В книгу «Гольяновская весна» вошли все произведения Александры Барвицкой, написанные в 2011 году, во время первого года добровольного деcятилетнего затворничества автора.В «Гольяновской весне» опубликованы: 96 стихотворений, объединенные в 30 циклов, из книги «Дефибриллятор»; 15 крупных поэтических произведений (поэмы, эпос и роман в стихах) из книги «ЭРАтическая эРОДикА»; а также метафизический трактат «Реконструкция мозга».________________ПАР-литера
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гольяновская весна. Поэзия пробуждения в затворничестве предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других
НЕБЕСНОЕ СЕРЕБРО
Циклы стихотворений
Гениальному Читателю
Вверх, мой Гений!
Нет, и не будет, другой дороги.
Не изменяй судьбе.
Средь миллионов чужих — пологих —
Выпала — в суть — тебе!
Труден тот путь. Но дадутся силы. —
Каждому — по шестку!
Чтоб не сбивался в пути, мой милый,
Я — Ариадной тку.
Вверх! С каждым шагом всё ближе к цели.
Воздуха — чище смесь!
С каждым движеньем — всё более цельный! —
В целое выйдешь весь.
Мысли — в толпе человечьей — тесно!
Многих оставь. И ввысь!
Вверх, до конца! — В потолок небесный
Темечком обопрись!
Ноги о камни кровят?
Терпи же!
Больно тебе, мой Гений.
Скоро дойдёшь.
Потолок всё ближе.
Я под тобой. —
Ступенями.
ПьЯнОе
ты
пьёшь
меня,
пьёшь! —
по-
стро-
че-
чно.
по глотку.
сдувая кипения пенку.
смакуешь,
катая по языку,
каждую клеточку
моей необъятной вселенной.
так
коллекционные вина
монархи пьют,
закрывшись от мира,
для созерцания вечного.
глазами
вбираешь всю,
чтоб осталась внутри —
в хранилище
под твоим темечком.
пьянишься!
боясь, что однажды
настанет срок,
и ты утолишь свою жажду —
до самой последней капельки!
не знаешь пока,
что сосуд,
из которого пьёшь,
бездонен! —
хоть с виду — маленький.
так пей же меня —
до предела!
и впитывай сочно
и нежно —
до изнеможения нови…
чем больше ты пьёшь,
чем больше меня вбираешь,
тем больше меня
ста-
новит-
ся.
Аб-Рака-Жабры
молчальник
звук расщепляет слова —
впрыскивается в форму.
кормится звуком трава —
пьёт корнем.
из глушизны веков
тянет соки.
зреют для всех сроков —
травы-сроки.
каждой травинке — свой
звук — в пищу.
да заглушает вой —
корни рыщет.
криком взойдёт трава. —
кровь — в росы!
будет почти жива —
к покосу.
сену сухих годин
звук — чальник.
выживет лишь один —
молчальник.
чёт
Там — за прямой чертой —
ни чёрного нет, ни чёрта.
И за чертою той
воздуха нет спёртого.
Эта черта — ценой
почётной —
знает, почём цепной
чёт нам.
Переступить черту —
шаг — взлётный.
Там — за чертой — во рту
вкус чётный.
Нечеты все сочту
в круг — чётко.
Перешагнём черту,
нечета сбросив чётки.
озимые
спрятал в груди зерно —
под зиму.
чтоб сбереглось оно —
тишью укрыл зримой.
не унесут воры —
в чёрным-черно-края.
да, не склюёт ворон! —
твоя!
чтобы на век — (не час!) —
в жито!
чтоб не коснулся сглаз —
зёрнышком в грудь вшита.
для хлебосольных лет —
(зла — мимо!) —
от холодов и бед
в этой груди хранима.
дышит уже земля. —
солнце — пашет!
снег напоит поля —
наши!
и за верстой — версту —
будет легка ноша!
скоро я прорасту,
мой хороший.
золотко
птицей была, б, кабы
в небе могла плавать.
спасибо тебе — за жабры.
спасибо тебе — за заводь.
сеть починяй, желанный,
да излови внутри.
не забывай — желаний
сбудется только три.
не растранжирь на похоть.
счастья проси со дна.
я — золотая.
плохо
только,
что жизнь — одна.
глинево
Уже — не совсем глина. —
Ещё — не совсем Ева.
Уже — позвонки — в спину!
Уже — теплота — в чрево!
Уже — аритмий клёкот —
Артерией — влит — в русло.
Уже — под гортанью — рокот,
И на языке — русский.
И глаз обозначен — летом —
Пожаром — на лбу — алым.
И дело — всего — за Малым. —
Дыханье вдохнуть — в это.
бельё
День озарён солнцем. А ночь — никем.
Луна моего неба — в стране иной.
Но слышу её дыхание за спиной.
И чувствую руки на позвоночнике.
Движения плавны, легки и почти сухи,
Но скручивают по суставам его быльё.
Луна выжимает тело моё — бельём.
И вдоль позвоночника — в небо текут стихи.
дыхание
на плёсах разлиты вёсны —
зовя — чешуёй и словом.
и сети уже на плёсах —
расставили — за уловом.
удильщики — на удачу —
сгрудились по берегам.
кто — крупно возьмёт. — кто — сдачу.
да всем сестрам — по серьгам!
да каждому: мера — мерой.
да каждому: по следам.
да каждому: лишь по вере —
уловом — да в сеть! — вода.
…
но — вон! — из толпы! — один. —
подальше! — и просто — дышит.
не — в очереди! —
а — выше!
до облачных встал седин.
блесна — не по мне блещет. —
дыханием ловит глыбу!
он знает: в сетях — вещью
сдыхает — такая — рыба.
он знает: плавник — золот.
он знает: почём брод!
не будет плавник исколот.
не будет изорван рот.
…
дыханье его — до края! —
жабрами — порами — клетками! —
всем телом в себя вбираю.
всем духом — в него! — в крепкое!
Малый
умывайся водой талой.
сном ночным —
звук слетел. — нем.
мой огромный! — и самый Малый. —
умещаю — под солнечным
сплетением.
Столешница
словоблудие
ретроспектива слов
разбросаны слова по пыльным полкам
библиотечных вех.
легки они, уютны или колки,
несут ли грех —
просеивай слова. они — пустое.
они — враньё.
пока душа в зимовочном простое
ютится вороньём —
делами меряй правду отражений.
в чести — зеркальный люд.
а если под грудиной левой жженье —
молчи, браток. — не множь словесный блуд.
столоправило
не терплю на столе порядка.
на письменном.
в порядках — стол подпирает пятки
низкими мыслями.
в порядках — пишутся бизнес-планы
и проектируются казармы.
а на моём — дрейфующем — плавный! —
квазарный! —
(казалось бы, хаос! —
ан, нет!) —
светленький в небо билет.
АльфаВит
началом всего —
Слово.
чтоб чистеньким было —
вылеплю голым.
пусть не стыдится Слово
своего
тела.
чтобы рождало жизнь,
земную орбиту вертело,
и во вселенские виражи
отпускало бродить
светлые
мыслеформы —
опорами.
