Похититель ангелов

Александр Валерьевич Горский, 2021

В разных местах страны происходят похищения детей. Преступник действует предельно продуманно и хладнокровно. Не колеблясь, он убивает ребёнка, если родители не выполняют его требований о месте и условиях выплаты. Органы правопорядка в провинции не в состоянии противостоять похитителю: преступник уходит, не оставляя следствию ни малейшей зацепки. Продуманная им схема отхода с деньгами ни разу не дала сбоя. Материалы передают в Москву, теперь делом о похищении детей предстоит заниматься группе полковника Реваева.

Глава 2

— Садись, Юрий Дмитриевич, посиди со мной немного. — Начальник Главного следственного управления по расследованию особо важных дел генерал Карнаухов преувеличенно дружелюбно улыбнулся вошедшему в его кабинет Реваеву. — Может, чайку?

— Спасибо, — полковник непринужденно уселся в предложенное ему кресло и закинул ногу на ногу, — я недавно кофе попил.

— Кофе? — удивился Карнаухов. — Смотри, супруга узнает, что ты здесь кофеем балуешься, она ведь все управление со света сживет. И мне достанется, что не слежу за тобой. Как, кстати, давление, скачет?

— Скачет понемногу, куда деваться, — нехотя признался Реваев. — Одно радует: если хоть что-то скачет, значит, я пока все же жив.

— Ну, раз мы тебя еще на пенсию не проводили, значит, точно жив, — подмигнул старому приятелю Илья Валерьевич, — а раз жив, значит, от тебя еще есть какая-то польза.

— Я думал наоборот, — улыбнулся Реваев, — потому на пенсию и не провожаете, что еще какая-то польза от меня есть.

— Ну, это примерно то же самое, только вид сбоку, — кивнул Карнаухов. — Слушай, я ведь тебе признаться хотел.

— Думаешь, стоит? — Реваев задумчиво потер переносицу.

— Может, и не стоит, деваться некуда, — вздохнул Илья Валерьевич. — Тут такое дело, Юра, обманул я тебя.

— Ну, это нормально, — глаза Реваева с усмешкой смотрели на Карнаухова сквозь толстые стекла очков, — для того ты и генерал, тебе по званию положено людей обманывать.

Но раз уж сознаваться начал, тогда давай конкретнее.

— Давай конкретнее, — охотно согласился Карнаухов. — Помнишь, когда ты из Курска вернулся, я тебе обещал, что до конца года никаких командировок больше не будет.

— Я-то помню, — кивнул Юрий Дмитриевич, — самое главное, Ольга Дмитриевна тоже помнит.

— Да? — сделал удивленное лицо начальник управления. — Мои наилучшие пожелания ей передавай непременно. А вообще, нечего служебную информацию дома разбалтывать. Тут такое дело закрутилось, — Карнаухов аппетитно причмокнул губами, — в общем, Юра, я понимаю, что ты устал мотаться, но надо ехать.

— И куда на сей раз? — По довольному лицу генерала Реваев сделал вывод, что предстоящее дело явно не сулит ему ничего хорошего.

— Вот представляешь, Юра, не знаю, — развел руками Илья Валерьевич, — так получается, что одним регионом никак не отделаться.

— Серия? — Лицо полковника вмиг стало серьезным.

— Серия, — кивнул Карнаухов, — только не по убийствам.

Юрий Дмитриевич терпеливо ждал, когда начальник следственного управления сам расскажет ему все подробности.

— Началось все с Нижнеярска. Точнее, правильно будет сказать, там все пока заканчивается. Но к нам первая информация пришла оттуда. Некто похитил внучку мэра города, некоего Молотова Петра Александровича, и запросил за ее освобождение двести тысяч долларов.

— Это ж больше тринадцати миллионов на наши, — быстро подсчитал Реваев.

— Я рад, что у тебя так хорошо с устным счетом. — Карнаухов нетерпеливо забарабанил по столу сухими длинными пальцами. — Я продолжу?

— Конечно, конечно, — усмехнулся полковник, — молчу.

