Эпоха перемен. Записки покойного Г.Г. Майера, хирурга и ясновидящего

Александр Александрович Телегин, 2008

Направление повести – фантастический реализм. Её герой Герберт Герхардович Майер становится свидетелем Великого распада. Бóльшая и счастливейшая часть его жизни проходит в Таджикистане, где он проводит уникальную операцию и становится лучшим хирургом Душанбе. Предвидя наступающие трагические события, он в 1980 году переезжает в Сибирь, где знакомится со многими необычными людьми. Здесь его застаёт эпоха перемен, и всё кругом, включая людей, становится незнакомым. Повествование охватывает события с 1940 по 2008 год: разложение советских элит, межнациональные конфликты, победу Ельцина, октябрьские события 1993 года.Обложка создана на ресурсе Canva.

Глава 7. Похороны ветерана и спасение Фрукта

А на третий день умер дедушка Лошадкина ― девяностопятилетний Потап Иванович. По совместительству Потап Иванович был отцом Владилена Потаповича Лошадкина — первого секретаря Макушинского райкома партии. Гроб с телом покойного был установлен в районном Доме культуры. «Три дня не иссякал поток макушинцев, желающих проститься со своим знаменитым земляком», ― писала газета «Макушинские зори».

Больница практически не работала. Обе машины «Скорой помощи» были задействованы на похоронах: одна развозила гостей, прибывших из соседних районов и Областного центра, на другой заместитель Лошадкина Лужников был откомандирован в Город за мраморным памятником.

И вот семнадцатого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года Потап Иванович отправился в свой последний путь. Огромная толпа сопровождала его под жарким июльским солнцем. Всё свободное пространство кладбища заполнилось народом. Впереди у свежевырытой могилы стояли родственники покойного: его сын Владилен Потапович — первый секретарь райкома КПСС с женой, внук Маркс Владиленович — главный врач районной больницы, всё районное начальство, областное начальство и начальство из всех тридцати районов области. Мы врачи, тоже оказались в первом ряду.

Траурный митинг открыл инструктор обкома партии, сказав все полагающиеся к данному случаю слова. Затем на трибуну, наспех, но аккуратно сколоченную чуть в стороне от могилы, поднялась Фаина Ивановна.

— Товарищи! Сегодня мы провожаем в последний путь выдающегося человека. Потап Иванович Лошадкин относится к той когорте легендарных людей, которые устанавливали Советскую власть в Сибири, отстаивали её в Гражданскую и Великую Отечественную войну, а затем всю жизнь трудились, не жалея сил и времени, для повышения благосостояния нашего народа.

Потап Иванович родился девятнадцатого ноября тысяча восемьсот восемьдесят пятого года в одной из глухих деревень Иркутской губернии. С самых ранних пор он проникся сочувствием к страданиям народа. В тысяча девятьсот третьем году вступил в нашу коммунистическую партию. В тысяча девятьсот пятом году участвовал в первой русской революции. Он руководил восстанием пролетариата и крестьянства в Иркутской и Томской губерниях. После поражения революции скрывался от царских ищеек, не раз арестовывался и ссылался в Сибирь. После победы Великой Октябрьской социалистической революции был избран членом Томского исполкома Совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. В жуткие годы колчаковского террора руководил партизанскими отрядами в Сибири. В тысяча девятьсот двадцатом году вновь избирается в различные органы Советской власти нашего края. А в тысяча девятьсот двадцать третьем году крестьяне послали его ходоком к Владимиру Ильичу Ленину. Потап Иванович шесть раз встречался с Лениным. Владимир Ильич обсуждал с ним планы строительства социализма в СССР. После последней встречи, накануне нового тысяча девятьсот двадцать четвёртого года, Ленин вручил Потапу Ивановичу подарки для сибирских детей и сказал: «Борись за наше дело, Потап, всю жизнь борись». И эти слова Владимира Ильича стали для Потапа Ивановича путеводной звездой. Куда бы ни посылала его партия, всюду он отдавал нашему народу все свои силы, весь жар мужественного сердца. В наш район Потап Иванович приехал в тысяча девятьсот шестьдесят пятом году. Несмотря на свой преклонный возраст, он работал на самых ответственных хозяйственных постах и ушёл на заслуженный отдых только пять лет назад. Товарищи! Сохраним же навсегда светлую память о Потапе Ивановиче!

