Месть майора Вишняка

Александр Зуев (2025)

Война в Донбассе стала одним из ведущих факторов мировой политики и основной причиной многих политических, социальных, экономических проблем. Происходит реальное столкновение двух мировоззрений, и оно стало менять саму парадигму российской государственности. Всё более явственно приходит осознание того факта, что движущая сила всех событий это, конечно же, люди, принявшие на себя апокалиптическую ношу войны. Именно они сейчас крутят колесо истории. Поэтому посчитал необходимым опубликовать своеобразную хронику об отдельных фактах и персоналиях событий на Донбассе, превратившихся в одну из самых жестоких войн современности. Когда завершил рукопись, почувствовал, что невольно смягчил некоторые эпизоды, избегая сгущения красок. Тем не менее, общую картину событий этой войны и описание людей на ней постарался передать достоверно, не отвлекаясь на собственные эмоции.

Сам Господь Бог решил наказать эту нечисть.

Так назначь, Господь, меня, Вишняка,

выполнить твою волю, и я исполню.

Не должны эти мальчишки

уйти в небытие неотомщёнными.

Майор В. Вишняк.

Славянск-Дебальцево,

2014-2015 годы.

ВСТУПЛЕНИЕ. САРАТОВСКОЕ ПРИСТАНИЩЕ

Майор Вишняк Виктор Александрович, командир танковой роты Донецкой народной республики, выписался досрочно из ростовского госпиталя 20 декабря и добрался до Саратовской области 23 декабря 2014 года. Надеялся найти единственного близкого человека — четырёхлетнего внука Никиту, вышедшего живым из мясорубки гражданской войны.

В далёком Воронеже, куда привезли детей из полыхающего Славянска, сообщили, что Никиту направили в Саратовскую область, а определить где его родители не удалось. После долгих и трудных поисков майор разыскал воспитательницу детского сада, помнившую Никитку и все ужасы той эвакуации. Она, плача, рассказывала о безумно тяжёлой дороге, об обстреле в районе Краснодона двух переполненных автобусов, везущих детей. Автобус, шедший первым, получил пулемётную очередь в упор. Водитель скончался на месте, неуправляемая махина съехала на обочину и завалилась на бок. Второй автобус отстал метров на сто — и это спасло детей и сопровождающих. Увидев рухнувший транспорт, остановились на безопасном расстоянии. Воспитательницы, медсестры, родители бросились спасать раненых и пострадавших. Оказалось, что в первом автобусе двое убитых — водитель и медсестра, четверо детей ранены и нуждаются в срочной медицинской помощи.

Раненых повезли в краснодонскую больницу, остальных кое-как распределили во втором автобусе и двух легковых машинах, сопровождавших колонну. Когда размещали детей в единственном автобусе, выбросили все лишние вещи, дорожные сумки. Часть документов и вещей потерялись. Многие испуганные дети плакали навзрыд. Наверное, эти рыдания и детские вопли тогда прозвучали словно вознесённая ввысь молитва, начавшая охлаждать ненависть воюющих сторон. Ожесточённая миномётная канонада вокруг горящего Краснодона стала постепенно стихать.

Оставшиеся двенадцать километров до пограничного пункта пропуска Изварино показались всем бесконечно длинной дорогой, бегством из ада, которое никак не хотело завершаться. Эта дорога навсегда вошла в подсознание детей как вечное напоминание о жестокости и непредсказуемости взрослого мира.

Начали приходить в себя только в приграничном российском Донецке. Автобус остановился на одной из тихих городских улиц. Мимо проходили спокойные люди, женщины прогуливались с грудничками в детских колясках. Показалось, что попали на другую планету: нет войны, люди улыбаются, а главное — вокруг тишина.

Маленький Никитка, по словам воспитательницы, три дня пробыл в пункте временного размещения в Воронеже. Затем его и нескольких других детей, которые попали в Россию без родителей, перевезли в Саратовскую область в город Энгельс. Сюда и направился майор Вишняк, начавший приходить в себя после тяжёлого ранения.

Для Виктора Вишняка, командира танковой роты Донецкой народной республики, всё стало трудным и неподъёмным в этом послегоспитальном мире.

Во-первых, тяжелейшая контузия привела к заиканию, что было нетерпимым для него, привыкшего отдавать приказы чёткими рубящими фразами убедительно и громко.

Во-вторых, унизительно и нетерпимо было объясняться по поводу утерянных документов: его паспорт, пенсионное удостоверение, удостоверения к государственным наградам СССР, которые он бережно носил в нагрудном кармане, пропали. Дело в том, что его вывозили с линии фронта без сознания, с остановившимся дыханием, в обгоревшей, пропитанной кровью одежде. На поле боя его вытащили из огня, сняли тлеющую одежду, укрыли грязным походным брезентом и отвезли в госпиталь в Луганск. Оттуда, как тяжелораненого, которого невозможно вылечить в Луганске, перевезли в Ростов-на-Дону.

В-третьих, чувство долга настойчиво управляло всей его сущностью, собирало в кулак все нравственные, физические силы и требовало возврата на фронт, несмотря на то, что разбитый, израненный организм подходил к последнему пределу, просил тепла и покоя. Так что это «в-третьих» так сформулировало задачу для Вишняка: съездить в Саратовскую область, навестить внука и сразу же вернуться на фронт, где ополченцы готовились к отражению нового мощного наступления врага.

Единственным документом, который ему привезли в Ростов-на-Дону накануне выписки из госпиталя, было удостоверение командира танковой роты ДНР, подписанное министром обороны. С этим удостоверением и плотной пачкой выписок из истории болезни с перечнем перенесённых операций Вишняк и отправился на поиски внука.

В заснеженном Энгельсе, на улице, прямо перед отделом Федеральной миграционной службы, случилось то, о чём предупреждали ростовские врачи: Вишняк потерял сознание. Два дня пролежал в реанимации, благо врачи нашли в нагрудном кармане многочисленные выписки из истории болезни. Оказалось, что тяжёлая контузия была осложнена компрессионным переломом позвоночника, многочисленными ожогами и касательными осколочными ранениями. Три недели Вишняка лечили в энгельсской больнице. Вокруг его койки собирались больные и слушали рассказы о войне, о людях, втянутых в кровавый водоворот, переламывающий человеческие судьбы. Часто послушать приходили врачи и медсёстры. Заикание при этом страшно мешало и было тяжёлой проблемой для Вишняка: он никак не мог привыкнуть к тому, что порою приходится мучительно долго выдавливать из себя нужные слова и фразы, что в другое время смог бы красочно и образно описать главное в считанные минуты. Но он не унывал: строил планы поисков внука, пытался дозвониться до далёких Донецка, Горловки, Луганска, готовился к возвращению домой.

