Алмазные псы

Аластер Рейнольдс

Космос Аластера Рейнольдса – «британского Хайнлайна» – не ласков к тем, кто расселился по нему за несколько столетий, преодолев земную гравитацию. Здесь бушуют «звездные войны» между непримиримыми фракциями, на которые раскололось человечество. Здесь плавящая чума – мутация наномеханизмов-вирусов – привела в полнейший упадок высокотехнологичную колонию, достигшую благодаря этим же вирусам невероятного процветания. Здесь подстерегают добычу пиратские корабли с экипажами из генетически измененных животных, а торговцы-ультранавты – люди, добровольно превратившиеся в киборгов, – охотно возьмутся добыть для богатого сноба-коллекционера живое инопланетное чудовище… Тринадцать мастерски написанных повестей и рассказов, тринадцать новых фрагментов гигантской таинственной мозаики, имя которой – «Пространство Откровения». Большинство произведений, вошедших в эту книгу, на русском языке публикуются впервые.

* * *

Приведённый ознакомительный фрагмент книги Алмазные псы предоставлен нашим книжным партнёром — компанией ЛитРес.

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Ледник[5] →

Alastair Reynolds

GREAT WALL OF MARS

GLACIAL

NIGHT PASSAGE

A SPY IN EUROPA

WEATHER

MONKEY SUIT

DILATION SLEEP

DIAMOND DOGS

GRAFENWELDER'S BESTIARY

THE LAST LOG OF THE LACHRIMOSA

TURQUOISE DAYS

NIGHTINGALE

GALACTIC NORTH

AFTERWORD (GALACTIC NORTH)

First published by Gollancz, a division of The Orion Publishing Group Ltd., London

Издательство АЗБУКА^®

Великая Марсианская Стена^[1]

— Ты понимаешь, что можешь там погибнуть? — спросил Уоррен.

Невил Клавэйн посмотрел в единственный глаз брата; второго Уоррен лишился в битве с сочленителями на плато Фарсида.

— Да, понимаю, — ответил он. — Но если начнется новая война, мы все можем погибнуть. Лучше я рискну сейчас, пока есть хоть какая-то надежда на мир.

Уоррен медленно, терпеливо покачал головой:

— Мы уже столько раз через это проходили. Мне кажется, от твоей попытки не будет толку. Пока они там, не может быть никакого мира. Вот чего ты не понимаешь, Невил. Единственное решение, гарантирующее прочный результат, это… — Он смолк.

— Продолжай, — подбодрил его Клавэйн. — Скажи это слово. Геноцид.

Уоррен хотел ответить, но в этот момент в конце стыковочного коридора возникли шум и оживление. Через дверь Клавэйн разглядел толпу репортеров, затем увидел, как кто-то пробирается к выходу, отделываясь от вопросов предельно краткими ответами. Это была Сандра Вой, женщина из партии демархистов, которая собиралась лететь с Клавэйном на Марс.

— Это не геноцид, — возразил Уоррен, прежде чем Вой оказалась в пределах слышимости. — Они просто клика, а не этнически обособленная раса.

— Что же это в таком случае?

— Не знаю. Предусмотрительность?

Подошла Вой. Она держалась прямо, на лице застыла маска безмолвной покорности. Ее корабль только что прибыл из Юпитерианского кольца, завершив трехнедельный полет на максимальной скорости. Все это время шансы на мирное урегулирование кризиса таяли.

— Добро пожаловать на Деймос, — сказал Уоррен.

— Военачальники, — начала она, обращаясь к обоим, — мне жаль, но положение тяжелое. Давайте сразу перейдем к делу. Уоррен, как вы думаете, скоро ли нам удастся найти решение?

— Надеюсь, скоро. Если Галиана будет придерживаться той же тактики, что и в последние полгода, то нам следует ожидать очередной попытки побега через… — Уоррен взглянул на дисплей, встроенный в браслет. — …примерно через три дня. Если она действительно попытается запустить с Марса очередной шаттл, то у нас не останется иного выбора, кроме обострения отношений.

Все понимали, что это означает военный удар по Гнезду сочленителей.

— До сих пор вы терпели ее попытки, — заметила Вой. — И каждый раз полностью уничтожали корабль и всех находящихся на нем людей. Общий риск успешного прорыва не увеличился. Так зачем же отвечать сейчас?

— Очень просто. После каждого нарушения мы посылали Галиане все более жесткие предупреждения. Последнее было окончательным.

— Если вы атакуете, то нарушите договор.

Уоррен улыбнулся, внутренне торжествуя:

— Не совсем, Сандра. Возможно, вы не полностью ознакомлены с особыми условиями договора, но мы обнаружили, что он позволяет нам напасть на Гнездо Галианы, не нарушая никаких условий. Формально это называется полицейской акцией, если мне не изменяет память.

Вой на несколько мгновений потеряла дар речи. Клавэйн не удивился. Договор между Коалицией и сочленителями, который помогали составлять нейтральные демархисты Вой, оказался самым долгоживущим документом, даром что в нем присутствовали кое-какие сумбурные, сгенерированные компьютером математические доводы. Предполагалось, что он будет недвусмысленным, хотя только машины читали его от начала до конца и только машины могли найти в нем лазейку, которой сейчас хвастался Уоррен.

— Нет… — пролепетала она. — Здесь какая-то ошибка.

— Боюсь, что он прав, — возразил Клавэйн. — Я видел краткие справки на нормальном языке — в законности полицейской акции сомневаться нельзя. Но в ней нет необходимости. Я уверен, что смогу уговорить Галиану не предпринимать новой попытки к бегству.

— А если не получится? — теперь Вой смотрела на Уоррена. — Мы с Невилом через три дня, возможно, еще будем на Марсе.

— Мой вам совет: не суйтесь туда.

Рассерженная Вой отвернулась и ушла в зеленую прохладу шаттла. На минуту Клавэйн остался наедине с братом. Уоррен прикоснулся хромированным пальцем протеза к кожаному кружку, закрывавшему его пустую глазницу, словно желая напомнить Клавэйну о том, чего ему стоила война и как мало симпатии он испытывает к врагу.

— У нас нет шансов на успех, верно? — сказал Клавэйн. — Мы летим туда только для того, чтобы ты мог сказать, что испробовал все мирные способы, прежде чем посылать войска. На самом деле ты хочешь очередной войны, будь она проклята.

— Не будь пораженцем, — возразил Уоррен, печально качая головой, как старший брат, разочарованный в неудачнике-младшем. — Тебе не к лицу.

— Пораженец здесь не я, — буркнул Клавэйн.

— Ну, разумеется. Ты просто постарайся как следует, братишка.

Уоррен протянул руку. Помедлив, Клавэйн снова заглянул в единственный глаз брата. На него смотрел инквизитор: глаз был бесцветным и холодным, как январское солнце. И в нем светилась ненависть. Уоррен презирал Клавэйна за пацифизм, за веру в то, что любой мир, даже период настороженного затишья между кризисами, всяко лучше войны. Эти разногласия уничтожили последние родственные чувства, еще теплившиеся между ними. Напоминая сейчас Клавэйну о том, что они братья, Уоррен не скрывал неприязни.

— Ты неверно судишь обо мне, — пробормотал Клавэйн и осторожно пожал Уоррену руку.

— Нет, я правильно сужу. И уверен в этом.

Клавэйн прошел через шлюз, и люк захлопнулся за ним. Вой уже пристегнулась; ее взгляд был безжизненным, словно она смотрела в бесконечность. Клавэйн предположил, что Сандра загрузила копию договора через свои имплантаты — прокручивает его перед мысленным взором, пытаясь найти лазейку; возможно, запустила глобальный поиск ссылок на полицейские акции.

Корабль узнал Клавэйна и подстроил свой интерьер под вкус пилота. Теперь зеленый цвет приобрел бирюзовый оттенок, пульт управления сконфигурировался как можно компактнее, на нем остались только самые важные опции. Несмотря на то что шаттл был самым маленьким мирным судном, на котором доводилось летать Клавэйну, он казался сущей громадиной по сравнению с десантными кораблями, применявшимися на войне, — те были такими крошечными, что облегали пилота, как средневековые доспехи.

— Не волнуйтесь насчет договора, — сказал Клавэйн. — Обещаю вам, Уоррен не получит возможности использовать свою лазейку.

Вой очнулась от транса в раздражении:

— Лучше бы вы оказались правы, Невил. Кто надеется на неудачу — я или ваш брат? — Она говорила по-французски с квебекским выговором, Клавэйну пришлось сделать усилие и переключиться, чтобы понимать ее. — Если мои люди обнаружат здесь скрытый подвох, вам придется чертовски дорого заплатить.

— У Уоррена есть куча причин ненавидеть сочленителей — битва на плато стоила ему слишком дорого, — объяснил Клавэйн. — И он тактик, а не знаток оперативного искусства. После прекращения огня мои знания о червях стали высоко цениться, так что для меня нашлось дело. Но Уоррен не обладает гибкостью.

— И что, это дает ему право подталкивать нас к новой войне?

Вой говорила так, словно ее люди тоже участвовали в последнем столкновении. Но Клавэйн знал, что она права. Если вражда между Коалицией и сочленителями вспыхнет с новой силой, демархисты не смогут остаться в стороне, как пятнадцать лет назад. И нетрудно догадаться, на чью сторону они станут.

— Войны не будет.

— А если вы не сумеете договориться с Галианой? Или собираетесь воспользоваться личным знакомством?

— Просто я был ее пленником.

Клавэйн взялся за управление — Вой призналась, что пилотирование наводит на нее скуку, — и поднял шаттл с Деймоса. Они полетели по касательной к экваториальному кольцу, окружавшему спутник, и сразу перешли в свободное падение. Клавэйн пальцем начертил на стене прямоугольник, который тотчас превратился в иллюминатор.

На мгновение перед Клавэйном мелькнуло отражение в стекле. Он выглядел гораздо старше своего возраста, седая борода и волосы делали его похожим скорее на дряхлого старца, измученного жизнью, чем на степенного патриарха. Потушив свет в кабине, Клавэйн испытал некоторое облегчение: он увидел Деймос, уменьшавшийся с потрясающей скоростью. Темная громада дальнего из двух спутников Марса, окруженная яркой, усеянной окнами лентой подвижного кольца, щетинилась орудиями. Последние девять лет Деймос был миром Клавэйна, но сейчас этот мир, казалось, можно было обхватить большим и указательным пальцами.

— Не просто пленником, — возразила Вой. — Никто, кроме вас, не возвращался от сочленителей в здравом уме. Они даже не пытались внедрить в вас свои машины.

— Верно, не пытались. Но лишь потому, что время было на моей стороне. — Клавэйн повторял старые аргументы, стараясь убедить не только Вой, но и себя. — Я был у Галианы единственным пленником. Тогда она проигрывала войну, еще один новообращенный не изменил бы ситуацию. Условия прекращения огня были тщательно продуманы, и она знала, что может получить выгоду, отпустив меня целым и невредимым. Но было и еще кое-что. Мы считали, что сочленители не способны на такие примитивные чувства, как милосердие. Для нас они были пауками. Поступок Галианы изменил это представление. Среди высшего командования возникли разногласия. Если бы она не отпустила меня, то по ее Гнезду вполне могли бы нанести ядерный удар.

— Значит, ничего личного?

— Да, — ответил Клавэйн. — Абсолютно ничего личного.

Вой кивнула, в остальном никак не показывая, что верит ему. В этом искусстве некоторые женщины достигают совершенства, подумал Клавэйн.

Разумеется, он очень уважал Вой. Она была в числе первых людей, которые несколько десятилетий назад проникли в океан Европы. Сейчас планировалось сооружение сказочных городов подо льдом — она возглавляла этот проект. Предполагалось, что демархистское общество не имеет структуры и иерархии, но люди, обладавшие талантами Вой, возвышались, передвигаясь по созданным ею самой инстанциям. Она содействовала мирным переговорам между сочленителями и Коалицией Клавэйна. Вот почему она летела сейчас на Марс: Галиана согласилась на визит Клавэйна только при условии, что его будет сопровождать нейтральный наблюдатель, и очевидный выбор пал на Вой.

Уважать Сандру было легко. Однако доверять ей оказалось гораздо сложнее: Клавэйну пришлось бы игнорировать тот факт, что женщина-демархист с головой, нашпигованной имплантатами, мало чем отличалась от врагов.

Спуск на Марс был трудным — они садились под прямым углом.

Один или два раза их засекли автоматические системы слежения, расположенные в сети заградительных спутников. Орудия, парившие над Гнездом, вращаясь синхронно с орбитой Марса, на несколько секунд нацелились на корабль, рейлганы приготовились к бою, но затем выяснился дипломатический статус шаттла, и ему позволили лететь дальше. Заграждение действовало весьма эффективно — иначе и быть не могло, ведь Клавэйн сконструировал его сам. За пятнадцать лет ни один корабль не смог ни войти в атмосферу Марса, ни покинуть ее, и ни одно наземное средство передвижения не выбралось из Гнезда Галианы.

