На все времена

Александр Золотов-Сейфуллин

Поэзия безвременно ушедшего из жизни Александра Золотова-Сейфуллина наследует поэзии золотого века. Архаичная лексика, классическая, старинная риторика, в том числе обращение к богам, музам, обращение к классическим жанрам и формам – лиро-эпической поэме, сонету, посланию – вот характерные черты творчества автора. Также автор разрабатывает собственный жанр краткого стихотворения-сущности свободной формы и философского содержания. В творчестве поэта и мыслителя сочетаются интерес к современной ему действительности, её ключевым вопросам и устремление к таким извечным категориям, как любовь, дружба, религия, поиск жизненного и духовного пути человека, тайны Мироздания и вера в прекрасное. Книга стихов «ИЗБРАННАЯ ЛИРИКА» и книга «СУЩНОСТИ» познакомит вас с неизвестным широкому кругу читателей, но, безусловно, талантливым художником слова, с его утончённой, глубокой и подлинно бессмертной поэзией.

Поэзия

I. Мнение поэта о современной России

Сущность № 1 (к олигархату)

Мы ведь желаем владений бесчисленных,

Переступая границ представления…

Ангел порхающий и охраняющий

Скоро, крылами свисая, измученный,

Метит падением в точку воззрения

На справедливый подход разделения.

Май 1998 года

О законе трезвости

Скажи, предчувствовал ли ты

Сего закона учрежденье —

Морали нашей воскресенье?

Или ничтожные мечты

Твоё покинули сознанье,

Лишь только власти начинанье

Воздвигло трезвости мосты?

Вообрази! Меж двух огней,

Двух антиподов эстетичных

Бредёшь один ты, как Орфей,

Слагая гимн полку «Столичных»…

Но тут — закон; ты жалок тем,

Что искрой мысли вдохновенной

Восславил Ноя злой гарем —

Обитель жидкости презренной.

Оставь, невинный пешеход,

Бальзам морали увлажнённой,

Предчувствуя плохой исход.

Как смертный жребий предрешённый.

Оставил?… Славно!.. Суждено

Тебе отныне возрожденье,

Но тяжко дум твоих прозренье:

Вино и истина — одно…

Предав коварство влаги праху,

Себе покорно ты воздвиг

Демократическую плаху,

Торжественный приблизив миг.

Глава скатилась с плеч нетрезвых,

Но генетический Закон

Взрастил другую.… Как дракон,

Ты средь мечей могучих, резвых.

Они витают над тобой,

И ты со взглядом равнодушным

Уже становишься послушным

И упиваешься водой.

Ноябрь 1985 года

Где Отечество

О, где же прежние страда и вдохновенье?

О, где же светоч умственной Души?

Где гордое к врагам презренье?

Обитель где и леса шалаши?

Осиротел я.… Более не в силах

Внимать постыдный шорох языков.

Сокрыт мятежный Дух в могилах,

Зашли герои за альков.

Всё шатко, всё иного просит,

И чужд для Мира Пушкин, Данте и Шекспир

Потомков дерзновение уносит

В иной, неотвратимый Мир.

Кругом аборигенов злоязычье,

И пал герой, мечи сложив у врат.

И человек другому уж не брат,

А недруг злейший, славящий двуличье.

Январь 1992 года

Где ты, страна

О ты, страна любви небрежной,

Страдания холодный дом,

Страшусь тебя душой мятежной,

Борясь с тобой твоим же злом.

Январь 1992 года

И умножая тем распад

Застыв, остановясь в развитье,

Державно почия на лаврах

И притворяясь идеалом,

Внушая слабым мощь литую.

Ему значение в устоях

Передаваться меднолобым

Гремящим слухам и соблазнам,

Вялотекущему теченью

И умножая тем распад.

Лето 1993 года

В застой времён

В застой времён, в пору златую

Для Леонида жили. Власть

Имел один. Он речь чужую

Любил с вершин к подножью класть

Своих народов, всё глядящих

(Не отнимая рук бурлящих)

В прекрасную благую даль.

Там дни — машинами сходящий

Поток. Конвейер, как скрижаль,

Заполнившись пером небесным,

Определяя ход судьбы,

И дел свершая кругом тесным,

Народами своей страны…

Другой герой наш — сочинитель.

Довольно редкие земли

Взращают плод такой…

Какой-нибудь скупой хранитель

Держал, быть может, дар святой,

Уже собравшись на покой,

Устроив веком безвременье.

