Это было в Одессе

Александр Козачинский

Год 1920-й… Одесса оккупирована англичанами, французами, греками, в городе свирепствуют деникинцы. О жестокой схватке британской и французской контрразведок, готовых на всё, чтобы присвоить себе этот черноморский порт, повествуется в романе «Смерть Анны Ор», написанном Марком Максимом и являющемся ярким примером советской авантюрной прозы двадцатых годов прошлого века. А в широко известной повести «Зеленый фургон» Александра Козачинского рассказывается о борьбе с бандитизмом, захлестнувшим «город у моря» после изгнания из него интервентов и белогвардейцев.

© ООО «Издательство «Вече», 2019

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2019

Сайт издательства www.veche.ru

Смерть Анны Ор

Глава 1

Огромный «роллс-ройс», пятьдесят лошадиных сил, сирена, как медный левиафан, как глотка ископаемого чудовища. Вторая скорость, впереди шофер-китаец, на пассажирском месте мистер Джонс-старший, глава фирмы «Джонс и сын», улица Стренд-Сити, Лондон.

«Роллс-ройс» лавирует между автомобилями, автобусами, омнибусами, трамваями Реджент-стрит, направляясь в Сити. Мистер Джонс-старший покачивается в кресле автомобиля, медленно раскуривает первую трубочку (всего девять утра), отдается одному ему известным мыслям.

Мистеру Джонсу-старшему шестьдесят лет, настоящий возраст для настоящего дельца, для дельца из Сити, когда прошли все колебания юности. Будем откровенны: мистер Джонс-старший — незаурядный хищник. Он плотно сжал узкие губы, трубка в правом углу рта, воротник пальто поднят — свежее утро, с Темзы медленно плывет туман, расползаясь над городом.

«Роллс-ройс», плавно покачиваясь, несет мистера Джонса в Сити, сирена рычит, мистер Джонс-старший думает.

Желтокожий шофер взял курс на Реджент-стрит — зевать нечего, момент, — и попадешь под трамвай или налетишь на автобус. Сирена «роллс-ройса» рявкнула оглушительно, свернув в Пикадилли. И в двух головах, одной впереди на шоферском месте, другой позади на пассажирском — мистера Джонса — несутся обрывки мыслей.

В голове мистера Джонса-старшего:

«…Ллойд-Банк… Африканский хлопок… Вестминстер-Банк… Цейлонский чай… Бюллетень цен чикагской биржи… Националь-Колониаль-Банк… Австралийский сахар… Мельбурн… Канада… Барклайс-Банк… Сбор урожая… Кораблестроительная компания “Джонс и сын”… Фунты стерлингов… Франки… Леи… Пезеты… Доллары… О, доллары!.. Персия… Африка… Австралия… Китай… Радио из Роттердама… Радио из…»

Трубка мистера Джонса крепко прижата желтыми обкуренными зубами.

В голове желтокожего шофера летят обрывки иных мыслей:

«Демонстрация безработных докеров в Ист-Энде… Чье это лицо?.. Сунь Ятсен, конечно… надо свернуть направо, можно налететь… Что касается до Дженни, то она, конечно… Чуть не наскочил… Стачка докеров… Но демобилизованные, во всяком случае… Они прибывают, прибывают…. Чья фамилия Вильямс?.. Этот проклятый “Таймс” сообщ… Автобус с плохим вожатым, черт побери…»

Глаза желтокожего шофера прищурены и устремлены вдаль.

Мысли мистера Джонса-старшего продолжают нестись третьей скоростью, подобные обрывкам облаков:

«…Мисс Кембелл в “Майской ночи”, удивительный оттенок волос, но тридцать лет назад… Брекфест, конечно, но отвратительный кофе, предпочтительней цейлонский чай… С акциями Педл-компани будет слабее, но… Русский лес… а главное, наши запасы кардифского угля…»

Два с половиной миллиона людей, сопровождаемых ревом авто и автобусов, вливаются ежедневно от десяти до трех в Сити, и триста банков находятся в Сити; сотни тысяч людей в пробковых шлемах, с пожелтевшими от знойного солнца лицами шлют радио из Африки, из Австралии, из Индии, с Таити и из других колоний.

К двум с половиной миллионам людей прибавляются еще двое: «роллс-ройс» подкатывает шофера Ли-Ванга и мистера Джонса к подъезду дворца, откуда правит миром династия «Джонс и сын».

Мистер Джонс выходит из автомобиля, на мгновение задерживается на подножке и спрашивает:

— Ванг, сколько времени?

— Десять без пятнадцати, сэр…

— Без десяти двенадцать подадите машину обратно!

— Есть, сэр…

Мистер Джонс-старший входит в вестибюль, сквозь толстые стекла швейцар приветствует мистера Джонса.

«Роллс-ройс» медленно отъезжает, рычит на проскочившего клерка и плавно катится обратно.

В кабинете мистера Джонса тишина храма. Вполголоса секретарь докладывает утреннее радио и выдержки из передовых «Таймс», «Манчестер Гардиан», еще двух-трех газет. Мистер Джонс нажимает кнопку звонка и говорит медленно:

— Попросить мистера Джонса-младшего…

Мистер Джонс-младший: второе издание мистера Джонса-старшего, дополненное и исправленное хоккеем, авиационными состязаниями, бельгийским фронтом… Трубка в левом углу рта в отличие от Джонса-старшего…

Разговор мистеров отрывист и точен, как лента аппарата Морзе:

— Кардиф?..

— Слабее.

— Нефть?

— Неопределенно…

— Перспективы?..

— Забил источник: Баку, тридцать тысяч ведер в сутки…

— Транспорт в России?..

— Разрушен…

— Правительство в Грузии?..

— Есть радио: идут бои по всему побережью. Наш агент в Батуме сообщает…

— Хорошо…

Одно мгновение мистер Джонс-старший молчит: лента Морзе оборвалась. Мистер Джонс-младший сосет трубку, припоминая некоторые подробности, не относящиеся к делу и не имеющие отношения к забившему источнику нефти в Баку.

Затем мистер Джонс-старший говорит:

— Пусть стенографистка запишет распоряжения относительно…

Оба мистера Джонса глядят друг другу в глаза и без слов понимают друг друга…

Затем мистер Джонс опускает голову и читает некоторые бумаги, заботливо положенные перед ним секретарем.

Мистер Джонс-младший выходит из кабинета, отправляется в комнату стенографистки и отдает распоряжение:

— Ко мне в кабинет: работа на полчаса…

Стенографистка, молодая двадцатилетняя мисс, белокурая, голубоглазая, в белой блузке с синим галстуком, слегка краснеет. Карандаш в ее руках дрожит…

В кабинете мистера Джонса-младшего запах трубочного табака, бумаги разбросаны на столе и креслах. Мистер Джонс-младший внимательно глядит на стенографистку и говорит:

— Вы напрасно волнуетесь, мисс Дженни…

Мисс Дженни молчит.

Мистер Джонс-младший говорит с убедительностью всех своих тридцати пяти лет, общественного положения, крепких мускулов игрока в хоккей и участника авиационных состязаний:

— На этот раз действительно срочная работа… А волноваться совершенно нечего… Совершенно нечего, мисс…

И, расхаживая по кабинету, он начинает диктант:

— Срочное предписание агенту Батума: выяснить состояние нефтяных источников, состояние дорог в Грузии, Аджарии, Абхазии, политическую конъюнктуру в связи с происходящими на Востоке событиями.

— Радио из Одессы сообщает…

Мистер Джонс приостанавливается и говорит:

— Не мешало бы все-таки прикрыть дверь в коридор…

Он идет к двери, дым из трубки стелется за ним струей, мисс Дженни низко наклоняется над бумагой…

* * *

Персидский ковер: сто двадцать пять человек повстанцев горного округа, павших за некорректное обращение с агентом фирмы «Джонс и сын» в Тегеране.

Пять зеркал, трельяж, мебель карельской березы: двадцать человек, умерших от переутомления на верфи в Кингстоуне.

Темно-сиреневый капот леди Эдит, тканный тускло-золотыми лотосами и крокодилами: сто человек индусов, осмелившихся поинтересоваться делами управления Индией.

Все остальное не превышает цены пятисот человеческих жизней — недорогая цена за подобранную со вкусом обстановку леди Эдит, дочери известного политического деятеля, одного из лидеров партии консерваторов, имеющего огромное влияние в Британии и колониях лорда Арчибальда Холлстена.

Леди Эдит распахнула темно-лиловый капот, еще раз высунула перед зеркалом язык, внимательно посмотрела на свежий и яркий цвет лица, бегло отметила небольшую родинку на правой щеке и обернулась к горничной:

— Мэри, все готово?

Горничная Мэри: из семьи докеров в Поилере, двадцать три года, белый передник, темные жизнерадостные глаза; первоклассная дрессировка: остальным не интересовались в доме лорда Холлстена.

Мэри подошла ближе, в руках у нее платье леди Эдит, тускло-фиолетового цвета: леди не любит ярких цветов.

Леди Эдит говорит звонким сопрано:

— Мэри, я поеду кататься, погода хорошая. Вызовите автомобиль.

Мэри неслышно уходит, ступая по персидскому ковру. Машина уже стоит у подъезда. Четырехместный открытый «стейвер», шофер-ирландец, рыжий, как сеттер…

Леди Эдит быстро выходит в автомобильном широком пальто, в маленькой шапочке на белокурых волосах. Она становится на ступеньку машины и спрашивает звонко:

— Куда мы поедем, Мак?

— Куда леди прикажет? Погода хорошая, можно по дороге в Кингстон-Хилл…

Но леди Эдит любит езду по самым оживленным улицам Лондона, ей нравится лететь между трамваями и омнибусами, нырять в переулки, вылетать на площади, пугать медной сиреной почтенных мистрис, переходящих улицу, и привлекать, подразнивая, внимание степенных «бобби» — полисменов Его Королевского Величества.

Леди Эдит кивает головой в маленькой шапочке:

— Бонд-стрит…

Шофер отвечает:

— Слушаю, миледи…

Внезапно леди раздумывает ехать на заднем пассажирском месте: она садится рядом с шофером, приводя в ужас швейцара своей экстравагантностью.

«Стейвер № 456987» летит по улицам, угрожая медной сиреной.

Слегка покачиваясь, летят рядом два лица: огненно-рыжее лицо ирландца-шофера с нависшими над козырьком фуражки очками и избалованное, насмешливое, выхоленное лицо белокурой леди Эдит с зеленоватыми блестящими глазами…

* * *

Несколько иная широта и долгота, город Одесса, Дерибасовская улица, угол Екатерининской. На углу греческий солдат с винтовкой через плечо. Несколько поодаль от него — темнокожий сикх, поставлен для охраны уличного движения оккупационными войсками города Одессы. На рейде стоят два крейсера, несколько миноносцев под французскими, английскими и греческими флагами.

Третий дом от угла, кафе Фанкони, традиционное кафе актеров, журналистов, спекулянтов и иностранцев. Переполненное кафе жужжит, как потревоженный улей. Несколько английских офицеров пьют методически кофе. Два солидных грека, по всей видимости, приезжих коммерсанта, совещаются вполголоса.

За угловым столиком компания киноактеров, режиссер Джутич, первый любовник, герой множества мелодрам, гроза сердец машинисток и кассирш, соперник Максимова, Евгений Ленский и самая популярная, самая любимая не только в бывшей Российской империи, теперь представляющей вулкан во время извержения, но и за границей, кинозвезда Анна Ор, чье лицо плавает на сотнях экранов, взятое в первом плане, то улыбаясь, то роняя крупные, как бриллиант в два с половиной карата, слезы, вызванные по предписанию энергичного режиссера Джутича…

Анна Ор сидит, наклонясь, облокотясь рукой в лайковой перчатке на мрамор столика. Джутич говорит ей что-то, и она внимательно слушает, хмуря густые черные брови, потупив известные всему миру бархатистые черные глаза.

Один деникинский офицер говорит другому в углу кафе:

— Говорят, что Анна Ор…

Второй пожимает плечами:

— Почему бы нет?.. У англичан денег много, и они любят русских женщин…

Оба они улыбаются и первый говорит:

— Черт ее побери, она красива! Но она не русская, она одесская еврейка…

— Английскому полковнику нужна красивая женщина… Все остальное неважно…

Ворвавшийся мальчишка-газетчик орет:

— Войска Деникина перешли в наступление!.. Полное замешательство в Москве! Интервью с Милюковым! Прибытие английского крейсера «Адмирабль»!..

Анна Ор, медленно встает:

— Я поговорю о съемке… До свидания, Джутич… Ленский, ты заедешь ко мне?..