стереочтение
За каждой буквой —
километры звука.
За каждой строчкой —
гигабайты мысли.
И если вопросительным зависло —
ищи знаки.
И если восклицательной заточкой
прорежет глаз через ушную раковину —
шевели серым
веществом.
С мерой
полной.
Суть вещи в том,
что не является вещью снаружи.
Ищи. Обнаруживай —
пятимерные смыслы.
Смыль
внешнее. Сотри. —
Внутрь себя смотри.
Заветное
Богу-богово
Если ты бог,
из себя сотворивший Адама,
для нового «мы» — в добро (!),
не пощади бок:
вынь из нутра самое
важное ребро.
Самое цельное и крепкое —
без соскоблины чёрной метки!
Именно то, которое —
явью снова —
будет держать опорой
вящего «мы» основу.
Для корневища рода
свою не щади природу!
И разотри в ступке —
в пух и прах!
Будущие поступки —
соль в руках!
В сверхзвуковые смыслы —
прошлого коромысло!
Праху добавь сердца —
тепла вдохни!
Но, запирая дверцу,
ключи храни.
Ключников нынче мало.
И расцвети алым! —
Не экономь на венах
для будущего колена.
…
Если ты бог —
создавая свою Еву —
не пощади бок,
не пощади чрева!
Вхождение
Время сгустило плотность. —
Праху оставив тленное.
Время открыло рот. — Есть!
Кровью вскормить гения!
Путь из земли — да — в землю —
Не для меня. Приемлю.
Кровью сочится слово —
По позвонкам — в небо.
Сроком земным — условным —
Стану для неба — хлебом.
Стрелки —
срослись — в стрелы.
Руки —
сплелись — в звуки.
Стрелки в руках — мелом.
Звуки — бельмом гулким.
Время настало вере —
Вечность вдавить в виски.
Время открыло двери —
В Ершалаим ПОЭТский.
Время — тугим замесом —
Тысячелетье — в час!
Барышни-поэтессы,
Я покидаю вас.
В коридоре Времени
девять дней до исхода…
девять дней до исхода.
и сорок ав —
позади —
утекает
в песок.
испарённую воду
пустынных глав —
в груди —
замыкать срок.
время сбрасывать ношу тел —
балласт
затрудняет ход.
обновлённостью —
наш удел —
в девятый войти восход.
забрюхатив барханом,
печь
крематория,
ржавя пасть,
шкуру прошлого будет жечь! —
наше рабское
жрать
всласть,
отрыгнув иллюзорный жом —
тот, что в сладкое мажет рот —
тельценосным сном,
миражом! —
нам — без шкур — за громом — вперёд!
девять дней без огляда
камни
в ногах
крошить.
не моли о пощаде.
так надо.
Он так решил.
девять сумерек нам до дома. —
ночь,
не дрожи!
девять суток застряли комом. —
только бы пережить!
девять дней до земли,
в которую
держим
путь.
девять дней до исхода.
не дли!
эти бы
дотянуть.
песочные часы
чёрного мрамора крошки
в перистом небе висят
крайнего срока гирей. —
ровно на двадцать четыре
в два раза по шестьдесят
(и ни секундой больше!).
в выдержанном вине
зимнего чана —
прокипячённые.
(о чём вы? —
набравшиеся до отчаяния
за девяносто дней!)
поворачиваясь то одним,
то другим боком —
вселенскую наготу прикрывая личным —
высушиваются выпотрошенным
солнцепёком:
двустранным столичным.
(песочек назвался — пророком?
значит — жди своего срока!)
открывается в полночь ров. —
ноль-ноль — на швейцарских.
циферблатные — к чёрту! — швы!
и по талии коридора миров
перетекает царство
секунд живых.
здесь песок даст камням фору! —
смело
в руках мни!
бесконечность — всего лишь форма,
создающая тело
времени.
Демон Максвелла
В поднёбии — звук дрожит…
Ей шёл сорок первый.
Она сорок первый встретила,
когда полюбила жизнь.
Танцуя на кончике нерва —
новью — взахлёб — бредила!..
Радуйся, детка! Радуйся,
пока не заметила
висящего под числовым градусом
знака смерти…
Он был сорок первым снизу
и первым сверху.
Почти невинным…
Казалось ей — в той прорехе
солнце луну близит —
сшивать пуповину.
Казалось ей — счастье соткано! —
Лепестками вышито:
«Плыви по небесной выши ты,
моя лодка!»
Казалось — дана ей ось
Державная!
С болью покончено самосожжением.
Но было рано…
И двадцать вторая данность —
ранами
Дня Рождения
впаялась в атомы — демоном! —
Заржавила!
Впечатала алым в историю,
окровила и обескровила.
И в жанре классического хоррора
Демон Максвелла в её теле хозяйничал —
как в ничьём!
Адом чадил в грудине,
запретив колокольный звон.
Сжимая виски льдиной,
гнал разум на выход:
— Вон!
И не верил никто в ту червлёную пору
в её будущее — впереди.
Но она поднимется и победит
в битве уицраоров.
МатиРеальное
перекись населения
тело истории было уже загаженным —
до истерии с возникновением гаджетов,
до самогона постгорбачёвской «браги»,
до гулага,
до rusticorum terra,
до точки
в лубянской лодочке,
до Бриков,
до петли Англетера —
были странные лики.
до кинохроник и лампочек Ильича,
до «перекованного» меча,
до орала. —
орало
тело!
до тридцати Иудиных,
до мигрени Пилата,
до постулата
Ирода,
до Саломеи,
до головы на блюде,
до
Содо-
ма,
до садо-ма…,
до лестницы
Вавилона,
до любого закона,
до змея.
чёрные дыры, латаясь белыми пятнами,
горлом зашитым надрывно сипят! но мы
знаем, что даже ещё до Евы —
до первоматери! —
сделала
дело
своё старательно
дева
Лилит.
только одна
она
ли?
МАТ и МАТь и Ко
чем выше плотности рост —
тем меньше цена единицы.
дрянной квартирный вопрос
испортил не только столицы.
чем гуще набит живот,
тем ниже душа живёт.
закон притяженья — вес
имеет и за пределом.
играя на интерес —
мамона народы раздела.
по тельцу земли — метастазы
ползут, разъедая двери.
метит вселенский разум
зверя.
от сбора таких урожаев —
у неба чернеет в руках.
но поэты — божьих детей рожают —
в подвалах и на чердаках.
на первый-второй — расчёт (!) —
покажет гамбургский счёт.
Венский Вальс
камера хранения
1
вынуть сердце и третье зрение,
отстегнуть крылья,
обожжённые стратосферой,
сдунуть пыль и,
укрыв покрывалом веры,
положить в камеру хранения.
и шагнуть
в путь —
незнакомый —
отвесный:
— жизнь — прими! —
жить с людьми
равно-ценно-весной.
2
вернуться в назначенный срок —
по судьбе —
через сорок… —
себя возвращать себе.
3
время безвремения —
снегозёма
годы —
(с плеч долой — уродов!) —
в ночь под воскресение
в камеру хранения:
между сном и дрёмою —
под замок — подранков! —
(ивою —
вязанка!)
