Годы опавших листьев

Алана Гор, 2023

1908 год. Мечтающая стать актрисой юная Серафима Шереметьевская сбегает от деспотичного отца. Она едет в пригород Санкт-Петербурга, Гатчину, к своей сестре Наталье Вульферт, но оказывается у закрытой двери. Сестра пропала, а окружающие загадочно молчат. Исчезновение Натальи окутано тайной, попытки разгадать которую затягивают Симу в водоворот приключений. Благодаря актерскому таланту она обманом попадает в хранящий свои темные секреты дом китайского посла. Судьбоносная встреча с сыном посла Тао и неожиданно вспыхнувшая любовь ставят Симу перед трудным выбором. Сложно представить чем грозит участникам этой истории открывающаяся правда и какую цену они готовы заплатить за свое счастье.Вымышленные герои и события плотно переплетаются в романе с реальными. Все совпадения – не случайны, все отличия – вымысел автора. Что есть что читателю предлагается, при желании, разобраться самостоятельно, углубившись в историю России и Империи Цин начала двадцатого века.

Часть I

Глава 1

1908 год

Москва

Нежная полупрозрачная листва раннего лета пропускала сквозь себя солнечный свет, подрагивая на ветру.

Афиша на входе в женскую гимназию гласила: “Спектакль “Любовь до гроба” — сочинение г-на Капустина Т. Д., при участии всех гимназисток выпускного класса. Вход свободный!”.

Переполненный зал редкими аплодисментами снисходительно провожал со сцены только что исполнивших свой танец лесных фей.

За кулисой господин Капустин, молодой и, пока ещё не признанный гений, постоянно поправляя очки и промакивая платком пот на лбу, руководил творческим процессом.

— Темные силы! Выходим! — Он пытался пропихнуть на сцену сквозь толпу фей несколько фигур в черных накидках с капюшонами. — Велено в правую кулису! А вы? Куда?! Барышни! Столько репетировали!

— Это Азарова… а мы за ней, — пискляво отозвалась одна из фей, поправляя на голове съехавший на бок цветочный венок.

— Потом, потом, — отмахнулся от нее Капустин, — раз, — он подтолкнул к сцене темную силу, — два, три, четыре. Фух, — режиссер снял очки и вытер лицо платком.

Четыре фигуры в черных капюшонах наконец расположились полукругом на сцене. Аккомпаниатор ударила по клавишам пианино. После проигрыша фигуры достали из-под плащей бутафорские шпаги и встали на изготовку.

— Граф, вперед! — Громко прошептал господин Капустин. Он оглянулся. Вокруг одни феи, графа нет! — О господи, Серафима…

И тут из противоположной кулисы на сцену буквально влетела одетая в самодельные рыцарские доспехи барышня. Даже через небольшую прорезь картонного шлема были видны ее горящие глаза. В руке сверкнула холодная сталь шпаги.

— Точно! — Капустин стукнул себя по лбу кулаком. — Я дубина, — он облегченно выдохнул и с интересом уставился на сцену.

Рыцарь в доспехах направил шпагу в сторону зрительного зала и сделал несколько резких движений, со свистом рассекая воздух. Затем, картинно парируя удары темных сил, он театрально раскидал противников в разные стороны. Враги были повержены. В зале послышались аплодисменты. Две барышни побежали закрывать занавес.

Господин Капустин просиял, окрыленный успехом предыдущей сцены.

— Теперь финал! Графиня, ваш выход!

Занавес открылся. На сцене графиня, миловидная пухленькая девушка, замерла, пристально глядя в одну точку в районе пятого ряда.

Прозвучало музыкальное вступление. Графиня молчала.

— Слова забыла? — Сам себе задал вопрос Капустин. — Барышня Котова, барышня Котова! На море шторм…

Одна фея аккуратно выглянула из-за кулисы в зрительный зал.

— Ну всё, — она обернулась к режиссеру, — в зале юнкер Нерябов!

— И-и…? — ошарашено протянул Капустин.

— И с цветами! — закончила фея.

— Боже, как мило, — залепетали наперебой барышни, — это любовь!

— Тихо вы! — Шикнул Капустин. — На море шторм! На море шторм! — Почти уже в полный голос он пытался подсказывать слова.

В зале послышался ропот.

— Бесполезно! — Резкий голос заставил всех за кулисами обернуться. Барышни слегка расступились, пропуская рыцаря.

Сима протянула руку в доспехах.

— Платок! — Произнесла она приказным тоном. — Кто-то подал платок. — Слова! — Капустин лихорадочно пролистнул сценарий и достал листок. — Расступитесь!

Сима наколола на острие шпаги листок с платком и вытянула руку со шпагой на сцену.

Капустин с ужасом смотрел на клинок.

— У вас шпага настоящая?

Но Сима, даже не повернулась, она изо всех сил пыталась дотянуться до парализованной подруги, которая стояла слишком далеко. Сима уцепилась за руку Капустина.

— Что за любовь такая, с места не двинется? — процедила она сквозь зубы, — держите меня!

Но Капустин так сильно вспотел от переживаний, что рука выскользнула, и Сима выпала на сцену, еле удержавшись на ногах. Она лишь успела отвести руку, чтобы не уколоть подругу острым лезвием.

Увидев движение на сцене, аккомпаниатор опять заиграла вступление.

Сима, как ни в чем не бывало, спокойно подошла к графине, обошла ее, сняла с кончика шпаги платок, поклонилась.

— Не вы ли обронили сей платок? — произнесла она и сунула платок с текстом графине в руки. Затем опять сделала круг, сильно ущипнула ее за попу и с достоинством удалилась за кулису.

Горе-актриса вздрогнула, оглянулась, посмотрела в листочек и выпалила:

— На море шторм и сильно дует ветер…

Затем глубоко вдохнула, посмотрела на кулису, где ей ободряюще кивала Сима и выжидающе замерли все остальные, выдохнула и продолжила медленнее:

— А я всё жду, а он всё не идёт! Как перенесть сейчас мне муки эти? Чу! Слышу шпаги звон…

За кулисой Сима оглянулась на господина Капустина. Тот стоял с закрытыми глазами и рукой на сердце.

Сима покачала головой, схватила, лежавшие на небольшом столике два кухонных ножа и сильно несколько раз ударила их друг о друга.

Графиня на сцене услышала звон металла и продолжила:

— Ах, это граф!

Сима выбежала на сцену и с чувством воскликнула:

— Меня моя любовь зовёт! — Она подошла к графине, — не виделись мы с вами целый месяц…

По залу пробежал смешок. Капустин за кулисой безмолвно взвыл.

Не обращая внимания на реакцию зала, Сима взяла подругу за руки:

— А вы всё так же хороши, — она на секунду замерла, затем опустилась на колени и скинула с груди доспехи, оставшись в белой окровавленной рубашке.

Графиня бросилась на колени рядом.

— Вы ранены? Вы ранены? Ответьте!

Сима картинно начала падать, протягивая к графине руку.

— Я так люблю тебя, я так к тебе спешил…

Рука обмякла и плавно опустилась. Сима рухнула с сильным грохотом. Шлем с ее головы упал освободив копну непослушных светло русых волос, и покатился по сцене. Графиня ахнула и упала рядом со своим рыцарем.

Юнкер Нерябов в пятом ряду крепко прижал к себе букет и сглотнул слезу.

Зал воодушевленно аплодировал!

