«ГЗ»

Александр Ермак

В 2007 году в главном вузе страны – МГУ происходит ряд необъяснимых взрывов, пожаров и смертей. Журналист ведущей газеты пытается разобраться в причинах происшествий в Университете. В его поле зрения оказываются террористы, обиженные студенты, масоны, последователи каббалы и еще – «Черный аспирант». Журналист вынужденно погружается в научный мир, проводит дни и ночи в засадах, плутает по лабиринтам загадочного Главного Здания Университета и однажды выходит на след…

Охота продолжается

Я снова приоткрыл внешнюю дверь в коридор — как и раньше никого. До утра еще несколько часов. Немного подумал о Хираме и его храме, о масонских символах и Зое. В длинном свитере, наброшенном, видимо, на голое тело. На красивое тело. Вздохнул и снова взялся за книгу.

Я читал, почти не отвлекаясь на неясные звуки за стенами, в коридоре, на тихое завывание в вентиляции. Почему-то был уверен, что второй раз сегодня черный аспирант не придет, что все будет, как в предыдущий день. Он был вечером, а ночью не показался. И сегодня все повторится. Черный аспирант уже приходил, а значит, кто и может объявиться, так это Кеша с кастрюлей — повеселит своим бледным присутствием. Но время шло, а Кеши все не было. Или заранее суп сварил. Или спит вовсю этой вьюжной ночью Кеша начитавшись, натрескавшись пищи духовной. Похрапывает себе, переваривая.

«12 июня 1812 г. войска Наполеона переправились через реку Неман и вторглись в Россию. Студенты Московского университета начали записываться в народное ополчение, поступать на работу в полковые госпиталя. Университет эвакуировался в Нижний Новгород. Из-за недостатка подвод в Москве пришлось оставить большую часть коллекций, имущества профессоров, библиотеку из 20 000 книг, университетский архив и даже часть казны, которые погибли во время сентябрьского пожара. При оставлении Москвы Наполеоном пострадают от взрывов, устроенных французами для уничтожения Кремля, и остатки университетских зданий.

В 1813 г. обозы с университетскими вещами и книгами, а также учениками, студентами, семьями профессоров возвращаются, и с 17 августа в наемном доме в Долгоруковском переулке занятия возобновлены.

Ввиду недостаточности содержания, получаемого в одном месте, профессорам и преподавателям разрешено в 1817 г. совмещать преподавание в других учебных заведениях. В этом же году начато восстановление здания Московского университета (главный архитектор Д. И. Жилярди). В мае попечитель Оболенский утверждает положение о вступительных экзаменах в университет. Согласно нему, производили „в студенты тех токмо, которые знают Арифметику, главные основания Всеобщей и Отечественной Истории, логики и риторики и правила российского и латинского языка, вменяя хотя не в обязанность, но в похвалу и одобрение знание иностранных языков”.

В 1819 г. утверждено „Положение о производстве в ученые степени” — первый в истории России устав, регулирующий процесс научной аттестации. Согласно этому документу определялись ученые степени, требования, предъявляемые к соискателям, правила сдачи экзаменов и защиты диссертаций. Организована кафедра „Богопознания и Христианского учения”, посещение лекций которой было объявлено для всех студентов обязательным. Через два года в университете прекращено преподавание философии. Труды профессора Давыдова в министерстве духовных дел и народного просвещения нашли „пропитанными богопротивным учением Шеллинга”.

В 1823 году Совет университета издал постановление, согласно которому студенты должны были слушать не менее восьми профессоров. Это возмутило студентов, которые хотели даже не подчиниться постановлению. Часть из них оставила университет в знак несогласия с чрезмерной, по их мнению, нагрузкой.

14 декабря 1825 на престол восходит Николай I. В восстании „декабристов” против нового императора принимают участие несколько десятков университетских питомцев.

