Попроси меня. Матриархат. Путь восхождения. Низость и вершина природы ступенчатости и ступень как аксиома существования царства свободы. Книга 3

Александр Атрошенко

Повествование исторической и философской направленности разворачивает события истории России с позиции взаимоотношений человека с Богом. Автор приподнимает исторические факты, которые до сих пор не были раскрыты академической историей, анализирует их с точки зрения христианской философии. В представленной публикации приводится разбор появления материализма как учения от увлечения сверхъестественным и анализ марксистского «Капитала».

Избрание на царство Михаила Романова. Легенда о И. Сусанине

После освобождения Москвы первоочередным делом стало восстановление государственности, для чего нужно было выбрать нового царя. Организацией и созывом Земского избирательного собора ведал особый «Общий великий соборный совет», который от лица Трубецкого и Пожарского в начале ноября 1612 г. стал рассылать грамоты по городам о созыве Земского собора «для царского обирания» (избрания), призывая с городов выборных «по десяти человек» с «советом и договором крепким». Начало работы собора первоначально намечалось на 6 декабря 1612 г., «зимний» Николин день, но из-за опозданий многих представителей его пришлось отложить на месяц. Свою работу Земский избирательный собор начал 12 января 1613 г., заменив собой действовавший до сих пор «Совет всея Земли», созванный в предыдущем году в Ярославле. Деятельное участие в соборе стали принимать представители казачества, собранного под Москвой.

Сейчас невозможно точно сказать, сколько выборных прибыло в Москву, т.к. нет точного списка участников собора. Можно лишь предположить, что если каждый город удовольствовался десятью человеками выборных, как определил их число Пожарский, то выборных в Москве собралось до 500 человек, т.к. на соборе участвовали представители 47 городов¹⁴⁴ «от северного Подвинья до Оскола и Рыльска и от Осташково до Казани и Вятки»¹⁴⁵ (С. Ф. Платонов), а вместе с московскими людьми и духовенством число участников собора несомненно увеличилось до 700. (С. Ф. Платонов считает, что присутствовало 700 человек, а П. Г. Любомиров — свыше 800). Ввиду этого собор был более многолюдным, чем те, которые ему предшествовали.

В состав избирательного собора, прежде всего, всходил Освящённый собор из трёх митрополитов (Ефрема Казанского, Кирилла Ростовского и Ионы Сарского) и представителей чёрного духовенства: архиереев, архимандритов и игуменов. Белое духовенство было вместе с выборными от городов: дворянами, детьми боярскими, гостями, торговыми, посадскими и уездными людьми. Не присутствовали на соборе холопы и крепостные крестьяне, а также высшие бояре, члены семибоярщины, покинувшие город под предлогом богомолья, поскольку, будучи с интервентами за одно, они испытывали недоброжелательные взгляды простого населения.

Проведя три дня в посте и молитве, члены собора приступили к великому делу. Заседание собора вёл Пожарский. Вначале был поставлен вопрос об избрании государя из иноземных царствующих домов. Ещё летом 1612 г., чтобы не иметь лишних врагов при освобождении Москвы от поляков, завязались переговоры о выборе Шведского королевича Филиппа, кроме того, Пожарский сносился и с Германским императором о возможности выбора его родственника, Максимилиана Габсбургского. Затем, был поднят вопрос и о татарских царевичах, находившиеся в Московском государстве. Но, всё же, было решено выбирать государя из своих прирождённых русских людей.

В декабре 1612 г. В Москву прибыл «из Нова города от Якова Пунтусова посланник Богдан Дубровский» с известием, «что королевич [Филипп] идёт в Нов город. Они же ему отказаша сице: «тово у нас и на уме нет, чтоб нам взяти иноземца на Московское государство; а что мы с вами ссылались из Ярославля, и мы ссылалися для того, чтобы нам в те поры не помешали, бояся тово, чтобы не пошли в Поморские городы; а ныне Бог Московское государство очистил, и мы ради с вами за помощью Божиею битца, идти на очищенье Новгородцково государства»¹⁴⁶.

Затем, на соборном совещании было решено: «Литовскаго и Шведскаго короля и их детей и иных немецких вер и некоторых государств иноязычных не христианской веры Греческаго закона на Владимирское и Московское Государство не избирать, и Маринки и сына ея на государство не хотеть, потому что Польскаго и Немецкаго короля видели на себе неправду и крестное преступленье и мирное нарушенье: Литовский король Московское государство разорил, а Шведский король Великий Новгород взял обманом»¹⁴⁷.

После этого приступили к рассмотрению кандидатов из своих. Весь январь и начало февраля 1613 г. прошли в большом беспокойстве: «и тако бысть, — по словам князя И. М. Катырева-Ростовского, — по многи дни собрание людям, дела же толикия вещи утвердити не возмогут»¹⁴⁸. «И многое было волнение всяким людем, — рассказывает Новый летописец, — койждо хотяше по своей мысли деяти, койждо про коево говоряще»¹⁴⁹.

На Российский престол претендовали представители высокородных фамилий: князей Голицыных, Воротынских, Мстиславских, Трубецких. Не все из них соглашались на своё избрание, но в ряде случаев вставали на сторону других кандидатов.

Общее заседание представителей «Земли» проходили в Успенском соборе Кремля, но предварительные решения принимались по сословиям в отдельных палатах. Духовенство, бояре, служилые, посадские и уездные люди собирались вместе только после достижения ими единогласия по решению какого-либо вопроса.

В ходе заседаний обозначились две основные противоборствующие группировки в лице казачества и бояр. Тем временем, ополчение, совершив своё дело, как уже говорилось, стало разъезжаться по домам, «а на Москве осталось дворян и детей боярских всего тысячи с две, да казаков полпяти тысячи человек [4500], да стрельцов с тысячу человек, да мужики чернь»¹⁵⁰. Часть вольного, во всех отношениях, казачества после дебоширства по пригородам вернулась в Москву, и теперь они вновь имели реальную силу и политическое влияние. После же того, как собор отказался от кандидатуры Ивана Дмитриевича (сына Лжедмитрия II и Марины Мнишек), казачество стало выдвигать близких им людей: Д. Д. Трубецкого, Д. М. Черкасского и М. Ф. Романова. Наиболее популярным был Трубецкой, принадлежащий к знатному княжескому роду Гедиминовичей. Однако в среде дворянства его кандидатура вызывала мало симпатий, поскольку в смуте он проявил себя большим сторонником польских и воровских настроений.

