Дальше живут драконы 2

Александр Афанасьев (2024)

Вторая часть книги. Я начал писать эту книгу про мир, где над Россией, над Российской Империей не свершился сатанинский эксперимент большевизма, не началась гражданская война, вдребезги разбившая наше общество на озлобленные осколки целого, и продолжающаяся по сей день. Я начал писать про этот мир, в том числе и с надеждой на то, что может быть — кому-то мои строки подскажут — мир добра существует, его можно построить, создать. Только для этого надо сперва прекратить воевать друг с другом, ведь вместе — мы сильнее, чем порознь

Индокитай. Хюэ, старый город. 29 января 1968 года

Время перед битвой — потом всегда вспоминается как тихое и… даже светлое какое-то.

Это был Индокитай. Аннам, созданное совсем недавно государство, которого скоро не будет. Город Хюэ, бывшая императорская столица, где в старых замковых камнях спрессовалась многосотлетняя история гордого и непобедимого народа.

На носу был праздник Тет — местный новый год, отмечаемый по лунному календарю, но не мусульманскому, а своему. Аннамцы собирались отвечать его по своему: вместо елок у них, например — небольшое мандариновое дерево, мандаринки с которого можно есть. Вместо открыток с поздравлениями — что-то вроде плакатов с каллиграфией: каллиграф одна из самых уважаемых профессий здесь, хороший каллиграф никогда не останется голодным. Местный цвет нового года — ярко — бордовый, даже винный, вишневый. Вместо хороводов вокруг елочки — танцы на улицах с многометровыми искусственными змеями. Вместо обычного пушечного салюта — что-то вроде шутих, только очень больших. Шутихами — занимались профессиональные пиротехники и готовили они их — вот уже месяц, чтобы взорвать все в одну ночь.

И никто не знал, что именно в эти дни и этот тет — там, на Севере решили пролить кровь и предпринять генеральное наступление, чтобы навсегда изгнать ненавистных иностранцев и нгаев, напав на них врасплох, как до того не раз нападали на китайских оккупантов¹.

Капитан Воронцов на сей раз вышел из дома примерно в восемнадцать ноль — ноль по местному времени. У него уже была елочка… точнее, мандариновое дерево, он уже заказал каллиграфу необходимые плакаты для поздравления и отдельно — попросил написать открытку жене на русском на местной рисовой бумаге. Для этого — он нашел на рынке самого дорогого каллиграфа, посулил за работу сто пиастров², написал на листке бумаги русские буквы и держал перед глазами каллиграфа, пока тот старательно перерисовывал их на открытку. Открытку он запечатал в конверт и отправил аэро, с дипломатической почтой. Должна дойти.

На сей раз, он оделся, как одеваются местные европейцы — свободная рубашка, брюки, мятый и неопрятный пиджак — сойти за местного он не смог бы при всем своем желании из-за роста. В каждый из карманов — он положил по револьверу Бодигард Эйрвейт М-49, у них не было выступающего курка и можно было стрелять через карман — а в сумку через плечо, с какой ходили за покупками, опустил знакомый Скорпион. Он не был оружейным маньяком — просто, с наступлением Тета в городе появляется много самых разных личностей, родственники из деревни приезжают навестить тех, кто смог закрепиться в городе… в общем, в городе появляются самые разные люди. А в этом раз, по данным разведки — Новый год обещал быть жарким.

Вторая причина — он шел на встречу с агентом.

Конечно же… капитан — лейтенант Воронцов, как и все (или почти все) международные наблюдатели, интернациональные бизнесмены, многонациональные аферисты здесь занимался… несколько не тем, чем должен был бы заниматься. В данном случае — шпионажем. Это было нормально, потому что кто-то должен защищать интересы страны, в том числе и не совсем чистыми способами. Прикрытие международного наблюдателя не более чем прикрытие — но в защиту капитана Воронцова можно было сказать, что и эту работу он старался выполнять так хорошо, как это было возможно.

Он направился к своей машине — но на полпути, вдруг хлопнул по лбу, что у европейцев обозначало, что они что-то забыли и направился в противоположную сторону. Если бы кто-то следил за ним — то, наверное, попался бы на глаза. Но никто не следил. Улица — жила обычной вечерней жизнью: ехали мотоциклы, протискиваясь через трафик, хозяйки торговались у лавки зеленщика за побеги свежего бамбука, на корточках — сидели мужчины. Капитан дошел до перекрестка, кликнул там такси — пяо, только в отличие от нормальных мототакси у них два колеса спереди, а не сзади и пассажир — сидит перед водителем лицом к движению в чем-то, напоминающем половинку яйца с сидением внутри. Попросил отвезти его на Донг Ба маркет, крупнейший рынок в городе и во всем Аннаме. Таксист не удивился — все иностранцы покупали там что-то, спросом пользовалась европейская одежда, сшитая местными мастерами, очень дешевая, холодное оружие, предметы местного искусства, различные приправы и зелень. Можно было там приобрести и то, что теоретически приобрести было нельзя.

Эй, я про мандариновое дерево! А вы про что подумали?

