Профессиональный инстинкт

Александр Звягинцев, 2020

Прочитав пьесы Александра Звягинцева, представленные в этом сборнике, вы увидите портрет многоликой эпохи. Большинство из них долгие годы шли на сценах известных московских театров. Другие сейчас ставятся – как в России, так и за рубежом. И это неудивительно. Драматургия произведений и человеческие судьбы в них мастерски выписаны автором – талантливо и искрометно. Иногда – горький юмор. Подчас – салтыковкая сатира. И из этого вырастает горячая плоть жизни. Поэтому пьесы Александра Звягинцева хочется читать и перечитывать, поскольку они не служат сладким десертом, без которого можно было бы и обойтись, а отвечают на насущные запросы людей.

Профессиональный инстинкт

Для Господа понятия «законно» и «справедливо» — это всегда синонимы, а для человека очень часто антитеза. Бог их создал, как одно целое, а человек их разъединил.

А. Г. Звягинцев

Действующие лица

Олег Северин — прокурор в отставке. Привлекательный, ироничный мужчина лет сорока, основательно потрепанный жизнью. Достоинство и самоуважение для него по-прежнему не пустые слова.

Полина Ксенофонтова — телеведущая. Эффектная молодая женщина, решительно пробивающая свой путь в жизни, настроенная на успех.

Андрей Андреевич Оконечников — судья в отставке, погруженный в воспоминания о прошлом, пытающийся разобраться в нем.

Вадим Забродин — начальник Службы безопасности банка «Магнум». Ровесник Северина. Жилистый, спортивного вида мужик с холодными, безжалостными глазами.

Бамбук — подручный Забродина.

Катя Аристархова — молодая женщина, похожая на раненую птицу.

Марина — немолодая уже женщина, всю жизнь проработавшая «обслуживающим персоналом».

Вера — ее дочь, современное создание, то есть зачастую складывается впечатление, что она существует вне времени и пространства.

Игорь Цапцин — врач, который сам нуждается в лечении. Кирилл Аристархов — юрист, муж Кати.

Альбина Жеребуха — актриса бальзаковского возраста.

Роберт Снежанский — актер в том возрасте, когда у актера уже все позади.

Генерал Георгий Лоскутов — настоящий генерал.

Картина первая

Дачный поселок. В центре сцены — фасад старой деревянной дачи с открытой верандой на втором этаже. Справа у входа на участок — противопожарный щит с багром, топором.

Летний вечер, уже темнеет. Судья Оконечников на верхней веранде что-то увлеченно пишет, сидя да столом. Задумывается, откидывается на спинку кресла, трет глада. Звучит его голос — он, видимо, повторяет про себя написанное…

— Никогда не верил, что даже самое сильное потрясение может привести к перерождению человека, радикально его изменить. Человек, конечно, может наложить на себя какие-либо ограничения, попытаться не делать того, что делал раньше, но не более того…

Если человек вдруг изменился в своем корне, это значит, что его внутренний мир разрушен! Он, пережив психический стресс, стал иным и… безнадежно больным…

Единственная возможность переменить себя и уцелеть — оказаться в чужой душе, живущей уже сотни лет в других измерениях, в других верах. И когда ты познаешь их, твоя кровь начнет течь в обратную сторону. И ты уже не только расстаешься с собой прежним, но и начинаешь отстаивать свои новые взгляды, свою новую честь…

Откуда-то перед дачей появляются два незнакомца. В руках у одного из них карманный фонарик. Это Забродин и Бамбук. На Забродине куртка с капюшоном, опущенном на глада так низко, что узнать его нельзя.

Забродин. Здравствуйте, судья! Не подскажите, как найти дачу Лоскутова? Того самого, которого застрелила жена.

Судья. А вы, простите, кто?

Забродин. Я, понимаете ли, в некотором роде писатель…

Вдруг светит фонарем прямо в лицо судьи.

Судья. Писатель? А замашки плохого следователя. Прекратите светить мне в глаза, черт подери!

Забродин. Извините, я так понял, что в поселке нет света.

Судья. Да, его теперь часто отключают. Раньше такого не было.

Забродин. Раньше… Мало ли чего раньше не было…

Судья. И о чем же вы пишите, господин писатель?

Во время их разговора Бамбук внимательно изучает пожарный инвентарь. Берет топор, подкидывает его в руке.

Забродин (прогуливаясь по участку). Пишу на криминальные темы, детективы, расследования… Я, конечно, не Лев Толстой и не Достоевский… Как они, наверное, не могу, а как все остальные — ради бога. Я, знаете ли, пишу, опираясь на факты и документы. Описываю события и преступления, о которых узнал, так сказать, из первых рук.

Судья. С некоторыми преступлениями, даже с помощью информации, полученной из первых рук, трудно разобраться.

Забродин. Это вы правильно заметили. Вот вы, например, верите в официальную версию убийства генерала Лоскутова?

Судья. Мало ли во что я верю или верил. Приговор вынесен.

