Сто рубаев о Талке

Александр Жалнин, 2022

Данный сборник стихотворений посвящён тому явлению, философию которого открыл миру великий Омар Хайям, представив её в своих рубаях о вине. Особенности современной эпохи и родины автора сборника побудили его заменить "вино" Хайяма на нашу российскую "Талку", воплотившую в своём названии не только суть вина, но и суть воды. А если и ещё глубже – то некоторый загадочный срез нашей такой короткой и такой желанной жизни…

РУБАИ О ТАЛКЕ

К любимой без розы нежной не приходи,

К другу без Талки снежной не приходи.

К Талке, если ты не дурак, конечно,

Без огурца слезно-соленого не приходи.

Кто солнце в тяжелых гроздьях сокрыл,

Кто тайны в кувшинах Хайяма сокрыл?

Кто ответы скрывает в древних загадках,

Кто в Талке живой огонь нам открыл?

Талка-красавица в губы морозом целует.

И к Хванчкаре совсем меня не ревнует.

Прелесть рубиновой девы радует взор,

Дева хрустальная сердце огнем очарует.

Сегодня завтрашний день увидеть смогут не все,

Завтра сегодняшний день увидеть смогут не все.

Что понапрасну печалиться, выпьем-ка Талки,-

Ведь сегодня сегодняшний день видеть могут не все.

Как пить вино мудрец Хайям учил.

Но правило одно он нам не сообщил:

Коль пьешь, прозрачен будь и чист,

Как Талка, что в хрусталь ты заключил.

Если рядом мой друг — будем мы пировать

И красавицей-Талкой сердца согревать.

Мы отбросим понятия древние ревности,

Будем влажно-холодные губы ее целовать.

Мудрец кто начала вселенной читает,

Кто в лабиринтах наук не блуждает,

Кто истиной сердца живет одного,

Кто Талкой светоч души возжигает.

Любителям Хайяма прославлять

И прах его почтенный лобызать:

Попробовал бы старец Талку —

Стал бы ее в рубаях воспевать.

Зародыш жалкий цыпленок с белком сливаясь, сидит.

И вот уже гадкий утенок по глади несмело скользит.

Но если дан ему будет пожар огнедышащей Талки —

Узы стаи утиной отринув, он бешено в небо взлетит.

Что так сближает Талку и любовь?

Огонь, в котором пламенеет кровь.

Сгорая в них, мы словно умираем,

А возродившись, тянемся к ним вновь.

Если верить ученым — то мы состоим из воды.

Если верить поэтам — то мы состоим из огня.

Воедино я слил их чудесные свойства когда-то,

Вышла Талка, что живою водой наполняет меня.

Два миллиона лет ты трезвым проживал,

Пять тысяч лет назад ты вкус вина узнал.

Сто лет прошло, как ты придумал Талку.

И, вот — таким как я ты наконец-то стал.

Философ-блоха, что покоя не знает,

Пользу Талки для бытия отрицает.

Так творец повелел, что мелкая живность

В ней очутившись, тот час же и погибает.

Мы с другом сегодня вдвоем посидим,

Накроем стол, айран попьем, чумар поедим.

Вспомним дни безвозвратно ушедшие наши,

Бузы аромат и Талки огонь соединим.

Из сада к дому моему мимо рынка путь идет,

Тащу яблок огромный мешок, пот градом идет.

Вернусь и накуплю здесь гранат и винограда

Пока же в свободную руку одна Талка войдет.

На этот остров океана волной я выброшен давно,

В кармане рубаи Хайяма, одно пшеничное зерно.

Страдали и душа, и тело, но время быстро пролетело.

Под старость с хлебом я и с Талкой. И пью хайямово вино.

Графин стеклянный с Талкой всевышний мне явил.

Я, долг свой выполнив пред ним, огонь ее испил.

В нем открываю таинства творца животворящей силы.

Но тайну самого сосуда как познать? И я его разбил.

Бродяга на рынке ко мне приставал,

За Талки бутылку часы мне отдал.

У них два деленья — рожденья и смерти.

