Феникс

Александр Достерин

Лучи восходящего солнца упадут на поколения, погребенные под ногами истории, и, как всегда было, сквозь пепел ростками поднимутся новые. Эта история о дружбе, первой любви и взрослении, что настигло Хьюго Росса в конце весны. Одно лето, одна девушка и одно сражение, замыкающее круг человеческого существа в лице маленького отряда, что когда-то назвали «Феникс».

Корректор Станислава Алексеевна Викторова

© Александр Достерин, 2021

ISBN 978-5-0055-0042-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1

— Дедушка Хьюго, но я же просил пистолет! Тот, что из новой рекламы магазина игрушек «Тойзерас». Он почти как настоящий! Я был бы самым крутым в классе.

— Да? И почему же ты так уверен, Билли? Мне кажется, эта машинка куда лучше оружия.

— Нет, машинкой нельзя целиться.

— А зачем целиться?

— Чтобы стрелять.

— А зачем стрелять?

— Ну, не знаю…, чтобы быть крутым и побеждать.

— Билли, Билли… нельзя победить, спустив курок. Будь люди чуточку умнее, мы бы и вовсе не знали ни о боевом оружии, ни игрушечном. Да… нам прививают жестокость с самых малых лет.

— Дедушка, я не понимаю, о чём ты. Всем покупают новенькие игрушечные пистолеты, автоматы, а мне… Джонни Роузу — нашему соседу на прошлой неделе родители подарили здоровенный дробовик. Он такой огромный, чуть ли не длиннее самого Джонни, а ты ни разу в жизни не купил мне и пачки разноцветных пуль!

— Ах, слишком долго я откладывал это, внук мой, но теперь, мне кажется, пора рассказать тебе одну историю, которая случилась со мной очень давно, во времена моего детства… Устраивайся поудобнее. Это будет долгая история, история, которую ты должен запомнить.

***

Прекрасно помню тот май две тысячи пятого года. С каждым днём погода радовала всё больше. Солнце стало чаще появляться и приятно припекало — особенно я любил, когда оно светило в спину. Тучи в те дни обходили мой городок стороной, как будто их об этом очень учтиво попросили. Пейзажи вокруг набирались красками, наряжаясь к предстоящему лету. Птицы пели всё громче, заливая весь лес своими трелями, воздух, приятно щекочущий лёгкие, стал мягким и густым: словно жидкость он врывался внутрь, оставляя сладкое послевкусие. Много кто отдал бы тысячи долларов, чтобы насладиться атмосферой столь утончённой, столь девственной…

Я тогда был отнюдь не дряхлым и немощным стариком, я был юнцом лет двенадцати, свободным и безмятежным: ничего не волнует, никаких обязательств и проблем, есть только ты, бросающий вызов всему миру, готовый втянуться в любую заварушку, какой бы та не была. Золотые времена!

Штат Вашингтон всегда славился своими густыми, живописными лесами, грациозно возвышающимися над плодородной, мягкой землёй. Я обожал эти растительные пейзажи, как никто другой — практически всё свободное время я проводил в небольшом лесу, который в то время казался мне необъятным храмом природы. Лес удачно затесался между моим городом, шоссе и крохотным озером. Благодаря этим трём границам, заблудиться было просто-напросто невозможно, поэтому родители без лишних переживаний отпускали меня на прогулки.

Я любил этот лес. Когда большая часть снега оставляла его территории, я словно переезжал в него, проводя колоссальное количество времени в компании кустов, травы и ветвей.

Это была суббота… или воскресенье, не помню, а впрочем, неважно. Помню разве что, как бежал сломя голову по своему маленькому маршруту, который сложился у меня за время многократных вылазок. Солнце жгло мне левую щёку и заставляло прищуриваться, я бежал, минуя толстые, могучие стволы деревьев, размахивая палкой, срубая мелкие ветки кустов и папоротник, представляя, что они мои самые заклятые враги. «Быстрее, ещё быстрее! Кувырок!» — подсказывал я сам себе… эх, сколько бы я отдал за ещё одну такую прогулку… Одышка почти не мешала мне, я был, как и всегда, на кураже и просто улыбался, делая шаг за шагом, прыжок за прыжком. А вот и знакомый ручей, который я обычно перелетал на самодельной лиане, что свисала с одной из веток размашистой ели. Признаюсь, привязать её туда было не просто, я рисковал сломать себе что-нибудь, но ещё сложнее было потом объяснить отцу, куда вдруг неожиданно делись все буксировочные ремни.

