Дороги изнанки. Хроники затомиса

Александр Беляев

Главная героиня теряет сознание на лавочке в Ботаническом саду и оказывается в преисподней, где путешествует по разным шеолам в сопровождении местной обитательницы.

ГЛАВА 2. Визит к доктору Левину

Как Юра и обещал, приехал он примерно через час после звонка. Аня знала, что его засекреченное КБ находится где-то неподалеку, однако где именно он не говорил, ссылаясь все на ту же секретность, но как-то намекнул, что Аня не раз мимо его фирмы проходила, но табличка, висящая на двери этой загадочной организации отнюдь не соответствует истинному роду занятий сотрудников, находящихся условно за этой дверью. Назвал даже длинное название — что-то вроде главпроект… как дальше Аня не запомнила.

— Ты сегодня, я смотрю, гораздо лучше выглядишь, — сказал Юра приветственно чмокнув сестру в щеку, — и глаза ожили, и цвет лица появился. Да и будить тебя не пришлось. Ты как себя чувствуешь?

— Сегодня уже лучше, сегодня без люминала спала, — постаралась как можно бодрее ответить Аня, — и насчет мамы как-то все притупилось. Вообще такое чувство, что начала к жизни возвращаться… хотя… — тут она запнулась и замолчала. Вначале ей хотелось рассказать брату о том, что с ней вчера произошло по пути в церковь и в самой церкви, но тут словно какая-то неведомая сила запечатала ей уста, и она поняла, что ни о чем таком сокровенном брату рассказывать нельзя. Юра всегда издевался над ее фантазиями и с некоторых пор Аня вообще перестала говорить с ним о чем-то нематериальном. Хотя, с другой стороны, он вроде бы изменился и сам поднял вопрос о паранормальном прошлом сестры, и если он всерьез рассчитывал на восстановление у нее прежних способностей, то по идее — наоборот, следовало бы рассказать, поскольку то, что вчера с Аней произошло как раз и можно было отнести к области паранормального.

— Что «хотя», — подозрительно посмотрел на нее брат.

— Да так, — убрала Аня глаза, — сон один приснился, будто мы с мамой грибы собирали, а потом я ее потеряла. Каждую ночь после смерти мамы я хотела ее во сне увидеть, и только вот сейчас увидела. Я думала она мне что-то важное расскажет, но ничего не рассказала.

— Мне бы твои заботы снисходительно посмотрел на нее брат, я по-моему вообще никаких снов не вижу. Ну, может и вижу, только не запоминаю. И что тебя так зациклило маму во сне увидеть? Образы сна — это то, что в подкорке спрятано, и никакого отношения к маминой душе не имеют. Так что ничего эта, так сказать, мамина душа тебе сообщить и не могла, а если бы и рассказала, то это было бы то же самое, что ты сама себе что-то поведала, то есть только то, что ты и без того знаешь. Ладно, поехали, а то я только на два часа отпросился, так что я тебя до диспансера довезу, с доктором познакомлю и сразу обратно. Ты сама ему все расскажешь, а я ему уже все рассказал, что знал о твоем случае.

— Постой, постой, — вдруг встрепенулась Аня, — до какого диспансера?!

— До психоневрологического.

— Что?! — возмутилась девушка, — до какого психоневрологического?! Ты мне ничего об этом не говорил, я думала, это будет частный визит, а так ни в какой диспансер я не поеду! Я не шизофреничка какая-нибудь, не хватает чтобы меня еще на учет взяли!

В этот момент Аня припомнила муссировавшиеся в то время в стране слухи об использовании комитетом госбезопасности психиатрической службы для расправы с диссидентами и как после подобного лечения здоровые и активные люди превращались в тихих дурачков и зомби.

— В общем, — оборвала она свою гневную тираду, — ни в какой диспансер я не поеду, я психиатрам не доверяю, они в нашей стране не столько душевнобольных лечат, сколько со всякими диссидентами расправляются.

— Ты соображаешь, что говоришь, — возмутился Юра, — ты понимаешь, в какое дурацкое положение меня ставишь?!

— Все я прекрасно понимаю, а про их методы мне еще папа вскользь упоминал. А уж он-то был в курсе, сам знаешь, кем он до войны работал!

— Успокойся, успокойся, — быстро остыл Юра, — ты что ж, всерьез вообразила, что я родную сестру сдам психиатрам, которые занимаются политзаключенными? Сколько же в твоей головке намешано! Не беспокойся, я прекрасно знаю об их методах, и смею тебя уверить, получше тебя. Во-первых этими вопросами занимаются только специальные отделения психиатрии, и обычный районный диспансер, куда я собираюсь тебя отвезти, к подобным службам не имеет никакого отношения. А во-вторых я тебя и не собираюсь через тамошнюю бухгалтерию проводить, мне это так же, как и тебе не нужно, Мы ко Льву Матвеевичу частным образом приедем, во внерабочее время, у него официальный прием во второй половине дня. Просто это место самое удобное. Дело в том, что он на нашу фирму только консультировать приезжает по вопросам… ну, кое-каких экспериментов, я о них тебе пока ничего сказать не могу. Туда тебя никто не пропустит, даже со мной, там специальный допуск нужен. Я сначала думал, он тебя дома примет или к нам приедет, я, честно говоря, ожидал такую твою реакцию на диспансер, но он сказал, что это ему неудобно, что у него на месте (а его основное место работы — как раз тот самый диспансер бабушкинского района) все необходимое для работы и аппаратура разная, которую он не может с собой таскать. Да и вообще, — Юра поглядел на Аню насмешливо, — ты слишком много о себе возомнила, если думаешь, что представляешь какой-то интерес для КГБ, что они готовы на тебя свои силы, средства и специальные службы тратить. Им больше делать нечего, чем со всякими сопливыми девчонками заниматься, у них и без тебя дел предостаточно.

«А ведь и правда, — подумала Аня, — чего это меня понесло, тоже мне революционерка-правозащитница выискалась!»

Трудно сказать, почему, но у Ани очень рано выработалось резко негативное отношение к существующему режиму, при любви к своей родине в целом. И это несмотря на сдержанную лояльность в отношении советского строя в ее доме, хоть и с долей скепсиса и критики отдельных недостатков, как в любой интеллигентной семье. Родители при разговоре с детьми старались обходить эту тему, тем более, что никто из ближайших родственников в годы репрессий не пострадал, да и вообще, ничем конкретным советская власть семью не обидела, ну, разве тем, что до 64 года все они ютились в коммуналке. Аня сама себе не могла объяснить, почему так не любила советскую власть, правда, слава Богу, в силу замкнутости ни с кем своими политическими убеждениями не делилась, поэтому об этом ее скрытом дисиденстве так и не стало известно в школе.

— Ладно, — примирительно сказала она брату, — это у меня, наверное, был какой-то неосознанный импульс. Разумеется диссиденты, подвергающиеся психиатрическим репрессиям, не имеют к моему случаю никакого отношения, это, наверное, у меня подсознательный страх к твоему психиатру, тем более я краем уха слышала, что любой человек хоть раз оказавшийся в псих-заведении, на всю жизнь попадает под наблюдение. Его ставят на учет и даже если он в дальнейшем совершенно нормальный, его и не на всякую работу берут, и за границу не пускают.

— Начнем с того, — сказал Юра, раздраженно поглядывая на свой новенький, сияющий кварцевым стеклом «Ориент» — труднодосягаемая мечта любого советского обывателя, — что ты уже лежала в соответствующем заведении в 8 лет после этой злополучной лаборатории, а значит и на учет поставлена. И я не припомню, чтобы тебе это где-то как-то мешало. Насчет твоего провала в ВУЗ — не беспокойся, там сбой по другой причине произошел, я специально узнавал. Все это — не тебе в обиду, просто я констатирую факт. Во-вторых я уже объяснял, что это неофициальный прием, сколько можно! И в-третьих, чтобы закончить этот ненужный разговор: Лев Матвеевич не психиатр, а психоаналитик, использующий в своем арсенале не столько лекарства, сколько аналитические метода Фрейда, Юнга, Хайдеггера и еще Бог знает кого, я не запомнил. На западе, между прочим, любой мало-мальски состоятельный человек имеет своего психоаналитика, к которому обращается по любому психотравмирующему поводу. Сама понимаешь — потогонная система, хронические стрессы…

— У нас же Фрейда не признают, — сказала Аня, — и тех остальных, по-моему, тоже.

— А, — махнул рукой Юра, — у нас много чего не признают по идеологическим соображениям, а неофициально для определенного круга используют, по-другому это называя, чтобы идеологическую невинность соблюсти. Как известно, Фрейд считал, что причина практически всех психических — да и не только психических — отклонений скрыта в сексуальной сфере человека, в его тщательно скрываемых комплексах. Естественно, наши идеологи такого безобразия пропустить не могли, у нас, как известно, в стране секса нет. Тем не менее — система-то его работает, вопреки Марксу, Энгельсу и Ленину, а значит можно, закрыв глаза на последнее, использовать ее для строго ограниченного и сознательного контингента, не называя сексуальную сферу сексуальной, а психоаналитиков — психоаналитиками. Думаю, со временем к власти придут более прагматичные люди, которые отменят всякое идеологическое кокетство, и назовут вещи своими именами. В нынешнем среднем управленческом звене давно уже немало здравомыслящих, незашоренных людей, и их время придет, когда вымрут наши мастодонты из политбюро. Так вот, все это те так важно, а важно то, что Лев Матвеевич, числясь официально у себя на работе психоневрологом, на самом деле является психоаналитиком, и обучался этому методу в Швейцарии, что, как сама понимаешь, немногим удается. Я знаю, что он там даже принимал участие в работах, связанных с применением ЛСД, пока этот препарат не запретили, как наркотический. Говорят, тогда особенно интересные результаты получались, правда, я не знаю, какие. Но, наверное, дело не в ЛСД, навряд ли он что-то подобное тебе предложит, за это немалый срок можно схлопотать,, наверное дело в том, что метод психоанализа и прочих продажных девок империализма — уж не знаю каких — он получил из первых рук, так что можно поручиться за достоверность. К тому же, говорят, он уникальный гипнотизер, а в твоем случае, как он говорил, после того, как я о тебе подробно рассказал, очевидно без гипноза не обойтись. Если бы ты знала, какие у него боссы лечились, разумеется инкогнито! — добавил Юра несколько не по теме — и ничего, все очень неплохо сочеталось с «единственно верным учением на земле», о котором они с официальных трибун долдонят.

— Что-что? — усмехнулась Аня, — я от тебя таких неправильных речей никогда не слышала! Ты ж бывший комсомольский лидер, ты ж с трибуны всякие бодрые речи и идеологически выверенные программы вещал!

— Подумаешь, — хмыкнул Юра, — мало ли что я с трибуны вещал! Если бы ты была на моем месте, и ты бы вещала, что начальство прикажет. Что ж я из-за такой ерунды, как несогласие с тем, что с трибуны говорю, буду себе карьеру портить?! Запомни, сестренка, что в нашей стране добивается успеха только тот, кто думает одно, говорит другое, а делает третье. Это ты у нас блаженная, ничего для себя лично не надо.

— А по-моему, — пожала Аня плечами, — как раз — наоборот, твоя формула успеха в нашей стране напоминает басню Крылова «Лебедь, рак и щука». Как известно из басни, результат подобной ситуации в том, что «воз и ныне там».

— Это, может, во времена Иван Андреича никого не устраивало, — нисколько не обиделся Юра, — а в наше время вышестоящие инстанции больше всего и заинтересованы, чтобы воз всегда был там, а тот, кто это торжественное топтание на месте обеспечивает, сам может неплохо продвигаться по службе, главное — видимость создавать. Ладно, мы так до бесконечности можем в острословии соревноваться, а мне еще сегодня на работу надо, так что давай, собирайся. По поводу оплаты можешь не беспокоиться, я этот вопрос на себя беру, у тебя все равно нет ничего…

— Да я, собственно, готова, — вздохнула Аня, уязвленная справедливым Юриным замечанием, что у нее «нет ничего», — что-нибудь брать с собой?

— Да он, вроде ничего не говорил… ах, да, сказал, что неплохо бы было принести выписки из больницы, где ты в восемь лет лежала.

— По-моему, ничего не сохранилось, — сказала Аня, — по крайней мере, я о них ничего не знаю, Может, пропали при переезде, а может и папа их уничтожил по старой памяти, он всегда старался улики уничтожать…

— Это точно, — согласился с ней Юра, — в том числе и полезные.

Брат и сестра вышли из дому, сели в машину (те, кто видел их впервые, никогда не признавали, что они брат и сестра — ни внешне, ни по характеру) и Юра поехал по проспекту Мира от центра, затем свернул в районе ВДНХ и припарковался около достаточно характерного четырехэтажного заведения, со всех сторон окруженного весьма захламленным лесопарком, который в своей более культурной части был известен, как ботанический сад им. Цицина. На здании висела стандартная табличка, отозвавшаяся неприятным эхом в Аниной памяти: Психоневрологический диспансер №11 Бабушкинского района Минздрава РСФСР.

Юра решительно прошел мимо регистраторши, исполняющей, очевидно, и роль охранника, он, в отличие от Ани, держался всегда очень уверенно и нагловато и мог ногой открыть дверь в кабинет любого начальника, когда того требовала необходимость. Очевидно сказывался навык бывшего комсомольского функционера.

— Эй, мужчина, — кинула им в спину худая, злобного вида регистраторша, почему-то обращаясь только к Юре, — вы по какому вопросу? У нас, между прочим, положено верхнюю одежду снимать и талончик на посещение брать. Вы к какому врачу?

— Мы к доктору Левину, — многозначительно обернулся к злой тетке Юра, — он нам назначил.

