Данный Богом

Александра Степанова, 2019

Несчастный случай делит жизнь Даши на «до» и «после». «До» – богатый и красивый жених, как из сказки про принца. «После» – когда-то близкий друг Андрей, который неожиданно предлагает ей руку, сердце и защиту от порицаний общества. Девушка не верит в свою счастливую звезду, да и как поверить, если подругу пытаются убить, а она сама становится неугодным свидетелем? Но именно смертельная опасность расставляет всё по местам. Даше придется сделать выбор: сдаться и просто плыть по течению, или найти в себе силы бороться – за себя, свою жизнь…и за мужчину, Данного Богом.

Глава 1

Взросление

Я лежала на полотенце, расстеленном прямо на каменистой почве. Не очень удобно, но все равно хорошо: ветер треплет пряди волос, выбившиеся из косичек, а солнце такое мягкое, какое в наших краях бывает лишь на исходе лета. Двоюродные сестры, с которыми мы жили летом на даче, наперегонки плавали в мутной воде, похожей на компот из сухофруктов.

— Даша! — звали они меня, плескаясь и смеясь — иди к нам!

— Не-а, — я зевнула, — не хочу.

— Да не бойся! Иди!

— Не хочу.

Родители рассказывали, что в детстве я чуть не утонула. Я этого не помню, но неприятные ощущения, связанные с водой, остались. Гораздо больше мне нравилось нежиться на солнышке. За три месяца моя кожа приобрела насыщенный шоколадный оттенок.

— Дашка, ты?

Я открыла глаза. Надо мной возвышались две фигуры. Одного мальчика, пухлого и белобрысого, я не знала, а второй — темноволосый и худой — был моим одноклассником. Я поморщилась: до чего досадно во время летних каникул встретить кого-то из школы!

— Привет, Богданов, — натянуто улыбнулась я.

— Ничего себе ты загорела! — удивился он, — не узнать.

— Но ты ведь узнал.

— Ну…да.

— Супер.

Я прикрыла глаза, всем своим видом демонстрируя нежелание общаться. Пусть уже уйдут, а то солнце загораживают. Но не тут-то было! Мальчишки мало того, что не ушли, так еще и принялись брызгать на меня водой из котлована. Судя по их заливистому смеху, они находили это забавным.

— Дураки! — я вскочила, скомкала полотенце и зашагала прочь, вздернув подбородок. Поймав взгляд Веры, старшей из моих сестер, я помахала ей рукой и указала вперед — мол, ухожу.

— Мы тоже скоро пойдем! — крикнула Вера и глубоко нырнула, только замелькали в воздухе стройные ноги. Я подумала о том, что ее длинные густые волосы перепачкаются тиной со дна котлована, и меня передернуло. И что хорошего люди находят в плаванье?

Сбежав вниз по крутому склону, я остановилась и сорвала какую-то травинку. Растерла в пальцах и принюхалась; всегда любила запах полевых трав. Не торопясь, я пошла вперед по пыльной дороге, думая о своем, но снова и снова в мои мысли вторгалась неожиданная встреча с Андреем Богдановым. «Тьфу ты! — я отшвырнула в сторону травинку, — подумать только, даже здесь, в собственном мирке под названием «каникулы на даче», нельзя побыть наедине с собой! А ведь возвращение в школу уже не за горами».

В мерзком настроении я пребывала до самого дома, но приготовленный бабушкой ревеневый пирог оказался таким вкусным, что настроение у меня сразу улучшилось.

— Кушай, Дашенька, а то ты такая худенькая! — приговаривала бабушка, пока я уплетала пирог за обе щеки, — кушай.

Объевшись до того, что живот стал плотным, как мяч, я с трудом поднялась по узкой крутой лестнице, ведущей на чердак, и растянулась на кровати. Обожаю этот чердак! Не смотря на горы хлама, сваленного по углам, здесь уютно, и запах такой особенный, ни на что не похожий — тепла, сырости, укропа…всего понемногу. Дощатый пол покрывают небольшие овальные половички, которые бабушка плетет из разноцветных кусочков ткани, а покатые стены сплошь оклеены постерами из молодежных журналов — это уже постарались мы с сестрами. Ни один вечер не проходит у нас без споров о том, чей кумир красивее и талантливее. На столе возле моей кровати стоит ваза с засохшими цветами. Если бы я не была так зла на этого Богданова, непременно бы нарвала свежих по дороге…

Пока я лежала, прикрыв глаза и погрузившись в свои мысли, домой вернулись сестры. Они весело болтали, переодеваясь и развешивая на веревках сырые полотенца и купальники. Я улыбалась, слушая их голоса. Конечно, мы здорово надоели друг другу за три месяца, но, вернувшись домой, я совершенно точно буду скучать по общению с ними.