— Вот она, — произнес Клавэйн, когда за горизонтом показалась Великая Марсианская Стена.

— Почему вы говорите об этом сооружении в женском роде? — удивилась Вой. — Я никогда не чувствовала потребности персонифицировать его, хотя это мое создание. А кроме того… даже если когда-то оно было живым, сейчас оно мертво.

Она была права, но на Стену по-прежнему нельзя было смотреть без благоговейного восхищения. С орбиты она представлялась бледной окружностью на поверхности Марса диаметром две тысячи километров. Подобно коралловому атоллу, она поддерживала внутри собственные погодные условия; диск голубого воздуха, усеянный кремово-белыми облаками, резко обрывался на границе Стены.

Когда-то внутри этой ячейки в теплой, плотной, богатой кислородом атмосфере существовали тысячи поселений. Стена стала самым дерзким и зрелищным из проектов Вой. Логика была нерушима: требовался быстрый способ сделать из Марса подобие Земли, не прибегая к таким времяемким общепринятым методикам, как бомбардировка кометами или растапливание полярных шапок. Стена позволяла сконцентрировать первые усилия на относительно малом участке диаметром в тысячу километров, вместо того чтобы модифицировать сразу всю атмосферу. Здесь отсутствовали достаточно глубокие кратеры, так что Стена была полностью искусственной: огромная кольцеобразная атмосферная дамба, спроектированная таким образом, чтобы медленно расширяться, охватывая все большую область поверхности со скоростью двадцать километров в год. Стену пришлось сделать очень высокой, так как в условиях марсианской гравитации для возникновения определенного давления атмосферный столб должен быть выше, чем на Земле. У поверхности ее валы, темные, как глетчерный лед, имели сотни метров в толщину; они пускали корни глубоко в литосферу, выискивая руду, требуемую для непрерывного роста Стены. Но на высоте двухсот километров Стена представляла собой прозрачную мембрану толщиной всего несколько микрон, абсолютно невидимую, кроме тех моментов, когда редкие оптические эффекты заставляли ее сверкать на фоне звезд, словно полярное сияние. Инженеры-экологи заселили пригодное для жизни пространство внутри Стены организмами с Земли, их генетические наборы были тщательно модифицированы в орбитальных лабораториях. Флора и фауна распространялись, словно живые волны, и нетерпеливо плескались о границы Стены.

Но Стена была мертва.

Она прекратила расти во время войны, пораженная каким-то биологическим оружием, которое повредило ее репродуцирующие механизмы, и теперь даже экосистема внутри нее гибла: атмосфера охлаждалась, кислород улетучивался в космос, давление необратимо приближалось к марсианской норме — одна семитысячная земного давления.

Он подумал, каково Вой видеть все это? Может быть, она смотрит на Стену как на умершее дитя?

— Жаль, что нам пришлось убить ее, — произнес Клавэйн.

Он собрался уже добавить, что подобные действия оправдываются войной, но решил, что это прозвучало бы беспомощно, словно он защищается.

— Вам не нужно извиняться, — ответила Вой. — Это было всего лишь механическое оборудование. Честно говоря, я удивляюсь, что оно просуществовало так долго. Видимо, там еще остались какие-то механизмы ликвидации повреждений. Как вам известно, мы, демархисты, построили ее для последующих поколений.

Да, и это заботило его людей. Говорили об ограничении превосходства демархистов во внешней области Солнечной системы, предлагали даже установить господство Коалиции вокруг Юпитера.

Они скользнули по верхушке Стены и прошли сквозь исчезающие слои атмосферы внутри нее, при этом корпус шаттла принял заостренную форму. Почва выглядела иссушенной, безжизненной, повсюду виднелись разрушенные дома, проломленные купола, развороченные автомобили, сбитые шаттлы. Мелькали пятна тундровой растительности с неглубокими корнями, в основном темно-красного цвета: пушица, камнеломка, арктические маки и лишайник. Клавэйн узнавал каждое растение по четкому инфракрасному следу; теперь, когда занесенные сюда виды птиц вымерли, растения также угасали. Лед лежал огромными серебристыми пластами, лишь небольшие, оставшиеся незамерзшими участки воды подогревались скрытыми в почве термоэлементами. Повсюду целые участки покрылись почти бесплодным слоем вечной мерзлоты. Здесь мог бы цвести настоящий рай, подумал Клавэйн, если бы не война. И все же, если они допустят новую войну, уже происшедшее здесь побледнеет перед картиной опустошения, которое воцарится во всей системе, на Земле и Марсе.

— Вы уже видите Гнездо? — спросила Вой.

— Подождите секунду, — ответил Клавэйн, глядя на подвижный дисплей, который отображал вид на поселение. — Вот оно. Хороший термический след. На мили вокруг ничего нет — по крайней мере, никаких живых существ.

— Да, теперь вижу.

Гнездо сочленителей располагалось на расстоянии примерно трети диаметра от стены, недалеко от подножия горы Арсия. Лагерь имел в окружности всего километр и был окружен насыпью, с внешней стороны которой накопилась груда пыли. Пространство внутри Великой Марсианской Стены было достаточно большим, и здесь имелся свой особый климат. Она простиралась довольно далеко с севера на юг планеты, и здесь действовали заметные кориолисовы силы^[2]; распространилась достаточно далеко с запада на восток для того, чтобы в результате ежедневного нагревания и охлаждения возникали потоки воздуха.

Теперь он видел Гнездо гораздо отчетливее — из дымки выступали отдельные детали.

Внешне планировка была ему отлично знакома. С тех пор как прекратился вооруженный конфликт, команда Клавэйна изучала Гнездо с наблюдательного пункта на Деймосе. Фобос, имеющий более низкую орбиту, разумеется, еще лучше подходил для этой цели, но здесь уже ничего нельзя было поделать, и возможно, проблема Фобоса даже пригодится Клавэйну в переговорах с Галианой. Руководительница находилась где-то в Гнезде, он знал это — под одним из двадцати куполов различного размера, расположенных внутри насыпи, связанных герметичными тоннелями или сливающихся стенками, словно мыльные пузыри. Гнездо имело несколько десятков уровней, уходивших под поверхность Марса, а может быть, даже больше.

— Как думаете, сколько там внутри людей? — спросила Вой.

— Девятьсот человек или около того, — ответил Клавэйн. — Эта оценка основана на сведениях, полученных мною в плену, к тому же нам известно, что с тех пор в попытках к бегству погибли около сотни. Должен признаться, что в основном это наши предположения.

— Наши оценки совпадают. Тысяча или чуть меньше здесь, и, возможно, еще три-четыре тысячи разбросаны по системе, по меньшим Гнездам. Я знаю, ваши люди думают, что у нас есть более точные сведения, но это не так.

— Я вам верю.

Корпус шаттла изгибался вокруг них, принимая очертания, подходящие для полета на небольшой высоте. У него выросли широкие крылья, как у летучей мыши.

— Я просто надеялся, что у вас могут быть какие-то догадки насчет того, почему Галиана продолжает рисковать драгоценными жизнями в попытках к бегству.

Вой пожала плечами:

— Возможно, для нее жизни не настолько драгоценны, как вы считаете.

— Вы и в самом деле так думаете?

— Мне кажется, мы не можем постичь образ мышления общества коллективного сознания, Клавэйн. Даже с точки зрения демархистов.

Со стороны приборной панели донеслось чириканье — Галиана подавала им сигнал. Клавэйн настроился на канал, зарезервированный для дипломатических переговоров между Коалицией и сочленителями.

— Невил Клавэйн? — услышал он.

— Да. — Он попытался говорить как можно спокойнее. — Со мной Сандра Вой. Мы готовы приземлиться, как только вы укажете нам место.

— Отлично, — произнесла Галиана. — Направьте корабль к западной части ограждения. И прошу вас, будьте осторожнее.

— Благодарю. Есть какие-то особые причины для осторожности?

— Просто поторопись, Невил.

Они сделали вираж над Гнездом, сбрасывая скорость, и теперь скользили всего в нескольких десятках метров над источенной ветрами поверхностью Марса. В цементной стене открылась широкая прямоугольная дверь, за которой виднелся отсек ангара, сияющий желтыми огнями.

— Должно быть, отсюда Галиана запускает свои шаттлы, — прошептал Клавэйн. — Мы всегда считали, что в западной части стены должен существовать широкий проход, но нам не удавалось получить хорошую картинку.

— Однако по-прежнему неясно, зачем она это делает, — заметила Вой.

Панель снова пискнула — связь была плохой, хотя они находились совсем близко.

— Нос выше, — велела Галиана. — Вы летите слишком низко и медленно. Немного поднимитесь, иначе вас засекут черви.

— Ты что, хочешь сказать, что здесь есть черви?! — воскликнул Клавэйн.

— Мне казалось, что ты эксперт по червям, Невил.

Он задрал нос, но было уже поздно. Впереди из земли с молниеносной скоростью выросло нечто: в пыли извивались кольца, в тупой бронированной голове сверкали металлические челюсти. Он сразу же определил: класс «Уроборос». Черви этого вида инфицировали сотни уголков во всей системе. Не такие высокоорганизованные, как тип, наводняющий Фобос, но все же весьма опасные.

— Вот же дерьмо! — выругалась Вой; на мгновение холодный демархистский лоск слетел с нее.

— Полностью с вами согласен, — произнес Невил.

Уроборос нырнул под шаттл, раздался леденящий кровь стук: челюсти вонзились в днище. Клавэйн почувствовал, что корабль тошнотворно накренился, это был уже не летательный аппарат, а пособие по баллистике. Прохладный, скупой бирюзовый интерьер перетек в аварийную конфигурацию, замигали сообщения об опасности, данные о статусе вооружений. Сиденья под пассажирами надулись.

— Держитесь, — предупредил Клавэйн. — Мы идем вниз.

К Вой вернулось спокойствие.

— Думаете, нам удастся вовремя добраться до Гнезда?

— Шансов крайне мало. — Он все равно сражался с рычагами, но положение не улучшалось, земля угрожающе быстро неслась навстречу. — Жаль, что Галиана не предупредила нас чуть-чуть раньше…

— Наверное, она думала, что мы уже знаем.

Удар о землю оказался сильнее, чем ожидал Клавэйн, но шаттл не разлетелся на куски, а сиденье спасло от повреждений. Корабль занесло на несколько метров, затем он налетели на песчаный холм и застыл кверху носом. В иллюминатор Клавэйн увидел белого червя — робот полз к ним, изгибаясь членистым телом.

— Похоже, нам конец, — произнесла Вой.

— Не совсем, — возразил Клавэйн. — Вам это не понравится, но…

Умолкнув, он включил скрытые орудия шаттла. С потолка спустился прицел; глядя в него, Клавэйн поймал в перекрестье уробороса. Совсем как в старые времена…

— Чтоб вас! — буркнула Вой. — Это планировалось как мирная миссия!

— Можете подать официальную жалобу.

Корпус содрогнулся от отдачи. В боковой иллюминатор они увидели, как белый червь разлетелся на короткие сегменты. Обломки вонзились в песок.

— Хороший выстрел, — похвалила Вой нехотя. — Он обезврежен?

— На время, — ответил Клавэйн. — Сегменты соединятся в действующего червя, но на это им потребуется несколько часов.

— Отлично, — сказала Вой, выбираясь из кресла. — Только официальная жалоба будет, попомните мои слова.

— Вы предпочли бы, чтобы червь нас съел?

— Я просто ненавижу двуличие, Клавэйн.

Он снова включил рацию:

— Галиана? Мы сели. Попали в переделку, но оба целы.

— Слава богу. — Старая манера выражаться отмирала с трудом, даже у сочленителей. — Но вам нельзя там оставаться. На этой территории есть и другие черви. Как думаете, сможете добраться до Гнезда пешком?

— Всего двести метров, — сказала Вой. — Это будет нетрудно.

Да, двести метров, но двести метров по ненадежной почве, покрытой ямами, трещинами и прочими полостями, где может скрываться дюжина червей. А потом придется карабкаться по стене, чтобы добраться до дверей ангара, находящихся на высоте десяти-пятнадцати метров над землей.

— Будем надеяться, что да, — ответил Клавэйн.

Он отстегнул ремни и, впервые встав на ноги в марсианской гравитации, почувствовал легкое головокружение. Слишком привык к гравитации кольца Деймоса, созданной для удобства земных тактиков. Подойдя к аварийному шкафчику, он нашел маску, которая удобно облегала лицо, другую дал Вой. Подсоединив баллоны с воздухом, они направились к двери шаттла. На этот раз, когда она открылась, проем оказался затянут блестящей мембраной — это была недавно запатентованная новинка демархистской технологии. Клавэйн шагнул в мембрану, и та облепила его с мокрым хлюпающим звуком. Когда он спрыгнул на землю, пленка уже затвердела вокруг его ступней и начала, оставаясь прозрачной, образовывать сочленения и складки.

Вой вышла вслед за ним, тоже в прозрачном скафандре.