Некоторые представители дворянства предлагали избрать кого-нибудь из наиболее знатных князей: В. В. Голицына, Ф. И. Мстиславского, И. М. Воротынского. Но первый был в польском плену, второй запятнал себя связью с поляками, третий особых личных заслуг не имел.

Существуют сведения, что сам Пожарский в стороне от выборов не оставался. Уже после воцарения Михаила его обвинили в растрате 20 тыс. рублей «докупаясь государство». Истинность обвинений сейчас уже нельзя ни подтвердить, ни опровергнуть. Но, тем не менее, трудно предположить, что лучший русский полководец и серьёзный политик, из рода князей Стародубских, происходивших от Всеволода Большое Гнездо, т.е. потомок т. н. Рюриковичей, освободитель Москвы и Руси, не проявлял интереса в этом отношении, однако против него, главным образом, сплотились казаки.

Серьезной ошибкой Пожарского стал фактический роспуск дворянских полков второго ополчения. Часть дворянской рати ушла на запад воевать с королём, а большая часть разъехалась по своим вотчинам по причине голода, царившего в Москве зимой 1612—1613 гг., и в Москве в это время было до 10 тыс. казаков и до 4 тыс. детей боярских. Это, кстати, объясняет, почему Пожарский впоследствии так и остался в тени власти на вторых ролях: новая династия просто побаивалась авторитета князя, при отсутствии у Михаила силы воли сама не желала его возвеличивания, удобно представляя дело традиционными на Руси местническими порядками.

Наконец, в кулуарах заседаний члены различных сословий стали приходить к мнению, что соединить могла бы всех романовская династия, близкая престолу, народу и казакам. К романовской партии примкнули многие бояре, поддержал его и Освящённый собор. Но против дома Романовых выступила сильная правительственная партия: князья Д. Т. Трубецкой, Д. М. Пожарский, Ф. И. Мстиславский (в прошлом глава Семибоярщины), И. С. Куракин и др. Однако всех, кто был против Романовых, казаки теперь начали принуждать силой.

В посланном в Швецию донесении 14 февраля 1613 г. Я. Делагарди описывал события избрания: «Казаки, которых там, под Москвою, до 6000 и которые стремятся больше к собственной выгоде, чем к благу страны, сперва пожелали своим великим князем упомянутого князя Димитрия Тимофеевича Трубецкого, потому что он долгое время был их военачальником и освободил Москву. Но так как другие бояре никоим образом не соглашались на это избрание, потому что они „не имели никакого счастья“ с бывшими ранее великими князьями из своих единоплеменников, к тому же они не хотели признавать его способным править ими, то это предложение не имело никакого успеха. Затем казаки пожелали великим князем сына митрополита, находящегося в Польше, князя Михаила Феодоровича Романова, потому что он — де благочестивый и способный человек и из наиболее знатного рода теперь в России. Так как и это боярами было отвергнуто, то казаки пошли на совет и решили между собой таким образом; так как бояре и другие чины не хотят иметь никого из своих единоплеменников великим князем, то они дают свой голос за чужеземного князя из черкасс по имени князя Димитрия Мастрюковича; его они пожелали великим князем. На это бояре еще менее хотели согласиться, они предпочитают великого князя из иностранного государства и королевского рода. И они ясно давали знать, что, так как высокорожденный князь герцог Карл Филипп скоро прибудет сюда в страну в предположении, что станет здесь великим князем, то они признают поэтому Его Княжескую Милость достойным, на что другие чины в большинстве и согласились за исключением казаков, желающих иметь такое правительство, которое позволило бы им совершать здесь в стране свободный грабеж и другие насилия по их прежней привычке. Часть же бояр давала знать, что они желают, чтобы Его Княжеская Милость крестился по русскому обряду. Однако, другая часть из них не так сильно на этом настаивает, потому что они хорошо сознают, что этого не может быть, и больше озабочены тем, чтобы получить такого великого князя (какой бы религии он ни был), который мог бы помочь восстановить их стесненное отечество, привести его снова к покою и к единству. И так как казаки с избранием царя не могли осуществить своего желания, то часть из них удалилась к Ивану Мартыновичу Заруцкому, литовцу, который ранее был там, под Москвою, начальником казаков и потом из-за своих непристойных замыслов, наконец, обнаружившихся, бежал, вместе с супругою первого Димитрия, дочерью Сандомирского воеводы, в замок, называемый Михайлов, которым он владеет, вместе с некоторыми другими маленькими окрестными крепостями близ татарских границ. Но бояре и другие чины еще в сборе в Москве и ожидают прибытия митрополита из Казани. Написали также туда из Ярославля и русские бояре, которые были у поляков в Москве. Туда они несколько времени тому назад отбыли, потому что боялись, чтобы казаки не причинили им какого-нибудь насилия. И коль скоро они туда, в Москву, прибудут, они хотят покончить на своем соборе и постановить об избрании своего великого князя и других подобных делах»¹⁵¹.

Не менее интересна следующее послание Делагарди в Швецию: «13-го апреля (1613) Его Королевскому Величеству с Сигфридом Мортенсоном.

…Что касается москвичей, то еще никакого ответа от них с боярином (дворянином?) Федором Боборыкиным, который туда к ним с письмом послан, не получено. Однако от разных лазутчиков известно, что казаки, находящиеся там, в Москве, избрали своим великим князем сына Феодорита Михаила Федоровича Романова, о котором я Вашему Королевскому Величеству всеподданнейше писал ранее, хотя он, узнавши, что они хотят выбрать его великим князем, несколько времени тому назад удалился с частью бояр из Москвы и убил некоторых казаков, стремившихся увлечь его назад. Так они избрали и провозгласили его своим великим князем против воли бояр в его отсутствие и своих военачальников князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и князя Димитрия Михайловича Пожарского в их домах осадили и принудили их согласиться на свое избрание великого князя, затем послали нескольких лиц из своей среды и велели привести к присяге своему новому великому князю жителей некоторых близ лежащих крепостей и городов, отправили также некоторых монахов и других из своей партии в город, называемый Кострома, расположенный в 50 милях от Москвы, где их великий князь имеет местопребывание, чтобы потребовать его оттуда в Москву, Но большая часть бояр удалилась из Москвы, каждый в свое поместье, потому что они не желают признавать упомянутого князя Михаила Федоровича достойным быть их великим князем, также не хотят согласиться на это или советовать ему его родственники, каковые являются наиболее знатными господами, из оставшихся еще в живых. И сам он не желает принять эту честь и власть, боясь опасности и расстройства дел, которое за этим последует, а больше всего потому, что он хорошо сознает, что он не в силах ничего совершить при настоящих обстоятельствах и при таком положении. Поэтому и предприятие казаков не может быть прочным или иметь последствия. И теперь, в виду этого, самая пора, чтобы Его Княжеская Милость герцог Карл Филипп поспешил в Выборг принять предстоящее Его Княжеской Милости предложение, так как все бояре здесь в стране весьма желают прибытия Его Княжеской Милости и стоят за Его Княжескую Милость и хотят отправиться к нему, как скоро они услышат о прибытии Его Княжеской Милости»¹⁵².

