Предтеча. Роман

Александр Анатольевич Бабчинецкий

Русь, середина десятого века. Набеги кочевников. В русском народе пока нет объединяющей силы. Её может дать только общая религия. Прекрасно понимая это, киевская княгиня Ольга принимает христианство по греческому обряду и ищет поддержки в Византийской империи. Но интрига, затеянная родным сыном, не даёт завершить всё начатое. Вторая линия романа – история о подростке, который ищет уведённую в рабство родную сестру. У него свой путь к христианству. Лексика романа историческая и архаическая.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Предтеча. Роман предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

← Глава четвёртая. В пути

Глава шестая. Преддверие →

Глава пятая. Город

Вот оно, диво, огромный город! Мощные бревенчатые стены с узкими бойницами да башнями, за которыми может спрятаться три, а то и четыре таких Ратицы. Повсюду на верхах городская стража несёт дозор с копьями, луками да бердышами. Смотрят зорники старательно, не желают внезапного нападения степняков.

Путники уставшими шагами медленно приближаются к городским воротам. Впереди гружёные продуктами и живностью возы. Тут живая рыба в кадках и бочках, яловичина, баранина, зелень. Подростки и монахи идут среди телег с овощами и ещё чем-то, прикрытым рогожей.

Смерды балагурят меж собой, смеются, ругаются; остановившись, руками решают первенство в споре, правдивость повествователя.

— Вот мы и дошли, — известил старший монах, обратясь к Вокше. — Нам в эту сторону. Идите вдоль посада и вопрошайте всякого встречного — поперечного, авось, найдёте родню

— Случится что, ищите нас, отроци, у христиан, в церкви святого Ильи! — крикнул напоследок монашек.

— Лишнее глаголил молодой, — наблюдательно доложил Пешок. — Монахи недовольны, а нам — на руку.

Огромное городище, люди какие-то странные: то ли злые, то ли слишком озабоченные. Вокша уже которого спрашивает о дядьях, хотя делает это очень невнятно, да и не удивительно при абсолютном незнании оного, но никто ничего не говорит в ответ.

Мальцы давно уморились, хорошо, что пока ещё молчали. Глаза их прежде блестевшие интересом и любопытством, устало погасли, головы поникли, ноги едва передвигались.

— Не горюйте, братки, скоро придём.

На мгновение мальчики оживились, но через несколько шагов снова устало плелись и даже порою хныкали.

— Отдых им нужен, да и нам не помешало бы…

Вокша пристально посмотрел на Пешка, обнявшего мальчиков.

— Ладно, идите сюда. Подождите чуток, я здесь пробегу немного. Поспрашиваю у людей о родне.

Он на что-то надеялся, хотя чувствовал, что в его положении эта надежда — пустое самоуверение, не больше. Глазами искал в людской толчее якобы знающего человека, проходил по нескольку раз туда — сюда, не замечая, что движется по одному месту.

— Ты, видно, кого-то ищешь в сей юдоли, — услыхал чей-то скрипучий голос, но не обернулся. — А ты спроси, может, подсоблю. Молод, совсем зелено, но заботами полон. Что там мелкие горести в сравнении с радостью юности и беспечности. Давно слежу тебя.

Вокша наконец осмелился и увидел почти лунноликого старца, на коленях уставшие персты с жёлтыми ногтями.

— Ищу дядьёв своих, а где они — не ведаю и не видел их никогда.

— А как же ты ищешь того, кого никогда не зрил?

— Сестрица Малинка знает, я совсем мальцом тогда был. Но печенеги забрали мою родимицу, отца и мать порешили на поле брани. Слышал токмо, будто один из братьев отца был в те поры богатым гостем.

— Тогда на Подоле⁴⁴ искать надобно, — старец простёр длань на заход. — Там все менялы и купцы с давних пор проживают.

— Благодарю, дедушка, от всего сердца, поклон тебе за помощь.

Вокша помчался со всех ног, но не в указанном направлении, а к оставленным братьям. Пешок уже накормил малых остатками монашеских подаяний. Уставшие, они мирно спали на соломе, подложив под щёки кулачки. Вокша умилился такой картиной и полушёпотом поведал другу о своих поисках.

— Надобно на реку сходить. Снасть сотворишь сам. Вот крючок есть, — Пешок говорил, поникнув головой, и подал, что утаил при возврате и что теперь оказалось ценнее всего на свете.

— А сейчас ложись рядом, тебе поутру идти на ловитву.