Они побежали прочь от разбитого шаттла, направляясь к стене. Если поблизости есть черви, то они вмиг уловят вызываемые бегущими сотрясения почвы. Возможно, сейчас роботов больше интересует корабль, но на это нельзя рассчитывать. Клавэйн отлично разбирался в поведении червей, знал основные механизмы, которые руководили ими, но это знание не гарантировало выживание. Оно едва не подвело его на Фобосе.

Маска прилипла к лицу. Считалось, что воздухом у основания Великой Марсианской Стены можно дышать, но не имело смысла проверять это, когда дорога́ была скорость. Ноги еле отрывались от земли, и хотя он продвигался вперед, Стена никак не желала приближаться. Она была выше, чем казалось с места крушения, и находилась по крайней мере вдвое дальше.

— Еще червь, — сказала Вой.

С западной стороны из песка выпростались белые кольца. Уроборос, извиваясь, зигзагами приближался к ним с хищным спокойствием, понимая, что можно не торопиться. В тоннелях Фобоса у людей не было этого преимущества — заранее знать о приближении червя. Враги наносили удар из засады, быстрые, как питоны.

— Бежим! — скомандовал Клавэйн.

В отверстии высоко над землей показались темные фигуры. Со Стены упала веревочная лестница. Клавэйн, направляясь к основанию Стены, не старался ступать осторожнее. Он знал, что червь уже нацелился на него.

Он оглянулся.

Червь приостановился у брошенного шаттла, затем ударил головой с алмазными челюстями по корпусу, проткнув его насквозь. Робот встал на дыбы, корабль повис на нем, словно гирлянда. Затем червь встряхнулся, и шаттл разлетелся, словно истлевший скелет. Червь снова обратил внимание на Клавэйна и Вой. Подобно гремучей змее, он вытащил из песка свое тридцатиметровое тело, свернулся кольцом и покатился к ним, точно колесо.

Клавэйн добежал до лестницы.

Когда-то он мог взбираться без помощи ног, даже при одном g, но сейчас лестница ходила ходуном, словно живая. Вскоре Клавэйн обнаружил, что земля уходит вниз быстрее, чем он карабкается. Сочленители втаскивали его на Стену.

Оглянувшись, он увидел, что Вой споткнулась.

— Сандра! Нет!

Она попыталась встать, но было уже поздно. Когда червь обрушился на Сандру, Клавэйну оставалось лишь отвернуться и молиться, чтобы ее смерть была легкой. Если эта смерть оказалась бессмысленной, подумал он, то по крайней мере пусть она будет быстрой.

Затем Клавэйн вспомнил о себе.

— Быстрее! — крикнул он, но из-за маски вместо крика раздалось какое-то паническое мычание.

Он забыл настроить передатчик скафандра на нужную частоту.

Червь с разбегу ударился о Стену, затем поднялся на дыбы, раскрыв пасть — обрамленную алмазами дыру, похожую на бур проходческого щита. Клавэйн заметил на краю Стены несколько сочленителей: опустившись на колени, они целились вниз из ружей. Червь извивался в бешенстве. Клавэйн увидел, что по песку к нему приближаются другие черви. Должно быть, Гнездо окружали десятки чудовищ. Неудивительно, что люди Галианы почти не предпринимали попыток сбежать по земле.

Клавэйна подняли еще на десять метров, и он оказался в безопасности. На поврежденном черве, в тех местах, где его шкуру задели выстрелы, проглядывали кибернетические схемы. Разъяренный робот обрушивался на Стену, откалывая куски бетона размером с хороший валун. Когда Клавэйна тащили наверх, он чувствовал, как сотрясается Стена.

Червь снова ударил, и Стена содрогнулась еще сильнее. С ужасом Клавэйн увидел, как один из сочленителей сорвался и полетел прямо на него. Время будто замедлило ход. Клавэйн машинально прижался к Стене, вцепившись в лестницу. Внезапно он схватил пролетавшего мимо человека за руку. Сочленитель был субтильным, но даже в марсианской гравитации рывок был таким сильным, что оба едва не отправились вниз, к уроборосу. Клавэйну казалось, что его руки вылетают из суставов, трещали хрящи, но он ухитрился удержать и сочленителя, и лестницу.

У основания Стены сочленители без труда дышали воздухом. На незнакомце был только легкий костюм, нечто вроде серой шелковой пижамы с поясом. Марсианская внешность — запавшие щеки и голый череп — придавали этому человеку сходство с мертвецом. Но он каким-то образом ухитрился не выронить оружие, которое держал в другой руке.

— Отпустите, — сказал человек.

Червь все приближался, несмотря на ущерб, причиненный ему сочленителями.

— Нет, — ответил Клавэйн сквозь зубы и искаженную мембрану на лице. — Я вас не отпущу.

— У вас нет выбора. — Голос был бесстрастен. — Нас обоих поднять не успеют.

Клавэйн вгляделся в лицо сочленителя, пытаясь определить его возраст. Тридцать, а может, и меньше — внешность сильно старит его. Клавэйн был явно раза в два старше, он прожил более богатую событиями жизнь, трижды или четырежды удачно избегал смерти.

— Это я должен умереть, а не вы.

— Нет, — возразил сочленитель. — Они найдут способ взвалить на нас вину за вашу смерть. Для них это станет поводом к войне. — Человек невозмутимо направил ружье и вышиб себе мозги.

Скорее от потрясения, чем от мысли, что незнакомца уже не спасти, Клавэйн отпустил его. Мертвец полетел вниз, в пасть червя, который только что расправился с Сандрой Вой.

Ничего не чувствуя, Клавэйн позволил вытащить себя в безопасное место.

Когда бронированная дверь ангара закрылась, сочленители обрызгали скафандр Клавэйна жидкостью, содержащей ферменты. Те за несколько секунд растворили материал, и задыхающийся Клавэйн оказался в луже слизи. Затем с помощью двоих сочленителей он нетвердо встал на ноги и через некоторое время, приложив к лицу маску, смог нормально дышать. Сквозь слезы, выступившие от напряжения, он рассмотрел, что ангар набит полусобранными кораблями — скелетами, похожими на акул, предназначенными для того, чтобы мгновенно пронзать атмосферу.

— Сандра Вой погибла, — сказал он, убрав маску.

Разумеется, сочленители отлично видели это, но ему казалось бесчеловечным не упомянуть о случившемся.

— Я знаю, — ответила Галиана. — Но по крайней мере выжил ты.

Клавэйн подумал о незнакомце, упавшем в пасть червя.

— Я сожалею о твоем… — Он смолк; несмотря на свои глубокие знания о сочленителях, он понятия не имел, как назвать этого человека.

— Пытаясь спасти его, ты подвергал свою жизнь опасности.

— Ему не нужно было умирать.

Галиана с глубокомысленным видом кивнула:

— Может, и не нужно. Но ты сильно рисковал. Ты слышал, что он сказал. Твою смерть объяснили бы нашим злым умыслом, это стало бы оправданием для превентивного удара по Гнезду. Даже демархисты обратились бы против нас, если бы решили, что мы убили дипломата.

Сделав еще один глоток воздуха из маски, Клавэйн взглянул в лицо собеседнице. Он разговаривал с Галианой по низкочастотным видеоканалам, но лишь оказавшись рядом с ней, убедился, что за пятнадцать лет эта женщина почти не изменилась. За полтора десятка лет привычное выражение лица должно было впечатать в ее кожу жесткие линии, но у сочленителей не бывает привычного выражения лица. В эти годы Галиана видела мало солнечного света, сидя здесь, в Гнезде, а в марсианской гравитации кости сохранялись гораздо лучше, чем на Деймосе. Она все еще блистала той жестокой красотой, которую он помнил со времени своего плена. Единственным свидетельством старения были серебряные нити в волосах, когда-то черных, словно вороново крыло.

— Почему ты не предупредила нас насчет червей?

— Предупредить вас? — Впервые на ее лице отразилось нечто вроде сомнения, но это продолжалось лишь миг. — Мы считали, что вы отлично знаете о заражении уроборосом. Эти черви многие годы спали — были неактивны, но они всегда присутствовали кругом. Только увидев, как неосторожно вы приближаетесь, я поняла…

— Что мы не в курсе?

Черви представляли собой оборонительное оружие — это были автономные мины-охотники. После войны во многих частях Солнечной системы остались места, занятые активными червями. Эти машины были в некотором смысле разумными. Никто никогда не признавался в применении червей, и было почти невозможно объяснить им, что война закончилась и они должны тихо прекратить свое существование.

— После того, что произошло с тобой на Фобосе, — сказала Галиана, — я решила, что насчет червей тебя учить нечему.

Он не любил вспоминать о Фобосе — боль въелась слишком глубоко. Но если бы не полученные там увечья, его нипочем бы не отправили на Деймос поправляться, не завербовали бы в возглавляемую его братом разведку — собирать информацию о сочленителях. Тщательно изучив все, что касалось противника, Клавэйн смог стать посредником — а теперь даже дипломатом — накануне новой войны. Сейчас Фобос занимал центральное место в его мыслях, этот спутник представлялся ему выходом из тупика — возможно, последним шансом на мирный исход. Но было еще слишком рано делиться этими идеями с Галианой. Он даже не был уверен, что его миссия будет продолжена после того, что случилось.

— Я так понимаю, что сейчас мы в безопасности?

— Да, мы способны исправить ущерб, нанесенный Стене. В принципе на червей можно не обращать внимания.

— Нас должны были предупредить. Послушай, мне нужно поговорить с братом.

— С Уорреном? Конечно. Это легко устроить.

Они вышли из ангара, прочь от недостроенных кораблей. Клавэйн знал, что где-то глубоко в недрах Гнезда есть завод, изготавливающий компоненты для этих кораблей из материалов, добываемых на Марсе, или из отходов жизнедеятельности Гнезда. Сочленители ухитрялись запускать корабль примерно раз в полтора месяца, это продолжалось уже полгода. Ни одному кораблю не удалось покинуть атмосферу Марса — они были сбиты… Рано или поздно придется спросить Галиану, почему она упорствует в этом безрассудстве.

Но сейчас не время для этого — даже если поверить словам Уоррена о том, что до следующей провокации осталось всего три дня.

Воздух в Гнезде был плотнее и теплее, чем в ангаре, а это означало, что Клавэйн мог обойтись без маски. Галиана провела его по короткому коридору с серыми металлическими стенами в круглую комнату с пультом. Он узнал эту комнату — отсюда Галиана говорила с ним, когда он был на Деймосе. Она показала, как пользоваться системой, и, пока он устанавливал связь с Деймосом, оставила его одного.

Вскоре на экране возникло лицо Уоррена, составленное из крупных точек, словно портрет в стиле импрессионизма. Сочленителям разрешали отправлять в другие части системы не более нескольких килобайт в секунду. Большая часть частот охватывалась этим единственным видеоканалом.

— Думаю, ты уже слышал, — сказал Клавэйн.

Уоррен кивнул, его лицо было пепельно-серым:

— Разумеется, мы же получаем хорошую картинку с орбиты. Достаточно хорошую, чтобы увидеть, что стало с Вой. Бедная женщина. Мы были уверены, что ты спасся, но я рад получить подтверждение.

— Хочешь, чтобы я прервал миссию?

Уоррен ответил после паузы:

— Нет… Я думал об этом, разумеется, и высшее командование согласно со мной. Смерть Вой — трагедия, от этого никуда не денешься. Но она летела вместе с тобой лишь в качестве нейтрального наблюдателя. Если Галиана позволит тебе остаться, предлагаю так и сделать.

— Но ты по-прежнему считаешь, что у меня только три дня?

— Это зависит от Галианы, верно? Ты что-нибудь узнал?

— Издеваешься? Я видел только шаттлы, готовые к полету, больше ничего. И я не начинал разговора о Фобосе. Время сейчас не совсем подходящее, после того, что случилось с Вой.

— Да. Если бы только мы знали об этих уроборосах…

Клавэйн склонился ближе к экрану:

— Вот именно. Почему, черт побери, мы не знали? Галиана считала, что мы знаем, и я ее за это не виню. Мы вели постоянное наблюдение за Гнездом в течение пятнадцати лет. Разумеется, за это время мы должны были заметить червей.

— Тебе нравится так думать?

— Что ты хочешь сказать?

— Я хочу сказать, что черви, возможно, не всегда были там.

Понимая, что разговор не может быть конфиденциальным, но не желая уходить от этой темы, Клавэйн переспросил:

— Считаешь, сочленители устроили нам засаду?

— Я считаю, что нельзя пренебрегать ни одной версией, какой бы неприятной она ни была.

— Галиана не способна на такое.

— Верно, не способна. — Она только что вернулась в комнату. — И я разочарована тем, что вы вообще стали обсуждать такую возможность.

Клавэйн прервал связь с Деймосом:

— Знаете, подслушивание — не очень красивая привычка.

— А чего ты ждал от меня?

— Неужели ты мне совсем не доверяешь? Или это требует слишком больших усилий?

— Когда ты был моим пленником, мне не нужно было доверять тебе, — ответила Галиана. — Это сильно упрощало наши взаимоотношения. Наши роли были определены.