Капитан был довольно высок, и получалось что он, даже сидя загораживал обзор низкорослому водителю — но тот справлялся с дорожным потоком с уверенностью опытного матадора. Машин было немного, большей частью мотоциклы. На многих сзади — горшки с мандариновыми деревьями.

Капитан размышлял.

Агента, с которым он должен был встретиться — он знал как Бяо. И больше — он не знал о нем почти ничего. Имя распространенное, китайского происхождения, здесь таких полно. Судя по голосу — от тридцати до пятидесяти, точнее установить невозможно — у азиатов вообще сложно установить возраст даже видя их. Судя по выговору — селянин, но проскакивают городские словечки. По направленности и объекту информации — занимает какой-то важный штабной пост в местном сопротивлении. Занимает сам, не родственник, капитан Воронцов был в этом почти уверен. Несколько раз — он осторожно пытался задавать неожиданные вопросы. И ни разу агент не ответил, что ему надо что-то уточнить или выяснить — ответ давался сразу, да или нет. Под эту гипотезу работало и то немногое, что капитан знал о Бяо — от тридцати до пятидесяти, селянин, но с городским налетом, переселенец в город в первом поколении. Именно такие люди — составляли руководящие кадры Вьетконга.

Встречались всегда в одном месте — в массажном салоне. Фактически — бордель, оказывающий услуги «по быстрому», никто не обратит внимания, если туда зайдет иностранец. И местный тоже. Говорили в комнате, часть которой была отгорожена полупрозрачной занавесью и имела отдельный выход. Свет всегда выключался — если принимали обычных клиентов, то он был включен, а за полупрозрачной занавесью показывали целое представление. Богатые импотенты раскошеливались, чтобы смотреть.

Бяо работал за деньги. Приличные по местным меркам деньги, один раз он попросил, чтобы отныне мук давали больше — но деньги не клянчил. Капитан и сейчас нес для агента десять тысяч гонконгских долларов, но не был уверен, что отдаст все. Он должен был оценить полезность информации, но не знал, какая она будет. Он подозревал — что о праздновании Нового года. Капитан подозревал, что будут взрывы. Ему никогда не нравилось, что в центр воюющего города — легально свозится такое количество самодельной взрывчатки. Одна граната в ящики с фейерверками — и рванет так, что и в России слышно будет. Но что именно принесет Бяо — он не знал. Бяо всегда сам решал, что он сообщит, никогда не принимал никаких заданий, только иногда отвечал на уточняющие вопросы. Капитан передавал данные в посольство России в Сайгоне и что с ними было дальше — он не знал. Как он подозревал — целесообразнее было бы сливать информацию на американский штаб и немедленно реализовывать — но так делать он не имел права.

Пяо — вырулил к площади перед маркетом, всегда забитой. Капитан расплатился и пошел к входу на рынок. Он надел на себя, прямо на голое тело легкий бронежилет — кольчугу, потому что на базаре запросто могли пырнуть ножом. Сейчас — она натирала тело и сильно раздражала. Он обливался потом и держась рукой за карман с кошельком, продвигался вперед.

На углу торгового ряда — он купил багет с зеленью и молодой свининой — типичный сплав местной и французской кухни. Оглянулся невзначай… понять, идет ли кто в этой толчее было почти невозможно. Справился у продавца багетов, где можно купить пиротехнику. Продавец заулыбался и показал направо.

Примерно полчаса — капитан потратил на исследование местных пиротехнических чудес — иногда в них добавляли рубленые гвозди, немного крысиного помета и продавали какому-то доверчивому солдату. Интересно… кто такой все-таки Бяо. Бяо — имя китайского происхождения, а китайцев — вьетнамцы очень не любят, это их бывшие колонизаторы. Возможно, что Бяо полукровка. Тогда понятно, почему он предает. Вьетнамцы не любят полукровок, они вообще очень высокомерны. И сколько не повесь плакатов насчет старых предрассудков — это так и это будет так. Возможно, Бяо мстит.

Ознакомившись с пиротехникой — капитан свернул на ножевую улицу и, сам не зная зачем, купил нож. Попросил завернуть, и пока продавец делал это — еще раз огляделся. Знакомых до боли лиц не увидел.

Знакомые до боли лица — это полиция. Американцы называли их «белые мыши», а сами вьетнамцы их, а так же и военных — нгаями³. Наглые, совершенно непрофессиональные подонки, они одни делали для роста недовольства в народе больше, чем все иностранцы вместе взятые. Здесь в полицию шли для того, чтобы обеспечить себя и всю свою многочисленную семью.

Взяв нож, он покрутился еще — затем забрел в знакомое заведение. Внешне — оно ничем не напоминало веселый дом, только мелодично и печально играла музыка на колокольчиках.

Хозяин, увидев знакомого клиента, поднялся навстречу

— Здравствуйте, господин…

…

— Как поживает большой господин?

— Все хорошо, спасибо. Ла сейчас свободна?

— Нет, к сожалению, Ла здесь нет.

Звякнул звонок

— А где же она?

— О, она ушла повидаться с родителями, которые приехали к ней из деревни. Ла очень хорошая дочь, господин.