Ещё не светало, когда Вокша вскочил по нужде, и вспомнил наказ друга. Взяв нож и кусок тонкой бечёвки с крючком, двинулся к реке. Там живо нашёл заросли ивняка, сломил ветку на удилище, очистил её от помехи и прикрепил к ней всё необходимое. Здесь же, возле кромки воды, наковырял червей, и ловитва началась. Забрасывая рыболовную снасть, скоро вытаскивал на берег и снимал с неё извивающееся живое серебро. Солнце было на восходе, когда на ивовом прутике в воде лежало десять крупных рыбин.

«Тут бы и обустроиться на время», — подумал юноша несколько легкомысленно.

Спрятав наловленное, бегом отправился за братьями. Те вместе с Пешком ещё сладко спали. Вокша растолкал их и приказал следовать за собой. С гордостью и довольством положил перед мальчиками плоды своих трудов и дал задание приготовить рыбу к полудню. Пешок живо организовал сбор дров и чистку рыбы, а сам занялся добыванием огня. К тому времени, когда подле костра лежала уже вычищенная рыба, огонь успел разгореться, и над ним висел горшок с водой.

Поспевшая уха утолила голод. Старшие занялись после обеда уборкой, а меньшие, раздевшись, вошли в реку и плескались в прохладной воде вблизи берега.

— Смотрите, осторожно, ино водяник имать⁴⁵ станет, живота лишит, ино русалки защекочут.

Подросток сердито сверкнул глазами, но в то же время добродушно взирал на братьев. Опустился на берегу возле устало усевшегося Пешка.

— Поучил бы нито грамоте, зело познать охота.

— Письмена нужны, а глаголы пустые не к чему на ветер пускать.

— А ты вон на песке начертай, а я запоминать стану. Вода всё смоет, но токмо прежде нужно спрашивать, чтобы у меня что откладывалось в памяти.

С тех пор Пешок регулярно обучал друга всему, что хоть как-то знал сам. Может, и корявым выходило это обучение, но дело продвигалось. К концу месяца Вокша уже бегло читал по складам, а когда начинал врать да запинаться, Пешок нещадно отпускал подзатыльники и громко хохотал. Подросток сконфуженно и исподлобья смотрел на учителя, помалкивая. И как-то раз предложил своему ученику начать осваивать греческий. Вокшу это испугало, сначала отказался, но после, словно одумавшись, сам настоял на обучении.

Сегодня он снова пошёл к камышам, заранее приготовив снасти для рыбной ловли. Но уже подходя к волнистой поверхности пробежи⁴⁶, услышал громкий плеск, который сопровождался странными хрипами и звериным ворчанием. Прислушавшись, прибавил шагу, зорко всматривался и искал возмутителя спокойствия. Внезапно глаза остановились на чудом попавшем сюда трухлявом пне, обросшем мхом и травой. Но не коряга. Да ведь это старуха. Ведьма!

— Ну чего узрился? Хочешь помочь, помогай.

Он, словно по заклятию, подскочил к старухе, протянул ей руку. Она вцепилась в неё заскорузлыми перстами. Тяжко отдуваясь, выбралась-таки на берег.

— Спасибо тебе, мил человек, — шепеляво пробубнила ведьма. — Проводи-ка меня в избушку, коль ты такой добрый.

Вокша не знал, что делать, но любопытство пересилило опасение. С интересом и страхом подошёл к хижине.

— Входи, — пригласила хозяйка, проходя первой. — Света нет, да и не надо. Сейчас очаг разожгу, благодарить тебя стану.

— Как же? — чуть слышно пролепетал Вокша.

Вместо ответа что-то рухнуло, старуха пробурчала невнятное, в очаге, как по волшебству, вспыхнуло яркое пламя, оно осветило убогую лачугу людской изгнанницы.

— Сделаю тебя сильным и крепким, ни оружие, ни зверь тебя не тронут, даже блиставица. Знахарство изведаешь, людям поможешь.

На огне уже стоял котёл, в котором что-то болотно булькало. Старуха склонилась над кипящим варевом, от которого к потолку поднимался пар, но не белый, а разноцветный, впитавший в себя множество неведомых запахов. Губы беззвучно что-то произносили, но голос становился громче, теперь можно было разобрать:

— Огонь пищит, бучит, изгорит нечто, искра из огня прянет и падёт человек, свеча угаснет. Пёс выет, рыба встрепещет, трава шумит, древо о древо скрыпит…

Вокша сидел в углу, подле лежанки, воровато озираясь по сторонам, на его лице и в глазах плясали сполохи пламени. Страх полозом опутал сердце, сжал его.