Тук! Что-то ударилось об оконное стекло.

Я продолжала дремать, но звук повторился. Вера выглянула на улицу.

— Э-э-эй! — закричали под окном соседские ребята, — пойдете играть в «туки-та»?

Мы с сестрами переглянулись. Соседей мы недолюбливали, несколько лет между нами шла затаенная война: то они бессовестно обрывали с наших сливовых деревьев лучшие плоды, то мы в отместку кидали им всякие отходы в огород. Но на время вечерних игр все распри забывались.

— Ладно, идем! — крикнула Аля. Она была самой младшей из нас, но всегда отлично пряталась.

На игру мы снаряжались, как в экспедицию: джинсовые брюки, плотные длинные носки, водолазки с рукавом, — иначе комары сожрут заживо. Вид у нас был забавный: старые вещи уже стали немного малы. Соседские мальчишки поддержали наш дресс-код, а вот подружки Настя и Катя, живущие в ближайших от нас домах, оделись так, словно собрались на дискотеку, только что туфли на шпильках не надели. Мы с Верой переглянулись и синхронно закатили глаза. Несложно было догадаться, что объектом, на который девчонки направляли все свои старания, был долговязый сосед Данька, но он куда больше восхищался собой, чем кем бы то ни было. Скептически рассматривая его прилизанные гелем волосы, я не сразу заметила, что сегодня к основной компании присоединилось еще двое мальчишек. Узнав их, я тихонько застонала.

— Это мой брат Витя, — представил Данька белобрысого паренька, — а это его друг Андрей.

Все поздоровались с новоприбывшими, а я мрачно смотрела под ноги, чертя носком кроссовки какие-то каракули в пыли. Знала бы, что придут эти «чужаки», ни за что не пошла бы играть. Но не зря же столько собиралась!

Без привычного энтузиазма я поплелась за остальными к главному атрибуту игры в «туки-та» — огромному кедру, раз в пять шире любого из нас. Суть игры заключается в том, что ведущий встает у Дерева и считает до ста, а остальные прячутся. Кедр растет на пересечении четырех дорог, создавая удобный наблюдательный пункт для ведущего, который должен не только заметить спрятавшихся, но и назвать их имена, обогнать и, крикнув «туки-та!», ударить ладонью о ствол Дерева. Первого пойманного игрока может спасти последний, иначе неудачник сам становится ведущим.

Я выбрала своим укрытием жимолостный куст на заброшенном участке: до Дерева бежать недалеко, а в кусте удобная «проплешина», как раз для одного человека. Ведущая, Настя, которую я недолюбливала больше всех остальных, уже досчитывала до восьмидесяти, когда я полезла в куст и…обнаружила, что он уже занят!

— Опять ты! — фыркнула я, пихая Богданова в бок, — проваливай! Это мое место!

— Вовсе нет, — невозмутимо парировал мальчик, — я первый его нашел.

Я поджала губы.

— Ты вообще никогда не играл, с чего вдруг приперся?

Богданов посмотрел на меня. Я ожидала, что он скажет в ответ какую-нибудь колкость, но он лишь улыбнулся.

— Не будь такой злюкой, — примирительно сказал он, — давай лучше будем дружить.

Я опешила.

— Зачем?

— Ну, — мальчик лукаво прищурился, — если хочешь, я буду носить твою сумку до дома.

Я пожала плечами. В школе я и Андрей Богданов почти не разговаривали. Мальчик вообще не отличался общительностью, не знаю, что на него вдруг нашло.

— Даша! — крикнула Настя, — я вижу твою косичку в кусте!

Бежать бессмысленно — Настя стоит слишком близко к Дереву. Черт! Из-за этого проклятого мальчишки я толком не поместилась в куст!

— Спасешь меня — буду с тобой дружить, — заявила я Богданову и, задрав нос, отправилась к Дереву. Мальчик проводил меня растерянным взглядом. Ха! Так-то. И от нежелательного друга избавилась, и сама оказалась ни при чем. Усевшись рядом с Деревом на скамейку, я принялась высматривать, где прячутся остальные игроки. Главную надежду я связывала с Алей, но ее вскоре обнаружили, а потом и Вера не вовремя высунулась из картофельной ботвы. Народу у Дерева становилось все больше и больше, пока, наконец, «в живых» не остался всего один игрок.

«Где же этот Андрей?» — сокрушалась Настя, которая все никак не могла его отыскать. Но вот, наконец, она догадалась проверить куст, подошла к нему и…

— Туки-та! — крикнул Богданов, неожиданно выпрыгивая из-за песочницы в двух шагах от Дерева.