— Вот и молчи, — одобрил Илья Валерьевич. — Дальше все пошло по стандартному сценарию, когда начальник местной полиции дружит семьями с главой города. Этот умник сам решил поймать похитителя. Вместо денег они смастерили муляж, а в придачу к этому заложили в него патрон с несмываемой краской. Отправили Молотова на встречу с похитителем. А сами пасли его тремя группами. Ну, про передатчик можно не говорить, сам понимаешь.

Реваев молча кивнул, не желая нарушать данное только что обещание.

— Поначалу все шло замечательно, похититель погонял Молотова по области на машине, группы вроде не засветились, и уже все ждали собственно контакта, когда вдруг Молотову поступила команда съехать к реке, сесть в моторную лодку и плыть по течению. Тут, конечно, все малость удивились, так как река дальше уходила прямо в тайгу, на машинах туда проехать было нельзя. Катера вызывать надо было из города, а вертолет так и вовсе из области. А это потеря времени, сам понимаешь. Хотя, врать не буду, сработали они оперативно. Тем временем Молотов плывет себе по реке, и тут выясняется, что в лодке есть еще одна рация. Так сказать, презент от похитителя. Он выходит на связь с Молотовым, заставляет его догола раздеться, полицейскую рацию выбросить, а затем двигать дальше к нужной точке. В общем, когда подоспела кавалерия, преступника уже не было и в помине. Следы кое-как отыскали по итогу, но они только до ближайшей грунтовки, там его окончательно потеряли.

— Печально, — нарушил обещание молчать Реваев.

— Не, пока нормально, — нервно махнул рукой Карнаухов, — печально сейчас начнется. На связь похититель в тот день больше не выходил. Не знаю, может, от краски отмывался. Зато на утро в сети появился телефон, с которого он первоначально звонил Молотову. Выехали на место, нашли телефон. — Карнаухов вздохнул.

— И тело ребенка, — продолжил за него Реваев. — Так?

— Так, — кивнул Илья Валерьевич, — если б не так, я тебя и звать не стал бы. Только это еще не вся сказка. Слушай дальше. Родители этой девочки погибли еще три года назад, на трассе расколотились. Так что жила она с дедушкой, мэром этого городишки, и, соответственно, бабушкой, его женой. Эта самая бабушка, очевидно узнав о том, что дорогой супруг положил вместо денег куклу, из-за чего внучка и погибла, взяла карабин и выстрелила мужу в затылок почти в упор. Затем она позвонила в полицию и сообщила, что в их доме находятся два трупа. Приехала группа и — что ты думаешь? — обнаружила два еще теплых тела. Бабушка рядышком с дедушкой. Такая вот страшная сказка.

— Да уж, невесело, — согласился полковник, — но ты уверен, что нам надо туда лезть? Я понимаю, ошибок понаделали, но теперь областное управление подключится, я думаю, разберутся.

— А ты меня невнимательно слушал, Юра. — Карнаухов похлопал по лежащим перед ним на столе листам бумаги. — Это у всей этой истории была только прелюдия.

— Присказка, — поправил Реваев, — у сказок обычно бывает присказка.

— Может, у каких сказок и присказка, — рассердился Карнаухов, — а у нас с тобой, Юра, точно прелюдия. Когда информация об этом деле прошла, я запросил все материалы по похищениям за последние три года. Уж больно этот тип спокойно сработал. И получилось, что я прав. Есть еще четыре подобных дела. Там, к счастью, без крови. Но сумма каждый раз была одна и та же. Двести тысяч долларов. Везде сработано очень профессионально, деньги ушли к похитителю, дети вернулись домой. Все преступления происходят с интервалом от двух с небольшим до трех месяцев. Один раз есть разрыв в полгода, но я так думаю, это не потому, что он в отпуск ездил.

— Не заявляли?

— Само собой, — кивнул Карнаухов, — удивительно, что вообще столько заявлений. Видишь, — он подмигнул Реваеву, — не все так плохо. Верит народ в следственные органы.

— Ну да, — Юрий Дмитриевич иронично улыбнулся, — имеет для этого все основания.