После выписки из больницы Вишняк всё-таки дошёл до отдела ФМС, где настоятельно просил поискать его внука среди многочисленных беженцев, осевших в Саратовской области.

Спустя некоторое время в ФМС подъехали бдительные полицейские, тщательно проверившие Вишняка — всё-таки человек приехал из другого государства, из зоны военных действий.

Выяснилось: он проходил срочную службу в далёком 1981 году в Афганистане. После этого, по направлению командования, поступил вне конкурса в Ленинградское высшее военно-политическое училище, по окончании которого опять попал на службу в Афганистан. Там успешно командовал взводом, ротой, батальоном. Вишняк имеет ряд правительственных наград. В 1989 году досрочно получил воинское звание майора.

Развал СССР майор пережил очень тяжело: в армии самостийной Украины служить отказался, пошёл работать на угольную шахту имени Засядько, где и доработал до выхода на пенсию простым проходчиком.

Женат. Жена, Мария Николаевна Вишняк пропала без вести во время боев за Славянск. Единственный сын погиб, сражаясь в рядах ополченцев в донецком аэропорту. Невестка и тесть с тёщей погибли во время артобстрела Славянска: тяжёлый снаряд угодил прямо в погреб, в котором они прятались от артналёта. В живых остался только внук Никита — единственная его надежда и смысл жизни.

Полицейские по своим каналам проверили рассказанное. Всё подтвердилось.

Майору Вишняку принялись помогать правозащитники, казаки. Подобрали ему временное жильё на Кумысной поляне, где он долечивался ещё несколько недель, пока областные власти пытались найти его внука. Но оказалось, что четырёхлетний Никита в Саратовскую область не прибывал. Скорее всего, находится в детском доме в Белгородской или Ростовской области.

Вскоре, в феврале, на юго-востоке Украины начались ожесточённые бои на всей линии фронта, и Вишняк засобирался в дорогу, поскольку счёл своим долгом вернуться в ополчение.

Через пару недель удалось узнать, что он успешно воевал под Дебальцево и продолжил череду своих воинских дел. Многие ополченцы, жители Горловки, Славянска, Новосветловки хорошо знают о его военной биографии и тепло отзываются о нём. Его рассказы легли в основу повести, в которой этот необычайно скромный командир предстаёт человеком, испытавшим и преодолевшим тяготы и безумные жестокости военного времени. Гражданская война ворвалась в его жизнь нежданно и грозно, привела к гибели родных и близких, изменив представление о мире, об Украине и о себе.

О его воинском подвиге постараюсь рассказать в коротких главах повести, над которой, отложив другие дела, начал работать, считывая долгие часы диктофонных записей. Это было трудным занятием, поскольку временами майор мучительно заикался — сказывалась тяжелейшая контузия, замыкался, уходил в себя…

Другая, почти непреодолимая сложность — с трудом верилось в его необычные рассказы о военных удачах и промахах, приходилось проверять, сравнивать, сопоставлять. Потом убеждался, что Вишняк всё рассказывал, не преувеличивая и не утаивая. Во многое из того, что он рассказывал, верить не хотелось, поскольку натуральные сцены гражданской войны вообще воспринимаются с трудом, уровень жестокости в них просто зашкаливает, и тогда сознание отказывается принимать происходившее, но прочитав его исповедь, совсем по-другому начинаешь воспринимать то, что показывают наши федеральные каналы. Понимаешь: за словами киевских политиков не просто обман и пустота — там бездна ненависти и преступлений, за которые неизбежно придёт расплата.

РОДНАЯ ГОРЛОВКА

Если бы кто-нибудь сказал Виктору, что ему придётся участвовать в гражданской войне, что вообще такая война возможна, он бы ни за что не поверил. Да и кто мог поверить в Украине, привыкшей к сытной размеренной жизни, что чокнутые радикалы, только и способные на дикие шоу в дурацких нарядах на юродивом Майдане, обретут власть и деньги? Никто не захотел заглянуть в будущее, в котором бандеровцы сменили бутафорские наряды на настоящие бронежилеты и каски, вооружились не только автоматами Калашникова, но и реактивными системами залпового огня и дальнобойными гаубицами.

Вот и Вишняк, вплоть до совершенно неожиданного для него майданного переворота, вполне обоснованно считал Украину сонным царством, населённым простым, многонациональным, спокойным народом, у которого порой бывало много гонора, но обычно этот гонор побеждала лень, косность и вековая привычка довольствоваться малым.

Оставалось только удивляться, как собственная недальновидность, скорее даже слепота и истинные, скрытые ранее историческим покрывалом качества украинской души внезапно заставили его проснуться. Более того, проснувшись, он встал у края пропасти, перед тяжким и страшным выбором: бежать куда глаза глядят, спасая семью, оставив дом, нажитое имущество, или взять в руки оружие и истреблять себе подобных с твёрдой уверенностью в своей правоте.

Родился и вырос Виктор в Горловке — уютном донбасском городе, мирном и спокойном, окружённом высоченными горами отвалов «пустых» пород из угольных шахт — терриконами. Одним из любимых развлечений Вити Вишняка был скоростной спуск с этих огромных крутобоких гор. Здесь он был всегда первым, до той поры, пока один из сверстников не сломал ногу во время этого «развлечения». После этого происшествия родители категорически, под страхом отлучения от телевизора, запретили детям приближаться к выработкам. Но Витя проявил упорство и самостоятельность — продолжал тренировки с рискованными пробегами ёлочкой на самых высоких горках. Проделывал это уже в сумерках, рискуя вдвойне. Зато в сумерках мало кто мог распознать его и «сдать» родителям.

Рисковый, непокорный характер потом не раз доставлял ему неприятности, но и выручал также не раз. Ни он, никто другой и предположить не могли, что Витя, он же Виктор Александрович, останется живым и успешным на войне именно благодаря этим дурным свойствам характера.

Шахтёрские обычаи обретали в городе негласный статус своеобразных законов. Шахтёрский труд забирал огромную жизненную энергию и постоянный риск взрывов и обрушений тяжёлым роком висел над подъёмниками шахт, насыщая всю атмосферу города неосознанным тревожным ожиданием беды. Временами случались аварии, тогда город заполнялся воем сирен «скорых» и аварийных машин горноспасателей, шахтерские жены и матери застывали в смертельном страхе, сердца их гулкой дробью отсчитывали минуты до трагических либо спасительных известий — правды жизни или смерти.