— Симочка! Вам в театр! Дорогая моя, только в театр! — Капустин восторженно сжимал ее руку во время поклона, — вас ждет большая сцена!

— Не думаю, — с натянутой улыбкой Сима следила взглядом за высоким статным мужчиной, Василием Александровичем Шереметьевским — ее отцом, который, с подчеркнуто недовольным видом, направлялся к выходу.

Глава 2

Отец никогда не занимался Симиным воспитанием, но был неизменно строг и вечно недоволен своим единственным ребенком. Окружающие небезосновательно считали их отношения холодными и отстранеными. Мать Симы умерла в родах, подарив мужу не долгожданного наследника, а девочку, которую он совсем не ожидал. Василий Александрович, убитый своим горем, считал, что потерял сразу двоих — горячо любимую жену и сына. Бесполезное, ненужное существо, ко всему еще и виноватое в смерти своей матери, он сразу после рождения передал на руки няньке.

Нянька никогда не сюсюкала и не называла свою подопечную, с причитанием в голосе, сиротинушкой, как обычно заведено в таких случаях. Эта, пышущая здоровьем жизнерадостная простая женщина, принявшая все личные невзгоды, в виде смерти мужа и собственного ребенка, с высоко поднятой головой, олицетворяла собой спокойствие и независимость. Она не боялась порой перечить Василию Александровичу, который каждый раз после этого грозился отослать ее обратно в деревню и, в конце концов, так и сделал, заменив сухопарой и сдержанной гувернанткой-англичанкой. Но характер Симы к этому времени уже сформировался. Она переняла от няньки ее непокорство и решительность. Теперь все это определенно мешало в общении с отцом, который требовал беспрекословного повиновения. Естественно, что коса на камень в их отношениях находила часто.

Лет в семь или восемь Сима случайно услышала разговор отца с ее бабушкой, которая пыталась сосватать ему некую княгиню Виленскую. Отец много говорил о верности покойной супруге и жаловался на тяжелый рок. Никакая женщина, по его мнению, не способна была вернуть его счастье, которое так по-варварски отобрала у него Сима. Тогда она узнала о своей чудовищной вине перед отцом. Эта вина по-сути заключалась просто в ее, Симином, существовании. В том разговоре отец нашел ужасные слова, врезавшиеся прямо в сердце. Нянька попыталась убедить Симу в отсутствии ее вины, но не вышло. Это чувство накрепко засело в Симиной голове. Нянька плюнула и выразила надежду на то, что понимание придет к девочке с возрастом.

* * *

Сима помедлила перед входом в их огромную квартиру в бельэтаже на Остоженке, вздохнула и взялась за дверную ручку. Осторожно заглянув внутрь, она тихонько проскользнула в прихожую.

Из столовой доносились голоса, в доме были гости.

— Василий Александрович! Барышня пришли! — На самое ухо Симе завопила неожиданно возникшая рядом Матрена.

— Дура ты, Мотя! — Вырвалось у Симы в адрес прислуги.

— Давайте, давайте! — Матрена, глупо улыбаясь, практически отбирала из рук Симы вещи, — только вас и ожидают. — Она кивнула в сторону гостинной и хитро сощурилась, пытаясь придать выражению своего лица максимум загадочности.

“Не к добру”, — заметила про себя Сима, вырывая из рук Матрены отнятый ею длинный сверток.

— Угомонись! — отрезала она.

Из столовой никто не выходил. Оживленный разговор продолжался. Сима крадучись двинулась по коридору в сторону кабинета.

Голоса в гостинной становились отчетливее.

— Всем известно, брат императора вовсе не проявляет интереса к управлению государством, — произнес отдаленно знакомый Симе мужской голос.

— Да-с… военная служба и, по секрету, женщины, — ответил ему Василий Александрович, — это все, что его интересует.

— Но господа, слава богу, теперь у нас есть наследник! — Произнесла женщина низким грудным голосом.

“Сомовы”, — догадалась Сима. Давно они не появлялись в их доме.

Звякнули рюмки.

— Здоровье императору и наследнику российского престола! — Провозгласил Сомов не совсем твердым голосом, — пьем стоя!

Из гостиной послышался звук движения стула и грохот от его падения. Что-то еще упало и видимо разбилось на столе.

— Борис! — возмутилась Сомова.

— Не беспокойтесь, Эмма Карловна, — произнес Василий Александрович. — Матрена! — Крикнул он, выглянув в коридор.

Сима успела юркнуть в кабинет и притворить дверь, за которой послышались быстрые шаги Матрены.

Там Сима аккуратно развернула сверток. Только она достала из него шпагу, как громом среди ясного неба за ее спиной прозвучал голос Василия Александровича.

— Надеюсь, никого не убила? — Сима замерла, — думала не замечу?

Конечно, она знала, что заметит. И знала, что этот поступок не останется безнаказанным. Но кто думает о последствиях, когда на кону такая эффектная сцена? Разве может бутафорская шпага с безумным свистом рассекать воздух?

Сима повернулась к отцу. Она даже не будет пытаться ему что-то объяснить, это бесполезно. Она просто попросит прощения. Для приличия.

— Оставь, — скомандовал Василий Александрович, — поговорим об этом позже. А сейчас живо за стол!

Сима выдохнула. Ей повезло. Если бы не гости, не видать ей сегодня ужина.

* * *

— Серафима Васильевна, душа наша! Заждались! — Воскликнул Борис Петрович Сомов, как только Сима появилась на пороге гостинной. Сомов, наскоро промакивая губы и откидывая в сторону салфетку, поднял из-за стола свою тучную фигуру. Его стул опять чуть было не упал, но его вовремя подхватил симпатичный молодой человек с щегольским усиками. Он вскочил из-за стола одновременно с Сомовым и так и замер по стойке смирно.

— Как же вы выросли! Настоящая барышня! — приговаривал Сомов, целуя Симину руку, — правда, Эммочка? — Сомов обратился к сидящей за столом супруге.

— Симочка, детка! — Улыбка Эммы Карловны прямо таки светилась, — ну подойди же ко мне!

Сима ужасно не любила эти нежности, но делать нечего, не отбиваться же от этой милой добродушной женщины, так сильно прижимающей ее к своей необъятной груди.

— Помнишь ли ты нашего Аркадия? Как вы замечательно играли на даче! — Эмма Карловна перевела взор на все еще стоящего столбом молодого человека и ее улыбка стала еще нежнее. — Аркаша, — позвала Эмма Карловна.

— Аркадий! — Вторил ей, но уже приказным тоном, Борис Петрович, — подойди!

Аркадий послушно военным шагом приблизился к Симе. Она слегка склонила голову, присела, как благовоспитанная барышня, и протянула кавалеру ручку. Аркадий оглянулся на отца, тот одобрительно кивнул. Аркадий поспешно схватил Симину руку и поцеловал.

— Аркадий, — отрапортовал он и покосился на свою мать.

Эмма Карловна счастливо вздохнула.

Похоже, что больше Аркадий ничего говорить не собирался. Возникла пауза.

— Василий Александрович, горячее поспело! Велите подавать? — Гаркнула с порога столовой Матрена.

Все вздрогнули.

Аркадий резко отпустил Симину руку. “Если бы она была хрустальной, то сейчас упала бы и разбилась”, — неожиданно в голове Симы всплыла странная фраза вероятно из какой-то давно прочитанной книги.