Но долг, что верное творенье,

Высокой службой благ несёт,

Так сообщая бег развитью.

И вот по здравому наитью

Скорее, чем причудой лет,

Явился избранный поэт

И заявил «Ещё мы скажем»!»

Зима 2002 года

Друг аристотель

Друг Аристотель! Где твои мощи святые?

В землях каких ты положен, сбегая при жизни от власти?

Нынче мы суетны все, и не сберётся к тебе ученик

терпеливый,

В круг становясь или ряды мужей просвещенных,

Чтобы приникнуть к листам, на природе общаясь с тобою.

Также чутьём неизвестным измерить движения сущих,

Знак от тебя получив, что уроки проходят успешно.

Это ль не дар? И отметка наитию юношей славных,

Им воспитуясь навеки твоим отражением Мира?

Немощный век наш уже не осилит творений,

Даже тебя привлекая, — останешься ты не у дел.

Декабрь 2005 года

«В чужбину втиснутый, он скоро перечёл…»

В чужбину втиснутый, он скоро перечёл

Все сказы вещие и бурные виденья,

Кладбищ отеческих ему терзало зренье

И бедность городов, и запустенье сёл.

Лето 2005 года

Минутку вниманья!

Послушайте, россияне!

Минутку вниманья! Послушайте, россияне!

Жил в разрушительные, мрачные 2000-е годы

Мечтатель: поэт и мыслитель усердный…

Несчастья познал он, судьбины невзгоды,

Имел кошелёк он пребедный.

Лето 2007 года

II. О мудрости и в поисках истины

Об истине

Прочтя бессмертные творенья,

Чтоб их забыть, усилив бденья

Вещей поблизости себя,

Переосмыслив их, трубя,

Любовь передавая, свойства

И внутреннего беспокойства,

И повелительных Небес,

Им тоже приказав равненье,

Меж них поставив уравненье…

Тогда уже бы рассужденье

Об истине имело вес.

Май 1998 года

Вопрос

Отдавший годы на творенье,

В мечте о счастии людей,

Желая дум благословенье

В лице грядущих новых дней, —

Творец ли он пустых затей?

Напротив, сильное ль созданье

И клад некорыстных идей?

Великий смертный, без желанья,

Достойный славных лет признанья?

Лето 1985 года

Сова

Среди замков железной клетки,

На древе тесном и хромом

Сова сидела, когти в ветки

Вонзив и хлопая крылом.

К ночи, кругом вращая око,

В края бесчисленных Миров

Она блуждала одиноко

И, забираясь выше снов

Тревожной мыслью к Небосводу,

Питала поиском Свободу

От зависающих оков.

Когда пред узницей причудной

Народ гуляющий шумел,

Меж тем в толчее многолюдной

Лишь редкий взором цепенел

И следом сон терял прозреньем,

Изменчив скоро настроеньем

Он жить, как прежде, не хотел.

А охлос речью разговорной

Терзал её.… Холодный шум

Бежал среди толпы проворной

И был причиной бурных дум.

Так скован разум твой толпой,

Так ты осмеян властью сытой,

Так Звёзды шепчут над тобой,

Внимая суть мечты убитой.

Лето 1986 года

Смысл жизни

Единство цели — вот стремленье.

Лишь в том покой Души твоей,

Где разума предназначенье

Плоды рождает для людей.

Корабль, созданный рассудком,

Пройдёт немало лун и льё,

Разрушив догму с предрассудком

Предначертав судьбу Мельё.

Уйдут в лета порок, изъяны,

И грешный обретёт покой,

Возвысятся Свободы кланы —

Сообщества без сути злой.

Сожгут народы злых кумиров,

Встревожив сон прошедших лет,

И из железных из потиров

Низвергнут рабства амулет.

Придут, придут часы возмездья!

Народный и священный меч

Опустит тяжесть с жалких плеч.

Она скатится, и Созвездья

Зажгутся для людей Земли.

И Мир — гармонии пример —

Увидит среди чёрной мглы

И жар, и силу звёздных Сфер.

И Ангелы Небесных Сфер

К тебе приблизятся смиренно,

Начнутся речи откровенно

В дипломатический манер.

Не скажут поздние потомки,

Что ты — подобие ханжи,

Что ты стоял слепой у кромки,

Проторенной дорогой лжи.

Осень 1995 года

На все времена

Восстал незримый властелин,

Объятый пламенем отмщенья.

