Так бывает. Юмористическая проза

Александр Владимирович Ковалев

Особенность этой книги в том, что написанная с юмором, она глубоко реалистичная. Это рассказы об уникальных ситуациях, которые возникали в недавнее время с совершенно конкретными людьми. Ни один сюжет книги не выдуман! Да такое и невозможно придумать. Жизнь куда богаче воображения любого из фантазёров. Даже совершенно незначительные факты повседневной жизни героев в изложении автора превращаются в юмористические.

ПЯТОЕ ИЗДАНИЕ

Носков чудил. Проходя мимо магазина «Политическая книга», он забрел в отдел подписных изданий. В полной тишине и полумраке за столом сидела пожилая женщина в очках, академической внешности. Вскинув вопросительный взгляд на Носкова, она спросила:

— Что хотите, молодой человек?

— Хочу оформить подписку на пятое издание Владимира Ильича Ленина.

— Похвально, молодой человек, особенно накануне двадцать пятого съезда КПСС. Присаживайтесь, пожалуйста!

Редкий случай! Неужели молодежь начала интересоваться классиками марксизма?

— Несколько вопросов. Учитесь, работаете? — Студент института связи. Пятый курс.

— Очень хорошо! Живете где? — В общежитии номер два.

— Паспорт с собой? — Конечно!

Формальности не заняли много времени.

— Вы знаете, я могу вас обрадовать! После оформления подписки вы сразу можете забрать двадцать четыре тома, вышедших из печати, а остальные тридцать один в течение полугода. Вас устраивает?

«Эх, если бы так легко можно было подписаться на Большую советскую энциклопедию, или на Марка Твена, или на Вальтера Скотта!» — пронеслось в голове Носкова.

— Да, да, конечно, устраивает. Как раз закончу институт с полным собранием сочинений.

Хватило бы денег. Ведь он не рассчитывал сразу отгрузить двадцать четыре тома. Но когда узнал суммарную стоимость покупки, очень обрадовался. Это оказалось по карману. Политическая литература была доступной для всех слоев населения и студентов в том числе.

Женщина академической внешности помогла ему упаковать книги и он, довольный собой, двинулся в сторону общежития, сгибаясь под тяжестью двух упаковок книг.

Комната была на четверых. Из мебели кроме кроватей в ней стоял стол и книжный шкаф из трех полок, которые были завалены газетами, журналами, учебниками, методичками, кружками с остатками чая и засохшим хлебом, который поедался ночью и оттого казался необыкновенно вкусным.

Носков освободил верхние полки и аккуратно выложил книги на них. Прикинув, он понял, что все пятое издание не войдет в один шкаф. Надо что-то придумать.

Взяв один томик в руки, он с большим удовольствием отметил приятный запах, исходящий от новой книги, и качество печати. Каждый томик был упакован в коробочку из картона, в которую он вставлялся, как ящичек в пенал. Страницы были местами склеены, как это бывает у всех новых книг. Торец был обработан краской под золото. Корочка была сверхтвердая, бумага ослепительно белая. Это был шедевр полиграфии, который приятно было держать в руках. «Жаль, что такие книги не читают, а только конспектируют», — подумал он.

За последующие три месяца Носков получил еще десять томов и, таким образом занял ими все полки. Соседи по комнате сердились на Носкова за то, что он тихой сапой захватил весь шкаф, но молча-ли. Уж очень красиво он смотрелся, упакованный подписным из-данием, да и сама комната приобрела совершенно необычный вид.

К этому времени ему удалось подкараулить момент, когда в холле их этажа складировали старую мебель, и он утащил к себе в комнату еще один видавший виды книжный шкаф, который решил проблему.

К Носкову зачастили однокурсники с просьбами дать нужный томик для конспектирования, чтобы не терять время на поход в библиотеку. Иногда он шел навстречу, но на руки книги никому не выдавал. Зачастую два, а то и три человека сидели в их комнате и «скрипели перьями». Это тоже не могло нравиться «сокамерникам», но и это они терпели. Не хотели связываться с Носковым, зная его вздорность и непредсказуемость.

Беда пришла, откуда Носков ее не ждал! По общежитию про-катилась волна слухов. Завтра комиссия по проверке чистоты и содержания комнат! Надо отметить, что комиссии эти, воз-главляемые комендантом, были более чем представительными и с самым широким спектром полномочий. Вплоть до выселения, а иногда и того хуже.

Время и дата держались в секрете, но в этот раз всем успели сообщить, что комиссия нагрянет неожиданно, в понедельник двадцать второго числа в 14—00 по Гринвичу.