В «Листе земских людей Новгорода Великого к королевичу Карлу Филиппу» тоже упоминается о давлении казаков на настроение выборных людей: «Но мы можем признать, что в Московском государстве воры одолели добрых людей; мы также узнали, что в Московском государстве казаки без согласия бояр, воевод и дворян, и лучших людей всех чинов, своим воровством поставили государем Московского государства Михаила Романова»¹⁵³.

Другой свидетель, несомненно, современник описываемых событий, и притом хорошо осведомленный, тоже указывает на выборы, происходившие под сильным давлением казаков: «Казаки же не можаху дождати от боляр совету их, хто у них будет царь на Росии, и советоваше всем казачьим воинством. И приступиша казаков до пяти сот и болше ко двору Крутицкого митрополита, и врата выломав и вшед во двор, и глагола з грубными словесы митрополиту: «Дай нам, митрополит, царя государя на Росию, кому нам поклонитися и служити, и у ково нам жалованье просити, и до чево нам гладною смертию измирати!» Митрополит же страхом одержим бысть, и бежа через хоромы тайными пути к бояром, и сказа все по ряду бояром: «Казаки хотят мя жива разсторгнути, а прошают на Росию царя».

Князи же и боляра, и дворяне, и дети боярские возвестиша друг другу на собор, и собрався на сборныя места, и повестиша казаком на собор. И приидоша атаманы казачьи и глагола к бояром: «Дайте нам на Росию царя государя, кому нам служить». Изглагола все по ряду. Боляра же глаголюще: «Царские роды минушася, но на Бога жива упование возложим, да кого Бог подаст царя и по вашей воли, атаманы все и все войско казачье, кому быти подобает царем, но толико из велмож боярских, каков князь Федор Иванович Мстиславской, каков князь Иван Михайлович Воротынской, каков князь Дмитрей Тимофеевич Трубецкой, но и всех по единому изочтоша седмь прежде писанных по имяны и восмаго Пронского».

Казаки же, слушая словес их, изочтоша же всех. Казаки же утвержая боляр: «Толико ли ис тех велмож по вашему умышлению изобран будет?» Боляра же глаголюще: «Да ис тех изберем и же-ребъюем, да кому Бог подаст». Атаманы же казачьи глаголюще на соборе: «Князи и боляра и все московский вельможи, но не по Бо-жей воли, но по самовластию и по своей воли вы избираете самодержавна. Но по Божий воли и по благословению благовернаго и христолюбиваго государя царя и великаго князя Феодора Ивановича всеа Росии при блаженной его памяти, кому он, государь, благоволил посох свой царский и державствовать на Росии князю Федору Никитичу Романова. И тот ныне в Литве полонен, и от благодобраго корени и отрасль добрая, и есть сын его князь Михаиле Федорович. Да подобает по Божий воли тому державствовать». И возопиша атаманы казачьи и все воинство казачье велим гласом воедино: «По Божий воли на царствующем граде Москве и всеа Росии да будет царь государь и великий князь Михаиле Федорович и всеа Росии!» И многолетствовали ему, государю.

Боляра же в то время страхом одержими и трепетни трясущеся, и лица их кровию пременяющеся, и ни един никто же може что изрещи, но токмо един Иван Никитич Романов проглагола: «Тот есть князь Михаиле Федорович еще млад и не в полне разуме». Казаки же глаголюще: «Но ты, Иван Никитич, стар верстой, в полне разуме, а ему, государю, ты по плоти дядюшка прироженный, и ты ему крепкий потпор будеши».

Боляра же разыдошася вси восвояси. Князь же Дмитрей Трубецкой, лице у него ту и почерне, и паде в недуг, и лежа много дней, не выходя из двора своего с кручины, что казны изтощил казаком и позна их лестны в словесех и обман. Боляра же умыслиша казаком за государя крест целовать, из Москвы бы им вон выехать, а самим креста при казаках не целовать. Казаки же ведающе их умышление и принудиша им, боляром, крест целовать. И целоваша боляра крест. Таже потом казаки вынесоша на Лобное место шесть крестов, и целоваше казаки крест, и прославиша Бога вси»¹⁵⁴.

7 февраля, когда собрался весь собор, какой-то дворянин из Галича, выступил вперёд и представил на листе написанное мнение, что покойному государю Фёдору Ивановичу ближе всех по родству приходится внучатый племянник Михаил Фёдорович Романов, почему он и является прирождённым царём. А затем вышел и Донской атаман Феофилакт Межаков, и также показал грамоту о Михаиле.

«Во утриеже сиидошася вси председатели собору и некто дворянска чина Галича града предложи на том соборе выпись о сродстве цареве, како благочестивый царь Феодор Иоаннович, отходя сего света, вручил свой скипетр и венец братану своему, болярину Феодору Никитичю; и увидал то царь Борис, воздвиже злодыхательный свой гнев, поточи его во отоки морские, в Сийской мистрь, и с сыном его Михаилом Феодоровичем, дабы ему царство самому получить, еже бысть… А той Михаил Феодорович Царю Феодору Ивановичу по сродству племянник, по матери же его благоверной царице Анастасии Романовне, иже бысть супруга царю Ивану Васильевичу, — той да будет царь, ево никто им не может быти.

О злобы еще ехиднено порожение остася, испущая своя блевотины, реша: «Кто то писание принес, кто и откуда?» И ускори в то время Славнаго Дону атаман и выпись предложил на соборе таковуж. И вопрошает его Князь Дмитрей Михайлович: «Атамане! Какое вы писание предложили?» Отвеща атаман: «О природном Государе Михаиле Феодоровиче». И прочетше писание атаманское и бысть у всех согласен и единомыслен совет»¹⁵⁵.

Таким образом, Земщина и Казачество, всегда враждовавшие между собой, произнесли одно имя, все остальные, несогласные, оказались в меньшинстве. Чтобы новый царь был действительно желанным избранником всей Земли, решено было разослать по всем городам и уездам верных людей и расспросить народ, как он относится к этому выбору.