Восстал презренный Светом сын,

Порвав цепи порабощенья.

Железною рукой своей

Нанёс удар.… Кровава плаха…

И храмы жадных палачей

Покрылись жалкой тенью страха.

Отвратный Миру, чуждый всем,

Напрягся мученик священный,

Как старец, злом посеребренный,

Разрушивший клюкой гарем.

Взвиясь над мерзкою гордыней,

Хромой, но с волей неземной,

Зажёг огонь, своей святыней

Борясь открыто с сатаной.

Вот он поднялся непреклонный,

Рабочей силы продавец.

Дрожите! Встал борец бессонный,

И раб, и блага сотворец!

Декабрь 1995 года

О поздно одумавшихся

Раньше слонялись мы

С целью распущенной,

Дни закатилися

Солнцем пылающим.

Носимся в комнате,

Лезем на стенку,

Локти кусаем,

Прежде толкавшие.

Весна 1996 года

Маленький гимн

Раб торопливо распиливал ржавые цепи,

Тяжко звено преломил и прислушался…

Шумным дыханием, слившимся с боем уже

ликовавшего Сердца,

Он, наполняя пространство тлетворной темницы,

Стены содрогнул, во тьме потеряв разуменье…

Несколько времени так он сидел неподвижно,

Скоро опомнился и, наслаждаясь заветным —

Цельной Свободой, исполненной без промедленья,

Как пресмыкающим скользким, проворно пробрался

из норы,

Грубо, небрежным движением, с дикостью ночь

рассекая.

Там огляделся. Болезненно плечи расправил

И, босиком на земле оказавшись холодной,

Вдаль, натрудившись, стремительно путь уменьшая,

Шёл, спотыкаясь, спеша, оставляя затворы.

Весна 1996 года

О философе

Ему сомнение дано.

Природой призванный ужиться

С глубокой верой.… Всё равно

Им суждено перемениться.

Он жив от сих противоречий!

Порой раздвоенность наречий

Расскажет глубоко предмет,

Усилив Мир обогащеньем

Понятий твёрдых, убежденьем,

Что слово есть, а вышних нет.

Весна 1996 года

III. Солдатам войн

О солдате

Посвящаю деду, солдату,

участнику Сталинградской битвы

Единственной своей рукою

Он днём работал. Ночь сидел

И незатейливой строкою

Писал. Порою тихо пел.

И всё оправдывал терпенье

За сочиняемый им сказ,

Но горе века — невезенье —

Его ждало и в этот раз.

Вертяся на скрипучем стуле,

Он, одинокий ветеран,

Не бывший у войны в отгуле,

В рассказе чувствовал обман.

И за столом своим горбатым,

Волнуясь, страшно уставал,

Но, засыпая бородатым,

К утру младенцем вновь вставал.

Весна 1980 года

Лицом к лицу

Реальный случай на Афганской войне

с однокурсником — другом поэта

Давно то было. И сейчас

Я вспоминаю те мгновенья,

Когда я пережил волненья

В значимый, небывалый час.

Передо мною враг стоял.

Дыханье наших душ стеснялось,

Граница зла обозначалась…

Тогда кто боле трепетал,

Не в силах я сказать правдиво…

Лишь он и я в тот миг тоскливый

Сжимали гневных чувств кинжал.

О наши взоры! Верх войны…

Они пронзали откровенно:

Один из нас глядел смиренно,

Другой, не чувствуя вины,

Лишь нёс коварное терпенье —

Итог пустого размышленья

И нрав жестокий сатаны.

Так мы стояли… Ветер знойный

Всё нёс ещё свои пары.

Лишь он один тогда достойный

Хотел нас примирить. «Смотри! —

Твердил он каждому раздельно. —

К чему безумные дары

Нести друг другу и смертельный

Исход пророчить? В Мире том

Для вас единый будет дом

И вечности покой постельный».

Земля и Небо! Свет и мгла

Являли нам тогда подобье.

И стёрлось вмиг идей злословье.

Природа наших душ смогла

Нас примирить. Мечты сбылися!

Враждебный Бог в покой ушёл,

Оставив власти произвол,

И мы в порыве обнялися.

Осень 1984 года

Сказ печальный

В народе ходит сказ печальный,

Распространяясь всякий век,

Что поседелый человек

К повстанцам шёл дорогой дальней

И стал для них родным отцом.