— Так, вот сейчас только не надо, — нахмурился Карнаухов, — я тебя для чего и позвал, чтоб имел он все основания, народ наш. Вот тебе те материалы, которые у меня есть, остальное сам запросишь. Пару дней тебе на размышление, а потом бери своих охламонов и выдвигайтесь.

— Было бы ясно, куда выдвигаться. — Реваев придвинул к себе пухлую папку.

— Если б я знал, вы бы у меня уже сегодня все вылетели, — фыркнул Карнаухов, — а так я вам даю возможность самим себе дорогу выбрать. Кстати, по поводу твоих охламонов. Ты, говорят, у себя там брачное агентство устроил?

— Прям так и говорят? — Реваев недовольно покачал головой. — Это, Илья, все от безделья болтают. Вот если бы кое-кто больше работал, а не совал нос куда не следует, то и болтали бы меньше.

— Так ведь кое у кого работа такая — нос куда попало совать, — хмыкнул Илья Валерьевич. — И что там, все серьезно или, как всегда у Мясоедова, баловство одно?

— Точно не скажу, но вроде серьезно, — пожал плечами Юрий Дмитриевич, — вроде как зимой в ЗАГС идти собираются.

— Так до зимы еще дожить надо. Ладно, ты ведь наши порядки знаешь. Пока будем считать, что ничего не происходит, ну а уж коли до ЗАГСа дело дойдет, то не обессудь, придется разгонять вашу гоп-компанию.

— Вообще-то они не находятся друг у друга в подчиненности, так что формально правил не нарушают.

— Так это формально, Юра, — иронично заметил Карнаухов, — а время формализма прошло, знаешь ли.

— Помнится, я это уже как-то слышал, — кивнул Реваев, — году эдак в восемьдесят пятом, я как раз в это время службу начинал.

— Ну видишь, как у нас все замечательно, — усмехнулся Илья Валерьевич, — время идет, а лозунги не меняются. Стабильность! Все, Юрий Дмитрия, иди думай, а я все же чайку попью.

— Попей, — Реваев встал из-за стола, — я-то еще генералам на службе делать? Хотя, говорят, приличные генералы только коньяк пьют. Вот прямо из чайных кружек. Может, врут, не знаешь?

— Товарищ полковник, вам самому не пора поработать немного? — возмутился Карнаухов.

— И то верно, — согласился Реваев, — пойду я, почитаю, что вы тут, Илья Валерьевич, интересного насобирали.

Три года назад

Когда дверь кабинета распахнулась, Денис машинально взглянул на часы. Светлана с Вадимкой пробыли в кабинете врача меньше семи минут. Быть может, все не так уж и плохо. Денис вскочил с деревянной лавки и шагнул навстречу появившейся из кабинета врача жене. Ее бледное, обескровленное лицо сказало ему, что на самом деле все гораздо хуже, чем можно было представить. Прижимая к груди Вадимку, Светлана быстро прошла по узкому коридору, словно пытаясь оказаться как можно дальше от кабинета, в котором только что побывала, и от диагноза, услышанного в этом кабинете. Силы оставили ее внезапно. Тонкая фигурка, замедлив шаг, покачнулась и, несомненно бы, упала, если бы не шедший прямо за ней Денис. Он подхватил жену и усадил на ближайшую лавку. Вадимка потянулся к отцу, и Денис осторожно забрал его себе на руки. Малыш радостно засопел ему прямо в ухо, а маленькая ручка ухватила Дениса за шею. Одной рукой Денис прижимал к себе сына, другой держал за руку плачущую Светлану.

— Светик, — неуверенно пробормотал он, — не плачь, Светик. Скажи, что нужно, какие лекарства, мы все достанем.

Услышав его голос, Светлана зарыдала еще сильнее, уже не стараясь себя сдерживать.

— Что мы достанем? — Она пыталась, но никак не могла найти в сумочке носовой платок. — Что мы достанем, Деня? Нужна операция.

Так и не найдя платка, она попыталась вытереть слезы рукавом, размазав по лицу тушь.

— Так и что? — не понял Денис. — Операция — это даже лучше. Разом все сделают, зато потом нормально все будет. Ты что, операции испугалась? Светусик, давай я тебя обниму, и мы успокоимся. Операция — это не страшно.