Ее провожает глазами все кафе: Анна Ор популярна… Котиковое манто Анны Ор скользит меж столиками, через минуту она сидит на извозчичьей пролетке:

— Пушкинская улица, скорее…

* * *

Тот же город, город Одесса, где на главных улицах, в кафе, банках и конторах лихорадочное оживление, суета, подобная белой горячке, где спекулянты, офицеры, черные войска, англичане, французы, греки смешались вместе, где на окраинах, на фабричных окраинах царит мертвая тишина, прерываемая иногда отдельными отрывистыми выстрелами, где люди в синих блузах, в оборванных, истасканных шинелях без погон ходят оглядываясь, как затравленные волки, где даже фабричные гудки воют хрипло и как бы испуганно, где мечутся за ставнями маленьких убогих домиков умирающие от сыпного тифа дети, дети, лишенные молока и ухода… Тот же город, другая улица, помещение английской комендатуры…

Британский комендант города Одессы, полковник Гаввард, раскуривает первую за день трубку, слушает доклад старшего помощника:

— Пойманы пятеро с поличным…

Полковник Гаввард интересуется:

— С поличным?

— Да, сэр. Две женщины, трое мужчин. При них найдены гранаты, браунинги…

Полковник Гаввард прерывает помощника коротким жестом:

— Довольно… Ликвидировать…

Помощник продолжает доклад:

— Задержаны еще трое: одна женщина, двое мужчин. При них найдены напечатанные на гектографе воззвания, затем…

Короткий вопрос полковника Гавварда:

— Оружие?..

— Никакого…

— Передать русскому командованию.

— Контрразведке, сэр?

— Да…

Затем полковник Гаввард медленно говорит:

— Стильби, «Адмирабль» прибывает сегодня. Вызвать ко мне командира…

— Будет исполнено, сэр.

Восемь человек выводят из здания комендатуры английские солдаты оккупационных частей. Пять человек ведут за город. Трое поступают в распоряжение русской контрразведки, деникинских офицеров…

Майор Стильби закуривает папиросу и говорит сержанту:

— И те пятеро… И эти трое… Участь одна, сержант…

Сержант кивает головой и говорит заученно:

— Да, сэр…

Пять трупов лежат за городом… Три человека, живые трупы доставляются в контрразведку деникинцев: одна женщина и двое мужчин… Поручик в золотых шевронах, с хлыстом в руке долго смотрит на женщину: она молода, бледна, на иссиня-черных волосах легкая косынка… Поручик говорит:

— Иванов, женщину отдельно, в комнату № 19… Этих…

Он машет хлыстом…

Участь двоих решена…

Женщина остается в живых. До тех пор… пока.

Словом, ее уводят в комнату № 19…

* * *

В порту Константинополя множество судов сгрудились вместе. Белый итальянский крейсер рядом с французской канонеркой, несколько английских крейсеров и миноносцев, среди них быстроходный «Адмирабль».

Радио-каюта «Адмирабль» находится на корме, радиотелеграфист в наушниках внимательно слушает скребущие звуки и записывает карандашом… Через три минуты вестовой передает радиодепешу командиру Томсону; лицо Томсона хмурится, гладко выбритое лицо английского моряка… Радио гласит:

«Приказ адмиралтейства идти на всех парах порт Одесса, стать на рейде. В распоряжение британского командования. Подпись».

Артур Томсон медленно встает, он выше среднего роста; прекрасно сложен, его серые глаза немного задумчивы, далеко в Шотландии мистера Артура Томсона ждет невеста…

Командир крейсера «Адмирабль» Артур Томсон отдает приказ:

— Вызвать отпущенных на берег. Разводить пары… Точное направление по выходе в открытое море…

Судовой механик быстро проходит по спардеку. Склянки бьют медленно и раздумчиво, и на борту «Адмирабль» поднимается обычная перед отплытием суета.

Командир Томсон неподвижно сидит в каюте и изучает карту берегов Черного моря. На полу каюты лежит небрежно брошенный томик стихов Редиарда Киплинга: командир Томсон в свободное время любит заниматься литературой…

* * *

Почти в то же самое время представитель деникинского командования в Константинополе запрашивает британскую комендатуру:

— Не отходит ли какое-нибудь британское судно в направлении Одессы?

— Возможно.

— Нельзя ли воспользоваться любезностью командования для отправки этим судном офицера, агента русской…

Голос из комендантства, говорящий по телефону, перебивает:

— То есть деникинской?

— Да. Для отправки в Одессу крайне важного агента, поручика Сергея Казарина…

Разрешение английского командования дается… Крейсер «Адмирабль» приобретает пассажира в форме гусарского поручика, среднего роста, с острыми, серыми, внимательными глазами, с гладко причесанными смолисто-черными волосами и спокойным неторопливым голосом.

Поручик Казарин щелкает шпорами, представляясь командиру Томсону:

— Казарин, поручик гусарского полка имени Его Величества…

Артур Томсон снисходительно качает головой:

— Вам отведена каюта, мистер Казарин.

* * *

Лорд Холлстен, лидер консерваторов, на заседании парламента задает вопрос:

— Правда ли, что британские войска несут сторожевую службу на Черноморском побережье, в то время как русские добровольческие войска отведены на отдых и для переформирования?

Ему отвечает товарищ министра иностранных дел: он заявляет, что, согласно сообщению Министерства военных дел, британские войска не несут сторожевой службы на черноморском побережье и находятся на Ближнем Востоке исключительно для охраны британских интересов на Черноморском побережье.

Лорд Холлстен складывает бумаги в портфель и собирается уходить. Он высокого роста, седой, гладко выбритый. Его партия, партия консерваторов, имеет некоторые основания быть недовольной правительством Ллойд Джорджа…^[1]

Лорд Холлстен покидает здание парламента ровно в пять часов пополудни для того, чтобы присутствовать на совещании лидеров по некоторым вопросам, не терпящим отлагательств.

* * *

Почти в то же самое время в лазарете, находящемся недалеко от Трафальгар-сквера, в лазарете, устроенном специально для офицеров колониальных войск, раненных на Западном фронте, в лазарете, в котором находится триста кроватей и на них триста жертв последних заключительных боев, последней схватки германского и союзного империализма — в это же самое время сестра милосердия мисс Дуглас, дочь полковника Дугласа, обходила кровати больных, проверяя температуру.

У одной из кроватей она остановилась и с мягкой улыбкой спросила:

— Сегодня лучше?

Умирающий от туберкулеза, полученного в окопах Бельгии, индусский офицер, уроженец Горного округа Пенджаба, посмотрел на мисс Дуглас блестящими глазами:

— Температура ниже, — сказал он хриплым голосом.

Его английский язык носил только чуть заметные следы гортанного наречия Пенджаба.

— Вы поправитесь, — сказала мисс, кивая головой в белоснежной косынке. — Вы поправитесь и еще долго будете служить британской короне. Потому что мы победили, мистер Абиндра, мы сломили германский воинственный дух и отныне мир воцарится…

Она замолчала, потому что легкая улыбка скользнула по бледному лицу индуса.

— Вы не верите в это, лейтенант Абиндра?

— Я верю, — сказал лейтенант Абиндра, — я верю, но до этого еще далеко…

Он закрыл глаза, утомленный беседой.

Сестра милосердия поправила подушку, одернула одеяло и неслышно вышла из палаты.

Проходя по коридору, она подумала:

— С его точки зрения… Конечно, он не дождется этого, его часы сочтены. Бедный Абиндра!

Мисс Дуглас искренне пожалела его, этого индуса с матовым цветом лица и тускло-черными пристальными глазами. Мисс Дуглас читала Рабиндраната Тагора и созвучие в именах внушало ей симпатию к индусу…

В дежурной комнате мисс Дуглас спросила врача:

— Как вы находите Абиндру, лейтенанта колониальных войск?

— Умрет к утру, — ответил врач, просматривая бюллетени, — правого легкого нет, а левое…

Он пожал плечами.

* * *

За закрытыми глазами индуса Абиндры, должно быть, пробегали видения, может быть, это были картины боев на Западном фронте, на полях Бельгии, где сыновья Непала и Пенджаба сражались во имя британского империализма, поддерживаемые танками, эскадрами аэропланов и тяжелыми орудиями. Может быть, это были картины Индии, солнца Пенджаба, гортанных слов родного наречия, смуглых, как шоколад, девушек…

Мягкая улыбка блуждала по лицу лейтенанта колониальных войск Абиндры, умиравшего в лазарете на Трафальгар-сквер. Эта мягкая, почти безвольная улыбка застыла на его лице, и мисс Дуглас, наклонившись над ним, тихо сказала:

— Кончено…

Два ирландца-санитара вынесли тело лейтенанта Абиндры в покойницкую, мисс Дуглас доложила главному врачу. В книге лазарета против имени лейтенанта Абиндры появилась пометка: «Скончался в 8 ч. 10 минут вечера. Уроженец Пенджаба. Поражение правого легкого… Вступил в лазарет 20 декабря 1918 г., выбыл 15 февраля 1919 г.»

Внизу стояли подписи палатной сестры мисс Дуглас и главного врача.

* * *

Людей, никогда не видевших друг друга, людей, живших в разных широтах, занимавшихся разной деятельностью и принадлежавших к разным социальным слоям и разным национальностям, никогда не помышлявших о событиях, происшедших за краткий промежуток времени, секунду для Истории, за один год, этих разнообразных людей связал в один клубок, спутал, стасовал, как опытный фокусник тасует карты, 1919 год. Этот год принадлежал к той эпохе, которая в истории человечества будет отмечена красными пылающими буквами.

Эти несколько людей действовали на фоне разгневанного океана человеческих существований, на фоне миллионов людей, приведенных в движение на Востоке, Севере, Юге и Западе. Миллионы людей легли на полях Бельгии, на Карпатах, в Польше и Галиции, в Африке на берегах озера Танганьики, на берегах Конго, на берегах Тихого океана, на берегах Черного моря, в горах Кавказа и в долинах Средней Европы, миллионы трупов украсили поля небывалых битв во славу мирового капитализма, во имя владык из Сити, из Нью-Йорка, биржи в Чикаго, улиц миллиардеров и Версаля и Даунинг-стрит.

Миллионы людей подняли красные знамена на Востоке… Миллионы людей на Западе выжидательно стояли под ружьем на недавних нолях битв. И весь мир — от Шанхая до Лондона, от Сан-Франциско до Стокгольма, от Владивостока до Одессы, от Калькутты до Бухары — представлял собой зрелище вулкана, находящегося в начале извержения…

Изворотливые мозги дипломатов с Даунинг-стрит в Лондоне и социал-демократов Его Британского Величества, давших безмолвное согласие на мировую бойню, и трех десятков преступников, сидевших в Версале в исторические дни 1919 года, и хищные инстинкты капиталистов всех бирж от Сити до Чикаго — напрягали все силы для того, чтобы покончить с результатами вызванной ими бойни и для того, чтобы бросить все силы на подавление того, что повергало их в трепет, что искрами радио за подписью — Чичерин — не давало их процентным бумагам расти спокойно на биржах…

Английские и французские крейсера в Одессе, Батуме, в Черном и Балтийском морях, греческие, английские, французские десантные отряды и черные войска — все было брошено для «спасения цивилизации», жалкий предлог, стертое клише желтой прессы, придуманное для обывательских мозгов всего мира…

Лидер консерваторов лорд Арчибальд Холлстен, его дочь леди Эдит Холлстен, умирающий в лазарете индусский офицер Абиндра, сестра милосердия мисс Дуглас, командир крейсера «Адмирабль» Артур Томсон, киноактриса Анна Ор, режиссер Джутич, офицер гусарского полка Сергей Казарин, странный человек, совершивший много загадочных поступков, ничем внешне не оправданных, шофер лорда Холлстена китаец Ли-Ванг, и миллионы, миллионы восставших людей, миллионы людей в простой солдатской форме — таковы герои этой книги.

Глава 2

Мистер Джонс-старший вызвал звонком телефона мистера Джонса-младшего. Оба мистера Джонса, династия «Джонс и сын», правящая миром из Сити, беседовали полчаса вполголоса, наклонив друг к другу головы с трубками в правом и левом углах губ. Затем мистер Джонс-старший сказал коротко:

— Ол райт…

Его седая голова кивнула удовлетворенно. Мистер Джонс-младший удалился, насвистывая «Типперери».

Ровно в час дня «роллс-ройс» подкатил к подъезду дворца торговли в Сити, и китаец-шофер получил из уст мистера Джонса-старшего короткое приказание:

— Сент-Джемс-стрит.

Шофер Ли-Ванг хорошо знал адрес: Карлтон-клуб, в котором встречались самые крупные дельцы из Сити и члены партии консерваторов. В этот клуб очень часто ездил мистер Джонс-старший, и шофер повез его туда со всей возможной быстротой. Через двадцать минут «роллс-ройс» подкатил мистера Джонса к клубу.

Огромные кресла, как бы предназначенные для великанов, кресла клуба, приютили мистера Джонса и лорда Холлстена. Частная беседа, подкрепленная дымом сигар и крепкими виски-сода, продолжалась около часа.