— А сейчас? Если ты мне настолько не доверяешь, зачем согласилась принять? Вместо меня могло бы отправиться множество других специалистов. Ты вообще имела возможность отказаться от переговоров.

— Люди Вой давили на нас, чтобы мы согласились на ваш визит, — пояснила Галиана. — Так же как давили на вас, чтобы вы еще на некоторое время воздержались от насилия.

— И это все?

На сей раз она слегка помедлила:

— Я… знаю тебя.

— Знаешь меня? Ты так называешь год тюремного заключения? А как насчет тысяч разговоров между нами — когда мы забывали наши разногласия, чтобы потолковать о чем-то еще, кроме проклятой войны? Я ушел от тебя в здравом уме, Галиана. Я никогда не забывал об этом. Вот почему я рискую жизнью, чтобы попасть сюда и отговорить тебя от новой провокации.

— Теперь дело обстоит совершенно по-другому.

— Ну конечно! — Он едва сдерживался, чтобы не закричать. — Конечно, по-другому. Но главное не изменилось. Мы все еще можем восстановить это доверие и найти выход из кризиса.

— А разве твои сторонники действительно хотят найти выход?

Клавэйн ответил не сразу — он понимал, что в чем-то Галиана права.

— Я не уверен. Но я не уверен также, что ты этого хочешь, иначе бы перестала испытывать судьбу. — В нем словно что-то щелкнуло, и он задал вопрос, который намеревался озвучить гораздо более дипломатично. — Почему ты продолжаешь это делать, Галиана? Почему запускаешь корабли, зная, что их собьют, как только они покинут Гнездо?

Она твердо взглянула ему прямо в глаза:

— Потому что могу себе это позволить. Потому что рано или поздно один из них уйдет невредимым.

Клавэйн кивнул. Он боялся, что она ответит именно так.

Галиана вела его по другим серым коридорам — они спустились на несколько уровней. Свет лился из полос, которые тянулись по стенам, извиваясь, словно артерии. Возможно, дизайн был декоративным, но Клавэйн подумал, что полосы просто выросли такими, подчиняясь биологическим алгоритмам. Хотя не было сведений о том, что сочленители пытались оживить окружающие их вещи и сделать их в каком-то смысле подобными людям.

— Вы подвергаетесь ужасной опасности, — заметил Клавэйн.

— Но теперешнее положение невыносимо. Я всей душой хочу избежать новой войны, но если до нее дойдет, у нас, по крайней мере, есть возможность сбросить эти оковы.

— Если вас сначала не уничтожат.

— Мы сможем этого избежать. В любом случае страх не влияет на наш образ мыслей. Ты видел человека, который смирился с судьбой, когда понял, что твоя смерть повредит нам больше, чем его гибель. Он изменил свое состояние духа, пришел к полному всеприятию.

— Прекрасно. Тогда все становится на свои места.

Они стояли одни в коридоре, освещенном змееподобными лампами, — с тех пор как покинули ангар, Клавэйн не видел никого из жителей.

— Мы не считаем жизнь отдельного человека ничего не стоящей. Смерть — это жертва для нас, как если бы ты отдал часть тела. Но сейчас, став частью единого целого…

— Ты имеешь в виду Транспросвещение?

Этим термином сочленители определяли состояние единства нервной системы, в котором пребывали. Оно осуществлялось посредством механизмов, встроенных в мозг каждого из них. Если демархисты пользовались имплантатами, чтобы осуществлять демократию в режиме реального времени, то сочленители с помощью машин делали общедоступными чувственную информацию, воспоминания и даже сознательные мысли. Именно это приблизило начало войны. Тогда, в 2190 году, половина человечества пользовалась сетями, позволяющими обмениваться информацией с помощью нервных имплантатов. А затем эксперименты сочленителей перешли некую черту, и в сеть был запущен трансформирующий вирус. Имплантаты начали видоизменяться, инфицируя разум миллионов людей установочными шаблонами сочленителей. Инфицированные немедленно перешли в разряд врагов. Земля и другие внутренние планеты всегда были более консервативны и предпочитали получать доступ к сетям традиционными способами.

После того как поселения на Марсе и поясе астероидов пали жертвой сочленительского феномена, власти Коалиции поспешно собрали силы, чтобы предотвратить распространение эпидемии в своих владениях. Демархисты, обитавшие на спутниках газовых гигантов, успели вовремя установить средства сетевой защиты, и пострадало лишь незначительное количество их поселений. Они предпочли нейтралитет, а Коалиция попыталась сдержать распространение влияния сочленителей — некоторые употребляли слово «стерилизация». Через три года, после одной из самых кровопролитных битв за всю историю человечества, сочленители были оттеснены в разбросанные по всей системе убежища. И все это время они выражали ироничное недоумение по поводу того, что другие сопротивляются их экспансии. Ведь как ни крути, ни один из принятых в их среду не пожалел об этом. Скорее, наоборот. Немногочисленные пленные, которых сочленители неохотно вернули в прежнее состояние, всячески стремились снова соединиться с их сообществом. Некоторые даже предпочитали смерть жизни вне Транспросвещения. Подобно послушникам, удостоившимся видений рая, они посвящали всю свою сознательную жизнь поискам нового шанса.

— Транспросвещение притупляет в нас сознание индивидуальности, — объяснила Галиана. — Когда этот человек выбрал смерть, жертва не была для него в полном смысле слова жертвой. Он знал, что большая часть его сознания останется жить среди нас.

— Но это лишь один пример. А как насчет сотни жизней, которые ты погубила в попытках бежать? Мы знаем — мы считали тела.

— Недостающих солдат всегда можно клонировать.

Клавэйн надеялся, что ему удалось скрыть отвращение. В его окружении даже упоминание о клонировании считалось непростительным промахом, вызывающим в памяти всякие ужасы. Для Галианы клонирование стало бы лишь еще одной технологией, дополняющей ее арсенал.

— Но вы ведь не занимаетесь клонированием, верно? И теряете людей. Мы считали, что в этом Гнезде вас должно быть девятьсот человек, но мы сильно переоценивали вашу численность, так?

— Пока что ты видел немного, — сказала Галиана.

— Да, но здесь пахнет запустением. Ты не сможешь скрыть отсутствие людей, Галиана. Бьюсь об заклад, в Гнезде осталось не более сотни жителей.

— Ошибаешься, — возразила Галиана. — Мы владеем технологией клонирования, но пользовались ею совсем мало. Какой смысл? Мы не стремимся к генетическому единству, что бы там ни думали ваши пропагандисты. Поиски оптимума ведут лишь к локальному минимуму. Мы дорожим своими ошибками. Наша цель — устойчивое неравновесие.

— Ну хорошо. — Сейчас он меньше всего нуждался в образчике красноречия сочленителей. — Так где, черт побери, все?

Через несколько минут он получил если не полный, то частичный ответ. Добравшись до конца лабиринта коридоров, на значительной глубине под поверхностью Марса, Клавэйн и Галиана оказались в детской.

Детская потрясла Клавэйна тем, что совершенно не соответствовала его представлениям. Она не только была совершенно иной, чем думали там, на Деймосе, — она противоречила всем его догадкам, основанным на знании жизни Гнезда. Находясь на Деймосе, он предполагал, что в детской сочленителей действует лишь угрюмая медицинская целесообразность: сверкающие аппараты с младенцами, подключенными к некоему центральному устройству, словно чудовищно продуктивная кукольная фабрика. Оказавшись в Гнезде, он пересмотрел свое мнение, исходя из сократившегося числа сочленителей. Если здесь и имеется детская, то явно не слишком продуктивная. Меньше детей, однако все та же картина: огромные серые машины, купающиеся в свете змееподобных ламп.

Но детская оказалась совсем иной.

Просторная комната, куда привела его Галиана, была почти болезненно яркой и веселой — детская фантазия, воплощенная в приятных формах и примитивных цветах. Стены и потолок представляли собой голографическое изображение неба: бесконечный голубой простор и груды снежно-белых облаков. Пол имел вид волнистого ковра синтетической травы с холмами и лугами. Здесь были и цветочные клумбы, и леса карликовых деревьев. Были и животные-роботы: сказочные птицы и кролики, чуть излишне антропоморфные, чтобы обмануть Клавэйна. Они походили на зверей из детских книжек — большеглазые и счастливые. В траве валялись игрушки.

Здесь были дети. Примерно тридцать-сорок, в возрасте от нескольких месяцев до шести-семи стандартных лет. Некоторые копошились среди кроликов, другие, постарше, собирались около древесных пней, верхушки которых мигали быстро сменявшимися картинками, освещая лица зрителей. Малыши разговаривали, смеялись или пели. Среди детей ползали на коленях взрослые сочленители, Клавэйн насчитал их полдюжины. При взгляде на одежду детей, сделанную из кричащих тканей с переплетающимися узорами, болели глаза. Взрослые двигались среди них словно вороны. Но дети, казалось, чувствовали себя беззаботно в их обществе.

— Не похоже на то, что ты ожидал?

— Да… совсем не похоже. — Лгать ей не было смысла. — Мы считали, что вы выращиваете детей в упрощенной версии механической мастерской, в которой вы обитаете.

— В самом начале дело обстояло более или менее так. — Тон Галианы едва заметно изменился. — Знаешь, почему шимпанзе не обладают разумом, в отличие от людей?

Клавэйн моргнул, не сразу уловив, к чему она ведет.

— Понятия не имею. Может, у них мозг меньше?

— Да, но мозг дельфина больше человеческого, а дельфины едва ли смышленее собак.

Галиана остановилась у ближайшего свободного пня. Клавэйн не заметил, чтобы она что-то сделала, но на срезе пня возникло изображение мозга млекопитающего, и Галиана принялась водить по нему пальцем, указывая на нужные участки.

— Важен не столько общий объем мозга, сколько процесс его развития. Разница в массе мозга новорожденного шимпанзе и взрослой особи составляет лишь около двадцати процентов. К тому времени, как шимпанзе появляется на свет и начинает получать информацию из внешнего мира, его мозг практически теряет пластичность. Точно так же дельфины рождаются с почти полным набором моделей взрослого поведения. Человеческий мозг, напротив, продолжает расти в течение всех лет обучения. Мы обратили эти сведения себе на пользу. Если для формирования интеллекта так важны данные, полученные до рождения, мы предположили, что нам удастся повысить его уровень путем вмешательства на ранних стадиях развития мозга.

— В утробе матери?

— Да.

Теперь на пне появилось изображение человеческого эмбриона — от начала цикла деления клеток до формирования едва заметных складок рудиментарного спинного нерва и утолщения на нем — крошечного мозга. В мозгу кишели мириады внутриклеточных машин, заполняя зарождающуюся нервную систему. Затем развитие эмбриона резко рвануло вперед, и вот уже Клавэйн смотрит на нерожденное человеческое дитя.

— Что произошло?

— Мы совершили ужасную ошибку, — ответила Галиана. — Вместо того чтобы ускорить нормальное развитие нервной системы, мы причинили ему сильный ущерб. Все кончилось тем, что дети выросли умственно отсталыми, но обладали некими сверхъестественными способностями.

Клавэйн огляделся:

— И тогда вы позволили остальным детям развиваться нормально?

— Более или менее. Разумеется, у нас нет семей, но опять же существует множество человеческих обществ и обществ приматов, в которых коллектив играет большую роль в развитии ребенка, чем семья. Пока мы не обнаружили никаких патологий.

Клавэйн наблюдал, как одного из старших детей уводят из комнаты-лужайки через дверь в небе. Ребенок остановился, упираясь, хотя взрослый мягко увлекал его за собой. Ребенок на миг оглянулся, затем последовал за спутником.

— Куда идет этот малыш?

— На следующую стадию развития.

Клавэйн подумал, позволят ли ему увидеть, как ребенок переходит на новую ступень. Вряд ли, решил он, если не существует программы ускоренного обучения максимального количества детей.

Пока он раздумывал об этом, Галиана провела его в другую часть детской. Хотя эта комната была меньше по размеру и с убранством построже, все же здесь было больше красок, чем в любом другом месте Гнезда, где он побывал до зеленой комнаты. Стены украшены тесно переплетающимися мозаичными орнаментами, среди них кишат движущиеся изображения и быстро мелькающий текст. Клавэйн заметил стадо зебр, скачущих через ядро нейтронной звезды. В другом месте осьминог выпускал струю чернил в лицо какому-то диктатору двадцатого века. Экраны росли из пола, словно японские бумажные ширмы, и были переполнены информацией. Дети одиннадцати-двенадцати лет небольшими группами сидели у экранов на мягких черных сиденьях в виде поганок и что-то обсуждали. Вокруг были разбросаны музыкальные инструменты — голографические клавесины, воздушные гитары. Некоторые дети с серыми повязками на глазах тыкали пальцами в какие-то абстрактные структуры, исследуя глубины математического пространства, населенные драконами. Клавэйн увидел, чем они манипулируют на плоских экранах, и у него сжалось сердце.

— Машины еще не внутри их мозга, но скоро проникнут туда. Когда это произойдет?

— Скоро, очень скоро.