Через две недели посланные возвратились, и в воскресенье 21 февраля 1613 г. состоялось последнее заседание собора, на которое были приглашены и бояре Семибоярщины. На соборе выступили казаки с заявлением, что тянуть с избранием нельзя, поскольку достойный кандидат найден. Наконец, были собраны мнения от каждого чина и все они оказались одинаковыми: все единогласно указывали, что царём должен быть Михаил Фёдорович Романов.

Вслед за тем, по сложившейся традиции спрашивать мнение у земли, Феодорит, архиепископ Рязанский, Авраамий Палицын, Иосиф Новоспасский архимандрит, и боярин Василий Петрович Морозов вышли на Красную площадь и хотели обратиться к специально собранному для этого народу. «Но им не довелось сказать ни одного слова. — пишет Костомаров. — Народ, как только увидел и догадался, зачем его собрали и что у него хотят спрашивать, в один голос закричал: „Михаил Федорович Романов будет царь-государь Московскому государству и всей Русской державе“. „Се быть по смотрению Всевышняго Бога!“ — сказал тогда Авраамий Палицын»¹⁵⁶. В итоге, 21 февраля 1613 г. Земский избирательный собор нарёк Михаила Фёдоровича «царевичем и великим князем всея Руси». «В той же день бысть радость велия на Москве, и поидоша в Соборную апостольскую церковь Пречистые Богородицы и пеша молебны з звоном и со слезами. И бяше радость велия, яко изо тьмы человецы выидоша на свет»¹⁵⁷.

«Утвержденная грамота» об избрании царем Михаила была оформлена в двух экземплярах, текс которых близок. Сбор подписей под грамотой происходил с мая 1613 г. по 1615 г., под одной было поставлено 235 подписей, под другой — 238, и в обоих упомянуто 283 имени. В то же время известно, что не все подписавшие грамоту участвовали в работе Земского собора. Например, отсутствовали на соборе митрополит Ефрем и митрополит Крутицкий Иона, чьи подписи стоят под грамотой, и наоборот нет подписи Кузьмы Минина, который на соборе присутствовал.

Никаких ограничений властных полномочий, наводившие даже на призрачную конституционность, в тексте грамоты нет. И наоборот, по духу содержания подразумевается строгое единоначалие. Например это исходит из решительного отрицания возможности искать других государей. «А опричь его, великого государя царя и великого князя Михаила Федоровича всеа Русии на все Росийские государства иного государя, Полского и Литовского, и Неметцкого, и из ыных государств царей и царевичей, и королей и королевичеи, и из Московского государства никого, и Маринки и сына ее не хотети, и не обирати и не искати. И на том на всем ему, государю царю и великому князю Михаилу Федоровичю всеа Русии, и его царице и великой княгине, и их царским детям, которых им, великим государем, впред Бог даст, „бояре, и околничие, и чашники, и столники, и стряпчие, и дворяне болшие, и дияки, и дворяне из городов, и дияки ис приказов, и жилцы, и приказные люди, и дети боярские, и головы, и сотники, и атаманы, и казаки, и стрелцы, и пушкари, и гости, и торговые и посадцкие, и всего Московскаго государства всяких чинов служилые и жилетцкие люди крест целовали по записи“»¹⁵⁸.

В приведенном тексте шаткая граница, которая в разных народностях склоняется в ту или иную сторону, обусловленную их внутренними потребностями. Само по себе положение не искать других государей является как бы естественной картиной пребывания общества. Но с другой стороны, выражение «целовать крест» для русского человека было синонимом понятия «никаких возражений», т.е., что означает, никакого своеволия — оно не отрицается, как присущее свойство существования вообще живым что-либо делать, но всегда должно быть готово к собственному распятию во имя общественных интересов, носителем которых является высшая власть. Поэтому народное своеволие, творчество, что является согласованием разномыслия, входит в противоречие с собственным внутренним настроем «не имею возражения», антитворчество, существование без действия выбора различности, вследствие чего не может осуществиться, что в мире политике означает, перетянуть часть властных полномочий на себя, и поэтому любые появлявшиеся подобные настроения входят в разряд проклятия самой системой русского мировоззрения. Только передовой пример внешнего мира может начать процесс ломки русской традиционной безрукости, замешанной на православной мистерии, но которому по-прежнему будет угрожать тупик народного сознания антитворческой направленности.

Более откровенно демонстрирует характер наделения всевластием нового царствования строчки из «Утвержденной грамоты»: «Также нам великого государя царя и великого князя Михайла Федоровича всеа Русии всему сигклиту, бояром, и околничим, и князем, и воеводам, и дворяном и приказным людем, не по отечеству и не по своему достоинству, свыше своего отечества и службы, мимо царского повеленья, чести себе никакои не хотети и не искати, и вотчины и поместья держати по своей мере, чем кого государь пожалует; „и быти в государских делех, по его государеву крестному целованью, без прекословия во всяких государевых делех и во всяких чиновных людех быти несупротивну, как кому государь царь и великии княз Михайло Федорович всеа Русии, на своеи государеве службе и у всякого дела где кому быти велит, так тому и быти. Также нам, боярам, и приказным людем и дияком меж собою того смотрити накрепко, чтоб к государю царю и великому князю Михайлу Федоровичю, всеа Русии самодержцу, в розрядных и в земских делех кручины не приносити никоторыми делы, никоторою хитростью, по прежнеи целовалной записи, на чем есми государю своему царю и великому князю Михайлу Федоровичю всеа Русии души свои дали и животворящии крест целовали, крепко держати и неподвижно“»¹⁵⁹. Другим словами, грамота утверждает образ существования по принципу — каждый сверчок знай свой шесток, всеобщая справедливость, все решает царь, который как самодержец никому не подотчётен, мы все его холопы.