— Сейчас купать тебя стану, готовься. Ну что зевало открыл? Не робей. А то вдруг и устыдишься? Я вашего брата перевидала на своём веку всяким. А ты ещё малец…

И опять он повиновался её словам, онемев, медленно стягивал нехитрое платье.

— Внимай, — молвила ведьма, взмахнув когтистым перстом. — По первой щуке, пойманной весной, поселяне узнают о будущем урожае хлеба! Если икра в щуке толще к голове, то лучший урожай будет от ранних посевов; икра ровная предвещает посредственный урожай. Хребтовые кости рыбы привешивают к воротам, как средство от повальных болезней; а щучьи зубы собери и носи при себе, чтобы ни одна змея летом не пожалила тебя.

Старуха снова зашептала и искоса поглядывала на переступавшего в нетерпении юношу. Он уже начал лязгать зубами, но не от холода.

— Иди сюда, — прошептала ведьма и взяла в свою ладонь его почти взрослые пальцы.

Вокша встал в наполненный ушат. От воды приятно пахло травами и ещё чем-то ароматным. Ноздри щекотало, словно постоянно хотелось чихнуть, но в то же время что-то удерживало от такого желания. Старуха окунула персты в воду, обрызгав Вокшу с головы до ног. Затем она шептала заклятия и втирала пахучую влагу в молодое упругое тело с каким-то кощунственно страстным вожделением, прикасаясь к чреслам, и рассматривая всё пронзающим взглядом.

— Любим будешь мнозими жёны, да похоть не пристанет, но и ответной любви не жди. В страданиях младость протечёт, в чести и довольстве — старость.

Ведьма ещё что-то бубнила, но Вокша так ничего и не разобрал.

— Всё, облачай порты, — резко приказала. — Ступай отсель, оставь меня, мне одной надо быть.

Дважды просить не пришлось, юноша быстро оделся, выскочив из хижины. Порой оглядывался, пробежал десяток шагов и столкнулся со знакомым.

— Не должно столь благообразному отроку посещать ведьму. Искал тебя, хотел предостеречь от неверного шага, да не успел.

Старик сопровождал Вокшу и неустанно твердил ему о богомерзких творениях старухи, которая вмешивается в деяния Всевышнего и отвращает язычников от приобщения к основам и канонам истинной веры.

— Люди мрут от болезней — кара Господня, рождаются увечные — знамение Господа. Громом поражённые — пророком Ильёй отмеченные за греховное падение своё.

Старик внезапно повернул подростка к себе лицом и поднял костлявый перст к небу.

— Ответствуй, отроче, что суть гром и что суть молния блистающась?

— Перун то грохочет и искры мечет. Перун, как бог, проливающий дожди и через то иссушающий тучи, пьёт из небесных ключей живительную влагу.

— Не то, всё бесовское вопияние. Гром есть оружие ангельское: ангел Господень дьявола гонит, а молния суть одежда архангела Нафанаила. И егда дождь идёт, тогда дьявол станет пред дождём — да не грянет на землю, того ради ангел Господень гонит его. А убитый грозою человек очищается от своих грехов; ибо бывает невинною жертвою укрывшегося за ним дьявола. Неразумен ты, отрок, хотя и летами не мал. А всё потому, что бредёшь во тьме языческой, не ведаешь истинной веры, не слышишь слово Господне, изрекаемое единоверными слугами Его. Ступай за мной, я тебе покажу сих людей.

Старик подвёл юношу к большой брусяной⁴⁷ избе с покатой тесовой крышей и крестом на ней. Постройка была новой: от неё пахло смолой и другими ароматами свежеобструганной древесины.

Уже подходя к высокому строению, Вокша услышал неясный шум, исходивший изнутри. Старец открыл дверь и пропустил отрока вперёд. Сразу несколько десятков голосов замолкли, головы повернулись к вошедшим. В центре стоял довольно молодой человек в монашеском одеянии, он что-то говорил собравшимся, в его разговоре чувствовалась чужая речь:

— Итак, это было в 5541 году от Сотворения Мира⁴⁸. Христос, по обычаю, прежде чем приступить к своей проповеди, сорок дней и ночей постился в пустыне и преодолел там три искушения Сатаны. Затем Иисус исцелил множество бесноватых и расслабленных. Этим объясняется огромное скопление людей, которые следовали за Ним. Увидев сие, Христос взошёл с учениками на гору, чтобы Его все видели и слышали. И Он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: «Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны плачущие, ибо они утешатся».