ничего, что окают! —
(тесен им вокзал такой!)
самому крикливому —
меж шумящих прочих —
рот заклеить скотчем!
ключ — скрошить рукой.
4
снова с сердцем и с ветром в спину! —
навсегда это место покинуть.
и войти, не оглядываясь, в воскресение
днём весенним.
Учебный полигон
1
Там, откуда приходит жизнь,
Не бывает лжи,
Не бывает смерти.
Там не точат ножи
На человечью живность.
Там не крутятся боли ужи
На костяном вертеле.
Дела благие в горсти
Унесёшь за собой туда.
Переедание благости?
Вопрос лишь внутреннего суда.
Настоящего не бывает досыта.
Если чёрная полоса,
Успокойся. Считай до ста.
Ведь всё равно не расстаться
С тем, кто не стерпит обмана,
Кто хранится в тайном кармане,
С тем, кто ты есть сам.
На нефизических часах
Будет белая полоса.
Если сбросишь с себя черноту,
досчитав до ста.
2
Из мира, где не бывает ни войн, ни разрухи,
По коридору, выстланному периной светового пуха,
Матричною разметкой времени дилижанса,
Чтобы дать нам стотысячный шанс —
На ошибках своих научиться — не совать палец розетку,
Нас выпускают в жизнь — на прогулку-разведку.
Камень преткновения
Из дома души — уютного
Космического Абсолюта —
Вырываемся в «Я» мы —
В физическую эго-яму,
Чтобы всю жизнь потом,
На «Я» набивая мозоли,
В поисках дороги к дому
Топтаться в золе боли.
От точки «Я» — до точки «А» —
Прямая не расчерчена точная.
Указатели-стрелки — ночью
И днём —
Ожидают на каждом камне.
И на каждом, минимум, по три.
Но дорога не скажет: «Туда смотри»,
Но дорога не скажет: «Сейчас»,
Но дорога будет молчать, пока мы,
Собирая все камни,
Не поймём,
Что «А» находится в нас.
Внутри.
возвращение
Кто-то сплавляется по реке.
Кто-то сплавляется по рукам.
Кто-то по трупам идёт «налегке».
Кто-то гуляет по облакам.
Кто-то к покосу растёт. — Трава.
Кто-то ведёт за собой полки.
Каждый по-своему, в общем, прав, а
Значит, получит свои шажки.
Выдан билет был для всех один.
Выдан билет: «Разберёшься сам. —
Что прошагал, то и породил…
Кругом вернёшься к своим следам…»
Шёпотом в вену
вера, надежда, любовь
вера — это когда
слепо.
надежда — это когда видишь
едва уловимый краешек горизонта,
и ползёшь, сдирая наросты с души в клочья,
ползёшь туда — к краешку неба.
любовь — это когда слепо ползёшь за видимое,
сдирая в кровь наросты с души,
слепо ползёшь за видимый краешек в небо,
слепо ползёшь к тому,
кто находится там, за краешком.
счастье — это когда знаешь, что в тебе
вера, надежда, любовь
слепо ползут за видимый краешек — в небо —
к тому,
кто там, с другой стороны краешка,
в ком вера, надежда, любовь
так же слепо, сдирая наросты в кровь,
ползут за видимый краешек — в небо — к тебе.
константа
Твоя луна — бездонный родник неба —
живой источник одуванчику моего солнца.
Между ними натянуты
вечные
млечные
струны
космической арфы,
на которой играет соло каштановый мальчик.
В его устах — отражение всех аллюзий.
В его глазах — прекращение всех торнадо.
В его руках — осторожно и нежно время.
В его груди бьётся доброе сердце эпохи.
Пальцами перебирая волны вселенной,
создаёт он гармонию до-бемоль мажора
для голубого шара, где люди-дети
устали искать дорогу к константе счастья.
шёпот шагов
Я закрываю глаза,
и слепо иду,
доверяясь твоей руке, удерживающей мой пульс.
Что там под нашими стопами?
Скрип фрамуги вселенной?
Не отвечай! Я не хочу знать.
Молча веди туда, где правит твоё сердце.
Веди меня вверх —
на гору призрачного тумана сонной артерии.
Веди меня вниз —
в пропасть неги кипящей вены.
Веди туда, куда смотрят твои глаза,
где осязается только «всегда».
Веди туда, откуда начинается «мы»,
отрешая заблудшее «я».
Веди ослепшую — поводырём.
Веди ту, что верит твоим рукам.
Веди тихо,
чтобы шёпот шагов не нарушал ритма…
Благому
Кто ты?
Кто Ты?
Скажи.
Не проходи мимо
моих вопросов.
Кто Ты? Скажи, милый,
кто Ты?
И почему у мимов
глаза выразительно-мнимые?
Я растрепала не косы —
ноты —
мелодией ветра разбросав
симфонии голоса.
Кто Ты? Скажи,
кто Ты?
Мой нотный стан ещё
не превратился в пристанище
для Тебя. Но…
Я хочу знать точно:
кто Ты?
И где у вселенной дно?
И почему все звёзды сошлись в одну
точку?
Скажи, почему я наверх тону?
Кто Ты?
Скажи.
Кто я?
Почему я сдалась без боя,
и к ногам Твоим положила мир?
Почему яйцо в руках золотое?
Ведь было оно — рябое.
Я помню, милый…
Кто Ты?
Откуда?
Куда?
Почему, вдруг, живая вода
у нашего океана?
Почему всё такое странное?
Отчего стали чистыми небеса?
Отчего равновесие на весах?
Кто Ты? Любимый,
Кто Ты?
Я знаю — всё это — Твоя работа.
Я за Тебя отдала все ноты…
Только скажи мне:
Кто Ты?
Wai
Белый.
Совершенно белый.
Будто нарисован мелом
Рукою божественно умелой.
Плод…
Человеческий?..
Вечно-Спелый.
Белый…
Указательный — вверх устремляя —
На Тебя смотрит Земля.
Полюсом севера
Меру меряя.
Белый.
Совершенно белый.
Небо облаком выткало смело
Таким, каким наяву хотело.
Дитя — золотого цвета —
На Твоих коленях…
Скажи, Белый,
Сколько ступеней
В Храме Рассвета?
Белый.
Совершенно белый.
Ни пылинки на духовном теле.
Стоя одной ногой на воде,
А второй — на суше,
молчанье Твоё слушаю.
Вещие
Сны —
Звенящие.
Ты — везде.
Дорога наверх — Wat Arun.
Наша мера —
Гора Меру.
Твоим молчанием говорю…
Даже,
Когда размыкают оковы
Мои сны. —
Тридцатитрёхголовые слоны —
На страже
Сплетения языков.
Белый…
Богу РАвный.
И не муляж…
Я Твоими глазами ранена. —
В теменную точку. —
За живое цепляешь.
Ко лбу — лодочку
Прижимаю.
Wai.
СтоЛичное
корабельное
у «корабля» на Тульской
ежедневно под звуки альта
тысячи голубей красят тело асфальта
картинами Пикассо.
у «корабля» на Тульской —
солнце ли, снег ли, дождь ли —
стайки глухонемых — батоны ломают в крошки:
будет вам хлеб да соль.