Забродин. Что особенно интересно — вынесен вами лично.

Судья. Да, мною лично. (Несколько волнуясь). И уверяю вас — закон был соблюден.

Забродин. Ах, да, закон… Как же я забыл! Вы же у нас жрец закона!..Пусть мир рухнет, но восторжествует закон!

Судья. Не совсем так.

Забродин. Акак?

Судья. Последовательность иная. Мир рухнет, если в нем не восторжествует закон.

Забродин. А вот если это ваше торжество закона, единое для всех, при этом раздавит и погубит чью-то жизнь… Причем жизнь совершенно невинную… Что тогда это ваше торжество закона означает? Новые жертвы и новые страдания? Зато господин судья Оконечников будет спокоен и уверен, что он во всем прав.

Судья. Какая-то дикая логика. Я вас не понимаю. Да, закон один для всех. Вот, к сожалению, только справедливость у каждого своя. От этого и все конфликты. Кстати, откуда вы меня знаете?..

Забродин. Откуда? От японского верблюда… Бамбук, яви судье личико. Может, он и тебя вспомнит?

Бамбук поднимается по лестнице, и входит на веранду.

Бамбук (напевая). «Друга я никогда не забуду, Если с ним подружился в суде.».

Судья (вглядываясь в его лицо). Нет, не помню.

Забродин. Господин судья, вы не знаете, сколько процентов преступлений совершается людьми из мести?

Судья. Знаю. Много…

Забродин. Ну, вот видите, значит, час тризны близок.

Бамбук, харкнув, бьет судью по голове топором, который он снял со щита.

Картина вторая

Холостяцкая запущенная квартира, столик с бутылкой виски. На диване, укрывшись одеялом с головой, спит Северин.

По радио звучит некогда популярная мелодия «Ландыши». Звонит телефон. Северин неохотно и долго ищет трубку. Ясно, что накануне он хорошо выпил.

Голос. Могу я поговорить с господином Севериным?

Северин (сумрачно). Вы уже говорите.

Голос. С вами говорят с телевидения…

Северин. И что из этого? Я-то тут при чем?

Голос. Вы — прокурор.

Северин. Я давно уже не прокурор.

Голос. Я знаю, но может, все-таки уже пора извилины подключить, мышцами поиграть?

Северин. Я давно на тренерской работе: теперь пишу мемуары о том, как ел и пил, с женщинами ложе делил, людей сажал! По лестнице служебной поднимался и как во всем разочаровался!!!

Голос. Ого! Не плохо под Пушкина косите!

Северин. Авы чего звоните или звоните?

Голос. У меня к вам хорошее предложение…

Северин. Уверяю вас, я смогу от него отказаться. Вернее, считайте, что я уже отказался. Ведь мы, Северины, просто так — без смысла не можем.

Голос. Да вы послушайте сначала! Смысл мы вам найдем. Не хотите стать консультантом, или даже соавтором кинодетектива?

Северин. Нет. Пока смысла не вижу.

Голос. Деньги хорошие. Очень хорошие. Таких у вас еще не было.

Северин. Что ты знаешь про мои деньги? Я же сказал — нет.

Северин выпивает прямо из бутылки и нюхает лимон, выросший на стоявшем на подоконнике лимонном деревце.

Голос. Что так и будете лимоном своим любоваться? На большее уже не сподобитесь?

Северин. Так… Во-первых, не старайся меня задеть. Все равно не дотянешься. А во-вторых, про лимон откуда знаешь?

Голос. От одного знакомого верблюда…

Северин. Понятно… Значит, информацию собирали…

Голос. А вы как хотите? Я же говорю: деньги — солидные. С такими деньгами иначе нельзя.

Северин. Ну, понятно… А про что кино снимать собираетесь?

Голос. Про то, как жена мужа-генерала любила — любила, а потом взяла и убила. Из пистолета застрелила.

Северин. Опа! А откуда…

Голос. Приезжайте завтра на дачу судьи Оконечникова…

Северин. Куда?

Голос. На дачу судьи Оконечникова…

Северин (тупо). Его же убили… Именно там…

Голос. Убили. Именно там. А теперь у нас там съемочная площадка. Там мы с вами и будем работать над сценарием. Вас встретят на станции.

Телефон отключается. Северин какое-то время растерянно ходит по комнате. Подходит к лимонном дереву. Берет лимон и держит его на ладони, не срывая, как Гамлет череп.

Северин. Вот так, брат. Вычислили нас тобой… И тебя, и меня… Кто-то очень шустрый и прыткий… Деньги, говоришь, солидные? Ну ну… Сдается мне, брат, что не в деньгах счастье… И несчастье тоже.

Картина третья

Подмосковная станция. На пустой скамейке сидит Полина, покачивая красивой ногой.

Из прибывшей электрички выходит Северин с сумкой на плече. Осматривается.