Воронцов в этом и не сомневался, вопрос в том, что она им скажет. Может быть, что и правду. Местные девушки — к такому роду заработка относились вполне нормально, местным неведом стыд от секса, испытываемый христианами, для них это — такое же отправление естественных надобностей, как и любое другое. Боялись только заразиться — дурные болезни принесли с собой французы и сейчас они тут процветали.

— С вашего позволения осмелюсь предложить вам другую девушку, ее зовут. Ша и она из той же деревни. Она очень чистая, господин, только недавно приехала из деревни. Очень чистая, сифилис нет, ничего нет…

Капитан посмотрел на часы.

— Хорошо, давайте. Боюсь, у меня немного времени…

…

Ша и в самом деле была хороша, хотя на вид ей было четырнадцать, не больше. Настоящая фарфоровая статуэтка, в национальном костюме, но с западным макияжем. У нее были миндалевидные, раскосые глаза — скорее всего, не чистая вьетнамка, метиска.

Она поклонилась, как это и было положено и повела русского капитана в свою комнату узким, извилистым коридором в бесконечном лабиринте лавок. Когда они пришли — она снова поклонилась и показала на нечто среднее между операционным столом и кроватью. По крайней мере, здесь было чисто, в уголке — раскуривались какие-то благовония и стояло небольшое мандариновое дерево…

— Как тебя зовут? — спросил капитан по-французски

— Меня зовут Ша, господин — ответила девочка и поклонилась. Она не торопила клиента, как это делают доступные женщины в других частях света. Здесь, на Дальнем Востоке вообще не принято было торопиться, жизнь текла неторопливо и неостановимо, как река.

— Откуда ты родом?

Ша назвала деревню совсем недалеко отсюда. Почти пригород. Скорее всего, действительно в ней есть французская кровь…

Капитан сделал серьезное лицо

— Ша, я могу тебе доверять?

— Доверять, господин? — она не поняла вопроса или сделала вид, что не поняла.

— Ты никому не будешь говорить, что мы с тобой тут делали?

— Конечно, господин. Я никому ничего не скажу.

Надо сказать, что в отличие от западных людей — местным было почти неведомо такое понятие как ревность. Про верность — тоже мало кто что слышал.

Капитан достал несколько бумажек — тысячу пиастров

— Вот, возьми. Ты посидишь здесь тихо, пока я схожу кое-куда. Очень тихо, как будто я здесь. И потом — никому не скажешь, что я уходил, поняла?

В ответ девушка… заплакала.

— Что случилось?

— Ты меня не хочешь? Ша некрасивая?

Господи… Такое возможно только в этой стране… несчастной, попавшей в тиски глобального противостояния стране.

— Ша очень красивая

— Но почему ты тогда не хочешь со мной?

— Послушай… — Воронцов порылся в кармане… он всегда носил что-то вроде подарков на случай, если надо установить контакт с кем-то из местных. С детьми… с женщинами… он помнил, что большая часть преступлений совершается на глазах кого-то, и эти «кто-то» чаще всего или женщины или дети… и если проявить доброту к ним, то можно узнать много интересного, что никто другой не скажет. Он нащупал небольшую серебряную брошь… настоящую брошь из черненого серебра, причем не местной работы, а русской. Для детей у него были леденцы и конфеты, для женщин — вот такие безделушки — послушай… вот, возьми.

Ша с удивлением, смешанным со страхом, смотрела на подарок

— Но я… ничего не сделала для тебя.

— Все равно, это тебе.

Ша соскочила со своего места, схватила брошь, откуда-то моментально появилось зеркало. Поистине, все женщины одинаковы.

— Ла говорила, что ты очень добрый… не такой как другие иностранцы… — задумчиво произнесла она, приколов брошь на свое дешевое крестьянское платье.

— Да, но у меня есть здесь дела, понимаешь? И я не хочу, чтобы о них кто-то знал. Никто, понимаешь? Ведь Ла не говорила тебе, что у меня тут дела, верно?

— Нет, не говорила — задумчиво сказала девушка.

— И ты не должна говорить. Поняла?

— Поняла… тем же тоном сказала она.

— Вот и хорошо.

— У тебя есть жена? — вдруг спросила Ша

— Да, есть. Но она очень далеко.

— Она наверное очень счастливая… — мечтательно сказала Ша — как в кино.

— Она очень скучает — сказал Воронцов — потому что я здесь, а она там. Мы очень долго не виделись…

— А можно, я буду твоей женой здесь!?

Дело сворачивало на обычную тропу

— Нельзя — придумал капитан на ходу — здесь моя жена Ла.

— А разве у тебя не может быть двух жен?

— Нет. У нашего народа так не принято.

Лицо женщины, почти девушки — поскучнело

— Ну, хорошо… — сказала она — но если Ла тебе надоест, я хочу быть твоей женой

— Хорошо — с облегчением сказал капитан — а теперь сиди здесь тихо.

Воронцов тихо вышел из каморки, которую занимала девочка Ша, без клиентов подрабатывающая в одной из лавок. Было сумрачно от крыши, тоскливо, под ногами — была грязь, пахло затхлостью и гнилью, даже сильный запах пряностей — не мог это перебить.