У меня отвисла челюсть. Мало того, что Богданова не нашла ведущая, так еще и мы все, стоявшие так близко, не заметили, как он перебегал с места на место.

— Ты спасена, — мальчик подмигнул мне, и я улыбнулась в ответ, — подруга!

Два года спустя…

Красные ягоды так и таяли во рту. Я губами собрала последние с ладони и грустно вздохнула.

— Будешь еще? — Богданов забрался на самые высокие ветки боярышника.

— Давай!

Он спустился, и мы, как две птички, принялись есть мягкие ягоды.

— Сегодня надо написать сочинение по литературе, — ныл Андрей, выплевывая семена, — терпеть это не могу, а завтра еще и стих рассказывать!

Я хихикнула. Для меня не было ничего проще, чем рассказать стихотворение, а Богданов, несмотря на отличную память, был никудышным рассказчиком: его голос вечно «заклинивало» на одной ноте, и мой друг бубнил и бубнил ненавистные рифмы, глядя себе под ноги. Ольга Васильевна, наша учительница по русскому и литературе, с вечным тугим узлом волос на затылке, почти никогда не ставила ему больше тройки.

— Зато в математике ты — гений, — подбодрила я друга, — а я стою у доски, как дура, и ничего не могу решить.

— Просто ты гуманитарий, а я логик, — сказал Богданов. Меня всегда веселила его привычка с умным видом высказывать очевидное, — хорошая мы команда, не так ли?

— Ага! — мы ударили по рукам особым образом, как делали только мы двое.

— Я напишу за тебя сочинение, — подмигнула я Андрею, — не переживай.

— Правда?

— Конечно, я ведь постоянно списываю у тебя алгебру. Только я напишу не слишком хорошо, чтобы училка не догадалась.

— Класс! Четверки мне за глаза хватит, — Богданов отряхнул руки от мелких веточек, — кстати, у тебя есть что-нибудь новенькое?

Я поняла, что он имеет в виду статьи для вымышленного журнала. Мне нравилось представлять, что я работаю журналисткой и приношу свои работы на справедливый суд главного редактора. Им, конечно, был Богданов. Он относился к своей «работе» очень серьезно, внимательно читал статьи, и порой даже разносил их в пух и прах. Сначала я обижалась, но потом поняла, что, только научившись достойно принимать критику, смогу в будущем добиться успеха.

— Держи, — решилась я, доставая из кармана сложенный в четыре раза тетрадный лист, — это о бездомных животных.

Андрей расправил бумагу и принялся читать, а я наблюдала за ним, поудобнее устроившись на ветке. Когда Богданов был чем-то увлечен, его лицо становилось очень выразительным, почти скульптурным.

— Здорово! — сказал он, и я не захлопала в ладоши лишь из страха свалиться с дерева, — только не хватает конкретики.

— Ну вот, — буркнула я.

— Нет, серьезно, мне нравится статья, — Андрей передал мне тетрадный лист, — просто хорошо было бы добавить реальную историю о том, как действуют приюты для животных, какие люди там работают. Что-то в этом духе.

— Может, когда-нибудь мне на голову свалится руководитель приюта для животных, — усмехнулась я, — и я возьму у него интервью.

— Или…ты можешь пойти в библиотеку…

— И искать нужную информацию до конца своих дней.

Мы рассмеялись.

— Слушай, — прищурился Богданов, — а пойдем ко мне в гости? Мама твой любимый пирог испекла.

Я грустно улыбнулась. Пироги теперь всегда будут напоминать мне бабушку, которая умерла чуть больше года назад. Она всю жизнь была доброй и скромной, и ушла также тихо, во сне. Больше не было привычных поездок на дачу, и с двоюродными сестрами я теперь общалась редко. Моим единственным настоящим другом стал Богданов.

— Пойдем, — согласилась я, спрыгивая с нижней ветки, — кто последний до того дерева — тот тухлое яйцо!

* * *

Войдя в комнату Богданова, я невольно подумала, что обозналась: всегда аккуратно убранная, сейчас она представляла собой настоящую катастрофу — даже у меня никогда не было такого бардака.

— Дашка, не бойся, проходи. Это всего лишь корабль.

Корабль? Я внимательнее присмотрелась к груде всевозможных вещиц на полу. Действительно, в центре расстеленных тут и там газет стояла лодка длиной от кончиков пальцев рук до локтя. Заинтересованная, я тут же уселась на корточки между двумя журналами «Моделист-конструктор» и потянулась к ней.

— Эй! — предостерегающе шикнул Богданов, — осторожнее! Ты как слон в посудной лавке!

— Сам ты слон, — парировала я, — что, нельзя даже посмотреть?

— Посмотреть-то, как раз можно, но тебе ведь непременно нужно все потрогать!