Так случилось, что отец Вити стал очередной жертвой каменноугольного монстра, который взимал свою плату за отнятый у него первоклассный антрацит. Александр Семёнович Вишняк и ещё одиннадцать горняков погибли в забое от взрыва метана. Случилось это тихим летним вечером, когда очередная смена готовилась спуститься в забой.

Витя не сразу осознал, что отца нет в его мальчишеском мире, не ассоциировал с его смертью небольшую аккуратно прибранную могилу, о которой неустанно заботились мама с бабушкой. Он не понял, что теперь нет опасности получить от отца нагоняй, что теперь он не ощутит тяжёлый, грозный взгляд отца исподлобья. Лишь постепенно, с годами, в душу пришло ощущение потери.

Одновременно придавила огромным грузом ответственность перед матерью и бабушкой. Он был единственным ребёнком в семье, единственным мужчиной. В школе он в короткий срок превратился из забияки и возмутителя спокойствия в молчуна. Смотрел на учителей взрослым пытливым взглядом, чурался шуток и мальчишеских игр, с какой-то страстью стал работать над домашними заданиями.

В девятом классе он отделил себя невидимым забором от мальчишеских забав. Когда в яркий майский день все мальчишки и девчонки сбежали с двух последних уроков химии и направились в городской парк на озеро, он не присоединился к сверстникам. В парке мальчишки угощали девчонок мороженым, а мальчишечий верховод Вадик, сын замдиректора шахты, раздобыл с десяток бутылок пива. Он сумел организовать настоящий пир. Тогда-то мальчишки и решили как следует наказать Витю Вишняка, заклеймив его предателем.

А он в одиночестве остался на уроке и старательно возился с химическими реактивами, ставил свои опыты по выщелачиванию нужных металлов. Расстроенная химичка, утерев заплаканные глаза, сидела рядом и помогала.

На следующий день зачинщиков побега с уроков вызвали вместе с родителями к директору, где устроили изрядную головомойку. Спас положение Вадимов отец, пообещавший своему сыну всяческие моральные наказания, а школе — материальную помощь и замену всех изношенных разбитых классных дверей. Всё бы так и обошлось мирно и спокойно, но директор школы, молодая, очень высокая и худая, фанатично влюблённая в педагогические идеи сотрудничества (тогда ещё советской педагогики), посоветовала всем брать пример с Вити Вишняка, который «не поддался общим развращающим настроениям». Директриса предложила назначить Витю старостой класса.

Вечером того же дня Вадим собрал пятерых наиболее крепких ребят и составил план: проучить, а ещё лучше — отпетушить (так предложил Стас, у которого отец отбывал срок на зоне) как следует предателя Вишняка.

Лучше бы они отправились запивать свою злобу пивом в парк, потому как Витя Вишняк имел врождённое качество характера, не свойственное в подростковом возрасте: не сдаваться врагу и не просить пощады. Это качество было наследным и передавалось из поколения в поколение от предков по мужской линии непокорных, драчливых терских казаков. Так что, когда побитого, со скрученными назад руками Витю поставили на колени перед Вадимом и заставили просить прощения и кукарекать петушиным голосом, наследственность проснулась и решительно заявила о себе. Витя закричал не своим, страшным утробным голосом, нырнул лицом вперёд и вцепился крепкими зубами в левую ляжку Вадима. Когда растерявшиеся одноклассники выпустили руки, Витя схватил валявшуюся рядом половинку кирпича и крепко угостил ею вначале Вадима, а потом его напарника Стаса. Бил наотмашь, по головам. Двое окровавленных мальчиков остались лежать на пожухлой траве, остальные разбежались. Пострадавших на машине скорой помощи увезли в больницу.

Ранним утром за Витей пришёл милиционер из инспекции по делам несовершеннолетних. И сидеть бы ему в закрытом спецучреждении для несовершеннолетних (травмы у Вадима и его подельника были весьма серьёзные), но тут в дело вмешалась худосочная директриса. Она была принципиальной и упорной, как железобетонные стены столь любимого ею Донецкого пединститута.

Возмущённая директриса потребовала собрания общественности, рассказала о нападении на Витю пятерых крепышей, о подлой роли сынка шахтного начальства. Родители и общественность взбунтовались, прокуратура и милиция дала обратный ход делу Вишняка.

Директрису по-тихому уволили всего через месяц после происшествия, а Вите лишь дали закончить девятый класс и, несмотря на пятёрки по профилирующим предметам, снисходительно вытолкнули в профтехучилище.

АРМИЯ — ДУША МОЯ И СЕРДЦЕ

После окончания ПТУ его призвали в армию. И тут «везение» юного Вишняка продолжилось — служить пришлось в Афганистане в мотострелковой бригаде под Джелалабадом. Попал в мотострелковый батальон, где комбатом был настоящий «батяня» — человек с открытым солдатским сердцем, с удивительной способностью сочувствовать и сопереживать и в то же время быть строгим и требовательным. Благодаря этому «батяне» Виктор по-настоящему полюбил армию и твёрдо решил служить Отчизне в точности так, как обожаемый комбат. Более того, с тех пор он утвердился во мнении, что Родина начинается с людей чести, отдавших свою жизнь служению Отечеству. И если таких людей становится меньше чем нужно, то государство рушится, что и случилось с СССР. Это обрушение стало для него самой тяжёлой жизненной трагедией.

Долгие бессонные ночи девяносто первого года вызвали шквал мыслей, которые охватывают человека, пережившего тяжёлое поражение и попадание в плен к ненавистному врагу. Закономерно, что под обломками гибнут огромные массы людей, ничего не сделавших для сохранения государственных конструкций. И один из этих погибших духовно людей — он, майор Вишняк, не сумевший помочь государству и потому погребённый под его обломками.