В 1826 г. попечителем Писаревым представлены новые принципы университетского устава. В них доказывается преимущество единоличного управления университетом над коллегиальным, необходимость полицейского надзора. Впервые напрямую поставлен вопрос о благонамеренности как самих профессоров, так и преподаваемых ими дисциплин. В Московский университет направлен флигель-адъютант императора Николая I граф Строганов, которому было велено обратить внимание на „вредный образ мыслей”, господствующий между студентами. Граф посетил вступительную лекцию „О возможности философии как науки” Давыдова, который после пятилетнего ожидания был, наконец, зачислен по распоряжению попечителя на кафедру философии. Лекцию Строганов нашел „вредной”, потребовал уничтожения всех ее печатных экземпляров и запрещения преподавания философии в университете, которое возобновится только в 1845 г.

21 июля 1826 г. в Москву прибывает Николай I. Ему представлена записка агента III Отделения Бибикова „О Московском университете”. Императору доносилось, что „профессоры знакомят юношей с пагубной философией нынешнего века и дают полную свободу их пылким страстям”". В пример приводились отрывки из поэмы студента Александра Полежаева „Сашка”, „наполненной развратными картинами и самыми пагубными для юношества мыслями”.

Позже Михаил Лермонтов напишет:

„Хвала тебе, приют лентяев,

Хвала, ученья дивный храм,

Где цвел наш бурный Полежаев

Назло властям…”

Александр Полежаев среди студентов славился как дебошир и гуляка, но при этом он хорошо учился и готовился к преподавательской деятельности. Полежаев был автором многих стихов, в том числе и оды „В память благотворений Александра I Императорскому Московскому университету”, написанной по поручению университетского начальства к торжественному акту 12 января 1826 года. Но сатирическая поэма „Сашка”, в которой изображались студенческие похождения и попойки, испортила всю его жизнь. Поэма ходила по рукам в списках:

„Не для славы —

Для забавы

Я пишу!

Одобренья

И сужденья

Не прошу!

Пусть кто хочет,

Тот хохочет,

Я и рад.

А развратен,

Неприятен —

Пусть бранят.

Кто ж иное

Здесь за злое

Хочет принимать,

Кто разносит

И доносит

Тот и блядь!..

…

Вот те, которые в борделе,

Как мы, ночь в пьянстве провели,

Покинув смятые постели,

Домой в пуху и пятнах шли.

Прощайте ж, милые красотки!

Теперь нам нечего зевать!

Итак, допив остаток водки,

Пошли домой мы с Сашкой спать.

Ах, много, много мы шалили!

Быть может, пошалим опять;

И много, много старой были

Друзьям придется рассказать

Во славу университета…”

В целом достаточно невинная поэма содержала строки, из-за которых делу был дан ход:

„О родины прямых студентов —

Геттинген, Вильна и Оксфорд!

У вас не может брать патентов

Дурак, алтынник или скот.

Звонарь не может колокольный

У вас на лекции сидеть,

Вертеться в шляпе треугольной

И шпагу при бедре иметь.

У вас не вздумает мальчишка

Шипеть, надувшись: «Я студент!»

Вы судите: пусть он князишка,

Но в нем ума ни капли нет!

У вас студент есть муж почтенный,

А не мальчишка, не сопляк,

Не полузнайка просвещенный,

И не с червонцами дурак!

У вас таланты в уваженье,

А не поклоны в трех верстах.

У вас заслугам награжденье,

А не приветствиям в сенях!

Не ректор духом вашим правит —

Природный ум вам кажет путь,

И он вам чин и честь доставит,

А не «нельзя ли как-нибудь!»

А ты, козлиными брадами

Лишь пресловутая земля,

Умы гнетущая цепями,

Отчизна глупая моя!

Когда тебе настанет время

Очнуться в дикости своей?

Когда ты свергнешь с себя бремя

Своих презренных палачей?…»

Граф Бенкендорф препроводил крамольную рукопись государю.

Александр Полежаев не входил в тайные общества и не был лично связан с декабристами. Однако поэт был вызван к государю вместе с ректором университета и министром просвещения. Полежаева „взяли утром, в чем он был, и отвезли к государю в грязном сюртуке, с двумя пуговицами и в пуху”. Николай I подал ему тетрадь с поэмой „Сашка” и велел читать вслух. Император слушал внимательно, а по окончанию чтения воскликнул: „Я положу предел этому разврату! Это все еще следы, последние остатки; я их искореню!” Получив же от министра просвещения отзыв, что Полежаев „поведения превосходнейшего”, Николай I неожиданно спросил: „Хочешь в военную службу? Даю тебе военной службой средство очиститься”. Потом царь положил руку ему на плечо и поцеловал в лоб.