— Ты не понимаешь, — отрешенно покачала головой Светлана, — дело не в операции, дело в том, что нам ее никто делать не будет.

Вадимка болел уже давно. На самом деле, скорее всего, он родился с этой болезнью, вот только ясно стало это гораздо позже. Не один месяц прошел, прежде чем вечно недовольные и занятые чем-то более важным врачи перестали говорить фразу: «А что вы хотите? Все дети плачут!» — и начали искать причину этого плача. Не найдя этой причины в своей районной поликлинике, Громовы, в конце концов, получили направление в областную больницу, а спустя еще некоторое, потраченное впустую время и в столичный медицинский центр. Все это время Вадимке становилось только хуже, а приступы терзающей его боли случались все чаще. Иногда боль уходила, порой на несколько дней. Бывало даже, что в эти редкие, почти счастливые дни их сын улыбался. Но потом она обязательно возвращалась. Выписанные врачом обезболивающие действовали слабо. Вадимка часто плакал и скрежетал зубами во сне. К этому и Денис, и Светлана почти привыкли, если только вообще можно привыкнуть к страданиям своего ребенка. Иногда боль становилась такой сильной, что Вадимка не мог больше терпеть и начинал кричать. От этого жалобного и протяжного крика не боявшемуся ничего Денису хотелось зажать уши и убежать, убежать как можно дальше. Но бежать было нельзя, и тогда он брал кричащего ребенка на руки и прижимал к себе маленькое беззащитное тельце до тех пор, пока боль хоть немного не ослабевала.

И вот после долгого обследования в этом огромном современном центре врачи, наконец, смогли поставить диагноз, более того, они знали, что нужно сделать, чтобы победить болезнь, однако делать этого они не собирались. Они вновь были заняты чем-то другим.

— Подержи-ка, — Денис передал ребенка жене, — я сейчас разберусь, кто тут и что делать будет.

— Не надо, Денис! — Светлана вцепилась в руку мужа. — Дело не в нем, не врач решает.

— Ну кто-то же решает?

Возмущенный Денис замер в нерешительности. За долгие годы службы, привыкнув к быстроте принимаемых решений и следующих за ними действий, он и сейчас готов был попытаться решить все одним стремительным и яростным натиском.

— Пойдем, — Светлана поднялась со скамьи, — пойдем к машине. Я тебе все расскажу по дороге.

Автомобиль еле полз в плотном потоке по направлению к юго-восточной окраине города, на которой Громовы сняли квартиру на все время пребывания Вадимки в медицинском центре. Неспешное движение позволяло Денису осмыслить все, сказанное женой.

Нужную Вадимке операцию сделать могли, причем совершенно бесплатно, вот только с учетом того, что всего в год делалось подобных операций менее трехсот, а число ждущих своей очереди приближалось к восьми сотням, то ждать, как быстро прикинул Денис, пришлось бы около трех лет. Хотя врач сказал, что на самом деле ожидание составит года два, не больше, ведь очередь движется гораздо быстрее. Вот только не потому, что кто-то, преисполненный милосердия, делает дополнительные незапланированные операции, вовсе нет. Всего лишь потому, что многие ждущие спасения так и умирают, его не дождавшись. На вопрос Светланы, дождется ли ее сын своей очереди или тоже окажется в числе тех, благодаря кому эта очередь движется быстрее, врач лишь смущенно постучал по столу карандашом и сказал, что точных прогнозов дать, к сожалению, не может, но риск того, что болезнь начнет прогрессировать, действительно есть.

Был еще один вариант. Он имел форму цветного буклета, отпечатанного на хорошей бумаге. В этом буклете вообще все было очень качественно. Красивые фотографии просторных светлых палат, добрых, все понимающих лиц людей в медицинской одежде, счастливых улыбок благополучно перенесших операции и начавших выздоравливать детей и их, еще не верящих своему счастью, родителей. Хвалебные отзывы пациентов. Максимально доступное, написанное простым человеческим языком объяснение, почему именно эта клиника является мировым лидером в данном виде лечения. Единственное, что было сделано небрежно, — это написанная от руки сумма, которую надо было оплатить клинике за предполагаемое лечение. Триста тысяч.

