Красная омега. Часть вторая. Загадка Вождя

Александр Брыксенков

В пятидесятые годы были одноразово арестованы более пятидесяти наиболее талантливых учёных. Без суда и следствия их куда-то вывезли и следы их пропали. В семидесятые года сотрудники Музея обороны Ленинграда занялись расследованием этого дела. Нити расследования привели их в Затихвинье, в посёлок Шугозеро, где на заброшенном в тайге заводе с ними произошли удивительные приключения.А учёные оказались живыми и здоровыми… Книга содержит нецензурную брань.

© Александр Брыксенков, 2019

© Андрей Брыксенков, 2019

ISBN 978-5-4496-2749-0 (т. 2)

ISBN 978-5-4496-2496-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Всякий обладает достаточной силой,

чтобы исполнить то, в чем он убежден.

В. Гёте

После перловки и консервов — жареный гусь! Обалдеть!!!

РЯДОВОЙ КРЮКОВ

Прозвучала команда: «Приготовиться к отбою!». Солдаты разведроты потянулись кто в сортир, а кто в курилку. Выполнив в этих общественных местах два весьма нужных предотбойных мероприятия, измотанные за день российские воины с наслаждением возлегли на тощие матрасики своих железных коек.

В положенное время дежурный по роте проорал:

— Р-р-рота! Отбой!

Дневальный вырубил основной свет. Темноту казармы тоскливо подсинило тусклое ночное освещение. Осуществив это действо, страж солдатского покоя подошел к своей тумбочке, стал по стойке «смирно» и четко проскандировал традиционную для роты формулу:

— Слушай, р-р-рота! Еще один день п…й накрылся!

Со скрипучих коек рота дружно выдохнула:

— Да, и х.. с ним!

Выдохнула и немедленно погрузилась в темную зыбь сладчайшего сна. Вместе с ротой погрузился в зыбь и первогодок Дима Крюков.

Юность Димы пришлась на период, когда великая страна, где он жил, называлась «страной героев, страной мечтателей, страной ученых». И это не было бодреньким пропагандистским клише.

Бородатые геологи настойчиво пробивались в пустыни и заполярную тундру, открывая нефтяные месторождения, залежи алмазов, золота, урана. Энергетики создавали гигантские ГЭС, врубались в тайгу для прокладки многокилометровых ЛЭП, эксплуатировали мирный атом. Строители на крайнем севере возводили города; мелиораторы на юге строили каналы, соединяли реки. Ученые упорно и плодотворно раскрывали тайны природы. Инженеры и конструкторы создавали невиданные подводные, надводные и воздушные корабли. Космонавты, невзирая на смертельный риск, совершали чудеса в космосе. Страна бурлила, ходила ходуном и вообще устремлялась…

Ясно, что в такой стране и идеология была соответствующая. Она звала молодежь на свершения, на открытия, на подвиги.

Выпускников средней школы привлекали романтические профессии, и также профессии, где требовалось наличие хорошо организованных мозгов. Громадной популярностью пользовался университетский физмат, Макаровка, Корабелка, Военмех, кафедры электроники и радиотехники, Горный институт, высшие военно-морские инженерные училища, Техническое училище им. Баумана. Конкурс в эти ВУЗы был огромный. Поэтому туда подавали свои документы умненькие юноши и девушки, имевшие в аттестате зрелости отличные и хорошие оценки. Троечникам там делать было нечего.

Наименее уважаемыми институтами были следующие: библиотечный, текстильный, сельскохозяйственный, торговый, культуры, холодильной промышленности, экономический и тому подобные. Молодежь с посредственными знаниями валила именно в эти непристижные институты, где практически не было конкурса.

Среди абитуриентов по рукам ходили разнообразные рифмованные рекомендации. Вот одна, очень характерная:

— Поступайте, дуры,

В институт культуры.

Поступайте, б…и

На журфак, не глядя.

Иногда вместо журфака фигурировал медфак.

Сейчас поневоле думаешь, что может быть потому у нас такая убогая экономика, недалекая пресса, низкая культура, смешное здравоохранение, хреновое сельское хозяйство, что в этих отраслях осели специалисты-троечники.

Дима очень успешно сдал школьные выпускные экзамены и намеревался поступать в Лесотехнический институт. Он очень любил лес и, в целом, природу. Против этого несерьезного намерения решительно выступала Анна Матвеевна:

— Что это за профессия: лесничий? Или лесовод? Чушь какая-то. То ли дело: инженер-кораблестроитель! И специальность везде востребованная, и в армию не заберут (в Корабелке есть военная кафедра), и стипендия неплохая.

Долго и упорно Анна Матвеевна обрабатывала сына. И не безрезультатно. Послушался Дима свою маму и начал учиться строить корабли. Начал, но не закончил: учеба в Кораблестроительном институте ему не понравилась. Уж очень сухие, скучные дисциплины. Что теоретическая механика, что ТММ. А сопромат вообще состоял из сплошных тау и сигм, которые вбивал в головы студентов толстобрюхий с маленькой головенкой профессор, сам в профиль похожий на греческую букву сигму.

Разочарованный Дима покинул институт, чтобы все-таки посвятить себя лесному делу. Тут-то его и прихлопнула призывная повестка из военкомата.

Гражданские мудрики считают, что солдат думает только о том, как бы ему бабца наколоть. Конечно, если солдат несет службу в каком-нибудь лакейском подразделении или выполняет обслуживающие функции, то да, обязательно думает. В частях же, по-настоящему занятых боевой подготовкой, от бабца солдат, понятно, не откажется, но думает он чаще всего о том, как бы ему половчее вздремнуть, да побольше поспать. Особенно это характерно для солдат разведывательных подразделений. Они, в силу своей профессиональной специфики, постоянно находятся в движении.

Разведрота, в которой служил Дима Крюков, не была исключением. Она все время бежала. Это происходило в соответствии с планом боевой подготовки, а еще и потому, что осенью дивизия должна была участвовать в крупных учениях, где разведке отводилась очень заметная роль. Марш-броски на 10, 15, 20 километров, кроссы по пересеченной местности, тренировки в беге на 1, 3, 5 км. Вдобавок к этому, учения по преодолению водных преград как вплавь, так и на подручных средствах, ориентировка на местности, отработка приемов рукопашного боя, ежедневные упражнения для развития силы и выносливости… Всего не перечтешь!

После всех этих тренировок и упражнений сухощавые, без грамма жиринки разведчики рухались в сон при первом удобном случае. Они могли спать на броне грохочущего танка, на огневом рубеже, уткнувшись в бруствер, и даже на унитазе.

Когда Анна Матвеевна получила фотографию сына, где он был запечатлен с лопатой в руках на фоне какого-то барака, она долго плакала. Её мальчик смотрел со снимка на маму громадными глазами, оттененными черными кругами. Кроме глаз в дистрофический гарнитур входили впалые щеки, громадные уши и тонкая шея. Показывая фотографию сына своим приятельницам, Анна Матвеевна горестно вздыхала:

— Вылитый узник Освенцима!

Анна Матвеевна ежемесячно посылала Диме некоторую сумму. После получения пугающе сюрреалистического изображения сына, она эту сумму удвоила. И очень правильно сделала. Потому что не только бабцы, но и сон занимает не главное место в солдатских думах. Главное же, о чем постоянно думает солдат — как бы поесть.