у «корабля» на Тульской —
росчерком разноголосым
рукоположьем тонким — звуки в косы! —
сплетаются в унисон.
у «корабля» на Тульской,
проваливаясь в мир
голубей и глухонемых, спадает с небес Альтаир,
и цепляется в счастье весло.
у «корабля» на Тульской
застывают века и годы.
там жизнь принимает легонько роды
у любви.
а где-то в иной стране, на площади-гаджет,
табло: «голубей не кормить — гадят».
компас
когда мячик луны закатит за небо очередным
облачком пенным,
когда встанут в счастливую очередь дни
нашей вселенной,
приезжай на восточный порог —
по компасу сердца —
к моей дверце.
приезжай туда,
где любовью сжигают ночи и города.
я распахну окна, раздвину тесные стены,
с карты вселенной сотру все синие вены,
а с ладоней твоих — паутинки чужих дорог.
а потом,
разукрашу счастливым запахом дом,
отключу электричеству пробки,
и выпущу из заветной коробки
ватагу солнечных зайчиков —
гулять на груди взрослого мальчика
колокольчиком чистого голоса.
и, наконец, перекрашу свои волосы.
крошево
Россия завалена белым,
хрустящим,
крошащимся
мелом.
Это я расписываю верхушки свода
перистыми облаками.
На половину года
хватает мела пока мне.
Собираю разбросанные камни.
За столом
приманиваю циклон
именного love you.
Прожитыми уроками
наше «Мы» правлю.
Биение пульса слушаю…
Письма мои осыпаются крошевом
хлеба, кормящего душу,
напрямую — в твою Вену.
Опять ты не спишь, наверное,
улетаешь столицы менять.
Как ты там — без меня,
хороший?
Порыв Ветра
поцелуй радуги
западный ветер — капельками росинок —
задувает под плащ московского марта
круглой радуги поцелуй.
в преломлённых лучах спектральной
атомной нежности — семь влажных
движений губ.
красное — ласковой вязью бежит по сердцу,
срывая с него шелуху одежды
закоченелых зим.
оранжевое — пьянит апельсиновым соком,
ручейком продвигаясь по коже
от кончиков пальцев к шейному позвонку.
жёлтое — щёки румянит солнечным зайкой.
кончик носа щекочет запахом трав — зелёный.
лёгкостью голубое приподнимает ресницы к небу.
синее — нежит запястье, ровняя пульс.
а примостившееся у мочки уха фиолетовое —
шепчет красному своему собрату:
«не прерывай движения,
помни: мы — радужный круг».
я бросаю. сь
я бросаю тебя, как курильщик бросает курить —
двадцать раз ежедневно, давая зарок — к понедельнику.
как бросается солнце в клетушные фонари —
рубным праздником предновогоднего ельника.
как бросаются звёзды с небес на вселенский призыв —
обеспечивать собственной смертью желания Homo.
как бросаются птицы на камни во время грозы.
как с дороги бросаются путники в запахи дома.
как бросаются ИЛы на взлётные миражи —
в беспосадочный взмах — от моей до твоей столицы.
как в сохранности комы — питается воздухом жизнь.
как в молчании — от поцелуев немеют лица.
как бросается море на сушу —
пульсацию плоти
слушать.
я бросаю тебя,
как наркотик,
в тебя
я
бросаюсь…
РеВер
нерв
Не ревную к другим странам,
к чужим столицам,
к языкам не ревную странным,
к цветным лицам,
не ревную к чужим песням,
к иным взглядам,
не ревную к дождям пресным,
к вина градам.
Не ревную. Хотя — знаю:
хватило б сил!
Не ревную. — Вручила знамя.
Моё — неси!
Не ревную. — В руках сила:
через края!
Я — Россия.
И я —
единственная
твоя.
Формула 3В
В небоскрёбе — в земной Вене —
облака подпирая коленом —
будь —
верным —
любви к людям.
Будь! —
таким же, как я —
тебе — верная.
Наполняйся до дна
воздухом
света —
славой вселенских сил! —
Будет мошна полна
к рассвету,
что бы ни говорил.
Белое-синее-красное — части Я —
Формула счастья.
Воздух — вода — вена
(кровь человека — любви верного).
Верой наполнив морей поля,
дождусь воздуха-корабля.
Ждёт Россия свой парус Алый —
крылом ветра огромно-Малого.
Сказки Венской Воды
Утро Первого Солнца
Я провожу прядью по твоему лбу.
Я провожу волосом.
Я хочу слышать
симфонию наших мыслей в твоей голове.
Пока мы ещё немые —
осязать тембр нашего голоса.
Я провожу языком по твоей щеке.
Я провожу языком.
Я хочу запомнить
утреннюю небритость —
не отделимо от имени — родного
и не знакомого.
Я языком пересчитываю
твои щетинки.
Пересчитываю твои щетинки
я — языком.
Задыхаюсь от таянья
подступающего кома
к горлу:
— Дай мне!
Не попрошу многого. Но я..
хочу впитать тебя всеми рецепторами.
Дай выучить наизусть гармонию
нашего первого утра,
взошедшего так ярко, что
Солнце остановилось и, дав зарок
больше не уходить за горизонт,
встало прямо над нами.
Дай оставить
на языке вкусную память.
Я буду её
во рту по утрам мять
во снах,
чтоб просыпаться только в твоих объятиях.
Я провожу рукой по твоей груди.
Я провожу рукой.
Я хочу запомнить.
Пересчитать каждую пору
с той стороны, в которой
бьётся твоя жизнь.
Наша общая вена впадает
в одно на двоих сердце.
В одну впадину.
В одно русло любви втекает живительной влагой.
Дай мне её гладить.
Я провожу ступнёй по твоему колену.
Я провожу ступнёй.
Я хочу запомнить
каждую волосинку под чашечкой
моего самого верного.
Единственного моего.
Запоминаю
всего.
За-по-ми-на-ю…
Я провожу локтем по твоему животу.
Я провожу локтем.
Я хочу запомнить
ложбинку, которая раньше была твоим ртом
и, связывая с материнским нутром,
давала тебе первой любви глоточки.
Я провожу по тебе каждой своей клеточкой.
Я трогаю все твои струны.
Трогаю всё.
Но почти невинно.
Я слушаю
музыку нашей с тобой пуповины.
Gluhende Wein
Ночью первой Луны
ты готовишь глинтвейн
моего тела.
Ночью первой Луны
твоя Вена в моей вене —
выше небес взлетела.
Мужчина моей масти —
во всём — мастер.
В рецепте не допускаешь прорех:
сахарных рек блики
вливаешь в вино горячего русла,
натираешь мускатный орех,
добавляешь щепотку гвоздики —
звенящим вкусом.
Яркость корицы
свечой отражается в наших лицах.
Наполняешь бокал
до края,
едва прикасаясь губами.
Открывает флейта вокал
Рая,
и мы
с каждым глотком испаряемся выше и выше
от раза к разу.
Не тяни.
Не тяни, слышишь? —
Надо пить сразу.
Цветочная нежность
твоя жена —
нежна.