Секунда и переливистый блеск ручья, смешанный с моим отражением, мелькает под ногами, всплеск воды от упавших в неё кусков земли с моих ботинок, и… «Приземление!» — вскрикиваю я, не останавливаясь. Как же это было восхитительно! Я повернул. Теперь солнце светило мне в лицо, я как будто пытался догнать его и оторвать крохотный кусочек на память. На этом моменте я всегда ускорялся, ибо мой маршрут подходил к завершению.

В итоге я врывался на небольшую поляну, где находилось старое, заброшенное здание, чем-то напоминающее гараж. Полуразрушенное оно одиноко доживало свой век. От второго этажа на тот момент уже мало что осталось. Это было моё любимое место. Стены из холодного, рубинового, будто вечно влажного кирпича, поросшие мхом и плющом, придавали этому месту долю загадочности и спокойствия, солнечные лучи гуляли между окнами и дверными пролетами, отражаясь в разбитых бутылках. Внутри доживали свой век пара-тройка старых ведер, расписанных коррозией, каждое в своём уникальном стиле, мать природа не терпит дешевых дублей.

Обилие самых разных теней, невольно вытягивающихся к концу дня в громадные пласты темноты, приятно охлаждали. Я поднимался на второй этаж, садился на край и просто наблюдал, пока моё дыхание полностью не унималось после небольшой пробежки. Я был мечтателем… и мечты, которые охватывали меня в то время, очень хорошо знакомы тебе, Билли.

Как и многие мальчишки моего возраста, я грезил военным искусством, я бы даже сказал много больше, чем мои сверстники. В моде были боевики… Как часто я представлял себя генералом, охваченным славой пройденных битв и сражений, бесстрашным и непобедимым. Я представлял себя солдатом, несущим свободу, хотя даже не знал, что это, не понимал её цены и значения. Для мальчишки двенадцати лет это всего лишь слово, которым направо и налево сорят взрослые. А раз для взрослых это так важно, что ж…

Охваченный идеалами великих полководцев, я много думал. Без сомнений, в то время меня тянуло в армию. Даже когда я бежал к своей «крепости», я представлял погоню, а врагами — встречающиеся на пути растения и деревья. Как же это было глупо! Но ничего не сможет противостоять фантазии ребёнка. Я трепетно мечтал о прерывистых хлопках выстрелов, их вспышках, подобных сотням фотокамер, работающих повсеместно, о седой дымке тяжёлого утреннего тумана, о запахе сырой земли, выборочно вспаханной стальными снарядами, и едва уловимом аромате пороха, обжигающего ноздри. Что касается смерти, то я был уверен, что непобедим. А как же иначе, если не так?

Представления о доблестных криках солдат, бегущих в атаку просто приводили меня в невообразимый восторг. Я сидел, закрыв глаза, и погружался в этот прелестный абстрактный мир, где я был творцом всего происходящего. Бог позволил нам творить в своём разуме — кто знает, может, и весь наш мир лишь плод его воображения…

В такой позе я мог сидеть бесконечно долго, но в тот день этого делать было нельзя, ибо меня ждали дома. Родители пригласили родственников, которые были в состоянии прийти на мой день рождения. Солнце не опустилось и на пару ладоней ниже, когда я стал собираться домой. Признаюсь, мне и не хотелось… Дай мне кто-нибудь выбор в тот час, так я бы остался в «крепости» маршировать и тренироваться, но я не мог допустить, чтобы мать расстроилась, ведь она так старалась, готовя для меня праздник. Да и я попросту не любил, когда мама расстраивалась, тем более по моей вине, поэтому я хорошенько отряхнулся и побрёл в сторону дома, засунув руки в тёплые, удобные карманы.