— Нет, это не евро, — успокоил врач, увидев испуганные глаза Светланы, — долларов.

Мясоедов заглушил двигатель, но не спешил открывать дверь автомобиля. Хриплый мужской голос, чуть слышно звучащий из множества автомобильных динамиков, призывал танцевать с ним до конца любви. Песня была старой, написанной за несколько лет до того, как родилась Вика, но нравилась им обоим. Вот и сейчас они молча сидели, держа друг друга за руки.

— Dance me to the end of love, — прошептала Виктория последние слова песни, — ты знаешь, о чем он поет?

— Нет, я же слабоват в английском. — Жора выключил радио, мгновенно в машине стало тихо, словно мир вокруг них полностью исчез в опускающихся на город сумерках.

— Он просит свою любимою вести его в танце к детям, которые у них родятся, просит подарить ему свою красоту, не обращая внимания на страх и горящую скрипку, просит быть с ним вместе и танцевать… Красиво, правда?

— Красиво, — вздохнул Жора, — только грустно очень.

— А ты заметил, красивые песни почти все грустные. Знаешь, когда я жила одна, порой вечером зажигала на полу свечи, включала какую-нибудь грустную музыку и так могла долго сидеть. Вроде бы даже ни о чем не думала, просто сидела, жалела себя, иногда, представляешь, даже плакала. Так хорошо было, красиво.

— Тебе сейчас красоты не хватает, — усмехнулся Жора, — или слез? Я могу пару часов покататься по округе, а ты посиди погрусти.

— Нет, — она нежно провела пальцами по его руке, — это будет не по-настоящему.

— А было по-настоящему? — Жора вполсилы, так, чтобы не причинить боль, сжал ее руку. — По-настоящему — либо грустно, либо красиво. Вместе не бывает.

— Наверно, ты прав, — согласилась Вика, — а вот странно, почему в кино так любят снимать похороны? И непременно так, чтоб было глаз не оторвать. Порой самая лучшая сцена в фильме бывает. Все стоят неподвижно, мужчины в черных костюмах, женщины в платьях, тоже черных, у многих на лице темные очки. И потом так красиво один из них что-то говорит, и от того, что он говорит, тебе вовсе не умершего жалко, а ты думаешь, как же красиво он сказал. Вот если бы на моих похоронах кто-то смог так красиво сказать. А дальше все присутствующие один за другим начинают подходить к могиле, наклоняться и бросать вниз горсть земли. И вот земля рассыпается по этому красивому полированному гробу, и тут кто-то, неизвестная женщина например, кидает вместо земли розу. И ты понимаешь, вот именно она любила так, как никто на свете любить не может, и тебе становится немного жалко, но опять не умершего, а ту женщину с лицом закрытым вуалью, которая бросила этот одинокий цветок. А потом сверху чьи-то равнодушные руки вновь кидают новые горсти земли, и они засыпают несчастную розу. И тут, когда все уже собираются расходиться, неожиданно начинается ливень. И все эти красивые мужчины и женщины в черных костюмах и платьях вмиг раскрывают десятки черных зонтов и так стоят неподвижно под дождем. В черных очках и под черными зонтами.

— И народу всегда толпа, — буркнул Жора, думая о том, что самое время переместиться ближе к холодильнику, в котором еще оставались приготовленные в воскресенье котлеты. — Я вот был в том месяце у тетки в деревне на похоронах, так нас там всего четверо собралось. Я, сестра с мужем и соседка теткина. И то соседка терлась, пока думала, что потом на поминках наливать будут. А как поняла, что мы все после похорон сразу уедем, так и рассосалась по-тихому. В жизни, Викусик, не как в кино, все попроще, грязи побольше и есть по вечерам очень хочется.

К искреннему огорчению Мясоедова, глубоко задумавшаяся Виктория проигнорировала его последний комментарий.

— А кто же этих всех Молотовых хоронил? — вздохнула Крылова. — У меня в голове не укладывается, в один день разом всю семью выкосило.

— Ну, кто-нибудь хоронил, — Жора флегматично пожал плечами, — мэр все-таки. Если очень надо, я туда прилечу, могу узнать.