неженка
твоя жена.
она же на
солнечном поле
рождена —
струящемся, вольном.
цветок —
не
искусственно
выращенный,
не куст — он
не вещь, не вый…
а —
вью-
щий-
ся
маленький барвинок. —
у твоих ног.
у ступни.
и между..
не наступи,
не примни листочки.
обращайся с ним нежно.
очень…
Император Добрых Дел
Картофель по-императорски
Мой император
Империи добрых дел
может позволить себе всё,
что бы ни захотел.
Может позволить себе лучших в мире женщин.
Но почему-то — едет не к ним, а всегда домой.
Топит газ. Быстрей! Не жалеет шин.
Спешит,
когда едет домой император мой.
Мой фараон
может позволить себе любые
новинки элитного автопрома.
Его мошна набита и золотом, и серебром.
В его гараже — выставка лучших авто.
Но почему-то — включает фары он
даже днём,
выжимая скорость на полную
и скашивая все углы острые,
летит поверх артерий-дорог — домой,
чтобы взять меня за руку и гулять только пешком
вдоль нашего континента-острова.
Мой властелин —
кузнец обычного счастья.
Он может позволить себе всё.
Пульс планеты он держит рукой.
Но почему-то — рвётся на части
сердце его,
переплавляясь в потоки встречного ветра,
если мы — далеко.
Если он от меня дальше одного миллиметра.
Мой президент
открывает двери
любых империй.
Августейшие принимают его на равных.
Но почему-то —
в перерыве между завтраком с королевой
Англии
и обедом
с послом Нидерландов,
он звонит мне,
и задыхаясь от нежности, говорит главное:
— Вымой скорее дождями нашу Москву.
Я уже еду.
Мой император сегодня устал. Очень.
Он отводил рукава атома в мирное русло.
Он может позволить себе фуа-гра, буйабес и лангустов.
Он может поужинать в премиум-общепит-точке.
Но я знаю точно:
что он сегодня хочет,
спеша домой.
— Да, император мой.
Я жарю
твою любимую картошечку.
Cеребряный Алтарь
1
Твой наполненный взгляд
течёт серебром
по моим клеткам. —
По всем кряду…
Создана я — твоим ребром.
Живу — в клетке. —
Твоей. — Грудной. —
Камере семигранной.
Сплошной бессонною раной
дву-странной.
Встаю — рано.
Ложусь — рано.
Встаю и ложусь — по утрам. На
грани —
в миг соприкосновения лучами —
через километры границ-преград —
двух светил.
Я безумно скучаю
по этому взгляду,
когда ты вынужден
каждый день
уходить в верховные митинг-румы —
творить правильную историю мировую.
2
Я на Алтарь Серебра —
на Алтарь твоего-моего добра —
положила свою красоту.
Положила себя.
Затворилась от мира.
И от тебя.
И ровно семь я
провела месяцев на воде
и на чёрством хлебе.
Провела без воздуха, Солнца и без людей.
Я создавала —
Серебряным Словом —
Седьмое Небо.
Отправляла запрос в космический эфир:
— Любовь! Расти!
Своди воедино все человеческие мосты!
А в это же время — ты,
шёпотом вены правя моей рукой,
создавал для нашей живой планеты
божественный эликсир
мудрой и вечной молодости.
Солнечное сплетение
Храм Солнца
Хочешь познать —
какую же тайну — я
храню в артерии сонной? —
Чтож…
В моём ДНК живёт звонко-талая
лишняя хромосома. —
Капля Солнца — моя. —
Мартом — таящая, наливающаяся — маем,
и парящая — августом. —
В пекле Солнца — десятым сном.
Самый — важный — в моём календаре —
день,
когда
на разгорающейся заре
я раздвигаю городские стены и
выхожу за новой, лучистой
порцией света чистого —
к дому своей истины.
В этот самый длинно-яркий день годового цикла
я, на цыпочках ла-
ви-
ру-
я
по эфирным
волнам
тополиного пуха,
вхожу в храм Солнца —
на
поле —
взлетающего росточками к небу — подсолнуха. —
В мой — главный — дом.
Становлюсь — ровно — посередине.
И постепенно снимаю с себя льдины,
накопившиеся
от общения с человеческим холодом.
Молодые подсолнушки — стебельками
своих тоненьких пальцев —
помогают мне раздеваться,
оставляя совершенно голой.
С поднятыми к Солнцу руками,
и чуть приподнявши вверх голову,
голая
стою на подсолнуховом поле я.
Наливаюсь солнечным соком.
Пью его кротко —
через темечка рот
и третье око.
И
по-
сте-
пен-
но
облачаюсь в Солнце —
одежду
вселенной,
чтобы между
этим и следующим солнцестоянием,
нося на коже одежду эту,
сохраняя
в хромосоме звон таяния,
оставаться женщиной-поэтом.
Так повторяется каждый год,
не проходящий мимо.
Теперь ты знаешь:
мне жизненно необходима —
Солнце-энергия света —
для гармонии звука моей флейты —
моей природы,
которую,
обрела я однажды — горячим летом,
в час, когда мама освободилась в родах.
Купель
В ночь Купальную,
В ночь купельную
Небо входит
Да в плоть земельную.
В ночь вселенской любовной мякиши,
Единенья Сварога с Макошью,
Я — опальная,
Подрасстрельная,
Я — опальная,
Да не беглая, —
В вере верности — ожидальная
(Не отринь меня, Вера, — цель моя!),
Я — лучистая —
В воду цельную
Света белого,
Света чистого,
Окунусь — совершенно голая.
Окунусь!
Да накроет голову!
Да — во мне — огонь.
Да — в тебе — вода.
Нас, беда, — не тронь!
Обходи, беда!
Да дорогу к нам позабудет зло!
Чтоб — тебе да мне —
Радости — вдвойне.
До последних дней
Чтоб всегда — везло!
В этот летний зной,
Под луны рожок,
Над кострищем — мой —
Выше всех прыжок.
Воротись домой,
Любый мой дружок!
Да разлуки грусть —
Прочь — с кручиною!
Да не тонет мой
Травяной
Венок!
Да не гаснет пусть
Свет — лучина!
В эту ночь любви —
(Самой сочною!) —
Поцелуями
В ворот солнечный
Испаримся мы. —
В свет речной.
Заслужили счастье — по праву.
Правь моя!
Славь моя!
У моих ворот —
Солнечной оправою —
Солнцеворот!
Да на руке — правой.
Солнцестояние
Сегодня самый светлый день в году.
Он слишком короток, хотя и слишком долог. —
Лучом Купала саван ночи вспорот. —
Так Солнце мне показывает ворот.
На градуснике тридцать шесть. — В бреду
И в паспорте — зашкаливает сорок.
И если грудь моя — для жара — дом,
Пусть жар — купальским возгорит костром!
Сжигая хмарь и хворые сорочки —
Мои… и тех, кого люблю все дни…
Кого храню я в сердце днём и ночью.
О, Явь моя! Живительный родник —
Мой верный, славный, чисто-непорочный…
Излучина реки. И берег правый.
Запущена рука небес в луга.
