Кавалер Красного замка

Александр Дюма, 1845

1793 год. После казни короля Людовика XVI вся Европа ополчилась на Францию. Англия была у ее берегов, Испания на подступах к Пиренеям, Австрия и Пьемонт у Альпийских гор, а голландцы и пруссаки напирали с севера. Главная цель – Париж, где в мрачном застенке еще бьется сердце несчастной королевы Марии-Антуанетты, чья участь, увы, почти предопределена. Но вожди Революции не дремлют. Вокруг столицы усилены патрули. Патриоты, вооруженные до зубов, с упоением прочесывают улицы и закоулки, готовые арестовать или вздернуть на фонарь всех, кто вызывает подозрение. Ждать больше нельзя. Группа заговорщиков-роялистов, забыв не только про собственную безопасность, но и про безопасность своих родных и близких, решает поставить на карту все. Чем же обернется для них дерзкая попытка спасти от гильотины вдову короля Франции?

II. Незнакомка

Эти слова были произнесены с таким отчаянием и силой, что Морис невольно вздрогнул. Проникновенные звуки этого голоса с силой электрического разряда отдались в глубине его сердца.

Он обернулся к волонтерам, которые совещались между собой. Стыдясь того, что один человек мог нагнать на них столько страху, они рассуждали, как бы выбраться из этого положения. Их было восемь против одного. Трое имели ружья, остальные пики и пистолеты. У Мориса была лишь сабля. Бой был бы неравным.

Даже женщина поняла это; опустив голову на грудь, она тяжело вздохнула.

Что касается Мориса, он, насупив брови и презрительно сжав губы, стоял с обнаженной саблей в двойственном положении человека, которому чувства повелевают защитить женщину, а обязанности гражданина приказывают ее выдать.

Вдруг в конце улицы, как молния, блеснули штыки и послышались мерные шаги патруля, который, увидев скопище, остановился в десяти шагах, и голос капрала прокричал:

— Кто идет?

— Друг! — вскричал Морис. — Иди сюда, Лорен!

Тот, к кому обращался этот отзыв, быстро приблизился.

— А, это Морис! — произнес капрал. — Что ты, повеса, делаешь в эти часы на улице?

— Ты видишь, я только что вышел от Братьев и Друзей.

— Да, чтоб перейти в отделение сестер и приятельниц. Понимаю.

В час туманной ночи,

Только что луна

Взглянет тебе в очи,

Будь ты у окна.

Друг придет твой нежный

Скромною стопой.

Ручкой белоснежной

Дверь ему открой.

Вроде того, и так далее, не так ли?

— Нет, дружище, ты ошибаешься. Я шел прямо домой, как вдруг увидел, что гражданка вырывается из рук этих граждан волонтеров; я побежал узнать, что она сделала и за что ее ведут под стражей.

— Ну, так узнаю тебя в этом деле, — сказал Лорен. — «Французских рыцарей вот истинная доблесть!»

Потом обратился к волонтерам.

— А за что вы арестовали эту женщину? — спросил поэтический капрал.

— Мы уже объяснили поручику, — отвечал начальник отряда, — за то, что у нее нет пропуска.

— Ну! — подхватил Лорен. — Вот так важное преступление!

— Стало быть, ты не знаешь постановления, гражданин? — спросил начальник волонтеров.

— Знаю, знаю!.. Да есть и другое, которое уничтожает первое.

— А какое?

— Вот это:

Бог любви всем объявляет,

Что какой бы ни был час,

Он прекрасным позволяет

Обольщать без спросу нас!

— Ну, что ты скажешь об этом постановлении, гражданин? И правильно и убедительно.

— Так, но оно еще не принято. Во-первых, не помещено в «Мониторе»; к тому же мы не на Пинде и не на Парнасе. Наконец, гражданка может быть немолода и нехороша.

— Бьюсь об заклад, что все это у нее есть! — сказал Лорен. — Гражданка, докажи, что я прав, скинь свое покрывало и предоставь судить всякому, подходишь ли ты под это постановление.

— Ах, сударь, — промолвила молодая женщина, прижимаясь к Морису, — вы защитили меня от ваших неприятелей, теперь защитите от ваших друзей.

— Смотрите, пожалуйста, — сказал начальник волонтеров. — Она же прячется! Мне кажется, что она или сума переносная, или искательница ночных приключений.

— О сударь, — отвечала молодая женщина, показав при свете фонаря лицо обворожительной красоты и свежести. — Взгляните на меня, похожа ли я хоть на одну из тех, которых здесь назвали?

Морис был ослеплен. Еще никогда, даже во сне, не видел он подобной красоты. Незнакомка так же быстро опустила мантилью, как и подняла ее.