— Ты спешишь, верно? Пытаешься сделать сочленителями как можно больше детей. Что у тебя на уме?

— Кое-что… произошло, вот и все. Ты прибыл или вовремя, или очень некстати, это зависит от вашей точки зрения.

И прежде чем он успел спросить, что это значит, Галиана добавила:

— Клавэйн, я хочу, чтобы ты кое с кем познакомился.

— С кем?

— Этот человек очень дорог нам.

Она провела его через ряд дверей, защищенных от детей, и наконец они оказались в маленькой круглой комнате. Стены были серыми, с прожилками; комната выглядела спокойной по сравнению с тем, что ему довелось увидеть только что. В центре комнаты на полу, скрестив ноги, сидел ребенок. Клавэйн оценил возраст девочки в десять стандартных лет, может быть, чуть больше. Но она словно не заметила появления Клавэйна — взрослый человек, даже нормальный ребенок проявил бы какую-то реакцию. Она просто продолжала делать то, то делала, когда они вошли, словно их и не было вовсе. Чем она занималась — было неясно. Она медленно, сосредоточенно двигала руками перед собой, как будто играла на голографическом клавесине или вела призрачный кукольный спектакль. Время от времени девочка поворачивалась в другую сторону и продолжала выполнять те же движения.

— Ее зовут Фелка, — сказала Галиана.

— Здравствуй, Фелка… — Он подождал, но ответа не было. — Вижу, с ней что-то не в порядке.

— Это одна из тех умственно неполноценных детей. Фелка развивалась с машинами в голове. Как раз после ее рождения мы поняли свою ошибку.

Что-то во внешности Фелки встревожило Клавэйна. Возможно, то, что она продолжала свое занятие, которому, видимо, придавала величайшее значение, но которое явно не имело никакого смысла для разумного человека.

— Кажется, она нас не замечает.

— Она сильно отличается от всех нас, — пояснила Галиана. — Ее не интересуют другие человеческие существа. У нее агнозия на ли́ца — не может отличить одного человека от другого. Мы все кажемся ей одинаковыми. Вы можете представить себе нечто более странное?

Он попытался, но безуспешно. Жизнь, с точки зрения Фелки, была, наверное, каким-то кошмаром — ее окружали одинаковые клоны, чью внутреннюю жизнь она не могла постичь. Неудивительно, что она так увлеклась своей игрой.

— А почему эта девочка так важна для вас? — спросил Клавэйн, не слишком желая получить ответ.

— Она спасает нас от гибели.

Разумеется, он спросил Галиану, что она имеет в виду. Но в ответ услышал лишь, что он еще не готов понять ответ.

— А что именно требуется от меня для того, чтобы понять?

— Простая процедура.

О да, это-то он понял сразу. Нужно всего лишь согласиться на установку нескольких имплантатов в определенные части мозга и тогда он постигнет истину. Вежливо, изо всех сил стараясь скрыть неприязнь, Клавэйн отказался. К счастью, Галиана не настаивала, так как наступило время встречи, которую ему обещали и ради которой он прибыл на Марс.

Он наблюдал, как группа обитателей Гнезда цепочкой входит в конференц-зал. Галиана была их лидером постольку, поскольку она основала здесь лабораторию, в которой начался эксперимент, и ей оказывали уважение как старшей. Она также явно лучше всех подходила, чтобы представлять их интересы. Все эти люди имели специальные знания, которые нельзя было с легкостью распространить на всех членов сообщества сочленителей; это сильно отличалось от компании похожих друг на друга клонов с коллективным разумом, которая фигурировала в пропаганде Коалиции. Если Гнездо в чем-то и походило на колонию муравьев, то это была колония, в которой каждый муравей играл особую роль, предназначенную только ему. Конечно, отдельному человеку нельзя было неограниченно вверять умение, важное для Гнезда, — это была бы опасная крайность, — но тем не менее отдельные личности не полностью сливались с коллективным сознанием.

Должно быть, конференц-зал был построен в те дни, когда Гнездо было исследовательской станцией, или даже раньше, в начале двадцать второго века, когда здесь располагалось нечто вроде базы горняков. Он был слишком велик для этой непреклонной горстки сочленителей, которые собрались вокруг главного стола. На экранах вокруг стола мелькали тактические данные о наращивании ударных сил вокруг зоны строгого режима на Марсе, возможные места высадки и маршруты движения наземных войск.

— Невил Клавэйн, — представила гостя Галиана, когда все заняли свои места. — Мне жаль, что с нами нет Сандры Вой. Мы все скорбим о ней. Но, возможно, после этого ужасного несчастья мы сможем найти общий язык. Невил, прежде чем прилететь сюда, ты сообщил нам, что у вас имеется проект мирного разрешения кризиса.

— Действительно, хотелось бы его услышать, — отчетливо пробормотал один из присутствующих.

У Клавэйна пересохло в глотке. С точки зрения дипломатии он очутился среди зыбучих песков.

— Мое предложение касается Фобоса…

— Продолжай.

— Я получил там ранения, — сказал он. — Очень серьезные. Наша попытка очистить его от червей провалилась, и я потерял нескольких друзей. Поэтому у меня имеется личный счет к червям. Но я принял бы любую помощь, чтобы справиться с ними.

Прежде чем ответить, Галиана быстро оглядела соратников:

— Ты предлагаешь совместную операцию?

— Это может сработать.

— Да… — Похоже, на мгновение Галиана растерялась. — Думаю, что это может быть выходом из тупика. Мы тоже потерпели неудачу в борьбе с червями, а заграждение помешало нам попытаться еще раз. — И снова она впала в задумчивость. — Но кто получит реальную выгоду от очистки Фобоса? Мы по-прежнему будем заперты здесь.

Клавэйн наклонился вперед:

— Я думаю, что именно совместные боевые действия могут привести к ослаблению заградительных мер. Но для меня это не главное. Подумайте об угрозе со стороны червей.

— Угрозе?

Клавэйн кивнул:

— Возможно, вы этого не заметили. — Он снова наклонился, положил локти на стол. — Мы озабочены присутствием на Фобосе червей. Они начали изменять орбиту спутника. В настоящее время сдвиг едва заметен, но он достаточно велик, чтобы понять: это не случайность.

Галиана на миг отвела глаза, словно взвешивая за и против, затем произнесла:

— Нам это известно, но мы считали, что вы не можете этого знать.

Благодарность? Он полагал, что деятельность червей не ускользнет от внимания Галианы.

— Мы наблюдали странное поведение и в других колониях червей по всей системе — вещи, которые выглядят как проявления рассудка, но ничего целенаправленного. Должно быть, у этой партии имеется какая-то подпрограмма, о существовании которой мы не догадывались. У вас есть предположения насчет того, что они затевают?

И снова последовало короткое молчание, словно она обсуждала с соратниками правильный ответ. Затем Галиана кивнула в сторону мужчины, сидящего напротив нее. Клавэйн подумал, что жест предназначался исключительно для удобства гостя. У мужчины были волнистые черные волосы, гладкое безмятежное лицо, как и у Галианы, симметричными чертами он походил на нее.

— Это Ремонтуар, — сказала Галиана. — Наш специалист по ситуации на Фобосе.

Ремонтуар вежливо кивнул:

— На ваш вопрос могу ответить, что у нас в настоящее время нет четкой версии. Но мы знаем одно: они увеличивают апоцентр орбиты спутника.

Клавэйн знал, что апоцентром называется марсианский эквивалент апогея для объекта, вращающегося вокруг Земли, — наиболее удаленная точка эллиптической орбиты. Ремонтуар продолжал неестественно спокойным голосом, словно отец, читающий книгу ребенку.

— На самом деле нормальная орбита Фобоса находится внутри предела Роша^[3] для гравитационно связанного спутника. Фобос порождает на Марсе приливные силы^[4], но из-за трения эти приливы немного отстают от Фобоса. Поэтому Фобос медленно приближается к Марсу по спирали со скоростью примерно два метра в сто лет. Через несколько десятков миллионов лет то, что останется от спутника, врежется в Марс.

— И вы думаете, что черви увеличивают радиус орбиты, чтобы избежать катастрофы, грозящей им в таком отдаленном будущем?

— Не знаю, — ответил Ремонтуар. — Я допускаю, что изменения орбиты могут также происходить в результате какой-то менее значительной активности червей.

— Согласен, — сказал Клавэйн. — Но опасность остается. Если черви способны увеличить радиус орбиты спутника — даже непреднамеренно, — то можно предположить, что они способны также уменьшить его перицентр. Они могут сбросить Фобос на ваше Гнездо. Неужели это не пугает вас настолько, чтобы рассмотреть возможность союза с Коалицией?

Галиана уперлась в лоб кончиками пальцев — у людей этот жест служил признаком сосредоточенного размышления, и даже пребывание в среде сочленителей не смогло уничтожить его. Клавэйн почти чувствовал, как в комнате образуется паутина мыслей, призрачные нити узнавания, протянувшиеся между всеми сочленителями, сидевшими за столом, и куда-то прочь, к другим жителям Гнезда.

— Команда победителей, вот в чем ваша мысль?

— Это наверняка лучше, чем война, — заметил Клавэйн. — Вы согласны?

Галиана, похоже, была готова, но вдруг на ее лице отразилось беспокойство. Клавэйн увидел, как всех остальных практически мгновенно захлестнула волна тревоги. Что-то подсказало ему, что волнение никак не связано с его предложением.

Половина дисплеев, расположенных вокруг стола, автоматически переключилась на другой канал. Лицо, на которое смотрел Клавэйн, сильно походило на его собственное, если не считать того, что у человека на экране не хватало одного глаза. Это был его брат. Изображение Уоррена перекрывали официальные эмблемы Коалиции и дюжины межпланетных информационных картелей. Он выступал с речью.

–…Выразить мое потрясение, — произнес Уоррен. — Или, если на то пошло, мой гнев. Они убили не просто исключительно ценного сотрудника и опытного члена моей команды — они убили моего брата.

Клавэйн ощутил смертельный холод.

— Что это?

— Прямой эфир с Деймоса, — выдохнула Галиана. — Передается по всем сетям, даже в поселения за пределами Плутона.

— Их действия — пример гнусного предательства, — продолжал Уоррен. — Это не что иное, как намеренное хладнокровное убийство мирных представителей.

Лицо Уоррена сменил видеоклип. Видимо, изображение было получено с Деймоса или одного из заградительных спутников. Был виден шаттл Клавэйна, валяющийся в пыли неподалеку от Стены. Клавэйн смотрел, как уроборос крушит шаттл, затем изображение укрупнилось и стали видны он сам и Вой, спасающиеся бегством к Гнезду. Вот уроборос напал на Вой. Но на этот раз веревочной лестницы для Клавэйна не было. Вместо этого он увидел, как со Стены к нему несутся смертоносные лучи, сбивают его с ног. Получив ужасные раны, он попытался встать, прополз несколько дюймов к своим мучителям, но червь догнал его.

Он смотрел, как его едят.

На экране снова возник Уоррен:

— Черви вокруг Гнезда — это ловушка сочленителей. Смерть моего брата была запланирована за несколько дней, а может, за несколько недель до его прибытия. — Холодное лицо излучало воинственность. — На подобные действия мы можем ответить только одним, и сочленители отлично понимают это. Уже несколько месяцев они провоцируют нас на силовые меры. — Он помолчал, затем кивнул невидимым зрителям. — Что же, теперь они получат то, чего добивались. Наш ответный удар уже начался.

— О боже, нет! — застонал Клавэйн, но подтверждение услышанного уже поступило: на всех экранах вокруг стола виден был флот Коалиции, несущийся к Марсу.

— Думаю, это война, — заключила Галиана.

Сочленители бросились на крышу Гнезда, чтобы занять оборонительные позиции вокруг куполов и на краю Стены. Большая часть их была вооружена такими же ружьями, как и те, которыми они защищались от уроборосов. Несколько человек устанавливали автоматические пушки на треногах. Двое тащили на позицию огромные оборонительные орудия. По большей части это были излишки военной промышленности. Пятнадцать лет назад, чтобы избежать уничтожения, сочленители использовали оружие ужасной разрушительной силы, но пушки, пригодные для сражения между кораблями, были слишком мощными в ближнем бою. Теперь применялось менее разрушительное оружием, пригодное для примитивного сражения, и Клавэйн знал, что против атаки, подготовленной Уорреном, арсенал сочленителей беспомощен. Они могут некоторое время сдерживать натиск, но не более того.

Галиана дала Клавэйну новую дыхательную маску, заставила его надеть легкий камуфляжный бронированный скафандр и насильно вручила небольшое ружье. Держать эту штуку было непривычно, он не думал, что снова придется взять в руки оружие. Единственным оправданием для него было то, что он собирался воспользоваться оружием против солдат своего брата — против своих людей.

Способен ли он на такое?