Раньше-то, при Романовых, солдат о еде не думал. Он ежедневно получал, кроме всего прочего, около двух фунтов мяса. При таком харче он спокойно достигал и Берлина, и Парижа, и Рима, не говоря уже о Бухаре и Баязете. В наши дни опыт демократической России дополнительно подтвердил зависимость боевого духа солдата от качества и количества потребляемой им пищи. Оказалось, что если солдата плоха кормить, так он и до собственных границ (например, до чечено-грузинской границы) дойти не сможет.

Больше всех в разведроте голод мучил Диму Крюкова. И все из-за его непомерной брезгливости. Проявилось это его качество тогда, когда дивизию стали обильно кормить парной гусятиной. Гусиное мясо было везде. И в каше, и в картошке, и в щах, и в гороховом супе. Не клали его лишь в компот.

Известно, что армию свежатинкой не балуют. Периодически в государственные и армейские стратегические хранилища закладываются очередные порции продовольствия. Понятно, что ранее заложенные на хранение продукты, срок реализации которых истек, не уничтожаются. Они направляются в войска. Солдаты привыкли к продуктам такого рода, а также и к прочим простецким бакалейным товарам, типа перловки. А тут вдруг, на тебе, парные гуси!

На первых порах и Диму, и его сослуживцев появление в меню блюд с гусиным мясом (вместо обыденных консервов и концентратов) очень вдохновило. Но продолжалось это чувство не долго. Ну, сами подумайте: неделю — гусятина, вторую — гусятина. Так и на хамсу потянет.

На третью неделю гусиной вакханалии народ уже не мог терпеть даже запаха, который шел от кухни, когда на её дворе повара опаливали тушки птиц. Когда же стало известно, что такое деликатесное изобилие излилось на солдат по причине массового падежа гусей на ближайшей птицефабрике, аппетит бойцов стал совсем никакой. Дима же вообще перестал принимать и первое и второе. Он перешел на хлеб с горчицей и на чай. Но не все пренебрегали падалью. Старослужащий Фаддеев, который в столовой сидел за одним столом с Димой, был прост и небрезглив. Он с удовольствием съедал и свою обеденную порцию и нетронутую Димину.

Когда, наконец, павшие гуси были съедены и народ перевели на прежнюю, привычную пищу, Дима снова стал питаться как все. Этот факт с сожалением воспринял боец Фаддеев, так как ему очень понравилось в период Диминого воздержания трескать по двойной обеденной порции. Чтобы и впредь, хотя бы иногда, иметь такую приятность, он решил сыграть на повышенной брезгливости своего соседа. За обеденным столом Фаддеев стал рассказывать какие-то уж совсем гнусные истории из жизни и быта своей псковской деревни. Иногда он добивался своей цели: Дима не выдерживал и выскакивал из-за стола.

Вот и в этот обед. Едва взглянув на блюдо мелко нашинкованной свеклы, политой густым желтоватым соусом, Фаддеев для начала бросил:

— Во! Буряк-то желтыми соплями помазали, да еще и взбитыми.

Он взглянул на Диму и предположил:

— Вкусно, наверное. Они вонюченькие и соленые. Возможно, что и от покойника…

Голодный Дима медленно шел по направлению к солдатскому буфету. Он шел к тете Маше, благодетельнице всего полка. Она кормила солдатиков не только за наличные, но и в долг. Самыми ходовыми яствами у неё были горячие пончики с повидлом и плитки долгоиграющих ирисок. Вот именно эти яства, конечно в долг, и заказал Дима. Тетя Маша достала тетрадку, заведенную на разведроту, нашла Димину фамилию. Под фамилией шел длинный перечень уже потребленного разведчиком продукта. Тетя Маша поставила число, наименование выданного провианта и сумму. После чего сказала:

— Что-то ты, сынок, много поднабрал уже.

— Ничего, тетя Маша. Я скоро деньги получу и расплачусь.

— Поди, мать пришлет?

— Ага.

— А кем она работает-то?

— Экономистом.

— Ну, значит не богачка.

— Да, уж куда там.

Дима нацедил из бака, стоявшего на прилавке, кружку бесплатного чая, прошел в угол и уселся за стол. Он уминал поразительно вкусные пончики и все думал и думал, как бы ему угомонить обнаглевшего Фаддея. Ведь если так будет продолжаться и впредь, то на регулярную поупку пончиков ему никаких мамкиных денежных переводов не хватит.

Салют, тётя Маша!

Морду Фадею не начистишь: старослужащий. И не только поэтому. Фаддеев был раза в полтора крупнее Димы. Такого не уделаешь. Долго думал расстроенный первогодок и, наконец, кое-что придумал.

В очередное воскресенье Дима после завтрака не пошел на стадион, где должны были встретиться футбольные команды танкистов и артиллеристов. Он отправился в лес, на болото. После двухчасовых поисков молодой разведчик выследил и поймал крупного ужа. Посаженное за пазуху безобидное пресмыкающееся по первости нервничало, а потом пригрелось и затихло.

Перед обедом Дима зашел в бытовку, где Фаддеев, готовясь в увольнение, гладил брюки. В помещении было сумрачно. На это и рассчитывал змеелов. Он подошел к своему притеснителю вплотную.

— Тебе чего? — распрямился Фадеев и оцепенел. Прямо перед его лицом покачивалась и шипела змеиная голова. Все в роте знали, что Фадей панически боится змей. Учитывая это, Дима медленно произнес:

— Если ты, гнус, еще раз скажешь гадость за столом, я тебе ночью под одеяло гадюку запущу. Понял?…Понял, спрашиваю!?

— Пошел ты… — вякнул, отступая к стенке, обескураженный Фаддеев.

ДИМИНА ОПЛОШНОСТЬ

В те времена солдаты служили Родине по три года, а матросы и того более — по четыре. Хорошо служили, честно. Но если бы солдат все эти три года бегал, прыгал, преодолевал, уродовался, то до дембеля, скорее всего, не дотянул бы, истощился. Но такого не допускали прагматики офицеры.

Уже в начале третьего года службы опытные солдаты сами особенно не бегали. Они обучали и тренировали молодых. «Старики» не убирали снег, не разгружали вагоны, не копали картошку, не лопатили уголь. На все эти работы они назначались в качестве старших и очень грамотно и эффективно руководили молодыми солдатами. Тогда в армии еще не царствовал поганый дух дедовщины. Отчего он взялся? Говорят оттого, что в арию стали призывать бывших зеков.

Тогда армия действительно была школой жизни. К концу службы из пришедших в армию зеленых недотёп получались уверенные в себе мужчины.

Когда повзрослевший, жилистый Дима, отслужив положенное, вернулся к гражданской жизни, он своей самостоятельностью, мужской солидностью разительно отличался от своих инфантильных сверстников.

После демобилизации Дима был уверен, что теперь ничто не помешает ему получить лесную профессию. Но как обычно бывает в жизни — мужские прожекты скорректировала женщина. Хотя армия и была хорошей школой, но приемам нейтрализации женских каверз она своих питомцев не учила.

На одной из танцулек он увидел Соню и пропал. Веселая, гибкая, миловидная девушка очаровала Диму. И Соне, в свою очередь, этот коротко стриженый парень, чуть-чуть похожий на Шварцнегера, пришелся очень по душе. С вечеринки они ушли вместе.