Куда же ты стрелки, шельмец, подевал?!

Я графин из-под Талки, напившись, разбил.

Злое действо по умыслу доброму я совершил.

Ведь в мгновение каждое кого-то Он убивает,

Вот и я таким же как он хоть мгновенье побыл.

Бродяга, что бутылку смиренно просил,

Циферблат бытия за нее мне вручил.

За угол зайдя, он выпил всю Талку,

Поделку ж свою навсегда мне всучил.

Нищий старик среди белого дня

Талки бутылку просил у меня.

Книжку потертую сунул, промолвил:

О бытии весь свой век писал ее я.

Есть и такие, которых от Талки тошнит,

Бледны иль гневны они бывают на вид.

Брызжут слюною: как можно быть пьяным!

А у самих под кожей шайтан в торпеде сидит.

В чем жизни суть единого мнения нет.

Талки-красавицы слышу порою ответ:

Это блаженство меж трезвостью и опьяненьем,

Так завещал нам Хайям сквозь тысячу лет.

Чтоб кулинару-поэту в блюдах своих преуспеть

Как и создатель, наш кулинар, он должен суметь:

Рифмы водную часть замешать в пропорции с Талкой,

В стих рождения-смерти эту смесь затем запереть.

Откуда исходит поэзии слово живое?

Проклятый вопрос не давал мне покоя.

Немало пришлось приложиться мне к Талке,

Пока не нашел я источник — вино огневое.

Четыре языка всю жизнь изучаю,

Но ни людей, ни себя не понимаю.

Спросил я Талку: как же мне быть?

Она: ответ найдешь ты в рубаях.

Ты грешникам огонь извечный дал,

Ты любящим пожар сердечный дал,

Ты поэтам дал в небеса уносящее слово,

Ты страждущим рубаи, Хайяма, Талку дал.

Мир из философов, поэтов и пьяниц состоит.

За чистотой своих нравов каждый зорко следит.

Нет мне в нем места, ругают: философ, пьянчуга.

А иных и подавно от стихов и Талки тошнит.

Три техники есть как истину познать:

Верблюдом мысли мудрецов жевать,

Кур подзывая, петухом закукарекать,

Или напиться Талки и завалиться спать.

Болезнь, что жизнью называют,

Как излечить никто не знает.

От приступа спасительный рубай

Я принимаю, Талкой запивая.

Третий закон лишь для себя я составил:

В завтрак только хлеб и Талку поставил,

В обед есть что угодно и сколько угодно,

На сон грядущий то, что утром оставил.

Когда друг ко мне приходит — праздник,

Когда вино свое приносит — праздник.

Когда делает Талки глоток — замираю,

Для него приготовил я Талку — на праздник.

Поэтом самонадеянно он себя называет,

Что повидал, то в рифмы преображает.

Талку, которую пил, я тоже преобразил,

Но преображенной Талки уже не бывает.

Сосуд из хрусталя я Талкой наполняю,

И солнечных лучей игру в нем наблюдаю.

Не стыдно в дар его друзьям преподнести,

В нем яда и осадка нет, я это точно знаю.

Пусть весь мир под пятой золотого тельца,

Пусть поверг пред собой он умы и сердца.

Но когда-то, обнявшись с красавицей-Талкой,

Сей властитель был в ней растворен до конца!

Сегодня я Талки изрядно напился,

С красавицей-девой в объятиях слился.

Целую ее, а кокетка мне шепчет: творец,

За какие грехи ты на мир рассердился?

Жизнь, юный друг — это с Талкой графин,

Не разбей, не разлей — у тебя он один.

Будешь пить из него понемногу и с толком,

Доживешь, я клянусь, до глубоких седин.

Коль мир это я, скажи мне, мудрец,

Секрет бытия в чем спрятал творец?

Пожитки творец напоказ выставляет:

Земля, солнце, Талка… Бог, наконец.

Я Талки бутылку случайно разбил.

И все б ничего, но трезвым я был.

Смотрел со слезами как она утекает

И встав на колени, остатки допил.

Я Талки купил, пригласил в дом поэта.

