Станет ли лучше? Два противоположных чувства боролись в Наде. Она точно знала, что если сейчас выпьет, то поездка отложится еще на день, а то и на более отдаленный срок. А тут чем дальше, тем хуже: отчаявшиеся собаки просто перегрызут друг друга, если еще не перегрызли. Надя волевым жестом спрятала бутылку в шкафчик. По привычке подумала о том, чтобы накраситься перед выходом, но отмахнулась от этого: чего ради?

До спортивного магазина пешком идти минут десять. Надя вышла из дома, порадовавшись прохладе наступившего дня. Ветер в лицо, ласковое солнце — какое же счастье быть живой!

По пути ей встретились несколько собак, но они не обратили на Надю особого внимания. Надя их подзывать не стала. До магазина добралась без происшествий. Магазин представлял собой просторное помещение на первом этаже многоэтажного дома. Надю встретила непритязательная магазинная музыка и непривычно затхлый запах, несмотря на открытые автоматические двери. Закрытию дверей мешала сумка, по-видимому, выроненная исчезнувшим покупателем в тот самый миг, когда он выходил на улицу. Здесь обычно на полную мощность работал кондиционер, особенно в такие теплые дни, какими богата была последняя неделя, поэтому в помещении всегда было очень свежо. Проработав несколько дней с открытыми дверями, кондиционеры вышли из строя, отсюда и неприятный запах резины и залежавшихся вещей. Надя пошла прямо в то отделение, где стояли велосипеды. Ее сопровождали голоса невидимых дикторов, которые перечисляли товары со скидкой. Когда люди записывали это объявление, они и не знали, что намечается тотальная распродажа со скидкой 100 % на все, только им, бедолагам, ее не застать.

Надя полюбовалась велосипедом — вот он, настоящий красавец, изящные изгибы, мощные идеально накаченные шины (будто кто-то специально постарался для Нади) — настоящий боевой конь! Наде повезло: ее новый двухколесный друг стоял в торговом зале просто так, без всяких защит и пристежек. Бери и пользуйся! Собственно, Надя так и сделала. Выталкивая велосипед на улицу, Надя пнула ногой в сторону сумку, чтобы двери за ней закрылись.

Надя давным-давно не ездила на велосипеде. Все говорят, что этот навык невозможно потерять, но Надя не верила, будто что-то нельзя забыть. Она верила в то, что забвение — главное правило Вселенной, еще более безжалостное, чем притяжение. Забвение — лаконичная конституция страны Никогде.

Но кататься на двух колесах она, действительно, не разучилась. Несколько неуверенных оборотов педалей — и она будто снова оказалась в детстве! Она быстро разогналась, ветер заиграл ее волосами… Надя жила недалеко от большой трассы, ведущей за город. И сейчас она ехала к ней, лавируя между застывшими и разбитыми вдребезги машинами. Трасса представляла собой впечатляющее зрелище: роковая секунда, выдернувшая водителей со своих мест, прошлась по дороге, как рука малыша, который устал играть в машинки, и от скуки смешал все. Впечатавшиеся друг в друга автобусы, сбившиеся в кучки машины, грузовики, завалившиеся набок, свалившиеся с платформы-перевозки иномарки — настоящая кошмарная полоса препятствий. Надя ехала по обочине, оглядываясь на внушительные последствия катастрофы. По-своему это было даже красиво. Есть в разрушении своя, особенная прелесть, поэтому дети с таким удовольствием ломают замки из песка, которые до этого так долго строили.

Надя смотрела разные фильмы-катастрофы. Обычно в них была какая-то мораль: люди разрушают то, к чему прикасаются, в конце концов они уничтожат дом, в котором живут. Но реальность обернулась тем, что людей будто бы выдворили из собственного дома, не дав собрать вещи. И их игрушки и бумажки без владельцев лишились всякого смысла. Вдруг сами люди тоже были чьими-то игрушками — кого-то, кто точно так же исчез с планеты в далеком прошлом?

Надя выехала за город. Мертвых машин стало заметно меньше. Поездка преобразилась в приятную загородную прогулку на велосипеде. Надя время от времени останавливалась и сверялась с навигатором, чтобы не пропустить нужные повороты. Ее взгляд отдыхал на зеленом: мимо мелькали чудесные родные пейзажи, будто бы сошедшие с полотен Шишкина. Все, до чего не дотянулась рука человека, радовало глаз. И плохие дороги, вечная проблема, на которую испокон веков жаловались соотечественники, отлично решалась с помощью велосипеда. Впрочем, другая проблема, дураки, тоже, в общем-то, больше не стояла.

Надя подумала, что, наверное, могла бы так провести всю жизнь. Крутить педали, подставлять лицо солнцу и ветру, вдыхать чистейший загородный воздух. Ее переполнял восторг. Ей хотелось кричать что-то есенинское, соскочить с велосипеда и босой танцевать на голой траве. Теперь вся эта красота — ее! Только ее — и ничья больше! Это солнце, эта трава, эти деревья, это голубое небо с барашками облаков! Ее! Ее! Ее! Какую же ошибку совершили люди, отгородив себя от природы. Вся прошлая суетная жизнь, здесь, в лесу, кажется сборищем ложных химер: деньги, успех, богатство, карьера… Ничто из этого не заменит глоток чистого воздуха. Повышение по службе откроет дорогу к новым стрессам, а лесная прохлада укроет в знойный день и не потребует ничего взамен. На все богатства мира не купишь журчание ручейка — ты сможешь убедить кого-то, что это твой ручей, но от этого он не станет твоим. Планета крутится и без нас — простая истина, которую мало кто понимал. Жизнь — это подарок, а все надстройки и условности, придуманные людьми, — химеры. Наверное, что-то похожее почувствовал Будда, когда коснулся рукой земли, вспомнил свои прошлые жизни и разглядел сквозь зыбкий туман обыденности сияющий путь к нирване.