— Ладно тебе, — я кончиком пальца провела по корпусу, — я осторожно. Это будет парусник, да?

— Нет уж, — фыркнул Богданов, — ракетный катер.

— Раке-е-тный, — протянула я, — а где же ракеты?

— Ну ты даешь, — Богданов закатил глаза. Видимо, он считал меня непроходимой тупицей, — еще и надстройки-то нет.

— Ясно.

«Как будто я знаю, что это такое».

— Пойдем смотреть телек? — предложил Богданов.

— Еще чего! — я поудобнее устроилась на газете, — какой может быть телек, когда тут такое! Я даже не знала, что ты строишь корабли.

— Я мечтаю, когда вырасту, строить корабли, — поправил Андрей, устраиваясь рядом со мной, — а пока просто делаю модели.

— Ух, ты! — не удержавшись, я все-таки схватила заготовку и внимательно осмотрела ее внутренности, — этот катер что, на радиоуправлении?

— Да.

— Круто!

— Спасибо, — Богданов как будто смутился, — не знал, что тебе это будет интересно.

— Шутишь! Это куда лучше всяких девчачьих игр. Но… — я оглядела пол в поисках листов фанеры, — ты что, делаешь модель из картона?

— Ага.

— Он же размокнет, и конец твоему кораблю.

Богданов усмехнулся.

— Ох, Дашка, — он легонько щелкнул меня по носу, — ну, наверное, раз я хожу в судомодельный кружок, то знаю, что нужно делать.

Я насупилась. Сама я ни в какие кружки не ходила, а у моего друга, оказывается, есть свои интересы помимо меня.

— Ты чего надулась?

— Ничего, — я и впрямь выпятила губы и сложила руки на груди. Но происходящее было слишком интересно, чтобы обижаться, — как может плавать картонный корабль?

— Смотри сюда, — Богданов отодвинул ящик с инструментами, за которым стояла банка с какой-то жидкостью, — это олифа. Если картон покрыть ею, он больше не будет пропускать воду.

— Класс! — у меня загорелись глаза. И почему мальчишкам всегда достается все самое интересное? — можно, я тебе помогу все доделать?

— Э… — Андрей явно колебался, — даже не знаю. Лучше не стóит.

— Да ладно тебе! — я сложила ладони, как в молитве, — я ничего не испорчу, честно! Буду осторожна, как…ты.

— Ну, хорошо, — сжалился Андрей, — будешь вырезать детали из картона, а потом можешь помочь их склеивать.

— А это для чего? — я покрутила в руках моток проволоки.

— Для лееров, — Богданов поймал мой растерянный взгляд и объяснил, — это такие ограждения на корабле.

— Вот, их-то я и буду делать!

— Дашка, не прыгай туда-сюда, ты сейчас точно что-нибудь раздавишь! — Андрей покачал головой, — ты почему такая шустрая?

— А ты почему скучный, как вождь индейцев? — я сделала каменное лицо и уставилась в одну точку. Богданов не выдержал и рассмеялся.

— Чтобы делать леера, нужны слесарные навыки, — безапелляционно заявил он, отбирая у меня проволоку, — так что извини-подвинься.

— Дай сюда картонку! — я ткнула Богданова локтем в бок, — может, я и не слесарь, но вырезаю уж точно аккуратнее тебя.

— Поспорим?

— Давай.

Несмотря на то, что спор я все-таки проиграла, я была очень довольна результатом. Мы с Богдановым работали над моделью до темноты, но это того стоило: капитанский мостик, локаторы на мачте и, конечно, пусковые ракетные установки, — все было как настоящее, только крошечного размера.

— Даша, тебе пора домой, а то мама будет ругаться! — в комнату заглянула Зинаида Петровна, мама Богданова, и всплеснула руками, — Андрюш, ну зачем ты навязываешь Даше свои корабли, она же девочка!

— Я сама попросила, — улыбнулась я, — красиво получилось, правда?

Я хвасталась так, словно сама спроектировала катер.

— Когда устроим испытания? — подмигнула я Богданову, натягивая шапку.

Он задумался.

— Надо бы побыстрее, а то холодает.

— Давай завтра после школы? Как раз отмучаешься со стихотворением.

–Угу. До завтра, Дашка.

* * *

Как это частенько бывает, планы немного нарушились. Богданов провалил стихотворение, а по английскому задали столько, что об этом страшно было даже подумать. Испытание катера пришлось перенести на воскресенье, но я ничуть об этом не жалела. Погода выдалась отличная.

— Наверное, о такой осени Пушкин говорил, что она — очей очарованье, — задумчиво сказала я.