Соне не хотелось терять своего нового обоже, который по её наблюдениям капитально сел на крючок. Поэтому, когда при второй или третьей встрече Дима полез ей под подол, она очень трезво проанонсировала:

— Только через ЗАГС!

Вот, так вот! «Сяржант, ня мни юбку…»

И все! И лесная отрасль не дополучила хорошего лесничего.

В начале своей семейной жизни Дима еще пытался рыпаться, но, после появления на свет Антона, с лесной мечтой пришлось проститься окончательно.

А любовь к лесу не прошла, и не пропала. Не пропал и полученный в армии навык ориентирования в лесу и в поле при любых условиях. В этом качестве он превосходил даже Юру Перепрыгова. Когда камарцы совершали дальние групповые выходы за клюквой или за соляниками, проводником всегда становился Дима Крюков. Говорили, что он имеет внутренний компас.

И надо же такому было случиться! Однажды этот человек-компас заблудился. Заблудился буквально рядом с деревней.

Это иногда бывает с крутыми специалистами. Чемпион по плаванию тонет на мелком месте, первоклассный велогонщик ломает кости на каком-то вшивом пригорочке, классный боксер получает нокаут в собственном подъезде. И все от большой самоуверенности.

Был самоуверенным и Дима. Когда после обеда Соня послала его за волнухами, он не взял с собой ни дождевика, ни спичек, ни компаса. Эти вещи показались ему излишними. Ведь шел он не в тайгу, а в «придворный парк». Так камарцы именовали лес за речкой, возле деревни, в котором все просеки и тропинки были известны даже детям.

В «придворном парке» волнушки были, но очень молодые. Они наивными пуговками розовели на усыпанной хвоей земле. Такие брать не было никакого резона, поэтому Дима двинулся дальше.

Пока он набрел на грибы, пока наполнил ими корзину, день приблизился к вечеру. Нужно было возвращаться домой. Нужно-то нужно, вот только не ясно в какую сторону следует идти. Кружась и петляя между елок, Дима легкомысленно не отслеживал стороны света и теперь совершенно не знал, где север, где юг. Он очень пожалел, что не прихватил с собой компас.

Осенний лес был тих и спокоен. Ни порывов ветра, ни громовых раскатов, ни верещания птиц и насекомых. В серое, затянутое сплошной облачностью небо, уходили плотные кроны вековых деревьев, затеняя и так не слишком светлое приземное пространство. В этих таежных условиях пионерские и туристические способы ориентирования (по мху, по муравейникам, по полету пчел и т.п.) были наивны и неуместны. Наиболее правильно в данной ситуации было бы опереться на сеть просек, которые с шагом в два километра рассекали прикамарские леса как в меридиональном, так и перпендикулярном ему направлениях. Правда, такой способ определения сторон света занял бы много времени. Пока выйдешь на просеку, пока, двигаясь по ней, дойдешь до перекрестка, где стоит столб с номерами кварталов, пройдет не менее часа.

Хоть это был длительный способ, но зато надежный. Дима на память знал нумерацию близлежащих лесных кварталов, поэтому ему достаточно было одного взгляда на межевой столб, чтобы абсолютно точно определить свое местоположение. Он уже собрался двинуться наугад для выхода на какую-нибудь из просек, но в этот момент до его ушей донесся далекий гул авиационного двигателя.

О! Это то, что надо. Авиационная трасса пролегала южнее Камар. Следовательно, идти на звук самолета — идти на юг. А идти на юг — это значит выйти, в конце концов, к Камарам или, на худой случай, — уткнуться в Шугозерское шоссе.

Заблудившийся разведчик взял пеленг на звук и, перемещаясь в намеченных им створах древесных стволов потопал, как он считал, в южную сторону. На самом же деле двигался он совсем в противоположную сторону, с каждым шагом все больше удаляясь от деревни. За гул лайнера он принял шум вертолета лесоохраны, который раз в месяц пролетал севернее Юферовского болота.

Очень скоро, забравшись в непролазные чащи, Жуков понял, что его курс неверен. Он развернулся на 180 градусов и в наступивших сумерках, спотыкаясь о кочки, обходя поваленные деревья, поплелся назад.

Тьма сгущалась. Нужно было выбирать местечко посуше и готовить лежбище на ночь. Хотя Дима и получил в армии навыки существования в ночном лесу, но остаться в тайге до утра без живого огня, было не очень то приятно. И звери шастают, и лесные духи из местных легенд на ум приходят.

ИНТЕРЕСНАЯ БЕСЕДА

Сначала он подумал, что ему показалось. Но нет, запах дыма становился все явственнее. Скорее всего, где-то невдалеке жгли костер. Наверное, охотники или рыбаки. Крюков перестал ломать еловые лапы. Он срочно определил направление легкого воздушного потока и пошел против него.

Идти было трудно. Темень залила все вокруг. Лишь еще не совсем потухшее небо просвечивало сквозь черные ветви деревьев. Дима шел медленно, натыкаясь на стволы. Он часто падал, но не унывал: дымный дух становился все сильнее. Наконец впереди запульсировало оранжевое пятнышко.

Когда Дима, перейдя вброд какую-то речку и поднявшись по откосу, приблизился к костру, он увидел человека, который сидел у огня. Этот неизвестный обернулся на хруст Диминых шагов, поднялся от костра и крикнул в темноту:

— Тимоха! Это ты?!

По фигуре и голосу Дима узнал в неизвестном деда Сергея, бывшего хозяина теперешней крюковской избы.

— Здорово, дядя Сергей. Это не Тимоха. Это Дима Крюков из Камар.

— Митрий! Ядрит-твою за ногу! Какая нелегкая тебя по ночам носит?

— Да, вот. Заблудился малость.

— Ну, маткин берег, здесь и блудить — то негде. Взгляни на компас и иди на юг.

— Ха! На юг! То-то и оно, что компас-то я забыл дома.

Дед Сергей вновь сел к костру и пригласил к огню Диму. Тот выбрал из груды валежника, собранного дедом Сергеем, пару стволиков, положил их поближе к вялому пламени и с удовольствием уселся, вытянув усталые ноги.

— Со мной все ясно, — усмехнулся Дима, — а ты-то, что здесь делаешь?

— Этого раздолбая жду. Тимку Минькова.

— А, где он?

— Да хрен его мудилу знает! Пошли мы с ним в Андреев угол за брусникой. Ну, взяли с собой по бутылке. Перед заходом на болото я глотнул немного, а тот мамай губатый всю выдул и на болото идти не захотел. Ты, говорит, иди, а я немного посплю и потом приду. Пузом улегся на валежину и отрубился.

Дед Сергей прикурил от уголька и продолжил:

— У меня уже полный короб ягоды, пора домой, а он всё не возникает. Вышел я на то место, где Тимоха заснул. Валежина лежит, а его нет. Ранее сговорились мы, в случае если разойдемся, ждать друг друга на взгорке у речки. Вот я и жду!

— Понятно, — отметил Дима, — а теперь скажи, где мы находимся? Куда это меня вынесло?

Дед Сергей расхохотался:

— Ну, ёра-мора, ты даешь! Неужели не узнал знакомые места?

— Нет.

— Да, у Черной речки мы, на Семеновой пожне.

— Ни фига себе! — воскликнул удивленный Дима, — Так здесь же до Камар рукой подать.