Но вот однажды бой случился,

И старец с войском разлучился.

Пленённый вражеским царём,

Представ перед монархом грозным,

Старик солгал, где враг стоит,

И с видом важным и серьёзным

Завёл в засаду. Был убит

Он тотчас как царя изменник,

Изрублен вражеской рукой…

Никто не знал, кто был герой,

Но говорили, что священник.

Осень 1984 года

IV. Посвящения творцам

Посвящение В. Шукшину

Талант российский в нём дремал,

И там, в Сростках, в уединенье,

Среди ночи, когда движенье

Уму подвластно, он не спал,

И переписывал страницы

Из книги жизни, а они

Летели гордо, словно птицы,

И были мудрости полны.

Барнаул. Стройотряд 1985 год

Дж. Г. Байрону

Во славу добрую пишу тебе, поэт,

Тот, кто воспел и смыл пороков страсти.

Чрез пыль веков даю тебе обет

В том, что не будет надо мной порочной власти.

И Сердце, что стучит в груди моей,

Всегда нести добро и щедрость будет,

Но если клятвам изменю Души своей,

Пускай Душа моя меня и судит.

И в самоприговоре буду краток:

Иль изменюсь тотчас, чтоб делать благо,

Иль с бытием покончу,

Уйдя в Мир сонма и покоя молча.

Сентябрь 2000 года

О поэте

Что Вас пугает?.. Новизна

Его гражданских откровений?

Глагол язвимый, старина

Или заимствованный гений?

Порой за древностию слов

Стоит наш опыт современный

И практика — собрат почтенный

Теоретических трудов.

Когда же гневные творенья

Тревожат ум и наш покой,

Кричать ли нам от восхищенья

Иль гневно в пол стучать клюкой?

Или отращивать бороды

«Демократических заслуг»,

Или бороться с криком моды,

Презрев гражданский свой испуг?

Конечности строками сводит,

Когда цинический поэт

Тебя в эротику уводит…

Пусть в скоморохах ныне ходит

Его безнравственный сонет.

Декоративные творенья,

Парик напудренных идей

Сожги, поэт, и пусть забвенье

Их ждёт средь лавровых ветвей.

Но мыслей славных заточенье

Разбей, добро освободив,

И, жизнь сурово полюбив,

Восславь сей жизни продолженье.

Лето 1985 года

Живал поэт

Обрядов тайных собиратель,

Пещерных чувств властитель злой,

Сердец надменных разгадатель,

Живал поэт. Своей рукой,

Каламом резвым и строкой

Он с наслажденьем будоражил

Умы глупцов и дев покой.

В кругу коллег с отрадой княжил…

И медное богатство нажил.

Лето 1986 года

К поэту

Свой кладезь разума и мыслей новизну

Отдай другим восторженным собратьям,

Кто бескорыстен, и неверен платьям,

И злейший недруг гадам и вину.

Кто выбором бесчисленных пророков

Несёт лишь дань страданию людей,

Кто истый враг и лести, и пороков,

Кто гневен сопричастности судей

К продажности и зыбкости рассудка,

Чья безразмерна и бесчестна дудка:

Она заставит плакать и детей,

И просто вора, чья развратна шутка.

Отмсти за павших вещею строкой,

Взрасти младенца гений несмышлённый

И, завершив словесный жребий свой,

Сомкни глаза, никем не побеждённый.

Зима 1986 года

Библиофагу

Руссо тетради, дух Мелье,

Демократизм Мерешале,

И гуманизм Монтескье,

И гений мудрости Паскаля.

Гольбаха мысль, Вольтера строки,

Дидро научные тома,

Буддизма древние истоки —

Не много ль это для ума?

Поосторожней с этим грузом,

Я видел виды поскромней —

Года влачат с таким союзом

Средь сумасшедших и врачей.

Лето 1985 года

V. Посвящение женщине

Как вновь увидеть

Как вновь увидеть свет твоих очей,

Родных, очаровательных, прекрасных,

Услышать нежный тихий звук твоих речей,

Продолжив время отношений страстных.

Весна 1980 года

О глупой красавице

О Лермонтов! Все эти строки

Годятся и к моей любви:

Я слышать не могу её речей истоки,

Но обожаю прелесть той реки.

Весна 1980 года

Зачем

Зачем усердные посланья

Я вдохновлял избытком дум

И возносился в трепетанье,

Перед тобой теряя ум?

