Мне отмщение, Аз воздам

Александр Колосов, 2023

Коллекционер Милютин скоропостижно умирает: накануне смерти он объявляет семье, что всю коллекцию своих картин он завещал другу Пронякину, а имущество переписал на приемного сына Ивана. После смерти коллекционера Пронякин обвиняет семью Милютина в его убийстве и краже завещания, а те, в свою очередь, обвиняют самого Пронякина в клевете. Стороны конфликта нанимают детективов с целью доказать свою правоту, случайно детективы оказываются бывшими мужем и женой. Теперь им предстоит установить, на чьей стороне правда. И кто убил Милютина.

Глава 1

«… каждая несчастливая семья несчастлива по-своему». Лев Толстой

Всё смешалось в доме Милютина, когда жена и дети узнали, что глава семьи лишил их наследства. А ведь ничто в начале воскресного застолья не предвещало, чем праздничный обед для них закончится. Обычно вся семья раз в неделю, по воскресеньям, собиралась за обеденным столом, чтобы отпраздновать окончание недели. И выразить восхищение щедрости главы семейства, Сергею Ивановичу, почтившему их всех своим вниманием в этот день.

Милютин, крепкий и абсолютно лысый человечек с окладистой бородой и маслянистыми глазками, любил сидеть во главе стола и слушать похвалы в свой адрес от домочадцев. Человек нелегкой судьбы, сделавший состояние на торговле антиквариатом в лихие 90-ые, он мог по праву гордиться тем, что входит теперь в число богатейших коллекционеров столицы, избежав многих неприятностей на своём извилистом пути к успеху и большим деньгам.

Сегодняшний день поначалу ничем не отличался от предыдущих воскресений. Разве что, во время обеда случилась словесная перепалка между его дочерями, Марфой и Аглаей, не нашедших лучшей темы, чем при живом отце начать обсуждать, кому из них после его смерти достанется собранная им коллекция картин. Визгливый крик дочерей, наконец, вывел Милютина из себя и он, встав из-за стола, велел им прекратить, на что его жена Мария, дородная и не утратившая ещё своей яркой южной красоты женщина, вступилась за дочерей:

— Серёжа, в конце-концов, они вправе знать, что и сколько они получат после твоей смерти. Мы все под богом ходим, пора уже и о детях подумать. Или ты хочешь, чтобы после твоей смерти твоя коллекция пошла по рукам?

Слова жены произвели на коллекционера самое неожиданное действие. Он захохотал, да так зло, что своим чудовищным хохотом заставил замолчать вошедших в раж дочерей. Все в недоумении уставились на него, а он всё хохотал и хохотал, отчего у всех присутствующих побежали мурашки по коже. Выглядело это весьма жутко: он опирался двумя руками о край стола и, выгнувшись дугой, походил на разъярённого зверя, вставшего на задние лапы и скалившего зубы сквозь торчащие в разные стороны волосы всклокоченной рыжей бороды. Так ведут себя животные, загнанные в угол. Хохот его захлебнулся в кашле, сквозь который он сумел прохрипеть только слово «Подавитесь».

Откашлявшись, он словно пришёл в себя, рухнув без сил на стул, и тихо повторил ещё раз:

— Подавитесь!

— Что ты сказал, я тебя не поняла? — забыв снять улыбку с лица, тревожно всматривалась в него жена, — Что значит это твоё «подавитесь»?

— А то и значит, — наконец к Милютину вернулся голос, — вы все ничего от меня не получите. Никто из вас троих ни рубля из моих денег, ни клочка холста из моей коллекции не получит. Я всё своё имущество завещал вот ему, Ваньке-Каину, — махнул он головой в сторону приемного сына, — а ненавистному тебе Пронякину все мои картины, включая здание галереи. Как вам такой оборот, а? — И снова захохотал.

— Мама, он же с ума сошёл! — закричала Аглая, а Марфа в ярости кинула в отца тарелку, но промахнулась, и тарелка с оглушительным дребезгом разбилась о пол.

— Ты не в себе, — удовлетворенно хмыкнула жена и плотоядно облизнулась, словно жаба перед тем, как полакомиться жирной мухой, — Но мы тебе поможем. Доктора тебе помогут, мы тебя срочно госпитализируем. Я сейчас позвоню своему знакомому врачу из областной психиатрической, он за тобой приедет. У тебя явно нервное расстройство, возможно временное умопомешательство. Девочки, помогите мне связать вашего отца до приезда врача, пока он не сбежал от нас и не наломал дров.

Обе дочери как по команде вскочили и бросились к отцу, но на помощь Милютину пришёл его сын Иван, всё это время молча сидевший за столом, словно неживой, уткнувшись в тарелку. Худенький мальчик встал у сестёр на пути, выставив перед собой столовый нож, словно меч, держа его двумя руками.

— Не пущу, — крикнул он и стал размахивать ножом в разные стороны. — Папа, беги. Беги, папа, я их задержу.