Полина. Здравствуйте, господин Северин. Это я вам звонила…

Северин. Вот как. Это меняет дело. Ну и кто ты, прелестное и таинственное создание?

Полина. Не узнали…

Северин. Нет. А что должен был?

Полина. Двенадцать лет назад, пансионат «Сосны»… Юная девушка во время купания поранила ногу, и молодой красивый прокурор спас ее, а потом на руках отнес к врачу… Вот у меня и шрам на ноге остался.

Полина вытягивает красивую ногу, демонстрируя шрам чуть выше колена Северину. Тот внимательно осматривает ногу.

Северин. Осмотр тела подтвердил показания потерпевшей… Такую ногу я мог отнести куда угодно, хоть на край света… Очень трогательная история. Прямо товарищ Сталин и девочка Надя…

Полина. В смысле?

Северин. В смысле товарищ Сталин как-то спас тонувшую в море девочку, а она его за то полюбила и потом стала его женой…

Полина. Да? Не знала.

Северин. Мало ли чего ты не знаешь… А ведь товарищ Сталин тоже был в некотором роде генерал.

Полина. Генералиссимус.

Северин. Ого, какие мы грамотные… Но в данном случае это разница несущественная. Главное, что девочка полюбила генерала… А тебя-то как зовут? Погоди, сейчас вспомню… Маня? Люся?

Полина (холодно). Зовут меня Полина…

Северин. Поля… Полечка-Поля… Или может Ап олинария?

Полина. Полина Ксенофонтова. Я ведущая телепрограммы «В мире криминала».

Северин. Какойужас!

Полина. А вам что, моя программа не нравится?

Северин. Девочка, я телевизор давно уже не смотрю. Но могу себе это представить — «В мире криминала»! Господи, прости их, ибо не ведают, что творят!

Полина. А еще я режиссер фильма, над сценарием которого вам предлагают поработать.

Северин. Ага… И зачем бедный отставной прокурор понадобился девушке с таким экстерьером и возможностями?

Полина. Меня не устраивает готовый сценарий.

Северин. Ага…

Полина. Он и спонсорам не нравится.

Северин. Чем же это он не нравится господам спонсорам?

Полина. Какой — то он невкусный.

Северин. Даже под пиво не потянет?

Полина (не обращая внимания). Поэтому они… вернее, мы…

Северин. Так они или ты?

Полина. Мы. Мы решили переделать сценарий.

Северин. Ну и флаг вам в руки. Я-то вам на кой понадобился?

Полина. Слушай, Северин!..

Северин. Мы уже на ты?

Полина. Сам начал.

Северин. Даяне против.

Полина. Так вот, в основе сценария — дело, к которому ты руку приложил. Дело об убийстве генерала и депутата Лоскутова. По приговору его убила жена, но в это никто не верит…

Северин (сокрушенно). Не верят… Не верят гады!

Полина. А почему не верят?

Северин. Хороший вопрос, девочка. Я и сам думал — почему?

Полина. Так почему?

Северин. Сказал же — гады.

Полина. А если серьезно?

Северин. Потому что одни не хотят верить. А другим такая правда не нужна. Им нужна другая правда.

Полина. А разве бывает другая правда.

Северин. Еще как! Правда — это то, во что ты веришь.

Полина. Интересный ход мысли для прокурора.

Северин. Я уже не прокурор.

Полина. Слушай, но это же клево!

Северин. Клево? Что именно?

Полина. Ну, такой поворот сюжета!.. Прокурор знает правду, а ему никто не верит!

Северин. Клево, конечно. И не просто клево, а офигительно клево! Так клево, что повеситься можно.

Полина. Северин, я уже вижу — ты тот, кто мне нужен…

Северин. Ого! Это, конечно, звучит завлекательно…

Полина (увлеченно). Ты знаешь, что там было на самом деле, а чего не было! Мы не хотим делать фильм по известным материалам, которые и так знает вся страна…

Северин. Бедная страна! Лучше бы ей этого не знать…

Полина. Мы хотим, чтобы в основе фильма были факты и версии, которые никому не известны, которыми владел только прокурор Северин. Ты же вел это дело?

Северин (устало). Увы… Но истина установлена, приговор вынесен.

Полина. «Истину нельзя познать. К ней можно только приблизиться». Аристотель.

Северин. Это кликуха что ли такая?

Полина. Шутки у тебя… Кстати, а как прокуроры узнают правду? Если к ней можно только приблизиться…

Северин. Нюхом. Исключительно нюхом. Некоторые говорят — чутьем. Но я этого слова не люблю.

Полина. Ну, значит, про твой нюх кино снимать и будем. Мне хочется, чтобы это была прокурорская притча: убийств — побольше, соплей — поменьше. И философия преступления присутствовала. Как в фильме Акиры Куросавы «Рассемон».

Северин. «Рассемон», говоришь. Это нас сближает. Философию преступления, значит, вам подавай… А если ее нет? Если просто так, по пьянке, ничего не соображая… Не устраивает?