Зачем я речию забвенной

Воспламенял свои уста

И под Луною серебряной

Обожествлял, как Дух Христа?

Зачем вымаливал прощенье,

Терзаясь мнимой красотой,

Не испытавши отвращенья

Ко внешности твоей пустой?

Зачем, толпою окружённый,

Ходил надменно, как злодей,

И шёл, как громом поражённый,

За дивной тению твоей?

Осень 1984 года

Зухре

Дитя восточного зефира,

Тебе моя послушна лира

Пророчит щедрый звук:

Пред красотою Альтаира

В объятьях гордого Тахира

Познаешь нежность рук.

Осень 1984 года

Диане

Скажи, восточная Диана

И Азии волшебный Дар,

Давно ли Сердца лёгкий жар

Тебя коснулся, как Корана

В мгновеньях сладостных надежд

Касают пальцы мусульмана,

Когда в предместьях Тегерана

Он, не скрывая бодрых вежд,

Молит о божеском прощенье?

Но, друг, к чему тебе моленья?

В тоске бы я молился сам,

Склонившися к твоим ногам

В священной власти заточенья.

Осень 1984 года

И создал бог женщину

Всё так и эдак, всё в насмешке,

В глумлении и нервной спешке

Вершает женщина дела.

Плетёт ли сеть или злословит,

Мужчину глупого ли ловит —

Она по-прежнему мила.

Пленяет страстно и надёжно

И носит смело дерзкий взгляд,

Умом блеснёт, где только можно,

Любови приготовит яд.

С холодным чувством откровенья

Она мутит покой и сон,

В хандру впадает переменно —

Веков так было испокон.

Позвольте молвить: «Так и будет».

Над нею божества печать.

Она Всевышнего осудит

И будет вечно вдохновлять.

Осень 1984 года

В альбом (Е.З.)

Тебе — любимице Амура,

Моя прелестная Лаура,

Я шлю невидимый убор.

Когда-нибудь московский двор,

Увидев сей венец восточный

На белоснежных завитках,

Воскликнет злобно: «О Аллах!».

Людей сомкнётся круг порочный,

Чтоб шаг безбожницы карать

И путь к Христосу указать.

Но тут (о, чудо!) Невидимку

Тебе лишь стоит повернуть,

И всё: толпа увидит дымку,

Твой лёгкий след и к Солнцу путь…

Когда ж, явившись в град пустынный,

Ты обратишь свой милый взор

К предмету памяти невинной

Иль бросишь искренний укор

И скажешь мудростью восточной,

Меня страданием обняв,

И властью мысли непорочной

Сразишь, бальзам так и не дав…

Ах, полно, славная Зулея

И пери девственной красы,

Молчу, страдаю, но не смею

Глаголом верным простоты

Сказать о чувстве безнадёжном

И в страхе глупом и мятежном

Влачу тоскливые часы.

Минуты скучные считаю

С блаженной маскою глупца

И мусульманского творца

С надеждой втайне призываю.

Сентябрь 1987 года

Как жаль

Как сладко мне порой являться

В места, где мир твой находил,

Способность жизни удивляться,

Где я, мой друг, тобою жил.

Где мы делились сокровенным,

В ночной мечтая тишине…

Как жаль, что чувством вдохновенным

Туда являюсь лишь во сне.

Осень 1984 года

О ангел

О Ангел девственных долин,

Не искушённый злобой века!

Пусть дивный Феб своей рукой

Обожествит твои стремленья.

В тебе и мир, и вдохновенье,

И благородство, и покой,

И красота, и совершенство,

И неподкупное блаженство.

Весна 2001 года

VI. Посвящения одноклассникам и однокурсникам

Близорукость

На А. Вексельмана — одноклассника

Средь колб стеклянных и пробир —

Он нам ходячая наука

И наш моральный бригадир.

Но вот беда (и что за мука),

Пророчески объемля Мир,

Созданье это — близоруко.

Весна 1980 года

Другу (Д.н.)

Ты помнишь сладостные лета

Когда восторженной мечтой

Мы наслаждались, как поэты,

Иль озиралися с тоской

К предмету юности забавной

И мыслью доблестной и славной

Несли торжественный покой?

Близь стены нравственного храма

Тогда не ведали забот.

И тени жизненных хлопот

И судьб неведомая драма

Нам были чужды, как Богам.

Надежду мы несли словам

И с восхищеньем ненапрасным

Дарили взгляд друзьям прекрасным

И речи верные устам.

