Кукушкины дети

Александра Уба (2024)

Говорят, над семьей Грушевских точно висит проклятье, ведь меньше, чем за полтора года, к лучшим людям ушли трое из семи их детей. А еще говорят, что в Пермской губернии живет колдун — знаткий человек, — который видит то, что другим недоступно, и знает все тайны этого мира. К нему и отправляется младшая дочь Грушевских Натали, которая хочет спасти братьев, но не знает, что именно там ей придется столкнуться с семейными тайнами и такой неуместной сейчас любовью.

Глава 2

К фотографу добрались только после обеда: Софья Фёдоровна долго прихорашивалась и всё перебирала свои немногочисленные наряды. Дети, переговариваясь и посмеиваясь, ждали в холле, в какой-то момент сняв шубы и обмахиваясь прочитанными газетами, которые Алексей Власович складывал на комоде. Сам старший Грушевский сначала храбрился, а потом совсем сник, присел на пуфик и каждые пять минут отправлял Галю поторопить Софью.

Когда Грушеские в полном составе добрались на двух санях до центра города, где располагалась мастерская, всё пошло гораздо быстрее. Софья Фёдоровна с помощью Николая определилась с фоном, родителей усадили на кресла, дети устроились рядом: Михаил, Натали и Фёдор — ближе к матери, Николай, Анатоль и Дмитрий — со стороны отца.

Закончив со съемкой и договорившись о дне, когда можно будет забрать карточки, семья разделилась: мать с близнецами отправились на прогулку, Николай не поделился, куда направился, как и Алексей Власович с Дмитрием, а Наташа с Михаилом поспешили на реку.

Зимой набережная реки Казанки становилась местом притяжения горожан почти столь же важным, как и центральная городская площадь.

Как только лёд у берега становился достаточно крепким, на реке появлялись дети — неугомонные и бесстрашные; за ними — парочки, соскучившиеся по романтике холодов и снегопадов и уставшие от однотипных рестораций и кафе. Ближе к Рождеству на набережной каждые выходные выстраивались ларьки, в которых продавали всё, что торговцам удавалось дотащить до реки: пряники, варежки и шали, разную домашнюю утварь, а иногда даже мебель и антиквариат.

Михаил вытащил блестящие полозья из тканевого чехла и присел перед сестрой на корточки.

— Хороши, — коротко улыбнулся он, прикрепляя коньки к узкому девичьему сапожку.

— Почти полгода копила, — Натали скромно зарделась. Сама она считала, что просто"хороши"было недостаточно для её долгожданного приобретения.

— А почему не попросила на именины? — Михаил проверил, крепко ли держатся коньки, потуже затянул узлы и, сев рядом с сестрой, начал крепить свои.

Натали пожала плечами.

— Ты сам слышал — папа ради нас даже готов согласиться на должность исправника.

— И переехать в Пермь, — поддакнул Михаил, встал, но тут же потерял равновесие и с размаху плюхнулся обратно на скамью.

— А ты? — Натали ловко поднялась и протянула брату руку. — Ты поедешь с нами? И бросишь работу? А вдруг, ты не устроишься так же хорошо в Перми?

— Я думал об этом вчера вечером, перед тем, как ты заявилась таскать крошки, — Михаил поправил выбившиеся из-под шапки Натали пряди. Та вернула ему ласку, разгладив меховой воротник его пальто. Перехватив руку Наташи поудобнее, Михаил аккуратно поехал вперед. Коньки с приятным хрустом рассекли лед, оставив за собой искрящиеся полосы. Надо льдом летал гомон: свистели полозья, зазывалы зычно рекламировали товары, тут и там виднелись сани с самоварами, и их владельцы звонко предлагали попробовать разные чаи. Недалеко от Грушевских молодой мужчина в потёртом пальто и побитой шапке учил сына стоять на коньках. Шапка мальчугана была сбита на затылок, шарф размотался и тащился за ним по льду, пальцы, выглядывающие из дырявых перчаток-митенок, покраснели, но он упорно ковылял вперёд.

— Ну и что же ты надумал? — прервала Натали затянувшуюся паузу. Михаил задорно пожал плечами:

— Не торопиться. Вдруг само всё решится, когда придёт время?

Натали подивилась подобной легкомысленности всегда серьёзного брата.