Лорд Холлстен согласился с некоторыми доводами мистера Джонса. Он сказал медленно, раздумывая:

— Нет сомнения в том, что вы правы. Ваш голос — голос Сити и… Но Версаль — настолько сложная операция…

Лорд Холлстен сделал паузу:

— Именно — операция… Мы должны быть крайне осторожны. Не забывайте, что этот Вильсон^[2] — при всем нашем уважении к союзнику — этот Вильсон загонял мистера Ллойд Джорджа до полного бессилия. С ним очень трудно… Этот человек почти не принимает во внимание интересов британской торговли. Он стоит на основе своих знаменитых пунктов…

Лорд Холлстен сделал еще одну паузу:

— Как… как статуя Нельсона в Трафальгар-сквере. Совершенно недвижимо и не высказывает никакого намерения сдвинуться с места…

Мистер Джонс-старший вынул на мгновение сигару изо рта и сказал с возмущением:

— Он старый ханжа, этот Вильсон, и я…

Лорд Холлстен прервал его вполне корректно, как бы заканчивая мысль великого дельца из Сити:

— И вы, конечно, протестуете против этого со всей энергией, мистер Джонс… Но не забывайте, что весь мир… о, ну, за небольшим исключением, слушает этого старого ханжу. Во всяком случае, мы примем все меры и тогда…

Беседа лорда Холлстена и мистера Джонса продолжалась еще двадцать минут. Затем совершенно обычным тоном мистер Джонс сказал:

— Мабель Ли в новом обозрении восхитительна… Вы не находите, милорд?

Милорд был согласен с уважаемым мистером Джонсом. Затем два автомобиля понеслись в противоположные стороны: один в Сити, другой на Даунинг-стрит.

Лорд Холлстен не терял времени даром: политика была профессией лорда Холлстена, и он занимался этой хлопотливой и не совсем чистоплотной профессией тридцать пять лет. Поэтому лорд Холлстен принял некоторые меры, быстро сказавшиеся на другом берегу Ла-Манша, на другой день, 24 января, в Версале, где шло заседание конференции…

В этот день неутомимый в своем ханжестве, похожий на буксующий на невыгодной почве конференции автомобиль, Вудро Вильсон поставил резко вопрос о мандатах. Этот вопрос о мандатах и включении Лиги Наций в мирный договор немедленно вызвал контрплан Ллойд Джорджа, Клемансо^[3] и Соннино^[4]. Этот контрплан был поддержан еще и дипломатическим курьером, доложившим кое-какие взгляды лорда Холлстена и краткое его письмо мистеру Ллойд Джорджу.

И мистер Ллойд Джордж решился…

Он противопоставил эффектный спектакль проповедям мистера Вудро Вильсона, поставил его так, как ни один искуснейший режиссер не смог бы поставить, снабдил его такими мизансценами, которые не придумал бы даже Рейнгардт.

Несколько человек, сидевшие за двойными дверьми Министерства иностранных дел в Версале, решали вопрос о судьбе миллионов людей, об островах Тихого океана, о Китае, о разделе старой империи оттоманов, о Турции…

И ввиду этого в секретный протокол по настоянию Ллойд Джорджа было внесено постановление:

— Генеральный секретариат конференции предлагает всем державам, претендующим на территории, представить свои требования в десятидневный срок, в письменной форме…

И в этот момент начался спектакль мистера Ллойд Джорджа.

В зал конференции в полной парадной форме вступили министры-президенты британских колоний. Они шли небольшой группой, встреченные изумлением участников конференции: мистер Массей, министр-президент Новой Зеландии, огромного роста, с шевелюрой Бетховена, за ним шел генерал Смутс, Южная Африка, в форме генерал-лейтенанта британской армии, за этими двумя семенил Гюгс, министр-президент Австралии, маленький старичок с трубкой у уха (он был глух), и мистер Борден, министр-президент Канады, «самый красивый мужчина мирной конференции», по отзывам парижских дипломатических дам.

Месье Клемансо встретил их словами приветствия, которые были, однако, произнесены сухим тоном.

И представители колоний официально заявили свои притязания на германские владения, мотивируя это тем, что колонии были завоеваны колониальными войсками. Мистер Ллойд Джордж, откинув назад седые волосы, торжественно заявил:

— От имени всей Британской империи я позволю себе заявить, что самым решительным образом протестую против возвращения этих колоний Германии.

Спектакль имел большой художественный успех. Что касается до материального, то мистер Ллойд Джордж был им также доволен: проповедник Вудро Вильсон был отброшен на место — притязаниями всех британских колоний…

И когда заседание кончилось и еще один секретный протокол прибавился к груде документов, устанавливающих для истории огромное преступление, совершенное перед лицом всего мира в Версале, мистер Ллойд Джордж обменялся двумя фразами с месье Клемансо, с «тигром» Клемансо:

— Относительно Ближнего Востока и побережья Черного моря, я думаю…

Месье Клемансо озабоченно сказал:

— Это сложный вопрос…

В глазах Ллойд Джорджа мелькнул огонек:

— Очень сложный… И поэтому….

Они поняли друг друга… И кивнули оба головами, начиненными планами так густо, как не всегда пирог любого французского и британского рабочего бывает начинен горохом.

Лорд Холлстен в тот же день получил срочное донесение, посланное на аэроплане.

Он внимательно прочел и кивнул головой. Мистер Джонс-старший несколько минут сидел, обдумывая что-то. Затем он коротко сказал в телефонную трубку:

— Прислать сюда Вельса…

С Вельсом, коренастым лондонцем, специалистом по вопросам нефти и торговли с Ближним Востоком, у мистера Джонса произошел короткий, но значительный диалог.

— Садитесь, — сказал коротко мистер Джонс-старший.

Вельс сел, не спуская глаз с великого дельца, с короля Сити.

Мистер Джонс сказал раздельно:

— Вельс, интересы британской торговли требуют вашего присутствия на Ближнем Востоке…

— Слушаю, сэр…

— Ваше мнение о нашей заинтересованности в портах Черного моря?

Вельс сделал короткий доклад. Его слова пестрели именами экономистов, он считал, что Британия крайне заинтересована в рынках Ближнего Востока, в частности, в портах Черного моря, но что в результате происшедшей совместной оккупации некоторых центров Британии придется считаться с сильной конкуренцией одной державы, которая…

Мистер Джонс кивнул головой:

— Вы можете не стесняться: Франция… И вот поэтому-то, Вельс, соединенные банки Сити в моем лице и посылают вас туда. Мы снабдим вас достаточно вескими документами для того, чтобы вы могли оперировать свободно.

Мистер Джонс-старший воткнул трубку в правый угол рта:

— Некоторые сведения, полученные нами из Версаля, говорят о том, что в результате интересы двух победивших держав расходятся. Вернее, они сталкиваются на побережье Черного моря. И, конечно, мы должны победить. Это строго секретное дело, Вельс, помните, потому что, если…

Он поглядел пристально в глаза Вельса:

— Если это станет известным — будет огромный политический скандал. Окажется, что союзные державы роют друг другу могилу на берегу Черного моря…

Пауза.

Затем мистер Джонс добавил:

— Конечно, агенты противной стороны, агенты Франции употребят все усилия для того, чтобы взять верх. Но Сити дает все полномочия действовать быстро и решительно. Средства — неограниченны… Документы, дающие вам директивы возмещать денежно заинтересованных лиц, в том числе командование Добровольческой армии на юге России — вы получите сегодня. Кроме того, вы должны употребить все усилия, чтобы Гражданская война продолжалась на юге России до тех пор, пока страна окончательно не истощится и ее можно будет взять голыми руками… Мы откровенны с вами, вы понимаете?

— Я понимаю, — сказал Вельс.

— Поддерживайте зеленых против белых, белых против зеленых…

Мистер Вельс, экономист, спросил:

— А красные?

Лицо мистера Джонса побагровело:

— С ними мы справимся впоследствии! Одним словом, Вельс, действуйте… Все письма и документы получите сегодня. Завтра вы выедете…

— Слушаю, сэр…

И мистер Вельс, экономист и агент банков из Сити, выехал на Ближний Восток с небольшим багажом, заключавшим некоторые документы и значительное количество британской и американской валюты. Мистер Вельс ехал на Ближний Восток с большими полномочиями и снабженный некоторыми документами, которые, будучи опубликованными, могли бы произвести фурор, нечто вроде политического землетрясения. Но эти документы находились в опытных руках Вельса и ни редакции газет, ни миллионы рабочих Англии и Франции не знали, что находится в обыкновенном портфеле агента банков из Сити, человека обыкновенной деловой наружности, совершенно такого же, как и те два с половиной миллиона людей, которые ежедневно посещают Сити.

Глава 3

Три юпитера бросали сверкающий, неживой, как бы взятый напрокат с другой планеты свет: в ателье шла съемка с участием любимцев экрана — кинозвезд Ленского и Анны Ор. Режиссер Джутич в темных очках со встрепанными волосами, похожий на помесь германского ученого и индусского жреца, кричал хриплым голосом:

— Анна, изобразите страдание! Ленский, вы похожи скорее на маклера от Робина, а не на пожирателя сердец!..

Внезапно он схватился за голову и застонал:

— Это, по-вашему, княжеская гостиная?.. Они убьют меня, они меня…

Юпитеры погасли одновременно. Оператор, оставив ручку аппарата, сказал, почесывая переносицу:

— Накрутил двести. Больше не буду: пленки мало.

Джутич закричал ему остервенело:

— Я здесь режиссер и ответственен за пленку! К черту, требую дисциплины…

Немного тише он сказал:

— Начните сцену с начала. Юпитера, свет! Анна, первым планом, Ленский вправо, изобразите равнодушие. Начинаем!..

Хладнокровный оператор завертел ручку, юпитеры бросили снопы яркого света на Анну Ор, заученно поднявшую кверху глаза, и на Ленского, попытавшегося изобразить каменное равнодушие на густо загримированном лице.

Джутич внимательно следил за ними. Ручка аппарата вертелась, юпитеры потрескивали…

Трое статистов в костюмах «великосветских молодых людей» и взятых напрокат фраках, стоя за аппаратом, переговаривались вполголоса:

— Сегодня прибыл еще один английский крейсер. Видел?

— Видел. Что из этого толку? Я знаю, что…

Джутич заорал на них:

— К аппарату, черт бы вас побрал!

Вошедший мальчик сказал:

— Мадам Ор к телефону. Срочно!

Джутич огрызнулся:

— Пошел вон! Некогда…

Анна Ор сказала, не поворачивая головы и не меняя выражения лица обманутой женщины:

— Джутич, я пойду: может быть, дело. Прекратите съемку.

Оператор снова перестал вертеть. Джутич сказал, махнув рукой:

— Это драма? Это «Звезды огненные»? Если бы германские режиссеры это видели — они бы сошли с ума в короткий срок. Да! Идите к телефону, вас ждет любовник, черт бы меня побрал!..

Набрасывая на плечи на ходу свое котиковое манто, Анна Ор сказала быстро:

— Это не ваше дело. Приступите к следующей сцене…

Джутич проводил ее ненавидящим взглядом. Затем он снова надел очки и приказал:

— Следующую сцену: дочь садовника. Где дочь садовника, какого черта вы оделись швейцарской пейзанкой? Я от вас разрыв сердца получу! К аппарату, оператор, вертите. Все равно, не отвечаю за картину, это не фильма, а этнографический музей… К черту!..

Анна Ор взяла трубку телефона и сказала своим мягким, немного глухим контральто:

— Слушаю…

…

— Да…

…

— Я занята на съемке… Но я очень занята!

…

— Хорошо. Через час.

Она положила трубку и вернулась в ателье. Джутич сказал, стараясь быть ироническим:

— Вы свободны?

Бархатные черные глаза киноактрисы смерили его с ног до головы:

— На один час. Затем я уезжаю…

Рука Джутича безнадежно повисла в воздухе. Затем его хриплый голос отдал приказание:

— Дочь садовника, отойдите!.. Оператор — первый план: Ленский и Анна — равнодушный поцелуй, зайдите слева, я вам говорю, пленка даром не дается…

Через полчаса совершенно измученный и охрипший Джутич сказал:

— На завтра съемка четвертой части: прошу быть вовремя. Это касается всех. Иначе я вынужден буду вместо экранной звезды пригласить чистую светлую девушку с Дерибасовской. Понимаете?

Анна сказала Ленскому, смеясь заглушенным и дразнящим смехом:

— Джутич остервенел надолго: до конца съемки. Джутич, перестань, вечером в кружке будешь?

Джутич ничего не ответил, и она, быстро снова рассмеявшись, вышла.

Лицо Анны Ор, неправильное, смуглое лицо с яркими губами, внезапно стало серьезным, когда она уселась на извозчичью пролетку. Дав адрес, она откинулась и рассеянно стала глядеть по сторонам. Дважды она ответила на поклоны встречных и улыбнулась третьему… Извозчик подъехал к подъезду гостиницы «Европейская», где Анна Ор занимала номер в бельэтаже.

Швейцар сообщил, почтительно, понизив голос:

— Вас ждут…

Анна Ор сказала со своей обычной манерой, слегка кивнув головой:

— Хорошо.

Она быстро поднялась по лестнице и вошла в номер.