Мой дом находился в двух кварталах от окраины. Это был самый обычный двухэтажный дом, который достался моему отцу от деда. Узкая дорожка из прямоугольных камней вела к массивному кирпичному крыльцу, по краям которого располагались маленькие фонари, каждую ночь проливающие свет на бурую деревянную дверь, ручной работы. Она была предательски тяжела, настолько, что я не мог самостоятельно её открыть, когда был совсем маленький. Второго этажа было почти не видно из-за ветвей косматого дуба, развернувшего свою пышную шевелюру прямо посреди нашего переднего дворика. Он словно был хранителем нашего очага, древним стражем, несущим бесконечную вахту. Зимой он собирал снежные хлопья, а летом отбрасывал приятную, охлаждающую тень и защищал от дождя. Его ветви скреблись о поверхность моего окна, когда поднимался ветер. Поначалу я здорово пугался, особенно по ночам, но со временем, как и прочие дети, я поборол страх и иногда даже посмеивался над этим. Окна были не шибко большими, но зато не уступали в количестве: к каждой комнате прилагалось не менее двух, даже в ванной и то нашлось место для маленького окошка, белую, потрескавшуюся раму которого закрывала плотная голубая шторка. В общем, это был тихий, спальный райончик сродни тому, в котором живёте и вы, Билли.

Я пробежал два квартала и остановился на крыльце, восстанавливая дыхание. У окна гостиной шелохнулась занавеска. Не трудно было догадаться, что меня уже ждут и караулят моё возвращение, чтобы сделать сюрприз. Простояв на крыльце ещё пару минут, чтобы у всех была возможность спрятаться или занять поздравительную позу, я оттолкнул входную дверь и попал в прихожую. На крючках висело множество курток и плащей, но в доме не издавалось ни единого звука.

«Конспираторы…» — усмехнулся я про себя, после чего снял грязные ботинки и прошёл в гостиную. Там-то меня и настигло долгожданное поздравление. Бабушка спряталась за диваном, отец и мать стояли прямо посреди комнаты, дядя Кувер и тётя Пэт нашли себе уголок за занавесками, а за дверью притаились мои друзья: Джек Флинн, Томми Гриндельман и Майк Боу — с ними я познакомлю тебя немного позже. Все выскочили одновременно, радостно выкрикивая поздравления, смеясь и завывая что-то похожее на песню «Happy Birthday». Я смутился и просто улыбался, как дурень. Так продолжалось около трёх минут — я поблагодарил всех за поздравления, нас с ребятами отправили наверх поиграть, а взрослые пошли готовить стол для пиршества. Я был переполнен эмоциями: мне стукнуло двенадцать раньше, чем сверстникам, а это уже приятно. Почему в детстве мы так ценим возраст… В двенадцать ты не становишься ни мудрее, ни сильнее. Тебе просто двенадцать.

Мы играли в настольный футбол и разговаривали о школе и новинках в мире игрушек, как компьютерных, так и обычных, в частности об игрушечном оружии: моделях, ценах, качестве.

— Интересно, что мне подарят родители? — я просто сгорал от нетерпения. Настолько, что переминался с ноги на ногу.

— О-о, Хью, ты не разочаруешься! — подметил Томми, подбросив сухого хвороста в топку моего любопытства.

— Кстати, мы тут скинулись и решили подарить тебе кое-что очень стоящее, — подхватил Джек. — Гол!

— Не знаю, стоит ли вручать это сейчас… — протянул Майк.

— А почему нет? — радостно вскрикнул Томми, прокрутив рукоять, не отводя глаз от мяча.

–… и вообще стоит ли… — продолжал Боу.

Я с вопросом на лице стоял и недоумевающе следил за этим непонятным мне диалогом.

— Хватит ныть, Майк! — окликнул его Томми.

— А какой в этом толк, если родители уже купили ему авт…

— Майк, дубина! — рявкнул на него Джек. Но было уже поздно.

— Авт? Авт… Автомат?! Родители купили мне автомат? — засветился я.

— Тьфу ты. Майк, ну кто тебя просил!

— Придурок, весь сюрприз испортил… — вздохнул Джек.