— Ах, ко Льву Матвеевичу! — неожиданно заулыбалась церберша. Голос ее стал ласковым, — так бы сразу и сказали, — добавила она, словно выясняла цель визита долго и упорно, — он в 24 кабинете, на втором этаже.

— Мне это известно, — ледяным тоном сообщил Юра, — еще вопросы есть?

Поскольку вопросов больше не последовало, он решительно двинулся к лестнице, а следом за ним прошмыгнула и Аня, так и не вызвавшая никакого охранного рефлекса у злобной работницы регистратуры. Пройдя по коридору мимо нескольких небольших группок, как показалось Ане пришибленных, испуганных пациентов, терпеливо дожидавшихся своей очереди у кабинетов, брат с сестрой вошли в просторный холл, заставленный горшками с разнообразными комнатными растениями, и Юра без стука вошел в одну из дверей, около которой не было народа. Они оказались в светлом, чрезвычайно стильно обставленном помещении, обстановкой мало напоминающем стандартный медицинский кабинет. С порога сразу же шибануло сладким сандаловым запахом индийских благовоний (в те годы известный далеко не всем), при этом дверь задела прилаженное над косяком незамысловатое китайское устройство из нескольких разной длинны латунных трубочек, издавших тончайшую трель, затихающую по мере успокоения колебаний на ниточках. Сам кабинет так же навевал мысли о востоке: на полках перед книгами во множестве виднелись разной величины и материалов фигурки индуистских и буддийских божеств, на стенах висели китайские и японские пейзажные и бытовые акварели на рисовой бумаге и шелке, над потолком были прилажены бамбуковые штыри на которых висели несколько декоративных японских фонариков из той же рисовой бумаги с акварельными пейзажами. Соответствующий антураж придавали и расписанные шелковые веера на стенах и особое внимание привлекали большие замысловатые квадратные орнаменты, напоминающие сложнейшие лабиринты, словно бы нарисованные цветной гуашью. Под ними значились какие-то подписи то ли на санскрите, то ли другом каком языке со схожими буквенными обозначениями, и лишь под одним таким лабиринтом имелась подпись от руки на русском языке — очевидно перевод: Кала-чакра — мандола времени.

Ни эти образы, ни названия Ане ничего не говорили, тем не менее, глядя на них, она тут же почувствовала, что ее сознание словно бы втягивает внутрь этих изображений.

Так же нетипичным для стандартного медицинского кабинета тех времен были и большие плакаты с изображением полураздетых и раздетых древних китайцев (судя по прическам и глазам) в разных проекциях с нанесенными на них разноцветными неправильными линиями с точками и иероглифами. Отдельно можно было обратить внимание на несколько портретов бородатых и безбородых мужчин, среди которых попадались фотографии и рисунки как европейцев, так и китайцев с индусами — все Ане неизвестны, кроме разве что, Конфуция, портрет которого Аня видела в какой-то исторической книге. В общем кабинет выглядел весьма экзотично по тем временам, включая импортный телевизор Sony с какой-то приставкой и стереоустановку Pioneer — почти неосуществимая мечта советского обывателя семидесятых — рядом с которой стояла пластмассовая полочка с многочисленными кассетами. Большинство кассет имели подпись «Релаксация» и дальше следовали неизвестные Ане фамилии и названия. На отдельном столе стоял громоздкий, непонятного назначения агрегат — судя по окулярам — то ли микроскоп, то ли что-то офтальмологическое. Угол кабинета перегораживала шелковая ширма, явно японского происхождения, судя по Фудзияме, сакурам и гуляющим средневековым японцам.

Сам Лев Матвеевич восседал за массивным столом, инкрустированным карельской березой (вряд ли такой стол могла предоставить ему хозяйственная часть диспансера), и облик его мало ассоциировался как с явно восточным антуражем кабинета, так и с сионистскими образами, навеваемыми его фамилией. Был он без халата, одет в элегантную серую тройку, явно привезенную из-за границы, худощав, спортивен, с тоненькими усиками и прилизанными прямыми, явно накрашенными в радикальный черный цвет волосами, скрывающими начинающуюся лысину. Внешность его больше ассоциировалась не с врачом и не с раввином, а с итальянским или французским режиссером. О его профессии свидетельствовали только черные, острые глаза, которые цепко впивались в пациента и, казалось, прощупывали насквозь.

— Здравствуйте, Юрий, — расцвел улыбкой Лев Матвеевич, поднимаясь из-за стола и протягивая Юре руку, — давайте знакомиться, — продолжил он, протягивая руку и Ане, при этом очень внимательно вглядываясь в ее лицо. Аня тут же поймала себя на мысли, что, помимо остроты, взгляд этот какой-то липкий и оставляет после себя не очень комфортное ощущение, словно впечатываясь в кожу. Впрочем, это был весьма характерный взгляд для молодящегося мужчины, которому за пятьдесят и который разглядывает молодую, привлекательную девицу. Она попыталась светски улыбнуться и представилась.

— Ну вот, — заторопился Юра, — я совсем в цейтноте, передаю сестренку в ваше полное распоряжение и надеюсь на успех… нашего абсолютно безнадежного предприятия, — добавил он зачем-то, но Аня знала, что у брата достаточно часто выскакивают шаблоны, не всегда уместные к обстоятельствам.

— Зачем же так мрачно? — улыбнулся доктор, — я, напротив, рассчитываю на успех, иначе не предложил бы свои услуги. Разумеется, если мы имеем дело не с органикой, но, учитывая давность проблемы и молодость Анечки, вероятность органики ничтожна. Конечно, сознание и подсознание — наиболее сложные структуры человеческого индивидуума, и положа руку на сердце, ни один специалист не сможет сказать, что знает, как работает мозг. А те, кто говорили, что знают — будь то Бехтерев или Павлов — откровенно лукавили. По сути мы имеем дело с черным ящиком, где известно, что на входе и на выходе, а что происходит внутри — загадка. Однако если долго наблюдать эти известные исходящие и входящие факторы, то можно подметить определенные закономерности и научиться ими в какой-то мере управлять. Конечно, есть всякие теории, что в этом ящике происходит, но не одна из них не описывает весь скрытый процесс в целостности, разве что верно отражают какие-то частности. Иногда угадывание частностей, как это сделал Фрейд — вполне достаточно для успеха лечения определенных видов патологии. Ладно, не буду морочить вам голову, можете ехать на службу, тем более с Анечкой нам лучше побеседовать тет-а-тет: наличие постороннего человека — пусть даже родного брата — может исказить ответы, а мне нужны именно непосредственные реакции.

— Последний вопрос, Лев Матвеевич, — сказал Юра уже держась за дверную ручку, — что такое «органика» в медицинском смысле? Вы сказали, что в случае органики не стоит рассчитывать на успех.

— Это довольно широкое понятие, — развел руками доктор, — сюда можно отнести и различные опухоли, и инсульты, и коллагенозы, и тяжелые травмы с гибелью каких-то участков мозга… как вы, наверное, знаете, нервные клетки не восстанавливаются.

— Ясно, — хмуро кивнул головой брат, — надеюсь, к Анютке это не относится.

— Более, чем уверен, что нет, — улыбнулся доктор, — думаю, тут мы имеем дело с функциональными, обратимыми нарушениями, а какими — предстоит выяснить.

Итак, Юра покинул кабинет, а Аня осталась наедине с доктором Левиным. Она по-прежнему робела, но, тем не менее, с интересом разглядывала кабинет необычного специалиста. Почему-то ее особенно заинтересовали два портрета: один из них — цветная фотография в рамке какого-то средних лет, очень смуглого, почти чернокожего мужчины, скорее всего, индуса, с шарообразной, курчавой шапкой волос в оранжевом одеянии (в последствии Аня узнала, что такая одежда называется «педжаб») с огромной, до земли гирляндой цветов на шее. Мужчина загадочно улыбался и держал между пальцев какой-то блестящий предмет, напоминающий золотое перепелиное яйцо, словно демонстрируя его невидимой публике.

Другой портрет представлял собой совершенно неопределенного возраста и пола лицо с длинными, ниже плеч прямыми темными волосами и огромными глазами инопланетянина. Это была явно фотография с рисунка, причем у Ани создалось впечатление, что художник никогда не видел этого человека и рисовал по описанию, либо по очень плохой фотографии — слишком уж обобщенным выглядело это не совсем человеческое лицо.

— Что, заинтересовал мой кабинет, — усмехнулся доктор Левин, — разумеется, обстановкой занимался я сам, на свои средства и, если бы не звонок высокого покровителя, администрация мне бы такого безобразия не позволила. Зато теперь все довольны, мой кабинет хозрасчетный, и часть вырученных мною средств идет в нищенский бюджет диспансера. Но на это мне особые разрешения потребовались, не в Америке живем…

— Да, красиво, — туповато отреагировала все еще робеющая Аня, — а кто это, — указала она на два портрета, которые привлекли ее внимание, хотя на стене их висел с десяток. Очевидно, в свободное от пациентов время Лев Матвеевич любил мысленно пообщаться с Великими и спросить у них совета и помощи.

— А почему вас именно эти лица заинтересовали, тут же много портретов, — внимательно посмотрел на нее Левин.

— Сама не знаю, — пожала плечами Аня, — а это важно?

— Считайте, что это первый тест для диагностики вашего психо-эмоционального состояния.

— Они какие-то другие, отличающиеся от остальных, — попыталась объяснить свой выбор девушка.

— Тем, что они по виду индусы? — поинтересовался Левин.

— Я не думала об этом, тут другое. Такое впечатление, что за ними стоит что-то очень — очень большое, гораздо большее, чем просто внешняя оболочка… но я не могу сказать, что именно, я не нахожу нужных слов.

По лицу доктора Левина пробежала тень одобрения и чувство типа: «вот ты какая! Не ожидал»:

— В общем-то, Анечка, за каждым из нас стоит нечто большее, чем внешняя оболочка, и каждая фотография несет в себе невидимою простым глазом голограмму, отражающую нашу скрытую природу и даже болезни. Но что касается этих двух фотографий — с натуры, не трудно догадаться только одна — то это действительно очень необычные люди, хотя тут у меня, разумеется, все великие. Дело в том, что каждый из них является по индийской традиции аватаром высшего божества. Этот, совсем темный, в оранжевом педжабе — Сати Саи Баба — аватар Шивы, а тот, на снимке с рисунка — Бабаджи — аватар Вишну.

— А что такое «аватар», — поинтересовалась Аня, — Шива и Вишну — это я знаю, это индийские божества. Вишну — хранитель, Шива — разрушитель вселенной… не хватает только Брахмы, творца.

— Аватар означает воплощение божества в человеке… впрочем, не только в человеке. Согласно индийским традициям, в каждом личном я в какой-то степени проявлен Бог, но в каждом — в разной. Понятие «аватар» означает максимальное проявление этого божественного я в личности. Если проводить известные аналогии, то аватаром был Иисус Христос.

— Но ведь в Евангелии говорится, что Иисус был сыном Божьим, причем единственным…

— Что такое, Сын Божий? — снисходительно улыбнулся доктор Левин, — каждый из нас в какой-то мере сын Божий. Индийская традиция не ограничивает Бога возможностью иметь одного сына, это — принижение божественного всемогущества. Индусы дают этому понятию несколько иной аспект, не чисто родительский. Аватар подразумевает максимальное проявление Божественного сознания в ограниченном и хрупком человеческом теле. Он так же подразумевает и определенные Божественные Силы и Энергии, присущие такому человеку. Ведь вы не атеистка? — неожиданно прервал он свою вдохновенную речь.

— Я верю в Бога, — просто сказала Аня, — хотя в моей семье все неверующие… были, — добавила она с усилием, — папа умер семь лет назад, а мама… не прошло и двух недель… но это к делу не относится. Правда, наверное, я плохая верующая, на службу не хожу, посты не соблюдаю, не исповедуюсь, не причащаюсь. Захожу только иногда в церковь, чтобы просто постоять, иконы посмотреть, духом этим, что ли, проникнуться. А как вы догадались, что я не атеистка?

— Научился по внешнему виду определять, — усмехнулся доктор Левин, — психоаналитик должен с порога видеть некоторые основополагающие характеристики пациента. Разумеется, для более глубокого анализа нужны более объективные и более трудоемкие методики… но возвратимся к вашему первому вопросу. И тот и другой, изображенные на портретах — реальные исторические фигуры, причем Саи Баба наш современник, ему что-то около пятидесяти и он живет на юге Индии в маленьком городке Путапарти близь Бангалора, где он основал ашрам для своих преданных и учеников. И постоянно удивляет мир всяческими чудесами. Что же касается Бабаджи, то сколько ему лет не знает никто, считается, что около тысячи, время от времени он то пропадает, то появляется вновь и сейчас, якобы живет со своими учениками где-то в горах Дрангири недалеко от города Ранихета. Согласно индийской традиции его называют учителем учителей или Махамуни и более подробно об этой загадочной фигуре можно прочитать в книге свами Йогананды «Жизнь йога».

— Вы верите во все это? — с интересом спросила Аня. В той жизни, о которой она помнила ей не приходилось ни с кем беседовать на тему восточной эзотерики, и ее религиозные представления, помимо веры в сверхъестественное, ограничивалось весьма поверхностным знакомством с Ветхим и Новым заветом, которые в свое время раздобыл Юра, когда держать Библию на книжной полке стало престижным. При этом поверхностное знакомство с этими великими книгами объяснялось не отсутствием интереса к тематике, а весьма неприятным ощущением, которое возникало у Ани особенно при чтении Евангелия: обычно не очень сильное чувство чего-то забытого — то ли фактов, то ли знакомств, присущее ей постоянно, при попытках читать священное писание усиливалось многократно и становилось мучительным. Тогда появлялась навязчивая мысль, что ни вспомни она сейчас — чего — непонятно, случится какая-то катастрофа, а вспомнить что-то конкретное никак не удавалось. И еще, держалось такое чувство, словно некто неведомый не желает, чтобы Аня ознакомилась с этими документами.