Теперь иные в нас стремленья:

Молчим всё чаще, больше пьём,

Помалу забываем дом…

И от избытка нетерпенья

В нас нынче праведник восстал,

И добродетельных начал

Мы ищем первые мгновенья.

Зима 1982 года

К другу

Однокласснику — Д. Н.

Приди, мой друг, походкой резвой,

Мы восполним Цереры стол

Вином токайским, мыслью трезвой —

Esse est percipi^[1], монгол!

Когда Батый, твой предок славный,

Опять на Русь явился тьмой,

Стояли русские стеной,

Сказав характер своенравный.

Следила хитрая Европа

За продвижением границ,

Ползла уж к ней коварна стопа…

Но полно древности страниц!

Приди! Мы выпьем за Европы

И за народ тех дальних стран,

Кто протоптал торговлей тропы,

Обняв Руси вековый стан.

Восславим трирского гиганта

Философическим словцом

И перед греческим отцом

Воспламеним иллюзий Канта.

Да будет мир взаимный наш

Скреплён не гадостью портвейнской,

А жизнерадостностью рейнской

И торжеством разумных чаш.

Осень 1984 года

Младшему другу (Д. Т.)

Прими творений груз почётный

И вдаль! А там — познаний свет,

И Мир открытия несчётный,

И мудрость непрожитых лет.

Твори и властвуй! Жар глубокий

Неси в сознание других.

Тебе — теперешний мой стих

И Сердца помысел высокий.

Осень 1984 года

Однокурсникам

Друзья, спасибо за веселье,

За мыслей доброе вино,

За откровение, безделье…

Последнее порой дано

Нести нам долгие мгновенья,

Запечатлев в душе покой,

И с ненапрасным сожаленьем

Их вспоминать затем с тоской.

Но прочь уныния занозы!

Вослед затишью грянет гром

И счастья ласковые грёзы

Исчезнут разом… И потом

Воспрянет прежний дух ученья —

Разумный кладезь наших дней,

И шелест лавровых ветвей

Нам будет музыкой стремленья.

Барнаул. Стройотряд.1985 год

VII. Мини-поэмы

Филателисту

В дневник двоюродного брата Константина

Послушай, страстный собиратель,

Давно ль средь радостных чудес

Ты выбрал это?… Как Зевес,

Как Мира доблестный создатель,

Взираешь ты на дивный ряд

Роскошных маленьких творений,

Где лица прошлых поколений

Нам о грядущем говорят…

Взгляни! Вот видишь, в злой пустыне

Добряк горбатый нам предстал,

Своей торжественной гордыне

Он верен, как горцу кинжал…

Вот взгляд пантеры возбуждённый

Скользит средь девственных лиан,

Бросок — и кролик побеждённый

Уже попал в зубной капкан.

Вот нам явил орёл паренье

И, Солнце крыльями затмив,

Уж стал легендой. Будто миф,

Он отражает несмиренье…

Вот милых рыбок карнавал

Идёт спокойной чередою,

И крохотный жемчужный лал

Их нежит лаской световою…

Но что же здесь? Рисунок стёрт,

Поблекли краски созиданья,

Изображён Восточный порт —

Артура давнее преданье.

Всмотрись! Средь сгорбленных людей

Ты не увидишь взгляд беспечный.

Мед тем их хладит ветер встречный

И слепит жар чужих огней

Они толпою непреклонной,

Приняв оружие отцов,

Давно не видя милый кров,

Но с верой, верой вдохновенной,

Стоят железною стеной

И незапятнанной рукой

Подняли меч непобеждённый…

В своей бессилен злобе враг,

Когда Отечества идеи

Горят и Славы Прометеи

Кроваво-красный держат флаг.

… Порой поблекшая картина

Содержит более чудес,

Чем златорамна портретина.

Лето 1980 года

Великому городу

Молю увидеть тебя, град,

Петром рождённая стихия,

Где брег Невы, мостов каскад

И славный купол Исаакия!

Там сказ Радищева пламенный

Екатерины гнев родил

И глас потомков соплеменных

Браду тирана теребил.

Там жил Струговщиков таланный,

Творя этюды из стихов,

Там муж, народами избранный,

Царизма обличал покров.

Сурово зрелище Фальконе:

Сидит несклоненный филарх —

Прогресса русского монарх

На бронзовом и гордом коне.