Действительно, через Семенову пожню проходил северный ход и по нему до деревни было не более двух километров. Добраться отсюда домой,

Камарские дикости

с учетом темноты, можно было бы минут за сорок. Но этот вариант не прельстил Диму.

Между Камарами и Семеновой пожней была поляна, которую по весне вспахивали и засевали овсом местные охотники. Когда овес наливался, на поляну по ночам спешили окрестные медведи, которых поджидали в засаде стрелки. Таким образом, идти ночью от Семеновой пожни в деревню — значит либо нарваться на пулю, либо повстречаться с мишкой. Ни то, ни другое в Димины расчеты не входило, поэтому он решил остаться с дедом Сергеем. Чтобы не молчать, Дима обратился к старику с вопросом:

— Дядя Сергей, а кто такой Тимоха? Что-то я его не знаю.

— Да, это же нашенский, камарский. Мы с ним вместе и в школу ходили, и за девками бегали, и на Пороховых работали. Даже в армии в одной роте служили. Последние-то лет пятнадцать он в Ванюках живет.

— Так ты и на Пороховых работал? — удивленно спросил Дима.

— Работал. А, что? Там многие работали.

— Дядя Сергей, а что это за завод был? Что на нем делали?

— А бес его знает. Разное говорили. — ушел от ответа старик

Дима усмехнулся, покивал головой и с пониманием отреагировал:

— Все ясно. Секрет. Ты, поди, и подписку давал?

— Подписку-то я давал, только какой тут к кляпу секрет, если минуло с тех пор почти пятьдесят лет. Уже тогда завод не работал. А потом его и вовсе снесли. На его месте уже второй лес растет.

Дед Сергей полез в короб, достал маленький сверток. В свертке был кусок черного хлеба и желтый огурец. То и другое он разрезал ножиком пополам. Одну половину взял себе другую протянул Диме. С удовольствием вгрызаясь в пищу, Крюков продолжал интересоваться:

— Если завод не работал, так что же ты там делал?

— Землю грузил.

— Какую землю?_

— Обыкновенную. Породу.

— Зачем?!

— Не знаю. Может в ней какие-нибудь полезные ископаемые были.

— Дядя Сергей, расскажи подробнее! — загорелся Дима.

Небо очистилось от облачности. Замерцали крупные осенние звезды. Заметно похолодало. Дед Сергей подкинул в костер сучьев, запалил недокуренную сигарету и обратился к Диме:

— А, чего рассказывать-то? Грузили и все.

— Ну, сколько вас было? Куда грузили?

— Вот прилип! На хрена тебе это надо?

— Так, интересно же.

Помолчали. Дед докурил сигарету. Подгреб палкой к костру потухавшие головешки. Немного подумал, вздохнул и начал:

— Я так, Митрий, полагаю, что завод был подземный. На поверхности находилось лишь небольшое кирпичное здание и какая-то башня. По бокам к зданию примыкали две пристройки. Их называли боксами. Мы работали во втором боксе. И кроме этого бокса нас никуда не пускали.

А в первый бокс заезжали крытые машины с грузом. Что за груз мы не знали. Его разгружали военные. После разгрузки пустые машины подавались к нам в бокс и мы загружали их бумажными мешками с землей. В каждую машину укладывалось по сто мешков. Груженые машины уезжали в Тихвин. Вот и все.

И все секреты!

Дед замолк, а у Димы на кончике языка завертелись вопросы:

— А сколько человек работали? Много ли машин за день загружалось?

— Работали в три смены. В боксе были две бригады по восемь-девять человек. Каждая обслуживала свой транспортер. По транспортерам мешки подавались в бокс из внутренней части здания. За смену каждая бригада загружала до десяти машин. Ухекивались, будь здоров!

Нам, кроме денег, раз в две недели выдавали паек. Время-то было голодное. Как сейчас помню: банка сгущенки, пакет сахарного песка, мясная консерва.

— И долго эту землю грузили?

— Точно не знаю. Я работал почти год, а потом ушел в армию. Когда вернулся, все уже сравняли с землей. Только вышки сторожевые остались. А потом и их снесли к монаху. Лесхоз стал там лес валить.

— Да-а-а. — протянул Дима, — Интересно, кому та земля была нужна?

— А чего здесь интересного? Теперь это уже не имеет никакого значения.

— Действительно. Праздный вопрос.

— Ну, давай на ночь устраиваться.

Дед Сергей притащил две толстые лесины и положил их в костер:

— Теперь до утра хватит. Иди елок себе побольше наломай, а то от земли зябко.

Ночь тянулась долго. Дима почти не спал. Со стороны леса тело холодила осенняя зныбь, от костра временами наплывали дымные волны. Но не эти факторы гнали сон. Димины мозги были изрядно взбодрены рассказом деда Сергея.

Крюков без конца прокручивал в уме стариковские воспоминания. Его терзал вопрос: «Какую ценность представлял грунт, который добывали на Пороховых, а затем увозили в Тихвин?». При этом его мысль постоянно цеплялась за тот фактик, что машины приходили на Пороховые не пустые. Она цеплялась до тех пор, пока совсем не зацепилась и не оформилась в следующее убеждение: «На Пороховые что-то привозили в большом количестве и прятали под землю».

Наконец снизошло озарение: « Под Пороховыми, а может быть и под Камарами в конце 40-х — начале 50-х годов были созданы громадные подземные хранилища, куда загружали что-то очень важное. А вынутый грунт не сваливали рядом, а вывозили машинами для заметания следов подземного строительства!»

ГОСУДАРСТВЕННЫЙ СЕКРеТ

Рано утром дед Сергей растолкал уснувшего, наконец, Диму. Как только бывший разведчик открыл глаза, так сразу же засыпал старика вопросами:

— Дядя Сергей, а на каких машинах грунт вывозили?

— С Пороховых-то? — сразу же усек старик, — Известно на каких. На «студерах».

— Ну а другие машины приезжали на Пороховые?

— Вроде бы не приезжали. Бывали иногда автобусы с темными стеклами, но они к нам в бокс не заезжали. — Дед Сергей посмотрел насмешливо на Диму, — Ты, что ночь не спал, все об этом и думал?

— Значит только «студебеккеры» что-то привозили, разгружались, а затем уезжали, груженные мешками с грунтом?

— Эх, как тебя это дело забрало! Чистый Штирлиц, — старик потянулся, разминаясь ото сна, и добавил, — Не все машины приходили с грузом, довольно часто пустые «студеры» шли прямо в наш бокс, под погрузку.

После жаркого, богатого лесными пожарами лета, стояла сухая осень. Осторожный дед вытащил из костра обгоревшие лесины, отнес их к речке и умакнул в воду: от греха подальше. Потушив костер, старик промолвил:

— Ходили слухи, что какие-то машины иногда ночами следовали на Аэродром. Глухо говорили о подземном ходе, который, якобы, соединял Аэродром с Пороховыми. Но я думаю, что все это — трепотня.

Когда мужчины вышли на тропу северного хода, чтобы идти в Камары, они увидели человека, который спускался с поросшего березняком склона.

— Это же Тимоха! — определил дед Сергей.

Дождавшись Тимофея, старик азартно набросился на своего приятеля:

— Ёж твою на косо! Ты где околачивался, замудонец!