— Ах ты, неблагодарный подкидыш, в тюрьму захотел? — властно прикрикнула на него жена Милютина, всем телом поворотившись в его сторону, — Да я тебя в колонию для малолетних сдам, как только мы от твоего папаши избавимся.

Этих нескольких секунд Милютину хватило, чтобы выскочить из комнаты, забаррикадировав за собой дверь:

— Беги и ты, Иван, — крикнул он сыну из-за двери, — Беги к Пронякину, он тебе скажет, где меня искать.

***

Милютин натянул валенки с обрезанными голенищами, потопал ногами, проверяя, насколько удобно стопа села на подошву. Вышел на крыльцо загородного дома и полной грудью вдохнул чистый воздух, наполненный ароматом хвойного леса. Только здесь он чувствовал себя сейчас в полной безопасности. Весь участок по периметру был обнесён 3-х метровым глухим забором, ворота и калитка заперты изнутри. Ключи только у него. Второй комплект у сына, который должен приехать.

«Сердцем чую, что сумел улизнуть от сестёр», — убеждает сам себя он, припоминая собственное бегство. Вернувшись в дом, Милютин позвонил старому другу, адвокату Орловскому, и подробно рассказал, как жена с дочерями хотят от него избавиться, объявив его сумасшедшим:

— Валера, я не удивлюсь, если они убьют меня. Моя жизнь под угрозой. Я их боюсь. Если со мной что-то случится, знай, что это дело их рук.

На все возражения адвоката о том, что он преувеличивает, Милютин возбуждённо кричал в трубку, что Орловский просто их не знает так хорошо, как он. Не удовлетворившись одним звонком другу, сделал ещё не меньше десятка звонков всем, чьи номера помнил, пока из города не приехал сын с последними новостями о жене и дочерях.

— Говори же, говори! — возбуждённо кричал Милютин, бегая вокруг стола в своём кабинете, — Что они задумали?

— Папа, успокойся, — пытался усадить его сын, но он не давался ему в руки, продолжая кружить по комнате, — Они планируют тебя объявить сумасшедшим. Пока я сидел после твоего бегства в своей комнате, куда меня заперли Марфа с Аглаей, я подслушал, как их мать договаривалась по телефону с какой-то частной медицинской службой. Они организуют твою принудительную госпитализацию, когда она сообщит им точный адрес, где тебя искать.

— Они рано или поздно узнают, что я здесь, — ужаснулся Милютин, схватившись за голову, — Нам нужно срочно отсюда бежать. Срочно! Пойди и посмотри вокруг, пока я буду собираться, не следят ли за нами. Если заметишь что-либо подозрительное, сразу же беги обратно. Если я попаду в их руки, мне не жить. Слышишь меня! Слышишь!

— Папа, успокойся, — замахал руками сын и, выйдя из кабинета, вернулся через минуту со стаканом воды, — Вот, посиди, выпей воды и успокойся. А я пойду и посмотрю, как ты просишь.

Сын Милютина поставил стакан на стол, вышел на крыльцо и, прежде чем пойти осматривать окрестности, ещё раз крикнул в приоткрытую входную дверь, — Папа, выпей воды! Слышишь меня? Выпей воды!

***

Старшина Бездольный человек правдивый и всегда говорит то, что думает. Вот и сейчас, он не постеснялся в выборе слов, когда зашёл в открытую калитку на участок 71, куда его отправили проверить анонимный звонок, поступивший диспетчеру о том, что здесь произошло убийство.

— Ёкарный бабай, етить-колотить, — присвистнул старшина, — Кучеряво живут, ничего не скажешь.

— Да, умеют жить люди, — согласился с ним младший сержант Отченашев, вслед за Бездольным протискиваясь в калитку, — Сразу видно, что деньги здесь водятся. Я слышал, тут одна сотка земли стоит как хорошая машина. А здесь не меньше гектара будет.

— Вот и смотри в оба, — осадил его старшина, — Ничего не трогай без моего ведома. А то потом устанешь объяснительные писать. Мы здесь не корысти ради, а токмо волею пославших нас сюда. У этого хозяина явно есть свой свечной заводик.

— А может и два, — поддакнул начальнику Отченашев, с завистью оглядывая ухоженный газон и разбитые на нём альпийские горки, — Неужели и у богатых бывают проблемы?

— Не то слово, — Бездольный решительным шагом направился к одиноко стоящему дому на участке, — Чем больше денег, тем больше проблем. А теперь заглянем в этот пряничный домик, авось что-нибудь там и найдём.

— Не дай бог, — возразил младший сержант, вслед за старшиной входя в оказавшимся не запертым дом. Через минуту старшина уже звонил в диспетчерскую и докладывал:

— Алло, это 13-ый. У нас здесь труп. Свежий. Прошу выслать следователя с опергруппой.