Было очевидно, что Уоррен предал его. Он наверняка знал о червях, окружающих Гнездо. Выходит, способен не только на презрение, но и на предательское убийство. Впервые Клавэйн почувствовал ненависть к Уоррену. Он, должно быть, надеялся, что черви полностью уничтожат шаттл и заодно прикончат Клавэйна и Вой. И наверное, ему больно было видеть, как Клавэйн взобрался на Стену… и еще больнее слышать, как он рассказывает о трагедии. Но в основном план Уоррена не пострадал. Дипломатический канал между Гнездом и Деймосом был секретным, даже демархисты не могли бы сразу получить к нему доступ. Так что о вызове Клавэйна с Марса можно было просто забыть; изображение, полученное со спутника-шпиона, подкорректировали, и создалось впечатление, что Клавэйн не добрался до Стены… что его погубили сочленители. Демархисты со временем обязательно обнаружат обман, но гораздо раньше они будут вовлечены в войну, если план Уоррена сработает. А это, понимал Клавэйн, все, что требуется Уоррену.

Братья, размышлял Клавэйн. Во многом такие разные. Когда-то оба участвовали в войне, но Клавэйн, словно ветреный возлюбленный, устал от ее лавров. Его даже не так серьезно ранили, как Уоррена… Возможно, дело также и в этом. Уоррену нужна новая война, чтобы отомстить за то, что у него отняли.

Клавэйн одновременно презирал и жалел его.

Он поискал предохранитель. Рассмотрев винтовку внимательнее, понял, что она не так уж сильно отличается от тех, которыми он пользовался на войне. Цифры на дисплее показывали, что батарея заряжена полностью.

Он посмотрел на небо.

Атакующие корабли вошли в атмосферу Марса над Стеной под прямым углом, пятьсот шаровых молний, визжа, неслись к Гнезду. При вхождении в атмосферу на большинстве кораблей сгорело несколько дюймов удаляемой брони; несколько кораблей, летевших слишком быстро, сгорело. Клавэйн прекрасно знал, что происходит, — он годами изучал возможные сценарии атаки, в память ему неизгладимо врезались цифры потерь.

Оборонительные орудия уже вступили в бой. Они засекали плазменные шлейфы в небе, вращались, выискивая жаркие искорки перед этими шлейфами, рассчитывали траекторию преломления лазерного луча и выплевывали в небо смерть. Невезучие корабли превращались в белые ослепительные вспышки и рассыпались миллионами гаснущих искр. Десяток, еще десяток… Прежде чем орудия потеряли возможность ловить цели, они сбили около пятидесяти кораблей. Это было слишком мало. Клавэйн помнил, что по плану из этой волны после вхождения в атмосферу должны уцелеть по меньшей мере четыреста кораблей.

Что бы ни предпринимала Галиана, теперь это не имело значения.

Его снова поразил этот парадокс. Галиана способна на те же соображения, что и Уоррен. Она должна была с самого начала понимать, что ее провокации приведут к штурму, которого ей нипочем не отразить.

К штурму, который закончится уничтожением Гнезда.

Уцелевшие корабли теперь выравнивали строй, закладывали длинные и низкие виражи, неслись к Гнезду со всех сторон. Солдаты у них на борту подвергались тяжелым перегрузкам, но они были к этому готовы: в их сердечно-сосудистую систему были встроены имплантаты единственного разрешенного Коалицией типа.

Первые корабли приблизились на сверхзвуковой скорости, описывая дуги. Повсюду черви пытались схватить их в воздухе, но роботы были слишком медлительными, чтобы поймать десантный корабль. Люди Галианы, заняв позиции у пушек, изо всех сил старались отогнать врага. Клавэйн сжимал ружье, но пока не стрелял. Лучше поберечь заряд до того момента, когда появится верная цель.

Первые корабли наверху сделали поворот на сто восемьдесят градусов, направив нос в самоубийственном броске прямо на Гнездо. Затем они раскрылись, из них посыпались пилоты в пухлых скафандрах. Непосредственно перед падением вокруг пилота возникал черный баллон, поглощающий удар, — как будто ягоды черники катились по Гнезду. Но баллоны сдулись так же быстро, как и надулись, и вот уже пилоты стоят на земле. У каждого пилота — теперь они превратились в солдат — имелась подробнейшая компьютерная карта Гнезда, позиции врага изображались в реальном времени по данным со спутников.

Клавэйн спрятался за купол, прежде чем ближайший солдат взял его на прицел. Начался ближний огневой бой. Пришлось оставить это людям Галианы — те сражались, как дьяволы. И они были организованы не хуже нападающих. Но их оружие и облачение просто не годилось для этой схватки. Камуфляж был эффективен против единичного врага или массы врагов, движущихся в одном направлении. А сейчас, когда Клавэйна окружали солдаты Коалиции, скафандр буквально обезумел, пытаясь принять сразу несколько расцветок, словно хамелеон в зеркальном лабиринте.

Небо приобрело диковинный темно-пурпурный цвет. Над Гнездом распространялся фиолетовый туман. Галиана применила какой-то тип химической дымовой завесы, непроницаемый для инфракрасных и видимых лучей, решил Клавэйн. Вещество скроет Гнездо от спутников-шпионов, а еще оно, должно быть, прилипает только к вражескому камуфляжу. Этого Уоррен не предвидел. Галиана получила небольшое преимущество.

Из тумана выступил солдат, направив жуткое темное дуло на Клавэйна. Камуфляжный скафандр был покрыт круглыми ярко-лиловыми пятнами, мешавшими маскировке. Человек выстрелил, но заряд пропал зря — Клавэйна спас скафандр. Клавэйн ответил тем же, и его соотечественник упал. Он подумал: «Фактически то, что я сейчас делаю, — не предательство. Пока еще нет. Пока что это всего лишь самозащита».

Подстреленный им человек еще не умер. Клавэйн пробрался сквозь пурпурную завесу и опустился на колени рядом с солдатом. Он старался не смотреть на рану.

— Ты меня слышишь?

Раненый не ответил, но Клавэйн вроде бы увидел движение губ за визором. Это был совсем еще ребенок — едва ли он помнил последнюю войну.

— Ты должен узнать кое-что, — продолжал Клавэйн. — Тебе известно, кто я? — Он подумал, можно ли узнать его в дыхательной маске. А потом решил бросить затею. Можно заявить, что он Невил Клавэйн, но чего он этим добьется? Через несколько минут, если не секунд, солдат умрет. Никакой пользы не будет, если он узнает, что в бой его повели обманом и он пожертвовал жизнью ради неправого дела. Во вселенной и так слишком много жестокости.

Клавэйн направился к центру Гнезда, чтобы еще кого-нибудь убить, прежде чем превосходящие числом враги прикончат его самого.

Но этого не случилось.

— Тебе всегда везло, — произнесла Галиана, склонившись над ним.

Они снова находились под землей — глубоко в недрах Гнезда. Судя по обстановке, это был медицинский отсек. Клавэйн лежал на кровати полностью одетый, не хватало только камуфляжного скафандра. Комната с серыми стенами имела форму чайника и была опоясана круглым балконом.

— Что произошло?

— Тебя ранили в голову, но ты будешь жить.

Он попытался сформулировать нужный вопрос:

— А как штурм?

— Мы отразили три атаки. Разумеется, понесли тяжелые потери.

На балконе стояло три десятка серых коек, немного углубленных в ниши, набитые серым же медицинским оборудованием. Все они были заняты. Столько сочленителей вместе Клавэйн еще ни разу не видел. Некоторые, похоже, были на пороге смерти.

Клавэйн ощупал голову. На спутанных волосах засохла кровь, тело несколько онемело, но могло быть гораздо хуже. Он чувствовал себя нормально — ни провалов в памяти, ни афазии. Когда попытался встать, тело послушалось, лишь слегка закружилась голова.

— Уоррен не остановится на этом, Галиана.

— Я знаю. — Она помолчала. — Будут новые атаки.

Подойдя к перилам, ограждавшим балкон, Клавэйн взглянул вниз. Он ожидал увидеть какие-нибудь загадочные лечебные устройства, но в центре комнаты зияла пустая яма с гладкими серыми стенами. Он содрогнулся. Воздух здесь был холоднее, чем в других виденных им частях Гнезда; стоял резкий медицинский запах, напомнивший ему о госпитале для выздоравливающих на Деймосе. Но еще сильнее Клавэйн задрожал, когда увидел, что некоторые из раненых — из мертвых — были едва старше детей, которых он посетил несколько часов назад. Возможно, здесь и те ребята, мобилизованные прямо из детской, вооруженные боевыми навыками через свои новые имплантаты.

— Что ты собираешься предпринять? Знаешь же, что тебе не победить. Уоррен в этих атаках потерял ничтожную часть своих сил. А здесь все выглядит так, словно погибла половина Гнезда.

— Дело обстоит намного хуже, — сказала Галиана.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты еще не совсем готов. Но я смогу показать тебе через минуту.

Он почувствовал, что леденеет.

— Что значит не совсем готов?

Галиана взглянула ему в глаза:

— Ты получил серьезное ранение в голову, Клавэйн. Сама рана была невелика, но внутреннее кровотечение… Если бы мы не вмешались, ты бы погиб. — Прежде чем он успел задать неизбежный вопрос, она ответила сама: — Мы сделали тебе небольшую инъекцию наномедов в мозг. Они легко устранили повреждения. Но мы предусмотрительно позволили им расти.

— Вы поместили мне в мозг репликаторы?

— Не стоит так пугаться. Они уже растут — распространяются и устанавливают взаимодействие с вашими существующими нервными схемами. Но они составляют лишь ничтожную часть глиальной массы, несколько кубических миллиметров во всем мозгу.

Он подумал: а вдруг это блеф:

— Я ничего не чувствую.

— И не должен — почувствуешь примерно через минуту. — Она указала на пустую яму в центре комнаты.

— Там ничего нет.

Но не успел Клавэйн произнести эти слова, как понял, что ошибся. В яме что-то было. Моргнув, он отвел взгляд, но, снова посмотрев в яму, увидел: сначала призрачный, молочно-белый предмет с каждой секундой становился ярче, принимал четкие очертания. Это была трехмерная структура, сложная, как клубок белковой молекулы. Паутина из петель и ответвлений, из узлов и тоннелей в призрачном обрамлении красной коренной породы.

Внезапно он понял, что перед ним: карта Гнезда в недрах Марса. Как и подозревала Коалиция, база была расширена, она стала гораздо просторнее и ушла глубже в землю, но также и распространилась вширь больше, чем можно было себе представить. Клавэйн попытался запечатлеть в памяти хотя бы часть увиденного — рефлекс собирания информации оказался сильнее сознательной мысли, что он никогда уже не увидит Деймос.

— Наномеды в мозгу установили связь с вашей зрительной корой, — объяснила Галиана. — Это первый шаг на пути к Транспросвещению. Теперь ты можешь видеть сгенерированные машинами образы, раскодируемые полями, через которые мы движемся, — по крайней мере, большинство этих образов.

— Скажи, что ты не планировала это, Галиана. Скажи, что не намеревалась при первой возможности запихнуть мне в голову машины.

— Нет, я не собиралась этого делать. Но я не могла позволить твоим фобиям помешать мне спасти тебе жизнь.

Изображение усложнялось. В тоннелях появились светящиеся точки, некоторые медленно двигались по лабиринту.

— Что это?

— Ты видишь местонахождение сочленителей, — ответила Галиана. — Что, нас тут не так много, как тебе представлялось?

Клавэйн насчитал во всем комплексе на более семидесяти огоньков. Он поискал скопление, соответствующее комнате, в которой находился сам. Вот она: двадцать ярких точек, среди них одна потусклее. Это он, разумеется. На верхнем этаже Гнезда горстка людей — либо при штурме обрушилась половина тоннелей, либо Галиана сама приказала завалить их.

— А где все остальные? Где дети?

— Большинство погибли. — Она помолчала. — Ты был прав, Клавэйн, полагая, что мы торопились приобщить их к Транспросвещению.

— Зачем?

— Это единственный выход отсюда.

Изображение снова изменилось. Теперь все огоньки были связаны между собой мерцающей нитью. Структура сети постоянно перестраивалась, как в калейдоскопе. Время от времени — это происходило слишком быстро, чтобы Клавэйн мог быть уверен, — возникало нечто вроде симметричного геометрического узора, затем узор растворялся в мерцающем хаосе непоседливой структуры. Он присмотрелся к узелку, обозначавшему Галиану, и понял: даже разговаривая с ним, она поддерживала связь с остальными жителями Гнезда.

Затем в центре изображения появилось нечто очень яркое, похожее на крошечную звезду, и по сравнению с ней мерцающая сетка сделалась бледной, почти невидимой.

— Сетка стала всеобщей, — пояснила Галиана. — Яркий свет символизирует ее единство, единство в Транспросвещении. Смотри.

Яркий огонек — самое прекрасное и манящее, что доводилось когда-либо видеть Клавэйну, — выпустил луч в направлении одинокого огонька, который изображал самого Клавэйна. Луч пробивался сквозь матрицу, приближаясь с каждой секундой.

— Новые структуры в твоем мозгу почти закончили развиваться, — объяснила Галиана. — Когда луч прикоснется к тебе, ты вступишь в частичную интеграцию со всеми нами. Приготовься, Невил.