Солнце не по-зимнему пригревало; Наташа оттянула шарф от горла, с удовольствием вдохнула искрящийся ледяной пылью воздух.

— Смотри, там Раевские, — Михаил указал в сторону ларьков. Наташа нехотя повернулась: у ларька с пряниками вертелись три сестры Раевских. Натали хорошо знала только старшую — Веру. Она дебютировала в обществе в один год с Натали и привлекла довольно много внимания. После дебюта к ней то и дело засылали сватов, но Вера довольно громко и некрасиво отвергла всех женихов: кого-то обсмеяла в лицо, чьи-то подарки выбросила с балкона своего поместья, чем и снискала славу неопределённого характера: кто-то говорил, что она совершенно недальновидна, а кто-то — напротив, что глубинным женским умом невероятно сильна и выбирает будущего супруга не только по размеру кошелька.

Сёстры Веры — Лиза и Варвара — были гораздо младше её и на публике появлялись крайне редко — учились в Смольном. Это выводило из себя Алексея Власовича, который мог позволить себе только гувернантку для Натали: худую, красивую немку, от услуг которой, впрочем, достаточно быстро пришлось отказаться за неимением возможности регулярно выплачивать жалование.

Заметив взгляд Натали, Вера помахала ей рукой и приблизилась.

— Дивная погода, не правда ли? — Раевская прикрыла глаза ладошкой, закрывая их от яркого солнца. — Надеюсь, она не испортится до Рождества…

Натали вежливо улыбнулась.

— Натали, душенька, — Вера вдруг понизила голос и склонилась к ней. — Представь меня Михаилу Алексеевичу? Хорошенький, аж дух захватывает, — девушка покосилась на Михаила, который расплачивался с самоварщиком. Щёки Раевской зарделись, но Наташе — почему-то с некой долей отвращения — подумалось, что это точно не из-за холода. В груди закопошилось странное, незнакомое чувство.

— Он не ищет новых знакомств, — Натали незаметно сцепила руки в муфте.

— А ты представь, а там он уже сам решит, ищет или не ищет, — Вера шутливо подтолкнула её плечом. Тут Наташе окончательно стало мерзко, настолько, что она отодвинулась от Раевской, не заботясь о том, как это будет воспринято.

— Папенька обязательно устроит приём перед Рождеством. Представлю там, — выкрутилась Наташа, идя на компромисс и с Верой, и с собственным внутренним голосом, который навязчиво гундосил: “Это же наш брат!”.

— Это будет и по этикету, и у нас будет достаточно времени пообщаться, — одобрила Вера и, заключив Натали в тесные объятия в знак признательности, вернулась к сёстрам.

Натали повернулась к Михаилу, который направлялся к ней с кружками в руках, от которых плотными клубами поднимался пар. Натали помахала брату; тот ответил ей, выронил варежки, которые держал подмышкой. Наклонился — и замер, не то прислушиваясь, не то вглядываясь в лёд.

— Что ты?.. — Наташа сделала шаг к брату, но Михаил вскинул руку в предупреждающем жесте — и провалился под лёд, без крика и единого вздоха. Шум ярмарки проглотил скрежет ломающегося льда. Остолбенев, Натали потеряла равновесие; ноги подкосились, она упала на лёд, ушибив ладони. На мгновение показалось, что она оглохла: шумы внезапно исчезли, она точно знала, что кричала, но не слышала своего голоса. Как в немом кино, которое так любил Николя, Натали видела, как брат пытался выбраться, но лёд крошился под его руками, стоило только Михаилу опереться на него. Натали отчаянно поползла к Михаилу, но тут её схватили за плечи, вздернули на ноги, потащили как можно дальше от промоины. Какие-то мужики, незнакомые, пытались добраться до Михаила, но, чем ближе они подбирались к разлому, тем меньше решимости в них оставалось. Начала собираться толпа.

— Локтями, локтями себе помогай!

— Ой, мамочки…

— Миша! — Натали вырвалась из удерживающих рук, устремилась к брату, но её снова оттолкнули в сторону. Секунды летели стремительно. Движения Михаила замедлились, его пальто окончательно намокло и теперь неумолимо тянуло вниз.