Таким образом, с подобным настроением не то, что не приходится говорить о конституционном начале в «Утвержденной грамоте», но фактически, Земский собор, правилом «царского повеленья» на всё, запретил царю на будущее принятие каких-либо ограничений, т.е. конституционных основ. Очевидно, живя принципом справедливости, как мерилом истинности, они, в поисках причин произошедшего, не могли понять корней бедствий Смуты, и потому решили вернуться к традиционной для них системе самодержавия, т.е. природе справедливости и ее составляющей достоинством (причем, в первую очередь в самой церкви), — русские справедливостью живут, справедливостью наказываются, и по справедливости продолжают делать выводы, чтобы очередной раз упереться в тупик, «0», сбалансирования справедливости. Попросту говоря, страна жила справедливо-достоинством, мистическим, волшебным принципом, отторжения Бога, и раздражалась тенденцией разнузданности волшебства этого состояния, потому решили впредь обуздывать неизбежно в будущем появлявшееся раздражение безграничной властью, в мистической природе принимавший вид опять же справедливо-достоинства, т.е., всеобщее справедливо-достоинство решили сдерживать высшим справедливо-достоинством. (P.S.: «Единение противоположностей» в России действует в полную силу…) Другими словами, для того чтобы умопомешательство на Руси в дальнейшем не имело таких бедственных последствий постановили это умопомешательство содержать в жестких ограничительных рамках, без права голоса, — под благословением православия стали возводить новый монастырь, «пьяную» братию которой должен был «излечивать» строгий игумен, светлая голова, «Помазанник Божий». Вот только насколько сам игумен отличается от своей братии… Поэтому уже через некоторое время маятник стремлений братии качнется ровно в противоположную сторону, «светлую голову» захочет вначале ограничить в своих действиях, чтобы не создавала трудностей жизни, а затем и вовсе избавиться от этого лишенного здравомыслия элемента общественного организма. Православные правители будут вожделенно следовать курсу — все без права голоса, без права критических оценок власти, — под благословением высших сил подготавливая тем почву ко второму наиболее полному, высшему умопомешательству в суперсправедливо-достоинство народа.

После своего решения, собору оставалось совершить только одно дело: спросить согласие принять царский венец самого новоизбранного государя. «Власти же и бояре и все людие начаша избирати изо всяких чинов послати бити челом к ево матери, к великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, чтоб всех православных хрестьян пожаловала и благословила бы сына, царя государя и великого князя Михаила Федоровича всея Русии, на Московское государство и на все Российския царства, и у нево государя милости прошать, чтобы не презрил горьких слез православных крестьян. И послаша на Кострому изо властей Резансково архиепископа Феодорита и с ним многих властей черных, а из бояр Федора Ивановича Шереметева и изо всех чинов всяких людей многих»¹⁶⁰. Получив подробный наказ, как «бить челом, и умолять его всякими обычаи, чтоб он милость показал, был государем царем и уехал в Москвы вскоре: такое великое Божие дело сделалось не от людей и не его государским хотением, — но избранью Бог учинил его государем»¹⁶¹, посольство выступило из Москвы 2 марта, после торжественного молебна, взяв с собой икону Божией Матери и образа Петра и Алексея (два митрополита, способствовавших усилению влияния Москвы в борьбе с Тверью) и Ионы (первый патриарх). 10 марта Земский собор отправил посольство и в Польшу с предложением размена пленных, имея главным образом, ввиду освобождение из неволи Филарета Никитича.

Посольство от собора, снаряженное с целью просить Михаила Фёдоровича на царство, согласно полученному наказу, отправилось первоначально в Ярославль, т.к. никто в точности не был осведомлён, где находится избранный государь. И уже из Ярославля оно держало путь прямо в Кострому, куда и прибыло 13 марта, остановившись в пригородном селении Новосёлки. 14 марта, «Архиепископ же Феодорит и боярин Федор Иванович Шереметев и все люди придоша в Соборную церковь Пречистыя Богородицы и пеша молебны и взяша чесныя кресты и месной чюдотворной образ Пречистыя Богородицы Федоровския и многия иконы и поидоша в Ыпацкой монастырь и пеша молебны у Живоначальные Троицы и придоша к нему, государю, и к матери ево, великой государыне старице иноке Марфе Ивановне, и падоша вси на землю: не токмо что плакаху, но и воплю велию бывшу. И молиша его государя, чтобы шел на свой царский престол, на Московское государство»¹⁶² — рассказывает Новый летописец.

Послы прибыли в Кострому 13 марта и дали знать об этом Михаилу. Он назначил им прием на следующий день. 14 марта горожане и посольство пошли крестным ходом с поднятыми иконами в Ипатьевский монастырь. Образа были встречены Михаилом Фёдоровичем и инокой Марфой за монастырем.

Конечно, и сын и мать знали, для чего прибыло к ним посольство, и были до глубины души взволнованы. Приложившись к иконам и выслушав «челобитье» архиепископа Феодорита и боярина Шереметева о призвании на царство Михаил прослезился, но затем с гневом отказал принять царский венец. Также решительно отказала послам и инокиня Марфа, сказав длинную речь, что «у Михаила нет и мысли быть Государем, тем более, что он не в совершенных летах; притом же, в нынешних волнениях, люди московскаго государства „измалодушествовались“, не прямо служили Государям… Все государство разорено до конца, царския сокровища расхищены и вывезены, дворцовыя волости перешли в собственность частную или запушены, служилые люди обеднели: а потому Царю нечем за службу жаловать… Притом, услышав об избрании Михаила Федоровича, враги могут учинить какое либо зло над пленным отцем Филаретом Никитичем; и наконец, Михаилу нельзя принять царство без благословения отца»¹⁶³.

В соборе Ипатьевского монастыря, при молебном пении, послы, в присутствии множества народа, опять «били челом» Михаилу и его матери. «Тогда, подняв кресты и иконы, посланные подошли с ними к „государеву месту“ в церкви. Теперь не было уже отдельнаго говорившаго лица, а потому памятники перечисляют нам только главнейшия стороны из всеобщаго говора толпы. Представляли, чтобы Михаил не снимал с себя явной воли Божией, и не медля отправился бы в Москву; тогда люди московскаго госудасрства от печали обратятся к великой радости, а иначе потерпят конечное разорение от врагов… И Бог все то, и погибель душ православных, взыщет после на Михаиле Федоровиче и Марфе Ивановне. Так, с крестными иконами, умоляли с третьяго часа до девятого»¹⁶⁴.

Наконец, после шестичасовых переговоров Михаил Фёдорович с о своей матерью «произнесли решение, что они полагаются во всем на праведныя и непостижимыя судьбы Божии. Марфа Ивановна благословила своего сына на царство; и Михаил, по выражению памятников, „учинился в царском наречении“. Он взял поданный ему царский посох и принял благословение от архиепископов, ровно как от остальнаго прибывшаго духовенства. Возгласили многолетие Царю; потом Михаил допустил к свей руке светския власти и народ; и наконец, объявил о своем походе, что будет в Москву скоро»¹⁶⁵.

