БДЫЩ!

Александр Есаулов

К концу 2019 года у меня набралось пять тонн материалов, которые я писал последние 10 лет. Большую часть из них я, перечитав, сжег на огне праведной графомании. Остальное я собрал в кучу и принял решение сделать еще один шаг – выпустить книгу.Все рассказы, собранные в этой книге, – короткие, сжатые, все с моим участием. Они смешные, жестокие, страшные – разные. Все какие есть – все у вас в руках сейчас. Книга содержит нецензурную брань.

Мочалка

Я, конечно, не Буковски, написать так не могу. Я также и не Маркес с его воспоминаниями о своих шлюшках. Но вчера я сидел в Сапсане, перелистывая миллион моих изданных и неизданных текстов. Читал их, просматривал, смеялся над ошибками и шероховатостями. И вдруг я понял, что в моих эссе есть все, что я люблю: депрессия, испытание, страдание, юмор, страх будущего. Много смерти и предательства, много идиотизма. А вот женщин нет. От слова совсем. Лишь в поздних уже очень несмело появляются женщины, которых я знал и любил. Имеет смысл вспоминать только тех, которые оставили рану на моем сердце. Их нужно увековечить на страницах этого эссе, на страницах моей жизни и памяти. И вот я сижу, заварив себе дерьмовый кофе на офисном столе, и, преодолевая собственную робость и смущение, пытаюсь вспомнить их. Вспомнить их улыбки, смех, вспомнить, как они смотрели на меня, когда были в меня влюблены, и как горели их глаза, когда я бесил и раздражал их, когда они хлопали дверью, уходя, а я оставался и зачастую больше никогда не видел их… И, вы знаете, я не смог. Я вспоминаю только самые яркие и смешные моменты. И именно о них я хочу поговорить.

Звали ее, предположим, Оксана. У меня просто ни разу в жизни не было Оксаны, поэтому я использую именно это имя. Мы с ней както не очень романтично познакомились, и я долго за ней ухлестывал, отправляя ей цветы, корзинки с едой и фруктами и, на самом деле, атакуя сообщениями. При этом современные технологии давали мне возможность все это делать, находясь в разных частях света, самолетах и поездах. Мне помогали социальные сети, в которых я мог смотреть чем занята она, а она — чем занят я. В какой-то момент, несомненно прекрасный, она начала иногда появляться у меня дома и на тусовках среди моих и ее друзей, но так как возраст у нас уже на тот момент был «за тридцать» и решения вроде «мы пара», «она моя девушка», «мы живем вместе» давались нам с трудом, мы оба делали вид, что просто друг с другом развлекаемся. Но все же она оставалась женщиной — ей требовалось несколько больше средств к существованию, чем мне. Я говорю о том, без чего не может женщина в чужой квартире: косметика, одежда, какие-то неведомые мне вещи в ванной… все это медленно и непреклонно атаковало мое жилье.

Но я, знаете ли, давно один живу. Квартира моя полна опасностей и моих друзей. Чайник, губка для мытья посуды, мочалка — всем им, живущим со мной много лет, я даю имена и безгранично им доверяю. Иногда во время мытья посуды я даже напеваю песенку про Эрику (так я называю свою губку). Стукая, очень нежно, по кнопке чайника, я всегда про себя желаю Антону (так зовут чайник) удачи. Но ближе всех мы, конечно, как вы понимаете, были с этой штукой, которой мылятся, — мочалка, да? Уже несколько лет она, оранжево-черная, неизменно ждала меня в душе. И мы с ней, прямо скажем, многое пережили.

И вот тут было явное недопонимание. Оксана ненавидела всех моих друзей. Она боялась касаться Эрики, потому что ей казалось, что та уже стала живой. Она постоянно говорила, что Антон слишком шумный, долгий и злой. На мои аргументы, что Антон уже стар и его нужно беречь, она просто отмахивалась с видом «боже, какая чушь». Верхом стал момент, когда Оксана, голая в постели, гибкая, красивая, сексуальная, укусила меня нежно за ухо и спросила: «Милый, давай выкинем мочалку?..». Поверьте, я очень легко завожусь в постели, но в тот момент вся кровь от жизненно важных мест прилила к мозгу. Я отстранил ее горячее тело и губы от себя и пристально посмотрел на нее своими диковатыми глазами, словно не узнавая. В ту ночь секса у меня с ней не было, хотя я очень этого хотел, но я не мог предать друзей. Она отвернулась, разозленная моей преданностью, и лежала, выпятив все свои сексуальные прелести. А я смотрел в потолок и думал о том, что, когда ее мурчащие коты ползали по мне в те редкие ночи, когда я у нее ночевал, я не предлагал выкинуть их в окно.

…я пришел домой поздно. И она впервые встречала меня дома, войдя в квартиру без меня. Я оставил ключи на охране, и их любезно передали Оксане. Я вернулся, окутанный головной болью, проблемами и нервами, а она ждала меня, подозрительно красивая, в вечернем платье, со своими кудрявыми рыжими волосами, которые мгновенно сводили меня с ума. Все это несколько настораживало, но моя интуиция быстро смолкла, когда я почувствовал запах ее волос, тела, губ. Я что-то ел, болтая с ней, и она была удивительно мила в тот вечер, на секунду упрятав подальше свой сарказм и шутки. Она целовала меня в спину, подавала чай, и я счастливо отдыхал от своих забот. Она даже не дала мне помыть посуду, хотя там была всего пара тарелок.

— Пойдем в душ вместе? — ненавязчиво тиская меня, жарко про-шептала она мне в ухо.

Но понимаете, я весь день был в поездке, я не успел помыться после тренировки, мне было очень нехорошо при мысли, что вот я разденусь и она почувствует мой запах немытого и уставшего тела. И я, улизнув, нырнул в душевую кабинку один. Рука моя привычно потянулась к мочалке… и тут я почувствовал что-то не то. Смыв с лица мыло, я понял — мочалка была не того цвета. Не того размера. Не той, столь родной и любимой мной, консистенции. Это была не моя старая подруга, а какая неодушевленная тряпка, которая не смела касаться моего тела. Я оглядел ванную и понял, что вот это и есть предательство. Натянув полотенце на чресла, намыленный, я в ярости вбежал в кухню, и, не глядя на Оксану, метнулся к раковине. Эрики, моей любимой губки, не было. Вместо нее, сверкая белизной, валялось какое-то несусветное для меня современное говно для мытья тарелок.

— Саша, я не могла мыться, я не могла касаться этих твоих «дру-зей», — кричала на меня Оксана, когда я, полностью подавленный, сел мокрый на диван. — Понимаешь? Ну там же просто уже своя жизнь началась в ней, этой мочалке сто лет было, понимаешь?

— Четыре года, — тихо сказал я.

— Что четыре года? — она сбилась с крика.

Им было по четыре года обеим. Я их вместе купил в «Улыбке радуги» — так же тихо сказал я. Я обошел Оксану, дав ей взять меня за руку, вытащил из розетки чайник-Антон и ушел с ним в спальню.

Спрятав Антона подальше, я оделся и вернулся к Оксане. Сев перед ней, я взял ее за руки. Посмотрел в серо-зеленые глаза и спросил:

— Скажи мне. Ты вынесла их на помойку за домом или в дру-гое место?