— Лорен, — прошептал Морис, — требуй выдачи арестантки, чтоб препроводить ее к твоему посту, ты на это имеешь полное право как начальник патруля.

— Понимаю, — промолвил молодой капрал, — мне достаточно намекнуть.

Затем, обратясь к незнакомке.

— Идемте, идемте, красавица, — продолжал он, — так как вы не хотите доказать нам, что подходите под это постановление, делать нечего, ступайте за нами.

— Как «ступайте за нами»? — подхватил начальник волонтеров.

— Да так, мы отведем гражданку к городскому замку, где наше караульное помещение, а там соберут о ней справки.

— Нет, — ответил начальник отряда, — она наша и должна быть под нашим присмотром.

— Эх, гражданин, гражданин, — сказал Лорен, — ведь мы того и гляди поссоримся.

— Сердитесь или не сердитесь, черт вас возьми, нам все равно. Мы истинные солдаты республики, и пока вы ходите дозором по улицам, мы идем проливать кровь за границей.

— Берегитесь, чтобы не пролить ее на пути, граждане, а это может случиться, если вы не решитесь быть повежливее.

— Вежливость есть добродетель аристократов, а мы санкюлоты, — отвечали волонтеры.

— Хватит, — сказал Лорен. — При дамах о таких вещах не говорят. Она, может быть, англичанка. Не сердись за мое предположение, моя ночная пташечка, — прибавил он, приветливо обратясь к незнакомке, — так сказал один:

Из поэтов из известных,

А я вторю без труда,

Англия страна прелестна

Средь огромного пруда.

— А ты сам себе изменяешь, — сказал начальник волонтеров. — Ага, ты сам же сознаешься, что принадлежишь к числу сторонников Питта, агентов Англии.

— Тише, — сказал Лорен, — тебе чужд язык поэзии, и я вынужден говорить с тобой прозой. Слушай, мы, национальная гвардия, скромны, терпеливы, но все дети Парижа. Если кто затронет нас, с лихвой отплатим.

— Сударыня, — сказал Морис, — вы видите, что происходит, и догадываетесь, что будет дальше. Минут через пять десять или двенадцать человек перережутся за вас. Стоит ли дело, за которое берутся ваши защитники, того, чтобы пролилась кровь?

— О милостивый государь, — отвечала незнакомка, всплеснув руками, — одно только могу сказать вам: если вы допустите, что меня арестуют, это погубит не только меня, но и многих других, и если вы намерены меня покинуть, то умоляю вас оружием, что в руках ваших, оборвите мою жизнь и бросьте в Сену мой труп.

— В таком случае, — отвечал Морис, — я все беру на себя.

И, выпустив руку прекрасной незнакомки, сказал:

— Граждане, как офицер ваш, как патриот, как француз, приказываю вам защитить эту женщину. А ты, Лорен, если эта каналья снова разинет рот, прими его в штыки.

— Оружие на изготовку! — скомандовал Лорен.

— Боже мой, боже мой! — вскрикнула незнакомка, закрывая лицо мантильей и прислоняясь к столбу. — Боже мой! Сохрани его.

Волонтеры попытались обороняться; один даже выстрелил из пистолета и пробил шляпу Мориса.

— К бою! — скомандовал Лорен. — Тара-pax, тах-тах!

В кромешной темноте началась борьба, более напоминавшая страшную толчею. Раздались даже два залпа из огнестрельного оружия, по улице понеслись проклятия, крики, ругательства. Но никто из жителей не являлся на этот шум, ибо, как мы уже сказали, по городу носились слухи о возможной резне, и горожане, видимо, решили — началось… Два или три окна приоткрылись и тут же заперлись.

Добровольцев было меньше, и вооружены они были хуже. Они не выдержали боя; двое были тяжело ранены, а остальные приперты штыками к стене.

— Вот так-то, — сказал Лорен, — надеюсь, что вы теперь будете кроткими, как ягнята. Что касается тебя, гражданин Морис, поручаю тебе отвести эту женщину на гауптвахту городского замка. Ты понимаешь, что на тебе теперь вся ответственность.

— Да, — отвечал Морис.

Потом шепотом добавил:

— А пароль?

— Ай, чертовщина, — сказал Лорен, почесывая себе ухо, — пароль… видишь ли…

— Может, ты боишься, что я употреблю его во зло?

— Э, черт возьми, делай с ним что хочешь!

— Стало быть, назовешь? — подхватил Морис.

— Сию минуту передам его тебе, только дай разделаться с этими штукарями. Но прежде чем расстаться, я очень рад буду дать тебе добрый совет.

— Ладно, я подожду.

Лорен отправился к своим национальным гвардейцам, которые все еще держали волонтеров в почтительных позах.

— Ну, теперь довольно ли с вас? — спросил он.

— Да, жирондистская собака! — отвечал начальник.

