Бог любит добрых роботов

Александр Вельмякин

Отец изменяет структуру мозга малолетней дочери, желая наделить сверхъестественными способностями. Сам мужчина при этом погибает..

Конец света

И без того редкое общение Маши с матерью сошло на нет. Женщина особо не беспокоилась, списывая замкнутость на романтические настроения. Девушка хорошела с каждым днем.

Не особо мнительному человеку хватало положительных результатов школьных тестов. Так и заключения врачей не вызывали опасений. Маша по-прежнему не ела за общим столом, предпочитая кафе и натасканные с кухни фрукты. Большую часть времени она проводила с Неваляшкой в своей комнате, либо гуляя на улице.

У женщины сложилось впечатление, что в доме живёт посторонний человек, совершенно незнакомый и мало предсказуемый. Девушка ничем не делилась, не рассказывала об обычных для подростка переживаниях. Не рассказала она и о случившемся в парке, и о сообщении отца. Недетская самостоятельность дочери обескураживала, а спокойствие отталкивало. Она будто знала заранее, что сейчас скажет мать, в то время как её собственные слова, наоборот, оказывались полной неожиданностью.

— Мама, выяснилось, что отец умер и оставил мне наследство, свой дом и лабораторию. Я намерена переселиться. — Спокойно, словно говорящий автомат, констатировала девушка.

— Что это ты выдумала? Не позволю малолетней дочери жить одной и неизвестно где..

Эти слова были началом длительной возмущенной речи и очередным подтверждением, что большая часть слов матери — это лишь бессодержательные эмоции.

Маша наоборот, никогда не открывала рта, предварительно не подготовившись. Быстро сообразив, что на изучение законов и тонкостей бюрократических процедур может уйти целая жизнь, девушка разработала алгоритм, позволивший превратить Неваляшку в стоящего юриста. Пару недель робот штудировал схожие судебные процессы. Результатом стала приличной толщины папка. Как раз её Маша и выложила на стол перед всё ещё возмущенной матерью.

— Что это?! — Женщина принялась бездумно перелистывать страницы, не в состоянии вникнуть в содержимое.

— Это юридическое подкрепление моей просьбы. Если хочешь, обратись к адвокату. Благодаря законному представителю, ещё до наступления совершеннолетия я могу пользоваться собственным имуществом. У тебя нет оснований лишать меня этого права. К тому же есть множество возможностей ограничить тебя саму в правах как родителя. Мама, — девочка сделала паузу, дожидаясь осмысленного взгляда. — Мама, я буду приезжать по первой твоей просьбе. Так и ты, когда захочешь, приезжай ко мне. Пожалуйста! — Последние слова девочка подкрепила премилой улыбкой, ещё ни разу не виденной женщиной.

Решающим аргументом стала консультация с юристом. Интеллигентного вида мужчина внимательно изучил подготовленные Машей документы.

— Не знаю кто представляет вашу дочь, но вам лучше пойти ребёнку навстречу. Тем более, как говорите, она смышленый и ответственный ребенок, и не собирается ограничивать ваших прав родителя.

Окончательно убежденная и даже испытавшая некоторое облегчение женщина ушла, адвокат же ещё какое-то время с интересом перечитывал документы, не подозревая, что в их составлении не участвовал ни один из его коллег.

— Можешь переезжать хоть завтра, препятствовать не буду. Не забывай звонить, давай знать, что у тебя все в порядке. — Девушка хорошо запомнила эти слова матери, ознаменовавшие начало самостоятельной жизни. Прощание этим не закончилось. Тетушки не упустили случая собраться шумной толпой, устроив настоящие проводы. Одни поздравляли, выражая искреннее и дружелюбное участие, другие хитро щурились, высматривая подвох в действиях столь необычной родственницы.

И вот мелькнул смутно знакомый переулок, такси уткнулось в ворота, что на мгновение задумавшись, открылись. Управляющий, преклонных лет мужчина, нанятый отцом, помог девушке с сумками, зарегистрировал передачу прав и спешно ретировался, оставив молодую хозяйку совершенно одну.

С уходом чужаков дом преобразился, ожил, повсюду зажегся свет. С извинениями прибежал многорукий кентаврик, водрузив на широкую спину сразу все сумки.