— Действительно! Давайте вернемся к ужину! — Провозгласил Василий Александрович. — Матрена, неси горячее! — Он взял со стола графин, — Борис Петрович, еще по коньячку? Или, может, водочки?

Все оживились. Симу посадили рядом с Аркадием.

Нельзя сказать, что она его совсем не помнила. В детстве, когда их отцы вместе служили и надолго отлучались из дома, они частенько проводили лето вместе. Сима верховодила всеми детскими играми. Аркадий же редко принимал в них участие. Он находился рядом, скорее в роли наблюдателя. И еще он всегда проявлял готовность откликнуться на первый же зов взрослых. Такое послушание удивляло и отталкивало. В детстве Аркадий совершенно не представлял никакого интереса.

После возвращения из Желтороссии отец Симы подал в отставку, а Борис Петрович отправился на Русско-Японскую войну, где в первые же дни получил ранение, вернулся домой, и все его семейство переехало в деревню. С тех пор Сима Аркадия не видела и даже не вспоминала. Но теперь он стал весьма привлекательным молодым человеком. Сима не без интереса искоса за ним наблюдала.

— Поросенок?! — Воскликнул Борис Петрович, радуясь огромному блюду с горячим. — С чем он у нас, а, Матрена?

— Так ведь с яблоками же! — Ответила та.

— Уважили! Ох, уважили! Превосходно! Режь!

Глава 3

Наташа, слегка приподнимая подол модного дорожного платья, грациозной походкой вышла на улицу. Ее встретил легкий порыв теплого летнего ветра. Изящным жестом она придержала на голове шляпку и вдохнула воздух полной грудью, ощущая сладкий запах сирени и еще чего-то еле уловимого, запах детства и до боли знакомой Московской улицы. За нею следовали служанка и няня с Наташиной пятилетней дочкой, Татой, за руку.

У входа ожидал, нагруженный чемоданами, экипаж. Отец Наташи, Сергей Александрович Шереметьевский, придирчиво проверял крепление груза.

— Тут ещё подтяни, — указал он кучеру на ремень и повернулся к дочери, — готовы? Все же… может и я с вами до вокзала?

— Нас и так много, — парировала Наташа. — Федор с вещами справится, — она кивнула на кучера, — и грузчиков возьмем.

— Мне было бы спокойнее, — Сергей Александрович виновато улыбнулся.

— Тогда поехали с нами прямо в Гатчину, — засмеялась Наташа, опираясь на поданную отцом руку и забираясь в экипаж.

За ней последовали служанка и няня. Тату Сергей Александрович поднял на руки, поцеловал в щеку, немного покружил и посадил рядом с Наташей.

— Ну все. С богом. Трогай! — Крикнул он кучеру.

Тата развернулась, встала на сиденье коленями и замахала рукой.

Экипаж тронулся.

Наташа одернула дочку:

— Сядь нормально!

Тата села и обиженно сгорбилась.

— Спину выпрями!

Наташа многозначительно посмотрела на сидящую напротив няню. Воспитание ребенка входило в ее прямые обязанности. Няня виновато моргнула и поправила юбку на коленях Таты.

Наташа, придерживая шляпку тонкой рукой в черной атласной перчатке, подставила лицо встречному ветру. Она прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась.

Наташа покидала Москву без сожаления. Она вообще мало о чем жалела. Легко меняла вкусы в нарядах, легко рассталась со своим первым мужем, Сергеем Мамонтовым, отцом Таты. Он не любил светское общество, модные салоны и развлечения. Жизнь с ним быстро наскучила, и Наташа увлеклась видным офицером Владимиром Вульфертом, став в результате гвардейской женой.

Вульферт увез ее и Тату в Гатчину, по месту расположения элитного Кирасирского полка. Они поселились в небольшом двухэтажном доме неподалеку от Варшавского вокзала. Туда она и возвращалась теперь после двухнедельного пребывания в гостях у родителей.

Гатчина — совсем небольшой городок в предместьях Санкт-Петербурга, но здесь кипела жизнь, особенно в летнее время, когда на свои дачи переезжал весь цвет столичного общества.

Окружение блестящих офицеров, их восхищение ею, кружило Наташе голову. Она всегда знала себе цену. А косые женские взгляды попросту старалась не замечать.

Наташа прекрасно вписалась в светскую жизнь Кирасирского полка…

“Приехали!” — Крикнул кучер, останавливая экипаж.

Наташа вздрогнула и вернулась из своих мыслей, которые в последнее время постоянно уносили ее в недавнее прошлое. Бал в офицерском собрании Кирасирского полка, реверанс и сумасшедший круговорот стремительной мазурки под изумленные взгляды окружающих.

Глава 4

Сима внимательно наблюдала за отцом, пытаясь понять его теперешнее состояние. Разговор за столом ожидаемо повернул в сторону Желтороссии — так в России называли Маньчжурию, северную часть Китая, а часто и весь Китай.

Три вещи, по мнению Симы, могли вывести Василия Александровича из равновесия. Первые две — воспоминания о его безвременно ушедшей супруге и любые разговоры о китайцах. И если мать Симы требовала от него погружения во вселенскую грусть, то китайцы рисковали довести до бешенства. Разговор о них находился под негласным запретом в доме.

Сомовы же наоборот считали своим долгом поддержать главу семьи и в сотый раз с интересом выслушать его мемуары о героической молодости, а за одно и рассуждения о мироустройстве Дальнего Востока.

Вмешиваться в серьезный разговор молодой барышне неприлично. Если не обращаются с вопросом, положено молчать. Определенные вольности Сима могла себе позволить лишь в кругу близких. Сейчас она и рада была бы перевести разговор в другое русло, но вынужденно слушала и наблюдала.

Аркадию, уже вполне взрослому мужчине, напротив, принимать участие в беседе очень даже дозволялось. Однако он до сих пор молчал, глядя в рот Борису Петровичу и ловя каждое его слово.

Сима, непонятно чего ожидавшая от него сначала, теперь поглядывая на Аркадия, лишь слегка кривовато улыбалась.

Она была уже более чем сыта. Долгие годы тренировки научили Симу съедать максимум за первые же минуты застолья. Она, хоть и пыталась выглядеть благовоспитанной барышней, но сделать это получалось далеко не всегда. Поводов вылететь из-за стола и остаться голодной случалось предостаточно.

Теперь Сима мечтала найти какой-нибудь предлог улизнуть от гостей к себе в комнату и уютно устроиться в кресле с томиком любимого Антона Павловича.

— Это ты зря, Василий Александрович, — растягивая слова произнес Сомов, — никакая она не безумная старуха! — Он сделал многозначительную паузу, — удивительная женщина! Представьте себе, держит уже больше пятидесяти лет огромную страну вот так! — Он сжал пальцы в кулак и показал окружающим.

— Абсолютно не имея на это никакого права, — усмехнулся Василий Александрович.

— То-то же! — Воодушевился Сомов, — я же и говорю — удивительная женщина! Из наложниц в императрицы. Это какого ума нужно быть!

— Но ведь народ против и бунтует! — При этих словах Василий Александрович поморщился от неприятных воспоминаний.

— А народ всегда бунтует. Что в России произошло в девятьсот пятом? Ага! А император у нас законный, венчанный!

— Борис, не стоит так кипятиться, — примиряюще улыбнулась Эмма Карловна, — всем прекрасно известна твоя любовь к китайской императрице!