— Нет. Не надо, — покачала головой Вика, — пойдем лучше домой. Ты ведь, наверно, уже голодный.

— Есть немного, — обрадовался Мясоедов.

Получив одобрение Реваева, Вика с утра сама отвезла Жору в аэропорт, а потому приехала в управление уже ближе к одиннадцати. Войдя в лифт, она привычно взглянула в висевшее на стене зеркало и поправила выбившуюся прядь волос.

— Вы прекрасно выглядите!

От неожиданности Крылова вздрогнула и, обернувшись к успевшему заскочить в лифт начальнику следственного управления, невнятно поздоровалась. Карнаухов нажал нужную ему кнопку на панели управления и улыбнулся Виктории.

— Вот когда я был следователем, ни разу у меня в группе не было такого очаровательного сотрудника. Реваев мне вас постоянно нахваливает.

Покрасневшая от смущения, Крылова не знала, что ответить, чем явно забавляла Илью Валерьевича.

— Я даже слышал, — подмигнул ей Карнаухов, — что в вас влюблены все сотрудники вашей группы, включая Юрия Дмитриевича.

— Что вы, Юрий Дмитриевич у нас однолюб, — пробормотала Виктория и выскочила в очень кстати открывшиеся двери лифта.

Когда она вошла в кабинет Реваева, лицо ее все еще было раскрасневшимся от возмущения.

— Что случилась, Вика? Чего пыхтишь? — Полковник внимательно взглянул на Крылову. — Ты решила подняться на седьмой этаж пешком?

— Да уж лучше бы так, — решила поделиться своим возмущением Крылова, — чем в лифте шуточки Карнаухова выслушивать.

— А что, в Илье Валерьевиче пробудилась склонность к остроумию? — удивился Реваев. — Никогда за ним подобного недостатка не замечал. И какая была заявленная тема для юмора? Хотя, можешь не отвечать, — усмехнулся полковник, — коли ты так разъершилась, значит, это явно о личном. Неужто про твоего Мясоедова?

— Если бы только, — выдохнула, постепенно успокаиваясь, Крылова, — так он еще и вас приплел. Я тут чуть ли не со всей группой шуры-муры кручу.

— Ну ладно тебе, у нас, во-первых, от группы всего три человека осталось, — успокоил ее Юрий Дмитриевич, — и неясно, когда Георгию наконец напарника дадут нового, а во-вторых, — Реваев неожиданно озорно подмигнул, — разве я еще не мужчина в самом расцвете сил? Со мной еще вполне можно и шуры покрутить, и даже муры. Георгий ведь уже в самолете?

— Юрий Дмитриевич, — Крылова шутливо погрозила полковнику пальчиком, — вот супруга ваша узнает, что вы такое говорите, и земля содрогнется.

— Что за жизнь пошла, наверное, это старость, — притворно вздохнул Реваев, — второй день меня все женой пугают, вчера Карнаухов, теперь вот ты. А Ольга Дмитриевна ведь добрейшей души человек. Кстати, — полковник нахмурился, — она не звонила последнее время, ничего не спрашивала?

— Да уж недели две, как затишье, — рассмеялась Крылова, — но в последний разговор она долго меня пытала.

— Да? И что хотела?

— Узнавала, берете ли вы суп на обед в столовой, пьете кофе один или с Карнауховым, а если с Карнауховым, то не добавляете ли в кофе коньяк.

— Ну и? — напрягся Реваев.

— Все, как вы учили, Юрий Дмитриевич, суп едите, с Карнауховым пьете раздельно. Вы — чай, он — коньяк.

— Что, так про генерала и сказала? — поднял брови Реваев.

— Нет, про генерала ничего не сказала, — усмехнулась Крылова, — откуда ж я знаю, чего он там пьет.