То дар Екатерины щедрый

И верный шаг для славы дня.

Там, у Сената, Дух пьяня,

Рождался подвиг беспримерный.

Там, близ тебя, в воде безумной

Воздвиг стены Петродворец

И, как отчаянный гордец,

Перчатку бросил славе шумной.

Там Павлов парк — звезду Славянки —

Створил усердный Камерон,

Где на пейзаже у Полянки

Властит всесильный Аполлон.

Там мастер дел архитектурных

Ваял из каменьев мосты,

И воды рек миниатюрных

Их величали, как тосты.

Там Апеннин творец желанный,

Трёх граций храм изобразил

И, Богом нации посланный,

Эллады гениев затмил.

Домов твоих извечна слава:

Вот зрю Кваренги Смольный храм,

В прошедшем — двор для юных дам.

Сюда имеет каждый право

Входить, безмолвие храня.

Пред божествами колоннады

Во имя жизни и отрады

Внимать высокое. И я

Не мыслю уж иной награды,

Как вновь приветствовать тебя.

Осень 1982 года

Ядерная сказка

Копаясь как-то средь старинных

И столь диковинных вещей,

Мы при свечах, в мгновеньях длинных

Суждали в пламени речей

О временах, теперь забытых

Уж современными людьми

(Наш был девиз — «Не посрами!»)

И пылью долгою сокрытых.

И от полночи до утра

Царили Мы, когда пора

Блаженных лет располагала

Богами быть среди теней.

Под впечатлением дышала

Младая грудь; Душа скорей

Стремила ход в Небес сиянье,

И тайна, и Миров молчанье

Заводом были жизни всей.

Одну из тайн перескажу я

Устами несмышленых лет,

И, может, кто-нибудь, ликуя,

Провидит лучезарный свет.

Давно ли, нет — не ведать Миру,

В одном безмолвенном селе,

Где окрылённому зефиру

Дышалось шумно на Земле,

Где луч всходящего Светила

Теплил уснувшие поля

И лаской утреннего эля

Природа дивная цвела,

Старик жил со старухой злой.

В полях работал он с желаньем,

Прося у Бога с ожиданьем

Себе лишь сына да покой.

Однажды бурею беспечной,

Лишь Солнце быстро снизошло,

Покрылся тучей купол млечный,

Торжественное зло пришло.

Грозы объятия раскрылись,

И ветра холодный язык

Объял Природы нежный лик,

И Звёзды частию затмились…

Поутру средь немых полей,

У древа с кроной охлаждённой,

Старик стоял, старухи злей.

И старца взор опустошённый

Молил грядущие лета

Послать надежду дней суровых —

Потомка…также зёрен новых.

О Бог! Свершилася мечта.

У корня сливы одинокой,

В движениях стеснённых, там

Лежал младенец ясноокий —

Судьбы насмешливой обман…

Как часто высший Властелин

Даёт Природе низший жребий,

И тяжкий звук людских молений

Пред Ним ничто — Он господин.

Но дар, Светилом поднесённый

И первой лаской опьянённый,

Был славный карлик, добрый сын.

Шли годы. Мальчик не развился,

Но танцевал, причудно пел,

В полях он весело резвился,

В душе об участи жалел.

Лишь радостных людей веселье

Катилось к месту, где он был,

Или народа новоселье

И молодой задорный пыл

В селе блуждали — он покорно

И удивительно проворно

То место чудом покидал.

А там уже с тоской бежал

В вековый лес, где великаны,

Спокойствием возвысив станы,

Стояли. Там он засыпал.

Когда ж старухи голос нервный

Его винил в пустых делах,

То старика карман безмерный

Служил защитой. Как в стенах,

Он там скрывался и, печальный,

Взирал сквозь ткань на Мир большой,

И вздох груди многострадальной

Стеснял неразвитой рукой.

Не по вине своей нахлебник,

Но в Сердце жаждущий помочь,

Опять ребёнок встретил ночь

В сыром лесу, где, как волшебник,

Ступал он меж седых древов,

Играя нежные мотивы,

И у корней могучей ивы,

Найдя остаток дивных снов,

Решил покинуть отчий кров.

Лишь Солнце снова поднялось,

Окутав Звёзды сном лазурным,

В селе движенье началось.

Лоскутный люд потоком бурным,

Прослыша только ранний слух

(Пропажа быстро разнеслася),

Толпою в лес пошёл. Велася

Повсюду речь на разный Дух.