Майк молча продолжал играть в игру, нахмурив брови.

— Пропади я пропадом, ав-то-мат! Я так долго этого ждал!

— Т-с, пусть твои родители думают, что ты ничего не знаешь, — прервал меня Томми, — так им будет приятнее.

— Хорошо, я постараюсь сдерживаться. А-а-а, автома-а-а-т! — вновь сорвался я.

— Хью, спокойно, — осадил меня Джек.

— Ах, да, точно, — угомонился я, но идиотская улыбка никак не сползала с моего лица. — Но как вы…

— Мы видели, как твой отец выносил коробку «Раптора-М1» из магазина.

— Ещё и «Раптор»… да это же лучшие игрушечные автоматы в стране!

— Да, и поэтому тише, Хью, прошу тебя, — Томми продолжал успокаивать меня, — а теперь прими и наш подарочек! Джек, давай.

Джек расстегнул свой рюкзак и достал оттуда игрушечный пистолет и пакет с жёлтыми пулями.

— Вот, мы знаем, как ты это любишь, — с улыбкой сказал Джек, протягивая мне подарок.

— Ребята, вы лучшие! Спасибо, это… это просто потрясающе, — мы по-дружески обнялись, я подтолкнул насупившегося Майка в бок. Он смешно покачнулся, и мы рассмеялись.

С лестничного пролёта раздался голос мамы:

— Хьюго, мальчики, спускайтесь к столу, я приготовила шарлотку! — её голос звучал ласково и нежно — она понимала, что сегодня она точно сумеет порадовать своего сына, как никогда прежде.

На мгновение мы притихли, друзья ждали моих действий. Разумеется, я сразу же кинулся вниз в одиночку — настолько сильно я жаждал получить заветный подарок. Я нетерпеливо протопал вниз по деревянным ступеням и, оказавшись внизу, схватился рукой за столб поручня, чтобы удачно вписаться в поворот. За считанные секунды я добрался до гостиной.

Пахло корицей и шоколадом. Я подошёл ближе к столу. Мама доставала шарлотку из духовки. Рядом копошилась бабушка Аннет, она уже успела порезать палец. Чуть поодаль дядя Кувер и отец пили пиво и говорили о бейсболе, тётя Пэт вальяжно расположилась в кресле, закинув ногу на ногу — она читала журнал, страницы приятно шуршали глянцем. На стол падал глухой, янтарный свет, выделяя в его центре жаркóе из индейки, родители неплохо раскошелились. Чего только не сделаешь ради детей…

Вниз спустились друзья. Первым в комнату вошёл Томми, и после этого моё тайное присутствие, будто бы испарилось. Мы вчетвером встали вдоль стола и сверлили взглядом шарлотку, которую мама измазала вязким, молочным шоколадом. Сладкий пар поднимался с поверхности, приманивая нас, как кровь приманивает москитов.

— Хьюго! Вы уже здесь! — воскликнула бабушка Аннет. — Проходите скорее, садитесь! — она изрядно взбодрилась.

Тётя Пэт беспристрастно подняла глаза, перелистнула очередную страницу журнала, улыбнулась и продолжила рассматривать новинки в мире моды. Если бы не дядя Кувер, который подошёл и что-то шепнул ей на ухо, тётя Пэт так и продолжила бы читать этот гламурный сборник цветных тряпок. Она медленно и, как ей казалось, грациозно поднялась из кресла и направилась к нам. От этого нас четверых чуть не распёр хохот, но Томми вовремя ущипнул меня за бок, я демонстративно покашлял, и мы с трудом сдержались.

Все собрались. Мягкий свет ламп убаюкивал, я чувствовал небывалый уют. Мама села напротив меня, и я заметил, что глаза у неё уставшие, но она всеми силами пытается спрятать это за своей милой улыбкой. Лоб бабушки Аннет лоснился от пота.