Все панически боялись коменданта, а уж возглавляемой им ко-миссии — тем более. Все, кроме Носкова.

Комендантом был отставной военный в возрасте за шестьдесят. Мужик хамоватый, недалекий, попивающий, но с болезненным самолюбием и жаждой власти.

Костяшками пальцев стукнули в дверь и, не дожидаясь при-глашения войти, в комнату ввалилась комиссия, часть которой не уместилась в ней и осталась на пороге.

Из жильцов в комнате находилось двое: Носков и Емельянов, который вскочил с койки и вытянулся. Носков остался сидеть на кровати.

Все члены комиссии, как шестерки, держали в руках блокнотики и записывали в них все замечания и отмеченные недостатки, чтобы исполнить указания или взять на контроль.

Прямо с порога, не дождавшись пока все члены комиссии вва-лятся в комнату, комендант через плечо отпустил команду своей заместительнице:

— Два книжных шкафа не положено! Один шкаф забрать! Записали, Клавдия Ивановна?

— Да! Конечно, Петр Петрович!

С кровати медленно встал Носков: — Простите, а книги куда?

— Книги в ящичек и под кровать! — категорично распорядился комендант.

— Извините, я не ослышался? Я правильно понял вас? Вы сказали: книги Ленина — под кровать?!

Комендант, пьяный от власти, моментально отрезвел от такого поворота разговора.

— Какого Ленина? — задал он дурацкий вопрос, от которого перекорежило всю комиссию.

— Ульянова! Владимира Ильича! — Причем здесь Ульянов?

— Да вы что, прикидываетесь?

Словесная дуэль с Носковым была явно не по силам отупевшему коменданту, который и без того не отличался остротой ума. Да и не привык он к диалогам. «Шагом марш! Отставить! Упал-отжался! Есть!» — вот выжимка из его словарного запаса.

— Вы не видите, что это пятое издание полного собрания со-чинений Ленина Владимира Ильича! Его прикажете под кровать? Ленина под кровать!!!

Это была бомба, которую Носков метнул в коменданта, а попал во всю комиссию. Они даже не успели пригнуться, как их тут же контузило, лишив дара речи.

Комендант сделал три шага вперед к шкафу, наклонился и в этой позе застыл, как вкопанный. Он разглядел на торце стоящих на полке книг имя Вождя мирового пролетариата.

Не может быть! Он не верил своим глазам. Точно, книжки Ленина! Чтобы убедиться в этом, он пощупал одну из них рукой. Да, это не обои, это настоящие книжки Ленина, да еще, по словам очкарика, какое-то пятое издание! Впрочем, это уже было не так важно: пятое или четвертое, под ложечкой все равно неприятно заныло.

В сознание его вернул голос Носкова:

— Товарищи члены студсовета и члены комиссии! Вы слышали?! Товарищ комендант распорядился разместить подписку Ленина под кроватью!!! Мой комсомольский долг обязывает проинформировать кафедру политэкономии и партбюро института о порядках в нашем общежитии и отношении его руководства к политическим изданиям и, конкретно, к пятому изданию В. И. Ленина. Думаю, что завтра не мы, а вы, товарищ комендант, будете встречать комиссию института во главе с проректором, задачей которой будет разобраться, а не сознательная ли это линия, проводимая вами, или просто политическое невежество и близорукость отдельных личностей, которых надо безжалостно выкорчевывать из наших стройных рядов.

Носков так напористо и убедительно говорил, что не только комендант, но и все члены комиссии почувствовали себя при-частными и обвиняемыми в страшном грехе. Политической ошибке, которая известно чем смывается! Уж это они, как особо приближенные, знали лучше Носкова, а тот продолжал:

— Товарищи! Я призываю вас всех в свидетели!

Те члены комиссии, которые еще не успели ввалиться в комнату и наблюдали происходящее с порога, предусмотрительно «самоликвидировались». В свидетели по такому делу ой как не хотелось!

Те же, кто успел войти, стояли, открыв рты, и, моргая зенками, сожалели, что поторопились в числе первых влезть в эту странную комнату, где попали под раздачу вместе с комендантом!

Ну, кто мог такое предположить?! Ленин в общежитии!!! Аккурат-но расставлен по полочкам! Томики пестрят массой закладок, что подтверждает факт интенсивного пользования.

Носкова уже было не остановить!

