Час героев

Александр Афанасьев, 2011

2015 год. Еще лет 20 назад это казалось бы антинаучной фантастикой, но теперь превратилось в суровую и кровавую реальность – сапоги и берцы натовских солдат топтали украинскую землю. Далеко не всем это было по нраву, и пламя партизанской войны захлестнуло степи Тавриды, горы Крыма и улицы Киева, Одессы, Харькова... Запредельная жестокость польско-румынских оккупантов и их бандеровских прихвостней не сломила волю народа к сопротивлению, и даже прямая помощь их «старших братьев» из-за океана не смогла переменить ситуацию. И тогда американские стратеги решили нанести удар по тыловой базе Сопротивления. По территории еще недавно великой России...

Дух

Молдаване

Двое снайперов, совершивших небольшой переход — лежали с оружием на присмотренной ими еще несколько дней назад лежке. Лежка была хороша тем, что с нее просматривалось очень хорошее местечко, что-то вроде поляны, где можно было съехать с серпантина и отдохнуть там… разнообразно. В то же время — с самой поляны снайперскую позицию увидеть было почти невозможно, сектор обстрела — градусов десять и очень большая дальность. Пока на поляне никого не было…

— Послушай, что в мире происходит… — приказал снайпер-один, не отрываясь от прицела.

Особенностью этой снайперской пары было то, что вторым номером здесь выступал не боец прикрытия, не наблюдатель — а второй снайпер. Такое почти никогда не практикуется — два снайпера, работающие в связке и без прикрытия. Поэтому такой дуэт может иметь шанс на успех, — но это только в том случае, если оба снайпера, во-первых, настолько профессиональны, что каждый может играть «соло», во-вторых — если оба снайпера настолько сыграны, что чувствуют мысли и намерения друг друга даже без слов. Пара таких снайперов может наделать дел… Например, если снайпер постоянно бьет то из одной точки, то из находящейся далеко от нее другой — установить точное местоположение снайперов и вызвать артиллерийский удар — намного сложнее, ведь один видел одного снайпера, другой — другого и, прежде чем выяснится, что их на самом деле двое… Одновременный удар двух снайперов по одной цели делает практически стопроцентным поражение одиночной цели на тысяча триста — тысяча четыреста метров, то есть за пределами реальной дальности стрельбы «СВД». Хоть одна пуля да попадет в цель, один исправит ошибку другого.

— Все тихо. Румыны треплются, у них что-то в комендатуре произошло.

— Что именно?

— Кажется, кто-то кого-то застрелил.

Такое бывало — румынские комендатуры разложились окончательно, силы стабилизации окончательно превратились в один из главных источников нестабильности. В армию вербовали молдаван-националистов, вояки были еще те — как нормально воевать, так их нет, а как селения замирять — так айнзац-команда СС в полном составе нервно курит в сторонке.

— Товарищ подполковник…

— Что?

— Ночью — что было? Вызывали — нас?

— Меньше болтай.

* * *

В этот момент — по серпантину мчалась старая «Тойота Ланд Круизер», следом за ней поспевала довольно пожилая небольшая «Хонда», за ним — русский «Урал». Обе легковые машины были угнанными… но здесь, когда идут боевые действия — на это мало обращают внимания, нужен транспорт — останови на дороге, выкини водителя и бери. Никто ничего за это не сделает. Потому что — война.

Самым главным в «Тойоте» был Марек Копош. У него не было никаких воинских званий, он официально не только не входил в состав контингента сил стабилизации — но и не был на связи у секуритаты, румынских спецслужб. Он был черным агентом — настолько черным, насколько это было возможно, агентом, имени которого нет ни в одном документе, и поэтому его невозможно было раскрыть. С ним даже не расплачивались деньгами… обычно таких черных агентов, как он, раскрывают именно на денежных выплатах. С ним и его людьми рассчитывались тем, что позволяли творить беспредел, грабить, убивать, рэкетировать — и за это он выполнял маленькие и не совсем маленькие поручения румын. За это можно было не бояться привлечения к ответственности… после того, как WikiLeaks и Джулиан Ассанж установили (это они думали, что установили) новые стандарты прозрачности в деятельности государств и их спецслужб — на самом деле в таких делах стали применять просто новую схему засекречивания, расплаты с агентами и вообще работы. Автономные, никак не связанные с государством группы действия, не маскирующиеся — а на самом деле являющиеся коммерческими предприятиями или бандитами, получающие устные указания, получающие оплату в виде налички, контрактов или разрешения творить беспредел. Тот же Марек Копош — это обычный безнаказанный бандит, и попробуй скажи, что он имеет какое-то отношение к силам стабилизации.

