Финальная шестерка

Александра Монир, 2018

Нашу планету лихорадит от небывалых катаклизмов: Израиль погребен под песчаным океаном, на поверхности территории Италии остались лишь верхние этажи высоток, землетрясения превращают в руины густонаселенные районы Америки, Европы, России. В условиях ежедневного кризиса Евросоюз выделил средства на подготовку космической экспедиции к Европе, спутнику Юпитера, под поверхностью которой, по утверждению ученых, можно создать условия для колонизации. Окончательный отбор должны пройти шестеро лучших кандидатов – подростков, демонстрирующих выдающиеся спортивные достижения и высокий уровень интеллекта. Глаза всего мира с надеждой и гордостью прикованы к будущим космонавтам из России, Америки, Франции и других стран. Но организаторы этого полета явно что-то скрывают…

Глава четвертая

НАОМИ

Мне не дают проститься с ребятами и учителями, даже вещи из шкафчика забрать не дают. Сразу после пресс-конференции назначенный мне охранник уводит нашу семью из школы, ссылаясь на безопасность. Пока Томпсон ведет нас к железнодорожной эстакаде, я оглядываюсь на брата. В голове не укладывается, как мы будем жить друг без друга.

В детстве я всегда говорила, что Сэм мой, и с тех пор мало что изменилось. Я стала просить братика или сестренку, как только говорить научилась, даже имя ему сама выбирала. Увидев сверточек с такими же, как у меня, глазами, я сразу превратилась в маленькую маму-медведицу, готовую защищать детеныша до последнего.

«Мы всегда будем вместе», — шептала я, засиживаясь допоздна у его постели. Изучала кардиограммы, похищенные из кабинета врача, пыталась расколоть код его ДНК, пыталась понять, почему у одного из двух детей с тем же набором генов сердце здоровое, а у другого нет. Обещала ему, что не успокоюсь, пока он не выздоровеет, что мы никогда не расстанемся. И вот теперь я нарушаю свое слово. Бросаю его.

Меня пронизывает холод при мысли, что будет с ним без меня. Сейчас Сэм стабилен, но как знать, что еще выкинет непредсказуемый порок его сердца. Рано или поздно организм перестанет реагировать на лекарства, которые Сэм пьет теперь, и придется снова ехать в больницу, и проходить обследование, и подбирать новые средства…

На платформе Сэм хватает меня за руку.

— Эй! Ты же сама говорила, что паника ничего не решает. — Легкость, с которой он читает мои мысли, заставляет меня улыбнуться. — В ближайшие дни тебе будет о чем подумать и без меня.

— Ничего не могу поделать. — Толстовка висит на нем, как на вешалке. Как ни навязывай ему свой паек, сегодня он всегда выглядит еще более худым, чем вчера.

Сэм пихает меня локтем, кивая на охранника. Томпсон отвечает на какой-то папин вопрос, но это не мешает ему прислушиваться к нашему разговору.

Я понимаю, что брат имеет в виду. Нас всех предупреждали, что уклонение от призыва — верный способ оказаться в тюрьме. Нельзя, чтобы меня подозревали в непослушании, хотя оно так и бродит во мне.

Подходит поезд, до странности пустой в послешкольный час пик. Мы с Сэмом собираемся, как обычно, войти в третий вагон, но Томпсон нас останавливает.

— Для пущей безопасности сядем в первый.

— Почему? — спрашиваю я. — Тут тоже свободно.

— Не важно. — Губы Томпсона сжимаются в твердую линию. — Ты теперь всемирное достояние, и мы должны исключить даже самый незначительный риск.

Мы с Сэмом обмениваемся недоверчивым взглядом. Всемирное достояние?

Втискиваемся впятером в кондукторское купе. От Томпсона пахнет недавним ланчем. Я отворачиваюсь к окну, тоскуя по временам, когда у нас была собственная машина. Автомобили в большинстве стран после катастрофических изменений климата запретили, да поздно: выхлопные газы уже сделали свое дело.

Может быть, я вижу свой родной город в последний раз, только это уже не мой город. Это самозванец, который прикидывается Лос-Анджелесом.

Всюду, от Бербанка до Глендейла, стало еще больше бездомных. Семьи толпятся в грязи, ютятся под рухнувшими линиями электропередачи, просят подаяния у прохожих. Мне хочется зажмуриться, но я, как и каждый день, принуждаю себя смотреть.

За поворотом начинаются Голливудские холмы, где больше нет горделивых букв. Дома после целого ряда землетрясений покрыты пеплом, на улицах глубокие трещины.

— Тебе повезло, что ты уезжаешь.