— Держи, держи! — к полынье подскочил незнакомый Натали молодой человек, протянул Михаилу багор, подползая к полынье на животе, по-змеиному. Окоченевшие пальцы Грушевского несколько раз соскальзывали с гладкого древка, но в какой-то момент ему всё же удалось ухватиться.

— Держи крепко! — приказал парень и потянул багор на себя. Отполз немного, снова потянул. После, Натали, сколько не силилась, не могла вспомнить момента, когда Михаил снова очутился на твёрдой земле. Подбежав, Наташа схватила его за руку — и едва не разжала пальцы, почувствовав, насколько она холодная.

— Спасибо, — чувствуя, как внутри всё противно трясется, девушка залезла в сумку, которая висела поперёк груди, достала деньги, попыталась было отсчитать купюры, но пальцы не слушались, бумажки разлетались по льду. Плюнув, девушку сунула всю пачку неизвестному спасителю.

— Не надо, — он вежливо отодвинул руку Натали, но та мотнула головой, молча запихнула деньги в карман его пальто и вернулась к Михаилу.

— Дети Грушевских, — вдруг донеслось из толпы, поднялся невесомый шепоток, как будто ветер перебирал листья деревьев, и Натали ощутила на себе пронзительные, как ножи, взгляды. Не обращая на них внимания, Наташа помогла Михаилу развязать коньки, завязки которых уже задубели, как и его одежда, подхватила под руку, поторапливая, потащила к ждущим клиентов извозчиков. Приказав гнать во весь опор, девушка заставила Михаила снять промокшее пальто, затем стянула свою шубку, укутала брата в неё, насколько было возможно.

— Думаешь о проклятии? — стуча зубами, через силу выговорил Михаил. — Ты аж в лице изменилась, когда люди нас узнали.

— Пусть говорят, что хотят, — буркнула Натали, обнимая брата и прижавшись к нему так крепко, насколько это было возможно, в попытке согреть, но тот всё дрожал всем телом и дышал надрывно и со всхлипами. — Всё будет хорошо.

— Наташа, всё хорошо, — проглатывая половину слогов, заверил её Михаил.

— Всё хорошо, всё хорошо, — бормотала Натали, когда с силой подпихивала брата к входной двери дома. Оглядевшись, она заметила влажные от снега ботинки Софьи Фёдоровны.

— Маменька! — как бы ни хотелось, чтобы голос звучал твёрдо, он всё равно сорвался на отчаянный взвизг. Грушевская выбежала на лестницу — даже раньше, чем Натали перестала кричать, словно материнское сердце заранее подсказывало ей о том, что что-то случилось. Натали показалось, что мир на секунду будто взял паузу — миг этот длился целую вечность — и понёсся скачками.

Софья Фёдоровна громко звала дворовых и Мирона, приказывала принести водки, нагреть ванну, ощупывала Михаила, на щеках которого выступил лихорадочный румянец. Натали оттеснили в сторону; она опустилась на пуфик в углу, чувствуя, как густым, липким облаком опускается усталость. Со второго этажа спустился Дмитрий, увёл Михаила за собой. Софья метнулась было к дочери, но замерла на полпути, развернулась и поспешила к кухне, привычно теребя рукава блузки.

День словно сбился с привычного ритма, завтрашнее Рождество позабылось. Теперь даже запах еловых лап, которыми были украшены столы и витиеватые люстры, казался неуместным. В доме царила кутерьма, но отнюдь не праздничная.

Целый день Натали не могла увидеться с Михаилом — его то парили в бане, то маменька сидела в его комнате и плакала, а Наташа не выносила её причитаний. Пробраться к нему удалось лишь перед сном.

Михаил полулежал в облаке мягких подушек, закутанный по самые уши тройкой пуховых одеял и быстро и, как будто, нервно объяснял что-то Дмитрию, который курил у приоткрытого окна.

— Ты что делаешь?! — Натали поспешила к Дмитрию, выхватила у него сигарету, выбросила в окно и захлопнула створку. — Ты думаешь, Миша сегодня недостаточно замерз?!

— Натали, — Михаил рассмеялся. — Всё в порядке…

— Как ты себя чувствуешь? — Натали сердито посмотрела на Дмитрия и села рядом с Михаилом, поправляя одно из одеял.

— Хорошо, — Михаил снова улыбнулся, по-настоящему, но Наташа неверяще склонила голову, присматриваясь.