Настоящей опорой и самым близким человеком на свете стала жена Мария. Здесь майору несказанно повезло, ведь в жизни он не успел насладиться счастливыми временами влюбленности, «гуляний под луной», прочувствовать всю силу любви к женщине. Об этих чувствах он лишь мечтал, перечитывая, прямо-таки глотая романы и повести

о любви, о страданиях и счастье. Величайшим потрясением для него стали стихи Петрарки. Многие из них запомнились и впечатались в память удивительными, упоительными образами. С тех пор милая Бианка грезилась ему чуть не в каждой симпатичной молодой девушке. Так он подготовил себя к переживаниям, которые не замедлили случиться, когда он, молодой и успешный капитан, аттестованный на должность комбата, влюбился в дочку командира бригады полковника Несмеянова. Предмет его любви — почти настоящая «царевна Несмеяна» — так прозвали Машу в гарнизоне. Она была высокой, белокурой, очень красивой, могла бы затмить любую фотомодель. Вишняк пытался ухаживать, но довольно быстро понял — пришёлся не ко двору. Он изрядно похудел от переживаний, начал срываться без повода на подчинённых, сочувственно поглядывавших на него.

Наконец комбриг вызвал его в шикарно обставленный кабинет для личной беседы. Разъяснил сухо и конкретно — Маша уже просватана, и жених не кто иной, как сын генерал-полковника, замглавкома сухопутных войск. Сын уже успешно служит в войсках и дослужился до подполковника. Потом Вишняк не без удивления разглядел, как у полковника покраснела лысина, как после недолгой паузы он стал нарочито-тщательно протирать лежащие на дубовом столе очки в золотой оправе, и совсем по-простому завершил:

— Скажу тебе откровенно, Вишняк, парень ты хороший, служишь честно, воевал достойно. Ты у нас правдолюб! Но с твоим характером и установками тебе даже в полковники не пробиться. Если не сорвёшься и не нахамишь начальству, то уйдёшь на пенсию подполковником. И советую тебе в армии особо не задерживаться. Такие как ты в военное время «героя» получают. А в мирное время — вообще «не проходные». Так что без обид. Через месяц за Машей жених приедет и повезёт на свадьбу, в Москву. А на этот месяц могу дать тебе отпуск — отдохни, отвлекись, съезди

на родину в Донбасс, подыши родным воздухом, может там и невесту подберёшь.

От отпуска Вишняк отказался. В тот же вечер купил букет цветов и отправился в медсанчасть, где приметил скромную процедурную медсестру, делавшую ему электрофорез и внутривенные инъекции, когда он болел острым бронхитом. Во время процедур Вишняк заметил пару раз пристальный взгляд её серо-зелёных глаз. Иногда Вишняк отмечал, что взгляд у девушки становился всё мягче и глаза покрывались странной поволокой.

Идя к девушке, он даже не мог бы рассказать, как она выглядит, симпатичная она или нет. Не было и ответа на вопрос, нравится она ему или нет. Тогда главным было то, что медсестру звали Машей. В тот же вечер Вишняк сделал этой второй Маше предложение.

Это стало редчайшим везением в жизни Вишняка. Он, конечно же, не сразу оценил достоинства молодой жены. Скорее наоборот. Маша всё делала невпопад. В однокомнатной квартирке, выделенной молодожёнам, было совсем мало места, и Вишняк постоянно сталкивался с Машей то в узком кухонном коридорчике, то, с трудом сдерживаясь, ожидал, когда Маша освободит душ, совмещённый с туалетом. Часто случалось, что в спешке, собираясь на службу, не мог найти свежей рубашки, которая была приготовлена с вечера, но Маша по ошибке её постирала и не успела вывесить на просушку.

Особая проблема заключалась в чайной посуде. Чашки, которые Маша старалась тщательно промывать, предательски выскальзывали. Так что через неделю-другую все они покрылись сколами и трещинами. Для Виктора чашки со сколом с детства были приемлемы. Мама отзывалась на эту тему так:

— У тебя, Витенька, чашки да тарелки с трещинками уже в «тараканов в голове» превратились.

После несчастливой судьбы нескольких комплектов чашек, Виктор отыскал на рынке две жёлтых эмалированных кружки, что и решило эту проблему с «тараканами».

К чести Вишняка, он всегда сдерживался и не срывался на грубости и упрёки. И здесь главную роль сыграли семейные традиции, в которых главное было уважать и беречь друг друга в большом и малом. Это и спасло семейную жизнь молодожёнов.

Маша с какой-то особой деликатностью, ненавязчиво вызывала Вишняка на откровения, чувствуя в нём несогласие с происходящим вокруг, в стране, в гарнизоне. Это несогласие перерастало в мощный протест и готово было взорваться. Она выслушивала всё, соглашалась, смахивала набежавшую слезу и говорила:

— Всегда пойду рядышком с тобой, Витенька, ты у меня самый лучший, ты — настоящий мужчина. Я так счастлива, когда ты рядом.

Пришёл день, когда она сказала:

— Ты самый лучший не только для меня, но для него, — и показала на живот. Добавила, — а правильнеебудет — для нас.

Этот момент стал для майора поворотным. Словно спала с глаз какая-то пелена, и он увидел свою Машу необычайно красивой какой-то особой красотой. Пожалуй, дело было в том, что красота эта была развёрнута целиком и полностью в сторону Вишняка. Никто другой этой красоты не видел и не мог видеть. Никому другому она не принадлежала и не была понятной. И это было навечно. С тех пор Вишняк влюбился в свою жену по-настоящему и навсегда, так, как и все мужчины в его роду, слывшие однолюбами.

В девяностые годы, когда качнулись прежде незыблемые жизненные установки на служение Отчизне, на верность воинскому долгу, Вишняк не стал присягать на верность державной Украине. Служил он в то время в Крыму командиром батальона в мотострелковой бригаде. Успел увидеть алчность и продажность новых командиров новой украинской армии. В бесконечных ночных бдениях перед ним вставали картинки полного предательства прежних ценностей. А когда появились правила доносительства друг на друга — это повергло в шок.

Командир одной из его рот написал донос, в котором особо выделял, что во время распития водки на территории гарнизона комбат майор Вишняк сокрушался по поводу развала СССР и называл предательством Беловежские соглашения, ругал бранными словами всех подписантов, в том числе, нецензурно — президента Кравчука и даже называл его бандеровцем.

Об этом доносе рассказал ему особист из штаба, прошагавший в мотострелках афганскую войну и сохранивший уважительное отношение к заслугам майора. Этот же особист посоветовал Вишняку написать рапорт об увольнении, поскольку иного пути «отмазаться» от грядущего разбирательства у него не было.

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ГОРЛОВКУ

Благодаря Маше Вишняк пережил-перетерпел разрушение государства в скорбном девяносто первом году и последующий уход из армии, сумел внутренне перестроить себя. Не роптал, не жаловался на жизнь и не проклинал позорных правителей, а просто вернулся к разбитому корыту в родную Горловку, надеясь излечить душу и найти покой, забираясь на полюбившиеся с детства терриконы, встречая на вершинах рукотворных гор ласковый напористый ветер, несущий едва уловимые запахи угольных выработок и цветущих яблоневых садов.