Тихий семейный вечер обещал быть добрым. Мы весело общались, обсуждая всё, что придёт в голову. Нежный вкус молочного пюре долго держался на губах. Тётя Пэт пыталась есть чересчур аристократично, выпрямив спину и, то и дело проверяя — не смотрит ли кто-нибудь на неё. Она так противно скрипела ножом о тарелку, что уши сворачивались в трубку. Я ел чуть меньше, чем хотел, оставляя место для маминой шарлотки, но самым приятным в тот вечер была совсем не выпечка…

Когда мы добрались до десерта, мама заварила чай с лимоном и мятой, взрослые же разлили по бокалам красное полусладкое вино. Помню, как тайком отхлебнул из одной такой бутылки… Такая кислятина, просто жуть! Я не понимал, как люди пьют эту гадость. Но с возрастом многое меняется.

Пьяный дядя Кувер минут десять пытался сказать тост, но у него так и не получилось ничего путного. Тётя Пэт смешно пихала его в бок и извинялась, а он неловко пожимал плечами. Папа постоянно улыбался, но всё же поучительно качал головой и поджимал губы, когда замечал, что я за ним наблюдаю. Мама сидела, подперев голову рукой, и улыбалась — по её взгляду можно было сказать, что вся эта клоунада ей порядком надоела.

— Почему бы тебе с ребятами не пойти и распаковать подарки? — Мама встала из-за стола и прижала обе руки к груди, будто умилялась чему-то.

Я переглянулся с Томми, Джеком и Майком — им тоже не терпелось заглянуть под разноцветные, блестящие коробки, что лежали на другом краю гостиной. Мы давно их приметили и изредка жадно косились в ту сторону.

Вчетвером мы кинулись к заветным коробочкам и ненадолго зависли перед ними, очарованные их великолепием. Поразительно, что может сделать кусок цветной бумаги, как умело он сеет крохотное семя любопытства в голове ребёнка!

Первым я открыл подарок бабушки Аннет. Скрип и шелест упаковки разлетелся по всей гостиной, казалось, его было слышно даже на улице. Внутри была серая толстовка с непонятным рисунком алого цвета, напоминающим японский иероглиф. Но в любом случае мне было приятно — я быстро подбежал к бабушке и поцеловал её в щёку. Даже не знаю, кто из нас двоих в тот момент был счастливее. Родители встали из-за стола вслед за нами и остановились чуть поодаль в широком проёме, сделанным в перегородке. Папа обнимал маму за плечо, а она всё так же мило сжимала руки на груди. Тётя Пэт снова уселась в кресло с бокалом вина, а дядя Кувер продолжал греметь посудой около стола и тихо мычать какую-то непонятную мелодию.

— Открой вон тот лазурненький, малыш! — протянула тётя Пэт, понизив голос так, что всё равно её все услышали.

Я посмотрел на неё и выдавил из себя благодарную улыбку. Терпеть не мог, когда меня называли малышом, ведь мне уже было целых двенадцать! Тётя даже не посмотрела на меня, её больше привлекал бокал в руках, в котором отражалось её кривое, пузатое туловище. Обёртка мигом слетела с коробки, картонная крышка поднялась с положенным ей шорохом, и моим глазам открылся… набор юного электрика. И на кой чёрт он мне сдался? Они же прекрасно знали, что я даже косвенно не интересовался электротехникой и всем таким. Но что же, делать было нечего. Радостно воскликнула разве что тётя Пэт, она глухо похлопала ладонями, тем самым развеяв гробовую тишину.

— Ого! — протянул Джек, чтобы хоть как-то разрядить ситуацию.

Дядя Кувер продолжал пастись у стола. Я сказал ему и тёте Пэт спасибо и продолжил открывать подарки остальных родственников, которые не смогли прийти и отправили их по почте. Мне подарили много всякой всячины, начиная от наушников и заканчивая флейтой, но главный подарок оставался нераспакованным — я оставил его на десерт. И вот я в море из цветной бумаги, один на один с ним, перемотанным белой атласной лентой. Эта коробка была больше остальных.