Бессонницей постель примята — в росах.
И правым — не страшны смертей покосы.
И ходят, перешёптываясь, травы —
С живой водой — по правым берегам.
Да будет Свет! Да здравствует Любовь!
В любви светлеет человек любой.
Горний Папирус
Сехмет-Хатхор
Знаком её слова:
— Пора!
Дочь РА она
мне равная.
Грозное Око РА.
Она говорит:
— Просыпайся, сестра. —
Голос звенит хором:
— Вставай, Хатхор!
Нил уже обвивает Птахом
священный пах.
Слышишь? Звоном
призывает твой Фараон.
Пора защищать Гору
твоего Гора.
Ширить во все стороны —
Гору ту, на которой
скоро родится новое —
славное, гордое —
племя РА —
Страна-Рай.
Вспоминай,
сестра! Вспоминай!
Я бы — сама, да я —
не той стороны.
Моя —
суть —
Око войны.
Прошло моё.
Нужна твоя сторона —
твой путь —
твоё новьё
нужно для этой страны.
Твоя — моя — сторона —
оборотная —
нужно добро, а не — я.
Ты не зря рождена
с нашим знаком.
Просыпайся, Хатхор!
Поле злаковое
убереги от вора!
…
Она стоит рядом
с моим надлобьем.
Её Львиная голова —
с моей — вровень.
Стоит рядом.
Не шевелит бровью.
Смотрит в меня прямо. —
Не в глаза. —
Между
яблочных двух ям.
Там —
бугорок.
В прежней
жизни
он был открыт.
Ныне — стянут
алым пожарищем кожи,
полыхая во лбу стягом:
родимым пятном —
сложно
сложенным.
…
Она стоит рядом.
Требует.
Не подчинения. — Осознания. —
Прежде,
чем я проснусь,
я должна что-то узнать. И я
начинаю копаться в памяти.
Заглядываю глубоко
своим оком
за окна
веков.
…
Время
стучит пуповиной
вселенского дна.
Время — не спит.
Пришло и моё время
отряхиваться от сна,
отнявшего половину
отведённых земных лет.
До пробуждения — два
сжатых срока.
Всходит уже трава.
Наливается соком.
…
— Сехмет,
сестра!
Я вспомнила наше третье имя.
Пожалуйста, в срок разбуди меня.
Прозвени
будильником — в самый зенит —
в обед. —
Перед началом
солнечной власти.
Гиперборея
моя
уже заждалась!
Слышу её зов —
из утробы матери.
Знаю его наизусть —
матеРи-
А-
ли-
зу-
юсь….
Гор и Хатхор
— Гор, веди меня!
Ты же знаешь, я не умею топтаться на месте.
Тем более, если вместе.
Во мне столько огня
От рождения, что если остановлюсь —
Я взорвусь! —
Превращусь в звёздную плазму!
Вселенским оргазмом
Изольюсь!
Веди меня, Гор,
На гору!
Веди к самой вершине,
Где для злости и мрака нет ни аршина!
Я же небо, Гор!
Мне твоя лишь нужна гора!
Солнце рожать пора!
Для него молоко не скиснет!
— Золотая моя!
Твой систр
Кровь мою вспенивает!
Не останавливай пения,
Золотая моя!
Мы идём
В наш плодородный дом.
Наберись терпения.
— Гор мой!
Гордый!
Все горы —
Для нас — мелкие кочки!
Веди на небесную гору!
Там мне рожать сыночка!
— Золотая моя,
Хатхор!
Ты же знаешь, все мелкие горы —
Лишь ступеньки для твоего Гора.
Я — наследник всех гор,
Хатхор!
Золотая моя!
Мы не стоим на месте!
Я несу тебя на руках. —
Так мы идём вместе.
Я — твоя высота.
— Да, мой Гор! Да…
КамеИнь
7я
Сеем семя.
Сеем мягко.
Лунка — к — лунке —
три по семь.
Семя — правильно
заляг—ка! —
Да — в десяточку
со всем!
Сеем в почву.
Сеем в шарик.
На своём
большом
дворе.
Льём водичку.
Солнцем жарим.
Всколосится
на заре.
деревце
И последний бывает первенцем.
Посажу для него деревце
у порога в наш дом на горе.
Чтоб в огне не горел,
и в снегах не мёрз,
станет деревце охранять от слёз,
заживлять будет все раны,
и положит к ногам страны.
Ёлочка-пирамидка. —
Не иголками крона выткана —
не колются! —
гладко-сочные —
шелестят на ветру листочки.
Не бывает плодов
на деревце том,
но зимой оно согревает дом,
листочки подбрасывая в камин,
наполняет дыхание тмином,
а летом полнит бокалы льдом —
свежестью всех фруктовых садов.
Не водой поливают его, а добром.
Я поливаю — вечером,
ты — днём.
Деревце не засохнет.
Оно вечное.
Как наш дом.
С каждым днём поднимается выше.
Над первым,
вторым,
над крышей…
Уже подпирает ростом
небесной постели простыни
вечнозелёное деревце
для последнего первенца.
Домик-Виктория
Отсчитаем мы: три, два, раз —
Чтоб дойти до центральной точки.
На озёрах небесных глаз
Готова купель сыночку.
На озёрах чистейшей воды,
Прозрачных до донного ила,
Прибывает светлая сила
Золотник намывать из руды.
На озёрах чистейшей нови
Строим страну-домик.
Крестик ставим на нолик.
Сверху — третий этаж —
Студией-обсерваторией —
Собирать звёзды в ладонь.
Будет Всеславен наш
Домик-Виктория.
Счастлив и ладен он. —
Под покровом.
От пола — до потолка
Тридцать локтей. И одна рука
Трудится над письменами,
Вверх поднимая знамя.
Не поддадимся лени мы,
Не чужому строим, а нам.
Потолки вытканы нежности гобеленами.
Окна расцвечены по семи сторонам.
Стены — мрамором Византии и Рима.
Двери — Ангелами охранимы.
Лестница вверх — спиралью
Круг открывает к Раю.
Дом осенён изобилием щедрого сада,
И любой приготовлен для жизни плод.
Бережёт его русский лес — оградой.
Цветочная к дому ведёт тропа. А
По указу Единственного Павла
Цесаревич унаследует домик тот.
Азбука Морзе
Я вызываю службу спасения…
1
Я вызываю службу спасения:
девять… один… один…
— Срочно пришлите бригаду!
Боюсь,
что взорвусь,
и на Москву выпаду летним градом!
Остановите! Не надо!
В моей квартире борются две стихии,
предотвращая конец света! —
От весны и до лета:
то — пожары, то — наводнения!
Я — внутри раскалённая, расплавляю снаружи льдины.
Пишу радиоактивные
лучезарные
стихи.
2
Я вызываю службу спасения —
Семь… Семь… Семь…
— Ангел, скорей приди!
У меня десять месяцев жар.
На востоке Москвы полыхает пожаром
яркое солнце в моей груди!
Светлый луч зацепил за живое
крылом сентября.
И рана не заживает:
лечи — не лечи — всё зря!
Я с земных измерений сняла рамочки. —
Любовь — в круговое движение!