Витя Вишняк, на мгновение вновь ощутивший себя мальчишкой, охлаждал горевшую душу на терриконах недолго. На третий день по возвращению в родные края пошёл устраиваться на шахту. Приняли без долгих разговоров и после короткого обучения поставили проходчиком.

На третий год работы на шахте случилась авария, забравшая жизни многих проходчиков — товарищей Вишняка. Они уходили из жизни на его глазах, полные отчаяния и страстного желания выжить. Он же, словно отгородившись от жизненных страстей, сидя в аварийном забое, не ощущал особых тревог и волнений, дышал спёртым воздухом спокойно и уверенно — ведь там, наверху, его ждала верная жена, да ещё сын, давшие ему вторую жизнь и новое жизненное пространство.

Потом, после удивительного спасения из аварийного забоя, Вишняка пригласили к директору шахты. Тот уважительно полистал личное дело, расспросил уважительно о наградах, предложил возглавить бригаду. Виктор уже окунулся а атмосферу шахты, узнал об интригах вокруг профсоюза и попытках руководства взять под свой контроль лидеров. И потому ответил коротко:

— Спасибо, но я уже накомандовался. Хочу честно отработать до пенсии, день в день, чтобы потом заниматься семьёй, детьми, внуками, навещать друзей. Иного мне в жизни, похоже, не дано. Да и не хочу я ничего другого — ни власти, ни больших денег. По моему разумению, и то и другое нормальной человеческой жизни мешает.

Вишняк работал и в самом деле спокойно и уверенно, коллектива не чурался, начальству на глаза не лез. Дважды попадал в аварии. Один раз просидел в засыпанном забое двое суток без еды и воды. Потом получил заслуженную компенсацию и ни на кого не жаловался. Отказался участвовать в забастовках и протестах по поводу повышения зарплат. Отказался потому, что не верил уже в благие намерения одной и второй стороны. Ему просто надо было дослужить, дотерпеть.

Наконец, миновали тринадцать лет работ в подземелье. Ушёл день-в-день с нелюбимой шахты. Холодновато попрощался с товарищами и начальством. Сжимая в руках трудовую и пенсионные книжки несколько раз проговорил с внутренней расцветающей радостью:

− Оттарабанил! Слава Богу! Вот теперь впереди настоящая жизнь!

Первые дни после выхода на пенсию ощущал себя свободным человеком, с которого сняли кандалы и выпустили на белый свет из замкнутого, душного до тошноты пространства. Дал себе небольшую, совсем короткую передышку, по прошествии которой понял, что жизнь его в очередной раз обманула и, подсмеиваясь, загнала во вновь изобретённое и старое как мир приспособление, называемое обычно «беличьим колесом».

Мелкие хлопоты переросли в стратегические планы хозяйственного обустройства семейной жизни, заполонили мысли и всё сознание. Жена, любимая Маша (а кто ещё смог бы это сделать!) уговорила взять кредит на покупку дома в полюбившемся ей Славянске, где жила многочисленная родня.

А тут произошло ещё одно знаковое событие, совсем разоружившее Вишняка и подмявшее все его честолюбивые планы: взрослый сын, искренний продолжатель семейных традиций и главная надежда Вишняка, влюбился беззаветно в однокурсницу. Вскоре привёл её в дом знакомить с родителями. Звали её Дашей, и являла собой, по мнению Виктора Александровича, нераспустившийся цветок, поскольку фигурой, походкой и покрытым прыщиками лицом больше напоминала девчонку-подростка. Однако, когда она, неловкая, стеснительная, грохнула вдребезги дорогую чашку китайского фарфора, то посмотрела извиняющимся и таким умоляющим и влюблённым взглядом на Серёжку, что Вишняк прочувствовал горячей волной:

− Ах, Серёжка, как тебе и всем нам повезло, какие мы счастливые!

С этого дня так раздражавшие Вишняка хозяйственные хлопоты и строгая необходимость вкалывать на двух работах, зарабатывать на жильё молодожёнам, стали вполне терпимой жизненной практикой.

Жена, просыпаясь рано по утрам, говорила, что слышала уже лепет внука и смеялась радостно, поглаживая огрубевшие мужнины ладони с навечно въевшейся угольной пылью.

Так Вишняк отодвинул на задний план прежние мечты и погряз в ежедневной суете, в необходимости добывать деньги, бесконечно подрабатывать, чтобы вовремя платить по кредитам. А время бежало, неумолимо растаптывая прежние жизненные планы.

ДОНБАССКАЯ ВОЙНА. НАЧАЛО

Пройдя горячие точки, Виктор осознал неизбежность смертельного исхода вражды и ненависти. У последних есть чёткая определенная закономерность: один цикл взаимного уничтожения неизбежно переходит в спираль, раскручивающуюся вплоть до полного истребления всех участников. Зачастую выходило так: война давно закончилась, но выстрелы, взрывы, ненависть и насилие на каком-то жизненном этапе всплывали из глубин памяти и материализовались, истребляя жизнь вокруг, неся смерть и разрушения.

Но он и предположить не мог, что дикая фантастическая истерия войны придёт в родной Донбасс и уничтожит, превратит в прах все представления о ценности жизни.

Донбасская война застала майора в Петербурге. Там друзья, окончившие в безмерно далёком 1987 году Ленинградское военно-политическое училище, помогли найти хорошую денежную работу. Вишняк, поработав в Питере некоторое время, решил перебираться с семьёй в Пушкино, где приметил небольшую уютную квартирку.

Но всё разрушила внезапно начавшаяся война. Она поглотила сына, а вместе с ним все его мечты о семейном счастье. Гибель сына заставила Вишняка срочно вернуться в родную Горловку, потом — в Славянск. Там он вступил в ополчение.