— Я не беру ничего стопроцентно на веру, — сказал Лев Матвеевич, — но и ничего стопроцентно не отрицаю. Некоторые явления нашей жизни невозможно рационально объяснить на уровне существующих знаний, однако мне приходилось несколько раз сталкиваться с такими вещами, которые никак не вписывались в категории диалектического материализма, а в ряде случаев — вообще не находили рационального объяснения. Поэтому на вопрос о том, верю ли я в то, что человек прожил более тысячи лет, постоянно при этом совершая разнообразные чудеса, я могу ответить только одно — не знаю. Что же касается вопроса, почему я повесил здесь портреты заинтересовавших вас индусов, то я много лет изучаю, и по мере сил и времени практикую различные восточные системы, в том числе некоторые виды йоги. Могу со всей ответственностью заявить, что древние индусы знали о человеке и в частности о его сознании гораздо больше, чем знаем мы. Юнг и Хайдеггер сравнительно недавно открыли вещи, о которых древние индусы знали давно, причем для них это элементарные, начальные вещи. Разумеется, читая старинные трактаты (к сожалению, переводы), порой трудно понять, что их авторы имели в виду под тем или иным термином, тем или иным понятием — как правило этого не знал и сам переводчик.

Да и не только индусы: то же можно сказать и о древних китайцах, тибетцах, парсах-заратустрийцах, египтянах. Да что там эти! Казалось бы, хорошо изученные и понятные нам древние греки, не совсем понятны, как нам казалось до недавнего времени на основании книженций типа «Легенды и мифы древней Греции» Куна. Детальное изучение Орфических, Дельфийских и Пифагорейских мистерий заставляет понять, что тайные, эзотерические знания древнегреческих жрецов и оракулов о человеке и космосе были не менее глубоки, чем у индусов и китайцев. Не менее глубокие знания в этих областях были и у иудейских кабаллистов, и у кельтских друидов, и у славянских ведунов-офеней. К сожалению, работы в этих направлениях ведутся лишь немногими энтузиастами, включая и вашего покорного слугу, и те немногие методы, которые удается освоить из альтернативной медицины не признаются официальными представителями нашей зашоренной, идеологизированной медицины, поэтому сейчас приходится заново открывать Америку, а до ее полного освоения и вообще далеко, как до звезд. Ну, ладно, Анечка, возможно тебе кажется, что мы сильно отвлеклись от темы, но на самом деле это так же входит в тему и мою работу. Психоаналитик — вообще больше мастер разговорного жанра, в отличие от современного доктора, выписывающего после минутной беседы и кучи анализов по одной таблетке три раза в день. Психоаналитик же, чтобы узнать с чем он имеет дело, должен очень о многом переговорить со своим пациентом, в том числе и о таких вещах, которые, казалось бы, не имеют к его заболеванию никакого отношения. Да и само слово «заболевание» не всегда уместно в практике психоанализа и смежных с ним наук, чаще всего мы имеем дело с некоторыми психологическими состояниями, которые, с точки зрения классической медицины, и не имеют морфологического субстрата, просто в силу каких-то обстоятельств неправильно формируется последовательность раздражений, торможений и систем конденсированного опыта. То есть — вообще полная белиберда, с точки зрения хирурга, который, как известно, «все может, но ничего не знает», и который считает, что человека можно вылечить только что-нибудь у него отрезав. Теперь, Анечка, позволь перейти к теме, которая имеет к нашей проблеме непосредственное отношение, хотя, повторяю, то, что мы затронули, так же имеет к ней отношение, хоть и косвенное. Мне, из твоих уст хотелось бы услышать твою историю. Когда ты поняла, что что-то не так, как ты к этому относилась, что к этому привело? Ничего, что я перешел на «ты»? Но мне кажется, что наша разница в возрасте это позволяет. К тому же, если психоаналитик хочет добиться результата, он должен установить доверительные отношения с пациентом.

— О том, как это случилось, я ничего не могу сказать, — пожала плечами Аня, — просто я практически ничего не помню, что со мной было до восьми лет до определенного момента. Все, что было потом, помню довольно отчетливо, а что до — словно пеленой покрыто.

— Все мы, — сказал Лев Матвеевич, — помним немногую часть событий своей жизни, а до четырех-пяти лет большая их часть практически забывается… хотя, Лев Толстой, кажется, утверждал, что помнил себя младенцем и, якобы, своим криком протестовал, что его пеленают. Впрочем, проверить это невозможно, скорее всего это была мистификация.

— Дело в том, — продолжила свои объяснения Аня, — что все, что со мной происходило я хорошо помню с определенного момента, и момент этот приходится на июль 62 года. Все, что было до того — практически не помню, ну, разве что какие-то фрагменты — да и то, анализируя сейчас, я прихожу к выводу, что о них мне папа с мамой рассказывали, потому мне и кажется, что я их помню. Есть и еще один момент, его достаточно трудно передать словами адекватно. Это сложное ощущение, и главная его суть в том, что мне все время кажется будто я живу не только здесь, но и еще где-то. Нечто вроде параллельной жизни, которую невозможно увидеть, словно она находится за непрозрачной перегородкой — одни неясные тени и ничего больше. На самом деле это, конечно, не тени а некие ощущения, но описать их адекватно невозможно. Как, иногда, при пробуждении ото сна: увидел что-то причудливое и забыл, хотя точно помнишь, что видел. Иногда эти попытки вспомнить довольно мучительны.

— Ну, и каким же образом ты потеряла память, — продолжал собирать анамнез доктор Левин.

— Об этом я не знала вплоть до недавнего времени, но незадолго до смерти мама рассказала, что меня в восемь лет забрали (как родители согласились, я не знаю) в одну закрытую лабораторию для эксперимента. Якобы я обладала раньше какими-то паранормальными способностями — ну, что-то вроде Вольфа Месинга или Розы Кулешовой, и эти мои способности изучали в лаборатории по изучению парапсихологических феноменов. Где была эта лаборатория, кто забрал и что там происходило, я не помню, в себя пришла я только в больнице, а мама сказала, что они с папой через полтора месяца после того, как меня в эту лабораторию забрали, нашли меня около двери нашей квартиры в совершенно невменяемом состоянии. С той поры всего периода, вплоть до того, как я очнулась в больнице, я не помню, а родители мне ничего не говорили, им, оказывается врачи запретили обо всем этом рассказывать, это, мол, может привести к ухудшению состояния. Об этом мама мне совсем кратко рассказала уже при смерти, а затем в кому впала и умерла.

— И что же за способности были у тебя до восьмилетнего возраста?

— Я этого совершенно не помню, сейчас у меня никаких паранормальных способностей нет, но Юра буквально вчера сказал, что в школе я будто бы сквозь стену проходила, и все это видели, очевидно после этого директор школы и сообщил куда следует. Наверное, тогда мной и заинтересовались… но, опять же, все со слов Юры и мамы, и еще Юра рассказывал, что за год до событий с лабораторией, мы с ним и с мамой были на даче и там что-то вроде полтергейста было, и мама, якобы считала, что это я устроила. Повторяю, все это со слов Юры и мамы, сама я ничего такого не помню, и самой дачи не помню. А потом было все как у всех, ничего выдающегося… разве что… — «Сказать или нет», — мелькнуло в ее голове. Что-то внутри сопротивлялось излишней откровенности, однако она все же решила, что если хочет вернуть себе утраченное, нужно полностью довериться доктору и рассказать о странных видениях, произошедших вчера.

— Разве что вчера, — решилась Аня и выложила то, что с ней произошло вчера. — «Теперь точно в шизофренички запишет» — решила она с каким-то внутренним безразличием. — Вот, собственно и все, возможно вчерашнее как-то связано со смертью мамы, а вообще-то ничего подобного раньше не случалось, по крайней мере в той жизни, которую я помню.

— А когда твой папа умер, ты сказала, что это семь лет назад случилось, ничего такого не припомнишь? — поинтересовался доктор Левин.

— Нет, ничего не припомню, — покачала головой Аня — тогда, кстати, у меня память уже нормально работала.

— Интересно, интересно, — пробормотал Лев Матвеевич, — случай необычный и придется всерьез поломать голову, как разматывать этот узел. Однако конец его, вроде бы, в наличие имеется.

Затем доктор приступил к тестовым вопросам, как показалось Ане, к делу совершенно не относящихся, однако Лев Матвеевич объяснил, что ничего случайного здесь нет, они специально разработаны для того, чтобы выявит скрытые комплексы и связанные с ними системы образов. Далее следовали вопросы о снах и страхах, и Аня, не сумев ничего более интересного поведать, рассказала ему о странном персонаже с неестественной отчетливостью приходящего к ней во снах довольно часто, особенно в последнее время, и даже привидевшийся ей сразу после сна. Впрочем, дало ли это доктору какую-то конкретную информацию, она не поняла, поскольку тот это никак конкретно не прокомментировал.

Затем доктор Левин перешел к Аниной сексуальной сфере — теме, которая всегда приводила девушку в смущение и не только ребенком, правда сейчас ее, пожалуй, больше смущала собственная инфантильность, все-таки она прекрасно видела, что у ее подруг и знакомых все по-другому. Лев Матвеевич долго выяснял ее ассоциации и страхи на эту тему, хотя напрямую об Аниной сексуальной жизни (вернее, об ее отсутствии) не спрашивал. Его интересовало, волновали ли ее сексуальные отношения родителей, не ревновала ли она маму к папе и наоборот. Не подсматривала ли она за ними или хотя бы не было ли на эту тему мыслей, не замечала ли она в папе какого-то не совсем родительского к ней интереса, не говоря уже о каких-то явных вещах, и не было ли с ее стороны мыслей на этот предмет. Затем он снова перешел на сны, но уже в их сексуальном аспекте, все время пытаясь поймать Аню на каких-то недоговоренностях или явной дезинформации. Как девушке показалось, ему это так и не удалось, но в процессе опроса, ее щеки не раз покрывались румянцем, и не раз от стыда ей хотелось выбежать из кабинета. Впрочем, доктор ее об этом предупреждал. К разочарованию Льва Матвеевича ничего конкретного она сообщить не смогла, в этой сфере ей оказалось присуща полная индифферентность, и удалось ли доктору нащупать какие-то скрытые комплексы, Аня так и не узнала.

Затем Левин перешел на ее взаимоотношения с братом, не было ли у них в детстве не совсем приличных игр с обнажением тех или иных частей тела, соответствующих разговоров, и т. д. и т.п., но и здесь ничего пикантного выявить ему не удалось, при том, что Аня, несмотря на смущение, была вполне искренна, тем более, своей жизни до восьми лет она не помнила, а к тому времени когда память к ней вернулась, Юра, будучи старше ее на шесть лет, уже вовсю интересовался своими школьными подругами. Сфера эта у Ани вообще оказалась весьма заповедной, в том числе в части вполне нормальных отношений с остальной мужской половиной населения, включая и здоровый к ней интерес. Это касалось и конкретных взаимоотношений с мужчинами, и знаний, и внутренних побуждений, тенденций, скрытых комплексов, и случаев, оставивших какие-то следы и воспоминания.

— Странно, — бормотал доктор, — первый раз встречаю девушку, к тому же физически нормально развитую и хорошенькую, у которой сексуальная сфера в ее чувственно-психологическом аспекте словно бы напрочь отсутствует. По крайней мере, не подает признаков присутствия. Старик Фрейд был бы весьма расстроен, поскольку твой случай нанес бы основательный удар по его стройной теории, которая претендовала на всеобъемлемость и истину в последней инстанции. Тем более, что скрытые либо тщательно маскируемые комплексы существуют у самых целомудреннейших особ в любом активном возрасте. Порою даже куда более мощные, чем у «среднеиспорченной» женщины. Их практически всегда можно вытащить в сознательную сферу и начать с ними работать. У тебя же налицо случай полной сублимации этой энергии, как говорят индусы, Раджас полностью перешел в Оджас. Но с другой стороны, даже эту, сублимированную энергию, как правило, удается обнаружить, я же и ее не помню, словно некая часть личности отсутствует.

— И все же, — сказала Аня, чувствуя себя каким-то недоразвитым уродом (оказывается, не заниматься в детстве онанизмом — это чуть ли не уродство), какое отношение мои несуществующие комплексы к отцу и брату, и сны на эту тему имеют к моему случаю, причем здесь амнезия, как вы это называете?

— Как ни странно, самое прямое, — улыбнулся Лев Матвеевич, — очень часто причиной амнезии бывает как раз подобный комплекс или какое-то постыдное — с точки зрения пациента — событие в его жизни, когда моральная сторона его личности, если она достаточно сильна, не может справиться с памятью об этом событии, с мыслями и фантазиями о нем. В ряде случаев, подобно тому, как потеря сознания спасает от боли, — включается определенный механизм самосохранения. Организм, чтобы защититься, уводит проблему далеко в подсознание и человек о ней как бы забывает. Но бывают случаи, когда вместе с проблемой, в закрытые тайники памяти уходит и большая часть жизни, так или иначе связанная с этим комплексом. Когда с помощью специальных приемов удается вытянуть этот конденсированный опыт наружу, то память восстанавливается, а скрытый комплекс через много лет порой уже выеденного яйца не стоит. То есть при правильном проведении психоанализа, человек переоценивает ценности с отрицательным знаком, и они его уже не ужасают, если он осознает, что нечто подобное случается у очень многих. А иногда бывает и несколько другое, хоть и сходное по механизму, когда организм пытается уйти от памяти о каком-то насилии, часто противоестественном — защитная реакция та же. Это происходит не со всеми, но довольно часто, особенно у чувствительных, утонченных особ с хорошо развитыми защитными механизмами психики.