Марек Копош был не просто молдаванским бандитом — он был потомственным бандитом. Его дядя зверствовал в ОПОНе^[8], ослеплял людей, вырезал им языки и стал настолько «популярен», что когда казаки его поймали, то привязали его за одну ногу к одной машине, а за другую — к другой, а потом машины разъехались по своим делам. Сам Марек вырос на хуторе, с пьяным отцом и не менее пьяной, опустившейся ниже некуда матерью, злобным от постоянных побоев, неученым — в Молдавии последнего времени учили плохо, потому что учебники на языке оккупантов были запрещены, а на молдавском — их не было. Вино он впервые попробовал в шесть лет — в Молдавии вообще в сельской местности употребляют много самодельного вина, наливают чуть ли не грудным детям. Там, где он жил — несколько бывших колхозов скупили итальянцы и стали выращивать виноград, от привычки местных пацанов лазать на лозу отучали тем, что наняли откровенных уголовников охранять лозу. Одного из пацанов изнасиловали, другому сломали позвоночник железным прутом — а потом Марек и еще двое лихих пацанов вычислили момент, когда сторожа были пьяные после получки, накормили собак котлетами с толченым стеклом, подперли дверь сторожки, вылили на стены канистру бензина и подожгли. Вот такие нравы были в мирной, суверенной Молдавии, и именно тогда Марек понял, что пошел в дядю, — ему нравилось возглавлять людей и убивать людей. И то и другое он делал хорошо.

Молдавия мирно и не особенно громко катилась к катастрофе и разрушению, родилось поколение, которое воспитала улица и которое практически не училось, поколение железного прута и «коктейля Молотова», то самое, которое разграбило и подожгло парламент. Не было нормальной работы, не было нормальной жизни, не было ничего, в том числе и государственного единства. К власти в Молдавии рвались люди, которые отрицали молдавскую государственность как таковую, требовали вхождения в состав Румынии, такой же нищей и неустроенной, как и сама Молдавия. Зачем требовали? Да затем, что Румыния входит в ЕС, гражданство Румынии дает паспорт ЕС и возможность легально находиться в Европе, устраиваться на работу — вот что нужно было молдаванам, всего лишь паспорт. Работать молдаване не хотели — чуть ли не пятая часть преступлений в Австрии, например, совершалась румынами и молдаванами^[9], румыны и молдаване контролировали во многих европейских странах проституцию точно так же, как албанцы — наркоторговлю, на «секс-работу» в Европу вербовали чуть ли не в центре Кишинева. Поэтому, когда Польша начала наступление в Украине и ввязалась в бои с русскими и частью украинцев (более значительной, чем это принято было признавать), — оккупация Молдавии прошла относительно тихо и незаметно, даже без тяжелой техники, а в Приднестровье румыны дальновидно не пошли, ограничившись берегом Днестра…

Но потом — не справляющаяся Польша выделила новой объединенной Румынии целый сектор оккупации (первоначально планировалась Польша от можа до можа^[10]), после того как стало понятно, что борьба с терроризмом на территории Речи Посполитой будет долгой и жестокой, а старые европейские страны решительно осудили «одностороннее польское решение украинского вопроса, сомнительное с точки зрения международного права и неприемлемое с точки зрения права гуманитарного» — и вот тогда началось. Сама-то Румыния — и думать не думала, мечтать не мечтала об Одессе и Севастополе, которые ей никогда не принадлежали, а были обычными русскими землями. Но легкость (погибло три человека, двое — по случайности) оккупации Молдовы толкнула румынских националистов на опасную, очень опасную дорожку.

Вот Марек Копош и взял оружие, сколотил компашку из таких же, как он, хуторских пацанов и завербовался в частную военную компанию. Да, начинал он именно так, в Кишиневе моментально образовались (во главе процесса, как ни странно, были цыгане) частные военные компании для обеспечения южного сектора оккупации. Вот только если в США на работу в такие компании брали профессионалов, расторгших контракты с армией по той или иной причине — то тут это были откровенные «работники ножа и топора, романтики большой дороги».

