Алые хризантемы

Александр Жданов

«Мимо этого дома на краю литовской деревни все старались проезжать быстро, не задерживаясь. И, проезжая, отворачивались. Словно страшились увидеть что-то в заброшенном, полуразрушенном доме, и особенно – в разросшихся цветочных кустах. Дом и впрямь был заброшен – никто не мог в нем задержаться подолгу. Заселялись, пытались обустроиться – и через некоторое время съезжали. И большей частью из-за цветов». Цветы, как узнает читатель, хранили страшную тайну…

Награда

I

Высоту все-таки взяли. Даже не высота то была — так, сопочка небольшая. Но за нее фрицы дрались отчаянно, долго не подпускали к ней. Важная, видать, точка была. Ротный, правда, в стратегические разъяснения не вдавался, а лишь сказал:

— Нужна она нам, хлопцы, эта высота. Ну, очень нужна. Без нее нам никак.

Так, без приказа, без громких призывов, а по-доброму, по-свойски сказал. Понимал: прочувствовать бойцы должны, сами понять. А они и понимали. Все понимали всё. Понимал и младший сержант Гаврилов, командир пулеметного отделения. Его понимание было простым. Недавно лишь освободили его родную Псковщину. Сейчас гнали фрицев по Прибалтике, и допустить, что снова наши отойдут, снова войдут немцы к нему деревню, он не мог. И рванулось его отделение вместе со всей ротой, и бежали бойцы в атаку, зная, кому где быть. Это знание было уже не в головах, а в ногах, в руках. Не надо было вглядываться вперед, осматриваться по сторонам. Тело, привыкшее к войне, знало, когда и куда бежать, где упасть, куда пристроиться, чтобы лучше и безопаснее было стрелять. Тело выбрало холмик — и прикрыты все, и обзор хороший. Здесь и залег младший сержант. Отсюда он поддерживал огнем наступление и прикрывал отход роты.

Отходить стали внезапно, пятясь под натиском контратакующего противника, теряя бойцов. Даже прокричать об отступлении не успел ротный, а, может, — и скорее всего! — кричал, но Гаврилов не расслышал приказа. Отделение осталось за холмиком. «Приказа отступать не было!», — себе самому сказал Гаврилов, и пулеметный треск стал непрерывным.

Время кончилось, исчезло. Время растворилось в дыму и пулеметном стрекоте. Оставалось пространство впереди, на которое младший сержант Василий Гаврилов не должен был допустить врага.

И пулемет, казалось, трещал уже сам по себе, словно понял он, что нужно делать, словно подчинялся не глазу и рукам младшего сержанта, а его чувству и воле. Пулемет сам поворачивался туда, где это было нужнее всего. Краем глаза заметил отделенный, что патронов в ленте осталось немного — может не хватить. «Не продержимся», — подумал, но сразу отогнал мысли, прокричал что-то бойцам. И тут же услышал-почувствовал, как сзади накатывается, всё обгоняет такое родное, свое «Ура!». И услышал уже четко рядом и сверху голос ротного:

— Гаврилов, Гаврилов! Ну как ты, что у тебя?

Поднялся, чтобы доложить, и тут же рухнул прямо на руки ротному — подкосилась правая нога. Теперь только заметил, что штанина потемнела и влажная, а в сапоге хлюпает. Только теперь ощутил боль. Теперь только понял: рота снова здесь, вернули себе высоту, а значит, обеспечат проход основным силам.

Пока перетягивали ногу жгутом, останавливая кровотечение, пока перекладывали его на плащ, чтобы вынести в безопасное место, ротный поддерживал голову отделенного и всё приговаривал:

— Это ты молодец, Гаврилов. Это — орден, друг ты мой дорогой. Ты только потерпи, только держись. Сейчас подлечишься, а награда не уйдет.

Но держаться он больше не мог. Улыбнулся ротному — и потерял сознание.

Очнулся в госпитале.

II

… — В госпитале он очнулся. Ты, Филиппыч, доконал уже своей байкой. Ну и где твой орден? Обманул что ли тебя ротный? Или ты нам заливаешь? Не было никакого боя, а ты драпал — и получил в ногу, а, может, в мягкое место? А? Ну сознавайся!

Сидящие в кружок в гараже приятели подтрунивали не зло. Привыкли они к этим рассказам, когда выпивали по кругу. Да и сам Василий Филиппович привык к подтруниванию друзей, не обижался. А сейчас обиделся. Горько, больно стало. Даже допивать свою стопку не стал, махнул рукой — вышел из гаража.

Никто не верит. Ни друзья, ни сын. А ведь было, было так! Как же помотала его война! Кем ему только ни пришлось быть! Был и сапером. В октябре сорок четвертого наступали на Ригу. Немцы подготовились: основательно заминировали поле. Какой же дождь тогда лил! Как скользко было ползти! На сапоги налипала грязь, они тяжелели невероятно. Но его отделение под сильным артиллерийским огнем проделало-таки два прохода в минном поле — и пехота смогла продолжить наступление. Вот она, медаль «За боевые заслуги». За этот самый проход в минном поле.

Василий Филиппович сидел на корточках перед табуреткой. Он покрыл ее газетой, разложил награды, поглаживал их рукой. Не везло ему с ними. Вот медаль «За победу над Германией». У друга такая же медаль пропала. И он выпросил у Василия его медаль, чтобы в школу на сбор сходить. Сходил. Потом как-то недосуг было спросить медаль обратно, а друг умер. Когда же после сорока дней пошел он к вдове, та заартачилась:

— Ничего не знаю — все награды мужнины. И вообще — я их в гроб к нему положила.

— Да как же так, Татьяна? Там же моя медаль.

— Ну, не знаю. Не выкапывать же сейчас.

Погоревал, конечно, но выход нашел. Отыскалась у кого-то медаль «За доблестный труд во время войны». Внешне похожа, правда, надпись на реверсе пришлось стереть. Не любил Василий Филиппович эту медаль — не настоящая она была какая-то. А вот орден… Кстати, у брата Викентия, жившего тогда в Омске, орден был. Орден Отечественной войны первой степени. А вот за что — толком брат Викентий объяснить не мог. И не любил разговоры на эту тему. Но Омск далеко — не наездишься. Был у брата всего раз, и поговорить о награде не пришлось. Да и не знали братья, что в военной спешке писарь наградного отдела перепутал их имена. И Викентий не мог совершить того подвига, потому что, еще раньше, потеряв в бою ногу, был списан подчистую.

***

А к Василию Филипповичу награда всё же пришла. К сорокалетию Победы был он награжден орденом Отечественной войны. Второй степени. Не совсем боевой орден — юбилейный.

Правда, самого младшего сержанта Гаврилова уже год как не было в живых…