— Сам замудонец. Договаривались ждать на взгорке у речки. Я и ждал. А ты, где был?

Оказалось, что оба старика ждали друг друга по разные стороны взгорка. Пошумели, помахали руками и все пошли дальше. Старые приятели всю дорогу добродушно переругивались между собой и вспоминали какие-то прошлые прегрешения и вины одного перед другим. Дима шел молча, машинально сбивая сапогами шляпки сыроежек и редкие перестарки-подосиновики. Стариков он не слушал. Он соображал:

Камарские пейзажи

«Если две бригады за смену загружали двадцать машин, то за сутки — шестьдесят. В каждую машину загружалось по сто мешков. Значит суточная загрузка составляла 6 000 мешков. Дед Сергей говорил, что в мешках было по пятьдесят килограммов грунта. Следовательно суточная выемка грунта равнялась тремстам тоннам, а годовая — 100 000 т.»

Увлекшись арифметическими выкладками Дима запнулся за корень и пошел носом вниз. Тимофей обернулся, посмотрел на молодца, упершегося руками в мох, и съехидничал:

— Что, Митрий, никак зайчика поймал?

Дима не ответил на едкость. Он поднялся на ноги и снова занялся расчетами:

«Для определения объема примем плотность грунта равную трем тоннам в метре кубическом. Полученный объем 30 000 метров кубических разделим на трехметровую высоту помещений. Тогда площадь подземных апартаментов составит 10 000 метров квадратных. Это же сто трехкомнатных квартир», — перевел свои расчеты на бытовой уровень бывший разведчик.

Старики шли споро и Дима от них поотстал. Когда он их догнал, дед Сергей спросил:

— Почто молчишь, Митрий? Рассказал бы чего-нибудь. Или всё про Пороховые думаешь?

— Да, немного.

— Делать тебе нечего. Всё давным-давно быльём поросло и даже памяти не осталось. Кроме названия.

Дима промолчал и снова погрузился в размышления:

«Сто трехкомнатных квартир — это годовой результат. А ведь копали и до деда Сергея, и после его ухода в армию. Поэтому к этим квартирам допустимо прибавить еще столько же. Да плюс заглубленные помещения бывшего завода. Это же целый подземный городок! Возникает громадный вопрос: для чего создавалось это обширное подземелье???»

После того как прошли овсяную поляну, всю истоптанную медведями, Дима продолжил анализ полученных сведений:

«Положим создавался подземный пункт управления войсками, а может быть и страной на случай войны. А машины везли строительные материалы и оборудование для обустройства бункера.

Возражение: объект наглухо замурован, т.е. не имеет ни входов, ни выходов. А самое главное — отсутствуют какие-либо антенны, без которых бункер слеп и глух. Да и масса привезенного груза намного превышает массу строительных материалов, необходимых для отделки бункера.»

До деревни дошли быстро. Перед домом на Диму с визгом налетели Антон с Машкой. На крыльцо выскочила Соня. Она махала руками и радостно смеялась. Анна Матвеевна молча стояла у сарая. Из глаз её текли слёзы.

Вскоре Дима очутился в объятиях женщин:

— Господи! А мы уж все передумали. Заблудиться не мог! Значит, что-то случилось.

Диму усадили за стол, щедро выставили перед ним все бывшие в наличии угощения, Анна Матвеевна достала заначенную поллитровку. Дима ел и пил, отвечал на вопросы домочадцев, гладил прилипших к нему детей, а мысли его были далеко. Они вертелись вокруг подземного бункера.

Еще в лесу, по дороге домой он предполагал по приходе в деревню обсудить с бывшими военными, Женей Иркутским и Барсуковым, те сведения, которые он получил от деда Сергея. Но чем дольше он думал о загадочном бункере, тем больше проникался уверенностью, что делать этого не следует. Чутьем военного разведчика он ощутил, что нечаянно прикоснулся к большой государственной тайне, а поэтому язык нужно держать за зубами.

После трапезы Дима отправился на сеновал, чтобы сладко поспать. Но какой там сон. Мысли текли непрерывным потоком:

«Значит в подземелье загружали какой-то очень важный продукт. Но не архивы и не боеприпасы. Эти продукты требуют доступа и ухода. И не атомные бомбы. В то время они считались на единицы. И не ядерные отходы. Тогда их в заметных количествах просто не было. Может быть боевые отравляющие вещества, химическое оружие? Но и оно требует ухода и контроля, т.е. доступа к нему.»

Хотя наш деревенский Штирлиц, так ни на чём и не остановился, но он твердо уверовал в то, что под Пороховыми, а может быть и под Камарами замуровна какя-то большая активная масса, которая либо выделяет газы, либо испускает с помощью лучей или волн некую энергию. По этой причине, наверное, и природа не Пороховых какая-то странная. Может быть поэтому и климат в Камарах особый, и урожайность овощей, грибов, ягод невероятная, и москитов тьма невиданная.

Кроме того, Дима проникся убежденностью, что эта замурованная масса не пассивна, что под землей протекают непонятные, но активные процессы и предположил наличие связи между этими процессами и мистическими явлениями в Камарах.

В общем нафантазировал Дима густо. Увлечение научно-фантастической литературой даром для него не прошло. Все эти фантазии на подземную тему бились в его голове и требовали выхода. Его так и подмывало поделиться с кем-нибудь своими откровениями. Но он отчетливо понимал, что делать этого нельзя. Хотя тайна и не была раскрыта до конца, но и в зачаточном виде её расшифровка имела остро секретный характер.

Семёнова пожня. Акварель А. Г. Брыксенкова с фото Ю. Овчинникова.

ДРУЗЬЯ ИДУТ НА РИСК

Мишка Козел, когда сидел с Барсуковым в кафе на Лиговке, был дважды сомравши.

Во-первых, он солгал относительно Киры Ивановой, уверив Мешка, что не знает, где она находится. На самом деле ему было точно известно место её пребывания. И расположено было это место совсем недалеко от Камар.

Во-вторых, то учреждение, которое он снисходительно назвал статистической конторой, якобы завербовавшей его в свои ряды, в действительности было серьёзным органом — Комитетом государственной безопасности СССР. В этой «конторе» Козел прослужил почти двадцать пять лет и числился в ней не Козлом, а «Росомахой», официальное имя которой было Михаил Иванович Смертин, а звание — подполковник госбезопасности.

Да и вербовки то никакой не было. Просто в один сияющий день, когда Задвинье утопало в сирени, а красные тюльпаны качались на всех клумбах, когда от свежей салаки, продававшейся на каждом перекрестке, тревожно пахло морем, когда в кармане лежал диплом специалиста по эксплуатации судовых дизельных установок, когда жизнь была упоительна и в дальнейшем предвещала еще большее упоение, Михаила Смертина пригласили в кабинет директора Речного училища.