Майора Вишняка неприятно поразила расхлябанность и полное отсутствие воинской дисциплины в подразделениях ополченцев. Подавляющее большинство из них просто не знали, что такое армия, что такое воинская дисциплина. Он был убеждён: те, кто отслужили срочную в украинской армии, просто превратились в испорченный человеческий материал, который неимоверно трудно переучивать. Поэтому, когда ему предложили командную должность, решительно отказался. И тут накатила такая вселенская тоска, что Вишняк почувствовал себя одиноким, всеми брошенным странником, который стоит перед бездонной пропастью и не знает, как её преодолеть. Больше всего это стояние на краю бездны неверия, изнывающее и едва переносимое, было похоже на неутолимую жажду в неприютном пригороде афганского Джалалабада. Всё более ощущал: пропасть начинает притягивать с огромной непреодолимой силой…

Слоняясь неприютно по территории заброшенной, полуразрушенной автоколонны, занятой группой ополченцев, заметил в отдалённом полуразвалившемся боксе два КамАЗа. На них были смонтированы столь полюбившиеся ему в Афганистане ЗУ-23-2¹.С жадностью набросился на спаренные зенитки, поглаживая пыльные, начавшие ржаветь двухметровые стволы. Рядом в разбитых ящиках россыпью небрежно лежали снаряды, патронные ленты. Кучка БЗТ² смешалась с ОФЗ³.

Внутри включился какой-то особый механизм, какое-то новое начало, новый смысл. Тут же побежал к начальству, которое баловалось пивком в тенёчке единственного большого тополя, произраставшего на заброшенной АТП.

Волнуясь как мальчишка, сообщил:

− Беру вот эти две «зушки». Ребята, вы просто не понимаете, какая это великая ценность! С ними всех бандеровцев ублажим!

Потом узнал: обе машины выменяли у украинских военных за четыре ящика водки «Мягков». Тогда подобные сделки случались часто. Офицеры и контрактники украинской армии с лёгкостью бесшабашно списывали, продавали, обменивали сотни, тысячи единиц оружия, накопленных за послевоенные годы и небрежно хранившихся на бесчисленных армейских складах в Волновахе, Донецке, Луганске, Мариуполе.

− Эх, дурачьё, не осмыслили, какое сокровище приобрели, − подумалось майору. − За них и сто ящиков беленькой не жалко.

Получив благословение, побежал на склады разыскивать головные взрыватели, поскольку те, что были — МГ-25 часто отсыревают, а при столкновении с дождевыми каплями и простыми листьями срабатывают. Скоро удалось найти несколько сотен надёжных добротных В19УК. Это были «умные» супер-взрыватели, выдающееся создание советского ВПК.

Затем занялся снаряжением лент. Шпиговал их сам, не доверив никому. Протирал чистой тряпочкой каждый снаряд, потом любовно вставлял в ленту четыре осколочных — один бронебойно-зажигательный снаряд.

С людьми было много проблем. И хотя это было ожидаемо, майор всё же приуныл. Укомплектовал два расчёта с превеликим трудом. Безмерно раздражало и то, что все бойцы взяли себе какие-то нелепые позывные: Колобок, Падре, Знахарь, Кубик и т.п. Но потом с этим смирился, потому что знал — у всех остались родственники на оккупированных территориях. И если всех называть по фамилии и имени, то СБУ и Правый сектор устроят страшные расправы. Одесская бойня второго мая всем тогда показала, что ждёт решившихся на сопротивление, так что к подчинённым приходилось обращаться не по званиям, не по фамилиям, как положено в армии, а по коробящим слух кличкам.

Себе также взял кличку — «Скиф». Она хоть звучала благозвучнее, чем, например «Бес» — так прозвали Безлера, безусловного военного лидера ополченцев в Горловке, которого Вишняк хорошо знал как достойного и здравомыслящего человека. Не укладывалось, как этот толковый

и грамотный командир мог взять себе дурацкую кличку «Бес»?

Порою возмущение нравами нарождающегося ополчения перерастало в отчаяние, ведь непреложный закон воинского формирования, пусть даже партизанского — строгая дисциплина. Мгновенное подчинение командиру решало

не просто успех боя, решалось — жить тебе и твоим бойцам или бесславно, безвестно умереть. А такое случалось, если боец в панике бежал с поля боя. Чтобы такого не произошло, внутри каждого должен быть стальной стержень чувства долга, сплавленного с чувством страха перед позором за бегство; сплав этот должен быть неизмеримо выше, чем желание сохранить жизнь любой ценой. А что будет с ними, собранными вместе случайными людьми, не связанными воинской присягой, не умевшими чеканить шаг в строю, не ощутившими всепоглощающего чувства прикосновения к полковому знамени, впитавшему в себя грозную память о славных победах и тяжелейших жертвах?

Здесь и сейчас всё было по-другому. Было какое-то подобие ощущения необходимости сплочённого жертвенного воинского труда, но не было чувства локтя, боевого братства. Эти мысли делали мучительными короткие летние ночи. Так что днём майор ходил полусонным, придавленным ночными сомнениями и страхами.

Скоро эта главная проблема очень явственно дала о себе знать. В ответ на приказ майора все чаще звучало:

− Щас, докурю, потом сделаю.

Или ещё горше:

− Ты чё, сам не можешь сделать?

Так что основные трудности, как считал майор, были впереди и заключались в отсутствии воинской дисциплины и требованиях неукоснительного исполнения приказов. Ополченцы представляли собой некое свободное сообщество, отдававшее анархистской демократией. В этих условиях обучение проходило по схеме: «послушайте, пожалуйста», «подай, пожалуйста, вон тот ящик со снарядами».

Майора это выводило из себя, он пару раз срывался и бранился нецензурно, стращал свои расчёты позорной смертью на поле боя. Не помогало. Однажды сцепился со своенравным командиром второго расчёта. Тот взял себе позывной «Колобок». Их растаскивали оба расчёта, восемь человек.

Все решили тогда, что майор избавится от Колобка. Но Вишняк быстро взял себя в руки. Военный опыт говорил: из Колобка, при всей расхлябанности и задиристости, получится хороший командир расчёта. Он в бою не подведёт, не растеряется. А это дорогого стоит…

На четвёртый день мучений Вишняка его любимые «зушки» засияли особым военным блеском. Установки бодро и вызывающе, задиристо крутились по периметру и мгновением вздымались в небо. Надраенные стволы поворачивались на 180 градусов за положенные по нормативу три секунды. На учебные демонстрации собирались десятки ополченцев, бесцельно слонявшихся по территории АТП. Снаряды, протёртые ветошью, светились темноватым, отливающим свинцом светом, словно говоря: с нами всё будет «смертельно хорошо». Так выразился однажды майор, вспомнив присказку из афганской войны…

Эта присказка родилась, когда он, молодой старший лейтенант, недавний выпускник ленинградского высшего военно-политического училища ПВО, возглавил батальонную группу с особым заданием: не пропустить в «зелёнку» довольно большую группу моджахедов. Особая ценность операции заключалась в том, что духи волокли с собой пленного, взятого в качестве «языка» новобранца — юного туркмена, прибывшего в часть две недели назад, которого за замедленность реакции прозвали обидно «Чукча».