— Половина общежития приходит ко мне конспектировать Ленина. Смотрите, сколько закладок! Да, мы ежедневно читаем вслух. Что я скажу комсомольцам? Слазь под кровать, найди там в пыли томик Ленина, которого велел туда положить комендант нашего общежития? Это накануне-то двадцать пятого съезда КПСС!!!

Последняя фраза прозвучала уже как приговор. Комендант струхнул не на шутку. В том, что свидетелей из его шестерочной комиссии найдется хоть отбавляй, он не сомневался.

— Кстати, а сами-то вы когда последний раз конспектировали Ленина? «Материализм и эмпириокритицизм», например, давно перечитывали? — с угрозой в голосе произнес Носков.

— Что можете сказать по этому поводу? Совпадает ли ваша точка зрения с признанной ЦК? Вы, батенька, знаете, что про таких как вы, Ленин писал в 20 томе в статье «По поводу ухода депутата Т. О. Белоусова из социал-демократической думской фракции». Читали? Нет! Советую почитать! Особенно перед сном. Гарантирую, до утра не заснете!

Ноги коменданта дрожали. Коленки предательски подогнулись. Пот выступил на лбу. Он уже мысленно прикидывал, какая это может быть статья? Неужели пятьдесят восьмая, пункт десять. Нет, ее, кажется, отменили. Тогда семидесятая корячится. Вот гад! Прежде таких студентов ему не приходилось встречать. Меняется время, меняется контингент. Старый осел. Совсем потерял бдительность, расслабился, вот и погорел! Откуда он выкатился-то, этот шар, да еще так неожиданно. Ведь и впрямь может раздавить! Шутка ли. Поднять руку на Ленина. Тут не без руки, без головы останешься.

Слушая Носкова, Емельянов зажмурил глаза. «Все, завтра его выпрут из института, а может быть и меня за соучастие! Кошмар!» Носков и сам это чувствовал, но, в отличие от Емельянова, понимал, что спасение только в нападении. Он не знал, стоит ли весь его проект с подпиской Ленина такой цены, но его было уже не остановить. Он поймал кураж!

— Ваше счастье, что сейчас другие времена. Оттепель. Можете себе представить, где бы вы оказались после предложения засунуть книги Ленина под кровать, лет эдак двадцать назад! А если бы это была подписка Сталина? Вас бы искали до сих пор и безрезультатно.

Вся комиссия, как один, слушала этот монолог, не смея проронить ни слова! Не наглость Носкова удивляла их, а то, как быстро обмяк комендант!

Страх, дремавший в нем на генном уровне еще со Сталинских времен и казавшийся давно пережитым, вдруг с новой силой овладел им. Очкастый студент, сам того не ведая, в два счета вернул его из забытья и ввел коменданта в такой ступор, из которого он без посторонней помощи выйти уже не мог.

Это было похоже на запрещенный прием, который применил Носков.

Подсознательное желание коменданта раздавить этого студен-тика, как клопа, которыми кишело вверенное ему общежитие, упиралось в непреодолимое чувство опасности за свой зад, которое его не подводило никогда.

Он вдруг осязаемо почувствовал себя в шкуре Троцкого, на которого всем своим политическим весом навалился Сталин на Пленуме ЦК ВКП (б) в январе 1925 года. Чем это закончилось для Троцкого, знают все.

Члены комиссии, с блеском прошедшие тест на лояльность, еще надеялись, что вот сейчас комендант придёт в себя и рявкнет в свойственной ему манере бывшего служаки:

— Как фамилия? Как стоишь? Курс, группа? Молчать!!!

Но ничего подобного не происходило, наоборот, Носков пол-ностью овладел инициативой.

— «Старые задачи и старческая дряблость либерализма», том двадцать третий. «Не кверху нужно глядеть, а книзу», том три-надцатый. «По торной дорожке», том семнадцатый. Это все про таких как вы написано Ильичом! Перечитайте, если забыли!

К коменданту медленно начала возвращаться речь.

— Да я,… я,… я,… это! Да мы! Ты это, политику мне не шей! Я…

— Комиссия разберется! Как писал Ленин в тридцать четвертом томе в статье «За деревьями не видят леса» — вот образчик филистерской доверчивости и забвения классовой борьбы.

Комендант не понимал, о чем он говорит. Грамотешкой он не отличался с детства, потому и пошел в военные. Паек, обмунди-рование.

Давление, которым он страдал, резко подскочило. В висках стал отзываться учащенный пульс. Его изрядно качнуло.

— Да я, да я… и Ленина, и… Сталина и это… Да я, это, «Великий почин» тоже знаю! Ни одного с-с-с-убботника не пропустил! — только и смог он выдавить в свое оправдание.