За директорским столом сидели двое незнакомых. Один из них предложил Мишке сесть и начал задавать вопросы. Вопросы пустяковые. О настроении, о здоровье. Еще про родственников спрашивал и о планах на будущее. Интересовался, есть ли у него девушка и не собирается ли уважаемый товарищ Смертин создавать семью. Видать Мишкины ответы удовлетворили странную пару, поскольку встреча перешла в главную фазу. Молчавший до этого штымп заговорил доверительным тоном:

— Мы внимательно изучили ваше личное дело и считаем, что вы очень подходите для участия в одном, исключительно важном для Родины, научном испытании. Суть испытания представляет собой государственную тайну и поэтому оглашению не подлежит. Однако могу сказать, что это испытание интересное, романтичное. Оно потребует от вас ясной головы и выдержки. В ходе испытания никакого ущерба вашему здоровью нанесено не будет. Вы будете заняты в течение двух-трех лет. Ежемесячно вам будет начисляться зарплата в пять раз большая, чем та на какую вы рассчитываете в системе Речфлота. По окончанию работы вы получите выходное пособие в размере десятимесячной зарплаты и право поступать вне конкурса в любой ВУЗ страны или выбрать работу в любом городе.

Если в течение подготовительного периода вы измените свое решение и откажетесь от участия в испытание, вас отпустят на все четыре стороны, предварительно взяв подписку о неразглашении государственной тайны.

Я сказал все, что мне дозволено сказать. Вы можете подумать сутки, а завтра в это же время мы ждем от вас либо согласия, либо отказа. О нашем разговоре никому ни слова. Все. Вы свободны.

Мишка с широко раскрытыми глазами выкатился из директорского кабинета и срочно поскакал в общежитие, чтобы ни кому-либо, а только Руслану и Казяве рассказать о странном предложении. Но те его уже сами искали. Оказывается они тоже получили такое же предложение.

— Ну, корешочки, что делать будем? — открыл совещание Руслан.

— А, чума его знает. Война в Крыму — все в дыму, — отозвался Козел.

В разговор включился Казява:

— То-то и оно, что в дыму. Вы же знаете, пацаны, я никогда в тёмную не играл. Так, что пусть они свое тихушное испытание проводят без меня.

Долго друзья обсуждали ситуацию. В конце-концов Мишка и Руслан настроились принять участие в научной заморочке. А Игорь Казов своего решения не изменил и предостерег авантюристов:

— Смотрите, пацаны, не фраернитесь. Как бы у вас от этих испытаний концы не отвалились. Вон, Козел уже имеет опыт.

— Та, что Козел? Ерунда, ничего страшного, — отмахнулся Козел.

— Ха, ерунда! Скажи спасибо, что ссаться перестал, а то ходил бы всю жизнь вонявым, — заключил Казява.

Через десять дней, после прохождения в гарнизонном госпитале медицинского осмотра, Руслан и Мишка убыли в Москву. Из Москвы они были направлены в Подмосковье, на летнюю базу недалеко от Ивантеевки.

МЕДИЦИНСКОЕ ОБСЛЕДОВАНИЕ

Сосны просеивали солнечные лучи, и они ложились на брусничник, на мох, на военные палатки мягкими, неяркими пятнами. Палаток было пятьдесят штук, и они в пять рядов стояли перед площадкой, на другой стороне которой возвышалось двухэтажное кирпичное здание. За зданием были разбросаны деревянные хатки, покрашенные в голубой цвет.

Это был типичный пионерский лагерь. Причем обитатели его совсем недавно покинули место своего отдыха и закаливания. Об этом свидетельствовал все еще не снятый плакат на фронтоне кирпичного здания:

«Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!»

Перед главным зданием располагалась площадка с высоким флагштоком в центре. Здесь, очевидно, проводились утренние линейки и поднимался красный флаг. При входе на площадку стоял щит, на котором были размещены объявления и документы: расписание работы различных кружков, турнирная таблица волейбольных соревнований, пионерские правила и еще что-то. Теперь все это было мусором.

В настоящее время здесь, вместо пионеров, размещались медики. Они в комнатах и залах кирпичного здания развернули врачебные кабинеты. В одной из голубых хаток действовала рентгеновская установка, в другой — лаборатория. Во всех этих помещениях специальная медицинская комиссия дотошно и строго оценивала состояние физического и психического здоровья спецконтингента, размещенного в военных палатках.

Руслан и Козел, сидевшие на скамейке перед флагштоком, обменивались впечатлениями и предположениями.

— Ты, что-нибудь надыбал? — спросил Руслан.

— В смысле? — отозвался Козел.

— Ну, что все это значит и чем сердце успокоится?

— Что здесь надыбаешь? Начальничков мы не видим, а кто из них и нарисуется, то молчит. И мы ничего не делаем, лишь покорно выделяем кровь, кал и мочу, ходим на рентген, да показываем врачам то язык, то залупу. Я только одно усёк: из двухсот хлопцев, что разместились в палатках, нет ни одного нацмена. Одни русские рожи.

— Ну и что?

Пионеры уехали

— Да, ничего. Просто как факт.

Друзья помолчали. Хорошо сиделось под соснами. Хорошо и томно. Они только что сдали из вены кровь на анализ и были немножко в гроги. Тогда не теперь. Тогда для забора крови пз вены использовалась толстая, как правило, тупая, многоразовая игла.

— Замечаешь, Мишка, здесь все почти так же, как было у нас на даче в Инчукалне.

— Ага! Похоже. Только нет речки и пороховых россыпей

— О! Россыпи! Какие были салюты!

Дача детдома располагалась в бывшем имении какого-то барона. Двухэтажный особняк стоял на крутом берегу Гауи, окруженный соснами и дубами. Берег реки густо зарос кустами красной смородины, от непомерного поедания ягод которой у детей трескались языки. В лесах было полно черники и маслят. Вдоль реки тянулись песчаные пляжи. Но не эти благодати больше всего притягивали пацанов.

В километрах двух от дачи проходило Псковское шоссе. По нему в начале войны, спасаясь от флангового танкового удара немцев бежали красноармейцы маршала Ворошилова. Они бежали, бросая в придорожных лесах технику, вооружение, боеприпасы. В 44-ом, но в противоположном направлении, бежали немцы. Они бросали всё, что мешало бегу.

Эти леса вдоль Псковского шоссе были форменным Клондайком для мальчишек. Горки и россыпи трубчатого пороха, а также пороха в виде шайбочек и квадратиков. Залежи тола и другой взрывчатки. Частые включения авиационных снарядов и зенитных боеприпасов. Ящики с патронами, пулеметные ленты, очень ценимые знатоками гранаты и разнообразные мины. Всего добра, что бесхозно лежало в лесах, перечесть было невозможно.+

Как ни старался директор Некрасов пресечь тягу пацанов к военной технике и боеприпасам, но полностью закрыть доступ к вожделенным военным цацкам он не мог. В личное время мальчики-детдомовцы пропадали в заветном лесу. Там они собирали все, что взрывалось и горело. Предпочтение отдавалось «лимонкам», малокалиберным минам, авиационным снарядам. Собранное добро приносилось в спальни и пряталось под матрасами и подушками. Однажды директор произвел обыск в спальных помещениях. Результат изумил Некрасова, а воспитательниц потряс до обмороков: в вестибюле конфискованное «добро» образовало большую, грозную кучу. Пацаны не понимали волнений взрослых. Боеприпасы же разряжены! Взрыватели и запалы вынуты!

Детдомовцы, как и все дети, хлебнувшие войны, были большими специалистами в деле обезвреживания мин, разборке снарядов и гранат. Они на взлет определяли быстродействие бикфордова шнура, цвет сигнальной ракеты, мощность того или иного взрывчатого вещества. Их самым любимым развлечением был салют. Организовывался он следующим образом.