Полина. Там видно будет. Так ты подписываешься?

Северин. А ты знаешь, что копаться в старом белье иногда опасно. Там можно и заряженный пистолет найти.

Полина. Ты же его не нашел.

Северин. Кого?

Полина. Пистолет, из которого убили генерала Лоскутова… Вот мы вместе и поищем.

Северин. Вместе с тобой — готов.

Полина. Ну, слава богу!

Северин. Под лопухами на даче чего не поискать в такой компании…

Полина (встает). Ну, ладно, где дача судьи ты знаешь. Я тебя догоню. У меня дела тут…

Северин. Ну, понятно… Только ты не задерживайся, а то я скучать буду. Привык я к тебе уже. Честное слово.

Полина. Постараюсь.

Северин (отходит на несколько шагов, оборачивается). Да, а ты помнишь, что случилось с девочкой Надей? Которая в самого большого генерала влюбилась, а потом его женой стала?

Полина. Нет.

Северин. Эх ты… Так застрелилась она. Из пистолета. Правда, народ до сих пор не верит — мол, инсценировали самоубийство по приказу генерала… Не верит народ, и ничего с ним не поделаешь.

Полина удивленно смотрит на него, ничего не понимая.

Северин (подмигивает). Вот такие вот дела, девочка со шрамом. Когда дело касается генералов, публика просто не может поверить в простые объяснения. Ей заговоры подавай…

Северин уходит. Полина звонит по телефону.

Полина. Ну, встретила я его, поговорила… Да согласился, куда он денется!.. Только это петух потертый какой-то, а не прокурор. И водкой за километр несет. Может, если протрезвеет, начнет соображать…

Полина уходит. Вдруг откуда-то появляется Северин и слышит разговор Полины.

Северин. Петух, значит, потертый… Ну, что ж, цыпленочек со шрамом, давай сыграем… Перед кем же ты, Полечка-Поля, отчитываешься?..

Картина четвертая

Дача убитого судьи Оконечникова. На первом этаже в центре висит парадный портрет судьи, выглядит довольно неуместно.

Вера в мини-юбочке и почему-то с белыми крыльями ангела за спиной танцует на веранде. Марина в темных очках и обтягивающих стрингах лежит на шезлонге перед домом, разглядывает глянцевый журнал — изображает отдыхающую дачницу.

Марина ( отрывается от журнала, смотрит на дочь). Вот, дурочка — то ненормальная! Не надоело задницей крутить? Тоже мне звезда лесной дискотеки!.. Ты лучше портрет поправь, а то видишь, его от твоих танцев перекосило.

Вера спускается вниз, поправляет портрет.

Вера. Так?

Марина. Чуть левее, еще… еще. Вот! Нет — теперь в другую сторону перекосило…

Вера. Мама! Кончай, а?

Марина. Правее я сказала! Так. Стоп.

Вера. Не надоело? Жил судья, твою мать, твою мать, он бабах, мою мать, мою мать. Почти каждый день поправляем?

Марина. Оставь пока так.

Вера. Сколько можно?

Марина. Тебе что, ради отца жалко рукой пошевелить!

Вера. Отца!

Марина. Отца. Сколько тебе, дуре, можно объяснять — отца.

Вера. Ты хочешь, чтобы я поверила, что судья вот этот, который чужими жизнями распоряжался, мой папанька?

Марина. А что такого? Он еще мужчина в соку тогда был, жена его болела тяжело, а я… Знаешь, какая я тогда была?..

Вера. И какая?

Марина. А такая… Мо-ло-да-я. Тугая и гладкая… С его больной женой разве сравнишь?..

Вера. Все равно не верю. Не верю.

Марина. Ну и дура! Пока я считаюсь его женой…

Вера. Ох, держите меня, упаду со смеху!

Марина. Гражданской, дура, гражданской! И пока ты его дочь, мы с тобой можем тут жить. Потому как прямых наследников у него нет — жена умерла, детей у них не было… В общем, я все выяснила, и сразу поняла…

Вера. Ага, придумала, что ты гражданская жена, а я дочь его — оторва партизанская…

Марина. Ничего я не выдумала… Зато у нас теперь дом есть. Свой!

Вера. Да нет, чужой он.

Марина. Чей бы ни был, а так просто я его никому не отдам. Что нам в подвале жить?

Вера. Ой мать, спалишься ты…

Марина. Это кто же меня спалит?

Вера. А придет какой-нибудь очень строгий прокурор и спросит: а вы тут женщина по какому праву? И что ты ему ответишь?

Марина. Найду чего! Видала я тут и прокуроров, пока судья был жив. Мужики как мужики, все они в одном месте мазаны… А ты-то, что так хочешь, чтобы нас отсюда поперли? Где жить будешь, ангел недоделанный? На небесах? Святым воздухом питаться?

Вера. Нет, я уже придумала…

Марина. И чего?

Вера. Я лучше Анной Карениной стану… Электричек вон сколько ходит.