Сидевший на диване полковник Гаввард поднялся:

— Я жду вас десять минут…

— Я не могла раньше: съемка. Сегодня холодно…

Ее голос звучал иначе: это был голос нерешительности, сплавленной с боязнью…

Полковник Гаввард помог ей снять манто, аккуратно повесил его и сообщил:

— У меня срочное дело.

Он говорил по-русски свободно, только слишком твердо выговаривая некоторые слоги.

Анна Ор села в кресло и подняла на него глаза, немного покрасневшие от света юпитеров и грима:

— Я к вашим услугам…

Мистер Гаввард слегка наклонился к ней:

— Я должен вам сообщить, что сегодня ночью случилась крайне неприятная, крайне тяжелая история, о которой я и хочу рассказать вам…

— О, — сказала Анна Ор.

В ее голосе прозвучало беспокойство.

— Гостиница «Бристоль» находится на Пушкинской улице…

— Я знаю эту гостиницу. Я в ней жила в прошлом.

— Это неважно… В этой гостинице остановился прибывший с крайне важными поручениями из Лондона мистер Вельс. Он прибыл в пятницу вечером. В субботу, вчера…

— Вчера, — механически повторила Анна Ор.

— В субботу, вчера, его нашли мертвым в отеле, он был задушен и…

Побледневшая Анна Ор переспросила:

— И…

— И некоторые документы, которые… Одним словом, некоторые бумаги пропали.

Полковник Гаввард повторил сухо:

— Пропали.

Анна Ор спросила тихо:

— Это был грабеж?

— Разумеется. Но не денежный, потому что денег у мистера Вельса имелась ограниченная сумма… Таким образом — это грабеж не денежный. Это политический грабеж.

Они с минуту помолчали. Затем полковник Гаввард сказал вполголоса:

— Это дело будет поручено вам.

Смуглое лицо Анны Ор побледнело.

Она спросила:

— Большевики?..

Мистер Гаввард сказал задумчиво:

— Этого я не знаю. Но некоторые данные говорят о том, что это не были большевики. Вот почему…

Его взгляд скользнул по двери, и он снова понизил голос:

— Дело в том, что у нас есть сведения…

Полковник Гаввард пристально посмотрел на Анну Ор:

— Как ответственному агенту — я должен сообщить вам некоторые подробности…

Анна Ор кивнула головой.

— Дело в том, что французская контрразведка очень заинтересована в том, чтобы…

— Я понимаю, — сказала Анна Ор.

— Вот видите, мисс…

Полковник Гаввард был очень занят своими мыслями и поэтому назвал Анну Ор мисс.

— Вот видите, мисс, мне лично… это, конечно, ни на чем не основано… мне лично кажется, что этот грабеж совершен не без ведома французов, потому что документы, украденные из номера убитого мистера Вельса, очень пригодились бы французскому правительству на Версальской конференции в качестве компрометирующих нас, британцев, документов. И считая…

Полковник Гаввард сухо поклонился:

— И считая вас наиболее подходящим агентом — я поручаю это дело вам. Я считаю…

Анна Ор сказала медленно, ее голос немного дрожал:

— Значит… значит…

Полковник Гаввард кивнул головой:

— Да. Это будет вам оплачено особо, как важное дело. Дело, несомненно, большой трудности…

Она сказала с трудом:

— Я обязана это сделать… Я обязана…

Мистер Гаввард посмотрел на киноактрису и сухо ответил:

— Мне… нам хотелось бы, чтобы это было проведено в кратчайший срок.

Через десять минут полковник Гаввард, уходя от Анны Ор, кратко сказал в коридоре поджидавшему его ординарцу:

— Обратно, в комендатуру.

Анна Ор осталась одна в номере. Она автоматически подошла к зеркалу, поправила густые, иссиня-черные волосы. Затем несколько раз прошлась из угла в угол. И внезапно бросилась ничком на постель. Она пролежала на постели совершенно неподвижно в течение двух часов и только плечи ее изредка вздрагивали…

И когда Ленский, киноактер, постучал в дверь, он не узнал голос Анны Ор:

— Кто там?

— Анна, к тебе можно?

— Можно, — сказала Анна Ор, приподнимаясь. Ее лицо было бледно и черные глаза воспалены.

Ленский вошел и моментально схватил зорким взглядом бледность актрисы:

— Нездоровится? Неприятность? — быстро спросил он.

Она подняла на него глаза и покачала головой:

— Нет… Немного глаза разболелись от света юпитеров… Ты оттуда?

Он присел на кровать и обнял ее:

— У тебя, правда, никаких неприятностей?

Она снова покачала отрицательно головой.

Затем, после нескольких поцелуев, на этот раз не кинематографических, Анна Ор сказала тихо:

— Женя, уедем отсюда…

Ленский сказал с улыбкой:

— Как только закончим «Звезды огненные». Я увезу мою Ню в Италию, нам выдадут паспорта, мне обещали… Ставни можно закрыть?

Тоска прозвучала в голосе Анны Ор, когда она сказала тихо и покорно:

— Можно…

* * *

Перед полковником Гаввардом стоял человек ничем не замечательной внешности. Его можно было бы принять за крупье клубной рулетки или маклера от Робина, если бы не странный, пристальный и настойчивый взгляд, который притягивал внимание. Жидкие волосы этого человека были тщательно причесаны, разделены аккуратным пробором.

Мистер Гаввард сухо и корректно сказал:

— Я слушаю ваше дело…

Быстро и совершенно по-воровски человек сказал:

— Нас никто не слышит?

Полковник Гаввард ответил с достоинством британца:

— В здании британской комендатуры можно говорить, не боясь. Я вас слушаю.

Пристальный взгляд человека снова обежал всю комнату и снова остановился на полковнике Гавварде:

— Я могу сообщить некоторые подробности о мистере Вельсе…

Мистер Гаввард пытался изучить неизвестного посетителя. Это ему не удалось. С некоторой досадой он сказал:

— Я вас слушаю.

— Мистер Вельс был убит в субботу…

— Вчера, — сухо подтвердил полковник.

— Некоторые вещи, бывшие с мистером Вельсом, пропали…

— Об этом мне ничего не известно, — осторожно сказал полковник Гаввард.

— Я понимаю: газетам даже запрещено сообщать об этом убийстве. Но я знаю некоторые подробности…

Неожиданный вопрос заставил его вздрогнуть:

— Кто вы, собственно, такой?

Но он оправился быстро и, поклонившись, сказал:

— Старший конторщик гостиницы «Бристоль».

— А… — сказал полковник Гаввард.

Он сделал жест рукой по направлению двери:

— Пройдите сюда. Мы поговорим там…

Через полчаса полковник Гаввард, пропуская вперед конторщика гостиницы Бристоль, сказал ему с обычной своей суховатой манерой:

— Мы оплатим вам полностью, если ваши показания подтвердятся. До тех пор вы можете не являться.

Не ответив на поклон конторщика, полковник Гаввард вызвал помощника:

— Стильби, справка в контрразведке об этом…

Он протянул помощнику бумажку.

Затем полковник Гаввард закурил папироску. История с убийством Вельса была ему крайне неприятна. Это, во-первых, была неприятность по службе: он, комендант оккупированного города, был, в сущности, ответственен за то, что в городе был убит чиновник британского министерства, прибывший с ответственным поручением. Во-вторых — эти документы…

По лицу полковника Гавварда пробежала гримаса. Затем оно стало снова холодным и корректным: помощник вернулся. Он доложил вполголоса полковнику Гавварду.

Полковник с минуту подумал. Затем сказал:

— Стильби, арестовать этого человека немедленно. Согласовать с контрразведкой. И никакого шума. Понимаете?..

Стильби сказал:

— Слушаю, сэр…

Он вышел. Полковник Гаввард проводил его взглядом, бросил папиросу и сказал:

— Служба в Индии — десять лет. Фронт — три года. И все это на карту из-за этого…

Полковник Гаввард стиснул зубы:

— Проклятая страна: хуже Пенджаба!

Вошедший ординарец сказал:

— Командир Томсон с «Адмирабль»…

— Пропустить.

И полковник Гаввард поднялся навстречу Томсону:

— Артур, мне приятно встретить старого товарища. Вы помните Калькутту?

— Рад видеть, Гаввард… Как дела?

— «Адмирабль» на рейде?

— Да.

— Кто-нибудь прибыл?

— Один русский офицер.

— Мы пройдем ко мне. Сюда, направо…

Следуя за Гаввардом, командир Томсон сказал:

— Чертовски скучный, кажется, город, Гаввард?

Не оборачиваясь, полковник Гаввард сказал:

— Проклятый город: хуже Пенджаба… Кофе готов!

Глава 4

Люди, действовавшие от имени Британии и Франции на побережье Черного моря в 1920 году, были подобны человеку, употребляющему все усилия для того, чтобы заткнуть носовым платком кратер вулкана и приостановить извержение. Этим людям дано было задание всеми усилиями, доступными им, держаться на этом побережье, и они делали это.

Они поддерживали добровольческое командование, своры офицеров бывшей императорской армии, хорошо зная, что это банды привилегированных убийц. Они поддерживали зеленое движение, стан дезертиров, действовавших в окрестностях городов, и только в тот момент, когда эти банды угрожали городам, принимали некоторые меры. Германские войска получили разрешение возвратиться на родину с оружием в руках в том случае, если они разобьют угрожавшие городу банды зеленых.

Цветные войска, британские, греческие и французские войсковые части несли сторожевую службу в городе. И все эти люди ходили по поверхности бурлящего и готовящегося к извержению вулкана, по тонкой искусственной поверхности, под которой уже гудело, содрогалось и готовилось извержение. Ибо рабочие массы оккупированного района уже поняли, что только вооруженным восстанием можно избавиться от той накипи спекулянтов, оккупантов, офицеров, тысяч и тысяч паразитов, облепивших Одессу, как моллюски облепляют корму погрузившегося в воду корабля…

Город, центр города, жил в горячечном состоянии. Балы, маскарады, ночные кабаре, десятки клубов, театры легкого жанра, иностранцы, прокучивающие удесятеренные ставки жалованья в оккупированной местности, разжиревшие на трупах спекулянты, тысячи дельцов, сотни шпионов и десятки трупов, нараставшие на улицах за ночь, как жуткая плесень… Кем были эти убитые ночью люди — трудно было разгадать.

Но каждое утро на улицах находили десятки трупов.

Предместья города, рабочие районы молчали, контрразведка Деникина действовала здесь вовсю, почти в каждой рабочей семье не досчитывались брата, мужа, отца… И это молчание рабочих районов больше всего пугало командование как Добровольческой армии, так и оккупационных властей: ибо за этой грозовой тишиной таилось то самое извержение вулкана, которого смертным страхом боялись люди из центра.

Англичане и французы тратили огромные суммы, баснословные количества фунтов и франков на шпионаж и контрразведку, на поддержку белых и зеленых. На поддержку тысяч бандитов, состоявших на службе одновременно у британцев, у французов и у белых. Ибо британское командование принимало все меры к тому, чтобы влияние Британии превалировало над влиянием Франции. А французское командование делало то же самое…

Закончившие схватку на западном фронте хищники готовились к разделу Ближнего Востока и побережья Черного моря и уже оскалились друг на друга. Патриотическая печать, желтая пресса всего мира пела гимны единению союзников, но уже проскальзывали инспирированные министерствами иностранных дел заметки о расходящихся интересах на Востоке. Армии еще стояли под ружьем, только что начиналась демобилизация, и штыки миллионов созванных на бойню еще могли быть использованы против вчерашних друзей.

Неслыханное преступление, в которое обманом были втянуты миллионы людей, продолжалось.

Полковник Гаввард, просматривая утром газеты, сказал сквозь зубы ночевавшему у него командиру крейсера «Адмирабль» Артуру Томсону:

— Снова двадцать трупов на улицах. Это повторяется каждую ночь.

Артур Томсон стряхнул пепел со светло-серой пижамы и спросил:

— Бандиты?..

— Контрразведка. И, кроме того, из рабочих районов. И, кроме того, провокаторы. И, кроме того, солдаты. И кроме того… — мистер Гаввард махнул рукой.

Мельком просмотрев четвертую страницу, он сказал:

— Томсон, сегодня вечером маскарад. Мы должны быть там по многим соображениям. И главным образом из-за того, что французское командование будет там, конечно. Это полковник Маршан, продувной тип…

Томсон переспросил:

— Маршан, это знакомая фамилия… Он дрался на каком фронте?

— Он был в Сирии, с оккупационными войсками. Кажется…

Томсон сказал:

— О… Я помню его. Это действительно бестия… Я высадил десант, человек сто, в пяти милях от мыса, и эта бестия предала нас Муджехему, вождю повстанцев. Мне в голову не могло прийти, что полковник французской армии, наш союзник может… Это было дело при Деир-Эль-Камаре, черт побери… Короче говоря: я вернулся на борт крейсера с сорока людьми из сотни. И что всего пикантней…

— Ну? — спросил Гаввард, закуривая…

— Что этот самый Маршан принес мне чувства искреннего соболезнования от имени французского командования. Честное слово, это было дело почище восстания в Пенджабе, помнишь?.. Я едва унес ноги. Но с Муджехемом и Ибн-Фессалом я все-таки успел разделаться позже: это стоило мне всего одного сублейтенанта и двадцати матросов. И в кармане Муджехема мы нашли, думаешь, что именно? Дружественное письмо полковника Маршана, сообщающее о передаче двух пулеметов Льюиса и сотни винтовок этой банде.