— Не знаю, — сказала Аня, — может по Фрейду или еще по кому все именно так, но я почему-то уверена, что в моем случае причина совсем другая, и к скрытым комплексам всякого там Эдипа не имеет никакого отношения. Не могу объяснить, почему я в этом уверена, но знаю, что это именно так.

— Может быть, может быть, — задумчиво проговорил доктор, глядя каким-то рассеянным взором поверх Аниной головы, — в конце концов Фрейд не абсолютная истина, хоть и претендовал на нее в свое время. Я согласен с Юнгом, что человек состоит не только из половых органов, хоть и убедился, что они имеют гораздо большее значение в нашей жизни, чем порою кажется, но в твоем случае мне и вправду не удалось выявить скрытых сексуальных комплексов, а следовательно не это причина твоих амнезий, а ведь я убедился, что чуть ли не в 90 случаях из 100 именно она является причиной подобных случаев. Что бы там ни говорила по этому поводу советская наука, как там принято говорить — самая прогрессивная наука в мире, в отличие от загнивающей буржуазной теории Фрейда.

Впрочем, как видно Лев Матвеевич был еще не до конца уверен в своем выводе, поэтому сделал еще одну попытку обнаружить скрытый сексуальный комплекс, связанный с так называемыми инверсионными отклонениями, пытаясь различными коварно поставленными вопросами подловить Аню на интересе к ее подругам, маме, животным, предметам фетиша — различному нижнему белью, а так же на склонности (пусть даже тщательно скрываемой) к эксгибиционизму. Оказалось, что и эта сфера — ни явно, ни косвенно у Ани не давала себя знать ни в ближайшем, ни в более отдаленном прошлом, хотя все же некий романтический комплекс Ассоли давал себя знать. Все же стремление к некой романтической идеальной любви — даже и не к человеку вовсе, а к образу, идеалу выявить ему удалось. Но и этот комплекс, как он объяснил, был у Ани какой-то не типичный и проявлялся как-то не так, как у ее романтичных сверстниц и лиц еще более молодого возраста, для которых так же было очень характерно стремление к идеалу — чаще к популярному певцу или киногерою, являющемуся юной особе в мечтах и грезах в образе прекрасного принца. Таким образом полностью протестировав Анину сексуальную сферу в форме явных и скрытых комплексов, инверсий и систем конденсированного опыта, Лев Матвеевич по сути дела ничего не обнаружил. Иными словами, сфера эта у Ани словно бы отсутствовала вовсе, по крайней мере с помощью специально подобранных опросников, тестовых картинок, фотографий и специальных заданий, которые должны были нащупать скрытые связи и ассоциации нащупать ее не удалось, хотя с фантазией, ассоциативным мышлением и физиологическим развитием у Ани, казалось, все было нормально.

— Надо же, — сокрушался Лев Матвеевич, — похоже, в твоем лице венский аналитик потерпел полное фиаско со своей теорией и методикой. Данный подход не дал никаких результатов. Но не будем отчаиваться, отрицательный результат — тоже результат, попробуем подойти к проблеме с другого конца. Для начала постараемся установить твой психотип и характер взаимоотношений с окружающим. И снова пошли листки тестовых опросов, ассоциации, реакции, подавления. В результате выяснилось, что ни к одному из 12 психотипов, разработанных на основе теории Юнга некой Аушрой Аугустиничуте, Аня не относится, хотя, как утверждал Лев Матвеевич, данная система должна была вроде бы классифицировать всех представителей рода Гомо сапиенс, разделив их на психотипы, которым были присвоены имена известных исторических личностей: Байрон, Гексли, Хемингуэй, Есенин, Жуков и даже модный в те годы Тутанхамон.

— Ну что же, — поник Лев Матвеевич, — тут тоже не за что зацепиться. С виду и при поверхностном анализе ты совершенно обычная девушка, а тесты выдают нечто непонятное, непредусмотренное расшифровкой, либо вообще ничего не выявляют. Словно в твоем лице мы имеем не обычную среднестатистическую особу женского пола девятнадцати лет отроду, а нечто не совсем понятное, утратившее неотъемлемую часть человеческой природы, и местонахождение этой части обнаружить не удается, а значит и правильную диагностику провести затруднительно. Даже такие тяжелые повреждения, как инсульт и опухоль, которые могут уничтожить целые зоны головного мозга не дают такой картины. За шизофрению и МДП — тоже никаких данных. Возможна, конечно, травма в прошлом, но она может объяснить амнезию, зато всего остального не объясняет.

— Но ведь, — сказала Аня, — меня в первую очередь амнезия и беспокоит, остальное-то зачем? Зачем мне, например, знать, Хемингуэй я или Лев Толстой?

— Не все так просто, — развел руками Лев Матвеевич, — чтобы лечить данный конкретный случай надо установить все нюансы и провести полную классификацию личности. Подход в каждом случае индивидуальный и методики вскрытия тайников подсознания напрямую зависят от типа личности. У тебя я не только не сумел обнаружить этот тип, а также локализацию тайников и ключа к ним, но и вообще значительную часть личности, присущую остальным людям не сумел установить, хотя такого быть не может, тем более на вид и в разговоре ты совершенно обычная девушка.

Лев Матвеевич закрыл глаза и начал совершать короткие продольные движения головой, при этом его левая рука словно бы что-то нащупывала в воздухе.

— Ну что, — слазал он минут через десять, конкретные события, приведшие к потере памяти приходятся на июль 62 года, но у этого события были какие-то более ранние истоки, приходящиеся на 1959 и 1960 годы. Но это не начало, корни вообще не в твоей жизни, которая, как я понял, началась 1955 году, а уходят куда-то за твое рождение. Саму причину мне установить не удалось, хотя обычно на ментале я вижу некие схемы, которые можно расшифровать. К сожалению, эдейтическим видением я не обладаю. Единственно, возникло странное чувство, что до 62 года ты была одной личностью, а после — вроде как другой, вернее не полностью той, что была раньше. С таким я в моей практике не сталкивался, поэтому и прокомментировать не могу. Ты говоришь, что в это время участвовала в каком-то таинственном парапсихологическом эксперименте? Можно было бы предположить, что тебе каким-то препаратом или психотронным устройством стерли не только память, но и часть личности, если бы я не знал, что на сегодняшний день ни таких препаратов, ни таких устройств в мире не существует. То же и в отношении гипноза, которым непосредственно я занимаюсь: стереть в человеке ничего нельзя, можно лишь спрятать, изолировать, при этом всегда остается возможность подобрать к этому ящичку ключи, и перевести информацию из подсознания в сознание.

— Вообще-то, — сказала Аня, — хоть вспомнить свое пребывание в лаборатории я не могу, однако когда вы говорили насчет психотронного прибора, какое-то ощущение узнавания у меня проскользнуло, возможно, эксперимент действительно был связан с какими-то аппаратами… но опять же, ничего конкретного. Может все же меня как-то напугали или тюкнули по голове чем-то?

— Что я могу сказать, — развел руками Лев Матвеевич, — предполагать мы можем что угодно, но достоверно установить это мне не удалось. Ладно, попробуем другой аспект твоей проблемы, хотя, что б ты знала, твоего брата интересовал именно он в первую очередь — вопрос твоих существовавших якобы парапсихологических способностей.

— Так Юру именно это больше всего интересовало? — встрепенулась Аня, — я чувствовала, что он неспроста все затеял, что-то он задумал в отношении меня!

— Не знаю, не знаю, — пожал плечами Лев Матвеевич, — но вообще-то он разговор со мной в отношении тебя начал с того, могу ли я тебе эти утраченные способности вернуть. Я, кстати, на эту тему его не обнадежил, объяснил, что эти феномены почти не изучены и менее всего поддаются воздействию извне. Как ты знаешь, официальная наука вообще отрицает существование парапсихологических — экстрасенсорных, как сейчас модно выражаться феноменов (в 70е термин «экстрасенсорика» только появился в обиходе). Пытаются объяснить их существование случайностью, стечением обстоятельств, мистификацией, а таких ярких представителей данного направления, как Вольф Месинг, Роза Кулешова, Нинель Кулагина, Ванга Димитрова или Ури Геллер вообще стараются обойти стороной, словно их и не существует в природе. А впрочем это проблема скорее идеологического порядка, чем научного, поскольку во все времена на фоне официального отрицания подобной проблемы, которое естественно вытекает из доктрины научного атеизма, существовали и лаборатории, и целые научные отделы, занимающиеся проблемой паранормальных явлений и изучением людей, обладающих экстрасенсорными способностями. Надо ли говорить, что все исследования происходили под неусыпным оком компетентных органов, и государство выделяло немалые деньги под эти разработки (а вдруг нас Америка обгонит!), всенародно заявляя, что подобных явлений в природе вовсе не существует. Впрочем, все это не надо тебе объяснять, ты ведь, как недавно выяснилось, сама была внештатным сотрудником подобной лаборатории, вот только не помнишь ничего. Я, кстати, когда мне Юра об этом рассказал, параллельно с ним закидывал удочку по своим каналам, что это за лаборатория такая была в шестидесятые годы, существует ли она в настоящее время, и пытался выяснить конкретные фамилии. Похоже, она была настолько засекречена, что на моем уровне связей (а они достаточно высоки), информация о ней недоступна. Не исключено, что она существует и по сей день, иначе не было бы такой непробиваемой завесы секретности.

Теперь, по поводу твоих утраченных способностей, которые так волнуют твоего брата — не знаю, волнуют ли они тебя. Тут я сразу хочу предупредить, что если по вопросам восстановления памяти медицина имеет какие-то наработки, то экстрасенсорные возможности по какой-то причине покинувшие человека по мановению волшебной палочки вернуть невозможно. Однако проявление и развитие их в целом возможно, но лишь после долгого обучения у профессиональных учителей йоги, тайцзыцуань, цигун, а также многих современных школ, так или иначе связанных с магией. Подобное обучение, кстати, небезопасно, требует железной дисциплины, как правило, аскезы и этому, по сути, надо посвятить всю свою жизнь, что редко возможно в условиях современной цивилизации. Другое дело, ели налицо врожденный феномен, которому и учиться не надо! Тогда существует вероятность, что твои способности каким-то образом исчезли вместе с твоей памятью, то есть перешли в скрытое, потенциальное состояние. Тогда есть надежда, что их удастся вернуть вместе с возвращением памяти. Как известно, многие дети в той или иной степени обладают сенситивными способностями, но в большинстве случаев утрачивают их в процессе полового созревания. Тогда их либо вообще невозможно восстановить, либо в какой-то степени можно с помощью специальных техник типа «стрелка из лука», описанных Борисом Сахаровым, и прочих методик из Раджа и Кундалини йоги, но об этом я уже говорил. Однако возвращаясь к твоей теме, судя по тому, что рассказывал Юра, твои способности были уникальны, хотя из дальнейших вопросов я понял, что лично он мало чему был свидетелем, и в основном пересказывал с чужих слов. Разумеется он, как старший брат, не мог в детстве относиться к тебе серьезно, к тому же, как известно, нет пророка в своем отечестве. Ну так вот, тем не менее он говорил, что в твоей школе чуть ли не целый этаж учеников и учителей были свидетелями твоего прохождения сквозь стену. Это действительно в наше время совершенно уникальный дар, я, несмотря на то, что очень серьезно интересуюсь проблемой паранормальных явлений, не припомню ни одного современного достоверного случая прохода через материальный объект. Тем не менее в многочисленных исторических источниках Индии, Тибета и Китая о подобном феномене пишут как не о такой уж большой редкости, и даже в ряде монастырей Тибета и Китая существовали специальные эзотерические школы, где чуть ли не каждого — разумеется в результате тяжелейшей и сложнейшей тренировки можно было научить проходить сквозь стены. Есть даже достоверные данные, что где-то в толще Великой Китайской стены с помощью рентгеновской аппаратуры обнаружен скелет человека, причем никакой ниши, каверны, которая бы свидетельствовала, что этого человека замуровали, не было. То есть человек проходил сквозь стену и застрял на середине пути, очевидно не в совершенстве освоив технику. Но вернемся к твоему случаю. Уже одной этой способности было бы достаточно, чтобы записать тебя в феномены, однако твой брат утверждал, что у тебя и помимо этого было полно паранормальных сил: и чтение мыслей, и математические действие в уме с огромными цифрами, и что они в тебе нарастали словно снежный ком. И вдруг в одночасье все это пропало и не разу не проявилось за всю твою последующую жизнь. Это очень странно, у детей подобные феномены гаснут постепенно, и у нас есть надежда, что каким-то образом эти твои качества можно вернуть в процессе возврата памяти. Все это я рассказал твоему брату, после чего его также стал волновать вопрос твоей памяти, хотя до того он его вообще не интересовал.

— Я так и предполагала, — кивнула головой Аня, — я даже ему об этом намекнула, сказала, что он меня собирается за деньги на базаре показывать. Разумеется, на это он только благородно возмутился.

— Ничего по этому поводу не могу сказать, — опустил глаза Лев Матвеевич, — твой Юра очень скрытный человек, хоть и ведет себя, как рубаха-парень, и, разумеется, о себе на уме, но это, по-моему, не порок, иначе в наше время ничего не добьешься.

— Да, — вдруг спохватилась Аня, — а что это вы головой и рукой делали? У меня от этих движений по позвоночнику мурашки начали пробегать, и волны заходили, и вспышки в разных частях тела, и чувство такое, словно все это я знаю и умею, хотя ничего такого сама никогда не делала.