В моём доме перегорают лампочки
от напряжения!
В голове — извилины
множатся и множатся!
Любимым — так — из ребра изваяна!
Хоть ты тресни!
Наливается свет под кожицей,
и горло разрывается песней!
3
Я вызываю службу спасения:
Всем! Всем! Всем!
От любви — испаряюсь совсем…
Вызываю
Службу
Спасения…
Капилляр
Капля оторвалась от лужи,
И полетела вверх.
Капля была любовью простужена.
Вирус веры
Подцепила капля к тому же.
Капля наметила верхний путь. —
Выбрала траекторию.
Капля решила: будь — что будь.
По пути к Виктории
Капля присела передохнуть
На лист липовый.
— Капля, а можно с тобой вспорхнуть? —
Лист размокревший всхлипнул. —
На моих прожилках звенит
Влага
Твоей радуги!
Лето уходит в зенит,
Грядёт пора листопада.
Капля! — Мне страшно — падать!
За гранью — сплошной перегной. —
Судьба чернозёмного месива
Выходы вверх занавесила.
Можно: сейчас, с тобой?
— Смерти не бойся, листок!
Поверь,
не бывает иного,
В свой срок
Прорастёшь по новой…
храни её…
Она была подсолнухом.
Судьба: засеять — жать.
В неё нелепый сон вдохнул
Одно лишь слово — ждать.
Она была встревожена
Вторую сотню дней,
Тем летом обезвоженным
Ссыхалась от корней.
Лишь влагой на глазах одной
Поилась. Да вдвойне.
Дожди застряли в западной
Далёкой стороне.
Но вдруг, заслышав капель вязь,
Взяла в прихожей зонт,
И сбросив тело, расчехлясь,
Ушла за горизонт.
Живи и радуйся, живой!
Дыши, дыши, дыши…
Храни её, хранитель мой,
В карманчике души.
обережно…
береги любовь, береги.
ведь её не вручают в долг.
даже если твои долги —
кандалами прежних дорог,
даже если твоим замкам
не подходят ничьи ключи,
если тесно земным векам
в камнегрудой земной ночи,
даже если зажмурен рот,
и набатом — безмолвный звон,
если вера вросла в живот,
и от голода рвётся вон,
если нет никаких надежд,
и все посохи раскрошил,
если память — чехол одежд
надевает на всё, чем жил,
если за порогом — порог
на изгибе вечной реки…
береги любовь, береги
ведь её не вручают в долг.
МимИкриЯ
Мнимые страхи
День заполняется жутким
промежуточным
состоянием
не-
до-
человека.
Прожилки на веках
дрожат точечным
сонным страхом —
что больше тебя никогда не увижу, мим!
Что времени пряха
прядёт
полотно без словесной вышивки.
А нам бы — ещё — встретиться живыми.
И не на выселках!
Я в твоём имени
зашифровала
свои овалы,
себя подогнав под мерки
нуля.
Но я
покидаю
себя.
Медленно покидаю.
Я покуда
ещё живая.
Жива я,
пока катаю
слово на языке,
но мне не хватает звука.
Мне нужны твои руки.
Сейчас, сегодня,
пока ещё
в проводах течёт
электрический ток.
Пока ещё не опухли
глаза. Не рухнули
позвонки.
Не прозвенели звонки
к финалу.
Пока ещё в сердце — талая..
Никак не возьму в толк —
почему мы так далеко,
когда мы внутри друг друга?
Почему километров дуги
нас закрутили врозь?
Почему мы так яростно бросились
в непокой —
вскипятили с любовью?
С другой любой —
наша с тобой — не сравнима!
Но мы молчим.
Может быть, хватит, мим?
Столетья проходят мимо
нашего общего имени.
Протекают сквозь
пальцы
пока мы — врозь.
Вот и опять
на цы-
почках…
ухожу спать.
Точка.
не ищи
не ищи
меня
в чуждых гаванях.
не ищи
меня
на чужих лугах.
не ищи
на клумбах,
в горшочках
не ищи
лепестков строчки.
не ищи
меня
в заколпаченных
кукловодо-театрах,
в прачечных,
где стирают грим
после выхода
на подмостки.
Мим!
я счастливая.
осиянна я.
но — под именем
я жива — своим.
не скрываю мимических мышц лица.
нечего
мне
стыдиться…
Где Ты был?
Где Ты был,
когда я бесконечный год
испарялась от одиночества-голода?
Где Ты был,
когда в сердцевину лета
глыбиной врезался лёд,
и небо кричало холодом?
Где Ты был,
когда приключился конец света
и выбило все пробки?
Где Ты был,
когда чуть ли меня не стало,
когда я завещанье
писала,
и ненужными больше вещами
набивала помойки-коробки?
Где Ты был,
когда дом задымило пожаром,
и ужасом стены дрожали?
Где Ты был,
когда температура
на сковороде меня жарила?
Где Ты был,
когда кран сорвало,
и скалы
смывало потопом?
Где Ты был,
когда я дурой
Тебя искала,
все миры обтопав?
Где Ты был,
когда от отравы
гнилья человечьего
меня рвало?
Где Ты был,
когда я на лугах вечности
собирала для счастья травы?
Где Ты был,
когда я засыпала с Твоим именем,
под Твоим серебряным взглядом?
Где Ты был,
когда слово Любовь, помноженное на три,
стало моей манией?
…
Ты был даже не рядом.
Ты был
внутри.
Хранимым
в потайном левогрудом кармане.
Молчание Меди
Я в глазах твоих вижу не злость, а нежность.
Прикрываешь глаза повязкою камикадзе.
Ты хотел бы казаться грубым. Но нашу ось
Держит нежность. Истиной. Камнем Дзен.
Ты на парусе страхом рисуешь кости.
Кровью парус ты заливаешь смело.
Ты внушаешь ветру, что только злостью
Отлетела любовь твоя, отболела…
Море — штормом швыряет тебя — в девятый!
Тот корабль — не призрак. — Молчанье меди…
И молчанье его — охранимо. Свято.
Алый парус. Единственный наш. Последний…
Число Судьбы
1
Вот и сцепились в круг
рученьки — две подруги.
Где же ещё взять рук —
подтянуть подпруги?
Чтоб не скинула ездока
Судьба-иноходка.
Взбрыкивая на порогах-веках
2
Закуси удила, Судьба!
Кузнец, намотай на ус!
Бесконечность — моя тропа.
Ловко
пляшет ленточка Мёбиус
на подковке.
3
В прошлом заложено:
нынешним временем —
быть земной.
В будущем —
может быть,
кто-то помноженный
надвое —
станет мной.
4
Солнце спустилось на голову —
плавить физику словом.
Чувствую. Не одна я.
— Звёздочка ты — дневная.
Но все ночи,
проникая в лунные сны,
твоим отражением освещены.
Раздвигаешь лучом светотени
дня рождения
моей десятичной системы.
5
Тысячи прожитых жизней за спиной.
Тысячи переходов по коридору — туда-сюда.
А лестница в Небо — это живая вода
возвращенья домой.
6
Вживляется в разум
киноплёнка
снов. А
я становлюсь ребёнком
снова.