— О, не напоминай мне о стихах! — прохрипел Богданов. Мы вместе тащили тяжелый ящик с моделью катера и аппаратурой, но бóльшую часть веса Андрей явно принял на себя.

— Попробуй полюбить стихи, — предложила я, — тогда станет легче их учить.

— Попробуй полюбить цифры, — отмахнулся Богданов, — тогда не будешь тупить на алгебре.

— Да ну тебя, я же серьезно.

— И я тоже. Нельзя ничего и никого полюбить насильно.

— Это вполне поэтичное заявление, — поддразнила я, — давай остановимся здесь, вроде бы место хорошее.

По плоским каменным плитам мы подошли к реке и торжественно водрузили катер на воду. Богданов проверял, нет ли крена, а я любовалась пейзажем и потихоньку дышала на руки — на набережной было прохладно.

— Ита-ак! — Андрей включил аппаратуру, — операция начинается!

Я не удержалась от радостного крика, когда крошечный катер поплыл по реке. Богданов хладнокровно управлял его маневрами, а я носилась взад и вперед, как собачонка.

— Осторожно, труба! — кричала я, подбегая к Богданову, и снова устремлялась за катером, — ай, сейчас перевернется!

— Хочешь порулить? — предложил Андрей, и я тут же вцепилась в пульт, — левый рычаг — это руль, правый — ход вперед и назад. Запомнила?

— По ходу разберусь, — я повернула правый рычаг и стала наблюдать, как катер рассекает водную гладь, — смотри, получается!

Держа палец на рычаге, я посмотрела на своего друга. Лицо Богданова было таким восторженно-мальчишеским, что я невольно заулыбалась до ушей.

— Дашка, поворачивай! — засмеялся Богданов, — слишком далеко!

— Ой, сейчас…

— Там ветка, давай налево!

— Налево это куда?

— Налево — это налево!

Постепенно я приноровилась к управлению, и катер под моим «командованием» заложил пару рискованных виражей.

— Отдай! — Богданов потянулся к пульту, — ты потопишь мой корабль!

— Не отдам! — я увернулась и отбежала на безопасное расстояние. Андрей зачерпнул воды из реки и брызнул ею в меня. Мы хохотали, как сумасшедшие, не осознавая, что этот день на набережной — одно из последних мгновений нашего беззаботного детства.

Несколько лет спустя…

Сидя на уроке физики, я честно пыталась вникнуть в правило буравчика. Пока что меня просто смешило это слово — «буравчик». Андрей передал мне линейку, к которой, по обыкновению, была прикреплена бумажка с решением задачи. Абсолютно уверенная в правоте Богданова, я тут же переписала все в тетрадь.

Моя соседка по парте — Валя Медведева — подсунула мне листок с перепиской, которую мы частенько вели на скучных уроках.

«Вы с Богдановым уже…»?

Некоторое время я недоуменно смотрела на вопрос, не понимая его сути, а когда поняла, густо покраснела. Скомкав лист, я покрутила пальцем у виска. Валя закатила глаза, мол, «ну-ну, так я тебе и поверила».

Все оставшееся до звонка время я кипела от гнева, и весь день старательно избегала Богданова. Лишь когда мы возвращались домой, я, наконец, решилась спросить:

— Ты знаешь, что про нас думают одноклассники?

— Нет, — он пожал плечами, — какая разница?

— Большая! — я остановилась под молодой рябиной, и, глядя на ее удлиненные заиндевевшие листья, пыталась собраться с духом, — думают, что мы… спим друг с другом!

Богданов усмехнулся. Я всплеснула руками.

— Нет, ты пойми, даже моя подруга так думает, а уж остальные…

— Что — остальные? — Андрей закатил глаза, — что еще большее они подумают? Что у нас двое внебрачных детей? Забей ты на них!

— Я не могу! Как ты не поймешь — если парень так запросто спит с девчонкой, он — мачо, а если девчонка с парнем — она шлюха!

— Ты преувеличиваешь. Как всегда.

— В смысле?! — взвилась я, пиная ни в чем не повинное дерево. С веток на меня посыпались хлопья снега, — как это понимать?

— Ты очень эмоциональная.

— А как я должна реагировать?! Мне шестнадцать лет, и я еще ни с кем…ну…

Не в силах подобрать слов, я замолчала. Мои щеки пылали от стыда.

— Я тоже, — заметил Андрей, — и что?

— А то, что я не хочу, чтобы думали…

Я не выдержала и разревелась. Никогда еще я не плакала при Богданове, он растерялся и совершенно не знал, что делать.

— Даша, ну ты что? Даш, — он обнял меня за плечи, — да брось ты, ерунда это все. Не плачь, пожалуйста, Дашка…

Я икала и давилась слезами. Мне было так обидно, что я не могла выразить свои чувства словами.