— Дикая страна, дикий народ! И императрица твоя — дикая! — Василий Александрович не добро сверкнул глазами.

— Господа, господа, — Эмма Карловна, почувствовав в беседе опасное повышение градуса приподняла бокал с вином, — мы забыли о нашей молодежи! А ведь Симочка только что окончила гимназию!

Все, будто спохватившись, перевели взгляд на Симу. Ей стало неуютно.

Эмма Карловна загадочно улыбнулась.

— Дорогая, теперь ты окончила гимназию и стала взрослой! Скажи мне, что это означает? — Она с надеждой посмотрела на Симу.

Сима не ожидала такого вопроса и неуверенно пролепетала:

— Я теперь свободна?

Эмма Карловна удивленно вскинула брови и поставила бокал обратно на стол. Сима пожала плечами. Вероятно ответ был неправильным.

Эмма Карловна немного помедлила и продолжила:

— Наш Аркадий нынче заканчивает юридическую школу…

“Странно”, — подумала Сима. От чего она решила, что Аркадий — до мозга костей потомственный военный?

— А я бы хотела стать актрисой, — неожиданно произнесла она.

Глаза Василия Александровича налились кровью. А вот и третья вещь, способная вывести его из равновесия.

“Вон из-за стола!” — Прозвучало в голове у Симы. Но отец лишь набрал полные легкие воздуха и резко выдохнул.

— Вот как?! — Наигранно воскликнула Эмма Карловна, — а что же главное предназначение женщины? Муж? Дети?

Сима пока о таком не думала, а сейчас и вовсе не могла взять в толк при чем тут юридическая школа Аркадия.

— Теперь все барышни грезят о сцене! — Вмешался Борис Петрович, — а потом раз, и уже замужем. А то и дважды! — Хмыкнул он, закусывая лимоном очередную рюмку коньяка.

— Борис! — Возмутилась Эмма Карловна, но вдруг резко сменила тон и продолжила вкрадчивым голосом, — кстати, как поживает ваша племянница, Наташа? Она же теперь кажется замужем за офицером?

Василий Александрович нахмурился. Пожалуй, из равновесия его могли вывести не три, а четыре вещи.

— Она теперь в Гатчине, — не выдержав, ответила за отца Сима, — ее муж, Владимир Владимирович Вульферт, поручик Эскадрона синих кирасир, — отрапортовала она с гордостью.

— Значит служит под командованием самого Великого князя Михаила Романова?! Вот оно как! — Воодушевился Сомов, — достойная служба!

— Ну вот, Симочка, — обрадовалась Эмма Карловна, — и тебе нужно брать пример с сестры!

— Да уж, пример, — процедил сквозь зубы Василий Александрович, — вертихвостка!

— Папа, ты к ней несправедлив, — возмутилась Сима забыв о приличии.

— Несправедлив?! Да вертихвостка — это самое мягкое ее обозначение! Как, по-твоему, можно назвать женщину, разрушившую жизнь порядочному, во всех отношениях, мужу, музыканту? Любящему ее и потакающему всем ее прихотям!

— Но она полюбила другого! — С чувством выдала Сима.

Василий Александрович вскочил из-за стола и заходил взад и вперед по комнате.

— Другого?! А полюбит третьего? Опять разведется и замуж пойдет? Хороший пример, нечего сказать.

Василий Александрович остановился и с осуждением посмотрел на Эмму Карловну. Та смущенно вздохнула:

— Ну, так уже вряд ли возможно…

— Коли мой глупый брат, присяжный поверенный, не будет потакать ее вечным капризам и устраивать разводы, так и не возможно. Хотя она из него с детства веревки вьет!

— Папа! — Воскликнула Сима и на ее глазах проступили слезы.

— Что? Вот ты ее все время защищаешь, а ей-то на тебя наплевать! Она, вон, две недели как в Москве, а к тебе и не заехала ни разу!

— Как в Москве? Как две недели? — Опешила Сима.

В комнате стало тихо.

Сима оглянулась. Она вдруг поняла, что все Сомовы молчат, с интересом и недоумением наблюдая за их перепалкой. И еще одна мысль мелькнула в ее голове. Видно, что отец не сильно трезв, но это вряд ли является причиной тому, что он до сих пор не прогнал ее с глаз. Определенно имеется что-то, что его сегодня удерживает.

— Но ты знал, — прошептала Сима, вставая из-за стола и направляясь к выходу, — и мне не сказал.

— Куда?! — Крикнул ей Василий Александрович.

— К Наташе! — С вызовом ответила Сима.

Эмма Карловна ахнула. Она никак не ожидала такой непокорности.

— Поздно! — Победоносно заявил Василий Александрович, посмотрев на часы, — поезда до Петербурга теперь, слава богу, не задерживают.

Сима на секунду замерла, плотно сжав губы, затем сорвалась с места и выбежала из гостинной. Через мгновение послышался сильный хлопок входной двери.

Все оставшиеся переглянулись.

— После замужества это пройдет, — сказал Борис Петрович и, немного подумав, добавил, — наверное.

— Наверное, — нерешительно вторила ему Эмма Карловна.

Василий Александрович молча опустился на стул.

Как на это отреагировал Аркадий, в принципе, никого не интересовало.

Глава 5

Сима подгоняла извозчика. Не успел экипаж до конца остановиться, она спрыгнула с подножки и побежала на вокзал.

Наташа стояла на платформе у входа в вагон и беседовала с дамой в широкополой шляпе с длинными перьями, подходящей больше для променада чем для путешествия в поезде. Во всем облике Наташиной собеседницы ощущался определенный перебор и читалось желание привлекать взгляды окружающих. Было заметно, что она получает удовольствие, ловя их на себе. Глубокое декольте и яркая помада дополнялись громким уверенным голосом.

— И не говорите, голубушка, — обратилась она к Наташе, — мы с вами в соседних вагонах, бывают же такие совпадения!

Дама старалась спрятать свой взгляд, но невозможно было скрыть, что она смотрит на Наташу оценивающе, с некоторой долей зависти.

Скромное дорожное платье, аккуратно уложенные локоны, открывающие стройную шею. Небольшая, но изящная шляпка. Проникновенные, очаровательные, будто бархатные глаза Наташи производили удивительное впечатление, заставляя окружающих смотреть на нее с неподдельным восхищением.

— Так что заходите на чаек, поболтаем… — Дама приблизилась к самому ее уху и загадочно добавила, — Посплетничаем.

— К сожалению, дочка без меня не засыпает, — невозмутимо соврала Наташа, — и…

Она хотела добавить еще что-то, но сквозь окружающий шум вокзала до нее неожиданно донесся голос Симы:

— Наташа!

Сима уже видела ее и бежала, огибая людей и стоящие на платформе вещи.

— Симка?! — Наташа помахала рукой.

Сима налетела, как ураган, чуть не сбив с ног Наташину собеседницу. На бегу раскрывая объятия она издала победный вопль и повисла на шее у сестры.

— Успела! Я успела! — Сима радовалась, как ребенок.

— Откуда ты взялась? — Спросила Наташа отстраняясь и разглядывая запыхавшуюся Симу.

— От чего ты не сказала, что в Москве? — Вопросом на вопрос ответила та.

Наташа хмыкнула.

— Я писала… но у тебя экзамены…

— Понятно, — вздохнула Сима. Она оглянулась, — а где Тата?