Переговоры с посольством ясно показывают, что в Ипатьевском монастыре хорошо обдумали создавшееся положение и уступили только настойчивым обещаниям послов, что люди всех чинов государства будут «служить и прямить» во всем, что они «наказалися все и пришли в соединение во всех городах»¹⁶⁶ и готовы на крайние усилия и жертвы за государство и христианскую веру. Послы возложили на Марфу и её сына ответственность перед Богом, если их отказ снова приведёт государство в разорение и возродит только что побеждённую Смуту. Общий ход переговоров определил и дальнейшие отношения между молодым царём и Земским собором. Основное условие Романовской стороны было таковым, чтобы собор передал Михаилу землю успокоенной и с восстановленными государственными средствами. Таким образом, 14 марта 1613 г. Михаил Фёдорович, представитель знатного боярского рода Кобылиных-Кошкиных-Захарьиных-Юрьевых-Романовых, внучатый племянник царицы Анастасии Романовны и сын митрополита Филарета Никитича, стал «Государем всея России». О каком-либо ограничении его власти Боярской думой или Земским собором не было речи, это призвание, можно сказать, носило характер усиленной просьбы некогда покинувшего свой безумный мир царя вернуться на царство.

В XVII и, особенно, в XVIII вв. было распространено мнение об ограничении власти царя Михаила, которое являлось лишь моральной попыткой продолжить практику ограничения царя в пользу подданных, имевшее место в эпоху избрания и свержения государей, ограничительной записью В. И. Шуйского и договором 4 февраля 1610 г. с Сигизмундом. Никаких достоверных источников на этот счёт история не оставила, лишь косвенные, сомнительные в достоверности свидетельства третьих лиц, явно предназначавшиеся для сдерживания разросшегося самомнения русской императорской власти, не говоря уже о том, что это противоречит самой «Утвержденной грамоте».

С историей избрания Михаила Романова связана легенда о подвиге Ивана Сусанина. Она повествует, что вскоре после решения собора, польские отряды, вторгшиеся на Костромщину, подошли к селу Домнино — родовой вотчине Романовых. Гибель Романова была выгодна полякам, т.к. усиливала шансы королевича Владислава. Проводником «ляхов» вызвался стать местный староста Иван Сусанин, но он завел отряд в противоположную сторону, в глухие места, за что и был зарублен поляками.

Жалованная грамоте от 30 ноября 1619 г. зятю Сусанина, Богдану Сабинину, вроде бы подтверждает вышеописанный эпизод. Вот ее текст: «Божиею милостию, мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович, всея Русии Самодержец, по нашему Царскому милосердию, и по совету и прошению матери нашей Государыни великия старицы иноки Марфы Ивановны, пожаловали есмя Костромскаго уезда нашего села Домнина крестьянина Богдашка Собинина, за службу к нам и за кровь и за терпение тестя его Ивана Сусанина: как мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии в прошлом в 121 [1613] году были на Костроме, и втепоры приходили в Костромской уезд Польские и Литовские люди, а тестя его Богдашкова Ивана Сусанина втепоры Литовские люди изымали и его пытали великими немерными пытками, а пытали у него, где втепоры мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии были; и он Иван, ведая про нас Великаго Государя, где мы втепоры были, терпя от тех Польских и Литовских людей немерныя пытки, про нас Великаго Государя тем Польским и Литовским людям, где мы втепоры были, не сказал, и Польские и Литовские люди замучили его до смерти. И мы Великий Государь Царь и Великий Князь Михайло Феодорович всея Русии пожаловали его Богдашка, за тестя его Ивана Сусанина к нам службу и за кровь, в Костромском уезде нашего дворцоваго села Домнина половину деревни Деревнищ, на чем он Богдашка ныне живет, полторы чети выти земли велели обелить [освободить от податей], с тое полудеревни с полторы чети выти на нем на Богдашке, и на детях его и на внучатах и на правнучатах, наших никаких податей, и кормов, и подвод, и наметных всяких столовых и хлебных запасов, и в городовыя поделки, и в мостовщину и в иныя ни в какие подати имать с них не велели, велели им тое полдеревни во всем обелить и детям их и внучатам и во весь род их неподвижно. А будет то наше село Домнино в которой монастырь и в отдаче будет, и тое полдеревни Деревнищ полторы чети выти земли и ни в которой монастырь с тем селом отдавать не велели, велели, по нашему Царскому жалованью, владеть ему Богдашке Собинину и детям его и внучатам и правнучатам и в род их вовеки неподвижно. Дана сия наша Царская жалованная грамота на Москве, лета 7128 [1619], Ноября в 30 день»¹⁶⁷.

Читая эту грамоту, бросается в глаза то отношение царя с холодцом, по сравнению с трогательной легендой, к истории его заступничества и спасения, что грамота была дана по просьбе (очевидно, неоднократной) его матери. Это притом при всем, что по легенде «Царь Михаил Феодорович сам складывал в гроб изрубленныя его части»¹⁶⁸. Ещё более красноречиво о несостоятельности легенды говорят факты и место пребывания в это время самого царя: легенда гласит, что Михаил находился в селе Домнино, тогда, как сама грамота говорит конкретно о Костроме. Выражение «на» смущает историков в пользу возможной трактовки абстрактной Костромской местности, включая село Домнино, но в те времена оно являлось вполне обычным употреблением в разговоре и несло как вполне точное указание местности, так и приблизительное. В то же время, можно допустить, что, не конкретизируя местоположение царя, специально исключались эти противоречия. На эту неточность указывает и исследователь костромских событий В. И. Доргобужинов: «смысл предлога „в“ при определении местности несравненно теснее и точнее предлога „на“: идет-ли речь о Костроме, слова „в Костроме“ ясно выражают пребывание только в городе Костроме; меж тем как выражение „на Костроме“ гораздо неопределительнее и шире. Костромою называют не город только, но и река, и вся область, орошенная ея притоками, на одном из которых лежит Домнино»¹⁶⁹.