Он пил и стихи мне читал до рассвета.

Но трезвым он был. А я — я был пьян.

И пить не хотел — не подумал об этом.

О смысле жизни слушать спор устал,

Взял Талки и соленый огурец достал.

Она мне прошептала: жизнь огню подобна,

Возможно ли, чтобы огонь себя познал?

Я повторял себе сто раз одно и то же:

Болезнь неизлечимая мой дух и тело гложет.

Лекарство лишь одно — рубаи с Талкой

Продлить мой краткий век поможет.

О смысле жизни слушать спор устал,

Взял Талки и соленый огурец достал.

Она мне прошептала: жизнь огню подобна,

Возможно ли, чтобы огонь себя познал?

Чтоб в духе святого текла твоя жизнь

До пота седьмого день целый трудись,

Не дай насекомым причины плодиться,

Водой омывайся и с Талкой сдружись.

Три закона бытия ты в жизни своей применяй:

Перед лицом небытия свои беды ты не считай,

В мире довольствуйся тем, чего ты достоин,

Если хлеб твой украли — вкус Талки познай.

Три закона бытия ты в жизни своей применяй:

Перед лицом небытия свои беды ты не считай,

В мире довольствуйся тем, чего ты достоин,

Если хлеб твой украли — вкус Талки познай.

Стол для пиршества разума щедро накрыт.

Сто диковинных яств он гурманам сулит.

Здесь хозяева — Талка и хлеба буханка —

Среди пышных гостей неприметны на вид.

Закон суровый"не убий", без всякого сомнения.

Но, оказалось, что и он имеет исключение.

Божился я вчера, что Талку больше пить не буду,

Сегодня же ханжу убил в себе без тени сожаления.

Шар земной бытия, Пармениду вослед, обнимаю.

И Фалесу вослед, на кусочки его разбиваю.

Их наполню огнем — Гераклиту и Талке вослед.

И Хайяму вослед, заключу их в оправу рубаев.

Из колодца Фалес возопил, что мир из воды.

Гераклит возопил из пещеры, что мир из огня.

Мне пустая бутылка шепнула на ухо когда-то:

Талка огненной влагой моей наполняет тебя.

Был я пьян и за Талкой, шатаясь, побрел.

Старый компас без стрелки в пути я нашел.

Вместо полюсов — жизни и смерти названья

В центре самом его — свое имя прочел.

Я первый вариант статуи создавал,

Шел споро труд, я Талку допивал.

Под рюмочку удар резца последний

С творенья голову прекрасную сорвал.

Велика нынче власть Золотого тельца,

Все подвластно ему — и умы, и сердца.

Сторонится святош да молящихся в храмах,

Погибая лишь в Талке — отраве творца.

Жизнь зачать никогда не поздно,

Творцу посвятить никогда не поздно.

Выпить Талки и прокричать: я живу!

В небо звездное никогда не поздно.

Для чего нам знание дается?

Почему без истины неймется?

И зачем спасительный сосуд

Талкой легкомысленно зовется?

Отсевает негодных творец своей твердой рукой.

Много лет ты писал — оказался писатель плохой.

Выпей, милый-ка, Талки — и тебя, как Хайяма,

Через тысячу лет откопает старьевщик какой.

О прогностическом значении философии вы позабыли,

Мистическое учение теософии вы тем расплодили.

Натуралистическим огурцом не пожелав закусить,

Энергетическое злоупотребление Талкой вы получили.

В рюмки разлитую Талку сразу ты не бери,

А поднеси зажигалку и на огонь посмотри.

Холодом он мерцает и естество пожирает.

Скоро сожжет и то он, что у тебя внутри.

Святоши пьянство осуждают, не секрет.

Где Талку пьют — там веры в бога нет.

Но если бог создал безбожником кого-то,

То в чем же замысел его, дай мне ответ.

Я не святая, не мудрец я, не весТалка,

Я есмь вода с огнем, что называют Талка.

Нет жалости во мне к сидящим за столом,

И под столом лежащих тоже мне не жалко.

Конец ознакомительного фрагмента.