Марина. Ты что, доча! И думать об этом не смей!

Вера (хохочет). А ты что — про Анну Каренину знаешь? Вот уж не подозревала!

Марина. Я вон в журнале прочитала как раз…

Вера. Ладно, как послушная дочь, не буду я Анной Карениной, ну ее…

Марина. И крылья сними!

Вера. Сама подарила!

Марина. Так это когда было — на Новый год. Когда дарила, думала — светлый ангел на даче появится… А ты напялила и снимать не хочешь, по дискотекам шастаешь с ними, пьяная…

Вера (пританцовывая). На дискотеке все пьяные или обкуренные! Зато меня с этими крыльями все знают. Я в центре внимания. Все смотрят на меня, а я танцую… По нынешним временам это самое главное — быть в центре внимания.

Марина. Только там и башку сломать можно. И очень быстро.

Вера. Быстро это хорошо, главное, чтобы не мучиться… Мам, а когда киношники эти появятся? С ними-то повеселее… Может, и меня в своем кино снимут… Я и за бесплатно готова.

Марина. Сейчас. Размечталась. Пусть лучше сначала деньги заплатят за аренду дачи. Запомни дочка навсегда: деньги вперед!

Картина пятая

Входят Северин и Полина.

Полина. Вот знакомься, Северин. Это нынешние хозяева дачи судьи Оконечникова — его гражданская жена Марина и ее дочь.

Северин. Какой сюрприз. Вот уж не думал и не гадал. А что это мы с крыльями? По какому случаю?

Вера. А я ангел. Ангел Вера.

Северин. Пикантно. Не трут крылья?

Вера. Мне — нет.

Северин. Поздравляю. Не многим такое к лицу. А тебе даже ни — чего — идут.

Вера. Так я же сказала — ангел. Что ж вы такой недоверчивый?

Полина (решительно вмешивается). Вот на этой знакомой тебе даче, мы и будем работать над сценарием. А потом и кино снимать будем…

Северин. Давненько я тут не был… А жить, спать, вкушать другие радости жизни где будем?

Полина. Мы с дамами здесь, а ты во флигеле… Вот такая диспозиция, господин прокурор.

Марина ( испуганно). Прокурор?

Вера. Наша тема! Что я тебе, мать, говорила!

Марина. А разрешите, я вас провожу, товарищ прокурор. Все покажу…

Вера. Я сама провожу!.. Я там, кстати, рядом живу — в «светелке», колыбельные до утра пою и бисером вышиваю… Заходите посмотреть!

Полина. Северин, ты прямо нарасхват. Пошел по рукам.

Северин (с иронией). И главное — всю жизнь так. Потому что я красивый.

Северин и Вера уходят.

Марина. Вспомнила! Он, прокурор этот ваш, туту судьи бывал… Как раз незадолго до смерти приезжал. Целый день о чем-то говорили, спорили… Я еще коньяк им приносила…

Полина. Кто бы сомневался!

Картина шестая

Вечер. Вера и Северин идут мимо дачи по тропинке к флигелю. В руках у Веры фонарь.

Вера. Прокурор, прокурор, а сколько я лет проживу!

Северин. Что я тебе — кукушка? Ты на дорогу свети.

Вера. Солнце любите?

Северин. Больше луну.

Вера. Ну, тогда пойдем в темноте. (Выключает фонарь). Вот отсюда — тридцать шагов, и мы пришли. Вы — считайте, а я буду болтать. Я, вообще, ночью спать не могу. А вот днем. Хоть рядом со мной Билан будет петь — глаза не открою! Я — ночное создание.

Северин (рассеянно). Темные дела в основном совершаются ночью. Не боишься?

Вера. А чего бояться? Как в анекдоте про Красную шапочку. Волк ее встречает и спрашивает: «Не боишься одна-то, по лесу?.. Ночью? Девочка все-таки, в короткой юбочке… А она отвечает: «А чего бояться? Денег у меня все равно нет, а трахаться я люблю…».

Северин. Смешно. Маман рассказала?..

Вера. Не-а, дяденька один хороший? Не молодой, правда, но веселый!

Северин. Педофил, что ли, местный?

Вера. А кто его знает!.. Да это теперь и неважно…

Северин. Почему это?

Вера. А он уехал… Далеко-далеко…

Они входят во флигель.

Вера. Пришли уже… Вот тут вы будете жить. Вот на этом диванчике спать. Я тут народ по дачам часто веселю. Как ночная птица, прилетаю в лунном свете на своих крыльях… Танцую… Кому-то нравится…

Северин. А кому нет?

Вера. Улетаю.

Северин. Ак генералу Лоскутову залетать не приходилось?

Вера. Ладно, мне на дискотеку пора…

Северин раскладывает диван. Вера не уходит, наблюдает за ним.

Вера. Если бессоница будет, приходите к нам… А не придете, я сама потом к вам приду.

Северин (устало смотрит на нее). Тебе сколько лет?