И было тяжело на душе. Как всегда было в такие моменты. Индокитай — был первым его заграничным назначением, и, как оказалось — это надолго. Он не был уверен в том, каким он был до того как попал сюда — но точно не таким как сейчас.

Место, в котором они встречались с агентом, было совсем рядом. Нащупав рукой противную, пластиковую рукоятку револьвера — капитан шагнул внутрь и понял, что агент уже здесь. За пеленой занавеси. Слабый запах сигарет Голуаз, очень крепких выдавал его — Воронцов не курил, и потому хорошо чувствовал сигаретный запах.

Само по себе то, что агент курил французские сигареты — говорило о том, что он человек не бедный. Возможно, он тратил на это часть денег, которые давал ему капитан. Интересно, как он не провалился — в сопротивлении даже минимальные признаки богатства или причастности к западной культуре вызывали подозрения. Курение сигарет было одним из таких признаков.

— Я здесь, — сказал капитан по-французски, усаживаясь на стул.

— Вы опоздали — глухо ответил ему агент на том же языке

— Были дела.

Молчание.

— У вас есть что-то для меня?

— Да есть — сказал агент.

Снова молчание. До этого — агент никогда так себя не вел. Это было похоже на полицейскую игру, на допрос.

— Если у вас есть что-то сказать, я слушаю.

— Я хочу сказать, что мне нужны деньги.

— Я принес вам деньги.

— Мне нужно больше. Много денег.

— Сколько?

— Один миллион гонконгских долларов. И паспорт. Я хочу уехать.

Капитан Воронцов подумал, что агент психологически сломался — такое иногда бывает. Долгая двойная жизнь мало кому по плечу, ее выдерживают единицы. Среди таких уникумов Евно Азеф, который одновременно был и агентом полиции и главой Боевой организации эсеров, главной террористической организации в стране. Этот не сломался… даже когда его раскрыли. Сломались его товарищи… именно с раскрытием роди Евно Азефа начался распад организации эсеров: большинство из тех, кто искренне верил, когда предал Азеф поняли, что верить больше нельзя ни во что…

Если агент сломался — его надо успокоить. Вселить в него уверенность. Только не так то просто это сделать, если даже не видишь его глаза.

— Это очень большая сумма. Очень большая.

— Я скажу вам многое за это.

— Никакие слова не стоят миллиона гонконгских долларов.

— Эти — стоят. Это может изменить ход войны.

Возможно, несколько лет назад капитан и поверил бы. Тогда он был таким же, как все офицеры русского флота… немного наивным, верящим в товарищество и честь. Но не теперь. Теперь он подумал, что агент хочет вытащить из него аванс… тысяч сто или хотя бы пятьдесят и сбежать.

Кроме того, здесь все мечтали изменить ход войны. Но почти никто и ничего для этого не делал. Торговцы торговали, женщины легкого поведения продавали себя, таксисты ездили… здесь не было войны в русском ее понимании, как сверхнапряжение всех сил народа, как катарсис. Война и мир существовали друг рядом с другом, но мало соприкасались.

Надо проверить

— Боюсь, у меня нет таких денег, друг — сказал капитан — это очень большие деньги, их никто с собой не носит. Но у меня есть с собой тысяч двадцать… возможно, вы хотя бы скажете, о чем вы хотите рассказать?

— Нет. Только всю сумму — и за весь рассказ. Я хочу исчезнуть.

Капитан насторожился. Не похоже, что агент пытался обмануть его и сбежать с деньгами… но он мог добросовестно заблуждаться, считая важным то что важным не являлось… или являлось не настолько важным. Его так же могли раскрыть, напичкать дезинформацией и направить на встречу с добывающим офицером.

— Исчезнуть не так просто — капитан решил поддержать разговор и одновременно несколько сменить тему — вам потребуются документы, возможно и не один комплект. Как бы вы хотели исчезнуть? Переехать в Гонконг?

— Нет. Не в Гонконг. Туда нельзя. Там найдут. Куда-то далеко. В Америку…

— Американские документы сделать не так то просто.

На самом деле — сделать их было проще простого. Тем более — в САСШ никогда не было традиции выдачи паспортов, свободолюбивые североамериканцы считали любой документ удостоверяющий личность ограничением своих свобод, паспорт получали только для поездок за границу и то только потому, что другая страна не примет без паспорта. С недавних пор обычным документом для североамериканцев стали водительские права, а до массовой автомобилизации большинство американцев не имело документов вообще.

— Я уже купил их… — сказал агент и тут же поняв, что его затягивают в разговор, грубо спросил — вам нужна информация? Или нет?

— Нужна, но боюсь, не вы устанавливаете цену, друг — сказал капитан — кому еще кроме меня нужна ваша информация? Кого вы знаете? Кто готов за нее заплатить.