Я повернулся, папа сильнее прижал маму к себе, Томми улыбнулся и едва заметно кивнул мне. Упаковку я снимал медленно и аккуратно, чтобы случайно не повредить коробку, и, когда работа была закончена, передо мной величественно расположилась мечта каждого мальчишки на нашей улице — «Раптор М-1». Его неповторимый профиль был напечатан на фронте коробки. С лазерным указателем и автоматической подачей пуль из магазина, три режима стрельбы: вот он — мой… я, зная о сюрпризе, всё же был вне себя от счастья. Я даже вскрикнул — настолько я был счастлив в то мгновение. Мама чуть не заплакала от радости, что они так удачно выбрали мне подарок, она закрыла рот рукой, но её улыбку можно было прочитать по глазам — они больше не казались уставшими.

Я снял крышку, втягивая всей грудью солоноватый запах свежего, качественного пластика, провёл рукой по корпусу автомата, чувствуя каждый стык, каждую шершавую область рукояти. Кто-то сказал мне достать его, но я боялся, а вдруг я бы сломал… взял и сломал бы свою заветную мечту здесь, на глазах у всех. Мои руки дрожали, пальцы и ладони вспотели так сильно, что мне пришлось вытирать их о штаны, я аккуратно извлек корпус из мягкого пенопласта, затем достал обойму, прицел… Я собрал его быстро для первого раза, ведь точно знал место каждой детали. И вот он — «Раптор М-1» у меня в руках, словно он всегда был там, словно мои руки специально были созданы, чтобы держать его. У меня не хватало слов, чтобы описать восторг, что творился внутри меня. Казалось, не существует таких эмоций: тянущее, приятное чувство в груди, словно я катался верхом на самых больших качелях во всём мире.

— Ну же! Бегите, опробуйте, балбесы! — по-доброму протянула бабушка Аннет, развеяв тишину, застывшую в комнате.

— Только с умом! — полусерьёзным тоном добавил отец.

Я переглянулся с ребятами. По глазам видно — они жаждали скорее выйти на улицу и посмотреть, на что способен мой подарок. Я вскочил на ноги и буквально вбежал в родителей, обнимая их. Папа посмеялся своим грузным, низким голосом и погладил меня по голове, мама снова чуть не расплакалась. И почему взрослые плачут, когда им хорошо?

Мы выбежали на улицу и направились к полям фермера Уокера, чтобы снять пелену чистоты и невинности с моего новенького «Раптора». Пешком до полей было рукой подать. Мы шли вдоль длинного деревянного загона для овец, сделанного из толстых брусьев, скреплённых в решётку. От них пахло краской — старый Уокер видимо решил обновить их вид после зимней напасти. Томми ткнул меня локтем.

— Пинтч, — его голос стал серьёзным и хмурым. — Тебе лучше спрятать Раптор.

— Этого ещё не хватало! — протянул Майк.

Мимо нас, сопровождаемый столбом пыли, пронёсся полицейский форд, на пассажирском сидении восседал крупный, пухлый мальчишка — Пинтч Джексон. Мы замедлили ход, я, как мог, укрыл свой автомат за ногами. Сердце стучало о рёбра с неимоверной силой. Пинтч надменно делал вид, что не замечает нас, но, когда мы поравнялись, он бросил в меня холодный, полный презрения взгляд, который сам по себе выбивает из тебя всю дурь. Мне стало не по себе, кровь отступила от щёк. Но спустя мгновение, форд, скрипя подвеской, пролетел мимо, оставив за собой одну лишь пыль.

— Повезло, что он сейчас катается с отцом.

— Опять натворил чего-то…

— Ага, плюхнулся своей задницей на чужого ребёнка! — воскликнул Майк, после чего сразу обернулся в сторону удаляющейся машины.

Мы засмеялись. У нас появилась тема для разговора.

— Да эти ирландцы вообще интересный народец. Резкие, лишнего слова не скажи… Ты им «привет», а они тебе в рожу! Я сам видел, как Пинтч в сопровождении своей «стаи» ударил Робби из восьмого класса, да так, что тот вылетел из ботинок!

— Да ну, Майк! Может, Пинтч ещё и летать умеет? И лазером из глаз?

— Ой, Хью, отвали! Я же говорю, что видел.