По личному распоряжению Николая I А.И.Полежаев был отдан в солдаты. В „1838 года января 16 дня Тарутинского егерского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер и священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен”. Могила поэта, на которой не было установлено памятника, затеряна среди многих других безымянных могил…»

Я оторвался от книги. Задумался. Университет, рожденный царем для укрепления его могущества, стал взрослеть и угрожать своему же родителю. А тот уже не может все вернуть вспять и закрыть рассадник вольнодумства — государству нужны достижения науки. И оставить все, как есть, тоже нельзя, во имя самосохранения режиму приходится бороться с «брожением умов». Парадокс: история университета — это противостояние власти, его создавшей и кормящей, во благу государству, управляемому этой властью…

«7 сентября 1826 года выходит указ Николая I об обязательном ношении студентами Московского университета мундира установленного образца. Еще через двадцать дней император посещает университет и высказывает желание „видеть в воспитанниках Московского университета прямо Русских”. В октябре попечитель Писарев предписывает Совету университета „отбирать у студентов предосудительные стихотворения и запрещенные книги и воспрещать им иметь что-либо подобное, кроме учебных книг, избранных начальством”.

В 1827 г арестованы и исключены из университета несколько студентов — участников кружка Критских, желавших „преобразовать Россию” путем „учреждения конституции”. По указанию Николая I установлен надзор городской полиции за студентами, живущими вне университета. Через год на отделение физико-математических наук поступили вольнодумцы Герцен и Огарев. Их любимое место в столице — Воробьевы горы. На них дали они свою клятву: „Взбежали на место закладки Витебергова храма на Воробевых горах.

Запыхавшись и раскрасневшись, стояли мы там, обтирая пот. Садилось солнце, купола блестели, город стлался на необозримое пространство под горой, свежий ветерок подувал на нас, постояли мы, постояли, оперлись друг на друга, вдруг обнявшись, присягнули, в виду всей Москвы, пожертвовать нашей жизнью на избранную нами борьбу…”

Сначала студенты восторгаются своей университетской жизнью: „Всего казенных студентов 150 человек. В каждом номере находится от восьми до 12 студентов. У каждого студента своя кровать, свой стол и своя табуретка. Кровати все железные… Мягкие, довольно высокие тюфяки, подушки, простыня, желтое байковое одеяло, к которому пришита другая простыня, и полосатый чехол составляют постель. Наволоки, простыни и одеяла всегда бывают белы, как снег, и переменяются еженедельно… Чистота и опрятность необыкновенные. Для каждого номера определен солдат, который метет пол, прибирает постели и прислуживает студентам. По уставу вставать должно в 6 часов, впрочем, спать можно и до 8 с половиною. В семь часов бывает завтрак, который состоит из булки и стакана молока… Стол по будням состоит из трех блюд: горячего, холодного и каши… Увидя столы, накрытые снеговыми скатертями, на которых поставлены миски, блюда, карафины с квасом, приборы в величайшем порядке, можно подумать, что это приготовлен обед для гостей какого-нибудь богача по случаю праздника, бала или чего-нибудь подоб ного…”

Но студентов становится больше. Их быт меняется: „Бывало, в номере жило не более как по десяти, или много-много по одиннадцати, а теперь по пятнадцати, семнадцати и девятнадцати… Столики стоят в таком близком одни от другого расстоянии, что каждому даже можно читать книгу, лежащую на столе своего соседа, а не только видеть, чем он занимается. Теснота, толкотня, шум, крик, споры… Извольте тут заниматься! Сидя пять часов сряду на лекциях, должно и остальное время вертеться на стуле… Пища в столовой так мерзка, так гнусна, что невозможно есть…”

Конец ознакомительного фрагмента.