Внезапно капитан насторожился… у двери послышался легкий шорох… но отреагировать он не успел. Здесь почти не было дверей в европейском их понимании, были либо циновки, либо занавески, либо бамбуковые занавеси. Здесь — была занавеска из грязной тряпки… и кто-то, невидимый, с той стороны стены — забросил в комнатку, в которой сидел Воронцов, что-то вроде шара… только шар этот шипел, исходил огнем, дымом и плевался горячими, огненными брызгами во все стороны.

Зажигательная бомба!

Капитан вскочил, выхватывая пистолет. Эту дрянь и думать не стоит потушить, ее делают из армейской фляжки и обрезков старой, отслужившей свое синематографической пленки… синематографическая пленка смертельно опасна, она горит как напалм. Осталось только уносить ноги отсюда… и как можно быстрее.

Кто-то — или он, или, скорее всего, агент — привел за собой хвост.

Револьвер был уже в руке… но стрелять через стену он просто не мог… партизаны стали бы, а он не мог, опасаясь зацепить кого-то невиновных, кто не имеет к этому никакого отношения. Тот, кто кинул бомбу, может поджидать его у двери, с обрезом, винтовкой, пистолетом, автоматом, ножом или даже с заостренной бамбуковой палкой, вымазанной нечистотами. Прежде, чем он принял решение, в какую сторону броситься — полупрозрачный тюль с треском разорвался, и под его ноги вывалились двое, сцепившиеся в смертельной схватке.

Он понял, что в той половине комнаты был кто-то еще и выпустил веером все пять пуль из своего Бодигарда, не видя, кто там есть и сколько их. Бодигард — нельзя было назвать мощным револьвером, но тут все уравновешивалось миниатюрностью азиатов и самолично спиленными напильником головками пуль. Судя по тяжелому стону — он в кого-то попал.

Перезаряжать времени не было, он выхватил из саквояжа не пистолет — пулемет, а мощный, компактный фонарик Маглайт, включил его. Луч света — высветил тяжело дышащих мужчин… один из них умирал, получив в бок несколько ударов длинным, тонким ножом, похожим на крысиный хвост. Такие ножи тоже привнесли сюда французы — они использовались для колки льда, а французы любили использовать лед в колониальных напитках.

Луч света — высветил лицо мужчины с ножом.

— Я — Бяо — сказал он на французском.

Черт…

Воронцов протянул ему руку, рывком поставил на ноги. Было много дыма, со всех сторон раздавались крики, было нечем дышать. Только то, что комната была большой — спасало их от брызг огня.

— Сюда!

Они выскочили на ту половину комнаты, где была большая кровать и лампы. Там, на полу доходил молодой аннамец, в обычной для крестьян черной куртке и штанах. Есть ли у него оружие — Воронцов не заметил. Наверное, есть.

Они побежали по узкому, загаженному проходу. Навстречу им никто не попадался, и это было хорошо — в такой теснине не разойтись. Но никто и не рисковал — пожар в такой тесноте — верная смерть.

— Куда мы? — спросил Воронцов.

— Здесь есть выход.

Оказалось, что этот коридор — был чем-то вроде коридора между торговыми местами, предназначался он исключительно для работников и тех, кто живет здесь, на базаре, зарабатывая как может. Он заканчивался дверью на замке — но у агента был ключ. Он отомкнул дверь — и они оказались в бестолковой, мечущейся людской массе, рвущейся к выходу. К счастью — большая часть людей уже пробежала мимо, иначе могли бы снести. Дым уже был виден — как тонкая пелена под крышей.

Пожар на рынке, да еще под Новый год! Кошмар какой-то…

Оставаться здесь было нельзя — они бросились к выходу. На площади — наверное, творится настоящий кошмар, уже были слышны сирены пожарных машин — к чести французов, пожарную службу они поставили. Хотя машины были антикварные.

На площади — и в самом деле, творилась вселенская суета: орали люди, ревели быки, таксисты — то ли искали клиентов, то ли пытались сохранить в этом безумии свои машины, которые для большинства их них были единственной стоящей вещью, какая у них была и единственным источником дохода.

— Куда теперь? — крикнул Воронцов, пытаясь перекричать весь этот шум.

Бяо не ответил… он шагнул в сторону… и вдруг, схватив офицера за руку, начал оседать. Как будто…

Ранен! Черт, откуда?!

Первым делом — Воронцов пригнулся. Это скверно, когда ты, по меньшей мере, на двадцать сантиметров выше всех остальных… очень скверно. Затем — он потащил своего агента в сторону, подхватив его так, как его учили спасать тонущих… при таком столпотворении возможно, им удастся уцелеть.

Им удалось вырваться из давки. И даже удалось найти такси. Капитан дал тройную цену и приказал вести их к себе домой…

У себя дома — он раздел агента и обработал рану… как и все военные моряки, он умел это делать. И у него было дома все необходимое, начиная от йода и бинтов и заканчивая современными германскими антибиотиками. Чтобы агент, раненый в плечо выдержал боль, он дал ему стакан водки. Для местных, которым крепкое спиртное было недоступно — отличная анестезия.