Наташа кивнула на окно купе из-за которого за ними с большим интересом наблюдала Тата.

Сима радостно замахала руками. Тата замахала в ответ.

— Татка, счастливого пути!

Тата приложила к стеклу ухо и щеку, чтобы расслышать Симины слова. Та не долго думая, чмокнула племянницу прямо через стекло. Тата заулыбалась.

Сима повернулась к Наташе.

Мимо прошел вокзальный дежурный.

— Отправление через пять минут, — провозгласил он, — просьба занять свои места!

— Ну как же?! — Расстроилась Сима, — мне так много нужно тебе сказать.

Наташа обняла ее за плечи и снисходительно улыбнулась.

— Симка…

— А сестрица на вас похожа однако! — Бесцеремонно вмешалась дама с перьями. Она стояла рядом все это время и не собиралась уходить.

— Разве?! — Изображая удивление, ответила Наташа, нарочито внимательно рассматривая Симу.

Большие серые глаза, выразительные, но абсолютно лишенные Наташиной томности. Небрежно подобранные густые, вьющиеся волосы, выбивающиеся из-под простой соломенной шляпки. Слегка курносый нос и чуть тронутые загаром округлые щечки…

— Ах да, — опомнилась Наташа, — Симочка, познакомься, Раиса Денисовна Азарова, — она слегка развернула Симу к своей спутнице, — прима нашего Гатчинского театра.

При слове “прима” Азарова просияла, как медный таз. Она еще больше развернула плечи, выпятила грудь и, снисходительно улыбаясь, протянула Симе руку. Та, не заботясь как это может выглядеть со стороны, схватила руку и радостно ее затрясла.

— Вы актриса?! Я так рада! Я тоже мечтаю о сцене! — Затараторила Сима, — у меня уже есть опыт. Вчера прошла премьера в гимназии.

— Не на Остоженке ли случайно? — Удивленно перебила ее Азарова.

— Да! Вы были? — Глаза Симы загорелись огнем надежды, — видели?

Азарова кивнула:

— Мужнина племянница позвала. Но, не припомню, вы тоже одна из этих очаровательных фей?

— Ну нет же! — Расстроенно воскликнула Сима, — меня моя любовь зовет! — Сима выставила вперед руку с воображаемой шпагой.

— Боже мой! Рыцарь?! Это вы? — Засмеялась Азарова.

— Вам не понравилось? — Сима расстроено опустила руку.

— Отнюдь, это было великолепно!

— Правда? — Глаза Симы опять засияли.

Послышался удар колокола.

— Просьба занять свои места, отправляемся! — Раздался громкий голос проводника.

— Ах, — опомнилась Азарова, — Наталья Сергеевна, голубушка, до встречи в Петербурге! — Быстрым шагом она направилась ко входу в соседний вагон, но на секунду остановилась и повернулась к Симе, — захотите делать карьеру, приезжайте к нам в театр, составлю протекцию!

Сима растерянно улыбнулась и благодарно кивнула.

— Симка, дай обниму! — Наташа притянула ее к себе, — соберешься воспользоваться ее предложением, — шепнула она на самое ухо, — комната для тебя в нашем доме найдется! — Она хитро подмигнула, — ну все, прощай!

Наташа грациозно вошла в поезд, послала сестре воздушный поцелуй и скрылась в глубине вагона.

Из окна купе за Симой по прежнему наблюдала Тата. Сима махнула ей рукой, Тата ответила тем же. Сима подмигнула одним глазом. Тата попыталась сделать тоже самое, но только скорчила смешную рожицу.

Поезд запыхтел, зашипел, дернулся и поплыл вдоль перрона. Сима пошла рядом. Она показала Тате язык. Тата обиженно выпятила нижнюю губу. За ее спиной на мгновение показалась Наташа. Но поезд уже набирал ход. Сима хотела ей помахать, да так и осталась стоять на перроне с поднятой рукой.

Глава 6

— Для Василия Александровича и тебя! — Глаша положила на белую скатерть, рядом с чашкой шоколада, красивый конверт, перевязанный ажурной тесьмой.

Сима удивленно вскинула брови и криво усмехнулась.

Достав из конверта сложенный пополам лист бумаги она демонстративно откашлялась, раскрыла лист и продекламировала:

— Афанасий Леонтьевич и Анастасия Ивановна Котовы в день бракосочетания дочери своей, Глафиры Афанасьевны с Эрнестом Феликсовичем Нерябовым, покорнейше просят вас пожаловать…

— Да тихо ты, — хихикнула Глаша, оглядываясь на немногочисленных посетителей кафе.

— Так нет же никого, — отмахнулась Сима и продолжила, — просят пожаловать вас на бал и торжественный ужин…

— Сима! — Взмолилась Глаша, — дома прочтешь.

Сима вздохнула.

— Я так и знала! — Она посмотрела в листок на дату, — а чего так скоро то?

— Отбываем по месту службы, — гордо ответила Глаша.

— Далеко?

— В Тамбов… или в Тобольск, не помню.

— Может в Томск? — Съязвила Сима.

— Может, — Глаша картинно закатила глаза, — да какая разница то?!

— Действительно, — улыбнулась Сима, — никакой!

Глаша отхлебнула из своей чашки шоколад и поморщилась.

— Без сахара горько.

— Пей с сахаром.

Глаша отрицательно покачала головой.

— Не могу. Мерки уже сняли.

Сима засмеялась.

— Ну да, не комильфо если на невесте треснет свадебное платье! Не завидую! — Она добавила в свою чашку еще один, уже определенно лишний, кусочек сахара, — эклеры тоже не будешь?

— Не искушай! — Глаша обиженно хмыкнула, — вот выйду замуж и буду делать чего захочу.

— А чего ты хочешь? — Спросила Сима, задумчиво помешивая ложечкой в чашке.

— Я?

— Ну да, ты.

— Выйти замуж за Эрнеста Феликсовича!

— А потом?

— Потом я буду замужем.

— Логично! А что там, в замужестве, ты хочешь делать?

— Много чего. Сама не знаешь?

— Эклеры кушать?

— Причем тут эклеры? — Удивилась Глаша. Она немного подумала и, наклонившись к Симе быстро прошептала, — любить буду и детей рожать!

— И ради этого ты готова уехать в Тобольск?

— Да хоть на край света! — Четко заключила Глаша.

Сима конечно не могла не радоваться за подругу, но то, как у той все просто складывалось, удивляло.

Глашу Котову и Эрнеста Нерябова сосватали родители.

Глаша ждала их первой встречи и уже заранее была влюблена. Она томно вздыхала и переписывала в альбом любовные стихи к своему придуманному образу.

Знакомство не разочаровало! Глаша наполнилась любовью по самую макушку.

Юнкер Нерябов казался весьма сдержанным при их первой встрече, чем заставил Глашу изрядно попреживать. Но все разрешилось очень быстро. Чувства оказались взаимными. Признание состоялось сразу после выпускного спектакля и тотчас последовало предложение руки и сердца.

Вот и все. Как по-написанному. Можно ли так быстро понять, что это и есть тот единственный, с которым хоть на край света?

Неожиданно за спиной Симы прозвучал знакомый голос:

— Барышня Шереметьевская, барышня Котова! Мое почтение!

Сима оглянулась и сразу расплылась в широкой улыбке. Перед ними стоял режиссер Капустин с коробочкой пирожных в одной руке и шляпой в другой.