На дно большой латунной гильзы от зенитного боезапаса укладывалась толовая шашка, снабженная взрывателем. После чего гильза до верху заполнялась адской смесью, состоявшей из разносортного пороха, трассирующих пуль, раздробленного горючего вещества осветительных ракет и дымовых шашек. Снаряженная таким образом салютная установка помещалась в центре лесной поляны. Подготовив установку, пацаны скатывались в окоп и поджигали бикфордов шнур.

Через пятнадцать — двадцать секунд могучий рёв оглашал лес. Из гильзы высоко в небо разноцветным огненным потоком устремлялись, воя и свистя, горюче-взрывчатые ингредиенты. Венчал салют шикарный взрыв толовой шашки, разносивший гильзу вдрызг. Такое запоминалось на всю жизнь.

— Да, салюты были чинные. Ничего не скажешь, — согласился с другом Мишка. Друзья помолчали. Каждый думал о своем.

— Вот, ты обратил внимание на национальный состав нашей гопы, — вернулся к начальной теме Руслан, — Это интересно. Но и я тоже кой на чем споткнулся. Ты знаешь, здесь нет тюх. Все, с кем я разговаривал, имеют среднее специальное образование. У большинства за плечами техникум, у некоторых — училище, есть парни из спецух. Как это понимать?

— Понимать это нужно так: в предстоящем испытании нас ждет не ломовая, а умственная работа, — сделал оптимистичный вывод Козел.

— Хорошо бы. Только сомнительно. Уж слишком темнят наши начальники.

Очень скоро наблюдательные друзья выявили еще одну не совсем приятную особенность, которая поставила под сомнение Мишкино предположение касательно предстоящей умственной работы. Они определили, что их товарищи по палаткам, все до одного, — круглые сироты, что у них не только нет отцов и матерей, но и близких родственников.

— К чему бы это? — задумчиво протянул Мишка, обращаясь к Руслану.

— Я слышал, что в Питере за заслуги перед медициной собаке поставили памятник. — Руслан взял паузу, значительно посмотрел на Мишку и, наконец, выдал, — Так вот я думаю, что нам такие почести не светят. Наши заслуги будут отмечены более скромно.

— Ты, считаешь, что нам предстоит быть подопытными кроликами? — решил уточнить Мишка.

— Ах, гражданин Смертин, своей догадливостью вы меня просто очаровываете. Я всегда знал, что у вас с репным маслом все в порядке, — фасонно, по моряцки отстучал бывший юнга Серебров.

Через две недели работа специальной медкомиссии была закончено. Её строгое сито не смогла преодолеть почти треть кандидатов в испытатели. Козла тоже чуть не отсеяли. Врач-дерматолог обратил внимание на два рубца на головке Мишкиного пениса. Мишка объяснил причину их появления. Дерматолог поспешил с докладом к начальству. Полковник, в накинутом на плечи белом халате, внимательно изучил Мишкину медицинскую карту. Карта была великолепна.

— Пусть остается. Нам, все равно, нужны будут «няньки», — заключил полковник. — В случае чего переведем его в обслуживающий состав.

ПРИЧЕМ ЗДЕСЬ ДЕВУШКИ?

За две недели врачи выполнили программу всестороннего медицинского обследования спецконтингента и покинули базу. Вслед за ними покинул базу и спецконтингент. Парней вывезли на один из закрытых объектов КГБ, где разместили в большом, похожим на санаторный корпус, здании, стоявшем на берегу живописного озера. После палаток, жизнь в просторных, светлых палатах воспринималась ими как верх комфорта.

На следующее после приезда утро народ вывели на плац, построили по ранжиру в одну шеренгу, рассчитали на «первый-третий», а затем разбили на три взвода. Взводы возглавили подтянутые дядьки в военной форме, но без погон. Созданное подразделение было названо третьей ротой, а бойцы роты — курсантами.

И началась муштровка — ежедневные строевые занятия на плацу. После строевой подготовки рота занималась либо легкой атлетикой, либо осваиванием несложных упражнений на гимнастических снарядах, а ближе к вечеру — ритмикой и танцами. Физические занятия перемежались интеллектуальными. Курсанты каждый день изучали английский язык, историю России, грамматику русского языка, причем на уроках русского языка особое внимание обращалось на правильное произношение слов и на грамотное, литературное изложение своих мыслей.

Заканчивался учебный день в восемь вечера. До отбоя, который объявлялся в одиннадцать часов, можно было посидеть в библиотеке, поиграть в тихие или подвижные игры, однако большинство предпочитало смотреть фильмы. Демонстрировались не только советские фильмы про войну и про стройки, но и трофейные ленты, заполненные любовными и эротическими сценами.

Когда роте присвоили третий номер, многие удивились: почему не первый. А уже через несколько дней все открылось. Оказалось, что совсем рядом, за маленьким лесочком в двух белоснежных корпусах гостиничного типа расположились еще две роты — первая и вторая. Обе роты были курсантскими, но, в отличии от третьей роты, курсантами там были девушки. Размещены они были с большими удобствами. В отдельной комнате (или номере), снабженной душем и туалетом, проживали не более двух девушек.

Стоит ли говорить, что очень скоро между парнями из третьей роты и девушками установились сначала дружеские, а потом и более теплые отношения. Причем, по всему было видно, что курсантское начальство не только не тормозило этот процесс, но наоборот способствовало сближению юношей и девушек. Проводилось много совместных культурных и спортивных мероприятий, в субботу и воскресенье устраивались танцевальные вечера, вход в женские корпуса был свободным. Романы вспыхивали мгновенно.

А тут еще романтичные летние вечера с мерцающей гладью озера. Томно плывущие из танцевального павильона звуки запрещенного во всем остальном Союзе чувственного танго. Доступность интимного уединения в гостиничном номере. Все это работало на то, чтобы девушки начали беременеть.

Забеременевших курсанток куда-то увозили. Через три месяца численный состав первой и второй роты заметно сократился.

Аналитически настроенные Мишка и Руслан с первых же дней пребывания в третьей роте были в полной растерянности. Они вопрошали друг друга:

— Для чего нам вдалбливают в головы неправильные английские глаголы? Может быть намереваются заслать в качестве агентов в одну из стран НАТО?

— А обучение бальным и салонным танцам? Это вообще не в какие ворота!

После контактов с девушками-курсантами у них возникли новые вопросы:

— Причем здесь девчата? Не собираются же из нас делать производителей для выведения особо ценной породы людей?

Строго говоря, про особо ценную породу они стали думать после совершенно неожиданной встречи. На пятый или шестой день пребывания у озера Руслан в толпе девушек-курсанток увидел детдомовку, Кирку Иванову. После удивлений и взаимных радостных приветствий Руслан поинтересовался у Кирки, как она здесь оказалась.

— Наверное, также как и ты. Предложили, я и согласилась.

— А чего соглашалась — то? У тебя же хорошая работа была.

— Ничего хорошего. Меня после окончания медицинской школы направили работать медсестрой в дом престарелых. Наблюдать каждый день этих убогих стариков и думать, что и ты такая же будешь, — очень неприятное занятие.

— Перешла бы на другую работу.

— Ну, ты, как не родной! После школы каждый должен отработать три года там, куда его пошлют.