Маша решила прогуляться по саду. Под ногами оказались те самые деревянные кругляши с растрескавшимися кольцами. В памяти разлилось тепло воспоминаний. Став намного выше, она больше не упиралась взглядом в стену из роз. Все словно ужалось и в то же время стало уютнее. Шипастые дебри уже не казались крепостными стенами. Ползающий между деревьев робот-уборщик совсем не напоминал страшного чудища. Похожий на черепаху, он только и делал, что поглощал растущую траву, да упавшие на землю груши.

Девушку потянуло в дальний угол сада. За поворотом тропинки показалась лаборатория отца. На поблекшие детские воспоминания тут же наложились яркие образы фиолетового мира. Маша будто вновь обрела отца. Она не видела его, не слышала его голоса, но само окружение шептало от его имени, и суть доносящегося волновала. Девушка ходила по дому, читала заметки, копалась в лаборатории, а ещё отбирала у ненасытного садового робота спелые сладкие плоды.

Появившийся собственный мирок подтолкнул девушку к изучению мира большого, ранее ею игнорируемого. Будучи ребенком, Маша с испугом смотрела сквозь переплетения роз на садовые заросли. Став подростком, она с не меньшим страхом взглянула за пределы уже самого сада. Подобно нежному, легко ранимому ангелу, девушка затрепетала от увиденного.

В доме матери объектом для изучения были накопленные людьми знания. В доме отца таким объектом стали сами люди. Отцовские сбережения позволяли не думать о деньгах. Окруженная хозяйственными роботами, обеспеченная собственной энергией, девушка могла себе позволить размышления. Райское обустройство лишало спасительного забытья, свойственного большинству землян, вовлеченных в нескончаемый круговорот утомительного труда и безрассудного отдыха.

Частичка Фиолетового мира, созданного отцом на Земле, обнажила отвратительные противоречия. С разочарованием Маша осознала, что среди людей много глупых воинственных обезьян, много слепо следующих стадному инстинкту. Подражая друг другу, они тратили жизни на запасы барахла, на бездумное стремление к навязанным ценностям. Одни самозабвенно трудились, другие обманывали, третьи воровали, четвертые убивали. Всюду царствовали нажива, стремление вкуснее набить живот, мягче улечься спать, и чувствовать животное превосходство над себе подобными.

Страх перед неизведанным, нетерпимость к непохожему, нежелание разобраться и понять — животные качества культивировались с пелёнок. Дети, воспитанные недалекими родителями, повзрослев, возглавляли правительства, пополняли полчища военных, с усердием раздувая малейшую искру конфликта. Политики, бесчинствующая полиция, множество других противоестественных структур бесстыдно паразитировали на собственных сестрах и братьях.

Девушка с содроганием смотрела в прошлое этого мира, на искорёженные судьбы минувших поколений. С древних времен человечество не могло напиться из горького океана страданий.

Машу стал мучить один и тот же кошмар. Снился ребенок, обезображенное лицо девочки, с глухим стуком ударяющееся о внутреннюю поверхность стеклянной двери. Будто бы глазами её родителей Маша впитывала ужас произошедшего, слышала их полный горечи вопль.

Малышка из ружья выстрелила себе в голову, попытавшись угодить спорящим маме и папе. Она сделала то, к чему её «призывали». Видя курящего отца — она заранее умерла от рака, видя пьющую мать — от алкоголизма. Она заранее лишила себя детей, став бесплодной из-за случайных связей, коими грешили оба родителя. Оглушительный выстрел избавил малышку от будущих побоев изверга мужа, от ожиряющей зависимости к противоестественной еде. Она поставила точку в нескончаемой череде страданий, тянущейся с незапамятных времен. Сползающее по стеклу кровавое месиво оставляло жуткие полосы, являясь символом не менее безобразной жизни, которую малышке удалось избежать.

Измученная, дрожащая от холодного пота, Маша всё чаще просыпалась, объятая безысходностью. В ней росла обида на дурацкий мир, на отца, перевалившего непосильное бремя. Лишенная иллюзий с чрезвычайно развитыми способностями, она смурнела день ото дня, чувствуя бессилие перед несокрушимой мощью людских габитусов, воплощающих животное стремление сохранять рамки привычной жизни, пусть и жизни в аду.