Гаввард сказал с некоторым интересом:

— Ты поставил в известность наше командование?

— Конечно! Мне ответили, что это надо замять, потому что…

Томсон рассмеялся.

— Потому что? — переспросил Гаввард.

— Потому что весьма возможно, что у полковника Маршана имеются контр-документы… Черт побери, Сити торгует даже во время войны пулеметами и пулями дум-дум!

Полковник Гаввард сказал задумчиво:

— Вот с этим самым Маршаном и придется иметь дело. И я сильно подозреваю, что этот бедняга Вельс отправился к праотцам именно при содействии полковника Маршана.

— Очень возможно…

— Я делаю все, чтобы выяснить это. Во всяком случае, картина ясна, речи в Версале, торжественные речи о братском единении двух великих народов…

— Блеф, — сказал с коротким смешком Томсон.

— Именно… И здесь, в Одессе, я хочу сказать, в России, мы воюем не только с восставшим народом, но главным образом с французами.

Артур Томсон обернулся к Гавварду.

— Но… в таком случае у Маршана в руках находятся все документы из портфеля этого несчастного Вельса?

Гаввард кивнул:

— В этом вся штука… Мы должны вбить ему гол, иначе он наделает неприятностей. Парижская пресса, ты понимаешь?..

Томсон сказал, нахмурясь:

— Я понимаю. Неприятное дело…

— Очень… Я принимаю все меры…

— Агентура?

— Да.

Поднявшись со стула и потягиваясь, командир Томсон сказал:

— Гаввард, я поеду на борт. Вечером буду у тебя.

Гаввард кивнул:

— Обязательно. Мы будем на маскараде. Ты увидишь любопытное общество, черт побери. Здесь танцуют до утра, не зная, будут ли живы к вечеру. Потому что деникинская разведка свирепствует.

— Это не наше дело.

— Нет, это наше дело…

Они оба улыбнулись: это был настоящий юмор в стиле Диккенса, только менее человечный. Юмор меняется с временами, и юмор полковника Гавварда был изрядно спрыснут кровью, пролитой в Пенджабе, Аргонах^[5] и здесь, в Одессе, через посредство контрразведки…

Полковник Гаввард занялся делами. Стильби доложил вновь об арестованных, и Гаввард поморщился: ему смертельно надоело видеть людей, приговоренных заранее к смерти.

— Передавайте их русской контрразведке, — сказал он коротко, — за исключением тех, которые ведут агитацию в войсках Британии.

— Слушаю, сэр.

— И, кроме того, запомните, Стильби, что мы здесь исключительно для охраны британских интересов, понимаете?

— Но, сэр…

— Никаких возражений!

— Слушаю, сэр.

За дверью Стильби тихо выругался: охрана британских интересов сводилась все-таки, по его мнению, к довольно странным проявлениям! Но майор Стильби был солдат с выслугой: он повиновался молча, не рассуждая…

Когда в полной парадной форме командир Томсон и полковник Гаввард прибыли в кабаре «Арлекин», там было веселье в разгаре. Подбежавший распорядитель в три погибели согнулся перед британцами:

— Столик готов для господина полковника…

Гаввард кивнул головой снисходительно: в Одессе он чувствовал себя приблизительно так, как в Индии. Только несколько настороженней.

Они уселись за столиком, бутылка французского шампанского очутилась на столе как бы по мановению волшебника… С эстрады довольно толстая особа пела французскую шансонетку:

— Мадлен, Мадлен…

С усмешкой Томсон сказал Гавварду:

— Это французская ориентация, черт побери!

Гаввард пожал плечами:

— Она сейчас будет петь «Типперери». «Мадлен» для Маршана, вон он сидит за столиком в правом углу, «Типперери» для нас: здесь угождают всем…

Томсон пристально посмотрел на Маршана:

— Конечно, это он. Черт побери, этот человек стоил мне полусотни отборных людей! Я с удовольствием свернул бы ему голову…

— Все в свое время, — проворчал Гаввард.

Толстая особа с эстрады запела:

— Ах, далеко ли до Типперери…

— Ты видишь, — сказал Гаввард, усмехаясь.

Полупьяный человек во фраке вылез на эстраду и хриплым голосом закричал:

— Здесь присутствуют наши друзья, представители Великобритании. Предлагаю крикнуть «ура» в честь наших друзей, помогающих нам в борьбе против большевистских насильников. Ура!

Несколько хриплых голосов из зала ответило:

— Ура!..

С брезгливой улыбкой полковник Гаввард поклонился, привстав. Томсон отметил недовольное выражение лица полковника Маршана, полуобернувшегося в этот момент.

Гаввард, снова сев, сказал вполголоса:

— Представитель кадетской партии, адвокат и бывший министр. Получает жалованье от французов и от нас одновременно. Но стоит недорого, у него скромные запросы…

Томсон сказал с любопытством:

— Ты знаешь кого-нибудь здесь?

— Конечно. Я назову тебе некоторых… Вон там, в углу с двумя дамами, бывший председатель Государственной думы и помещик, один из самых крупных в России. Его имения равны по площади Шотландии. Там теперь свирепствуют большевики, и он мечтает о восстановлении крепостного права.

— А вот те две дамы?

— О… — сказал Гаввард, улыбаясь. — Не пугайся: светлейшая княгиня Ливен и графиня Орлова. С ними князь Воронцов, один из знаменитых Воронцовых. Но этот замечателен только тем, что успел повесить около пятидесяти человек собственноручно: он в контрразведке.

— Очень милая компания…

— Что делать, нам приходилось бывать и в худших: помнишь убийцу губернатора Крисби, мы с ним провели десять вечеров до того момента, пока установили его причастность к убийству. После этого я отправил его на виселицу непосредственно от ресторанного стола…

В этот момент к ним подошел полковник Маршан, представитель французского командования. Этот человек с профилем лисицы, с небольшими коротко подрезанными усами и висками с проседью, с тремя нашивками на рукаве военного мундира защитного цвета был очень похож на насторожившуюся кошку.

На прекрасном английском языке он приветствовал британцев:

— О, старые друзья, командир Томсон… Я рад приветствовать вас здесь.

Обратясь к Гавварду, он сказал:

— Я знаю мистера Томсона еще по Сирии…

— Я знаю, — ответил Гаввард с еле заметной иронией.

Он прибавил:

— Вы присядете к нам, полковник?

— С наслаждением. Я немного устал от слишком пылко выражаемых здесь дружественных чувств. Эти русские ни в чем не знают меры.

— Ну, они стоят недорого, по крайней мере эти…

Полковник Маршан посмотрел на Гавварда:

— Но какие женщины, какие женщины у этих русских… Например…

Он сделал паузу.

— Например, эта актриса, Анна Ор… Великолепная брюнетка, командир. Почему-то я не вижу ее здесь сегодня…

Гаввард отвел глаза от чересчур пристального взгляда француза:

— Она, вероятно, будет. Да, красивая женщина…

Веселье становилось все более шумным. Два пьяных офицера требовали исполнения «Боже, царя храни», и оркестр заиграл его. В зале все поднялись, кроме британцев и Маршана.

— Это необязательно, — сказал Маршан, выпивая немного шампанского из бокала.

— Вот она идет, — сказал коротко Гаввард.

— Кто? — переспросил полковник Маршан.

Он обернулся и увидел шедшую в проходе между столиками Анну Ор. Глаза Маршана заблестели.

— Красивая женщина, — повторил он, прищелкнув языком.

Полковник Гаввард, привстав, пригласил актрису к столику. И, представляя ее, сказал коротко:

— Известная киноартистка госпожа Ор, полковник Маршан, командир Томсон, мои друзья… Вы сегодня очаровательны, миледи…

Анна Ор непринужденно села, слегка отбросив горностаевый палантин, оттенявший ее бархатные черные глаза и смолистые волосы, густой короной лежавшие вокруг белого лба.

На хорошем французском языке она сказала:

— Полковник Маршан, мы уже с вами были знакомы. Я была у вас по делу…

Полковник Маршан удивился:

— Я не помню этого, мадам…

— Это было на прошлой неделе. Но вы могли не заметить меня в толпе посетителей.

Командир Томсон сказал:

— Вряд ли месье Маршан, такой знаток женщин, мог пропустить такую прекрасную женщину…

Анна Ор наклонила голову:

— Я очень вам благодарна, командир…

Ее взгляд скользнул по полковнику Гавварду, и снова она обратилась к Маршану:

— Между тем мы, бедные русские женщины, так интересуемся доблестными французскими воинами. Нашими союзниками, полковник, в борьбе против общего врага…

— Против тевтонов? — спросил Маршан.

— О, не только… Вы ведь знаете, что я хочу сказать…

Командир Томсон, не видевший женщины восемь месяцев, все время пребывания на борту крейсера, испытал чувство досады: эта красивая женщина обращалась главным образом к этой бестии, Маршану…

Он сказал, вмешиваясь в разговор:

— А мы, бедные британцы, не заслуживаем внимания прекрасных женщин России?

Он не услышал ответа Анны Ор, так как Гаввард придавил ему ногу под столом с такой силой, что чуть не отдавил пальцы.

И, посмотрев в глаза Гавварда, Томсон понял…

«Агентура, черт побери, — подумал он, глядя на эту красивую и нарядную женщину. — Молодчина Гаввард, он не дремлет. Но, в таком случае…»

— В какой фильме будем мы иметь наслаждение видеть миледи в ближайшее время?

Анна Ор оборвала разговор с Маршаном:

— «Звезды огненные». Эта фильма снимается уже два месяца. Она скоро будет закончена…

Она поднялась, сказав:

— Я вынуждена покинуть вас. Завтра съемка, и мне рано надо встать…

Полковник Маршан приподнялся и сказал со всей доступной ему галантностью француза:

— Мадам разрешит мне отвезти ее?

— Пожалуйста, — сказала Анна Ор.

Ее взгляд опять скользнул по Гавварду…

Когда они удалились, Томсон сказал:

— Ты должен был меня предупредить, Чарли. Мои пальцы до сих пор болят. Конечно, агентура… Я бы никогда не подумал…

Полковник Гаввард проворчал, расплачиваясь с лакеем:

— Один из лучших наших агентов. Стоит много денег, но зато работает безупречно… Это — удочка для этой бестии… Но она тебе понравилась?

— Красивая женщина, — сказал с сожалением Томсон.

— Здесь много красивых женщин. Хочешь, я познакомлю тебя вон с той певицей? Бывшая любовница великого князя, мой дорогой…

— Нет, — сказал упрямо Томсон.

Внезапно он раскланялся, отвечая на поклон русского офицера в гусарском доломане.

— Мой пассажир, — сказал он Гавварду.

Офицер подошел и был представлен Гавварду:

— Сергей Казарин…

Казарин щелкнул шпорами. Он был явно не в духе, его серые глаза щурились на свет, черные волосы слегка растрепались…

— Вы едете домой, сэр? — спросил он у Томсона…

— Мой дом далеко, в Шотландии, — ответил, смеясь, Томсон. — Я живу у полковника Гавварда, чтобы не ездить на крейсер.

— А… — сказал Казарин.

Его взгляд обежал весь зал, ни на чем не останавливаясь…

— Вы получили назначение? — спросил Томсон, чтобы что-нибудь сказать.

— Да, — ответил Казарин. И, поклонившись, добавил: — Мистер Гаввард, мы будем часто встречаться, я назначен для связи с британским командованием.

— Очень рад, — сказал Гаввард холодно.

Казарин сказал, неожиданно улыбнувшись:

— Я не очень буду надоедать полковнику. Моя должность не сложна…

Его улыбка не понравилась Гавварду: это была улыбка такой иронии, которую Гаввард предпочитал видеть на британских лицах.

— Я очень рад, — повторил он.

Сергей Казарин снова щелкнул шпорами. Затем, отходя, он прибавил:

— Мы еще увидимся, полковник…

— Ты привез его сюда из Константинополя? — спросил Гаввард, усаживаясь в автомобиль.

— Да, — ответил Томсон, — по приказу комендатуры. Генерал Лэнноу приказал его доставить в Одессу.

— Вот как… И он быстро получил назначение… Впрочем, он владеет хорошо английским языком, а этого достаточно… Мы поедем ко мне?

— Конечно…

Гаввард сказал шоферу адрес и, откинувшись, добавил:

— Если Маршан не попадется на удочку… Годдем^[6], мне придется принять более решительные меры!

Томсон ответил:

— Я с наслаждением был бы твоим орудием.

Гаввард пробормотал что-то неразборчивое…

Анна Ор ехала в закрытом ландо полковника Маршана. Она откинула назад голову и рассеянно слушала комплименты Маршана.

Затем неожиданно сказала:

— Полковник, вы давно назначены в Одессу?