— Давай присядем, — Богданов под руку повел меня к скамейке и жестом фокусника извлек из потайного кармана платок, — вот, возьми.

— Оо, — я улыбнулась сквозь слезы, — матерчатый платок…Ты в курсе, что уже изобрели бумажные?

Богданов не ответил, и я украдкой посмотрела на него. Лицо Андрея было очень серьезным и странно напряженным, как будто он обдумывал про себя целую речь.

— Что такое? — испугалась я.

— Я просто не могу понять, — нахмурился Богданов, — ты переживаешь из-за того, что мы просто друзья, или из-за того, что про нас думают люди?

— Что думают… — покаялась я. Да, это глупо, но для меня всегда было важно чужое мнение.

— Жаль. Если бы тебя волновало первое, мы вполне могли бы поцеловаться. Желательно, взасос.

Я хихикнула.

— Ты шутишь, да?

— Ну, почти.

Богданов так внимательно смотрел на меня, что я смутилась.

— Нет, Андрей, давай будем реалистами, — я села вполоборота к нему, — ты знаешь хоть одну пару, которая начала бы встречаться в шестнадцать и счастливо прожила всю жизнь? Сбежимся-разбежимся, как все, и потом в глаза друг другу смотреть не сможем. А друзьями можно быть сколько угодно. Мы же классная команда?

— Еще какая.

Мы ударили по рукам и улыбнулись. Уверена, мы оба вспомнили двух детей на дереве боярышника.

— Мы больше не можем ходить друг к другу в гости, — нехотя сказала я, — это будет выглядеть двусмысленно.

Богданов внимательно смотрел куда-то вдаль. Казалось, ему совсем не хочется говорить на эту тему. Наконец, он невозмутимо произнес:

— Мне нравится ходить к тебе в гости. Нравится, когда ты бываешь у меня. Моя мама тебя обожает.

— Да, но так будет правильнее, — я как будто оправдывалась, — закончим эту дурацкую школу, а потом поступим в институт, и никто нам будет не указ.

— Мы поступаем в разные институты, — напомнил Богданов, — что же тогда останется от нашей команды?

Я посмотрела себе под ноги.

— Ну, вот и посмотрим, чего стоит дружба. Мы ведь можем гулять вместе после занятий, общаться по телефону или по скайпу…

— Ладно, — сухо сказал Богданов, — как скажешь.

Всю дорогу до нашего двора он был молчаливее обычного и совсем не реагировал на шутки. Я тоже умолкла и просто шла рядом, глядя на его руку. В детстве мы часто держались за руки, — в какой момент перестали? Это же очень просто — переплести пальцы и почувствовать себя более близкими людьми. Но это, пожалуй, слишком: вдруг он неправильно поймет?

Я сунула руки в карманы пуховика. Взросление — это совсем не весело.

Полтора года спустя…

Идти было недалеко — всего несколько шагов через двор, но это расстояние показалось мне бесконечным. Как же это тяжело, грустно, несправедливо! И мое простое черное платье, и моросящий дождь поддерживали это настроение. Я вдохнула полной грудью и, подойдя ближе, отыскала в небольшой толпе своего лучшего друга.

— Андрей, — я взяла его за руку, — мне так жаль…

Он молчал. Не плакал, но как будто окоченел и смотрел только на лежавшую в гробу женщину.

— Прости, что не смогла приехать раньше, — у меня по щекам текли слезы, — может, я могла бы чем-то помочь тебе.

— Ты могла бы отдыхать сейчас на море, — сказал он чуть слышно, — но ты приехала.

— Ну конечно, я приехала! Лучше бы я вообще не уезжала!

Я вспомнила, как получила смс от Андрея — информативное, как всегда: «Мама умерла. Ночью оторвался тромб в мозгу. Не приезжай. Просто не мог не сообщить».

Родители пытались уговорить меня остаться, но я взяла у них деньги на обратную дорогу и купила билет на поезд. Оставалось только боковое место в конце вагона, но мне было все равно. Я свернулась калачиком и всю дорогу лежала без сна, вспоминая счастливые дни детства, когда я приходила в гости к Богданову, а его мама улыбалась мне, трепала по голове и говорила: «Какая красивая у тебя прическа, Дашенька!»

Теперь Богданов остался один, совсем один. Дальние родственники, приехавшие с претензиями на имущество, и немногочисленные коллеги его матери не в счет. А ведь ему только-только исполнилось восемнадцать. Он поступил в политехнический институт, мама им так гордилась!