Фаина Ивановна сошла с трибуны и очутилась рядом со мной.

— Как я выступила? ― спросила она. ― Я отвёл глаза и ничего не ответил.

После похорон мы вместе вернулись в больницу.

— Вы не пойдёте на поминки? — спросила она.

— Мне надо посмотреть своих больных. А вы?

— А я дежурю в реанимации.

— А-а. Как чувствует себя Аркадий Самсонович?

— Он давно в общей палате. Сегодня съел на завтрак пять тарелок манной каши. Завтра его выпишут.

С папиросой во рту, в облаках дыма шла навстречу Сара Абрамовна. Её рабочий день кончился, она шла, наслаждаясь свободой и напевая: «Тум бала, тум бала, тум балалайке».

— Сара Абрамовна! Вы почему не были на похоронах? — строго спросила Фаина Ивановна.

— Я могу иметь своих прав человека? Я могу не ходить туда, куда не хочу? ― волнуясь, Сара Абрамовна всегда переходила на свой собственный диалект.

— Все хотят, одна вы не хотите. Я чувствую ваши антисоветские настроения! Мне придётся поставить о вас вопрос на парткоме. Вас ведь и из Крыма выгнали за это!

— Никто меня не выгонял, я сама уехала. Да! Я всю жизнь боролась за права крымских татар, и за это меня преследовали! Меня не выгнали. Я уехала, чтобы меня не арестовали. Но придёт время, и я получу по заслугам! А у вас спросят — и у вас, и у вас, ― она указала на меня, ― спросят, что вы делали, когда травили Сахарова и Солженицына?!

— Я работал, ― ответил я скромно.

— А мы у вас уже завтра спросим. Я завтра же соберу партком.

— Не надо этого делать. Сара Абрамовна действительно имеет право не ходить туда, куда не хочет.

— Да, я не хочу слушать тех глупостей, которых написал вам ваш Фрукт.

— Как! — воскликнул я в ужасе, обращаясь к Фаине Ивановне. ― сегодняшнюю речь написал вам Аркадий Самсонович?!

— Да, а что? ― ответила она упавшим голосом.

— Быстро к нему!

Аркадий Самсонович лежал в палате один. Он был жёлт как лимон. Глаза, щёки и виски ввалились как у ракового больного перед кончиной. Его колотила крупная дрожь, от которой скрипела кровать и звенели стёкла в рамах. Изо рта вырывалось вибрирующее мычание, жёлтая пена пузырилась на усах и бороде.

— Быстро в реанимацию! — рявкнул я и, так как ждать санитаров с носилками было уже некогда, подхватил Фрукта с кровати и помчался с ним на второй этаж.

Рядом со мной с фантастической синхронностью бежала Фаина Ивановна, неся перед собой длинные ноги больного. В одну минуту подключили мы Фрукта к системе искусственного дыхания. Фаина Ивановна автоматическими движениями одновременно вставила иглы двух капельниц в вены рук. Когда, наконец живительный физраствор полился в измученный ядами организм Аркадия Самсоновича, Фаина Ивановна пришла в себя:

— Что это было? — спросила она потрясённо.

— Я же вам говорил, что ему нельзя… работать!

— Так ведь он и не работал, только речь мне написал… Он умрёт?

— Ещё раз он, пожалуй, выкарабкается. Но на этот раз не скоро.

Фаина Ивановна не стала откладывать дела в долгий ящик и в тот же вечер пошла к дежурившему Лошадкину, чтобы договориться о времени проведения заседания парткома. Повестку она сформулировала так: «О возмутительном антисоветском поведении врача-педиатра Сары Абрамовны Каценфройнд». Но Лошадкин настоятельно рекомендовал ей не проводить никакого заседания и оставить Сару Абрамовну в покое. В результате старушка со сливовыми глазами ещё на год осталась в Макушино вместе со своим Политбюро.