Маршан удивился:

— О… всего только месяц. Я заместил заболевшего Оршена. Но мадам, вероятно, знает…

Низкое контральто Анны Ор явно волновало полковника Маршана.

Когда автомобиль подъезжал к гостинице, он спросил очень учтиво:

— Мадам разрешит мне навестить ее?

— Пожалуйста…

— Когда мадам разрешит?

В полутьме автомобильного купе глаза Анны Ор блеснули. Она сказала, наклонясь к Маршану:

— Полковник, я всегда буду рада видеть вас у себя… Если вы не очень устали — у меня есть ликер. Кофе нам подадут, я надеюсь, из ресторана. Я буду очень рада…

Запах сладких духов опьянил, казалось, полковника Маршана… Он сказал неровным голосом:

— Я счастлив, мадам…

Он помог ей выйти из машины и приказал шоферу приехать за ним через час.

Поднимаясь за Анной Ор по лестнице гостиницы, полковник Маршан имел вид человека, решающего в уме сложную задачу…

В номере Анна Ор сказала:

— Располагайтесь, полковник… Я сейчас прикажу подать кофе.

Она ушла в соседнюю комнату двойного номера. Полковник Маршан, сидя на мягком диване, продолжал решать в уме ту же задачу.

Когда двадцать минут спустя он сидел против Анны Ор за маленьким столиком, на котором стояли кипящий кофейник и ликер, его лицо все еще продолжало сохранять напряженное выражение.

Мягкое низкое контральто Анны Ор ласкающими звуками прозвучало в этой комнате, видевшей многое, в номере гостиницы:

— Полковник, еще ликера?

Взгляд полковника скользнул по смуглому плечу Анны Ор, выступившему из белого пеньюара. Его лицо неожиданно просветлело: задача почти была решена…

Когда час спустя он ласкал пальцами черные волосы Анны Ор, лежавшей на диване, его голос стал тверже и уверенней.

Неожиданно он сказал:

— Для меня не секрет, что ты состоишь на службе у Гавварда…

Анна Ор резко обернулась к нему: она действительно была удивлена.

— Вот как, — сказала она.

— Да… Говорят, что одновременно ты — его любовница. Этого я не…

— Нет, — сказала Анна Ор с отвращением.

Полковник Маршан поднялся, и его голос прозвучал официально:

— Сударыня! От имени французского командования я предлагаю вам службу иного рода. Французское командование примет все меры, чтобы эта служба оплачивалась не только не хуже…

— Но лучше, — резко сказала Анна Ор. — Полковник, вы трезвый человек, вы предпочитаете, чтобы ваши любовницы оплачивались из средств французского казначейства… Это похвально; можно поручиться, что более практического человека, может быть, не найдется в войсках оккупационной зоны… Но…

Анна Ор стиснула зубы:

— Я отказываюсь, полковник. Я не агент разведки, я только актриса…

Полковник Маршан недаром был прозван «лисицей Маршаном». Его тон изменился сразу. Пальцы полковника Маршака, только что ласкавшие тело актрисы, очень ловко вынули из бокового кармана небольшой кожаный портфель. Из портфеля появилась на свет небольшая бумажка. С лисьей улыбкой — одновременно вежливой и наглой — полковник Маршан показал Анне Ор документ:

— Дорогая, вы напрасно стараетесь ввести меня в заблуждение…

Порывистым жестом она попыталась выхватить бумажку, но полковник Маршан не спеша спрятал ее в портфель и наклонился опять к ней:

— Итак, дорогая?..

— Я согласна.

— Это гораздо лучше, — сказал полковник Маршан с облегчением.

— Мои обязанности? — резко спросила женщина.

Полковник Маршан объяснил это не спеша. Он налил немного ликера в рюмку и, процеживая его сквозь зубы, объяснил:

— Английское командование должно быть уверено в том, что вы продолжаете состоять у него на службе…

— То есть полковник Гаввард? — спросила Анна Ор.

— Да. Потому что британское командование не знает ничего о нашей контрразведке. То есть почти ничего…

В голосе полковника Маршана прозвучало самодовольное удовлетворение.

Анна Ор, пристально глядя на него, спросила:

— Вы в этом уверены?

Кровь слегка прилила к седым вискам полковника Маршана.

— Мне сорок пять лет. Из них пятнадцать лет службы в разведке. Я достаточно опытен…

— Возможно, — тихо сказала Анна Ор.

Минута молчания…

Анна Ор сказала:

— Я слушаю вас, полковник…

Полковник Маршан продолжал:

— Это сложная работа. Но вы, вероятно, достаточно опытны. Вы давно…

Анна Ор приподнялась с дивана:

— Полковник — я не профессиональная шпионка… Я…

Легкий жест Маршана остановил ее:

— Я это прекрасно знаю. Но вы служите у Гавварда…

Он приостановился, припоминая:

— Около пяти месяцев… И ваша работа достаточно плодотворна, дорогая. Я надеюсь, что и нам вы будете служить также…

— Двойной шпионаж, — тихо сказала Анна Ор.

Полковник Маршан снисходительно улыбнулся:

— Пустяки. Вы будете служить Франции и, косвенно, России. Не той, большевистской, ужасной России, но прежней, вы понимаете… Франция — искренний друг России.

— А если английское командование узнает, и меня… Что тогда?

Полковник Маршан развел руками:

— Оно не должно узнать.

— Но если?..

Голос полковника Маршана прозвучал неподдельным сожалением:

— Будет очень печально. Очень, очень прискорбно… Ибо британцы не пожалеют даже такой красивой женщины: они очень сухи, британцы.

— Перестаньте шутить, — резко сказала Анна Ор, ее черные глаза сверкнули бешенством. — Французское командование примет меры к моей безопасности?

— В пределах возможности, — сказал полковник Маршан рассудительно. Лисья улыбка снова заиграла в углах его губ. — В пределах возможности, потому что в оккупационной зоне очень трудно ручаться…

Анна Ор молчала. Полковник Маршан оценил беглым взглядом красоту густых черных волос на белом пеньюаре и смуглую кожу плеча. Он хотел прикоснуться к ней губами.

— Не надо, — тихо сказала женщина.

Полковник Маршан выпрямился:

— Я должен ехать. Итак…

— Да. Потому что иного выхода нет…

С удовлетворением Маршан подтвердил:

— Вы — рассудительная женщина… Спокойной ночи, моя дорогая!

Спускаясь по лестнице вниз, он щелкнул пальцами и сказал:

— Прекрасная любовница и великолепный агент. Полковник Маршан, поздравляю вас с успехом…

В купе автомобиля он повторил:

— Полковник Маршан, поздравляю вас… Гаввард, черт побери, теперь вы должны держаться крепко, потому что…

И он снова щелкнул пальцами.

Глава 5

Конторщика гостиницы «Бристоль», бывшего с кратковременным визитом у полковника Гавварда, арестовали по ордеру контрразведки и отвезли в помещение, охранявшееся чернокожими солдатами. Все способы культурного воздействия на конторщика Василия Остроухова были использованы: его били шомполами, таскали за волосы, майор Стильби применил даже способ, который с успехом пользовал для индийских повстанцев: втыкание иголок под ногти. Конторщик Остроухов продолжал утверждать то же самое, что сообщил полковнику Гавварду. А именно: в ночь убийства в гостинице «Бристоль» британского подданного, коммерческого агента Вельса, он, конторщик Остроухов, видел проскользнувшую к выходу тень. Эта тень была в форме английского офицера, в плаще защитного цвета, и конторщик Остроухов утверждал, что, если ему будут предъявлены все офицеры одесского гарнизона, состоящие на британской службе, он сумеет указать убийцу…

Полковник Гаввард сумрачно выслушал доклад Стильби по этому поводу.

Помолчав, он сказал:

— Нам необходимо доказать, что Вельс был убит французами. Продолжайте допрос.

Стильби сказал коротко:

— Слушаю, сэр.

Однако вырвать новые показания у конторщика Остроухова не удалось: во время допроса конторщик Остроухов скончался, вызвав проклятие у Стильби.

Полковник Гаввард был раздосадован несвоевременной смертью упрямого конторщика. Поручик Сергей Казарин, находившийся в здании британской комендатуры, услышал за дверью, как полковник Гаввард сказал раздраженно Стильби:

— Вы разучились допрашивать, Стильби! В Индии я поручал вам допросы, и они продолжались, бывало, по две недели…

Стильби сказал сумрачно:

— То были индусы, сэр, крепкий народ. А это конторщик, просидевший всю жизнь за счетами. Слабый человек, сэр…

— Можете идти, — ответил Гаввард.

Круто повернувшийся Стильби был снова остановлен:

— Стильби, мы продолжаем расследование…

— Слушаю, сэр…

Стильби вышел из кабинета Гавварда в плохом настроении. Поручик Казарин спросил холодно и равнодушно:

— Мистер Гаввард может меня принять?

— Да, — буркнул Стильби, хлопая дверью.

Полковник Гаввард предложил Казарину сигару и сказал:

— Мистер Казарин, я попрошу вас довести до сведения добровольческой разведки следующее: если в течение трех дней убийца британского подданного Вельса не будет найден — я приму иные меры…

Холодный пристальный взгляд стальных глаз Казарина действовал раздражающе на полковника Гавварда, но этот русский был особо рекомендован британскому командованию командующим всеми британскими силами на Ближнем Востоке — эта рекомендация лежала в секретных делах полковника Гавварда, и поэтому он был корректен и вежлив.

Казарин наклонил голову:

— Слушаю, сэр.

Полковник Гаввард, покончив с официальной частью, сказал, выпуская сигарный дым:

— Говорят, вы провели вчера вечер с киноактрисой Анной Ор. Красивая женщина, не правда ли?..

Лицо Казарина не выразило ничего, что могло бы остановить внимание мистера Гавварда. Он кивнул головой:

— Очень.

— И пользуется большим успехом у мужчин?

— Может быть…

— Мне говорили, например, что госпожа Анна Ор провела несколько приятных часов с полковником Маршаном, представителем французского командования…

Легкая улыбка пробежала по лицу Казарина, по гладко выбритому, бесстрастному лицу этого поручика, состоящего на службе у британской комендатуры. Он посмотрел на Гавварда:

— Слухи, сэр, разнообразны и не всегда верны… Утверждают, например, что в судьбе госпожи Ор принимает также участие и один из видных представителей британского командования. Быть может, не верно ни то ни другое…

— Да, — неопределенно протянул полковник Гаввард.

Он подумал:

«Он достаточно хорошо осведомлен. Но, конечно, сути он не знает. Он думает, что Анна Ор была моей любовницей. Пусть так…»

Он поднялся, сказав официальным тоном:

— Итак, мистер Казарин, мое поручение должно быть исполнено.

— Слушаю, сэр…

Полковник Гаввард посмотрел вслед вышедшему Казарину. Смутное подозрение шевельнулось где-то глубоко, в подсознательной сфере полковника Гавварда. Но в эту минуту вошел Томсон.

— Алло, Гаввард, — сказал он, сбивая приставшую пыль на крагах стеком. — Как дела?

Полковник Гаввард ответил неопределенно:

— По-прежнему, Томсон. Сегодня придется собрать небольшое совещание представителей оккупационных властей. В том числе и полковника Маршана…

Томсон пожал плечами:

— Если это нужно…

— Очень…

Они помолчали. Затем Гаввард сказал сухо:

— Ты будешь присутствовать, как представитель британского флота.

Томсон еще раз пожал плечами.

Совещание, собранное полковником Гаввардом, состоялось в пять часов вечера. Это было строго секретное совещание и кроме полковника Маршана, представителя французского командования, полковника Гавварда, командира «Адмирабля» Томсона присутствовал только итальянец Джулио Спинелли, причисленный военным наблюдателем к штабу Гавварда. Ни греческих представителей, ни представителей деникинцев на совещании не было.

Полковник Маршан со свойственной ему лисьей манерой начал издалека. Он довел до сведения своих слушателей, что на французских судах, стоящих на одесском рейде, дисциплина образцовая.

— Героические моряки Франции несут свой долг по-прежнему стоически, — сообщил полковник Маршан.

Но из последующих сообщений полковника выяснилось, что за последнее время на судах французской эскадры распространяются неизвестно кем некоторые прокламации, могущие иметь чрезвычайно вредное влияние на героических моряков французского флота.

— Эти прокламации, — сказал Маршан, — напечатаны на гектографе и составлены на великолепном французском языке, очевидно, лицом, владеющим прекрасно этим языком.

Полковник Гаввард насторожился:

— Имеются ли какие-нибудь подозрения?

— Арестованы три моряка, у которых были найдены прокламации. Они утверждают, что нашли их на палубе.

— На палубе?

— Да. Во время утренней уборки палубы.

Наступила пауза.

Полковник Гаввард сказал:

— Как представитель союзного командования, я рекомендую вам, полковник, меры сугубой осторожности. Не надо забывать…

Он подчеркнул:

— Что большевистские агенты принимают все меры к тому, чтобы на судах союзного флота…

Полковник Маршан прервал его:

— Я знаю это. Но дело в том, что некоторое расследование, предпринятое нами, наводит на мысль о противоположном…

Полковник Гаввард удивился:

— Противоположном?..