— Тимофей Данилович! — Воскликнула Сима, — вы один? Присаживайтесь к нам!

— Премного благодарен, — Капустин присел на край стула, — но спешу-с. У маменьки день ангела, — он продемонстрировал коробочку с пирожными, — ожидают к чаю. — Режиссер улыбнулся, — только скажите, как ваши дела?

— Вот, Глаша замуж идет, — Сима указала на конверт с приглашениями.

— Поздравляю, — простодушно улыбнулся Глаше Капустин, — а вы, Серафима Васильевна? Что на счет сцены?

Сима молча вздохнула.

— Вам бы в Петербург! Вся театральная жизнь нынче там, — Капустин мечтательно покачал головой.

Сима продолжала грустно улыбаться. Она не знала, что ответить.

— Без связей, правда, сложно, — вздохнул Капустин. — Вот у меня связей совсем никаких ни в Петербурге ни в Москве. Но! — Он внезапно оживился, — меня пригласили таки в один театр! Через неделю еду!

— Поздравляю! А куда? — Поинтересовалась Сима.

— Ох, далеко. Очень далеко! В Желтороссию. Знаете такой город — Харбин?

— Боже, — опешила Сима, — да там же одни китайцы!

— Вот и ошибаетесь! Харбин построили русские и живут там в основном русские. Ну и китайцы, само собой, тоже имеются.

Сима поморщилась. С самого детства ей, запуганной отцом, китайцы представлялись чудовищами с желтой, почему-то, потрескавшейся, кожей.

— А хотите, поехали со мной? — Воодушевленно спросил Капустин.

Глаша округлила глаза от ужаса:

— О чем это вы говорите?

— А что, — подмигнул ей Капустин, — я даже готов для этого жениться.

— На ком? — Не поняла Сима.

— Да на вас же, Серафима Васильевна!

— Вы в своем ли уме, Тимофей Данилович?! — Возмутилась Глаша.

— Успокойся, — Сима улыбнулась подруге, — господин Капустин просто шутит.

— Конечно шучу, — подхватил Капустин. — Но, — он многозначительно посмотрел на Симу, — если случайно окажетесь в тех краях, заходите в театр Железнодорожного собрания, я буду там.

— Ну… если только очень случайно, — засмеялась Сима, — зайду, обязательно.

Глава 7

Легкий ветерок колыхнул занавеску на чуть приоткрытом окне. Луч солнечного света чертил тонкую линию от окна по полу к кровати и через помятые белые простыни подбирался к подушке, грозя вот вот нарушить безмятежный сон Тао.

Он лежал на спине, раскинув в стороны смуглые руки. На плече Тао примостилась белокурая женская головка. Жули не спала, но боялась пошевелиться, чтобы его не потревожить. Пусть останется подольше.

Тао — ее любимый клиент. Он сильно отличается от прочих и необычной внешностью и обходительными манерами. Хотя Тао не заказывал никогда шампанского и закусок, но деньгами не обижал. А ещё, Жули очень льстило, что в их “доме” он посещал неизменно только ее, всегда предупреждая о своем приходе запиской.

Снаружи в дверь тихонько постучали.

Жули приподняла голову. Тао не пошевелился. Она невольно им залюбовалась. Утонченные черты лица странным образом сочетались с необыкновенно мускулистым телом. Жули осторожно положила ладонь на его грудь. Рука моментально оказалась захваченной в плен чуть ниже запястья. Тао открыл свои узкие глаза и резко обвел взглядом окружающее пространство.

— Я уснул?

Жули хихикнула:

— Утомился!

Тао чуть заметно усмехнулся:

— Мне пора.

Он отпустил руку Жули, встал и начал одеваться.

Жули бесцеремонно наблюдала за ним с кровати. Это его вовсе не смущало. Повязав галстук и надев модный дорогой пиджак, Тао провел пальцами по своей густой черной шевелюре, откидывая назад длинную челку. Положил деньги на угол комода и, не оборачиваясь, вышел в коридор, где его уже поджидал Чун. Тут же из-за двери напротив появился, застегивая пуговицы на пиджаке, Сишань.

Тао молча кивнул и направился к выходу, оба телохранителя последовали за ним.

На улице Чун подозвал извозчика, и через десять минут они подъехали к входу в Гатчинский театр.

Спектакль вот-вот должен был начаться. Послышался первый звонок.

Троица быстро преодолела лестницу. У входа в ложу их встретили двое охранников в штатском. Они склонились пополам и затем выпрямились по стойки смирно, пропуская Тао. Чун и Сишань остались вместе с ними снаружи.

Прозвенел второй звонок.

Тао быстро поклонился стоящему в ложе статному китайцу. Перед ними в креслах расположились дамы. Китаянка, с гладко уложенными волосами и платье с высоким воротником, закрывающем шею, обернулась. Обернулась и молодая девушка, сидящая рядом, почти точная ее копия.

Тао поклонился и им. Китаянка ответила сдержанным кивком головы. Девушка улыбнулась.

Появление Тао не осталось незамеченным окружающими. Из партера и соседних лож на них смотрело множество любопытных глаз.

Внезапно в зале послышался гул. Все разом обратили свои взоры на центральную ложу. Туда вошли и расселись по креслам высокий и очень представительный мужчина в мундире Кирасирского полка и весьма милая дама в сопровождении еще нескольких человек.

В отличие от самого императора, появление в ложе его младшего брата Михаила и сестры Ольги, встречать аплодисментами заведено не было, однако, их прибытие вызывало у публики не меньшее воодушевление.

Михаил заслуживал особое к себе отношение. До появления у императора Николая долгожданного сына, он считался основным наследником российского престола. Да и теперь, случись что, не дай бог, с императором, ему предстоит править государством при малолетнем племяннике в качестве регента.

Тао, как и все остальные, с интересом и уважением посмотрел в царскую ложу. Член монаршей семьи, брат императора, практически небожитель. Но вот он, тут, так близко, и все могут его увидеть.

Как сильно это отличалось от традиций родной страны Тао, Поднебесной или Серединного государства, вокруг которого, по мнению китайцев, крутится весь остальной мир.

Веками китайские императоры и члены их семей живут закрыто, никогда не покидая Гугуна, Запретного города. Простой народ их не видит вовсе, и даже особо приближенные вынуждены приветствовать императора, Сына неба, стоя на коленях, не смея поднять голову.

Тао знал о Поднебесной или, как ее назвала вся Россия, Желтороссии, лишь по рассказам и книгам. Его детство прошло в Европе. В десятилетнем возрасте он вместе с семьей оказался в России.

Наряду с английским, французским и русским языками он свободно владел и китайским, но на родине за свои двадцать семь лет не был ни разу, и это являлось его заветной мечтой.

С третьим, последним, звонком свет погас. Под аплодисменты занавес на сцене медленно пополз вверх.

Глава 8

Вдовствующая императрица Мария Федоровна дождалась, когда лакей в блестящей ливрее накроет небольшой малахитовый столик к чаю и удалится.

— Никки, присядь, — обратилась она к сыну, стоящему у окна и наблюдающему за движением большой лодки, груженой серыми мешками, по спокойной глади Фонтанки.

Николай II, самодержец Российский, с грустью проводил взглядом лодку, скрывшуюся под Аничковым мостом, увенчанным четырьмя композициями скульптора Клодта. “Никто и никогда не сможет укротить этих непокорных коней”, — подумал Николай и вздохнул.