Не чувствуешь, разве?
Врывается в разум
светлое разное…
Вроде, как у всех был скроён и сшит.
(Обычный совсем. Человечий.)
Но солнечный луч вечный
всё темное из него выпотрошит.
7
Осталось восемь монет
до перешейка.
До выхода на свет.
Рыщет по следу ищейка,
пытаясь втравить в блуд,
сбить с пути.
Выдержу. Мне Абсолют
не даст с дороги сойти.
8
Оболгать не сложно любого невинного.
Что и делает сейчас со мной повсеместно
Дама Чёрная, объявившая себя Неба Вестником.
А я правду раскладываю на самом видном
И светлом месте.
Читали вы?
И прощаю всех недругов и обидчиков я.
Пусть будут здоровы и счастливы.
Бог им судья.
Центрифуга
Склад кармических долгов
На складе кармических долгов
расставлено всё — по полочкам и срокам.
Там времени руки выходят из берегов,
собирая главные жизненные уроки.
На складе кармического бремени
пока ещё нет ни Гора, и ни Сета.
Они будут позже.
За — гранью этого света. —
Вне времени.
В зеркалах моего долгового склада
отражаются все,
кого я не хотела помнить,
но помнила. Потому что — надо.
Господа,
я пришла на склад этот
отдать вам тридцать монет. —
Серебряных звонких монет.
Серебро — это Слова сила,
спасённого через сильную боль.
Господа,
я вас всех простила.
Я пришла сказать вам:
— Спаси-бо.
Господа
лже-поэты — хулители — лже-правые,
господа
лже-любящие — с дарами терновой оправы,
господа
лже-подруги и лже-друзья,
шантажом обдирающие —
до креста, до последней нитки,
господа
забиватели сапогом души моей свитки,
господа,
изломавшие ногти, руками мне роя ямы.
Я простила.
Но, к сожаленью, не в силах
остановить я
запущенную вами
кармическую самоуничтожения программу.
Не мною — судов этих — законы писаны. И ещё пока —
да,
я в яме.
Но выше.
Гораздо уже выше вас.
Но не смотрю на вас свысока.
Я смотрю на вас — прямо.
Так же — как и тогда — смотрю сейчас.
Господа,
я пришла сюда —
накормить вас своим серебром —
серебряным накормить добром —
накормить Словом —
опять и опять…
Господа,
вы сами должны понять,
что река времени
никогда не стоит на месте. —
Она движется: либо — вверх и вперёд,
либо — наоборот.
Ваша — течёт вспять.
Пятится ваше время
(портится ваше тесто!)
с каждой секундой назад всё быстрее,
быстрее!
Господа!
Вы сами должны понять,
что туда
нельзя уносить такое кармическое бремя!
Господа,
я прошу вас отдать на серебряном блюде
то, что вы мне должны.
Но отдать это — не мне, а просто отдать людям! —
В виде добра. —
Бессчётного!
Господа!
Засыпьте благими делами
все вырытые вами ямы.
И тогда — мы
будем в кармическом расчёте.
Избежим встречи в кулуарах иного суда,
господа.
Горох
В ступе воду толочь?
Или выпаривать соль на лбу?
Свет вымакивать ночью?
Что круче?
Катаю бочку.
Мой случай.
Запирая гнев,
По углям иду.
Ноги — в огне.
Голова — во льду.
Катаю бочку: туда — сюда.
Отзывается мостовая — грохотом.
— Что в бочке? — Вино? Вода?
— Да бросьте! — Горох там!
Раз — горошина.
Два — горошина.
Кому-то — дрянная?
А мне — хорошая.
В иных бочках пенится что-то?
Икорное море
Грудью волны
Вспоротой
На песчаной косе охает?
Луковым горем
До самых краёв полны
Желторотые
Шапки Шутов гороховых.
Шустренька,
Пёстренька
Невидимка-шапочка.
Кому втирать по очкам?
Разве горох виноват,
Что рождён малёхоньким,
Горохом, а не кипарисом?
России — горох, что Китаю — рис.
Кому на Руси от гороха плохо?
Перебираю горох.
В бочке: туда — сюда.
Мой Салют!
Сытый придёт:
— Горох?
Да ещё с солью тут?
Увольте меня, господа.
От этого пучит!
Лучше
Там, где икра.
Голодный придёт:
— Горох!
Да ещё и с солью!
Наконец-то еда!
Ура!
Голодно вам без словечка,
очищенного от шелухи?
У меня ни блинов, ни гречки.
Только горошины-стихи.
Из специй — руками
Размолотый камень —
Соляная горка.
Кто там просил икорку?
А чёрствую корку,
Господа, не хотите ли,
В прикуску к гороховой каше —
На кухне поэтской — «Барвицкая Саша»?
Будете есть? Нет?
Тогда проходите дальше. —
Не загораживайте мне свет.
Мне лишь горох по рифмованным средствам.
И икринки не положу в рот! Ведь
Я переела её задолго до детства.
Меня, господа, от неё сорок лет воротит.
Сантиметры Сентября
Зеркала
Таится мир за множеством зеркал.
Кривых и грязных. — Проба ремесла.
И ты себя сквозь зеркало искал.
И я — кривое — словно честь — несла.
Зеркальщик не был прав, когда решил,
Что создал брак. Сдал партию в утиль.
Я выкупила «свалку» за гроши,
Кривозеркальность в доме приютив.
Я занесла их в сердце — по углям.
На цыпочках втекая: в под и в высь.
Расставила по кругу — не углам.
В три роста человечьих — поднялись.
Раздвинули границы всех основ:
Границы стен, границы бытия…
И в зеркалах — между миров и снов —
Застряло время. Может быть и я.
…
Забудь лицо. И год. И имена.
Дыханьем взгляда зеркала протри.
Не грошики — а совесть — им цена.
Показывают то, что есть внутри.
Отмой глаза. И распрями стекло.
Гляди в себя, пока хватает сил.
Чтобы слезой по зеркалу стекло
Всё то, что грязью на душе носил.
…..
В тех зеркалах любая кривизна
Возводится в квадрат. Не счесть числа.
Но ты меня сквозь зеркало узнал.
И я в тебя сквозь зеркало вросла.
Скрипка
Вздыбились нервы в преддверии нашего дня.
Буду — не первая и не последняя — я.
Буду единственной. Значит — всегда в груди.
Если усну, пожалуйста — не буди.
Ночь отдаю за миг, не жалея звёзд.
Год отдаю за день, что Тебя принёс.
Все сентябри отдаю за один Сентябрь.
Вечность втекает в нас — с меня и с Тебя…
Кругом сжимает — света дверной проём.
Слившись одним дыханьем — в него войдём.
Я за приют в Тебе отдала весь мир.
Не отдала лишь нежность. Её возьми.
Пальцы целую те, что судьбу хранят.
Пальцы того, кто любил и создал меня.
Пальцы целую — до дрожи, до немоты.
Конец ознакомительного фрагмента.
Приведённый ознакомительный фрагмент книги Гольяновская весна. Поэзия пробуждения в затворничестве предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.
Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других