В ее словах не было необходимости. Свет подбирался все ближе и ближе к его огоньку, и Клавэйн стиснул перила взмокшими ладонями.

— Я должен возненавидеть тебя за это, — сказал Клавэйн.

— Почему же еще не возненавидел? Ненависть — всегда самый легкий путь.

— Потому что…

Потому что теперь это не имело значения. Его прежняя жизнь осталась позади. Он протянул руки к Галиане — нужно было за что-то ухватиться, защититься от надвигающегося удара. Галиана сжала его руку, и мгновение спустя он познал Транспросвещение. Ощущение было потрясающим: не болезненным, не страшным, но абсолютно новым. Он буквально начал думать иначе, чем думал несколько микросекунд назад.

Потом, когда Клавэйн пытался мысленно описать происшедшее, он понял, что слова не годятся для этого. И неудивительно: в процессе эволюции язык приспособился передавать многие понятия, но не такие, как переход от индивидуальности к сети, состоящей из множества личностей. Но если он не мог передать суть происшедшего, то по крайней мере мог изобразить его метафорически. Он будто стоял на берегу океана, и гигантская волна накрыла его. Какое-то время Клавэйн пытался добраться до поверхности, пытался не наглотаться воды. Но поверхности не было. Океан, объявший его, простирался бесконечно во всех направлениях. Клавэйну оставалось лишь подчиниться. Но шли минуты, и это пугающее, незнакомое превращалось в нечто приемлемое, начинало даже казаться, что оно успокаивает. Уже тогда он понял, что это лишь тень тех ощущений, которые переживает Галиана в каждое мгновение своей жизни.

— Все в порядке, — сказала Галиана. — Пока достаточно.

Волна Транспросвещения отступила, как тускнеющий образ божества. У Клавэйна остались лишь чувственные ощущения, больше не было прямой связи с остальными. Его сознание сокрушительно быстро вернулось к нормальному состоянию.

— Ты в порядке, Невил?

— Да… — У него пересохло в горле. — Думаю, что да.

— Оглянись.

Он огляделся по сторонам.

Комната совершенно изменилась. Изменились и все присутствующие.

Преодолевая головокружение, Клавэйн вышел на свет. Стены, прежде серые, были испещрены манящими узорами; словно мрачная чаща внезапно превратилась в заколдованный лес из сказки. В воздухе, подобно вуалям, висели данные: рисунки, диаграммы, цифры толпились вокруг коек раненых, таяли в пространстве, словно хрупкие фантастические неоновые скульптуры. Когда он двинулся навстречу рисункам, те, словно в насмешку, разбежались от него, как косяки сверкающих рыб. Иногда казалось, что они поют, иногда нос его щекотали полузнакомые запахи.

— Теперь ты можешь воспринимать эти вещи, — заметила Галиана. — Но они скажут тебе мало. Для этого нужно или несколько лет учиться, или встроить в мозг более мощные машины, которые создают когнитивные уровни. Мы читаем все это почти подсознательно.

Сейчас Галиана была одета иначе. Клавэйн по-прежнему смутно видел очертания ее серого комбинезона, но вокруг него появились подвижные завитки света — они разворачивались в цепочки символов булевой алгебры. В ее волосах, словно ангелы, плясали рисунки. Едва заметная паутина мыслей связывала ее с другими сочленителями.

Галиана сияла нечеловеческой красотой.

— Ты сказала, что дело обстоит намного хуже, — произнес Клавэйн. — А сейчас готова показать мне?

Галиана снова отвела его к Фелке. Они миновали детские комнаты, единственными обитателями которых теперь были механические зверушки. Фелка свою детскую не покидала.

В прошлый раз Клавэйн был потрясен при виде этой девочки, но назвать причину потрясения он бы не смог. Было что-то такое в целеустремленности, проявлявшейся в ее действиях, в нечеловеческой сосредоточенности, словно судьба вселенной зависела от исхода ее игры. Со времени его посещения ни Фелка, ни комната не изменились. Обстановка была такой же строгой, даже угнетающей. Казалось, что Клавэйн и Галиана покинули ее лишь мгновение назад, словно начало войны и нападение на Гнездо — битва, в которой лишь наступила передышка, — были видениями из чужого кошмарного сна; ничто не могло отвлечь Фелку от ее занятия.

И это занятие повергло Клавэйна в благоговейный ужас.

Раньше он видел, как она делает странные пассы. Теперь имплантаты в его голове позволили понять, какую цель она преследует. Вокруг Фелки, окружая ее, словно защитный вал, высилась призрачная копия Великой Марсианской Стены.

Она что-то делала со Стеной.

Клавэйн понял, что это не точное изображение. Стена Фелки выглядела гораздо выше, чем настоящая. А ее поверхность не была невидимой мембраной, как у настоящей стены, но походила на травленое стекло. На этой поверхности были вытравлены филигранные линии и узлы, становившиеся все меньше и меньше, наконец они превращались в смутные очертания. Стена колебалась и меняла цвет, и теперь Клавэйн видел, что Фелка реагировала на эти изменения с пугающей быстротой. Казалось, цветовые переливы предупреждали о какой-то опасности, угрожавшей части Стены, и, прикасаясь к ним, действуя при помощи своего тактильного кода, Фелка могла изменять узоры, блокируя и нейтрализуя опасность, прежде чем та успевала распространиться.

— Я не понимаю, — произнес Клавэйн. — Думал, что мы разрушили Стену, полностью уничтожили ее системы.

— Нет, — возразила Галиана. — Вы лишь нанесли ей некоторый ущерб. Остановили ее рост, лишили возможности корректно ликвидировать повреждения… Но на самом деле вы не убили ее.

Клавэйн понял, что Сандра Вой догадывалась об этом. Она удивлялась, как Стена могла просуществовать так долго.

Галиана рассказала ему все остальное — как им удалось пятнадцать лет назад установить связь Гнезда со Стеной при помощи оптических кабелей, проложенных глубоко под занятой червями зоной.

— Мы приостановили разрушение Стены при помощи программ, выполняемых примитивными машинами, — говорила она. — Но когда родилась Фелка, мы обнаружили, что она может выполнять эту работу не хуже компьютеров, в каком-то смысле даже эффективнее. Казалось, ей даже лучше от этого становилось. Словно в Стене она нашла… — Галиана помолчала несколько мгновений. — Я хотела сказать — нашла друга.

— И почему же не сказала?

— Потому что Стена — всего лишь машина. А это значит, что, если Фелка имеет с ней что-то общее… кто же тогда она сама?

— Одинокий ребенок, вот кто. — Клавэйн наблюдал за манипуляциями девочки. — Кажется, она двигается быстрее, чем раньше. Это возможно?

— Я же сказала тебе: ситуация ухудшилась. Фелке приходится работать напряженнее, чтобы удержать Стену от разрушения.

— Должно быть, Уоррен задел Стену, — предположил Клавэйн. — Возможность ее разрушения всегда фигурировала в наших планах новой войны как случайное обстоятельство. Но я не думал, что это произойдет так скоро. — Он снова посмотрел на Фелку. Ему показалось или она в самом деле ускорила движения с того момента, как взрослые вошли в комнату? — Как думаешь, долго еще она выдержит?

— Не слишком, — ответила Галиана. — Откровенно говоря, я думаю, что она уже потерпела поражение.

Это была правда. Взглянув пристальнее на призрачную Стену, Клавэйн заметил, что ее верхний край уже не является математически строгим кольцом; там образовались десятки крошечных дыр с зазубренными краями, которые все расширялись. Фелка уделяла все больше внимания этим отверстиям, она приказывала структуре стены подводить энергию и строительные материалы к этим критическим точкам. Когда Клавэйн представлял себе, какими процессами управляет на расстоянии Фелка, ему становилось страшно. Внутри Стены располагалась лимфатическая система, на периферии к ней присоединялись подводящие шланги диаметром от нескольких метров до долей миллиметра; жестами девочка устанавливала связь между поврежденными участками и фабриками, расположенными в толще Стены, которые производили требуемый тип роботов. Галиана сказала, что Фелка более десяти лет удерживала Стену от распада, но большую часть этого времени ее противниками были лишь естественный процесс ветшания и случайные повреждения. Теперь, когда Стену снова атаковали, положение изменилось. В этой игре у нее не было шансов.

Движения Фелки ускорялись, теряли плавность. Лицо оставалось бесстрастным, но по движениям глаз, все быстрее рыскавшим от одной точки к другой, можно было уловить первые признаки паники. И неудивительно: самые глубокие трещины уже прогрызли четверть пути до основания Стены, и они были слишком широки, чтобы их можно было заполнить. Стена распадалась по этим трещинам, через них наружу уносились кубические километры атмосферы. Сначала потеря давления должна казаться неизмеримо малой, потому что у верхнего края Стены цилиндр воздуха лишь чуть плотнее марсианской атмосферы. Но это лишь сначала…

— Нужно уйти вглубь, — сказал Клавэйн. — Когда Стена рухнет, нам нипочем не выжить, если останемся у поверхности. Возникнет самое мощное торнадо в истории.

— А что предпримет твой брат? Сбросит на нас ядерную бомбу?

— Нет, вряд ли. Уоррен хочет завладеть всеми технологиями, которые ты скрываешь. Он дождется, когда стихнет пылевая буря, и нападет на Гнездо с армией в сотню раз большей, чем вы видели до сих пор. Ты не сможешь сопротивляться, Галиана. Если повезет, ты попадешь в плен.

— Пленных не будет, — твердо сказала Галиана.

— Собираетесь погибнуть в бою?

— Нет. И массовое самоубийство также не входит в наши планы. В этом нет необходимости. К тому времени, когда твой брат доберется сюда, в Гнезде никого не останется.

Клавэйн вспомнил о червях, окружавших их; о том, как малы шансы оказаться в безопасности, если придется идти мимо роботов.

— Секретные тоннели под зоной червей? Надеюсь, ты говоришь серьезно.

— Серьезно, как никогда, — ответила Галиана. — Да, существует секретный тоннель. Оставшиеся дети уже прошли по нему. Но он расположен не под зоной червей.

— Где же тогда?

— Немного дальше отсюда.

Когда они снова проходили через медицинский центр, там было пусто, лишь несколько роботов с лебедиными шеями терпеливо дожидались новых пострадавших. Клавэйн и Галиана оставили Фелку чинить Стену; ее руки мелькали с безумной быстротой, она пыталась отдалить крах. Клавэйн уговаривал ее идти с ними, но Галиана сказала, что он напрасно тратит время: девочка скорее умрет, чем расстанется со Стеной.

— Ты не понимаешь, — объяснила Галиана. — Ты наделяешь ее человеческими качествами. Поддержание существования Стены — единственное занятие в ее жизни, это для нее важнее любви, боли, смерти — всего, что я или ты считаем человечным.

— А что случится с ней, если Стена рухнет?

— Ее жизнь закончится.

Он оставил девочку неохотно, сгорая от стыда. С точки зрения логики это был лучший выход: без помощи Фелки Стена рухнула бы гораздо быстрее и они наверняка погибли бы вместе с безумной девочкой. Насколько глубоко им нужно спрятаться, чтобы не засосало в воронку? Останется ли невредимой хотя бы часть Гнезда?

Коридоры, по которым они спускались, были такими же серыми и холодными, как прежде. В стенах не было энтоптических генераторов, на которые реагировали имплантаты в голове Клавэйна, и даже светлая аура Галианы исчезла. Они встретили лишь нескольких сочленителей, и те, похоже, двигались в том же направлении — вниз, к основанию Гнезда. Эта территория была незнакома Клавэйну.

Куда же ведет его Галиана?

— Если у тебя с самого начала имелся выход, почему ты сразу не отправила туда детей?

— Я же сказала, что мы не могли так быстро приобщить их к Транспросвещению. Чем младше дети, тем сложнее с этим, — объяснила Галиана. — Но теперь…

— Ждать больше нельзя, верно?

Наконец они оказались в комнате с таким же эхом, как и в ангаре наверху. Здесь было темно, за исключением нескольких светлых островков, но в тени Клавэйн различил поврежденное землеройное оборудование, погрузочные поддоны, краны и деактивированных роботов. Пахло озоном. Здесь продолжалась какая-то деятельность.

— Это завод, на котором строятся корабли? — спросил Клавэйн.

— Да, мы делаем здесь кое-какие части, — подтвердила Галиана. — Но это было побочное производство.

— А основное?

— Основное — это тоннель, разумеется. — Галиана включила свет.

В дальнем конце помещения, куда они направлялись, находилось несколько цилиндрических предметов с заостренными концами, напоминавших гигантские артиллерийские снаряды. Они стояли на рельсах, друг за другом. Рядом с верхушкой первого «снаряда» в стене виднелось темное отверстие. Клавэйн хотел было что-то спросить, как вдруг раздалось громкое гудение и первый «снаряд» исчез в дыре. Остальные — их осталось три — медленно подъехали к дыре и остановились. Сочленители ждали своей очереди, чтобы забраться внутрь.

Он вспомнил слова Галианы о том, что в Гнезде никого не останется.