— Ошибаешься, мой милый, — спокойно возразил Лорен, — мы тоже санкюлоты, да еще почище тебя, ибо принадлежим к клубу Фермопилов, у которого никто не оспорит любовь к отечеству. Не беспокойтесь, — продолжал он. — В нас уже не сомневаются.

— А как ни говорите, если это подозрительная женщина…

— Если бы она была такой, то давно бы во время суматохи навострила лыжи, вместо того, чтобы тут дожидаться, как ты видишь, развязки.

— Да, — сказал один из добровольцев, — похоже на правду то, что сказал гражданин Фермопил.

— А, впрочем, мы это разузнаем. Приятель мой отведет ее в караул, а мы пока пойдем выпьем за здоровье нации.

— Пойдем выпьем, — повторил начальник.

— Конечно, у меня ужасная жажда, и я знаю один знатный питейный дом на углу улицы Тома дю Лувр.

— Вон ты какой! Давно бы тебе это сказать, гражданин. Мы сожалеем, что усомнились в твоем патриотизме, и в доказательство во имя нации и закона обнимемся.

— Обнимемся, — сказал Лорен.

И волонтеры исступленно стали целоваться с национальной стражей. В то время обнимали и убивали друг друга одинаково легко.

— Идемте, друзья, — гаркнули оба отряда, — на угол улицы Тома дю Лувр!

— А с нами что будет? — жалобно возопили раненые. — Неужели нас оставите?

— Как это можно, — сказал Лорен, — покинуть храбрых, которые пали за отечество, как истинные патриоты, сражаясь с себе подобными, правда, по ошибке! Конечно, сию же минуту вам пришлем носилки, а пока пойте Марсельезу, это вас развлечет.

Вперед, вперед, дети отчизны!

Нашей славы день настал!

Потом подошел к Морису, который стоял подле незнакомки в конце улицы, между тем как национальные гвардейцы и волонтеры, сплетя руки, тянулись по площади дворца Эгалите.

— Морис, — сказал Лорен — я обещал дать тебе совет. Вот он. Пойдем-ка лучше с нами, чем подвергаться пересудам, защищая эту гражданку, которая, правду сказать, прекрасна, на мой взгляд, но тем более заслуживает подозрения, ибо все женщины, которые за полночь шатаются по улицам Парижа, все они ведь прекрасны.

— Милостивый государь, — сказала женщина, — не судите обо мне по внешности, умоляю вас.

— Во-первых, вы говорите «милостивый государь». Это большая ошибка. Слышишь ли, гражданка? Тьфу, пропасть, да и сам я, вместо того чтобы сказать «ты», сказал «вы».

— Ну да, да, гражданин, дай уж твоему приятелю довершить доброе дело.

— Каким образом?

— Проводить меня домой.

— Морис, Морис, — сказал Лорен, — подумай, что ты делаешь. О тебе пойдут страшные сплетни.

— Я это знаю, — отвечал молодой человек, — но как я могу оставить эту бедную женщину? В любой момент дозорные снова остановят ее.

— О да, точно, с вами же, сударь, с тобою же, гражданин, хотела я сказать, я спасена.

— Ты слышишь, спасена! — сказал Лорен. — Стало быть, она подвергается большим опасностям.

— Послушай, любезный Лорен, — сказал Морис, — будем справедливы. Она или истинная патриотка, или аристократка. Если она аристократка, то нам не следовало ей покровительствовать; если же патриотка, обязанность наша охранять ее.

— Извини, извини, любезный друг, но твоя логика бессмысленна. Ты, как тот, который сказал:

Ириса унесла мой разум

И просит мудрости моей.

— Постой, Лорен, — сказал Морис, — оставь в стороне логику, поговорим серьезно. Дашь ты мне пароль или нет?

— Но ты ставишь меня перед выбором: жертвовать долгом ради друга или пожертвовать другом во имя долга?

— Решайся, мой друг, на то или другое, но ради бога скорей.

— Точно ли ты не используешь пароль во зло?

— Уверяю тебя.

— Этого мало… поклянись!

— Да перед чем?

— Перед Жертвенником Отчизны!

Лорен, сняв шляпу, подал ее Морису кокардой вперед, и Морис, хотя и понимал, что это очень простодушно, все же без улыбки произнес клятву на импровизированном жертвеннике.

— Теперь, — сказал Лорен, — вот пароль — «Галлия и Лютеция!» Может быть, многие скажут тебе, как и мне: «Галлия и Лукреция»; ничего, пропускай без задержки: и та и другая римлянки.

— Гражданка, — сказал Морис, — теперь я к вашим услугам. Спасибо, Лорен.

— В добрый путь, — сказал Лорен, надевая на голову Жертвенник Отчизны; и, верный своему анакреонтическому вкусу, удалился, напевая.