— Да. Дело в том, что часть этих прокламаций была найдена в кафе, посещающимся исключительно моряками британского военного флота. И кроме того…

— И кроме того? — спросил побагровевший Гаввард.

— И кроме того, показания одного из наших арестованных свидетельствуют о том, что прокламации были переданы ему на берегу лицом, переодетым в… — Полковник Маршан любил эффекты. Он выдержал паузу. — В обмундирование военного моряка британского флота.

После минуты тягостного молчания полковник Гаввард заверил полковника Маршана, что им будут предприняты строжайшие меры к выяснению этого печального инцидента. Он еще раз посоветовал полковнику Маршану меры сугубой осторожности.

— Опасная работа здесь, на побережье… — сказал итальянец.

Совещание пришло к определенным выводам и разошлось.

Выходя, полковник Маршан встретился с входившим Казариным и раскланялся с ним.

— Этот молодчик мне не нравится, — сказал он самому себе. Он познакомился с Казариным у Анны Ор, и тот ему не понравился сразу.

Но на всякий случай полковник Маршан улыбнулся Казарину самой своей дружеской и самой хитрой улыбкой: он предпочитал быть ласковым с окружающими.

Однако полковника Маршана ждали еще некоторые неприятности.

По приезде домой ему было доложено опять о найденных на судах французской эскадры прокламациях.

Докладывавший, молодой лейтенант, утверждал, что в данном случае французское командование имеет дело с очень сильной организацией и что…

— Господин полковник, я начинаю подозревать, что лица, распространяющие прокламации, находятся среди нас.

Полковник Маршан смерил взглядом лейтенанта.

— Какие у вас доказательства?

Молодой лейтенант покраснел, но ему хотелось выслужиться. Он сказал:

— Прокламации, найденные на «Жанне д’Арк», были найдены в трюме. В трюм, господин полковник, имели вход только люди экипажа.

— Вот как… — сказал полковник Маршан.

Он подумал.

— Хорошо, примите все меры предосторожности, лейтенант. И если вам удастся найти виновников, вы будете повышены по службе.

Счастливый лейтенант откланялся.

Полковник Маршан несколько раз прошелся по комнате, затем он велел подать автомобиль.

* * *

Режиссеру Джутичу не хватало голосовых связок. Охрипший от крика, он сказал:

— Два часа, а Анны Ор нет…

Ленский, стоявший рядом, сообщил:

— Она сейчас приедет.

— Приедет! — крикнул Джутич. — Я жду три часа, съемка не может идти!

Совершенно осатанев от бешенства, он прибавил:

— Когда спят одну ночь с британцем, другую ночь с французом — некогда сниматься… Но надо честно заявить об этом.

Ленский побледнел:

— Я не позволю вам!..

— А вы кто такой? — хрипло и тихо спросил Джутич.

Бледный Ленский повторил:

— Я не позволю…

В этот момент в ателье показалась Анна Ор. Она пристально посмотрела на обоих.

— Ругаетесь? — спросила она, пытаясь быть шутливой.

Джутич, задыхаясь от бешенства, встал и сказал:

— Госпожа Ор, шутки в сторону. Одно из двух: либо проституция, либо кино! Я предлагаю вам выбор…

Ленский сделал шаг вперед: звук пощечины привлек внимание оператора и статистов.

— Ленский, оставь, — тихо сказала Анна Ор, смертельно бледная.

Она повернулась к Джутичу:

— На каком основании вы позволили себе такую мерзость?

Джутич упрямо повторил:

— Одно из двух…

Анна Ор круто повернулась и пошла к выходу. Ее лицо продолжало быть бледным, глаза горели.

У выхода она столкнулась с Казариным. Он сказал, целуя руку:

— Вы обещали мне поехать со мной кататься…

Анна Ор на мгновение остановилась:

— Я не могу, — сказала она резко. И быстро пошла прочь.

Отойдя несколько шагов, она обернулась:

— Заезжайте за мной завтра…

На другой день ни Джутич, ни Ленский в ателье не явились. Администратор фирмы заявил, что съемки будут продолжаться под руководством нового режиссера.

Отойдя в сторону, он сказал оператору:

— Неприятная история…

— Что такое?

— Джутич и Ленский арестованы сегодня ночью. Им предъявлено обвинение в большевистской агитации среди иностранных моряков…

— Не может быть, — сказал потрясенный оператор. Затем, внезапно припомнив вчерашнюю сцену, он добавил: — Это работа Анны Ор. Вот увидите.

Глава 6

При всей своей нелюбви к Казарину полковник Гаввард должен был признаться наедине с собой, что этот офицер контрразведки был дельным, энергичным и толковым человеком. Этот поручик с каменным бесстрастным лицом, с холодными, сделавшими бы честь любому британскому офицеру глазами, прикомандированный деникинским командованием к британскому штабу, исполнял свои обязанности офицера связи безукоризненно. Он обладал еще неоценимым достоинством: не видеть того, чего не нужно было видеть, и молчаливостью, которая являлась большим профессиональным достоинством.

В ответ на приказание щелкали шпоры, голова Казарина слегка наклонялась, показывая безукоризненный пробор смолистых черных волос: можно было быть уверенным, что приказание будет исполнено в точности в самый короткий срок. Одним словом — полковник Гаввард был доволен поручиком Казариным.

Гавварду пришлось переживать неприятные минуты не только в связи с убийством в гостинице «Бристоль» британского агента, последние дни были полны неприятностей. Чья-то искусная рука, рука совершенно неведомого врага, нарушала все планы британского командования, спутывала все нити, делала невозможным выполнение директив из Лондона, и полковник Гаввард еще лишний раз убеждался, что работа на черноморском побережье гораздо труднее и сложнее работы в Пенджабе…

Полковник Гаввард принимал все меры к тому, чтобы неуловимый враг был разоблачен и уничтожен. Вся агентура была поставлена на ноги, майор Стильби допрашивал круглые сутки подозреваемых, особо важным агентам даны были срочные инструкции…

Гаввард поставил на карту всю свою репутацию, репутацию десятилетней службы в колониях, ибо директивы из Лондона определенно говорили о том, что черноморское побережье является более важным для интересов Британии и ее промышленности, чем какой-либо другой пункт в мире.

— И ни одно частное лицо и ни одна держава не должны иметь перевеса на черноморском побережье… — припомнил Гаввард содержание шифрованной телеграммы.

Между тем работа не ладилась: та же настойчивая, искусная и неуловимая рука расстраивала все планы, ее делом было убийство в «Бристоле» ответственного британского агента, ее же делом было сорванное накануне осуществление крупного плана организации зеленых банд в окрестностях Одессы в сильное ядро — там работали инструктора британского штаба — для того, чтобы деникинское командование чувствовало себя в опасности и соглашалось на все мероприятия полковника Гавварда. Мало того: крупная сделка по продаже нескольких крупных пароходов Британии была сорвана тем же неуловимым врагом…

Полковник подумал, стискивая зубы:

— Это животное — Маршан… Надо ему отдать должную справедливость, он ловкий и энергичный агент…

Полковник Гаввард умел ценить в своих врагах достоинства, и он поклялся не отступать: в этом поединке Маршан должен был быть сломлен на славу Британии, во славу британской короны, черт побери!

И кулак полковника Гавварда тяжело опустился на стол.

Но ответственный агент Гавварда, эта женщина, эта киноактриса до сих пор не добилась никаких определенных результатов, а Гаввард хорошо знал, что неуловимая рука настойчивого врага принадлежала именно Маршану и никому другому. Об этом говорили все донесения агентов, об этом догадывался сам Гаввард. Борьба с большевиками отступила на второй план, на первом плане оказывался агент дружественной державы, этот Маршан с его лисьей улыбкой и способностью поспевать повсюду…

Поэтому во время очередного доклада Стильби полковник Гаввард еще раз стукнул кулаком о стол:

— Один кончик нити, Стильби! Один кончик нити, и мы доберемся до главного. Хотя бы одного, второстепенного агента Маршана заполучить в свои руки… Вы понимаете, майор?

Майор Стильби ответил, что он понимает, но как это сделать, годдем?! До сих пор, по крайней мере…

И майор Стильби осмелился намекнуть на то, что госпожа Анна Ор, которая…

— Молчите, — сказал коротко Гаввард.

Майор Стильби пожал плечами: роль Анны Ор хорошо была ему известна, ему, помощнику начальника британской разведки, но если британскому офицеру приказывает молчать его начальник, то он молчит.

Стильби спросил:

— Никаких приказаний, сэр?

— Все по-прежнему… И помните, Стильби, всю энергию, все…

Он не успел докончить: вошедший сержант доложил о приходе Томсона.

— Пусть он войдет, — приказал Гаввард.

Томсон был явно расстроен. Его длинное лицо носило все признаки беспокойства.

— Опять, — сказал он, когда Стильби удалился.

Полковник Гаввард сжал губы:

— Когда?

— Сегодня. Прокламации у пяти матросов и одного боцмана.

— Арестованы?

— Да.

— Допрос?

— Произведен.

— И?..

— И те же результаты. Нашли на баке…

— Черт побери, — сказал Гаввард, — это становится неприятным! Эти люди давно служат во флоте?

— Трое всю кампанию. Остальные один год.

Сержант снова доложил:

— Мистер Казарин…

— Пусть войдет.

— Я мешаю? — спросил Томсон.

— Нет, можешь остаться… Мистер Казарин, я должен довести через ваше посредство до сведения вашей разведки, что она работает плохо…

Казарин спросил медленно:

— Что-нибудь случилось, сэр?

— Ничего особенного… Но наши агенты сообщают о попытке агитировать среди моряков британского флота. Это в третий раз.

Глаза Казарина блеснули:

— Я доложу, сэр… Но ведь кроме нашей разведки имеется, если не ошибаюсь, британская разведка, и она также ничего не может сделать?

— Это не входит в вашу компетенцию, — сухо сказал Гаввард.

— Будет передано…

С минуту они молчали. Затем Гаввард сказал:

— Мистер Казарин, вы свободны.

Шпоры щелкнули: Казарин вышел. Томсон сказал:

— Энергичный малый.

— Хороший офицер, — коротко ответил Гаввард, занятый мыслями об агентах Маршана.

Он спросил:

— Сколько человек команды на «Адмирабле»?

— Сто двадцать.

— Биографии всех известны?

— Вполне. Можно положиться…

— Наверное?

— Да.

Томсон добавил, припоминая:

— Кроме… кроме двух…

— Кто такие?

— Один индус. Другой ирландец.

— Как имена?

— Индуса зовут Абиндра. Ирландец — О’Тайль.

Карандаш полковника Гавварда аккуратно отметил на бумаге имена.

Затем он сказал:

— Я думаю, Томсон, надо удвоить караулы на судах.

— Сделано.

— Следить за подозрительными.

— Сделано…

Кулак полковника Гавварда стукнул по столу в третий раз.

— Будь я не Гаввард, мое имя хорошо известно во многих местах, если я не заставлю отозвать отсюда Маршана и не оставлю инициативы за нами! Годдем, моя двадцатилетняя служба тому порукой…

Томсон сказал, выпуская клуб дыма из трубки:

— Еще бы…

* * *

В шесть вечера Сергей Казарин заехал за Анной Ор, как было условлено: они должны были поехать кататься за город. Анна Ор была немного бледна, она сослалась на головную боль…

Глаза его были опущены, когда он сказал:

— На воздухе головная боль пройдет.

Его голос был ровен и спокоен.

Со стороны никогда нельзя было бы подумать, что эта пара людей: очень красивая черноглазая стройная женщина в нарядном манто светло-палевого цвета, в широкой шляпе с нависшими над глазами полями и гусарский офицер, садящиеся в автомобиль, что эти люди были обуреваемы самыми противоположными мыслями…

Когда автомобиль вылетел на широкое шоссе за городом и, мягко покачивая, понес их в обагренную закатом даль, Анна Ор сказала почти ласково:

— Я, правда, не должна была поехать кататься…

— Вы ведь не заняты сегодня?

— Съемки нет.

— А других дел тоже нет?

— Почем знать…

Шофер дал гудок: навстречу ехал пикет, охрана побережья.

Мельком взглянув на всадников, исчезнувших в сумерках, Казарин сказал рассеянным голосом:

— Какие могут быть дела у киноактрисы?