Кость была не задета. По крайней мере, он на это надеялся. Он не был практикующим врачом, не имел дела с огнестрельными ранениями — но понимал, что это винтовочная пуля. Скорее всего — пуля от снайперской винтовки, вошла она спереди и прошла навылет. Он щедро засыпал рану антибиотиком, надеясь на то, что местные микробы не вынесут знакомства с передовыми достижениями германской биохимии. Как и местное общество — не выносило знакомства с западным образом жизни.

Когда он заканчивал перевязку — вошла мадам Ла, хозяйка дома, в котором он снимал целый этаж. Она несла в руке лампу и хотела что-то сказать — но увидев незнакомого мужчину в кресле, застыла.

— Мой друг попал в беду, мадам… — сказал Воронцов

— Да, да… конечно.

Мадам Ла поспешила удалиться — война здесь шла, как минимум двадцать три года и здесь не было принято интересоваться, кто и при каких обстоятельствах получил огнестрельное ранение.

Перевязав рану — капитан убрал медицинские инструменты в блестящий ящик из нержавеющей стали и закрыл его в столе на ключ.

— Как вы себя чувствуете? — спросил он агента на французском

— Хорошо… — он выглядел разбитым, но был в сознании — я… жив?

— Да, вы живы — подтвердил капитан

— Будь оно все проклято… — повторил агент

— Что?

— Будь оно все проклято…

Агент был пьян и Воронцов понял, что его можно разговорить.

— Что именно проклято?

— Что?

— Что именно — проклято? — повторил Воронцов

— Да все… они придут.. вот увидите… придут.

— Кто — придет?

— Они…

…

Разговор — был недолгим, но и то, что капитан Воронцов услышал от своего агента — повергло его в шок. Жаль, он не включил магнитофон и не записал все это… хотя и тогда ему вряд ли бы кто-то поверил.

Зато теперь — было понятно, что происходит.

Чтобы держать себя в норме — Воронцов проглотил таблетку бензедрина⁴ Надо было держаться на ногах — во что бы то ни стало.

Что делать — он ни разу не сомневался. Масштаб проблемы таков, что к ее решению надо подключать международное сообщество. В его руках находился свидетель тяжелейших военных преступлений, причем совершенных не местными сопротивленцами — а негодяями, посланным Токио. Если этого свидетеля вывезти в Гаагу, и он будет свидетельствовать на суде — скорее всего, даже Англия не сможет встать на защиту Токио. Медицинские эксперименты над людьми… это просто немыслимо для цивилизованного мира. И самое главное — не сможет не определиться Германия. Равновесие сил здесь — хранится на относительном равновесии блока САСШ-Россия с одной стороны и Япония-Великобритания с другой. Если к ним присоединится сильнейшая империя мира⁵ — вряд ли Токио захочет продолжать.

Но для начала — надо доставить этого человека в международную миссию. Там он будет в большей безопасности, чем здесь.

Миссию — охраняли шведские королевские гвардейцы и капитан, как и любой представитель миссии наблюдателей — мог позвонить и вызвать военный эскорт, если он опасался чего-то. До этого — Воронцов никогда этого не делал — но сейчас это было просто необходимо. Он подошел к телефону, снял трубку, начал набирать номер… и уже набрал его, когда вдруг понял, что гудков на линии нет.

Было тихо. На линии. Было тихо.

В следующую секунду — он упал на пол и пополз к шкафу. Он снаружи был обычным деревянным шкафом, но внутри него был точно подходящий по размеру стальной. В нем — хранилось снаряжение, которого у международного инспектора никак не могло быть.

Первым делом — он достал автомат. Эрма-53, с укороченным стволом и ПБС — прибором бесшумной стрельбы. ПБС представлял собой длинную, черную сосиску — обычный контейнер, накручивающийся на ствол, в нем были резиновые пробки с дыркой посередине. ПБС хватало на две сотни выстрелов, если вести огонь исключительно одиночными.

К автомату была разгрузка с магазинами — она надевалась быстро, крест — накрест. Магазины всегда были снаряжены патронами — пружину приходилось менять каждые шесть месяцев, но это тоже того стоило.

Затем он достал два бронежилета — для себя и для своего нежданного гостя. Бронежилет весил одиннадцать килограммов, но это стоило того. Еще по килограмму с лишним — весили шлемы.

Последним — он достал прибор ночного видения — его козырь, наличия которого никто не ожидает. Он представлял собой что-то вроде защитной маски, в которой часть стекла была замазана черной краской, а на оставшуюся часть — опускался двойной монокуляр типа Вампир. Вампир весил более килограмма — поэтому сзади, к замку крепился свинцовый противовес. Это чтобы когда эта штука опущена — она не перевешивала. Этот ПНВ был произведением германских инженеров и предлагался для штурмовиков и вообще для частей особого назначения. У североамериканцев — такие только испытывались, их предлагали для пилотов вертолетов.

Он постучал ногой по полу — потому что догадался: те, кто окружил дом, не хотят шума, они нападут, как только будут уверены, что в доме все тихо и все заснули.

Что ж, удачи им.

Он надел бронежилет, затем разгрузку. Примкнул к автомату длинный, сорокаместный магазин. Надел шлем и ПНВ, проверил, как он работает. Батарейки хватает ненадолго… но на ночь должно хватить. Полностью.