Оборачиваюсь на голос Сэма. Он тоже смотрит в окно, и по его лицу ничего нельзя разгадать. Встретившись со мной взглядом, он выдавливает улыбку. Я мотаю головой, желая сказать, что я так не думаю, что очень постараюсь вернуться домой. Разве могу я его бросить в такое время? Но при Томпсоне ничего такого не скажешь. Я просто беру брата под руку, склоняю голову ему на плечо, и мы молчим под стук вагонных колес.

Вот уже и вечер. Томпсон сдерживает толпы зевак у нашего двухквартирного дома, а мы вчетвером сидим в кухне-гостиной, делая вид, что у нас все как обычно. Наше жилье больше не кажется мне тесным и неудобным: дом есть дом.

Папа щелкает пультом, и сердце у меня дает сбой при виде собственного лица на телеэкране.

— Блин! — ахает Сэм.

— Наша девочка, — шепчет мама.

Это запись сегодняшней пресс-конференции. Я рядом с доктором Андерсон выгляжу прискорбно неготовой к такому дебюту в поношенных джинсах, бирюзовой толстовке и с небрежно собранными в хвост волосами. Крупный план показывает испарину на лбу, паническое выражение глаз — стыдобища! Впору залезть под диван, но тут на экране, к счастью, появляется Робин Ричмонд, ведущая новостей «Си-эн-эн Тунайт».

— Мы с вами только что видели нашу американскую финалистку, двукратную победительницу Всемирной научной ярмарки — Наоми Ардалан! — Ее мелодичный голос обыгрывает все три слога моей фамилии. — Наоми, собственно говоря, американка во втором поколении: родители ее родителей приехали сюда из Ирана. Возможно, как раз восточные корни объясняют ее интерес к науке и технике, ведь алгебру и гидродинамику изобрели в древней Персии.

— Не забудь про ас-Суфи — он, на минутку, Туманность Андромеды открыл, — бормочу я. Меня трогает, что она упомянула моих бабушек и дедушек, признала их роль в моей жизни.

— Видели бы они тебя сейчас… — тихо говорит мама. Я сжимаю ей руку.

Подключается второй диктор, пожилой Сеймур Льюис.

— От внучки эмигрантов перейдем к финалисту, семья которого живет в Америке чуть ли не со времен «Мэйфлауэра», — к Беккету Вулфу, племяннику президента Соединенных Штатов!

Перед нами лужайка Белого дома. Рядом с президентом стоит высокий парень в школьной форме, мускулистый блондин. Мы с папой переглядываемся — хороший, мол, выбор. Ричмонд, разделяющая, видимо, наше мнение, приподнимает бровь.

— Семейственностью пахнет, тебе не кажется?

Сеймур, известный защитник президента, слегка напрягается.

— Финалистов отбирали НАСА и руководство миссии, а не дядюшка президент.

— Само собой, — кивает Робин. — Родственник в первой колонии на Европе президенту, конечно же, ни к чему. И НАСА он ни на что такое не намекал.

— Перестань! — вскипает Сеймур, но Робин гнет свою линию.

— Я согласна, что каким-то базовым критериям Беккет Вулф отвечает, но будем откровенны: он не Наоми Ардалан.

— Браво, сестричка! — Сэм хлопает меня по спине. — Умыла первого племянника по национальному телевидению!

Я смеюсь, родители тоже. Настроение у нас улучшается, но тут Робин говорит:

— После короткой паузы два бывших астронавта расскажут нам о смертельном риске, которому подвергнутся эти подростки в своем космическом путешествии.

Наше веселье гаснет. Сэм тоже читает «Космический конспиратор», и оба мы знаем, о чем будут говорить эти двое.

— Вечно у них выступают какие-то маловеры, — небрежно бросает папа, но дрожь в голосе его выдает.

— Давайте лучше «Найтлайн» посмотрим, — предлагаю я. Не хватало еще слушать об опасностях, которые меня поджидают.

Папа переключает канал, и мы тут же видим заголовок «Двадцать четыре: почему выбрали именно их». Сэнфорд Пирс, сидя за своим стеклянным столом, объявляет:

— Сегодня вечером мы представим вам две дюжины подростков, от олимпийского медалиста до самого молодого в мире предпринимателя. Шестеро из них вскоре отправятся в космос, чтобы решительно изменить нашу жизнь.