— Надо же, — удивленно покачал головой Лев Матвеевич, — первый раз вижу такую реакцию на стандартное тестирование степени развитости чакрамов и шкалы кармических завязок. Обычно никто никак на это не реагирует. Дело в том, Анечка, что я сам в некоторой степени сенс, но рядовой, без каких-либо выдающихся способностей в этой области. Любой человек при определенной тренировке по специальным методикам может стать сенсом. Я регулярно посещаю сенситивные тусовки на Фурманном, там специальные семинары проводятся по самым разнообразным паранормальным проблемам, и есть возможность обменяться опытом. Называется этот центр обществом биоэлектроники, но это специально такое название дали, чтобы не возникало лишних вопросов у властей и общественности. Ну а КГБ все известно, они считают, что у них все под контролем и все сенсы на виду — их штатные сотрудники периодически эти семинары посещают под видом частных лиц, но, как правило, кто это — всем известно. Так что многие приемы я взял оттуда для своих профессиональных целей. Ты первый человек, который сказал, что телом ощущает мои пассы, да еще в такой выраженной степени, так что я не обольщаюсь по поводу своих возможностей. Ну, а что касается твоих дежавю — ты же говорила, что они и раньше у тебя возникали, а если ты и вправду была сенсом, то все это должно быть тебе хорошо знакомо.

— Но ведь я этого не помню!

— Ну и что, тело, возможно помнит, хотя обычно дети с ярко выраженным парапсихологическим даром — так называемые «индиго», не знают специальных техник, все у них спонтанно происходит. Что ж, это обнадеживает, попробуем твои цифровые характеристики посмотреть и гороскоп составить, может это на какие-то мысли натолкнет.

Лев Матвеевич достал из стола какие-то трафареты, изготовленные типографским способом, и начал выяснять Анины исходные данные, как-то: фамилия, имя, отчество, год, месяц, число, часы и минуты рождения, затем те же данные мамы, папы и брата, при этом, разумеется, касаемо часов и минут Аня ничего не могла сказать. После этого Лев Матвеевич начал составлять сначала один, маленький график, а затем другой, большой, с кругами, секторами и причудливыми значками, о которых Аня знала, что это знаки зодиака (напомним, что астрология в те годы была весьма экзотической птицей в Советском Союзе).

— Странно, странно, — бормотал доктор, — рассматривая то, что у него получилось, — везде двойные дома, словно речь действительно идет о двух разных личностях, при этом одна обычная, а другая какая-то древняя, с полностью проработанной небесной программой, которая за второй словно за маской прячется. Очень странный график. Если иметь в виду конкретную девушку, которая сидит передо мной, то этого неба не заметно вовсе. Выходит, то, что я вижу — ненастоящее, иллюзорное, а то, что нащупать не удается — как раз наоборот, базис.

— Ну и что вы тут нарисовали, — поинтересовалась Аня, тупо разглядывая затейливые графики, — я тут ничего не понимаю.

— Если не понимаешь, то и бесполезно объяснять, для этого нужно, чтоб ты была знакома с принципами нумерологии и астрологии. А по поводу выводов — они что ли подтверждают то, на что я намекал тебе — с этим я сталкиваюсь впервые — словно какая-то вторая твоя половинка, причем, духовно проработанная, совершенная, небесная — что это такое в двух словах не объяснишь — куда-то подевалась и следов ее не видно. А то что осталось каким-то образом завуалировано под цельную личность. В общем, нечто необычное, но сразу в глаза не бросающееся, и если бы я не знал о твоем славном паранормальном прошлом, я бы решил, что это какой-то артефакт, погрешность, ведь и в разговоре и на вид ты совершенно обычная, нормальная среднестатистическая девушка, и никаких данных за серьезную психическую патологию тоже нет. Поэтому для твоих вчерашних галлюцинаций вроде бы никаких серьезных оснований нет, по крайней мере, предварительные тесты ничего не выявляют. Вырисовываются только некие метафизические причины, которых, с точки зрения официально принятой науки, вообще не существует, поэтому мне, честно говоря, не ясно, почему у тебя эти галлюцинации возникли. Логично предположить, что все это результат твоей основной проблемы с памятью, но почему ничего такого раньше не было? Не ясно, к тому же пока у нас мало данных. Можно, конечно, подтвердить твое предположение, что это так люминал на тебя подействовал и смерть мамы, но. Положа руку на сердце, полной уверенности у меня в этом нет — барбитураты не вызывают галлюцинаций. Итак, все, что удалось выявить, звучит очень ненаучно: у тебя куда-то подевалась таинственная половинка, которая под шумок унесла твою память и сексуальную сферу. Звучит таинственно и весомо, но с точки зрения науки — абсурдно. С какой стороны подойти к решению данной проблемы — пока тоже неясно. Предлагаю попробовать гипноз, возможно он даст нам какую-то новую информацию, ну и потом с помощью него можно воздействовать на подсознание.

— А это обязательно? — робко спросила Аня. Она никогда раньше (по крайней мере не помнила) не подвергалась гипнозу и ее одолевала естественная робость.

— Конечно, — пожал плечами доктор, — любой человек вправе отказаться, но, боюсь, пока что я вижу только один способ, который может принести нам конкретную информацию. Если же нам удастся разобраться с причинами, то с помощью гипноза мы постараемся добраться до твоего подсознания, где заблокирована скрытая система конденсированного опыта. Впрочем, в дальнейшем и на тебе самой будет немалая работа — метод психоанализа подразумевает прежде всего активную работу самого пациента — вместо капельниц инсулинового шока и таблеток горстями. Ты можешь не бояться, — усмехнулся доктор Левин, — во — первых это не больно, а во-вторых ты ничего не будешь помнить. Кстати, еще надо проверить, поддаешься ли ты гипнозу в принципе.

Лев Матвеевич велел Ане переплести пальцы перед собой, затем попросил ее внимательно за ним следить и совершая пассы руками и монотонно описывая, как веки тяжелеют и тело наливается свинцом, изрядно вогнал Аню в состояние сонливости. Затем произнес:

— Сейчас я начну обратный отсчет, а когда произнесу «один», — ты начнешь расцеплять пальцы: десять, девять, восемь — пальцы наливаются свинцом… семь, шесть, пять… ты не можешь их расцепить… четыре, три, один…

На счет «один» Аня сделала усилие, и тут оказалось, что пальцы ее не слушаются и она не может их расцепить.

— Не получается, — сказала она испуганно, — а это пройдет?

Лев Матвеевич снова заставил ее расслабиться, — затем отсчитал от одного до десяти и произнес: «Блок снят», — после чего Аня легко расцепила руки.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес доктор, — гипнозу ты поддаешься, теперь попробуем вести тебя в более глубокую, сомнамбулическую фазу, и прогуляемся во времени назад, тем более время, когда с тобой случилось нечто, чего мы не знаем, нам вроде бы известно. Ты все увидишь сама, расскажешь мне это (под гипнозом), а я постараюсь взломать этот ящик в подсознании, где, как мы полагаем, спрятана часть твоей личности. Скорее всего сеансы придется повторить, если будет какой-то успех, сколько раз — пока не знаю. Все, что произойдет под гипнозом, ты помнить не будешь, а память о твоей забытой жизни вернется либо сразу, либо постепенно. Готова? Ну, поехали.

На этот раз Лев Матвеевич достал из стола круглую пластинку на стержне, на которой была изображена красивая разноцветная спираль, включил тихую умиротворяющую музыку, навивающую сонливость и начал вращать эту пластинку напротив Аниного лица, повторяя известную гипнотическую формулу: твои руки, ноги, все тело наливаются приятной тяжестью, веки тяжелеют… и так далее, в том же духе — очевидно конкретные слова имели здесь второстепенное значение. Вскоре тело девушки и вправду стало наливаться приятной тяжестью, в ушах запели миллионы сверчков, которые все настойчивее перекрывали звуки доносившиеся извне. Затем голос доктора не то чтобы пропал, но словно бы ушел на периферию ее сознания, отдаваясь в голове гулким эхо, разлетающимся на части, и смысла в этих словах она уже не могла осознать, словно смысл вместе со звуком разлетелся осколками, взорвавшейся гранаты. Вскоре тяжесть неожиданно сменилась легкостью и Аня почувствовала, что взлетает.

«Как это возможно? — мелькнуло в ее сонном сознании, — сейчас я ударюсь головой о потолок…» — однако никаких ударов в первый момент не последовало и она только успела отметить, что стала уже кем-то или чем-то другим, чем была до сего мгновения.

Аня открыла глаза, но ее окружала темнота («только что же было светло»! — пробивались к ее сознанию крупицы той, прежней Ани), и в этой густой, липкой темноте она ощущала себя невесомой прозрачной линией, ползущей вдоль стены, которую она вроде бы и не видела и не осязала, но воспринимала каким-то другим чувством.

«Как-то по-другому я свое тело ощущаю, — продолжали лениво шевелиться в ее душе остатки здравого смысла, — к тому же оно стало легче воздуха…» — однако какого-то восторга по этому поводу не было, — хотя, разве не об этом мечтала она в детстве, глядя на синее небо и фигурные кучевые облака — при этом мысль о том, что тело ее осталось на кресле, а в воздух поднялась какая-то другая ее часть, которая путешествует во сне, почему-то не приходила ей в голову. Тут Аня ударилась наконец спиной и головой об люстру («вот они, телесные ощущения!»), и в этот момент включилось зрение, в помещении, где она находилась, сделалось светло, но все пропорции внешнего мира претерпели принципиальные изменения. Правда, осознала она это чуть позже, а вначале внимание ее привлек плафон люстры, вблизи которого она вдруг очутилась. Видела она его очень отчетливо, ощущала его гладкую поверхность и даже отметила, что плафон Бог знает сколько не протирался и там лежит толстый слой пыли, от которой она, наверное, сейчас начнет чихать. Правда, почему-то не чихала. Тем временем, плафон как-то незаметно увеличился в размерах — вот уже это не люстра, а какой-то громадный прожектор, вот только лампочка оказалась где-то далеко-далеко и почему-то очень плохо освещает помещение. Ей захотелось продвинуться дальше, внутрь плафона, полететь на этот неяркий, но манящий свет, но тут, почему-то, она вспомнила о свече и мотыльках и испугалась опалить свои крылышки.

«Я же теперь умею летать, — думала Аня, — у меня наверняка есть нежные и хрупкие крылышки, и если я их сейчас не вижу, то это не значит, что их нет. Наверняка их очень просто опалить, и тогда я упаду на землю».

Мысль о падении заставила посмотреть ее вниз, и тут выяснилось, что низ этот где-то там, очень далеко, как если бы она зависла под самым нефом какого-то гигантского храма — почему-то ассоциации были связаны именно с храмом, хоть вроде бы о нем ничто не напоминало, а там, внизу, были еле видны и стол, и стулья, и фигуры сверху: одна вроде бы сидела на кресле, а вторая стояла перед ней, но кто это были такие она не могла разобрать. Стены же представляли собой какие-то высоченные конструкции, словно бы выполненные из разноцветных блоков, заполняющих огромные ячейки.

«Что это? — лениво подумала Аня, — стройка какая-то, а эти ячейки — строительные леса? Интересно, что здесь строят? Словно бы небоскребы какие-то впритык друг к другу поставили… вернее не небоскребы, а их каркасы, которые предстоит еще заполнить всякими бетонными конструкциями и тонированными стеклами. Странно, я думала, что в церкви нахожусь, но это, конечно, не так, это стройка… строительство небоскребов. Но почему я тогда не под открытым небом? И что это за гигантская светящаяся конструкция на уровне моего лица? — (что это обычный плафон она уже забыла, да и форму люстра приняла невообразимую) — словно хрустальные новогодние шары ожили и составили невообразимую гроздь, а под ней какой-то сияющий, но совершенно непрозрачный купол, причем ноздреватый, словно гигантский кус голландского сыра. Да, таким сыром, наверное, всех мышей земли можно накормить, правда сама я сыр не люблю, да и есть совершенно не хочется».

Неожиданно сонливое вялое состояние Ани сменилось бодростью и озорным восторгом. Как она здесь очутилась, кем является теперь, она не думала, почему-то главной ее мыслью теперь была мысль, что она, оказывается, летающий человек, и в этом ее основная черта, при этом не было чувства, что этот дар она обрела только сейчас, это ее давнишнее свойство, и все ее знакомые из этого мира хорошо об этом знают. Кстати, а какие это знакомые, и какой она имела в виду мир? Сейчас она этого припомнить не могла, но была уверена, что если они в скором времени здесь появятся, то она их несомненно узнает и с удовольствием продемонстрирует свое воздушное искусство, хотя, зачем именно это нужно демонстрировать, если им это и так хорошо известно, она понять не могла. Мысль о том, что она наконец вспомнила то, что забыла, что она, оказывается, летающий человек, вызвала в ней прилив восторга. Аня отлетела к краю купола и зачем-то начала бегать по вертикальной поверхности стены по периметру купола, представлявшего теперь, как ей казалось, гигантскую, разрезанную продольно головку пористого сыра, из центра которой свешивалась нелепая веселая конструкция из больших и маленьких новогодних шаров, празднично перевивающихся разноцветными огнями толи от неведомого источника света посередине, толи от собственных лампочек вставленных внутрь. Затем, оторвавшись от стены, она, каким-то образом нащупала прямо в воздухе невидимую опору и начала раскачиваться на ней, словно на подкидной доске. Вскоре устойчивость ее по какой-то причине стала нарушаться, она почувствовала, что в природе все-таки существует сила тяжести, и хоть Аня и не полетела вниз со скоростью mg-квадрат/2, однако удерживаться в воздухе ей вдруг стало труднее, и силы ее, в том числе и те, которые удерживали ее в воздухе по какой-то причине начали убывать. Тут только она заметила, что из нескольких «сырных дыр» в куполе Нефа (а может это был уже и не Неф) на нее уставились некие странные создания (именно «уставились», хотя никаких глаз у этих созданий вроде бы не было, однако чувство тяжелого отупляющего взгляда из нескольких источников Аня ощущала вполне отчетливо). Было даже не ясно, представители это флоры или фауны, поскольку напоминали эти несколько существ огромные репьи с колючками в разные стороны — не в се растения, а лишь головки, и тем не менее у каждого Аня разглядела что-то вроде подвижного маленького голого хвостика, остреньких розовых ушек, а также нежные маленькие голые лапки, как у новорожденных крысят. Вначале эти полурастения едва выглядывали из сырных дырочек, но по мере того, как Анина тревога росла, а силы уменьшались, они высовывались все смелее, пока не оказались снаружи купола, без труда удерживаясь на потолке, словно насекомые или ящерица-геккон.