— Каково самочувствие Алексея? — Стараясь не выдавать волнения в голосе спросила Мария Федоровна, — я ожидала, что ты его ко мне привезешь.

— Из Царского путь не близкий, — уклончиво ответил Николай.

Мария Федоровна согласно кивнула. Она взяла чайник и собственноручно налила сыну чай.

— Хочу поговорить с тобою в отношении Миши, — она немного помедлила, — не кажется ли тебе, что принятые нами меры наконец-то подействовали?

— Пожалуй, что да, — согласился Николай, — в последнем докладе тайной полиции сообщается, что госпожа Коссиковская не имеет теперь намерения покинуть Европу. Писать продолжает, но Миша отвечает все реже и не проявляет былого рвения в отношении женитьбы.

— Можно ли нам рассчитывать, что эта опасность для нас миновала? — С надеждой произнесла вдовствующая императрица.

— Я неустанно молюсь за его благоразумие, — улыбнулся Николай.

— Тогда, Никки, не стоит ли нам поспешить с устройством его семейной жизни?

— Пожалуй, — согласно кивнул император, — в тридцать лет давно уже пора остепениться.

— Принцесса Патриция Коннаутская, вероятно, подходящая для нас партия. Как ты это находишь?

— Совершенно с тобой согласен. Она и собой хороша. Сколько ей сейчас?

— Двадцать два. Всего на восемь лет младше Миши. Она определенно составит его семейное счастье.

— Не сомневаюсь, — уверенно заключил Николай.

Безусловно, если Великому князю Михаилу жениться, то только на особе королевской крови. Принцесса Патриция, внучка самой королевы Виктории и племянница Короля Эдуарда VII, подходила ему, как никакая другая кандидатура.

По, введенному в свое время Александром III, закону, “неравнородные” или “морганатические” браки великих князей оказались под запретом. Женившись на особе низкого происхождения, Михаил терял возможность когда-либо занять престол. Этого Николай и его мать Мария Федоровна никак не могли допустить. Среди прочих кандидатов из состава императорской семьи, по их мнению, достойных никого и близко не было. Пока им, с трудом, но удавалось держать ситуацию под контролем.

Михаил же, после рождения у брата в 1904 году, наконец-то, после четырех дочерей, долгожданного сына Алексея, стал теперь только вторым в очереди на престол. Он почувствовал свободу, влюбился в бывшую фрейлину своей сестры, Александру Коссиковскую, и готов был жениться на ней, вопреки увещеваниям брата и матери.

Николай, имея родного сына в качестве наследника престола, мог теперь ни о чем не беспокоиться, если бы не одно но. У Алексея обнаружилась гемофилия. Пока царская семья, как могла, скрывала этот факт даже от прочих своих родственников, надеясь на чудо исцеления, но надежды неумолимо таяли.

Следовательно, ситуация с престолонаслением в стране была не так уж проста, как казалось со стороны.

Глава 9

— Голубушка, Наталья Сергеевна! — Воскликнула Азарова, выйдя из своего вагона в Петербурге и увидев на платформе Наташу, — а что господин Вульферт? Не встречает? — Она не смогла сдержать ехидства в голосе.

Наташа оглянулась. И тут ее взгляд остановился на, стоящей вдалеке, у здания вокзала, высокой мужской фигуре с большим букетом белых роз.

— Увидимся в Гатчине, — поспешно ответила Наташа и, не совсем уверенной походкой, направилась вперед по платформе. Но каждый пройденный шаг вселял в нее все больше уверенности и Наташа прибавила ходу, с трудом сдерживаясь, чтобы не побежать.

В ее голову опять ворвалась стремительная мазурка, бал и изумленные взгляды окружающих.

— С огнем играет госпожа Вульферт, — произнес появившейся на платформе поручик Азаров. Он поцеловал супругу в щеку, — как доехала, дорогая? — И, не дав ей ответить, добавил, — не стоит тебе с нею общаться, ничем хорошим это не закончится.

Глава 10

Сима и Василий Александрович обедали молча. Сима боялась сказать лишнего, а ее отец не имел даже мыслей к тому, чтобы вести с дочерью беседы.

— Спасибо, — Сима аккуратно положила столовые приборы на тарелку, которую тут же подхватила Матрена и направилась в кухню.

— Можно я попью чай позже, у себя в комнате?

Василий Александрович нахмурился. Он молча налил себе из графина в стакан воды и сделал глоток. Его неспешность моментально заставила Симу заподозрить неладное. Она напряглась.

— Серафима, — Василий Александрович кашлянул и сделал еще глоток, — я считаю, что Аркадий Сомов для тебя прекрасная партия.

— Нет! — Воскликнула Сима.

— Да! — Заключил Василий Александрович и, как ни в чем не бывало, продолжил свою трапезу.

Сима смотрела, как отец невозмутимо режет антрекот, и понимала, что задавать вполне уместный, в ее понимании, вопрос: “ты шутишь?”, не имеет никакого смысла.

— Я могу уйти в свою комнату? — Произнесла она, но теперь в голосе Симы звучал вызов.

Василий Александрович наконец-то оторвался от тарелки и посмотрел на дочь.

— Это для твоего же блага. Можешь идти.

Сима, стиснув зубы, поднялась из-за стола.

Глава 11

Частица Поднебесной, небольшой мир, резко отличающийся от всего, что его окружает, ограничивался стенами обычного двухэтажного Гатчинского дома.

Сюда, следуя моде, из душного Санкт-Петербурга семья чрезвычайного уполномоченного господина Чжана Шуан Ли приезжала уже четвертое лето.

И внутренний двор, и весь дом обустроили на китайский манер. Резные деревянные колонны крыльца, большой балкон, украшенный яркими фонарями, роскошная пагода, увенчанная золоченой статуей будды, в углу двора — все это напоминало местным обитателям их родные края.

Вернее воспоминания о Поднебесной хранило старшее поколение семьи Чжан и их верные слуги. Сын Тао своей родины не помнил, он покинул ее младенцем. Его сестра Юи родилась в Санкт-Петербурге.

Традиции Поднебесной тут старались поддерживать, не смотря на сложности, вызываемые сильным влиянием извне.

Молодой господин Тао имел определенно больше свободы чем любой его сверстник на родине. Однако семья жила по четким директивам самой вдовствующей императрицы Цыси, неукоснительно подчиняясь ее прямым указаниям.

По воле императрицы, Тао получал уже третье образование, теперь — железнодорожного инженера. Он до сих пор считался студентом.

И, хотя Тао выглядел гораздо моложе своего возраста, его несколько напрягала эта затянувшаяся учеба.

Тао всей душой стремился в Поднебесную. То, как тоскует по своей родине его отец, господин Чжан, возбуждало в молодом человеке огромную жажду познания.

Однако все его просьбы о поездке, хотя бы ненадолго, господин Чжан резко отвергал.

— Императрица на этот счет не давала своего позволения, неизменно отвечал господин Чжан.

— Но ведь можно спросить, — удивлялся Тао.

— Нет. Мы не можем ничего ни просить, ни спрашивать. Будет воля нашей императрицы, тогда… Нам остается только ждать и надеяться.

— Можно я хотя бы поступлю уже на службу?

— Будет воля императрицы, поступишь, — вздыхал господин Чжан.

— А если я захочу жениться?

— Придет время, нам пришлют для тебя подходящую невесту… А пока, ходи к своей Жули, никто этого не запрещает.