Всю дорогу до кладбища я плакала, изредка поглядывая на друга. Ни одной слезинки. Он был так спокоен, словно ему не было никакого дела до смерти матери. Пожалуй, я одна из всех присутствующих понимала, что это не так, просто такой уж у Богданова характер. Я не знала, что сказать и как поддержать его. Уж лучше бы Андрей рыдал у меня на плече, тогда я могла бы погладить его по голове, обнять…

У свежей могилы родственники и коллеги сказали несколько слов об умершей, но Богданов молчал. Я знала этот его мученический взгляд, много раз я видела в школе, как он хочет что-то сказать, но не может. Тем более сейчас, на публике, когда все ждут от него скорбной речи.

— Она так неожиданно умерла, — сказала я. Голос у меня дрожал, но я должна была отвлечь внимание от друга, — ни я, ни Андрей этого не ожидали, и нам до сих пор кажется, что все это — дурной сон. Она всегда была такая деятельная, веселая. Я горжусь тем, что она любила меня, даже в шутку называла будущей невесткой. Мне будет ее не хватать, а ее сыну — тем более. Мы будем очень скучать…

Я переплела наши с Богдановым пальцы, и мы вместе бросили горсть земли на крышку гроба. Андрей впервые за день посмотрел на меня и коротко кивнул в знак благодарности.

Боже, как ему сейчас плохо…

Я была удивлена, что Богданов самостоятельно приготовил еду для поминок. Приехав после похорон в его квартиру, люди ели и тихонько разговаривали. Андрей ничего не ел, лишь выпил несколько стопок водки. Он даже не замечал, что все понемногу расходятся, произнося дежурные слова соболезнований.

Наклонившись к нему, я спросила:

— Можно, я останусь?

Богданов пожал плечами.

— Андрей?

— Да, — он кивнул, на секунду выходя из ступора, — останься, если можешь.

Пока родственники расходились, я мыла посуду на кухне. Жаль, что я не смогла приехать раньше и помочь с готовкой! Теперь хотя бы помогу все убрать. Мытье посуды совсем не тяготило, наоборот, помогало немного отвлечься. Намыливая очередную тарелку, я прокручивала в голове варианты беседы с Андреем, пыталась подобрать слова, которые могли бы подбодрить его.

Выйдя в зал, я оторопела. Богданов сидел на полу, прислонившись спиной к стене, и пил водку прямо из горлышка бутылки.

— Эй, эй! — я подбежала и отобрала у него бутылку. Как минимум половины жидкости уже не было.

— Отдай, — огрызнулся он.

— Не надо, Андрей.

— Я хочу напиться. В стельку, ясно? Так что лучше проваливай.

Язык у него заплетался, а взгляд стал очень злым. Я частенько ходила с Валей в клуб, иногда немного выпивала, но Богданова пьяным я не видела никогда.

— Я не запрещаю тебе пить, я не твоя нянька, — мрачно сказала я, доставая из шкафа две стопки, — просто не напивайся в одиночку.

С наполненными стопками я уселась рядом на ковре.

— За твою маму, — сказала я, залпом выпивая водку. Ни разу в жизни ее не пробовала. Жидкость обжигала горло, камнем падала в желудок и согревала изнутри, — она была хорошая.

После еще одной пары стопок Андрей, уткнувшись лицом в колени, хрипло сказал:

— Я не думал, что она может умереть…вот так, внезапно…Я пытался ее разбудить, думал, она просто простыла и решила не идти на работу. Даш, я не знал…вдруг я мог помочь, а я просто спал, и не было никакого предчувствия беды, о котором все говорят. Я преспокойно спал, когда она…

Его плечи вздрагивали, он весь сжался в комок. Я подвинулась ближе и обняла его.

— Андрей, ты не виноват. Держись…я с тобой, слышишь? Я с тобой.

Снова выступили слезы, но я не стала их вытирать: может быть, Андрей поймет, что при мне не стыдно проявлять свои чувства, и тоже поплачет. Но он лишь напряженно всматривался в какую-то точку на стене, и вдруг заявил:

— Мой отец умер не просто так.

— Что?

Богданов молчал так долго, что я решила — он не хочет отвечать. Но, наконец, он произнес:

— Мама его разлюбила, они собирались развестись.

— Ой, — я прижала руки ко рту, — я не знала.

— Отец всегда был осторожен за рулем, — продолжал Богданов, — но в тот день он просто с ума сошел от горя, ничего вокруг себя не видел. Я уверен, того столба, в который врезалась его машина, он тоже не заметил. Знаешь, папа был однолюб, как мой дед. Как, может быть, и прадед. Как и я.

Я молчала.

— Как же я ее тогда ненавидел, — продолжал Богданов, сощурившись, — за то, что она с ним так поступила! Я очень долго не мог ее простить. И вот она умерла, а я столько времени потратил на злость.