Заметив улыбку актрисы, он извинился:

— Простите, конечно…

Автомобиль мягко понесся по берегу моря. Слабый шум прибоя заставил Анну Ор повысить голос:

— Вы, конечно, про себя подумали: кино, любовники. Но это не так просто…

Она искоса взглянула на своего спутника: он показался ей неожиданно постаревшим и усталым. Сквозь спокойное холодное выражение лица этого вылощенного гусарского офицера проступило, показалось актрисе, какое-то чужое, никогда до сих не виденное лицо другого человека…

И голос был тоже чужой, голос, ответивший мягко, почти грустно:

— Нам всем приходится много работать. Что делать: такая судьба, такая эпоха… О нас будут говорить: пушечное мясо истории… О нас будут писать…

Он прервал самого себя, и прежний Казарин, спокойный, уверенный в себе и хладнокровный, наклонясь к Анне Ор, сказал, улыбаясь:

— Но, во всяком случае, любовные истории занимают у вас много времени. Этого вы не можете отрицать…

Она запротестовала, смеясь… Тот, чужой, который на мгновение выглянул из-под казаринской маски, взволновал ее странным, незнакомым волнением. Актрисе показалось, что на мгновение она прикоснулась к чему-то огромному и важному, к какой-то огромной, неведомой ей тайне, это прикосновение было почти реальным… Но длилось только один момент…

«Странный человек», — пронеслось в голове актрисы.

Они замолчали, покачиваясь в автомобиле, и отдались каждый своим мыслям…

Только две фразы были еще сказаны за все время прогулки.

Когда автомобиль въехал обратно в город и понесся по Пушкинской улице, Казарин кивнул на двухэтажный дом:

— Французское командование…

Анна Ор мельком взглянула на стоявших у ворот солдат в французских кепи.

Вторую фразу сказала она, когда Казарин помог ей выйти из автомобиля:

— Вы не должны дурно думать обо мне… Я…

Наклоняясь и целуя ее руку, Казарин сказал вполголоса:

— Я не думаю о вас дурно…

Он выпрямился и сказал:

— Ни о ком из нас нельзя думать дурно: мы все одинаковы…

Поднимаясь по лестнице, Анна Ор пыталась разгадать, что могли означать эти слова. Записка Маршана, найденная на столе в номере, отвлекла ее от этих мыслей:

«Прошу прийти в девять в кабаре “Арлекин”. Необходимо. М.»

То, что всегда осторожный Маршан оставил ей записку, несколько удивило актрису. Она перечла записку, не нашла ничего нового и, спрятав в бювар, прилегла отдохнуть.

Лицо Казарина с тем неуловимым, странным выражением, которое промелькнуло перед ней, на один момент снова проплыло перед ее глазами. Она почувствовала странное, давно забытое ощущение…

«Кажется, я начинаю влюбляться», — подумала Анна Ор с усмешкой.

Внутренне она пожала плечами. Этой женщине, чьи обнаженные плечи смаковала на экране вся Европа, этой женщине, видевшей на своем веку больше любовников, чем ей было лет, показалось смешным и нелепым, что она может влюбиться…

— Но, несомненно, интересный человек, — попыталась она оправдаться перед самой собой.

И, все еще улыбаясь, подошла к зеркалу готовиться к вечеру в «Арлекине».

Электрическая лампа осветила в зеркале два больших черных глаза с синевой под ними, прямые брови, матовую кожу лица и прекрасные, полные плечи и шею. Небрежно сбросив на спинку кресла белый пеньюар, Анна Ор внимательно осмотрела себя и то, что всегда заставляет женщину вздрогнуть в первый раз, то, что увидела Анна Ор, заставило вздрогнуть и ее: это была маленькая, едва заметная морщинка у губ — маленький, еще незаметный для посторонних глаз след многих бессонных ночей, когда под утро, в холодном рассвете лезут в голову нелепые, незваные мысли…

Легкая дрожь пробежала по телу Анны Ор: это было напоминание о тридцати шести прожитых годах, первое напоминание о том времени, когда потухнут прекрасные, популярные в половине мира глаза и пожелтеют матовые смуглые плечи, заставляющие маслиться жирным блеском посетителей лож в кинотеатрах.

Совершенно неожиданно для себя самой Анна Ор опустила голову на мраморный подзеркальник и заплакала, вздрагивая голыми плечами и часто всхлипывая, как плачут дети…

Через час, кутаясь в соболий палантин, откинув назад голову с тугим, стянутым сзади узлом черных волос, с золотой лорнеткой у глаз она входила в шумный и пьяный зал «Арлекина», где за угловым столиком ее ждал полковник Маршан.

Лисье лицо Маршана было настороженно. Казалось, он нюхал воздух, чуя приближение врага. Он поднялся, встречая Анну Ор и, опустившись снова на стул, сказал тихо:

— Необходимо поговорить…

Анна Ор кивнула головой.

Маршан резко сказал лакею:

— Бутылку поммери, и не стойте возле столика, как привидение.

Его голос выдавал нервное напряжение.

Лакей исчез.

Маршан говорил вполголоса, наклоняясь к Анне Ор. Она слушала внимательно, делая вид, что разглядывает зал. Дважды она холодно ответила на поклон: один раз кинорежиссеру, заместителю Джутича, в другой раз Сергею Казарину, вошедшему в зал с компанией офицеров, поместившихся за центральным столом.

Оркестр заиграл «Типперери», два английских офицера подтягивали за соседним столиком:

— Ах, далеко ли до Типперери…

Чей-то пьяный голос кричал:

— Лакея, дайте мне лакея!..

Под звуки оркестра Анна Ор сказала:

— Я не могу выполнять подобных поручений. Я не обязывалась…

Лисье лицо Маршана вытянулось:

— Вы должны…

Анна Ор нагнулась к нему и сказала раздельно:

— Полковник, вы забываете, что со мной нельзя обращаться, как с мелким агентом вашей разведки, я попрошу вас не забывать…

Лакей поставил на стол ведерко, наполненное льдом, с торчавшей в нем бутылкой поммери, и два бокала.

Маршан сказал:

— Можете идти…

Когда лакей отошел, он добавил:

— Но и вы забываете, что я не из людей, способных отступать. Черт побери, вы это должны знать!

Глаза Анны Ор встретились с глазами полковника Маршана. И этот взгляд сказал лучше слов Анне Ор, что месть полковника Маршана была бы беспощадной и более жестокой, чем расправы с туземцами в колониях Франции. На мгновение она почувствовала себя в капкане.

Это ощущение не раз приходило последнее время к Анне Ор…

Она сказала коротко:

— Хорошо…

Маршан кивнул, его глаза заискрились: борьба возбуждала его.

Мимо столика прошли Гаввард и Томсон. Полковник Маршан приподнялся, приветствуя их. С усмешкой он сказал Анне Ор:

— Наши друзья-британцы кажутся сегодня озабоченными. Держу пари, что ими овладело такое же беспокойство, как и мной…

Затем он добавил:

— Я провожаю вас сегодня домой…

С отвращением и покорностью Анна Ор сказала:

— Хорошо…

— Что касается до дела, то вы приведете его в исполнение завтра же. Это срочно…

Она кивнула головой, подумав:

«Он начинает распоряжаться мною, как вещью… И спасения нет, потому что у Гавварда то же самое… В сущности…»

Она отпила глоток колючего холодного вина из стакана:

«В сущности — я погибла… Спасения неоткуда ждать. Я погибла, и никто мне не поможет. Если не Маршан — то Гаввард разделается со мной…»

Чинный и корректный полковник Маршан приподнялся. Его лисья физиономия лоснилась лукавством:

— Мы поедем, не правда ли?..

Он бросил деньги на стол и помог Анне Ор накинуть палантин, который она отбросила на кресло.

Садясь в автомобиль, полковник Маршан коротко сказал шоферу:

— «Европейская»…

И, обернувшись к Анне Ор, добавил:

— Сегодня сыро. Не простудитесь, дорогая…

Его короткий смешок дополнил: полковник Маршан испытывал большое удовлетворение, видя, как подчинял себе непокорного агента, очень строптивую, привыкшую к самостоятельности и красивую женщину.

Он еще раз коротко рассмеялся: подобного рода переживания составляли главную цель существования полковника Маршана, он был полной противоположностью Гавварду: то, что было для Гавварда долгом чиновника и изредка спортом, было для полковника Маршана наслаждением большим, чем его любимое поммери во льду…

Красное кепи с черным шнурком оттеняло седые виски полковника Маршана, офицера колониальных войск французской республики, прозванного в колониях «лисицей Маршаном»: он поцеловал руку Анны Ор у сгиба локтя и, ловя в темноте автомобиля блеск ненавидящих глаз, сказал шепотом:

— Этот Казарин — странный малый… Вы разобрались в нем?

— Я не любопытна…

— За исключением, надеюсь, случаев, когда это требуется, не правда ли?

В номере гостиницы он снова рассмеялся коротким прерывистым смешком: полковник Маршан чувствовал себя прекрасно, куря сигару и глядя, как раздевалась у зеркала Анна Ор…

Глава 7

Леди Эдит Холлстен, известная достаточно своей экстравагантностью в самых широких кругах Лондона благодаря прессе, почти еженедельно сообщавшей о новой эксцентричной выдумке дочери лорда Холлстена, вроде ее намерения поехать на Версальскую конференцию и лично заявить Вудро Вильсону о своем критическом отношении к его политике — леди Эдит Холлстен еще лишний раз доказала, что ее замыслы всегда отличались новизной и неожиданностью…

По крайней мере, лорд Холлстен опустился в кресло и, глядя изумленными глазами на леди Эдит, спросил:

— В такое время?..

— Время довольно подходящее, — упрямо ответила леди Эдит, поправляя белокурую прядь волос.

— В Константинополь?

— И дальше… Милорд, я люблю спорт…

Леди Эдит была единственная дочь лорда Холлстена и ей разрешалось многое: но это было чересчур.

Лорд Холлстен встал во весь рост и заявил:

— Я не позволю тебе ехать в такое время на Восток.

— Я поеду!

— Я запрещу Министерству иностранных дел дать тебе пропуск.

— Я поеду без пропуска.

Это было выше сил лорда Холлстена. Без пропуска Министерства иностранных дел, как авантюристка! И потом это совершенно невозможно, за отбывающими следят.

Леди Эдит сказала упрямо, сверкнув зеленоватыми глазами:

— Я поеду…

Лорд Холлстен снова сел.

Он подробно нарисовал леди Эдит картину огромной борьбы, идущей на Востоке, столкновения интересов двух могущественных держав, еще не законченной войны.

— У нас в Европе все кончилось, мирная жизнь вошла в свои права, — заявил лорд Холлстен, — но на Востоке идет ожесточенная война, хотя там и нет фронта.

Леди Эдит была неумолима.

Лорд Холлстен бросил на чашу весов последний довод:

— И потом…

Он понизил голос:

— Там большевики…

Капризный голос леди Эдит заявил, что ей очень хочется самой увидеть хотя бы одного живого большевика, это захватывающе интересно, по ее мнению.

Лорд Холлстен поднялся и заявил категорически:

— Разрешения на поездку не будет дано!

Вдогонку ему леди Эдит сказала с яростью избалованной женщины, каприз которой не удовлетворили:

— Я уезжаю на следующей неделе!

В течение пяти дней «стейвер» леди Эдит носился по лондонским улицам, пугая гудком переходящих улицу и испытывая терпение полицейских. Шофер О’Тайль измучился, развозя леди Эдит по самым невозможным местам. Но, хорошо зная своенравную леди, он стоически переносил самые фантастические поездки: с Даунинг-стрит в Поплер, из Поплера в Сити, из Сити в Кингстон-Холл и Карлтон-клуб…

Именно эти поездки и послужили отправным пунктом к приказанию, отданному леди Эдит своему рыжему шоферу:

— На Гладстон-роад…

«Стейвер» помчался со всей быстротой, доступной ему и разрешенной лондонской полицией для уличного движения.

В очень скромной квартире леди Эдит сказала открывшему двери молодому человеку в френче и с перевязанной рукой:

— Могу я видеть сестру милосердия мисс Дуглас?

— Я сейчас передам. Как зовут леди?

— Леди Холлстен…

Сестра милосердия Дуглас со всей чистосердечностью шотландки встретила почетную гостью:

— Я рада услужить вам, леди… Я слушаю вас…

Лицо сестры Дуглас выражало следы утомления: долгая работа на фронте подточила силы мисс Дуглас.

Леди Эдит коротко спросила:

— Вы отправляетесь в распоряжение командования в Константинополе?

— Да, миледи…

— Вы хотите остаться здесь?

— Это невозможно, миледи…

— Почему?

— Приказ отдан.

— Это хорошо. Я предлагаю вам остаться здесь, я поеду вместо вас.

Мисс Дуглас испугалась: это неожиданное предложение поставило ее в тупик.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Дэвид Ллойд Джордж, 1-й граф Дуйвор, виконт Гвинед (1863–1945) — британский политический деятель, премьер-министр Великобритании от либеральной партии (1916–1922).

2

Вудро Вильсон (1856–1924) — 28-й президент США (1913–1921).

3

Жорж Бенжамен Клемансо (1841–1929) — французский политический и государственный деятель, премьер-министр Франции.

4

Сидней Константино Соннино (1847–1922) — итальянский политик и государственный деятель, дважды возглавлял кабинет министров Италии.

5

Аргоны — скалистое плато в северо-восточной Франции, в пограничных областях Лотарингии и Шампани.

6

Goddam — прокляни меня Бог или будь я проклят, английская поговорка; поэтому англичан в насмешку называют Goddams.