«Что же это такое и что им надо? — подумала Аня, чувствуя все более и более нарастающую тревогу, — как-то это не похоже на тех знакомых о которых я думала, это явно какие-то паразиты, и, похоже, они мою энергию пьют. Если так будет продолжаться, то я на землю свалюсь».

— Эй, что вам надо?! — крикнула она странным репейникам, которые вначале, казалось, такие осторожные и испуганные едва высовывались из своих норок, а теперь, словно сытые мухи на солнышке, лениво ползали по потолку и, казалось, излучали самодовольство и наглую самоуверенность. Тем не менее, своего занятия они не прекращали и Аня же все больше и больше ощущала себя воздушным шариком, из которого через узенькую дырочку выходит воздух. Медленно, но неотвратимо девушка начала проваливаться вниз, и этот пока совершенно безопасный спуск тополиного пуха почему-то отозвался в ее сердце паникой, хотя при такой скорости падения разбиться ей вроде бы не грозило (Ане продолжало казаться, что она летает в своем физическом теле, поскольку ни о каком астральном теле понятия не имела), и паника эта была связана с тем, что кто-то или что-то неведомое отнимает у нее ее законное право летать.

Стараясь удержаться в воздухе, Аня начала отчаянно махать руками и ногами, словно утопающий, и эти ее действия привели к тому, что она вновь подлетела к высоченной стене нефа и стала цепляться за ее неровную поверхность. Однако эта поверхность так же потеряла плотность и стала плыть под руками, словно оплавляющийся воск. Так она и съезжала вниз не в силах найти опору, пока вдруг над ней не развернулась гигантская арка, которой она раньше не замечала, и на дуге этой арки свисали вниз темные трубы на толстых канатах. Сколько их было, Аня не смогла сосчитать, ей показалось, что там целый лес металлических труб, за одну из них она судорожно зацепилась, и в этот момент почувствовала, что вроде бы ухватилась за твердую опору и перестала сползать вниз, правда труба эта и ее окружающие начали постепенно раскачиваться, хотя по идее такие громадины вряд ли могли быть сдвинуты массой Аниного тела, скорее их раскачивал невесть откуда взявшийся ветер, который Аня отчетливо ощутила на своем лице. Впрочем, это также был не вихрь и непонятно, каким образом ему столь сильно удалось раскачать эту странную конструкцию. Тем не менее трубы раскачивались все сильнее, в какой-то момент они соприкоснулись и издали ужасный звон, от которого, как Ане показалось, у нее сейчас лопнут барабанные перепонки. Однако перепонки у нее не лопнули, хоть трубы раскачивались все сильнее и звон нарастал, стало лопаться что-то другое, там, на сырообразном куполе, и в этот же момент Аня почувствовала, что тело ее вновь начинает становиться все легче и легче, а чувство откачки энергии и паника, вперемешку с тоской начинают проходить. Аня взвилась в воздух, оставив звучащую конструкцию внизу и машинально посмотрела вверх, туда, откуда раздавались хлопки, явно совпадающие с очередным дребезжащим ударом трубы о трубу, и сразу поняла в чем дело: агрессивные репейники-энерговампиры лопались один за другим, при этом оставшиеся в ужасе метались по куполу, пытаясь залезть в норы, но это плохо помогало, оказалось, что все они по какой-то причине раздулись (вполне возможно, насосавшись Аниной энергии) и в норы с вои не пролезают. Те же, поменьше, которым все же удалось хотя бы частично залезть в дыру (колючки топорщились и не пускали) все равно не избежали своей участи и с легкими хлопками полопались один за другим. После каждого хлопка ошметки вампира летели вниз, правда до земли не долетали — еще в воздухе они начинали таять, постепенно превращаясь в мутные облачка, словно бы состоящие из мельчайших гранул (что это за гранулы Аня с такого расстояния не видела). Облачка эти повисали в воздухе, а затем словно бы подчиняясь какому-то неощутимому вертикальному потоку, медленно поднимались к куполу и затягивались в «сырные дыры», словно дым в хорошо отлаженную тягу. К тому времени, когда последний репейник лопнул и затянулся внутрь купола, Аня чувствовала себя уже вполне комфортно, она вновь была игриво весела, ей нисколько было не жалко лопнувших вампирчиков, тем более все это произошло помимо ее воли. К тому же она почему-то была уверена, что твари эти, даже если они появятся вновь, ей теперь не страшны, она хорошо знает, как с ними расправиться, и даже возникла самонадеянная мысль, что и без труб она сумела бы с этими тварями справиться, ей почему-то показалось, что там, среди конструкций недостроенных небоскребов она бы наверняка обнаружила какую-нибудь арматуру, какой-нибудь металлический штырь, с помощью которого было бы несложно расправиться с этими непрочными репейниками, раздувшимися словно резиновые пузыри.

Успокоившись на этот предмет, Аня решила осмотреть то огромное помещение, в котором она неведомым образом очутилась (сейчас она не помнила ни о каком докторе Левине, ни о сеансе гипноза, да и вообще не задумывалась, кто она такая на самом деле и каким образом очутилась в этом фантастическом помещении. Полетав немного под «сырным» куполом и неожиданно погрузившись в чувство новогодней праздничности рядом со светящейся конструкцией, состоящей из огромных, переливающихся всеми цветами радуги елочных шаров, Аня решила слетать туда, к строящимся небоскребам. Не долетев до них, она обнаружила в стене, с другой стороны арки, с которой свешивались спасительные трубы (сейчас они уже перестали звенеть) какую-то огромную рамку — то ли нишу в стене, то ли окно, правда свет оттуда не исходил. Когда она подлетела к этой рамке, которая и правда обрамляла некое углубление в стене, поближе, то обнаружила, что углубление это заполнено то ли туманом, то ли гелем — вроде бы белесым, непрозрачным, однако когда она зависла в воздухе напротив этой ниши, слегка двигая ногами, как пловец, чтобы не погрузиться в толщу воды, то эта мутная субстанция неожиданно стала светлеть, обретать прозрачность, и там, в глубине, далеко за нишей, которая оказалась неким окном в иной мир, стали проглядываться расплывчатые серые дома, узкие улочки, черепичные крыши, остроконечные шпили готических соборов. Город этот ей был совершенно незнаком, тем не менее, она неосознанно отметила, что вид этот напоминает одновременно и Калининград, и Таллинн, куда они с мамой ездили еще когда она училась в школе, во время летних каникул. Город был словно бы в сумерках, тем не менее виден был весьма отчетливо, словно Аня разглядывала его в прибор ночного видения. И тут одно из зданий, серое, мрачное, с мертвыми, тускло поблескивающими окнами без привычных нам карнизов, красной черепичной крышей и остроконечными флигелями на этой крыше, с ажурными стрелообразными флюгерами, начало стремительным образом трансформироваться. Аня почувствовала, что из этого окна дохнуло чем-то нехорошим, спертым, удушливым, затем здание стало оплывать густыми белесыми каплями, словно догорающая огромная свечка, при этом, если капли плавящейся свечи, достигая основания начинают затвердевать, то тут напротив, капли у основания приходили все в большее и большее движение, и вскоре туманный мрачный дом походил на груду шевелящихся червей. Впрочем, это были не черви. Когда Аня напрягла зрение, чтобы получше разглядеть, что там происходит, то бывшее здание непонятным образом то ли приблизилась к нише, заслонив весь остальной город, то ли наоборот, ниша подъехала к зданию, и Аня с ощущением внутреннего содрогания поняла, что это — здоровенная груда голых людей обоего пола, тупо совокупляющихся самым беспорядочным образом — так что издали это действительно напоминало кучу шевелящихся опарышей. Причем было совершенно не понятно, каким образом это нагромождение сцепившихся тел не раздавит друг друга, поскольку там шевелилось не менее нескольких сотен людей в несколько ярусов. Почти сразу после того, как эта картина вплотную приблизилась к нише, около которой застыла Аня, из под общей груды с большим трудом вылезли два толстых, бледных, голых мужчины с мучительно эрегированными половыми органами, прижали лица к обратной стороне ниши, словно к стеклу и с каким-то бешеным вожделением уставились на Аню, которая со своей стороны сама вплотную приблизилась к нише, оказавшейся проемом.

— Какая сладенькая козочка, вот бы ее к нам, — неожиданно донеслись до Ани слова с противоположной стороны проема, и она даже вздрогнула, поскольку никак не ожидала услышать здесь членораздельной человеческой речи.

— Так она же за мембраной, — чуть ли не со стоном произнес другой, у которого от вожделения даже потекли слюни, да и защищена.

— Ну, так надо пахана позвать, тут же его личное окно, а за ним и мы просочимся, небось давно свежатинкой не лакомились! От этих тухлых лоханей оскомина уже.

— А ведь и правда, — оживился второй, со слюнями, — как же это я запамятовал. Надеюсь он не осерчает, что его от дела отвлекли, а то он знаешь ведь, как крут бывает!

— Какое осерчает! Да разве здесь дело?! Оскомина одна. — И оба обнаженных снова ловко юркнули под груду извивающихся тел, сразу исчезнув из вида, причем было совершенно не понятно, каким образом им удалось туда протиснуться.

Толком ничего не поняв из этого краткого диалога, к тому же сопровождавшегося всякими посторонними звуками (стонами, чавканьем, причмокиванием), Аня со все большим отвращением глядела в возникшее окно, затем, сообразив, что смотреть на эту непристойность ее никто не заставляет, и собралась уж было отлететь в сторону, как вдруг неожиданно из под груды тел вновь показались те двое обнаженных, но на этот раз с третьим, который разительно отличался не только от тех двоих, но и от всех остальных, принимавших участие в этом апокалипсическом свальном грехе. Дело было даже не в том, что он оказался одетым в строгий черный костюм-тройку с золотой цепочкой от часов на жилете какого-то явно не современного покроя, и носил иссиня черную окладистую бороду и пенсне, но так же и лицо его имело ярко выраженные индивидуальные черты, при этом достаточно харизматичные (Аня подумала, что где-то видела это лицо), в отличие от остальных, лица которых были оплывшими, свиноподобными, словно бы изготовленными из оплывающего воска, и хоть и не казались абсолютно одинаковыми, но как бы сводились к общему знаменателю. И тем не менее, несмотря на явный акцент в сторону очеловечивания, у одетого бородача в лице читался какой-то особый, утонченный порок, до которого было далеко всем остальным расплывшимся рылам.

— Действительно свежачок, — причмокнул «черная борода», впившись в растерявшуюся Аню глазами, при этом демонстрируя на бледном лице такую гамму похоти, но скрытой, глубинной, извращенной, что стало ясно, что и тот, с текущими слюнями, и тот лицом напоминающий борова, по сравнению с цивилизованным бородачом просто невинные агнцы. Продолжались эти смотрины совсем не долго (гораздо дольше было описание), но в следующий момент бородач двинул кулаком в прозрачную преграду, о которую сплющили и без того плоские рожи двое его сопровождавших. При этом кулак каким-то образом увеличился до размеров ниши в стене и вытолкнул прозрачный гель наружу, словно поршень. В следующий момент он оказался в помещении, где находилась Аня, а за ним подтянулись и те, двое… нет, не только, в проеме тут же возникли новые лица, по-видимому прервавшие свое неустанное занятие, до той поры продолжавшееся неведомо сколько времени.

Аня испуганно отпрянула назад, не сообразив еще, как себя вести во вновь возникшей ситуации, а перебравшиеся через нишу-окно голые свиноподобные люди, числом около двух десятков (были там одни мужчины) стали расползаться по вертикальной стенке, как тараканы в разные стороны, и было видно, что хоть они и способны передвигаться по вертикальной поверхности, нарушая законы тяготения, однако летать по-видимому не умеют. Исключение составлял лишь бородач в черной тройке, который тут же полетел в сторону Ани, которой не давало броситься наутек чувство собственного достоинства, а так же непонятная уверенность в том, что в конечном счете все будет хорошо, хоть и выглядела эта сцена довольно устрашающе. Бородач же, тем временем, приблизился к девушке и вдруг расцвел любезнейшей улыбкой (правда глаза его рассматривали Аню все так же сально и порочно) и пропел:

— О, прекраснейшая незнакомка, не желаете ли принять участие в нашем веселом пикнике, — при этом глаза его пытались подавить Анину волю, поскольку она тут же почувствовала ощущение «шара, выпускающего газ», как от воздействия репейников-вампиров.

— Спасибо, что-то не хочется, пробормотала Аня, стараясь сохранить достоинство, а заодно и равновесие в воздухе, — по-моему вы не по адресу, я из другой компании.