Наверное, за сегодняшний вечер Андрей сказал больше, чем за всю жизнь. Я сидела и слушала, изредка мы обнимались и плакали: действовал выпитый алкоголь.

— Даша, — Богданов взъерошил мне волосы. Вышло довольно грубо, силы он сейчас не рассчитывал, — Даш, ты мне очень нужна.

— Я здесь, с тобой.

— Нет, ты не понимаешь. Я всегда знал, что ты мне нужна, с тех пор, как увидел тебя в школе. У тебя был голубой портфель и две косички с огромными белыми бантами. Банты были больше твоей головы.

— Да…я уже и забыла.

Богданов мотнул головой.

— А я не могу. Я не забываю ничего, что связано с тобой. Ты понимаешь вообще? Или ты совсем глупая?

— Совсем, — согласилась я. Голова немного кружилась и хотелось спать.

— Выходи за меня замуж, — нетвердым голосом сказал Богданов, — мне никто, кроме тебя, не нужен.

Прежде, чем я сообразила, что он сказал, Богданов грубо схватил меня за подбородок и поцеловал. Я вцепилась в его волосы, чтобы оттолкнуть, но не смогла, а вместо этого только крепче обняла его. Мы развалились на ковре и самозабвенно целовались. По телу разливалось приятное тепло, а в голове царил самый настоящий беспредел. Я вся дрожала и крепче прижималась к Богданову. Черт с ней, с дружбой! Когда твой лучший друг снимает с тебя одежду, об этом уже поздновато думать. Ему плохо, одиноко, почему бы не сейчас? Я ведь сама предложила остаться. И, только встретив затуманенный взгляд его глаз, я поняла, что мы творим.

— Андрей! Нет, пусти! Андрей!!

Я решительно вскочила на ноги, натягивая на себя платье. Боже мой, что же теперь делать?

— Даш…

— Андрей, не надо! Посмотри на себя, ты пьян! Назавтра ты об этом пожалеешь.

Он кое-как поднялся на ноги и, спотыкаясь, подошел ко мне.

— Нет, я серьезно, выходи за меня.

— Ты сам не знаешь, что говоришь, — я вела Богданова в его комнату. Наверное, он в жизни так не напивался, — вот так…тебе надо поспать.

Я помогла ему лечь на кровать. Усталость и выпитый алкоголь действовали очень быстро, Андрей потихоньку засыпал.

— Не уходи, — сквозь сон пробормотал он, — не бросай меня.

— Я рядом, — повторила я, — здесь, с тобой.

Соорудив из одеяла что-то вроде защитного барьера между собой и Богдановым, я улеглась рядом и гладила Андрея по голове, как ребенка. Я даже что-то тихонько напевала, пока сама не погрузилась в сон.

* * *

Мы ели, не глядя друг на друга. В основном, завтрак состоял из вчерашних салатов, которые мы запивали огуречным рассолом: похмелье мучило ужасно, пришлось допить оставшуюся водку.

— Даш, прости, — попросил Богданов. Вид у него был несчастный. Образ мученика дополняли спутанные волосы и круги под глазами, — я тебя напугал?

— Да не особенно, — я не знала, что напугало меня сильнее — пьяный лучший друг, или моя собственная готовность заняться с ним сексом прямо на полу в гостиной, — я не из пугливых.

— Я отведу тебя домой, — решительно сказал Богданов и отвернулся.

«Класс!» Он меня прогоняет…

— Все нормально, правда, — попыталась я обмануть то ли себя, то ли его, — тебе не стоит сейчас быть одному.

— Я не могу, — карие глаза сейчас были очень серьезны, — если ты и дальше будешь здесь, я не смогу гарантировать твою безопасность.

— Оу.

Черт! Он говорил серьезно вчера: про однолюбов и про женитьбу.

— Я и сама дойду, — вымученно улыбнулась я, — ты забыл? Я живу напротив.

— Ты пойдешь вот так? — он указал на мое платье.

— Ой-ой, — только и сказала я. Как это я не заметила, что платье порвано по шву до самой талии, — а ты сильный.

— Прости, пожалуйста, — голос у Богданова был мертвый, — я не хотел, чтобы это случилось. То есть, хотел, но…не так.

— Ладно, дай мне нитку с иголкой, я зашью, — я лихорадочно старалась вернуть нашим отношениям прежнюю легкость. Может, мы еще посмеемся над этим случаем, а сейчас поболтаем, пока я придаю платью приличный вид.

— Я дам тебе мамин плащ, накинешь и дойдешь до дома. Потом отдашь.

— Хорошо.

Он больше не предлагал проводить меня. Наверное, ему просто было неловко, да и мне тоже.

«Ничего, — сказала я себе, отыскивая сумочку, — все как-нибудь образуется».