Прошли курс начальной военной подготовки — две недели в бывшем советском пионерлагере, полосы препятствий там нет, инструкторы — из румынской армии, не те, кто прошли Ирак и Афганистан — а другие, похуже. Потом контракт — в контракте черным по белому было написано: делиться награбленным. Ворвались в Одессу, когда там уже поработали профессионалы, в том числе и американские «морские котики», первой задачей было устроить сплошную «проверку паспортного режима», которая вылилась в такой вал грабежей, изнасилований, расправ, что вопрос поднимался в ЕС, откуда Румынию пригрозили исключить, если такое будет продолжаться. Приведя в порядок расстрелами частное воинство, отняв часть награбленного, их вышвырнули из Одессы и разбросали по сельской местности юга Украины (принадлежавшего России до большевиков) на блокпосты. Навар там был относительно небольшой, повеселиться тоже было негде — поэтому Мареку Грозе пришла в голову идея грабить самому и ни с кем не делиться. Забрав автоматы в качестве части гонорара за службу, они угнали две машины (владельцев расстреляли в придорожной канаве), на них доехали до Одессы, где уже сложился черный рынок наемников и где люди с автоматами в руках и без царя в голове были нужны. Потом на них вышла секуритата и предложила — или крыша за выполнение поручений, или расстрел за грабежи и убийства. Показательный, публичный — чтоб перед ЕС отчитаться, вот мол, наводим порядок. Отмена смертной казни ЕС уже не волновала — пришли другие времена.

Сегодняшняя задача была простой, даже слишком — всего-то расстрелять людей. В изоляторе временного содержания скопились люди, которые румын больше не волновали, — а выпускать их было нельзя, иначе всплывет правда о фильтрах румынской секуритаты. Тогда вызвали Марека и его людей, поставили задачу, дали трофейный «Урал» — это в принципе было его гонораром, машину потом надо было пригнать на одесский рынок и там продать, вот тебе и гонорар. Ну и оружия с патронами подкинули из трофейного. Расстрелять надо было примерно двадцать человек, даже больше, все подростки — их связали и покидали в кузов «Урала», туда еще сели двое из воинства Марека, чтобы никто не смог сбежать. Остальные ехали в машинах… и черт же им нашептал выбрать для показательной экзекуции именно эту полянку, а на ней двое снайперов ждали кого-то из румын, которые здесь иногда появлялись. Место для экзекуции у них было другое, там рядом была пещера, удобно сбросить тела — но ехать до него было лень, да и «Урал», здоровенный грузовик, жрал много соляры, а румынские офицеры, передавая им машину, слили из бака почти все, что там было, мамалыжники проклятые. Потом эту дуру на базар гнать, соляра из своего кармана… в общем нехрен. Сойдет и тут, а этим — все равно, хе-хе…

* * *

— Внимание, цель. Две легковые автомашины, один «Урал».

— Расстояние?

— Один сто.

Решение о том, стрелять или нет — принимал подполковник.

— Выдвигайся вперед. Делай тихо. Я жду.

* * *

— Гы-гы-гы…

Все-таки употребление спиртных напитков чуть ли не с грудничкового детства весьма скверно сказывается на умственных способностях. И хоть ты зауважайся культурных особенностей местных народов — от клинической картины дебильности никуда не деться.

В машине были в основном пацаны, как и в сопротивлении, — взрослых было мало, пацаны по восемнадцать, по пятнадцать, некоторые даже по двенадцать лет. Взрослые… они уже были сломлены, многие оскотинены, вжились или пытались вжиться в новый безумный порядок… да и много ли требуется для того, чтобы привыкнуть к положению рабов после того, что происходило на этой земле последние двадцать лет.

А пацаны… есть пацаны. Они еще не знают, на каком куске торта больше крема.

— Гы-гы-гы…

Игра была простой, примерно в такую же играли чеченские подростки с русскими военнопленными — но там-то хоть были подростки, а тут — взрослые мужики. Несколько человек с ножами становятся в круг, и в этот круг загоняют пацана со спутанными ногами. Его задача — прорваться из круга, а его тыкают ножами, не дают этого сделать. Пока не режут, просто пускают кровь. Потом, как надоест — пацана зарежут…

— Гы-гы-гы…

Пацан попался гордый. Получив несколько ножевых ранений по касательной, он вдруг встал в центре — худенький, замызганный, не старше четырнадцати. Сложил руки на груди.

— Ну что ты, русский. Беги! Видишь — море! Давай! Или вставай на колени!

Пацан сплюнул под ноги, по рукам его медленно сочилась темная, почти черная кровь.

— Пошел ты, мамалыжник!

— Чего? Как ты меня назвал?! — взвился Думитр.