Нам снова показывают ребят, которых мы видели на пресс-конференции. Темнокожий курчавый парень гордо демонстрирует свой переделанный под офис гараж и разработанное им приложение для предсказания землетрясений. Рыжая девочка в белом лабораторном халате стоит в центре роскошного зала, и Вильгельм, король Англии, касается мечом сначала левого ее плеча, затем правого. Мальчик из Азии ведет самолет над океаном и отдает распоряжения второму пилоту лет на десять старше его. Загорелый пловец на вышке для прыжков мне запомнился лучше всех: это итальянский финалист, который старался меня подбодрить.

Под конец на двух половинках экрана появляемся мы с Беккетом Вулфом, и я заливаюсь краской.

— «Найтлайн», как и многих из вас, больше всего интересуют американские кандидаты — Беккет Вулф и Наоми Ардалан, — говорит Сэнфорд Пирс. — Узнав утром об их избрании, мы успели провести кое-какие исследования и сейчас поделимся с вами.

Нам показывают прошлогоднюю Вагнеровскую научную ярмарку, и я вижу себя в возрасте пятнадцати лет. Тогда я была совсем другая… счастливая.

— Лучший день в нашей жизни. — Папа ерошит мне волосы, Грета Вагнер на экране — мой идол — вручает золотой приз. Фотография, где запечатлен этот момент, стоит у меня на столе, побуждая работать усердно и мыслить столь же широко, как сама доктор Вагнер.

— В прошлом году Наоми потрясла нас, предложив метод исправления дефектных геномов, а в этом подарила нам модель радиотелескопа Ардалан с уникальной антенной, позволяющей принимать более четкие сигналы с планет Солнечной системы.

Доктор Вагнер показывает мои чертежи, Сэм и родители рядом со мной хлопают синхронно с самими собой на экране. Мою гордость несколько омрачает то, что телескоп так и не построили, а метод исправления ДНК не применили на практике. Теперь, когда Земля вступила в стадию климатических катастроф, все гранты и фонды тратятся только на выживание.

— SETI такое изобретение с руками бы оторвал, — печально констатирует доктор Вагнер. Я понимаю, отчего ей так грустно. SETI, Институт поиска внеземных цивилизаций, прекратил свое существование за три месяца до последней научной ярмарки. Научная общественность протестовала против его закрытия, но в нашем отчаянном положении НАСА и правительство сочли поиски инопланетного разума нерентабельными. Поэтому финальная шестерка не будет знать, что ее ждет на Европе: у них, в отличие от прежних космических миссий, больше нет SETI, который мог бы определить, есть ли жизнь на планете.

Однако… у меня только что родилась одна мысль.

Пожелав родителям спокойной ночи, я хватаю планшет и перебегаю из своей комнатушки к Сэму. Он, тревожно наморщив лоб, смотрит на собственный ноутбук.

— Что ты там вычитал?

Я подвигаю стул, Сэм поворачивает ко мне монитор. На экране статья под заголовком «Дублеры «Афины» предупреждают о рисках полета на Европу». Астронавты на фото со слезами на глазах обнимают друг друга у мемориала команды, погибшей пять лет назад. Меня пробирает холодом, и я быстро закрываю это окно.

— Я и без них знаю. Спрашивала сегодня женщину из НАСА, но она мне преподнесла дежурную версию: у нас, мол, все по-другому будет. Есть кое-что поважнее. Ты уже смотрел «Конспиратор»?

Сэм мотает головой. Я открываю нужный сайт, который после утренних новостей украсился новой начальной страницей. Шесть марионеток смотрят на встающее из океана чудовище, а карикатурная пара, изображающая руководителей миссии, дергает их за ниточки. Сэм содрогается, и я перехожу на новостную страницу.

— Когда доктор Вагнер упомянула про SETI, я кое-что придумала. Если смогу доказать, что «Конспиратор» — не просто бредни ренегатов-ученых, это поможет мне вернуться домой.

Курсор упирается в статью, которую я ищу: «Научно доказанная возможность существования жизни в океанах Европы». Пока брат читает, я нетерпеливо подскакиваю на стуле.

— У меня будет своя миссия в этом учебном лагере. С теми средствами, что имеются в Центре Джонсона, я продолжу работу SETI: поищу внеземной разум на одной конкретной планете.

Сэм изумленно поворачивается ко мне.

— Если мир поверит, что на Европе он реально может существовать, наша миссия предстанет совсем в другом свете. Никто не станет нас туда посылать, учитывая, что в экспедиции участвует племянник президента США.

По лицу брата расползается медленная улыбка.

— Будешь саботировать миссию изнутри?

— Скажем иначе: открою глаза общественности. Хотя да… можно это и саботажем назвать.

— Я только за. — Мы с Сэмом бьем кулаком о кулак. — Сделай их, сестричка.