В хорошем настроении — похмелье совсем выветрилось — Надя достигла собачьего приюта. Услышала она его гораздо раньше, чем увидела. Надя такого никогда не слышала: собаки галдели, как стая перепуганных птиц. Она поначалу даже и приняла новый, все усиливающийся по мере приближения к цели звук за птичий гвалт. Но вскоре она начала различать в нем отчетливый многоголосый лай. Это ее немного насторожило, но не так, чтобы испортить настроение. Казалось, ничто не сможет испортить ей настроение в этот чудесный день.

Приют выступил из-за деревьев весь и сразу, как будто дожидался ее и выскочил навстречу. Надя не очень представляла, что ее ждет. В прошлой жизни она никогда не бывала в приютах. Она увидела перед собой неказистый деревенский дом, одноэтажный, но довольно большой. Рядом с домом была внушительная огороженная территория размером со спортивную коробку. За металлической сеткой бесновалось множество собак — тут было навскидку двадцать животных или около того. Надя прислонила велосипед к дереву и аккуратно, почти крадучись, пошла к клетке. По мере приближения глаз выхватывал детали. Звери всех форм и размеров занимались кто чем: кто носился по кругу, кто бросался на клетку, кто огрызался на соседей. Зрелище производило тревожное впечатление. Проблема заключалась в том, что собаки не выглядели такими милыми и спокойными, какими Надя привыкла их видеть. Повсюду оскаленные пасти, дикие глаза вращаются на озлобленных мордах, сильные лапы царапают землю. Надя, хотя и старалась идти тихо, не могла укрыться от острого собачьего восприятия. Звери заметили ее, нестройно стихли, а потом нестройно же заворчали и бросились к ней. Некоторые просто встали у решетки, выжидая, некоторые встали на задние лапы и передними трясли отделяющую их от Нади железку. Надя, продолжая приближаться, попыталась сказать что-то успокоительное и примирительное, но никакого эффекта это не возымело. Собаки смотрели на нее выжидательно-бессмысленными взглядами, те же, кто пытался сокрушить преграду, взгляд сфокусировать не могли. Кобель внушительных размеров начал выразительно облизываться.

Поверх собачьих спин и голов Надя разглядела какие-то два странных предмета. Они выглядели как две разрозненные кучки соломы или как два кустика с какими-то воткнутыми в них красными цветочками. Надя всмотрелась и поняла, что никакие это не кустики. Посреди собачьей клетки лежали два трупа. Два маленьких зверька неопределенный породы. То, что она приняла за красные бутоны, оказалось обнаженным мясом: другие собаки потрепали и погрызли погибших товарищей. Возможно, животные умерли с голоду, схватилась за мысль Надя. А, возможно, сказала внутренняя реалистка, собаки загрызли их, потому что те меньше и беззащитнее.

Надя вспомнила, что ее отец завел аквариум, когда она была ребенком. Идея казалось просто замечательной: организовать у себя дома настоящее подводное царство! Они купили в зоомагазине большой стеклянный параллелепипед, заключавший в себя небольшую фигурку затонувшего корабля, камешки и водоросли. Там же они приобрели разных рыбок, которые показались им симпатичными: по парочке золотых и сомиков, несколько гуппи, выводок неонов и рыбу-прилипалу. Когда они наполнили аквариум водой, включили фильтр и выпустили рыбок, это был полный восторг! Вот оно — настоящее чудо, прямо у них дома! Кусочек моря, над которым они могут повелевать. И все было хорошо, пока Надя не начала замечать, что поведение рыбок далеко от идиллического. Проще говоря, рыбки постоянно преследовали друг друга, дрались и срали. Золотая рыбка преуспевали в последнем больше других. Поскольку она крупнее, то и гуано она производила гораздо более внушительное. И эта отвратительная лента болталась позади нее, как прилипшая водоросль, а другие рыбы следовали за ней и пытались отщипнуть кусочек. Когда одна гуппи вдруг забеременела, она довольно быстро от бремени разрешилась: рыбка с ужасной скоростью металась по аквариуму, разбрасывая икринки, а ее товарищи мгновенно подскакивали к ним и проглатывали. Что тут говорить — и сама счастливая мать не брезговала полакомиться детенышем, когда натыкалась на него. А иногда рыбы будто бы сговаривались и начинали всей бандой колошматить (за неимением рук или лап — кусать) того, кто меньше и слабее. Так на глазах у Нади оголтелые рыбы забили крошку-неончика. Она попыталась вмешаться, но было уже поздно — неончик перевернулся брюшком кверху.

Вдруг и собаки такие же? Что, собственно, Надя знает о собаках? Что будет, если она сейчас откроет дверь? Ни набросятся ли на нее эти четвероногие друзья человека и не разорвут ли в клочья? Может быть, самое правильное — это просто повернуться и уехать? Всех не спасти, а покалечиться самой — запросто. Надя посмотрела на сгрудившихся напротив нее собак. Все псы симпатичные — особенно ей понравился какой-то большой трехцветный мохнатый пес, название породы она забыла или не знала; вот что ей не понравилось — так это выражение его морды. Он с какой-то механической периодичностью морщил свой вытянутый нос, и морщины уродовали его. Именно эти морщины помогли Наде принять решение. Она развернулась и решительным шагом пошла к велосипеду. Это не ее дело. Рисковать незачем.

Конец ознакомительного фрагмента.