— Ну и славненько, — кивнул Реваев, — меньше знаешь, крепче спишь. А сказала все правильно, молодец. Ольга Дмитриевна нас в покое все равно не оставит, но ты у нее пользуешься доверием. Что касается Карнаухова, — голос Реваева стал серьезным, — то он про ваши отношения с Георгием знает, кто-то сообщил. Помолчи пока, — махнул он рукой на вновь вспыхнувшую Крылову, — сама знаешь, где работаешь. Здесь все всё знают, особенно то, что никого не касается. Так вот, я Илье Валерьевичу сказал, что вы о ЗАГСе подумываете. Хочу, чтоб ты заранее понимала. Сейчас его ваши отношения особо не интересуют, в лифте это ему, видать, скучно было. Но если дойдет до свадьбы, — Реваев задумчиво потер подбородок, — то, во-первых, Карнаухова надо будет пригласить обязательно, а во-вторых, работать вместе с Георгием в одной группе вы вряд ли сможете. Хотя формально вы положение о подчиненности не нарушаете, но тем не менее. Но ты заранее не грусти, может, это и к лучшему. Круглые сутки вместе быть — это никакого терпения не хватит, чтоб Жору вынести.

— И кому надо будет уйти?

Полковник поежился под пристальным взглядом Виктории.

— Вот только не надо меня гипнотизировать. Еще куча времени впереди, да и кадровые вопросы не в моей компетенции. Опять же, какие будут вакансии. Если подвернется хороший вариант для Георгия, так почему им не воспользоваться, а может, что-то тебе приглянется. Давай пока гадать не будем. Договорились?

— Договорились, — кивнула Крылова, но по ее лицу было видно, что договор особой радости у нее не вызывает.

— Хорошо, тогда давай поработаем. — Реваев открыл лежащую перед ним папку с материалами дела, поправил чуть сползшие вниз очки и некоторое время задумчиво смотрел на лежащие перед ним документы. — Я тут посидел вечерком, полистал бумажки. Вот что думаю: наш похититель действует по четкой схеме. Отлавливает мамочек с детьми, дальше действует очень быстро и жестко, такое ощущение, что человек подготовленный. Все способы передачи денег, что у него были, очень толковые, и видно, что он изначально настроен на то, что его будут пытаться взять на передаче. Действует не на авось. Если деньги получены, в течение суток ребенок находится. То есть насилие как таковое не его цель.

— Может, и не цель, но как он к нему легко прибегает, — не согласилась Крылова, — я уже не говорю про последнее убийство, но когда он отрезал ребенку палец только из-за того, что выкуп передали на день позже. Это же дикость какая-то, у него явно проблемы с психикой.

— Ну знаешь, я, когда в пятницу в пробке по часу стою, у меня тоже проблемы с психикой. Но у него насилие имеет ярко выраженный мотив. Он диктует свои условия и не позволяет их нарушать. Родственники похищенных ведь были предупреждены о последствиях в случае попытки его обмануть. Так что он тоже делает именно то, что и должен был делать.

— Вас послушать, так лучшее, что могли сделать родственники, — это к нам вовсе не обращаться, — возмутилась Крылова.

— Этот сложный вопрос ты, Виктория, могла бы обсудить с кем-то из Молотовых, но, к сожалению, эта дискуссия состояться не может физически. А вот с кем я тебе настоятельно рекомендую пообщаться, так это с психологом.

— Мне, с психологом? — вновь покраснела Крылова. — Вы думаете, нужно?

— Несомненно, — кивнул Реваев, — и чем скорее, тем лучше. Я, кстати, одного хорошего специалиста знаю.

— Это все оттого, что я так из-за Карнаухова завелась? — Реваеву показалось, что Вика готова расплакаться. — Вы только ему, пожалуйста, ничего не говорите. Хорошо? Я его и так боюсь, у него всегда такой взгляд осуждающий, словно я юбку надеть забыла.

— Ну знаешь, если бы проблема была в юбке, он бы тебе и слова не сказал, — усмехнулся Реваев, — Илья Валерьевич всегда был ценителем женских красот. И я так тебе скажу: годы его не сломали. А вот насчет психолога, я теперь и не знаю, что тебе посоветовать. Вообще-то изначально я хотел тебя отправить, чтобы вы попробовали составить психологический портрет преступника. Но, раз у тебя такие проблемы…

— Проблем нет. — Крылова выпрямилась и сложила на столе руки, словно прилежная школьница. — Давайте координаты психолога. Будем делать портрет.