— О, — промурлыкал бородач, тем не менее усиливая давление, — вы сами не знаете от чего отказываетесь! Изысканное общество, галантные кавалеры, вальсы Штрауса, брызги шампанского…

— Это они-то, галантные кавалеры, — усмехнулась Аня, кивнув в сторону облепивших стену и частично потолок голых ублюдков. Если у вас эти галантные, то как же выглядят негалантные?

— Так ты видишь?! — неожиданно сконфузился бородач и в голосе его проскользнули нотки раздражения, — похоже, у нее многофазное… — пробормотал он себе под нос, правда Аня так и не поняла, что он имел в виду, — так это вам привиделось, — усилил он зрительный напор, отчего Аня медленно поплыла вниз, — тут такие вещи бывают, поглядите кА на них сейчас!

Аня бросила взгляд на стену и хихикнула, поскольку картина стала еще нелепее: вся свиноподобная компания стенолазов теперь была облачена во фраки, брюки и сюртуки с орхидеями в петлицах, но все это одеяние было у всех настолько не по росту и такого неумелого покроя, что способно было вызвать только саркастическую улыбку, к тому же их карикатурно гипертрофированные мужские достоинства явно не помещались в положенных им нишах и у кого прорвали, а у кого просто неимоверно растянули и без того несоответствующие размерам брюки.

— Уж не знаю, что у вас тут бывает и за кого вы меня принимаете, но у меня сложилось впечатление, что доселе вы имели дело только с идиотами. Прощайте. — И сделав вид, что спуск вниз ею целенаправленно запланирован, Аня полетела вниз и наискосок в сторону небоскребов, не желая продолжать столь омерзительный контакт.

Бородач, похоже, был крайне изумлен. Аня явно повела себя совсем не так, как было запланировано, по-видимому прежние жертвы были сговорчивее, поэтому он на какое-то время застыл в нерешительности, затем издал утробный рык и ринулся на Аню, причем его изысканный костюм лопнул, словно воздушный шар, и разлетелся лохмотьями. Перед Аней предстал могучий атлет, размерами раза в три больше, чем она сама и свиноподобные статисты, со столь внушительным эрегированным мужским достоинством, размеры которого тут же навевали воспоминания о знаменитом Луке Мудищеве, герое известной поэмы, ошибочно приписанной Ивану Баркову.

— Сука! — отбросил все приличия новоиспеченный половой гигант, сама не знаешь, от чего отказываешься! Что ж, если гора не идет к Магомеду, то Магомед идет к горе! — при этом он издал нечленораздельный клич, и часть зрителей, рассевшихся на потолке, посыпалась вниз, но была ловко поймана атлетом и рассажена по мускулистым рукам, ногам и плечам, а пара из них даже ухитрилась поместиться на его громадном инструменте, как на толстом суку. Через секунду вся эта суперозабоченная орава уже накинулась на Аню, в первую очередь пытаясь сорвать с нее одежду (она продолжала оставаться в том же джинсовом костюмчике, в котором пришла к доктору Левину), правда с этим у них вышла заминка, поскольку ткань никак не хотела рваться. И тут Аня полностью избавилась от оцепенения в которое ее ввергло нападение целой оравы голых мужиков во главе с половым гигантом, и с невесть откуда взявшимся искусством и силой начала отшвыривать от себя этих прилипчивых грубиянов. При этом кто-то из них летел вниз (что там с ними происходило, Аня не видела), кто-то, отчаянно барахтаясь, как не умеющий плавать, с трудом добирался до стены и вновь к ней прилипал, и лишь атлет, который так же отскочил от Аниного удара, как резиновый мячик («вот уж никогда бы не подумала, что смогу отшвырнуть такого верзилу», — мелькнуло у нее в голове), продолжал удерживаться в воздухе, вызывая все новые подкрепления и не оставляя попыток сорвать с Ани одежду. При этом Аня довольно успешно оборонялась, вдруг приобретя никогда ей неведомые навыки восточных единоборств, так что ей могла даже бы позавидовать карате-звезда экрана 70х Синтия Ротрок. Продолжая сражаться, Аня медленно спускалась вниз, пока не очутилась на уровне строящихся небоскребов, и тут в одной из недостроенных ячеек, она увидела предмет, который, как ей показалось, вполне подходил для самообороны. Что это такое, она так и не поняла, больше всего это напоминало то ли огромный молот, то ли булаву, украшенную разноцветными знаменами, и хотя размером она была в несколько раз больше Аниного роста, и при других обстоятельствах не могло быть и речи не то чтобы эту махину поднять, но просто сдвинуть ее с места, однако сейчас Аня, нисколько не сомневаясь в успехе, подлетела к ячейке, размером в средний ангар, схватила этот, явно не по росту предмет и с легкостью закрутила его над головой, для начала раскидав всю группу поддержки, а затем нанеся весьма ощутимый удар гиганту, отчего он поначалу даже сплющился наполовину, правда, отброшенный вниз быстро вернулся в прежнюю форму, схватил из нижней ячейки какую-то каменную колонну и ринулся на Аню, явно намереваясь преподать ей урок фехтования гигантскими предметами, правда сказать, что его искусство превосходило Анино, пожалуй было нельзя. Он тут же начал отступать, правда преимущество его состояло в том, что Ане все время приходилось отшвыривать от себя назойливых статистов. Сколько продолжалась бы эта нелепая схватка, и что произошло в том случае, если бы банде сексуальных агрессоров в конце концов удалось бы справиться с Аней, неизвестно, однако случилось непредвиденное. Неожиданно участок стены (до которого теперь казалось достаточно далеко), примерно на том уровне, где Аня обнаружила первую нишу-окно в другой мир, но гораздо левее, ближе к сражающимся, легко засветился розовым светом, затем в этом месте возникла новая ниша, подобная первой, и из этой ниши показался удивительный человек в оранжевом одеянии с лицом синего цвета, с волосами, уложенными странной спиралью на темени, со шкурой тигра, накинутой на плечи и трезубцем в руке, голову его окружало золотое сияние, а на шее висел венок из розовых лотосов. Человек этот (или божество?) Ане показался очень знакомым, правда, где она его видела и как его имя, вспомнить никак не могла. Он осуждающе покачал головой, словно заметил перед собой потасовку детей младшего школьного возраста (Ане даже показалось, что губы его произнесли что-то вроде «Ай-я-яй»), затем во лбу его, на котором белой краской были изображены три горизонтальные черты, что-то лопнуло, появился вертикально расположенный третий глаз, который тут же распахнул свои веки, и из под них ударил мощный испепеляющий луч, который в мгновение сжег всех скорчившихся на стене свиноподобных статистов. Правда, до бородатого атлета добраться он не успел: увидев происходящее и не дожидаясь, когда его самого постигнет луч межбровного лазера, гигант сжался до размеров карлика, а затем с неимоверной быстротой отлетел к нише, откуда он явился и юркнул в свой серый зловещий мир. Синеликий человек тем временем погасил свой луч, окинул взглядом очищенные стены, одобрительно посмотрел на Аню и ушел в свою нишу, не обратив внимания на то, что стена и потолок, на которых луч испепелял свиноподобных статистов, во многих местах дымятся, тлеют, а кое-где и горят. Во время этого короткого инцидента лицо его не выражало не торжества победителя, ни ненависти и злобы, процесс этот в его исполнении больше напоминал смывание грязи со стен и потолка, с помощью пожарного шланга, словно речь и не шла об уничтожении нескольких десятков хоть и противных, но все же людей. Аня подумала, что даже уничтожение тараканов с помощью баллончика ДЭТА и то выглядит более зловеще. Тем временем в воздухе стоял серый дисперсный туман («это он от сгоревших образовался, как в случае с репейниками», — догадалась Аня), но его очень скоро полностью затянуло в то же окно, из которого и появилась армия сексуальных разбойников, словно там заработал мощный пылесос.

«Интересно, — подумала Аня, — кто был этот мой спаситель? Кажется я раньше его где-то видела, вот только вспомнить не могу, но в любом случае, если бы не он, неизвестно, чем бы все это кончилось, ведь не до бесконечности же я их могла бы расшвыривать. Впрочем, возможно раньше у них просто бы лопнуло терпение, справиться со мной у них была кишка тонка! И откуда только у меня эта каратистская школа»?

Тут Аня вспомнила, что она не только летающий человек, но и воин, правда, откуда взялась эта уверенность, если ни об одной подобной ситуации в своей жизни она не могла вспомнить, было не ясно.

Неожиданно откуда-то снизу раздались очень низкие, трудно различимые звуки, которые, несмотря на сильнейшее искажение, все же напоминали человеческую речь, словно очень медленно запустили магнитофонную пленку:

«Обратный отсчет времени», — с огромным трудом разобрала Аня, правда, чтобы эта фраза прозвучала полностью, потребовалось несколько минут, и было вообще непонятно, как девушка смогла понять смысл произнесенного. Как только отзвучали последние звуки фразы, образовалась огромная черная дыра, правда чернота ее была относительно, поскольку где-то в глубине этой дыры что-то белело, пульсировало и шевелилось, правда, что это было, Аня не смогла разобрать. Одновременно возник сильнейший вертикальный поток воздуха который начал непреодолимо затягивать Аню в эту дыру, как совсем недавно затягивало в окно дисперсный туман.

«Что же это такое, — заволновалась девушка, — я туда не хочу, там темно и страшно»!

Аня судорожно начала хвататься за стенки одной из ячеек ангара, в которой она оказалась в конце сражения, затем, сама не зная зачем, рванула на себя огромный вертикальный блок, из которого состояла одна из стен ячейки, и как ни странно, блок этот поддался и Аня извлекла его целиком — огромную толстую плиту, во много раз больше самой девушки — которую, тем не менее она без труда удерживала в руках, и с силой запустила ее в сторону дыры. Неожиданно ее несознательный поступок возымел действие, значительная часть дыры оказалась перекрыта плитой, и вертикальный поток, грозивший засосать внутрь заметно ослаб.

«Какая же я сильная! — мелькнула у Ани горделивая мысль, — однако же, легкая, надо эту дыру полностью перекрыть».

И она послала вслед за первой еще несколько плит, которые тут же прилипли к потолку и полностью перекрыли дыру. Только тогда Аня вдруг поняла, что такое белое шевелилось в глубине черной дыры: это был громадный, пульсирующий человеческий зародыш…

Аня никак эмоционально не успела отреагировать на эту жуткую догадку, поскольку в этот момент помещение, напоминающее церковный неф, разлетелось на миллион осколков, и девушка погрузилась в небытие…

Очнувшись, Аня обнаружила себя сидящей на кресле, а так же тот факт, что обычный мир, в котором она прожила свои девятнадцать лет, вернулся на свое место. Правда, что-то было не так. В кабинете (тут она вспомнила, что находится на приеме у доктора Левина и он только что погружал ее в гипнотический сон) отчетливо пахло горелой бумагой и было достаточно дымно, а на полу валялось несколько книг, нефритовые китайские палочки для еды и странной формы курительная трубка в перьях, подобная тем, которые на экране курили индейцы во время собраний, передавая друг другу — то есть небезызвестная трубка мира. Когда же Аня повернулась, чтобы определить источник задымления, то оказалось, что обои помещения у самого потолка основательно тлеют и дымят, издавая противный запах. Вопрос о том, куда подевался хозяин кабинета, она не успела себе задать, поскольку в этот момент дверь распахнулась и в комнату вбежал возбужденный доктор с пульверизатором для полива комнатных цветов, и тут же начал пшикать на стену с тлеющими обоями. Пламя зашипело и погасло, дым так же вскоре перестал идти, правда красивые, дорогие (явно не из бюджета диспансера) обои у потолка были безнадежно испорчены. Тут только доктор перевел взгляд на Аню и понял, что та пришла в себя, при этом лицо его отразило сложную гамму испуга и любопытства. Какое-то время оба молчали, наконец Аня первая нарушила молчание:

— Что это тут произошло, — спросила она несколько осипшим от дыма голосом, — короткое замыкание случилось?

— Что произошло… — рассеянно пробормотал доктор, — что произошло… по-моему не ко мне вопрос. — Тут он словно бы пришел в себя и речь его приняла более уверенные оттенки. — Без малого тридцать лет работаю, но никогда ничего подобного не видел, так что это скорее к тебе вопрос, что произошло. Только что и эта трубка индейцев Чероки, и эти книги по психологии летали по воздуху и врезались в потолок. Что же касается огня, то проводка совсем не там проходит, так что к самовозгоранию она не имеет никакого отношения. В общем — классический полтергейст, о котором я много читал и слышал, но воочию наблюдать пришлось впервые. Если сопоставить сбивчивые рассказы твоего брата о том, что где-то там на даче в твоем присутствии тоже полтергейст происходил, то остается предположить, что ты к нему самое прямое отношение имеешь, правда, что такое во время гипноза может происходить, я никогда не слышал. Может, объяснишь? Хотя, чего я спрашиваю, если что и было, то ты этого не должна помнить.

— Ну, почему же, — пожала плечами Аня, — я все прекрасно помню, только ведь, как я понимаю, это обычный сон был… ах. Ну да, не совсем обычный, вернее, совсем необычный, я же под гипнозом была. Так что, весь этот тарарам я что ли устроила? Но как я могла, ведь я же спала, да у меня и спичек с собой нет, я некурящая». — (В этот момент она еще плохо соображала и не поняла слов доктора по поводу полтергейста и отнюдь не физического участия Ани в учиненном беспорядке).

Доктор Левин удивленно уставился на Аню, затем рассмеялся, правда несколько натянуто.