Вера. Тринадцать.

Северин. Ну-ка, иди отсюда! Кыш, Красная шапочка!..

Вера. Ой, ой, суеверный какой! Я пошутила. Тринадцать с половиной!.. Или семнадцать… Я не помню, надо у матери спросить…

Вера уходит, вдруг останавливается в двери.

Вера. Да, мне надо вас предупредить…

Северин. Ещеочем?

Вера. Знаете, ко всем, кто здесь спит, судья ночью приходит…

Северин. Вот как… Зачем? Чего ему надо?

Вера. А это от человека зависит…

Вера уходит. Северин ложится на диван, сложив руки да головой.

Северин (зевая и закрывая глада). Ну и зачем тебе все это надо?..

Картина седьмая

Из темноты возникает фигура судьи Оконечникова. В руках у него шар для медитации. Он крутит его в руках, что-то бормоча про себя.

Северин. Привет тебе пороков наших обличитель, секретов ревностный хранитель. Так и знал!

Судья. Что?

Северин. Что вы явитесь… Мы же не договорили тогда, когда я был здесь…

Судья. Должен сказать тебе, не прокурорское это дело в кино публику ублажать и развлекать. У тебя профессия другая — тихая, рассудительная. Да и что за кино-то сочинять будешь? О чем?

Северин. Как пьяная жена мужа-генерала убила… Застрелила спящего из подарочного пистолета, который он в сейф убрать забыл, потому что сам пьяный был.

Судья. Да, богатый сюжет! Неужели тебе интересно для киношников это дело раскручивать? Им это только для сенсации нужно. Мы же с тобой ради установления истины старались. Это разные вещи.

Северин. Считайте, что я просто решил подзаработать.

Судья. Не верю. Знаю, что вы, Северины, без смысла не можете. Ты не из таких.

Северин. Вам легко сейчас рассуждать!

Судья. Да, с меня теперь взятки гладки. Я теперь вот здесь с богами говорю. Нахожусь, как говорят юристы, в другом правовом поле… А вот ты… Тебе еще людям в глаза смотреть надо…

Северин. Опять намекаете, что правду мы тогда до конца так и не установили? Только одну несчастную женщину в убийстве мужа обвинили и в тюрьму упрятали? А до остальных не дотянулись!

Судья. Да. Не дотянулись. Поэтому считаю, что если совершено преступление, всегда есть преступник — конкретный и реальный. Тот, кто воткнул нож или нажал курок. Но очень часто есть еще и тот, кто дал приказ это сделать или довел человека до этого. Так что даже тогда, когда кажется, что истину вообще установить невозможно, искать ее все равно надо. И люди всегда ее будут искать, потому что не могут согласиться, что ее нет вообще. Ибо тогда жизнь просто бардак, а люди — плохие клоуны или безмозглые мартышки.

Северин. Вы извините меня, я что-то не все понимаю. Как-то вы издалека заходите.

Судья. Я хочу, во-первых, дать тебе один совет — никогда не старайся кому-то угождать, всегда работай на истину, а если уж не знаешь, как по закону поступать, поступай по совести. И, во-вторых, я тебе одну мою рыжую тетрадку подарю. Тайную, рыжую такую…

Судья приближается к дивану, достает оранжевую тетрадь и передает Северину.

Северин. Зачем она мне?

Судья. Знаешь, как в сказках говорят — пригодится… Я ее завел, когда в Японии жил. Я в нее такие особые японские вертушки для мозга записывал. После них многие темные вещи становятся яснее…

Северин. Ой. Вы тут такого наговорили — выпить хочется.

Судья. Ну да… Только не поможет. Пора бы уже в этом убедиться. Ты сколько пьешь, а все не отпускает. Сомнения и грусть не утопить в вине. Надобно делом заняться.

Северин. Да-а-а. Сейчас это не просто сделать. Мы с вами, по-моему, в этом уже убедились. И во время следствия, и на суде все врали.

Судья. Сколько преступлений не раскрыто из-за правдоподобной, но подтасованной информации, которую следователю, прокурору, судье внедрили в мозг. Все эти очевидцы, свидетели, сослуживцы.

Северин…охранники, родственники, жена…

Судья. Помнишь, как в фильме Куросавы «Расемон»… Там тоже врали все…

Северин. Кто-то врал сознательно, а кто-то врал и верил, что говорит правду… «А правду знал только покойник…»

Судья. И ты узнаешь. Я вижу, что след ты уже взял и дело, начатое нами, без шума доведешь до конца. Ведь не зря же ты сюда приехал.

Картина восьмая

Кабинет Дабродина в концерне «Магнум». Он сидит в кресле, положив ноги на стол. Яйцо его в тени. Входит Катя Аристархова.

Катя. Простите, вам должны были позвонить. Меня зовут Аристархова Катя. Простите, Екатерина Юрьевна.