Один входил во смех безбожно,

Другой с вниманьем, осторожно

Искал. А третий, как петух,

Кричал, но оставался глух.

Так день прошёл, и с чувством разным

Народ стекался уж к домам:

Один — со смехом несуразным,

Другие шли к своим стенам

С тоскою на челе разбитом,

Иной народец помышлял

Об ужине довольно сытном

И носом по пути клевал.

Вновь ночь пришла. Погасли свечи,

Народные умолкли речи.

Старик лишь молча, сам не свой,

Сидел с желаньем непонятным

И изредка словцом невнятным

Тревожный нарушал покой.

Свеча дрожало, он рукою

Её от ветра ограждал

И думой, мрачной головою,

Природу втайне проклинал:

«Судьба-злодейка… С Богом, сын».

Малыш, проснувшись, вспомнил речи

Старухи и других людей,

Он с ними не желал уж встречи.

А потому среди ветвей

Иглу сыскал он, плотик справил

(Иглою защищаться мог

Он среди тягостных дорог)

И к городу его направил.

Вот Солнце за море скатилось.

И среди каменных колон

Он оказался. В нём теплилось

Желание: какой-то сон

Найти, очаг и добры взгляды,

Не требуя иной награды.

Взамен бы мальчик только пел.

Когда б он песней надоел,

То молча, внемля лишь рассудку,

Он доставал бы верну дудку

И в уголочке бы сидел.

Так он мечтал среди прохлады.

Стеснённый сумраком ночным,

Всё брёл. И вот увидел дым —

Костры горели. На все лады

Там веселилась детвора,

И у мраморного двора

Цветущие пестрели сады.

Туда он тихо подошёл,

Вздохнул и в дом затем вошёл.

Ступал он тихо, осторожно,

Но в чуждом доме невозможно,

Поверьте, не наделать шум:

Игла из рук его упала,

По полу шумно застучала —

Он стал безжизнен и угрюм.

Боясь встревожить чьи-то нравы,

Он тихо за альков зашёл.

Стоял там долго… Час пришёл!

Тревожный час грядущей славы,

Когда в ту комнату вошли

Толпы людей. И до земли

Они склонились. Поз почтенных

Там стало множество… Малыш

Союз увидел соплеменных

И затаился словно мышь.

Спустя мгновенья застучали

Шаги из комнаты другой,

И человек вошёл большой.

К нему все взоры обращали

И долгих лет ему желали,

А он с седою головой

Смотрел презрительно, сурово

И, возвышаясь над толпой,

Ей говорил насмешки слово.

Вот сели все. Достали карты.

На власть земель игра пошла.

Неистощимые азарты

Там начались, идея зла

Здесь источалась беспримерно,

И проигравший уходил.

И только тот сидел бессменно,

Кто злые речи говорил.

В стенах тлетворного желанья

Он насаждал бессилья Дух,

И злобы обострённый слух

Людей не слышал излиянья.

Толпа гудела, шум катил,

Но средь тревожного движенья

Тот монстр видел наслажденье

И изливал коварный пыл.

Но час пришёл! Настало время,

Когда могучая толпа —

Людей объединённых племя —

Взродилась (ненависть слепа),

Обозначая нрав проворный…

И вот возмездия игла

(Малыш её пустил озорно)

В глаз старцу прямиком вошла.

Тут закричал циклоп взбешённый,

Схватил проворно молоток,

Ударил трижды в потолок

И стал уж тигром разъярённым.

И пятьдесят блестящих Звёзд

Вмиг засветилися на теле,

Над головою — гнева гроздь.

И птицы с потолка слетели,

И, покружившись над столом,

Они на пол рядами сели

И превратилися потом

В стальных орлов.

Их взгляд стеклянный

Испепелял людей покой…

Они ворочали главой

И источали мрак туманный.

И воцарилась тишина.

Молчали все, дыша тяжёло,

Идея ненависти зрела.

Неразличимая стена

Стояла меж людьми, зверями,

И ядовитыми глазами

Смотрела каждая страна.

-–

-–

Но противоречивы тени…

Чего они хотели в час,

Когда витал там смерти глас?

Когда бессмысленные пени

Им были чужды, как Богам?

Одно осталось: иль к ногам

Припасть врага, или колени

Склонить к позора алтарю,

Конец ознакомительного фрагмента.

Примечания

1

Существовать — значит быть воспринимаемым (лат.)