Мертвец сидел в кресле, запрокинув голову и положив руки на стол. Пока Бездольный разговаривал по телефону, Отченашев осмотрел мёртвого со всех сторон и заметил, что из-под ладони руки торчит клочок бумаги. Он его осторожно вытянул и показал Бездольному. На бумаге было накарябано «меня убили за дело» так, словно это писал ребёнок. Не прерывая телефонного разговора с диспетчером, Бездольный взял у младшего сержанта найденную им записку и смял в комок, засунув в задний карман своих форменных брюк.

— А как же улика? — возразил Отченашев, на что старшина пригрозил ему кулаком и, закончив говорить по телефону, объяснил:

— Нам не нужны улики в деле, которое не имеет перспективы быть раскрытым. Пусть следователь с судмедэкспертом решают, сам он зажмурился или ему помогли. А мы с тобой здесь ничего подозрительного не видели. Мать моя женщина, ты же не Мегре, а я не Шерлок Холмс, в конце концов. О таких делах, что мы расследуем, фильмов не снимают и к наградам не представляют.

***

— Я ведь, Витюня, сызмальства ко всякой работе приучен. Избу срубить — срублю. Печь сложить сумею. Из любой дряни конфету сделаю. Я своё первое предприятие открыл ещё в перестройку, до развала СССР, — надсадно хрипел Пронякин, ударяя себя в грудь, и в тоже самое время услужливо заглядывал снизу вверх в глаза художнику Охальцеву, желая произвести на него самое благоприятное впечатление. — Меня, поэтому, и Серёга Милютин так любил, что у нас с ним схожие судьбы. Все 90-ые под богом ходили, жизнью рисковали. А тут такое. Такое! До сих пор поверить не могу, что его с нами больше нет.

Охальцев, весь округлый и гладкий как тюлень, с седым ёжиком волос и аккуратной шкиперской бородкой, двигал бровями и, время от времени, важно тянул: «Да-а-а-а-с, однако-о-о-о», — послушно подставляя рюмку под очередную порцию коньяка, которым его угощал Пронякин. Наконец, после очередного возгласа Пронякина о том, что он не может поверить, что Милютина с ними нет, Охольцев поскреб бороду и выдавил из себя:

— А я верю, что он мёртв. Слишком много людей желали ему смерти. Ты, Кирилл, не представляешь, скольким он жизнь сломал и скольких бросил на деньги. Если бы я был одним из них, я точно все бы отдал, чтобы отомстить. И здесь уже не вопрос цены, а вопрос принципа.

— Витюня, перед смертью он мне звонил и кричал в трубку, что его хотят убить. Что его жизнь в смертельной опасности. Он был так возбуждён, что не мог связно говорить. А знаешь, кого он подозревал в организации его убийства? — Охальцев пожал плечами и развел руками, жестом предлагая назвать имя. — Свою жену и дочерей! Представляешь?

— Не представляю, — испуганно икнул Охальцев и удивлённо вскинул брови вверх, — Я Марию тысячу лет знаю. Это на неё не похоже. Что угодно, только не убийство. Они с Милютиным, может, и не были идеальной парой, но на убийство она не способна. Чтобы убить, нужно, как минимум, быть способным пойти до конца, пересечь черту. На такое решаются только от отчаяния: те, кому уже нечего терять.

Пронякин загадочно улыбнулся и погрозил Охальцеву пальцем:

— Ты, Витюня, не знаешь самого главного, — тут он выдержал паузу и, налив Охальцеву в рюмку остатки коньяка из графина, медленно протянул, — Он-н-н-н лиши-и-и-и-л и-х-х-х наследства-а-а-а-а. Он всё завещал мне и его приёмному сыну Ивану. Во-о-о-о ка-а-а-а-к!

— Не верю-с, не может быть-с. С чего бы это-с? — выпучил на него от удивления глаза Охальцев.

— Мне об этом сам Милютин сказал. Зачем мне врать, — обижено отшатнулся от него Пронякин, держа в руках пустой графин из-под коньяка. — После похорон огласят завещание, тогда сам узнаешь. Его адвокат Орловский в курсе. Милютин мне сказал, что Марина ему изменяла с самого начала их брака, а дочери не от него.

— Тем хуже для тебя, — выпив коньяк залпом, выдохнула Оъхальцев, — Тем хуже для тебя.

— Это почему же? — удивился Пронякин.

— Все его наследство проклято. Его прокляли давно, лет десять назад, и с тех пор проклятие это не давало ему покоя. Если все его имущество перейдёт к тебе, то значит перейдёт и проклятие. Я бы отказался.

— Ну уж нет, — стукнул Пронякин пустым графином о стол. — Я не из тех, кто верит в суеверия. Гарсон! — привстав, повелительное прикрикнул он официанту, подняв руку, — Ещё триста лучшего коньяка и что-нибудь закусить.

— А ты рисковый, Кирилл, у-у-у-у, — пожав с уважением Пронякину руку, выдохнул Охальцев, предвкушая продолжение застолья. — Совсем как Милютин.