— Фашистов перебили и вас всех перебьют!

— Ах ты…

Гулко стукнул выстрел. Пистолетный. В воздух.

— Назад!

Ворча, как собака, Думитр повиновался.

— Связать его — и в кабину! — приказал Марек. — Давайте следующего!

Сразу несколько бандитов бросились на парнишку. Ему не повезло, нет — тех, кто отказывался умолять, встать на колени, молить о пощаде — перед тем, как зарезать, обычно насиловали. Все вместе.

* * *

У дороги с пулеметом занял позицию Петр — все-таки Марек не совсем пропил мозги и выставил у дороги пост с пулеметом, на всякий случай, чтобы никто не помешал экзекуции. Если бы Марек был военным, а не бандитом — то он выставил бы пост не из одного, а из трех человек, чтобы невозможно было снять дозорного из бесшумной винтовки и пройти дальше. Но Марек был все же бандитом, а не военным, и в воинстве у него были одни бандиты, которым западло было стоять на посту, в то время как остальные — издеваются над пленными. Поэтому — в дозор, как обычно, отправили Петра с пулеметом, наказав стрелять, если что.

Петр был русским, с Кубани, — хотя если бы казаки поймали такого русского — жить ему осталось бы до первой осины на дороге. Родился он в семье, где бухали по-черному, не работали, нормальное хозяйство не вели. Потом отправился в райцентр, поступил в училище, хотел быть трактористом — но попался на краже и два года мотал срок. Там он приобрел криминальный опыт — места лишения свободы в современном мире давно превратились из мест исправления в места обмена криминальным опытом. Вышел озлобленным, ни жены, ни детей, ни работы, ни профессии, узнал, что отец хлебнул метилового спирта и умер (на похоронах насмерть отравился сивухой еще один аграрий — так и жили, как свиньи). Совершил кражу, но на этот раз не попался. Власть в крае все больше брали вооруженные отряды казаков, за кражи они карали своеобразно — кнутом по заднице, исправительными работами полурабского типа, а Петр подставлять задницу под кнут не хотел. Прибился к каким-то цыганам, попал в Одессу, там нанялся шабашить — на шабашке его и застала война. То, что румыны оккупировали Крым, Одессу — ему было наплевать, лишь бы было что выпить. Работы не стало — они строили коттедж, хозяина коттеджа убили. Попытался наняться полицаем, румыны не взяли — своих таких же дятлов пруд пруди, еще и русских не хватало. Тут он и прибился к банде Марека, разжился автоматом, потом ему дали пулемет, потому что здоровым как лось был. В банде его не любили, потому что русский — но терпели. Что делали остальные — делал и он, грабил, убивал, насиловал. Русских, украинцев — все равно.

Так и жил. И не один он был такой — в бандах, терроризирующих Украину, немало было и русских, бандитов было раза в три больше, чем бойцов сопротивления. Почему? Да потому что подонком и свиньей двуногой быть проще, вот и все.

Сейчас — он просто нашел местечко у дерева и сел с пулеметом в обнимку, прислонившись спиной к древесному стволу, потому что стоять было лень. За спиной довольно ржали в несколько голосов, что-то кричали на румынском, из которого он знал только несколько слов — бес с ними, пусть развлекаются. Жалко только, что косяк последний утром выкурил и бухнуть нечего.

В этой позе Петр и подох.

* * *

— Э, ты куда?

Один из бандитов, собравшийся отойти в темноту — обернулся.

— Я пойду, поссу.

За спиной раздалось довольное, лошадиное ржание.

Молдавский бандит, которому от роду-то было девятнадцать лет и на счету которого было шесть трупов, если считать только те, которые он заделал лично, — отошел в сторону, дошел до канавы, расстегнул ширинку и принялся ссать — хорошо! Если бы только еще… что-то больно, еще не хватало, чтобы трепак подцепить. Тогда придется антибиотики покупать, а они дорогие, с…а! Можно еще у румын попросить, их там бесплатно лечат, они часть перепродают, — но тоже не бесплатно, понятное дело. Хреново, что ты не румын, тогда подцепил трепак — бесплатно лечить будут.

Бандит поссал, сунулся рукой, чтобы застегнуть ширинку, машинально кинул взгляд вниз — и увидел на своей груди странную, маленькую, чуть подрагивающую красную точку. Потом на том месте, где была точка — появилась дыра, и бандит упал лицом вперед в собственную мочу.