Затем Руслан сообщил Кире о Мишке Смертине и о том, что они с ним постоянно гадают и никак не могут отгадать: для каких подвигов их готовят. Кира понимающе кивнула и спросила:

— А вы знаете с какой целью сюда доставлены девчонки?

— Нет.

— Нам приказано никому об этом не рассказывать. Поэтому, то, что я сообщу — только для тебя и Мишки.

— Понятно.

Кира понизила голос и поведала следующее:

— Им зачем-то нужны…, — здесь она запнулась и начала краснеть…

Затем твердо продолжила:

— Им зачем-то нужны беременные женщины. Нам рекомендовали благосклонно относиться к ухаживаниям парней и стремиться зачать ребенка. Забеременевшей девушке зарплата будет удвоена, а родившееся дитя будет взято на полное государственное содержание.

— Ну, дела! Выходит, нас держат за быков-производителей?

— Наверное, не только…

Еще немного погуляв и поговорив, они стали прощаться. Перед тем, как отправиться в свою роту, Кира, потупив глаза, спросила Руслана:

— Ты что-нибудь знаешь о Леше Барсукове?

Руслан понимающе хмыкнул и сообщил:

— Он в Ленинграде работает. Фрезеровщиком.

Затем, догадавшись, что вовсе не это интересует девушку, добавил:+

— Вроде бы не женат.

СПЕЦПОДГОТОВКА

Где-то в середине сентября третью роту собрали в кинозале. На сцену вышел начальник сборов и объявил следующее:

— Сегодняшним днем закончен период вашей адаптации. Завтра утром вы отправитесь в Ленинград. Посадка в автобусы в шесть. Вечером будете на месте. Это место расположено не в самом Ленинграде, а в его курортной зоне, недалеко от Зеленогорска. Там в сосновом бору находится крупная спортивная база, на которой тренируются и состязаются курсанты Военного спортивного училища, спортсмены ЦСКА. Теперь и вы будете рядом с ними совершенствовать свою спортивную форму. Конечно, при общении с вами люди будут интересоваться, кто вы есть. Запомните: с этого дня ваша группа официально называется годичными курсами по подготовке инструкторов физкультуры для домов отдыха, пансионатов и санаториев системы МО. Так всем любопытным и отвечайте. И ничего больше! И никаких фантазий!

Что касается ваших биографий, то ничего не придумывайте, говорите все как есть. А на вопрос: «Каким образом ты попал на такие оригинальные курсы?», отвечайте: «Я разрядник по (назовите какой-нибудь вид спорта). Меня вызвали в военкомат и предложили учиться на этих курсах. Я дал согласие.»… На сегодня — всё. Подробности на месте.

Утром следующего дня автобусы с курсантами третьей роты на борту взяли курс на Ленинград.

Минул год. Всё это время курсанты «годичных курсов», смешавшись с военными спортсменами, бегали, прыгали, играли в футбол и баскетбол, занимались гимнастикой и тяжелой атлетикой. Помимо спортивных занятий они по шесть-восемь часов в день изучали исторические, философские и юридические науки, совершенствовались в русском и английском. По воскресеньям «годичников» возили в Ленинград, где они посещали музеи, концертные залы, театры.

Год интенсивных тренировок на воздухе, пропитанном ароматами смолы и моря, не прошел даром. Теперь каждый курсант третьей роты являл собой некое подобие античного героя. Непременными отличительными чертами любого «годичника» стали и гармонично развитая мускулатура, и гордая посадка головы, и прекрасная осанка.

Что удивительно, внутренний мир этих «телемаков», под влиянием особых воздействий на юношескую психику со стороны определенных специалистов, сконструировался в полном соответствии с их внешним обликом. Они были благородны и честны. Их мышление, опиравшееся на эрудицию, логику и чувство прекрасного отличалось четкостью и красочностью. Специальные занятия и тренировки развили у них такие качества как смелость, надежность, гуманность.

Минул год интенсивной, целенаправленной учебы. Сложная и обширная программа подготовки курсантов к вхождению в научное испытание была завершена. По дисциплинам, которые изучались на этих сборах, слушатели получили сумму знаний, соответствующую вузовским требованиям.

Всю последнюю неделю проходили итоговые занятия, на которых обобщались полученные курсантами знания. Никаких экзаменов не было. Просто каждый преподаватель по результатам собственных наблюдений ставил в зачетном листе против фамилий своих подопечных четкий вердикт: «годен» или «негоден». Негодных выпускников практически не было. Их всех отсеяли раньше, еще на промежуточных испытаниях.

Минул год неопределенности и недоговоренности. И наступил момент истины. Командир роты объявил на утреннем построении:

— В десять ноль-ноль всем быть в четвертой аудитории. Специалисты расскажут вам о сути предстоящего эксперимента и о вашем месте в нем. Какие-либо записи делать запрещается.

После этого, до пятнадцати ноль-ноль у вас будет последняя возможность отказаться от участия в испытании. В пятнадцать часов все, не подавшие рапорты с просьбой об отчислении, должны построиться перед штабом для посадки в транспортные средства.

А сейчас, после роспуска строя, всем привести себя в порядок, переодеться в темно-синие тренировочные костюмы и к десяти часам быть в аудитории номер четыре.

Вопросы?…Разойдись!

За полчаса до назначенного времени в широко раскрытые двери четвертой аудитории по одному, по двое и маленькими группами стали входить серьезно настроенные курсанты. В десять часов в заполненную выпускниками аудиторию вошли какие-то незнакомые чины и двери аудитории закрылись. Снаружи перед закрытыми дверями стали на пост два хорошо сложенных товарища.

Разговор продолжался сорок минут. Затем двери растворились. Первыми вышли незнакомые чины. За ними в полном молчании, с очень сосредоточенными лицами стали появляться курсанты. Почти последними оставили аудиторию Руслан и Мишка. Они вышли на улицу и, не говоря ни слова, двинулись в сторону высоких тополей, росших вдоль ограды.

Друзья, не спеша, вошли в тополиную аллею, уселись на садовую скамью и крепко задумались.

В течение года Руслан и Мишка много гадали, и фантазировали, строили много предположений относительно сути предстоящего испытания, но то, что они услышали в четвертой аудитории, стало для них невероятной неожиданностью.

Минут через пять встрепенулся Мишка и подал голос:

— Ну, что, Руслан, рискнем?

Серебров помолчал немного, сделал вид, что подумал, и, тоном Ленского перед дуэлью, протянул:

— Рискнем, пожалуй, — а потом добавил, — все-таки интересно узнать, что из этого получится.

— Это как сложится. Может, ничего и не успеешь узнать.

— От случайностей никто не застрахован, это верно. Но будем надеяться на лучшее.

Никто из курсантов, дошедших до выпуска, не подал рапорта об отчислении. Да и подать не мог. Об этом позаботились психологи и психотерапевты из КГБ. Ровно в полдень все выпускники построились перед автобусами с затененными стеклами. На лобовых и задних стеклах автобусов были укреплены плакатики: «ДЕТИ».

У всех курсантов, стоявших в строю, за плечами были рюкзачки с личными вещами, хотя каждый знал, что никакие личные вещи им уже больше не понадобятся. Во всяком случае, в течение ближайших двух-трех лет.

После переклички прозвучала команда: «По машинам!». Через десять минут колонна автобусов в сопровождение джипов военной автоинспекции вышла с территории спортивного лагеря и двинулась в сторону Приморского шоссе.