— Что здесь происходит?

— Это путь из Гнезда, — объяснила Галиана. — И с Марса, хотя, думаю, ты уже сам кое о чем догадался.

— С Марса не сбежать, — возразил Клавэйн. — Заграждение работает надежно. Разве ты не убедилась в этом после гибели своих кораблей?

— Корабли были отвлекающим приемом, — сказала Галиана. — Мы хотели внушить вам, что по-прежнему пытаемся улететь, а на самом деле наш путь уже действовал.

— Дорого же вам обошелся этот отвлекающий прием.

— Не так уж дорого. Я солгала тебе, сказав, что мы не проводили клонирования. Мы занимались этим, но лишь для того, чтобы создавать тела без мозга. Еще до старта корабли были полны трупов.

В первый раз с той минуты, как Клавэйн покинул Деймос, он улыбнулся — ему показался забавным столь явный перекос в мышлении Галианы.

— Разумеется, была еще одна цель, — добавила она. — Эти корабли провоцировали вас на прямую атаку Гнезда.

— Значит, все было задумано заранее?

— Да. Нам требовалось привлечь ваше внимание, чтобы вы сосредоточили вооруженные силы на низкой орбите, поблизости от Гнезда. Разумеется, мы надеялись, что нападение начнется позже… но мы не знали о заговоре Уоррена.

— Значит, вы что-то замышляли.

— Вот именно. — Следующий «снаряд» нырнул в дыру, на впускных рельсах потрескивал озон. Теперь «снарядов» осталось только два. — Мы можем поговорить позже. Времени мало. — Она создала в его визуальном поле изображение Стены, наполовину испещренной гигантскими трещинами. — Она рушится.

— А Фелка?

— Все еще пытается спасти ее.

Он взглянул на сочленителей, которые забирались в первый «снаряд», и попытался угадать, куда они полетят. Может, это какое-нибудь знакомое ему убежище, а может, край столь же запредельный для его понимания, как и загробный мир? Найдутся ли у него силы выяснить? Возможно. В конце концов, ему нечего терять, он наверняка не вернется домой. Но если он последует в изгнание за Галианой, то всегда будет мучиться от мысли, что бросил Фелку.

Ответ, когда он пришел, оказался прост.

— Я возвращаюсь за ней. Если ты не можешь меня ждать, не жди. Но не пытайся остановить.

Галиана медленно покачала головой:

— Даже если ты ее спасешь, она не поблагодарит.

— Может быть, позже, — ответил он.

Было такое чувство, будто он возвращается в горящий дом. Если вспомнить, что говорила Галиана о Фелке — что, строго выражаясь, девочка мало чем отличается от автомата, — его поступок не имеет смысла, это просто самоубийство. Но если он ее бросит, то сам перестанет быть человеком. Он совершенно неверно понял слова Галианы о том, что девочка дорога сочленителям. Решил, что они привязаны к ней… а Галиана имела в виду, что этот ребенок обеспечивает их существование. Теперь, когда Гнездо покинуто, в ней больше не нуждаются. Неужели Галиана сама стала холодна, как машина, или она всего лишь до крайности реалистична?

После одного-двух ошибочных поворотов он нашел детскую и комнату Фелки. Его имплантаты снова создавали в воздухе призрачные картины. Теперь огромные расщелины в Стене достигали поверхности Марса. От Стены откалывались куски размером с айсберг, они лежали на марсианской пыли, словно гигантские осколки стекла.

Это была не просто очередная трудная фаза игры. На сей раз Фелка была не в силах победить, и было видно, что она все понимает. Девочка по-прежнему неистово размахивала руками, но лицо покраснело, его исказила гримаса обиды, гнева и страха.

Казалось, она впервые заметила чужое присутствие.

Что-то проникло сквозь ее скорлупу, решил Клавэйн. Впервые за многие годы произошло событие, с которым она не смогла справиться; событие, угрожающее разрушить аккуратную геометрическую вселенную, созданную ею для себя. Может быть, она и не отличала его лицо от лиц остальных людей, окружавших ее, но она наверняка поняла что-то… поняла, что мир взрослых гораздо больше ее мира и что только оттуда может прийти спасение.

А затем она сделала вещь, которая потрясла Клавэйна до глубины души. Она взглянула ему прямо в глаза и протянула руку.

Но он ничем не мог ей помочь.

Потом — ему показалось, что прошли часы, хотя на самом деле миновало минут двадцать-тридцать, — Клавэйн обнаружил, что снова может нормально дышать. Они покинули Марс — Галиана, Фелка и он, летя в последнем «снаряде».

И они были еще живы.

Вакуумный тоннель, по которому двигался «снаряд», представлял собой неглубокую дугу, пробуренную в толще Марса и соединившую две точки его поверхности. Тоннель выходил наружу на расстоянии двух тысяч километров от Гнезда, далеко за пределами Стены, где атмосфера была такой же разреженной, как и на всей планете. Для сочленителей пробурить тоннель было не слишком трудной задачей. Подобный коридор невозможно было бы создать на планете, поверхность которой образована тектоническими плитами, но под литосферой Марса находился неподвижный пласт коры. Им не пришлось даже беспокоиться об отходах. С помощью каких-то фокусов с пьезоэлектричеством извлеченный грунт сжимали, сплавляли и использовали для укрепления стен тоннеля, и эти стены выдерживали чудовищное давление. «Снаряд» непрерывно ускорялся, и ускорение составляло три единицы за шесть секунд.

Сиденья наклонились назад и обхватили пассажиров, к ногам было приложено давление, чтобы поддерживать кровоток к мозгу. И все же было тяжело думать, не то что двигаться. Но Клавэйн знал, что самым первым космоплавателям в их вылазках за пределы Земли приходилось выдерживать и не такие перегрузки. И он испытал подобные мучения на войне при запусках боевых ракет.

Двигаясь со скоростью десять километров в секунду, они достигли поверхности и вылетели через замаскированный люк. На миг в них вцепилась атмосфера… но почти сразу же Клавэйн почувствовал замедление: разгон закончен. И действительно, поверхность Марса быстро удалялась.

Через тридцать секунд они очутились в космосе.

— Сенсорная сеть Заграждения не может засечь нас, — сказала Галиана. — Вы расположили лучшие спутники-шпионы прямо над Гнездом. Тут, Клавэйн, вы дали маху — не зря мы старались привлечь ваше внимание, выпуская корабли. Сейчас мы далеко за пределами чувствительности ваших сенсоров.

Клавэйн кивнул:

— Но когда удалимся от поверхности, нам все равно несдобровать. Мы будем выглядеть просто как корабль, пытающийся уйти в дальний космос. Может, сеть обнаружит нас не сразу, но в конце концов это все же случится.

— Это случилось бы, — возразила Галиана, — если бы мы действительно направлялись в дальний космос.

Рядом с ним пошевелилась Фелка. Она впала в нечто вроде кататонии. Разлука со Стеной подорвала самые основы ее существования, теперь она летела в бездну бессмыслицы. Возможно, подумал Клавэйн, она будет падать туда вечно. Если так, то он лишь отдалил ее гибель. Неужели все так плохо? Может, он зря тешит себя надеждой, что когда-нибудь роботам Галианы удастся исправить вред, который им подобные нанесли десятью годами ранее? Конечно же, они могут попытаться.

Это зависит от того, куда направляется корабль. Сначала Клавэйн решил, что цель — одно из Гнезд сочленителей в Солнечной системе, хотя не похоже, что пассажиры доживут до конца путешествия. При скорости десять километров в секунду это может занять вечность…

— Куда ты нас везешь? — спросил он.

Галиана мысленно отдала некую команду, и корпус «снаряда», казалось, стал прозрачным.

— Туда, — указала она.

Далеко впереди возникло какое-то пятно. Галиана увеличила изображение, и объект стал виден лучше.

Темный, бесформенный. Похож на Деймос, только без укреплений.

— Фобос, — произнес пораженный Клавэйн. — Мы летим на Фобос.

— Да, — ответила Галиана.

— Но как же черви…

— Червей больше нет. — Она говорила с тем же терпением учителя, с каким Ремонтуар не так давно разговаривал с Клавэйном на ту же тему. — Ваши попытки изгнать червей потерпели неудачу. Вы сочли, что и наша последующая попытка также провалилась… Но мы лишь хотели заставить вас думать так.

На мгновение он лишился дара речи.

— Так все это время на Фобосе были твои люди?

— Да, с момента прекращения огня. И они не теряли времени.

Фобос изменился. Было снято несколько верхних слоев, и открылось блестящее устройство, спрятанное в его центре, готовое к полету. Клавэйн в жизни не видел ничего подобного, но назначение этой вещи было очевидно. Ничего похожего не было создано за всю историю человечества.

Перед ним был звездолет.

— Скоро отправимся, — сообщила Галиана. — Разумеется, нас попытаются остановить. Но сейчас их силы сосредоточены у поверхности, так что не выйдет. Мы оставляем Фобос и Марс и посылаем сообщения другим Гнездам. Если они смогут вырваться и добраться до нас, мы заберем и их. Мы улетаем из этой системы.

— Куда вы направляетесь?

— Ты хотел сказать, куда мы направляемся? Ведь ты летишь с нами. — Она сделала паузу. — Есть несколько подходящих систем. Наш выбор зависит от траектории кораблей Коалиции, которые отправятся в погоню.

— А как насчет демархистов?

— Им нас не остановить. — Это было сказано с абсолютной уверенностью.

Что означает эта уверенность? Демархисты знают о корабле? Возможно. Давно ходят слухи о том, что демархисты и сочленители ближе, чем хотят казаться.

— А изменения орбиты, вызванные червями?

— Это побочный результат нашей работы, — сказала Галиана. — Ничего не могли с этим поделать. Каждый раз, посылая баллон к Фобосу, мы сталкивали его на новую орбиту. Даже после того как мы отправили тысячу баллонов, эффект был мизерным: скорость Фобоса изменилась меньше чем на одну десятую миллиметра в секунду. Но скрыть это было невозможно. — Она посмотрела на Клавэйна с некоторой озабоченностью. — Прибудем через три с лишним минуты. Ты хочешь жить?

— Что?

— Подумай вот о чем. Длина трубы на Марсе — две тысячи километров, и это позволило нам разгоняться в течение шести минут. Поэтому ускорение там не превысило трех g. Но на Фобосе для такой трубы просто нет места. Мы будем тормозить гораздо резче.

У Клавэйна волосы на затылке встали дыбом.

— Насколько быстро?

— Полное торможение за одну пятую секунды. — Галиана дала ему время осмыслить услышанное. — Пятикратная перегрузка.

— Мне этого не выдержать.

— Да, сам бы не выдержал. Но у тебя в голове имплантаты. Они еще успеют построить в мозгу структурирующую сетку. Я заполню кабину пеной. Мы все умрем, но ничего непоправимого не произойдет — на Фобосе все исправят.

— Это не просто структурирующая сетка, да? Я стану похожим на тебя, исчезнут все различия.

— Да, ты станешь сочленителем. — Галиана едва заметно улыбнулась. — Процедура обратима. Просто никто еще не захотел вернуться назад.

— И ты еще говоришь, что все это не было задумано?!

— Это не так, но я и не жду, что ты мне поверишь. Хотя… Не знаю, имеет ли это значение… Ты хороший человек, Клавэйн. Ты можешь принести пользу Транспросвещению. Возможно, подсознательно я… то есть мы…

— Ты всегда надеялась, что дело этим кончится?

Галиана улыбнулась.

Клавэйн посмотрел на Фобос. Даже без увеличения тот стал явно больше. Очень скоро они прилетят. Хотелось бы поразмыслить об этом подольше, но время было не на его стороне. Клавэйн взглянул на Фелку и подумал: кому из них это путешествие кажется более странным? Фелке с ее поиском смысла жизни без ее возлюбленной Стены или его путешествие в Транспросвещение? Так получилось, что ни то ни другое не будут легкими. Но вместе, возможно, они найдут способы помочь друг другу. Сейчас ему оставалось надеяться только на это.

Клавэйн согласно кивнул, готовый к тому, что рой машин опутает его мозг.

Он был готов дезертировать.

Ледник[5] →

* * *

Купить и скачать полную версию книги в форматах FB2, ePub, MOBI, TXT, HTML, RTF и других

Примечания

Перевод О. Ратниковой.

Кориолисова сила — сила, действующая на движущийся объект, который наблюдается во вращающейся системе координат. Такая сила действует, например, на воду в реках, текущих в Северном полушарии Земли. Под действием этой силы вода подмывает правый берег.

Предел Роша — радиус орбиты спутника, на котором приливные силы, вызванные гравитацией центрального тела, равны силам внутреннего сцепления спутника. Спутники, обращающиеся на орбитах ниже предела Роша, неустойчивы и разрушаются приливными силами.

Приливные силы возникают как разность сил тяготения, действующих на протяженное тело; разные части этого тела по-разному притягиваются возмущающим телом. Самым известным примером их действия являются приливы и отливы на Земле, откуда и произошло их название. Луна вызывает приливы не только в океанах, но и в коре Земли.