И так продолжалось долго, пока не перечислились кроткие, алчущие, милостивые, сердцем чистые и прочие. Затем Он сообщал, что сказали древние и тут же противоречил им Своим словом: «Ещё слышали вы, что сказано древними: «Не преступай клятвы, но исполняй пред Господом клятвы твои. А я говорю вам: не клянись вовсе: ни небом, потому что оно Престол Божий; Ни землёй, потому что она подножие ног Его; ни Иерусалимом, потому что он город Великого Царя; ни головою твоею не клянись, потому что не можешь ни одного волоса сделать белым или чёрным».

Ни Даждь-бог, Стрибог или Перун не властны над природой и силами её. Всем управляет Единый Бог, наш Господь-Создатель. Оттого у нас в земле ветры пошли — от святого духа Саваофа. От здыхания Господнего; оттого у нас в земле громы пошли — от глагол пошли Господних, — отчего у нас духи Божие? Духи Божие от устоев Его, самого царя, Христа небесного.

Ещё сравнительно долго говорил монах, но ни усталости, ни надоедливости не ощущалось. Явствовало через всё только одно — интерес и стремление слушать и далее. Вокша противу желания переступал ногами, подойдя ближе к амвону. И тогда священник его увидел, он сам пошёл навстречу подростку.

— Кто ты, отрок? Не думай, что спрашиваю из опасения, но из любопытства и участия. Мы все хотим знать о том, кто приходит к нам с добром. Ведь ты не хочешь обжечь нас злом или остудить равнодушием. Ты кивнул, значит, не желаешь нам бедствий и горя. Я паки и паки вопрошаю к тебе.

— Зовусь Вокшею, из селения Ратица. Пришёл с братьями и другом Пешком искать сестрицу Малинку и дядьёв, а тато и мамку печенеги порешили на брани во время набега.

— Уж не Година ли сынок старший? — услышали люди чей-то осторожный голос. — Давненько не зрили очи мои.

Вокша сразу резво встрепенулся, весь подавшись вперёд. Он увидел крепко сбитого мужчину сорока лет с окладистой, кое-где посеребрённой бородой, на плечах дорогое корзно⁴⁹. Видно, что человек сей достатка немалого. А вот как звать-величать — неведомо, но он и сам не промах: раскрыл объятия. А тут и не выдержало сердце, намучившись, слеза сама дорогу сыскала. Опустив чело на почти мужскую грудь, Вокша разрыдался.

— Ну, ну, племяш, ну будет, не девка, чай, реветь не гоже. В миру зовусь Станилою, а здесь, средь братии, — Артемием.

— Уж не чаял тебя найти, дядько!

— А я, не чаявши узреть и не видевши, — сыскал…

— Разве не бывал в Ратице ни разу?

— Приезжал не однажды, но ты не родился ещё. То брат мой, Богдан, тебя на руках держал, да маловат ты был тогда.

Вокруг возбуждённые люди приветствовали радостными возгласами встречу двух родственников, нашедших друг друга через много лет. Все встали.

— «Люби ближнего твоего и ненавидь врага. А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас».

Монах, произнеся сие от мудрости Христа, осенил встретившихся святым крестом. Половина людей вышли за порог, провожая старшего и младшего. Они же двинулись к Подолу.

— А где же братишки твои?

— В церкви святого Ильи. Там мы нашли постель и кров. Там нас приняли и обогрели монахи, а мы за то им купно помогаем чем можем.

— Славно то, за доброту воздать добром милосердно. Сходим за младшими, в избе всем места хватит.

Вокша благодарно пожал руку Станиле, и опять слеза безмолвно обожгла щеку. А в душе укрепилась уверенность в том, что со временем плохое и горькое сменится спокойным житьём в кругу родных. Найдётся сестра, выйдет замуж и станет жить самостоятельно. О себе Вокша почему-то не думал. А ежели и промыслил бы что: мал, вроде бы, не дорос до такого.

Всё сложилось как нельзя лучше. Ребятишек забрали из христианской общины, они несказанно обрадовались сему, был доволен и Пешок. Однако, идти на новое подворье отказался, сказал, что останется здесь по причине лучшего обустройства с монахами, да и вивлиофика⁵⁰ ближе.

«Камо без глагола истины, яко без света Господня, тако же без знания и чтения».

Глава шестая. Преддверие →

← Глава четвёртая. В пути