Также в грамоте подозрительно ни слова не сказано о легендарной находчивости Сусанина, о самом близком нахождении тогда к нему царя, т.е., всё в очень пространных формах. Смущает легенда и тем, что, как могла нормальная мать отпустить от себя слабого здоровьем сына, притом после стольких злоключений с ним (польский плен). Не стыковка и со временем происшедшего. В целом ряде народных преданий, записанных в XIX в., повествуется, что Сусанин прятал Михаила в ямнике недавно сгоревшего овина. Но эта версия указывает на осеннее время года, поскольку овины топились в основном осенью и сгорали тогда же. Эта версия подтверждается словами протоиерея А. Д. Домнинского, представителя старинного рода домнинских священников, чей прямой предок — отец Евсений — был священником при Сусанине: «Историки говорят, что смерть Сусанина… случилась в Феврале или в Марте 1612 года; а мне думается, что это событие случилось осенью 1612 года, потому что в нашей местности зимою, в Феврале или Марте месяце, никак не возможно ни пройти ни проехать кроме проложенной дороги. В нашей местности к огородам и лесам наносит высокие бугры снега в сии месяцы… а историки, между тем, говорят, что Сусанин вел Поляков все лесами и не путем и не дорогою»¹⁷⁰.

Нестыковка с легендой происходит и в отношении непосредственно крестьян. Доргобужинов пишет: «Прежде всего о местных людях. Г. Костомаров (стр. 504) говорит: «Знают Сусанина только его праправнуки, которые, благодаря одному из своих предков, Богдану Собинину, пользуются правом не нести общих государственных повинностей. Правда, они готовы показать в лесу даже место, где жил Сусанин, когда отводил Поляков в Домнино». Нет, они не покажут, потому что нынешние обитатели Домнина — не праправнуки Сусанина; те засели в Коробове… после перехода монастырских имений в казенное ведомство; прежде же сего перехода, как говорить отец Алексий, в селе Домнине «крестьян не было». На днях, в ответном на запросы мои письме, он объясняет это вот как: «Когда под владением монастыря Новоспасскаго была Домнинская вотчина, тогда в селе Домнине не было крестьян, и пахотные поля обрабатывались по селу крестьянами на монастырь. Кудаже девались крестьяне, современники Сусанина? Этот вопрос затруднителен. Пахотные поля по селу Домнину не обширны; они сжаты с севера и востока речкою Корбою, с юга рекою Шачею, а с запада деревнями Мауриным, Артемовым и Голодаевым; по сему думаю, что при Сусанине в селе Домнине не было крестьян, и поля пахотные все без остатка обрабатывались на помещиков; а что в общеизвестной жалованной грамоте 1631 г. показано в селе восемь дворов бобыльских, то пролагаю, что они переселены после»¹⁷¹. В сносках Доргобужинов поясняет: «Вот и ответ на слова г. Костомарова (стр. 487): «Если Поляки пришли в село Домнино, где находился в то время Царь, то уж конечно нашли в этом селе не одного Сусанина, который был при том житель не самого села, но выселка. В таком случае они пытали бы и мучили не одно лицо, а многих». Отчегоже не допустить, принимая толкование отца Алексея, что, в момент подвига, Домнино было не село с десятками или сотнями жильцов, а просто помещичья усадьба, приказанная одному прикащику Сусанину?»¹⁷² «Итак, — далее резюмирует Доргобужинов, — крестьян в Домнино не было. Зато священники в нем были «тутошние все урожденцы», и притом с незапамятных времен от одного рода, а потому не удивительно, что сии предания перешли от них к крестьянам. Вот эти-то «тутошние» священники и должны быть те книжники XIX века, которые выдумали Сусанина!»¹⁷³.

Однако, поверить в версию абсолютной выдумки истории Сусанина все же невозможно. Легенда должна иметь свое основание. Невозможно представить, чтобы в наглую, что называется, в глаза, наврали царю, тем более в сознании народа в те времена имевшего лик святости. Невозможно представить, чтобы священники потеряли каплю совести, и для своих меркантильных выгод занимались грязным стряпаньем сплетни о лжегероической истории. Поэтому, исходя из фактора, что данная легенда не может не основывается на реальных событиях, пусть в последствии и приукрашенных, следует признать ее действительность. И чтобы разобраться в произошедшем, надо подытожить точно известные факты. Во-первых, Михаила Фёдоровича не было в исследуемом событии. Грамота Богдашке Собинину дана только через восемь лет после смерти Сусанина. «Если возможность предположить, чтоб новризбранный царь мог столь долго забывать такую важную услугу, ему оказанную? Конечно, он об ней не знал»¹⁷⁴ — пишет Костомаров. Время произошедшего была не зима в полной силы, поскольку за середину зимы из-за снежных сугробов в тех краях невозможно ходить кроме дорог. И не лето, и тем более, осень, из-за находившегося в лесах, где по легенде водил поляков Сусанин, болота. Поэтому можно предположить, что время случившегося события было начала зимы, декабрь месяц, когда земля хорошо застывшая, а снега еще не так много. По следам же на снегу затем нашли и самого мертвого Сусанина.

По поводу же группировки, искавшей Михаила, историк С. Соловьев считает, что Сусанина замучили не поляки, а свои разбойники. Он после изучения архивов пришел к выводу, что никаких регулярных войск интервентов в тот период поблизости от Костромы не было. Исследователь и почетный гражданин г. Костромы А. А. Григоров тоже полагал, что «осенние» поляки были какой-нибудь обычной группой, промышлявшей грабежом и разбоем, узнавшие каким-то образом про Михаила и решившей захватить его, например, для того, что бы потребовать у родителей выкуп. Н. Костомаров так излагает свою точку зрения: «Страдание Сусанина есть происшествие само-по-себе очень обыкновенное. Тогда козаки таскались по деревням и жгли и мучили крестьян… Вероятно, разбойники, напавшие на Сусанина, были такого же рода воришки, и событие, столь громко прославленное впоследствии, было одним из многих в тот год»¹⁷⁵. Впрочем, Костомаров оговаривается: «Могло быть, однако, что в числе воров, напавших на Сусанина, были литовские люди, но уж никак тут не был какой-нибудь отряд, посланный с политическою целью схватить, или убить Михаила. Это могла быть мелкая стая воришек, в которую затесались отсталые от своих отрядов литовские люди. А такая стая в то время и не могла быть опасна для Михаила Федоровича, сидевшаго в укрепленном монастыре и окруженнаго детьми боярскими»¹⁷⁶.

«В истории Сусанина, — пишет Костомаров, — достоверно только то, что этот крестьянин был одною из безчисленных жертв, погибших от разбойников, бродивших по России в смутное время; действительно ли он погиб за то, что не хотел сказать, где находился новоизбранный царь Михаил Федорович — остается под сомнением…»¹⁷⁷.