* * *

— Гы-гы-гы…

Бандиты, раздухарившись, начали пинать одного из подростков, когда тот, изрезанный, упал, и пинали до тех пор, пока он не перестал шевелиться. Потом — ткнули несколько раз ножом, и двое пинками погнали тело к обрыву. И тут — Марек кое-что вспомнил.

— Э, а где Василь?

Бандиты недоуменно переглянулись.

— Поссать, кажется, пошел.

— Э, Василь! — крикнул один из бандитов.

Ответило только эхо.

— Петр! Петр!!!

Марек уже понял, что дело неладно.

— Думитр! Иди, проверь!

Кто поосторожнее — отошли за машины, подальше от костра из облитых солярой тряпок, который разложили, чтобы не издеваться над пленными в полной темноте. Если в полной темноте — какой в этом кайф?

Думитр осторожно, выставив вперед автомат, шагнул в темноту, и она поглотила его. Все настороженно ждали, минута тянулась за минутой. В голове еще бродило хмельное, пахнущее свежей, парной кровью веселье, в то время как профессиональный военный, может быть, уже прыгнул бы со скалы в воду, чтобы иметь хоть какой-то шанс спастись.

— Думитр!

Один из боевиков подбежал к чадящему костру, чтобы затоптать его — и рухнул прямо в пламя, убитый наповал снайперской пулей.

— А-а-а!!!

Боевики, в том числе и сам Марек, бросились за машину, открыли шквальный огонь из автоматов в темноту, во все стороны.

Один из боевиков, разрядив магазин автомата, попытался пробежать три метра до кабины, и на втором шаге — рухнул замертво. Все происходило в полной темноте.

Марек, с пистолетом, поняв, что дело дрянь, — вскочил в кузов, схватил кого-то, потащил — ему нужен был заложник, чтобы прикрыться им, — и в этот момент обожгло лицо, резануло нестерпимой, ослепляющей болью, потекло горячее… потом резануло еще раз и еще. Пацаны бросились на него и погребли под собой в живой, озлобленной куче…

* * *

Пацаны…

Почему они пошли на это? Может быть, потому, что не знали, какой кусок торта слаще. Может, потому, что не успели смотаться вовремя и вынуждены были теперь жить в зоне боевых действий. Может, еще почему?

Как бы то ни было — они теперь были здесь. Все вместе.

Как только «Урал» остановился, хохочущие мамалыжники потащили из кузова первого — стало можно говорить. До этого — только шептаться, и то осторожно.

— Слышь, пацаны, подрываться надо, — сказал тот, кто сидел четвертым… четвертым в очереди на экзекуцию, невысокий, чернявенький, похожий на цыганенка, — кому как, а мне…

— Глохни, — мрачно сказал еще один, угрюмый, прыщавый здоровяк, — если есть что дело — предлагай, а не болтай.

— Пусть один заберется. Мы — все вместе.

— Там человек десять. С «калашами».

— У этого — тоже будет.

— Посекут.

— Слышь, ты, хорош гнать!

— Гонят г…о по трубам, я дело говорю.

— Партизаны…

— Хрен их найдешь, твоих партизан! — огрызнулся еще один пацан. — Надо было жить, как люди живут, и не…

Остаток фразы он не договорил — скорчился от боли, от резкого удара.

— Глохни, огрызок! Так люди не живут, так шавки живут. Я — не шавка подзаборная. Если ты шавка — иди, отсоси этим, может, отпустят.

Еще один пацан что-то делал… натужился, напружился и… показал свободные руки. Румыны пользовались стандартными одноразовыми пластиковыми наручниками, если знать как и иметь кое-какие инструменты — высвободиться было реально.

— Тю…

— Атас, пацаны, идут!

Освободившийся спрятал руки.

Подошли мамалыжники, выхватили из кузова еще одного. Остальные пацаны смотрели на карателей волком — но ничего не сказали. За ними никто не следил — гораздо интереснее принимать участие в экзекуции.

— Ты чо, пионер-герой, что ли?

— Заткнись. Руки давай.

Неизвестно откуда взявшимся обломком одноразового бритвенного лезвия пацан высвободил руки одному. Потом еще одному.

— Тихо.

— А чо…

— Лучше человеком умереть. Со свободными руками.

— А ты кто вообще такой, пацан?

— Конь в пальто. Плавать умеете?

— Ну…

— Э…

— Короче, — пацан зажал бритву между пальцев, — ща, как эти придут, я одного писану и волыну прикинусь схватить. Ты — ему в ноги и держи, отвлеки, понял? Потом тоже беги. Вы — стадом из машины и бежать. Рядом обрыв, они туда будут трупы сбрасывать. Море. Туда и прыгайте.