— Ирландский, блин, супермен! — Джек залился смехом, он у него был забористым, поэтому неважно, как он пошутил, все всё равно смеялись до слёз: кто-то над шуткой, кто-то над смехом. — Представляю, как он не может оторваться от земли из-за своего брюха, ахаха!

От смеха у меня начало перекрывать дыхание, я держался за живот и чуть ли не валился с ног. Томми ко всему прочему изображал Пинтча в пантомиме, выходило очень похоже. Джек местами ему подыгрывал. Я закашлялся так, что чуть не уронил «Раптор» в песок.

— Дурацкая пыль! У меня ей весь нос забит, будь она неладна, — выругался Майк.

— Ага, а ещё голова, — подхватил Джек и пихнул его пальцем в лоб.

— Я сейчас тебе покажу, где у тебя пыль! — взбудоражился Майк и с разбегу пнул Джека под зад. Тот мгновенно поменялся в лице.

— Так, хватит, — сказал Томми. Он умел быстро решать подобные конфликты, почему-то все всегда его слушали.

Солнце начинало заходить. Мы пролезли между балками и встали на поле. Джек расставил игрушечных солдатиков на верхней балке забора. Я зарядил обойму и с глухим, приятным щелчком вставил её в «Раптор», пружина затвора оказалось жестковатой, что, в принципе, не особо меня удивило. Тогда я медленно навёл ствол на солдатиков, замерших на ограде. Сердцебиение замедлилось, ребята, наблюдающие за моей спиной, задержали дыхание вместе со мной, палец легко опустился на курок, я прицелился… щелчок! И ничего. Курок просто покачнулся. Пуля осталась томиться в автомате. Я испугался — неужели он сломан?! Быть такого не может…

— Ничего не понимаю.

— Так, Хью, спокойно, — начал Томми, но я не слушал его.

Я внимательно просмотрел корпус с обеих сторон и, вот болван — я забыл снять оружие с предохранителя. Предохранитель на детской игрушке! За нелепой находкой последовал облегчённый выдох. Ребята снова засветились, никто не сказал ни слова.

Я повторил процедуру, и изумительный хлопок сжатого воздуха вытолкнул пулю из жерла ствола. Она вылетела так быстро, что я не успел заметить, куда она полетела — о том, что пуля действительно вылетела, нам сообщил звонкий щелчок о балку ограды. Ещё никогда я не был так счастлив, я даже не расстроился, что промахнулся. Руки приятно дрожали, улыбка широко расплылась по моему лицу. Я стоял и вдыхал влажный вечерний воздух. Мы подбежали к забору.

— Да, старик Уокер задаст нам неплохую трёпку, если увидит это… — Майк потёр большим пальцем место, где пуля ободрала краску.

Мы вернулись на исходную позицию. Я стрелял, пока не закончились пули, и никто из ребят даже не просил у меня выстрелить — они понимали, что сегодня сбылась моя мечта и нужно оставить меня с ней наедине. Томми и Джек кричали от радости и поддерживали меня, Майк был более сдержан. Не знаю, сколько это продлилось, но домой я вернулся затемно, такой счастливый, такой молодой…

***

— Дедушка Хьюго! Дедушка Хьюго! А что было дальше? — Билли подёргал его за штанину.

— Ах, да, прости, мой дорогой! Что-то я совсем увяз в своих воспоминаниях… У вас очень славный электрический камин. Огонь почти как настоящий! Надо же… Но всё-таки это не огонь, в нём нет жизни, нет опасности, нет стихийной беспечности…

— Что такое беспечность?

— Это значит, что при всей своей внешней красоте и невинности кто-то может причинить тебе боль.

— От неё будет больно, как от ожога? Или как от пореза, дедушка?

— О, нет, мой мальчик, это совсем другая боль… Ты её ещё встретишь.

— А тебе причиняла боль эта… беспечность? Это было в твоей истории?

— К сожалению, да, Билли. К сожалению, да.

— Дедушка Хьюго, расскажи! Я хочу, чтобы ты продолжил, пожалуйста!

— Ахах, — от смеха Хьюго закашлялся, — сколь неуёмен молодой нрав! Хорошо, я обещал, что расскажу тебе всю историю…