Задание он тогда, можно сказать, провалил, потому что в дороге сломались сразу два «Урала» и он не решился бросить их на грунтовке. Машины пришлось буксировать, прицепив к БТРам. Так что когда они прибыли в точку, моджахеды уже вошли в зелёнку и растворились в ней, как это у них водилось.

Тогда Вишняк рискнул, да так, как никто другой и не решился бы (ведь терять было нечего, его в любом случае наказали бы). Он выставил «зушки», спустив их с откоса дороги до уровня зелёнки, распределил сектора обстрела и дал команду: прочистить немедля рубящими очередями спарок весь массив зеленки.

Обе «зушки» сработали чётко, обученные операторы вовремя заменили стволы и через десять минут закончили стрельбы, словно исполнили учебное задание на полигоне⁴.

Молодой солдатик-новобранец из Уфы, закрывший уши, но всё равно оглохший от стрельбы, радостно тряс Вишняка за рукав гимнастерки:

— Товарищ старший лейтенант, да там ничего живого не осталось.

Действительно, зелёнка со срубленными переломанными ветками, выглядела феерически. А из глубины порушенных зарослей доносились по нарастающей вопли и стоны раненых моджахедов, крики «Аллах Акбар».

Когда зелёнку обыскали, то нашли в ней двадцать семь трупов, одиннадцать раненых. Пленённый моджахедами парнишка, туркмен по прозвищу Чукча, оказался в числе раненых и его отправили на базу на подлетевшем вертолёте. Из банды мало кто остался в живых, а из раненых, которых Вишняк сострадательно приказал перевязать, выжили лишь четверо.

Вишняка тогда, с формулировкой «За находчивость и поднятие боевого духа» наградили Красной Звездой и присвоили досрочно капитана.

Тогда новобранец из Уфы, которого тяжко стошнило после осмотра и пересчёта убитых моджахедов, сконфуженно высказался:

— С нами всё смертельно хорошо.

Эта фраза предательски въелась в память и стала дурацким слоганом, который изрядно раздражал майора, и от которого он не в силах был избавиться в будущем.

ПЕРВАЯ ПОБЕДА СКИФА

Вишняк оторвался от воспоминаний и стал решительно всматриваться в старую карту времён Великой Отечественной войны. Карта была стёрта до дырок на сгибах, многие названия населённых пунктов едва просматривались. Но других карт не было. Ещё раз вспомнил о задании, отданном устно командиром. Тот высоко поднял вверх указательный палец и заявил:

— Слушай сюда. Задание тебе сам «Стрелок» (Игорь Стрелков) даёт. И знай — за невыполнение у Стрелка одна мера — расстрел. Всё, хватит партизанщины. Воюем теперь как положено, дисциплина прежде всего. Приказы исполняем досконально.

Майор вспомнил любимые дневные посиделки командира с неспешным потягиванием из горлышка холодного пива «Тинькофф», столь любимого начальником и его друзьями, и мысленно сплюнул. Ну как ещё можно отреагировать на степенные привычки командира, пару месяцев назад возглавлявшего проходческую бригаду на шахте «Стахановская»? Человек, конечно, авторитетный и порядочный, но в настоящий момент ему можно лишь отделение доверить. Да и то всё время проверять. Ведь не знает человек, что такое приказ, что значит «исполнение донести», что такое «головная походная застава», что такое «планирование военной операции», взаимодействие артиллеристов, сапёров-минёров, пехоты, наконец, как обеспечить грамотную разведку позиций противника — ведь с этого и начинается любая боевая операция.

− Эх, смертельно хорошо всё у нас будет, это точно, — Не раз с иронией мысленно заряжал себя Вишняк, с тревогой пытаясь заглянуть в ближнее будущее. Там, в этом будущем, можно спроецировать первые бои, первую «притирку» бойцов и командиров, только после того можно подумать и о налаживании воинской дисциплины.

Их направили к Семёновке − небольшому селу в двадцати километрах от Краматорска. Впоследствии это село стало настоящей мясорубкой, а потом — кладбищем для сражающихся сторон.

Само задание, как выразился командир, «боевое поручение», было сформулировано странно и расплывчато. Им надлежало «воспрепятствовать проникновению боевых подразделений противника из Краматорска в сторону Донецка, для чего организовать охрану шоссе в районе посёлка «Семёновка». В завершение командир сказал, что взаимодействовать предстоит с группой «Молчуна».

Чтобы попасть в Семёновку из Славянска пришлось ехать по трассе М-03, буквально утыканной блокпостами. Причём, порою заранее трудно было угадать, чей же блокпост перед тобой. Главными ориентирами на тот момент было наличие у военных БТРов. У ополченцев было тогда лишь несколько захваченных БМД⁵. У украинских же вояк были в изобилии БТР-80 с высоко вздетыми на длинных стальных штырях жовто-блокидными флагами.

По этим флагам и ориентировались. Завидев их, сворачивали на просёлок и гнали по нему на предельной скорости, развернув стволы в сторону дороги.

Вишняк много поездил по белу свету и, возвращаясь в Донбасс, не переставал удивляться насколько мало здесь пространства, как один населённый пункт жмётся к другому. Вот и сейчас проскочили все просёлки за какие-то пару часов, тем более что все, за исключением Васи из Одессы с позывным Вектор, были местными, могли проехать здесь с закрытыми глазами.

Прибыв на место, майор расставил машины в пятидесяти метрах друг от друга вблизи основного магистрального перекрёстка, аккурат на границе лесопосадок. Сразу же организовал маскировку — так, как учили в Афгане. Заранее припасённые куски брезента закрыли стёкла, окрашенные металлические двери, борта — всё, что могло дать отблеск. Нарубили топориком веток, прикрыв борта, капоты. К стволам «зушек» прикрутили мягкой проволокой пышные ветки ольхи. Через какой-то час громоздкие КамАЗы и двухметровые матово-чёрные стволы спарок даже не угадывались на фоне лесопосадок.

− Ну ты даёшь, Скиф, — восхищённо развёл руками Колобок. Вишняк стянул с себя насквозь промокшую от пота тельняшку:

− Что можем, то можем.