Тао прекрасно знал, что отцу докладывают каждый его шаг. Он привык к этому с самого детства. Но иногда становилось невыносимо обидно…

* * *

Выпустить пар помогали упражнения с мечом в импровизированном спортивном зале, обустроенном во дворе дома.

— Будешь зевать или защищаться? — Крикнул Тао одному из своих верных телохранителей. Тот не слишком активно отражал удары меча.

— Вставайте оба! — Велел Тао и остервенело ринулся в бой.

Острые лезвия высекали искры. Двор наполнился звоном металла и боевыми криками. Отражая удары молодого господина, Чун запрыгнул на дровяной сарай. Тао последовал за ним. Сражаясь, они скатились вниз. Тао, сделав кувырок, нанес противнику удар ногой. Тот отлетел к телеге с сеном. Стоящий рядом конь равнодушно фыркнул.

Пока Чун поднимался, Тао расправился с его братом. Он загнал Сишаня в угол, где тот притворно сдался.

— Дерись! — Раздосадованно воскликнул Тао, но Сишань опустил свой меч.

— Что на вас нашло, господин? — Потирая ушибленное плечо, спросил Чун.

Тао опустил меч. Он виновато оглянулся вокруг. На секунду взгляд остановился на окне второго этажа. Оттуда внимательно, но бесстрастно взирала на двор его мать, госпожа Чжан Янлин.

Глава 12

Сима не находила себе места. Завтра Сомовы придут официально свататься. Что делать?

Аркадий Сомов ее судьба? Как Нерябов у Глаши Котовой?

Перед глазами Симы потенциальный жених стоял как деревянный истукан с ничего не выражающей физиономией. Симу передернуло.

Ну нет!

Хотя… Аркадий вполне привлекательный молодой человек…

Могла бы она его полюбить и быть счастлива? Сима внимательно посмотрела на свое отражение в зеркале.

— Глаза сияли, и любовью наполнен был ее счастливый взгляд, — прошептала она и глубоко вздохнула.

Сестра Наташа на вокзале выглядела такой красивой и счастливой. Не мудрено, ведь она ехала к любимому мужчине. Наташа сама его выбрала. Почему Сима не может также сделать свой выбор?

Выйти замуж за Аркадия, чтобы получить независимость от отца, а потом развестись, как сестра, и поступить на сцену?

Но ведь какое-то время с ним придется жить! И развод — это так сложно. Василий Александрович, в отличие от своего брата, Наташиного отца, доброго и любящего, этого никогда не позволит.

А еще, вдруг дети пойдут…

Сима схватилась за голову и бросилась на кровать.

— Буду рыдать! — Сказала она и уткнулась в подушку.

* * *

Маленькие Сомовы в мундирах с иголочки дружно маршировали за своим отцом Аркадием. Сима изо всех сил пыталась к ним пристроиться, но никак не могла попасть в общий ритм марша. Ноги отказывались слушаться, будто она шла с пудовыми гирями. Перед ее глазами возник огромный зрительный зал. Скучающая публика откровенно зевала.

Сима закричала, но ее голос заглушил барабан, глухо отбивающий такт где-то в глубине оркестровой ямы. Аркадий, не оглядываясь, вел шествие вперед. Барабан стучал все сильнее и чаще.

Симе стало холодно и она проснулась.

Огромные капли дождя барабанили по карнизу. В открытое окно залетали брызги.

Сима с трудом поднялась и закрыла окно. Не до конца осознавая, что делает, она достала из шкафа большой дорожный саквояж.

И тут ее охватило чувство похожее на панику. Сима лихорадочно, будто за ней гонятся, начала запихивать в саквояж все подряд. Платья, туфли… Сгребла, не разбирая, все, что стояло на туалетном столике.

— Деньги! — Она открыла небольшую лаковую шкатулку, — на билет должно хватить!

Сима бросила взгляд на письменный стол и на секунду задумалась.

Написать записку отцу? А надо ли?

Саквояж не закрывался. Сима решительно, не выбирая, выдернула из него пару платьев и защелкнула замок.

Не оглядываясь она направилась к двери и толкнула ее. Дверь не поддалась. Сима нажала сильнее. Дверь оказалась запертой!

Решимости моментально поубавилось. Она застыла на месте. саквояж выпал из рук.

Вставленный снаружи ключ закрывал замочную скважину.

Как же так?

Нет, она не сдастся!

Сима вытащила из волос шпильку и, засунув в замочную скважину, толкнула ключ.

Снаружи раздался громкий металлический звук. Сима схватила со стола карандаш, встала на четвереньки и просунула карандаш под дверь. Ключ лежал совсем близко… Но неожиданно в коридоре послышались шаги Василия Александровича.

Сима вскочила и схватила саквояж.

Куда?

Она лихорадочно запихнула его под кровать и быстро залезла под одеяло.

Дверь открылась. Отец с минуту постоял на пороге, щелкнул выключателем, погасив свет и вышел. Ключ в замке повернулся два раза.

Сима соскочила с кровати и заглянула в замочную скважину. Пусто!

Она медленно опустилась на пол, прижалась спиной к двери и с тоской посмотрела на увенчанное ажурной решеткой окно, за которым лил холодный дождь. Отражая желтый свет уличного фонаря, капли сползали по стеклу, как большие золотистые слезы.

* * *

С утра, под бдительным присмотром Матрены, Симе позволили посетить ванную комнату, после чего опять заперли. Освободили ее только к обеду.

Василий Александрович строго посмотрел на дочь.

— Не вздумай чего выкинуть!

— И не собираюсь, — спокойно ответила Сима, наигранно изящным жестом поправляя идеально уложенные волосы, — раз вам не терпится от меня избавиться, я приму его предложение. Не извольте беспокоиться!

Василий Александрович удивленно посмотрел на дочь, но на пороге уже топтались Сомовы и он поспешил к ним навстречу.

Обед прошел идеально. Старший Сомов изрядно заправился коньяком. Эмма Карловна, не переставая, кудахтала. Сима улыбалась, краснела от каждого вопроса и скромно опускала глаза. Василий Александрович поглядывал на нее с некоторым недоумением. Аркадий как всегда молчал.

Наконец наступило время для самого главного.

По команде Аркадий, этот юрист с душой солдафона, вскочил. В его руках Сима увидела маленькую коробочку, перевязанную красной ленточкой.

Она смущенно потупила взор. Щеки горели, как помидор. Сима ахнула, вскочила и выпалила:

— У меня вам тоже приготовлен подарок! Я мигом! — Лучезарно улыбаясь, она выпорхнула из гостинной.

Все, включая Матрену, умиленно заулыбались.

— Ну вот, — воскликнула Эмма Карловна, — а мы переживали!

— А давайте еще по рюмочке, пока суть да дело! — Довольно поглаживая живот предложил Борис Петрович.

Василий Александрович, поддавшись всеобщему воодушевлению, потянулся за графином. Мысль последовать за дочерью, или, хотя бы, отправить Матрену, как он это делал прежде, даже не мелькнула в его голове.

Тем временем, Сима вытащила из-под кровати саквояж, наспех надела шляпку и, как мышь, неслышно выскользнула за дверь.

Она бежала по улице пару кварталов, не чувствуя тяжести своей ноши. Повернув за угол притормозила, немного отдышалась и окликнула проезжающего мимо извозчика.