Забродин ( опускает ноги на пол, но не встает, изучающе разглядывает Катю). Да-да, мне звонили… Сказали, что придет девушка, которая, через слово, говорит «Простите»…

Катя. Вадим! Это ты?.. Мне сказали, что надо зайти к начальнику Службы безопасности Забродину, но я почему-то даже не подумала, что это можешь быть ты…

Забродин. Почему?

Катя. Ну, не знаю… Ты и Служба безопасности…

Забродин. Просто ты никогда не обращала на меня внимания… Мы жили в одном дворе, когда были детьми, и ты была моей самой первой любовью…

Катя. Я не знала…

Забродин. Не знала. А теперь знаешь.

Катя. Вот мое резюме…

Забродин. Резюме… Зачем мне твое резюме… Аристархова Екатерина Юрьевна, 36 лет… Училась в Москве — Гуманитарный лицей номер 17, закончила лингвистический университет… Работала переводчиком в представительствах различных иностранных фирм. Отец — директор института цветных металлов. Там Екатерина Юрьевна и трудилась в последнее время. Семейное положение — замужем, но фамилию мужа не взяла… Муж — Кирилл Антонович Колпаков, юрист, специалист по корпоративным отношениям… Детей нет. Кстати, а почему ты не Колпакова?

Катя. Потому что я Аристархова…

Забродин. Только поэтому? Или…

Катя. Это все неважно. Так получилось — и все.

Забродин. Ну, допустим… А что тебя привело к нам?

Катя. Папа сказал, что мне лучше уйти из института.

Забродин. Что так?

Катя. Там сейчас… неспокойно. Появились люди, которые требуют, чтобы он сдал им здание в аренду. Отец не хочет, ему угрожают… Эти… пришлые говорят, что институт только краше станет, когда по его коридорам будут ходить мужики с бицепсами, а не кандидаты бесполезных наук. Вот он и боится, что со мной может что-то случиться…

Забродин. А что наш муж?

Катя. Он тоже сказал — уходи. Потому что за арендаторами такие люди, что отец долго сопротивляться не сможет. Его все равно вынудят…

Забродин. Ну да, он же специалист в этих делах. Собаку съел…

Катя. Что ты хочешь сказать? Что он…

Забродин. Обычная история. Его могли попросить о содействии… Нажать на твоего отца… Так сказать, по-родственному…

Катя. Нет, этого не может быть. Он, конечно… Но нет, нет.

Забродин. Хорошо, успокойся. Ты просто плохо людей знаешь. Это я так — предположил… У меня теперь такая работа, что всех приходится подозревать. Тем более, что поводов предостаточно. Все только и думают — где бы что украсть?.. Вот такие дела, Катя Аристархова. Давай, я завизирую заявление. Завтра можешь выходить на работу… Так что утром в восемь — милости просим!

Катя протягивает, а потом забирает заявление.

Катя. Я могу идти?

Забродин. Можешь, Катя Аристархова.

Катя идет к двери. Забродин напряженно смотрит ей вслед. Катя оборачивается.

Катя. До свидания, Вадим.

Забродин. До свидания, Катя.

Забродин откидывается на спинку кресла, снова закидывает ноги на стол, сидит какое-то время уставившись в потолок.

Картина девятая

Корпоративная вечеринка в «Магнуме». Танцы, возбужденные голоса, хохот. Голос ведущего: «Как вы еще помните, дамы и господа, наш сегодняшний корпоративный вечер посвящен пятилетию концерна «Магнум»! Великого и могучего! Ура! Бандай!».

Появляются Катя и Забродин — они явно сбежали от шумной компании в поисках уединения. У Забродина в руках бутылка шампанского и два фужера. Он открывает бутылку и разливает вино. Катя отстраненно наблюдает да ним.

Забродин. Зя что выпьем?

Катя пожимает плечами.

Забродин. Ну не за этот же чертов «Магнум»? Он и без нас обойдется. Давай выпьем за нас. Мы так давно знакомы, но ничего не знаем друг о друге… Но я хочу, чтобы ты знала — я помнил о тебе всегда. И всегда ждал этой встречи. И знал, что она случится…

Катя. Вадим, все так неожиданно…

Забродин. Тебе только это кажется. На самом деле это должно было случиться…

Катя (желая сменить тему). Хорошо, что мы сбежали оттуда… Эти корпоративы похожи на добровольное умопомешательство.

Забродин. Ну для кого и принудительное… Попробуй не явись! Попробуй не веселиться так, чтобы дым шел!

Катя. Значит, нас с тобой накажут.

Забродин. Нет. Нас не накажут. Нас никто не может наказать.

Катя. Тебя, наверное, нет, а меня…

Забродин. С тобой теперь никто ничего не может сделать. Понимаешь — никто и никогда.

Катя. Почему это?

Забродин. Потому что я не позволю. Никому и никогда.

Катя молчит, задумавшись.

Забродин. Поехали ко мне. Я живу один. Фрукты, вино, кофе — все есть…

Катя. Прямо-таки все… А мороженое?