— Это хорошо! Кстати, вы воевали? Нет? В тылу отсиделись, а у меня отец воевал. Ранен под Секешфехерваром.

Это было уже слишком! Последние ошметки коменданта Носков размазывал по потолку. Назад ему дороги все равно уже не было. Все как у Галича: «… ты ж советский, ты же чистый как кристалл, начал делать, так уж делай, чтоб не встал».

Емельянов, до того зажмурившийся, приоткрыл один глаз, чтобы не пропустить концовку. Развязка была близка и не сулила Носкову ничего хорошего.

Наконец речь к коменданту вернулась окончательно. Он перестал заикаться и, как только возникла микроскопическая пауза в монологе Носкова, рявкнул в свойственной ему манере:

— Ну, Клавдия Ивановна, чего стоите?! — снова бросил он фразу через плечо.

— Я тут, Петр Петрович! — вздрогнула та от неожиданности и ее и без того красная морда лица загорелась как лампочка.

— Пишите в свои бумажки: сегодня же заменить шкафы на новые, которые вчера привезли по разнарядке. Какая это комната?

— Двести седьмая!

— Выделить двести седьмой комнате три книжных шкафа с учетом поступления очередных томов пятого издания Владимира Ильича!

— Боюсь, третий не войдет.

— Тогда поменять стол на новый и выделить чайник из моего резерва. Записали?

— Да!

— А вы что, сами не видели, в каком состоянии хранится по-литическая литература? Ждали комиссии! Вам ноги переставлять надо? Может, еще хвосты заносить? Глядите у меня! Давно не конспектировали классиков! Распустились! Всех усажу рефераты писать. Прошу членов комиссии освободить помещение.

Потом ткнул пальцем в грудь Емельянову: — И тебя тоже это касается.

Спотыкаясь друг о друга, члены комиссии и Емельянов среди них ломанулись из тесной комнатки назад в коридор, как будто опасаясь, что отставших включат в списки свидетелей.

Комендант подошел вплотную к Носкову, который, как Серпилин у Булгакова в «Беге», молчал и ждал своей участи. Взялся за пуговицу на его рубашке, покрутил вправо-влево:

— Молодец! Далеко пойдешь, если не остановят! Я ведь на самом деле того… не ожидал. Чего я только за десять лет в общежитиях не перевидал! Думал все. Ничем не удивишь. А тут ты так ловко подловил с политикой. Вместо голых баб на стенках — Ленин! Владимир Ильич на полке! Пятое издание!!! Чтобы Ленина в общежитии вслух читали, да еще и под конспект! Никогда бы не поверил, если бы не увидел столько закладок.

Ты это, чудак или сильно хитер, не пойму. Неужели действительно так любишь читать Ленина?

— Вы сомневаетесь?

— Ну да ладно! Слушай, не давай хода делу, прошу. Слово даю, не заметил Ильича, когда вошёл! Не веришь? Давай, я тебе «че-нибудь» законспектирую из пятого издания! Внука посажу, он тебе всю книжку перекатает.

— Нет, не надо мучать внука! Лучше тоже оформите подписку на пятое издание.

— Дорого выйдет? Очередь большая? Сколько уже вышло кни-жек?

— Тридцать четыре!

— Многовато! Меня жена спустит с лестницы, если я притараню ей вместо «Королевы Марго» и «Анжелики» тридцать четыре томика пятого издания. Она у меня политически не подкованная. Упустил в свое время. Теперь уже поздно. Слушай, как тебя зовут?

— Митя.

— Какой курс? — Пятый.

— О-о-о! Слушай, Митя, чего тебе в четырехместной комнате ютиться. Давай, переселяйся в двухместную. Я распоряжусь. Там посвободнее и третий шкаф войдёт. Хватит места и для пятого издания Владимира Ильича и еще останется для Карла Маркса и Фридриха Энгельса! Кстати, какое там у них издание? Извини, запамятовал. Ну что, договорились? Смотри, соглашайся, пока я не пришел в себя окончательно! — пытался шуткой завершить инцидент комендант.

В этот день комиссия уже не возобновила свою работу. В со-седних с Носковым комнатах ее так и не дождались. Зря драили и наводили лоск. Зря весь день не садились на прибранные кровати. Некоторые даже обиделись: черт, для чего старались? А почему не пришли к нам? Ведь ходили по этажам, мы видели! Кто-нибудь знает? Когда ждать снова?

Спешно покинувшая общежитие комиссия оставила после себя много вопросов.