Затем — он подполз по полу к креслу, в котором храпел агент (это выглядело бы смешно со стороны, с экрана синематографа, но не для того, кто находится в этой комнате, в этом городе и в этой стране) — и осторожно, стараясь не разбудить агента — положил на него разложенный бронежилет — тот что-то пробурчал, но не проснулся. Затем — капитан подполз к кровати и свернул одеяло, стараясь создать видимость, что в кровати кто-то есть. Потом — он дернул за шнур — и выключил свет…

Он ждал, что пройдет, по меньшей мере, час до того, как они придут — подождут, чтобы быть уверенными, что никто не проснулся и сон глубок. Но они поспешили — уже минут через двадцать открылась дверь и человек в черном, полностью в черном и с черным капюшоном на голове осторожно ступил на покрытый циновкой пол, попробовал ногой, прежде чем ступить. За ним следовал второй. Третий…

У них не было современной электроники, не было приборов ночного видения, не было даже современного оружия — но те, кто пришел убивать, видели в темноте не хуже кошек. Когда Воронцов поднялся из-за кровати — они успели отреагировать, один что-то бросил, а второй — попытался прыгнуть. Но эти трое, как бы они не были подготовлены — не смогли ничего сделать ни с бронежилетом, ни с шлемом, ни с автоматом, ни с ПНВ. Девятнадцатый век — никогда не победит двадцатый…

От ядовито-зеленого света — болели глаза. Воронцов заменил магазин в автомате, встал на четвереньки, чтобы не светиться в окне. Эти, похоже, готовы — но он не сомневался, что есть еще. Они какое-то время… недолго подождут. Потом, когда эти трое не выйдут — они сделают что-то еще. Например — засадят в окно из базуки. Или бросят фляжку, наполненную обрезками старых синематографических фильмов.

Надо было посмотреть, что на улице — конечно, тут не было освещения, но у него-то были очки ночного видения, с ними он сможет разглядеть тех, кто стоит на улице — и возможно, даже снять из окна. Он выглянул… но звякнуло стекло — и он едва избежал ранения. Пуля прошла рядом, снайпер целился, видимо точно — но не рассчитал, что на пути пули будет стекло. Стекло — как раз и исказило траекторию пули.

Очки снова помогли — он увидел, где находиться снайпер. Он сидел справа, на крыше, в очках он был отлично виден. Воронцов выпустил длинную очередь и снял его. Тот упал вниз, и если на улице кто-то был — он не мог этого не увидеть…

Теперь — игра пошла с открытыми картами…

Первым делом — он закрыл дверь, перед этим осторожно выглянув — на небольшом пространстве перед лестницей никого не было. Чуть не запнулся об одного из тех, кто пришел убить его. Интересно, что они будут делать после того, как потеряли троих убийц и еще снайпера? Уйдут? Или попробуют еще? Сколько всего у них людей? Кто они? Если даже филеры, простые бандиты — вряд ли они пойдут на штурм помещения, в котором находится тот, кто уже убил четверых.

Разумнее всего — так и сидеть до утра. Или до того, как кто-то увидит труп и поднимет панику…

Когда он закрыл дверь — за спиной послышался стон, потом гулко грохнулись об пол пластины бронежилета. Агент пришел в себя.

Воронцов — успел вовремя, прижал его к креслу до того, как он начал вставать

— Тихо! Тихо!

…

— Четверо пришли убить вас. Я их убил. Поняли? Просто кивните.

Агент кивнул

— Вы сказали мне правду?

— Что…

— Правду. Про эксперименты над людьми?

…

— Правду или нет?

— Да…

— Тогда они пришли убить вас.

— Что делать…

— Я выведу вас отсюда. Укрою в миссии наблюдателей. С одним условием.

— Каким

— Мы вывезем вас. Но вы будете свидетельствовать о том, что сделали. Перед всем миром.

Агент помолчал. Потом сказал

— Я не доживу до суда.

— Доживете. Должны дожить. Все должны узнать.

Агент снова промолчал перед ответом. Потом спросил

— Кто приходил за мной? Я могу встать?

— Нет. Снайперы. Я убил одного, но могут быть еще. Три человека. В черном, какие-то капюшоны… как у католических монахов.

— Это не монахи.

— А кто это?

— Ванг.

— Кто?

— Ванг. Мы так зовем тех, кого вы называете ниньсу.

— Ниньсу? Ниндзя? — понял Воронцов — ниндзя не существует. Их истребили самураи больше ста лет назад. Ниндзя больше нет.

— Они не против, чтобы вы так думали. Ниндзя существуют, я видел их своими собственными глазами.

— Где? Где именно ты их видел?

— В одном месте. На реке, западнее Хамдука. Там был старый дом какого-то сумасшедшего французского колониста…

Воронцов вздрогнул. Бяо не мог знать о том, что он был там вместе с североамериканцами. Информация — подтверждалась с другой стороны.

— Дальше.

— Лагерь этих людей был там, несколько лет. Его охраняли ниньсу.

— Ниньсу? А что потом?

— Потом — пришли белые воины, по реке. Они сожгли лагерь, но японцы все равно успели уйти. Там никого не осталось.