— А ты?

— Мои проблемы…

Произошло все совсем не так, как должно было получиться. Сначала не приходили… там, на воле забухтели чего-то, завозились, послышались какие-то крики. Потом в кузов вскочил бандит, бородатый, расхристанный, с пистолетом. Он диким взглядом обвел кузов — но сделать больше ничего не успел, пацан со свободными руками, как кошка, бросился ему в лицо, потом ломанулись и другие, навалились, затоптали…

* * *

— Слышь, пацаны. А чо снаружи-то?

«Пионер-герой», не отвечая, схватил пистолет, машинально прикинул — «стечкин» или его румынская копия, «Дракула», плохо видно в темноте, судя по весу — заряжен, да и нахрен бандюкам носить незаряженный? Писанул обломком бритвы по тенту, потом еще раз. Прильнул к щелке.

— Э…

— Нишкни.

В кузове все более откровенно воняло горелым… жуткий, знакомый многим запах. После боев в города сгоняли пленных, выгоняли на работы всех людей — собирать трупы. Потом эти трупы сваливали в кузова машин и везли их на окраину. Там — вываливали, обливали бензином и поджигали. В санитарных целях. Каждый раз после такого несколько дней невозможно было дышать, сладковатый, тошнотворный дымок вызывал позывы к рвоте.

Пацан соскользнул на землю, грамотно соскользнул, прижался к откинутому заднему борту «Урала», привыкая глазами к темноте. Потом огляделся, присвистнул.

— Вылазь, братва! Не боись!

Пацаны, многие из которых уже попрощались с жизнью — вылезали, осматривались. «Пионер-герой» уже подобрал у одного из убитых выстрелом в голову автомат, сделал несколько знаков руками в темноту — правой рукой себя за горло, потом большой палец — сигнал «я свой!». Никто не откликнулся, но все экзекуторы, вся банда Марека — была безжалостно перебита. Поняв, что те, кто это сделал, вовсе не жаждут проявлять себя, пацан присел над убитым и начал деловито шмонать его карманы, расстегивать разгрузку, чтобы приспособить на себя.

— А чо это…

— Партизаны…

— Заткнулись! — не оборачиваясь, скомандовал пацан. — Шмонайте трупы, машины. Все собрать, если обувь у кого дерьмовая — поменять. Швыдко!

Команда была понятна, беспризорники этим и жили, кражами, шмоном — растекшись по окрестностям, они собрали несколько автоматов Калашникова, в основном румынских, но были и два русских, пулемет Калашникова, тоже румынский, со складным прикладом и коротким стволом, так называемый «красавчик», девять пистолетов, ножи, боеприпасы, пару десятков гранат, некоторое количество денег и ханки. Кто-то сменил обувь, другие подгоняли на себя разгрузку. Нашли порезанных пацанов, как смогли, перевязали, тем более что бинт тоже нашли. Дали хлебнуть сивухи — для обезболивания. Для одного — сделали самодельные носилки, вырезав кусок тента. Трупешники мамалыжников — поскидывали в море, туда, куда сами мамалыжники собирались скинуть трупы пацанов.

— Строиться!

— А чо…

— Кто не в строю — все, что здесь взяли, на землю положили и мотайте отсюда, пока целы!

Пацаны помялись — но из строя никто не вышел.

— Значит, так. Уходим в горы. Идем тихо, кто гавкнет — лично язык отрежу. Кто оружие бросит — потом за ним вернется, я не шучу. Двигаемся!

* * *

Утром на место экзекуции прибыли румынские каратели. В горы они не пошли — в конце концов, это были не их солдаты, это были всего лишь убитые мамалыжники, бандиты, за них никто и никогда не спросит, и идти по следу в горы — себе дороже. Они ждали, что за ними пойдут вертолеты-охотники, которые могли летать ночью и стрелять, если даже ты спрятался в лесу, — но вертолетов почему-то не было, погода летная, а вертолетов нет. К середине следующего дня группа пацанов дошла до одной из партизанских явок…

Примечания

8

Отряд полиции особого назначения.

9

Реальные данные на 2010 год. Об этом не говорят из-за политкорректности — но это так. Большинство преступлений в Европе совершают именно мигранты, законные и не очень, и гас-тарбайтеры.

10

Лозунг польских националистов. Имеется в виду — от Балтийского моря до Черного.