Забродин. Мороженое купим по дороге.

Катя. Ну если так… Только…

Забродин. Что?

Катя. Муж… Не обижайся. Но мне кажется, он догадывается. Что у меня кто-то есть.

Забродин. Муж? Да твой муж — это холоднокровное существо, для которого есть только деньги и карьера?

Катя. Нет…

Забродин (с силой). Да! Да! Я все о нем знаю. Как ты могла связаться с таким человеком? Он, наверное, в постели считает гонорары и думает, что нужно сделать, чтобы пролезть повыше!

Катя. Не знаю, мы спим в разных комнатах… Раздеваться при нем стесняюсь.

Забродин. И это правильно.

Катя. На «Вы» его стала называть. В общем, мне кажется — он догадывается.

Забродин. Я бы никогда не догадался! И все же одного не могу понять, чем он тебя взял. Ты же совсем иная!

Катя. В жизни так бывает…

Забродин. Как?

Катя. Я не смогла сопротивляться… Уступила, хотя понимала… Понимала, что не надо этого делать. Но теперь…

Забродин. Теперь ты уйдешь от него — и все.

Катя. Нет.

Забродин. Нет? Нет?

Катя. Он не такое уж холоднокровное… Иногда на него накатывает бешенство, и тогда…

Забродин. Забавно было бы посмотреть! Взбесившийся гаджет! Это любопытно.

Катя. Он сказал, что если я захочу уйти от него, живой он меня не отпустит.

Забродин. Ого! И что же он сделает — не уточнил?

Катя (бесстрастным голосом). Например, взорвет в машине. Чтобы от меня ничего не осталось и нечего было даже хоронить.

Забродин. Это он сказал тебе?

Катя. Да.

Забродин. И ты думаешь, он на это способен?

Катя. Я не знаю! Не знаю, понимаешь?

Забродин. Не бойся. Он ничего не сделает. Ничего… А давай квартиру купим, в каком-нибудь Париже? Уедем туда и пропади они все пропадом. Хочешь?

Катя. Хочу. Только… Он и там найдет. Он не отпустит меня никогда.

Забродин (обнимает ее). Не бойся, ты только больше ничего не бойся. Потому что с тобой теперь ничего не случится.

Катя. Ничего и никогда…

Забродин. Ничего и никогда.

Картина десятая

Дача судьи. Северин лежит в шезлонге, уставившись в рыжую тетрадь. Появляется актриса Жеребуха.

Жеребуха. Это дом судьи Оконечникова?

Северин. Он самый.

Жеребуха. Здесь будут съемки проходить?

Северин. А черт его знает!

Жеребуха. Ну как же, мне сказали…

Северин. А раз сказали, чего переспрашиваете?

Жеребуха. А вдруг я ошиблась адресом?

Северин, вздохнув, захлопывает тетрадь.

Северин. Вы вообще кто, девушка?

Жеребуха. Я — актриса. Альбина Тарасовна Жеребуха.

Северин. Ого! По мужу или как?

Жеребуха. Это моя девичья фамилия, но я решила ее оставить для кино. Запоминающаяся, правда?

Северин. Безусловно.

Жеребуха. А ваша фамилия как?

Северин. Это, конечно, совсем не то.

Жеребуха. Да нет, почему? Хорошая такая фамилия. Только я ее почему-то не слышала…

Северин. Увы… Знаете, позорно ничего не знача, быть притчей на устах у всех. Вот я и прячусь.

Жеребуха. Это все глупость.

Северин. Вот как!

Жеребуха. Надо быть на устах у всех. Уж я-то точно знаю. Это — пиар, слава. А в наше время — это главное.

Северин. Да вы философ, гражданка Жеребуха!

Жеребуха. А куда деваться? Сейчас по-другому нельзя.

Северин. Наверное.

Жеребуха. А вы кто — режиссер?

Северин. До режиссера я не дорос. Характера не хватает. Я — немного соавтор и консультант. А режиссером у нас девушка.

Жеребуха устраивается в шезлонге, принимает завлекательную позу.

Жеребуха. То-то смотрю, что это за режиссер — не пристает! Под юбку не лезет сразу… Но ведь от вас тоже кое-что зависит, товарищ соавтор-консультант?

Северин. Что вы имеете в виду?

Жеребуха. Ну, вы можете мне помочь роль получить?

Северин. А как, как я напишу главную героиню, так и будет. Могу вот с вас взять и написать.

Жеребуха. Ну и правильно. Да даже не думайте, товарищ сценарист! Кто лучше меня Риммку сыграет? Мы же с ней лучшие подруги были! Она же себя тоже актрисой считала, все плакала, что ради мужа призванием пожертвовала… Призвание там было, но небольшое, так, на любительском уровне…

Северин. Погодите. Так вас пригласили сюда потому, что вы знали Римму, жену убитого генерала Лоскутова?

Конец ознакомительного фрагмента.