А потом потянулось томительное ожидание. Вишняк раз за разом проверял запасные стволы и боекомплект. Затем велел ввинтить запалы в гранаты и уложить в верхние карманчики разгрузок: слева Ф-1, справа — РГД-5. Курил сигарету за сигаретой с такой страстью, что Знахарь не сдержался:

− Скиф, коптишь как паровоз в первую мировую. Ты нас всех без курева оставишь.

Вынужденное безделье расслабляло и тревожило одновременно. Отовсюду приходили свидетельства о зверствах добровольческих батальонов, выросших как грибы после дождя. Одному из ополченцев, Степану Фёдоровичу

по кличке «Кубик», сын привёз видеозапись пыток, устроенных пленным ополченцам в батальоне Айдар. Вишняка, военного человека, полдня мутило после просмотра этого видео и фото. И тут курить стали все без перерывов. Так что к утру весь запас сигарет иссяк.

Молчун со своими людьми не появлялся и никак себя не проявлял.

− Вот уж в самом деле, молчун, тебе бы не в армии служить, а преподавать бедной жёнушке уроки молчания, — бормотал майор себе под нос.

Наконец, Вишняк решился на разведку. Решил пойти в неё самолично, оставив старшим Колобка. Взял с собой в помощники Кубика:

− Степан Фёдорович, выходим с тобой на разведку, а там и курева достанем. Приказываю: взять с собой три рожка, три гранаты РГД-5 и три — Ф-1. Готовность — через пять минут.

Перед Семёновкой, небольшим, плотно застроенным селом с позеленевшим шифером на крышах, располагалось большое поле высокой, в рост человека, кукурузы. Отдельные стебли вымахали за два метра и дали крупные початки, наполненные нежно-жёлтыми зёрнами. Крупные стебли уже деревенели и начали желтеть. Главное — при прикосновение они издавали вызывающе громкий шелест, так что приближение любого человека можно было уловить за версту.

Передвигаться по рядкам было не просто неудобно, но противно до оскомины. В конце концов майор стал передвигаться баскетбольным шагом — левым боком вперёд. Автомат перехватил в левую руку и держал на локтевом сгибе. Кубик тоже начал двигаться баскетбольным шагом и даже стал обгонять Вишняка.

Скоро в междурядье мелькнул забор из серого, побитого грибком штакетника. За ним виднелась хата, точнее сборно-щитовой дом, один из углов которого изрядно просел. Дом был обшит вагонкой, которая до уровня подоконников, была окрашена свежей светло-зелёной краской.

Вишняк отогнул в сторону ветхий штакетник и шагнул к дому. Навстречу из-за угла выпорхнула светловолосая девочка лет шести. Заплетённые в косы волосы словно взвились надо лбом, когда она, притормозив, увидела Вишняка и Кубика.

Майор вдруг увидел себя и Кубика глазами испуганного ребёнка. Оба небритые, с седой щетиной, засаленными ремнями автоматов, в грязных ботинках и пыльном камуфляже. Вспомнился внук Никита, который смотрел снизу исподлобья на чужих людей, входящих в его собственный, совсем недавно купленный дом в Славянске.

Вишняк расстарался: растянул рот в улыбке, да так, что обветренные губы лопнули и слева внизу выступила капелька крови. Он прикрыл губы рукой и поздоровался:

− Здравствуй, миленькая. Ты только не пугайся, мы хорошие и добрые. И у меня есть внук, очень на тебя похожий. Вы бы с ним подружились…

Девчоночка прокричала:

− Деда, деда, тут двое дядей с ружьями.

Вишняк шагнул вперёд, обогнул девочку. За углом, перед фасадом дома у небольшого стола, укрытого цветастой клеёнкой, сидело целое семейство: пожилой мужчина лет шестидесяти, сорокалетняя женщина, девочка лет пятнадцати и двое десятилетних мальчиков-двойняшек. Представился, бросив автомат на плечо, сняв фуражку и вытянув по швам руки:

− Майор Вишняк из ополчения Донецкой Республики. Временно расположились тут рядом с вами. Вот, с просьбой одной: не одолжили бы вы нам курева. Продовольствие у нас есть, а про курево забыли.

Хозяин встал и опёрся на прислоненный к скамейке костыль:

− Да вы присядьте, чайку чашечку выпейте. Хоть расскажете нам, что на белом свете творится.

Вишняка и Кубика проводили к рукомойнику, подали чистое полотенце. На столе появился свежеиспечённый домашний хлеб и тоненько порезанное сало. Пожилой Иван Михайлович рассказал, что у него гостит дочка Нина с четырьмя детьми. Жена его, Валерия, в больнице в Донецке, ей вот-вот будут удалять опухоль. А Нина с детьми решила пересидеть тревожное время в родительском доме, поскольку в Макеевке, где у них с мужем двухкомнатная квартира, сейчас тревожно, по городу ездят военные. Муж трудится на шахте, до пенсии ему осталось всего-навсего три года. На семейном совете решили, что Нина с детьми пересидит тревожное время в Семёновке.

Иван Михайлович сходил в дом и вынес оттуда три пачки сигарет и бумажный кулёчек:

− Вот, попробуйте самосад. Крепкий, но ароматный и горло лечит. Семена выписывал аж из Киева, сам растил. Жутко капризное растение, но табачок из него ароматнейший и лечебный.

Сделали из крупно нарезанного самосада самокрутки. Майор затянулся сладковатым терпким дымом. Сразу показалось: нет войны, нет рядом ненависти и страха. Трещат совсем рядом кузнечики и мирно, успокоенно шелестят кукурузные стебли на соседнем поле…

Вишняк совсем расслабился. Казалось, все тревоги последних дней куда-то отступили. Захотелось выпить рюмочку самогона, от которого они с Кубиком отказались не без труда, и сидеть бесконечно долго в этом уютном уголке простого человеческого счастья.

Интуиция в этот раз его круто подвела. Не сразу он расслышал гул натужно ревущих БТРов. Первой об этом оповестила младшенькая Настенька, выскочившая за палисадник и сообщившая, что к дому подъезжает два танка, а за ним едут автобусы с военными. Вишняк успел отметить цепким взглядом: к палисаднику приближались два БТР-80 и старенький трактор, тащивший на прицепе грузовую машину. Вплотную за ними следовали жёлтые автобусы, плотно заполненные людьми в камуфляже.

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Зенитные спаренные установки калибром 23,2 мм

2

Бронебойно-зажигательные трассирующие снаряды

3

Осколочно-фугасные зажигательные снаряды

4

На полигонах стрельбы велись по условным воздушным целям, а не по «зелёнке».

5

БМД — боевая машина десанта