— Да нет, девочка, я не то имел в виду. Ты думала, что в состоянии гипноза бегала по кабинету и швырялась книгами. А затем залезла на стену и подожгла обои? Кстати, спичками бы у тебя это вряд ли получилось. Нет, нет, в это время ты преспокойно спала в кресле, а минут через пять, когда я ввел тебя в сомнамбулическую фазу и дал установку на обратное путешествие во времени, вплоть до твоего утробного состояния, и начался весь этот тарарам. Вначале сам по себе начал звонить этот китайский звоночек для разгона злых духов над дверями, потом спорхнула с книжной полки индейская трубка мира и начала в воздухе пируэты выписывать, затем к ней присоединились нефритовые палочки для еды. Было впечатление, что они фехтуют друг с другом. Потом загорелись обои под потолком и напоследок из полки сами собой начали вылетать книги и лупить в потолок. Что было еще, я не знаю, поскольку побежал за водой, а когда вернулся, то ты уже пришла в себя, хотя по всем законам должна была спать, пока я не позволю тебе проснуться. Ну а ты что помнишь?

— Ах вот оно что было, — тут только в Аниной голове начали сцепляться звенья ее недавнего, но совершенно живого и реального сна и того тарарама, который царил в кабинете Льва Матвеевича после ее пробуждения. — Значит это на самом деле произошло! — и Аня во всех подробностях, правда, слегка смазав пикантные подробности внешнего вида нападавших на нее сладострастников, рассказала о том, что с ней произошло после того, как она погрузилась в гипнотический транс, благо все недавние события словно бы стояли у нее перед глазами. — Выходит, — закончила она свою историю, — те трубы были звоночком от злых духов, а та огромная труба, которой я сексуального маньяка лупила, на самом деле была трубкой мира? А те плиты были книгами? Но почему же все это казалось мне таким огромным? Эти книжные полки мне привиделись строящимися небоскребами, люстра — вообще Бог знает чем, а до пола, как мне показалось, было метров триста или больше. Выходит, я в Дюймовочку превратилась? Но ведь я все время на кресле сидела, как же такое может быть? И еще, теперь мне понятно, почему я этот жуткий зародыш увидела: это на самом деле была я сама 19 лет назад у мамы в животике!

— Да, дела, — только и сумел пробормотать Лев Матвеевич, — вот и мне на старости лет посчастливилось с настоящим чудом столкнуться! Никогда не предполагал, что эта обычная, современная симпатичная девушка на самом деле — сильнейший медиум. Юра мне, конечно, рассказывал о всяких давних чудесах, связанных с тобой, но какая-то наша часть никогда подобные вещи за чистую монету не принимает, пока сама не убедится. Как говорил апостол Павел, а может Петр или Иоанн: пока не узрите чудес и знамений, не уверуете. Выходит, за всем этим и правда что-то стоит, и не просто, а что-то очень серьезное. Ну что ж, — словно бы стряхнул доктор Левин оцепенение, — попробуем подвести итоги. Судя по всему, мне удалось разворошить не такой уж невинный пчелиный улей в твоей душе, и во что это в конечном счете выльется совершенно не понятно. Я с подобными вещами никогда не сталкивался, хоть сам слегка и занимаюсь проблемами экстрасенсорики, а посему и прогнозы какие-то строить не могу. Ты сама-то что можешь после всего произошедшего сказать? В прошлое, судя по всему, мне тебя отправить не удалось, ты, похоже, сама почему-то воспротивилась, поэтому по поводу возврата памяти сомневаюсь…

Аня постаралась к себе прислушаться, но ничего нового не услышала — никаких новых фактов своей биографии припомнить она не могла, а то, что с ней только что происходило — вроде бы было и не с ней вовсе, и чего-то такого, подтверждающего, что в ней и вправду пробудились неведомые парапсихологические возможности, она не ощутила. А впрочем, все это нужно было еще проверить, но наедине с собой, в другой обстановке.

— Нет, — сказала девушка после некоторого молчания, — кажется, ничего нового не припомню… — она машинально пробежала глазами по стене и висящим там портретам и вдруг опешила: с одного из них на Аню глядел тот самый «порочный бородач», который, в конечном счете обратился в некого аллегорического Луку Мудищева. Разумеется, черты этого портрета уже не сквозили вожделением и тайными пороками, однако лица того и другого были чрезвычайно похожи.

— Кто это? — задала Аня Льву Матвеевичу неожиданный вопрос.

— Ты не знаешь? — удивился психоаналитик, — ну, девочка моя, неприлично культурному человеку не знать это лицо. Это же Зигмунд Фрейд, венский основатель метода психоанализа. А почему ты спрашиваешь?

— Да потому, что тот, в черном костюме на одно с ним лицо! Я абсолютно уверена, что именно он это и был… только несколько карикатурный.

— Час от часу не легче, — сокрушенно покачал головой Лев Матвеевич, — вот уж никогда не думал, что у знаменитого ученого может быть такое специфическое посмертие! Думал, ему все же должны были зачесться его заслуги перед медициной и человечеством в целом. К тому же я считал, что человек излечивший от разнообразных психологических и психических проблем столько людей сам-то мог разобраться со своими тайными пороками и комплексами. Что ж, ты в какой-то мере открыла мне глаза, надо подумать, а может вообще этот портрет отсюда убрать, а вдруг он не очень хорошо на моих пациентов действует… впрочем, мне всегда ближе был Карл Юнг.

— А что, — недоуменно посмотрела на доктора Аня, — портрет может как-то действовать? Он же не живой, фотобумага засвеченная! Я еще понимаю, биополя, экстрасенсы и тому подобное. И потом, каким образом портрет может быть связан с душой умершего? Если, конечно, это была его душа… как-то душу я себе по-другому представляла.

— Не все так просто, — вздохнул доктор Левин, — с точки зрения обычной физической науки, фотография — действительно только засвеченная фотобумага, обработанная определенными ингредиентами и, насколько я знаю, ни один прибор не фиксирует в ней чего-то большего. Кстати, если говорить о биополях, о которых ты вскользь упомянула, то их тоже невозможно ничем обнаружить, так что с точки зрения официальной науки понятие «биополе» тоже антинаучно. Тем не менее, феномен положительного и отрицательного бесконтактного воздействия на человека известен с допотопных времен, как прямого, так и через предметы с этим человеком связанные, а так же снятие информации об этом человеке с этих предметов. Не знаю, давно ли обнаружен феномен снятия информации о человеке с его фотографии, а так же воздействие на него через оную, сам метод фотографии существует чуть более ста лет, однако в настоящее время почти все сенсы используют метод и лечения и диагностики больного по фото, и в ряде случаев эффект не хуже, чем при работе с оригиналом, все зависит от квалификации самого целителя. Что же касается объяснения, то, как известно, научного объяснения не существует, поскольку приборы данный феномен не фиксируют, ненаучных же немало, и одно из них, наиболее мне близкое, заключается в том, что при фотографировании на фотопленку, а затем на фотобумагу, каким-то образом проецируется информационная голограмма, внепространственно связанная с самим человеком, либо его душой в посмертии. Что-то вроде канала прямой-обратной связи и люди с развитым сверхчувственным восприятием могут эту голограмму просканировать и вытянуть необходимую информацию.

Теперь, по поводу души Зигмунда Фрейда. Я не мгу тебе сказать, видела ли ты ее, либо что-то другое. Тут не все так прямолинейно, во времена массового увлечения спиритизмом тысячи и миллионы людей на спиритических сеансах вызывали в одно и то же время в разных точках земного шара, помимо душ родственников, как правило души одних и тех же исторических лиц: Наполеона, Юлия Цезаря, Шекспира, Пушкина или Лермонтова, и духи этих великих людей послушно являлись одновременно тысячам любопытных, как я сказал, в разных местах. Что это такое, душа дробилась, либо являлись какие-то ее многочисленные отражения и проекции. Я не знаю. Многие феномены парапсихологии и спиритизма не находят рационального объяснения. Так что, сказать наверняка, встречалась ли ты с подлинной душой венского аналитика, либо это было нечто другое, я затрудняюсь.

— Кстати, — вдруг припомнила Аня, — а тот Синеликий, как я сейчас понимаю, тоже их фотографии вышел, интересно, кто это был?

— Ну вот ты посмотри и попробуй сама ответить.

Аня снова внимательно обежала глазами все фотографии и вдруг почувствовала некую связь того образа, который она наблюдала во время гипнотического сна и индуса, которого Лев Матвеевич назвал Сати Саи Бабой, хотя внешне они, казалось, были мало похожи. Тут она вспомнила, что этот Сати Саи вроде бы является аватаром Шивы, и что тот Синеликий человек, вернее, божество, очень напоминал изображение Шивы, которое она видела в каком-то журнале, правда у того рук было несколько, она не помнила, сколько.

— Это он, — уверенно показала Аня на фотографию индийского гуру, — правда выходил он из стены в образе Шивы.

— Вот так, — усмехнулся Лев Матвеевич, — нимало-немного — сам Великий Шива явился на помощь Ане Ромашовой, чтобы решить ее астральные проблемы. Что ж, ты мне еще раз подтвердила, что фотографии работают, и надо быть очень аккуратным в выборе портретов — какие можно вешать на стенку, а какие — нельзя. Для психоаналитика — очень важно, какая атмосфера, вернее — ноосфера устанавливается в его кабинете. Я постарался на собственные средства привести его в согласие с принципами Фен-шуй — китайской наукой о гармонии, однако, по-видимому что-то упустил. Ладно, примем сегодняшний урок к сведению.

На некоторое время в кабинете воцарилось молчание.

— Так что же мне дальше-то делать? — наконец спросила Аня, — вы мне какие-то таблетки пропишете?

— Вот я и думаю, что делать, — задумчиво посмотрел в потолок доктор Левин, — ни один пункт, который я наметил, на сегодня не сработал, картина не только не прояснилась, но в какой-то мере запуталась. Зато возникло несколько неожиданных моментов, которые требуют дополнительного анализа и скорее всего смены тактики нашей работы. Похоже, теперь нужно думать не только о том, как справится с твоей амнезией, но и о многом другом. Мне, по крайней мере, как исследователю и вообще человеку живо интересующемуся эзотерикой и особенно ее практическими аспектами, это чрезвычайно интересно. В любом случае, чтобы сообщить тебе о наших дальнейших планах, мне надо посоветоваться со специалистами из разных сфер деятельности, возможно, в перспективе/ я даже тебя с кем-то из них познакомлю. Так что насчет дальнейшей встречи я позвоню, если не возражаешь, так что запиши свой телефон, думаю, удобней будет общаться минуя Юру в качестве посредника, он ведь человек занятой.

— Значит вы не отказываетесь от меня? — облегченно вздохнула Аня, — а то я думала, после того, что я тут, как выяснилось, натворила, вы от меня откажетесь.

— Что ты, что ты, как можно отказываться от такого интереснейшего случая, тем более, на данный момент я тебе ничем не помог, а это как никак с повестки дня не снимается, надо только какую-то другую тактику выработать, об этом мне и предстоит голову поломать. Ну и, — тут он улыбнулся, посмотрев на обгоревший участок стены, нам надо будет подумать, как обезопаситься от явлений полтергейста и пирокинеза, а то, не ровен час, диспансер подожжем, я ведь не представляю масштаба твоих скрытых возможностей. Хотя из твоего рассказа получается, что по крайней мере за поджег ты ответственности не несешь и все претензии к Саи Бабе или даже к самому Господу Шиве. Интересно, что я в этом случае пожарным объяснять буду? У нас ведь тут не Индия! Хорошо еще, что этот кабинет, мною лично оборудованный, я арендую у диспансера и никто из администрации практически сюда не захаживает, а то были бы серьезные вопросы на тему пожарной безопасности, ну а за пару дней я следы катаклизма уберу. Ну что ж, будем считать, что наш сегодняшний сеанс закончен, а об остальном я тебе через несколько дней сообщу. Ты же пока помедитируй, послушай себя, все твое забытое может позже начать проявляться, уж не знаю — память ли, либо парапсихологические способности. По крайней мере мы выяснили одно: скрытые ресурсы в тебе есть и, судя по всему, немалые, правда ты, по какой-то причине, утратила контроль за всем этим.

— Я медитировать не умею, — пожала Аня плечами, — даже плохо представляю, что это такое, но послушать себя попробую, мне самой очень интересно, что дальше будет. Надо же, жила скучной, неинтересной жизнью, и вдруг такое! Вот только, получается, я кабинету убыток причинила, а у меня совсем денег нет, я с работы уволилась, но в ближайшее время собираюсь устроиться, а пока, думаю, брат не откажется заплатить.

— Ой, какая ерунда, — махнул рукой Лев Матвеевич, — как известно, преступление, совершенное в состоянии беспамятства, таковым не является, поэтому я даже с точки зрения закона не имею права тебе претензии предъявлять. Спишем данный инцидент в разряд издержек профессиональной деятельности, и пусть тебя материальный вопрос не волнует. По крайней мере у меня с Юрой свои взаиморасчеты. Кстати, я бы твоему брату насчет сегодняшнего происшествия особенно не распространялся, я не знаю, как он на это может отреагировать, тем более его именно парапсихологический аспект больше всего и волновал. Я, честно говоря, о его планах не знаю, но, боюсь, он может по своей ретивости в ход событий вмешаться, а сейчас о чем-то конкретном говорить еще рано. Лучше скажи, что лечение требует времени, и ты пока ничего сказать не можешь. А впрочем, смотри сама, я не знаю, насколько вы друг с другом откровенны.

Аня записала доктору Левину свой телефон и в несколько разобранном состоянии вышла из кабинета. До вечера было еще далеко, и она решила прогуляться по ботаническому саду. Который был неподалеку, и обдумать загадочные происшествия последних двух дней. Сидеть дома ей теперь не хотелось, но и видеть кого-то из знакомых она не была еще готова и душа ее требовала одиночества — впрочем, она всегда предпочитала его шумным компаниям.