Несколько прояснить запутанную историю помогает могила Сусаниным, которая оказалась под церковью в Домнино. Протоиерей А. Домнинский сообщает: «Сусанин погребен под церковию, и туда каждаго дня ходили в старину петь панихиды…¹ Все сии предания известны мне большею частию от крестьян села Домнина, наипаче таких, кои близки были расположением своим к моему родителю²»¹⁷⁸. Это, в свою очередь, показывает, что отношение к Сусанину было в высшей степени почтительное, — под церковью хоронили не всякого помещика или государственного деятеля.

Таким образом, можно подытожить, что легендарная история имеет реальное событие. Но за Михаилом Фёдоровичем охотилась не польская группировка, а банда обычных мародеров, вознамерившихся захватить отпрыска знатного рода с целью получения выкупа. Что же касается укрепленного монастыря, так в него можно было попасть просто проявив хитрость. Из всего получается, что Сусанин, в самом деле, спасал, но спасал не царя, а юного барина. В принципе, разница с общепринятой версией невелика, но оттенок несколько другой, история утрачивало остросюжетный, захватывающий характер. Но факт смерти за Михаила присутствует. Поэтому Собинину и священникам не надо было сильно преувеличивать, а всего лишь сдвинуть произошедшее событие на пару месяцев вперед — в конце концов, умереть за будущего царя это то же самое, что умереть за царя.

Впоследствии эта история распространилась, обрастая народными вымыслами. Здесь появились и коровьи ясли, и овин, в которых укрывался Михаил Фёдорович, соответственно, и сам он, превратившийся в новоизбранного царя, матушка «Оксинья Ивановна» (мать Михаила, в миру Ксения), поляки с собаками, село Домнино и деревня Деревищи. Стараниями местного народного колорита история спасения превратилась в легенду. Еще позже, уже легендой, эта история была воспета К. Ф. Рылеевым в стихотворении «Иван Сусанин» и сочиненной оперой М. И. Глинки «Жизнь за царя».

Примечания

144

Алексин, Арзамас, Брянск, Бежецкий Верх, Белгород, Владимир, Вологда, Вязьма, Вятка, Двинская область, Зарайск, Кадом, Казань, Калуга, Кашин, Козельск, Козьмодемьянск, Коломна, Курск, Ливны, Малый Ярославец, Мещовск, Мценск, Нижний Новгород, Новосиль, Одоев, Оскол, Осташков, Перемышль, Романов, Ростов, Рыльск, Рязань, Серпейск, Серпухов, Солова, Старица, Тверь, Торжок, Тула, Тюмень, Устюжна Железопольская, Царевосанчурск, Чебоксары, Чернь, Шацк, Ярославль (Васенко П. Г. Бояре Романовы и воцарение Михаила Федоровича. СПб., 1913, с. 215, прим. 27; Цветаев Д. В. Указ. Соч., с. 22, прим. к с. 21; Любомиров П. Г. Указ. Соч., с. 182).

145

Платонов С. Ф. Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI — XVII вв. Переиздание. Гос. Соц.-Эконом. изд-во., Москва, 1937, стр. 424.

146

Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Новый летописец. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 128—129.

147

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI — X. Второе издание. Общественная польза, СПб, 1896, стр. 1039.

148

Повесть князя Ивана Михайловича Катырева-Ростовскаго. Импер. Археогр. Ком. Тип. М. А. Александрова, СПб, 1908, стр. 148.

149

Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Новый летописец. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 129.

150

Hirschberg A. Polska a Moskwa w pierwszej polowie wieku XVII. Lwowe, 1901, S. 363.

151

Замятин Г. А.-Документы истории. Труды Воронежского государственного университета. Педагогический факультет. Электронный ресурс. URL: https://proza.ru/2013/12/10/1982 (дата обращения: 21.04.2021).

152

Там же.

153

Арсентьевские шведские бумаги. 1611—1615 гг. Выпуск 5. Отрывок листа земских людей Новгорода Великого к Королевичу Карлу-Филиппу. Сб. Новгород. Об-ва любителей древностей, Новгород, 1911, стр. 25, № VIII.

154

История России и дома Романовых в мемуарах современников XVII — XX. Хроники Смутного времени. (Повесть о Земском соборе 1613 года). Фонд Сергея Дубова, Москва, 1998, стр. 458—459.

155

Забелин И. Е. Минин и Пожарский. Прямые и кривые в Смутное время. К. Т. Солдатенкова, Москва, 1883, стр. 310—311.

156

Костомаров Н. И. Повесть об освобождении Москвы от поляков в 1612 году и избрание царя Михаила. Четвертое издание. Общественная польза, СПб, 1889, стр. 31.

157

Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Новый летописец. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 129.

158

Утверженная грамота об избрании на Московское государство Михаила Федоровича Романова. С предисловием С. А. Белокурова. 2-ое издание Импер. Общ. Ист. и Древн. Рос. при Мос. Унив. Москва, 1906, стр. 46—47.

159

Там же, стр. 71.

160

Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Новый летописец. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 129.

161

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI — X. Второе издание. Общественная польза, СПб, 1896, стр. 1042—1043.

162

Полное Собрание Русских Летописей. Том четырнадцатый. Первая половина. Новый летописец. Тип. М. А. Александрова, 1910, стр. 130.

163

Книга об избрании на царство великаго государя, царя и великаго князя Михаила Федоровича. Сунодальная типография, Москва, 1856, лист VI — VII.

164

Там же, лист VII.

165

Там же, лист VII.

166

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Книга вторая. Том VI — X. Второе издание. Общественная польза, СПб, 1896, стр. 1044.

167

Собрание государственных грамот и договоров, хранящихся в Государственной коллегии иностранных дел. Часть третья. Типография Селивановскаго, Москва, 1822, стр. 214—215.

168

Русский архив издаваемый при Чертковской библиотеке Петром Бартеневым. Год девятый. Вторая книга осмнадцатого века. Выпуски 1—5. Типография В. Грачева и К°, 1871, стр. 012.

169

Там же, стр. 07.

170

Там же, стр. 09.

171

Там же, стр. 02—03.

172

Там же, стр. 02.

173

Там же, стр. 03.

174

Костомаров Н. И. Историческая монографии изследования Николая Костомарова. Первый том. Издание Д. Е. Кожанчикова, Общественная польза, СПб, 1863, стр. 498.

175

Там же, стр. 502.

176

Там же, стр. 501.

177

Там же, стр. 504.

178

Русский архив издаваемый при Чертковской библиотеке Петром Бартеневым. Год девятый. Вторая книга осмнадцатого века. Выпуски 1—5. Типография В. Грачева и К°, 1871, стр. 1 — 012, 2 — 014.