— И что дальше? Ты был в этом лагере?

— Нет, но я знал о нем.

Агент вздохнул и горько сказал

— Миллион гонконгских долларов…

— В этом лагере ставили опыты на детях?

— Не только на детях. Мы отправляли туда врагов народа.

— Кого? — не понял Воронцов

— Врагов народа. Тех, кого надо было перевоспитать. Мы отправляли их туда.

Мерзость какая.

— Я отвечал за это. Поэтому я и знал про лагерь.

— А что случилось потом?

— Потом я услышал один разговор. Прибыл японский офицер. Я понял, что они убьют всех, кто знает о лагере.

Понятно.

— На этот Новый год что-то намечается? — спросил Воронцов — нападения, взрывы? Что будет на Новый год?

— Миллион долларов. Тогда скажу…

Внезапно, Воронцов понял что пол, на котором он сидит — слишком теплый.

— Мы горим.

Пол был теплый. Ждать пожарных — глупо, они вряд ли придут, тем более сейчас, когда горит крупнейший рынок региона.

Воронцов сунулся в шкаф — там, помимо всего прочего, было несколько расфасованных подрывных зарядов богемского производства, так называемый Семтекс⁶. Эта взрывчатка — представляла собой что-то вроде пластилина и отлично подходила для использования ее бойцами, не имеющими инженерно-саперного опыта — вот почему эта взрывчатка так хорошо продавалась. В темноте — он наклеил на стену несколько небольших колбасок взрывчатки, почти наощупь — воткнул в них медные проводки и подвел их к общему пульту саперной машинки. Он был уверен, что, сколько то времени у него есть — получив по зубам, те, кто пришли убить их больше не полезут в лобовую.

Если закрыта дверь, лезь в окно.

Он перевернул кровать так, чтобы она закрывала место, где была размещена взрывчатка. Подвинул комод, за которым можно было спрятаться. Скорее всего — дверь под прицелом, но тогда он просто пробьет новую дверь.

— Бяо, открой рот…

— Это зачем?

— Чтобы не оглохнуть…

Бяо открыл рот, и капитан сжал в руке подрывную машинку…

Примечания

1

За все время существования двух стран, между Китаем и Вьетнамом было семнадцать войн. Несколько раз Китай полностью оккупировал Вьетнам, но каждый раз был вынужден уйти. Ненависть к китайцам вьетнамцы впитывают с молоком матери.

Удивительно, но Вьетнам в своей истории чаще бывал разделенным, чем единым и разделение Вьетнама на северный и южный имеет глубокие исторические корни, так как на севере сильнее влияние китайской культуры, а на юге — индуистской. Французское название «Индокитай» — исторически правильное.

2

Это очень дорого. Пятьсот пиастров стоил взрослый вол. Надо сказать, что в стране была инфляция, поэтому пиастры быстро обесценивались и деньги в них никто не хранил. Самой крупной банкнотой было сто пиастров, это было откровенно мало — но правительство не печатало банкноты большего номинала из опасения подстегнуть инфляцию.

3

Нгай — в дословном переводе «фальшивка»

4

Фармакологическое название амфетамина. Его прием улучшает внимание, настроение, повышает работоспособность, вызывает чувство уверенности в себе и комфорта. Впервые синтезирован в 1887 году в Германии, но первоначальное фармацевтическое применение нашел в 1929 году как заменитель эфедрина при лечении астмы. Исследования продолжались все тридцатые годы, а с началом Второй мировой начался массовый выпуск препарата, его получали все солдаты британских и американских войск на фронте. Массовый прием амфетаминов в САСШ продолжался до 60-х годов, в 1962 году этого вещества в САСШ было произведено 80 тонн, что соответствует трем дозам в год на каждого жителя САСШ. Информация о том, что данный препарат вызывает наркотическую зависимость, приводит к психозам и шизофрении — получили только в 60-х. В 1970 году препарат был внесен в ограничительный список, его прекратили выписывать — и с этого же года стало шириться потребление еще ранее запрещенного кокаина. Наркотизация человечества на разных этапах его развития, влияние наркотиков на общественное поведение, например на психоз Холодной Войны, на маккартизм и охоту на ведьм — тема, до конца не изученная. Хотя если представить себе политиков, принимающих решение под кайфом — становится жутковато.

5

На тот момент, Германия действительно была сильнейшей империей мира, Россия смогла превзойти ее по объемам производства только к девяностым годам двадцатого века. А к описываемому периоду Россия только-только начала развиваться не как страна с максимально дешевой рабочей силой — а как развитая, цивилизованная страна, которой не требуется продавать труд работников по дешевке.

6

Наиболее известная взрывчатка времен Холодной войны, изобретена в 50-х годах богемским химиком Станиславом Бреберой, ее название происходит от первых букв слов Семтин — город, где она была изобретена и Explosia a.s. — название производителя. Реально применялась во время войны во Вьетнаме, туда ее было вывезено около тысячи тонн. Состоит на вооружении армий стран НАТО как С4 и стран Организации Варшавского договора — как пластид. Производится до сих пор.