— А выглядишь ты не так уж хорошо, — на щеках Михаила неровными пятнами растекался румянец, а чёлка взмокла от пота.

— Да мне просто жарко. Маменька собрала одеяла со всего дома.

В дверь постучали; вошла Галя с подносом, на котором выпускал из тонкого носика ароматный пар заварник. Михаил замолчал, перевёл взгляд на девушку. Натали переглянулись с Дмитрием, и они, не сговариваясь, засобирались на выход.

— Как ты думаешь, это должно было случиться сегодня? — вдруг спросил Дмитрий, когда они вышли в коридор.

Натали показалось, что её ударили по голове тяжёлым пыльным мешком.

— Дима!.. — только и смогла произнести она.

— Я лишь стараюсь быть реалистом, — Дмитрий смотрел куда-то поверх её головы. — Михаил — следующий по старшинству…

— Это ничего не значит! — перебила его Наташа, хлопнув по плечу. — Это просто совпадение!

— Хотя со смерти Андрея не прошло года. А он погиб почти ровно через год после Егора, — вполголоса продолжил Дмитрий. Натали вся сжалась.

— Замолчи! Замолчи-замолчи! — громким шёпотом затараторила она. — Если не перестанешь, я скину тебя с лестницы!

— А кто-то мне вчера говорил, что всегда будет на моей стороне, — Дмитрий наклонился к ней так, чтобы его лицо было напротив её. Вопреки ситуации, он широко улыбнулся, но ни радости, ни доброты в этой улыбке не было — лишь губы растянулись механически.

— Это — другое! — сердито взглянула на него Наташа. — Это…

Договорить ей не дали громкие голоса из комнаты брата. Натали нервно обернулась; в груди похолодело от дурного предчувствия.

Из комнаты выбежала бледная Галя; глаза её лихорадочно обежали коридор.

— Дмитрий Алексеич! У барина жар, горячий, точно уголёк! — выпалила горничная.

Дом снова всколыхнуло суетой: Михаила снова растирали водкой, Галя колола лёд для холодных компрессов, Натали хлопала дверьми сервантов в поисках мёда или малинового варенья, стараясь не смотреть на мать, у которой тряслись бледные до синевы губы.

— Ты поправишься, — как заклинание, повторяла она, оглушительно звеня ложкой в кружке — в любое другое время она обязательно удостоилась бы косого взгляда от кого-то из старших, но сейчас этого никто не замечал. — Тем более, завтра Рождество. Проснёмся, откроем подарки все вместе…

Михаил слабо улыбался и сжимал тонкие пальцы сестры, глядя на неё с благодарностью.

— Если тебе будет что-то нужно — обязательно зови нас, не геройствуй, — предупредил Михаила Дмитрий, прежде чем отправиться к себе. А Наташа так и не смогла выйти из комнаты: в голове всё звучали слова Дмитрия.

“Как думаешь, это должно было произойти сегодня?”

— Хочешь, я тебе почитаю? — предложила она, ни на что особо не рассчитывая, и едва сдержала вздох облегчения, когда Михаил согласно кивнул.

Достав с полки какой-то французский роман, она ещё раз подоткнула брату одеяло, поправила подушку и устроилась в кресле напротив.

Сидели долго; Натали несколько раз меняла свечи. Пока она читала, Михаил не перебивал, лишь иногда комментировал сюжет, пока Натали переводила дыхание. Но со временем его комментарии стали тише и бессвязнее — он засыпал. Натали же показалось, что она лишь на секундочку прикрыла глаза, как её вырвал из сна громкий звук, который спросонья она не смогла распознать. За окном небо посерело: несмотря на Рождество, утро выдалось совсем не по-праздничному хмурым; книга лежала открытой на коленях. Постель Михаила была пуста. Звук повторился, и Натали почувствовала, как грудь словно сжали два каменных кулака: это был крик, высокий, почти нечеловеческий.

Наташа вскочила, запуталась в пледе, которым были накрыты её колени, едва не упала; выпутываясь на ходу, она выбежала в коридор. Кто-то схватил её за руку, прижал к себе, но, перед тем, как уткнуться лицом в чью-то рубашку, Натали увидела: у подножья лестницы, глядя запавшими глазами в расписной потолок, лежал Михаил.