Маджар. Киноповесть

Аксён Арслангович Хараев

1742 год. Живописный ученик Санкт-Петербургской Академии Наук Михаил Некрасов по приказу астраханского губернатора отправляется в экспедицию к развалинам древнего города Маджар. Во время опасного путешествия он невольно попадает в круговорот калмыцко-кабардинских отношений и вынужден вступить в смертельную схватку с ханской вдовой Джан, которая в борьбе за власть готова спровоцировать войну между Персией и Россией.

Глава 4

Среднерусская природа постепенно сменилась степными просторами. На много верст вокруг не видно ни одного дерева — только простирающаяся до горизонта степь, покрытая ковром седого ковыля и горькой полыни. По сторонам изредка пересвистывались суслики. В знойном безоблачном небе безмолвно парили орлы, высматривая добычу.

Изнуренный жарой и взмокший от пота Голохвостов снял с себя палевый камзол, оставшись в простой полотняной рубахе, и обратился к Михаилу:

— Что-то ты не в духе совсем и всю дорогу молчишь. Тревожишься о чем али боишься чего?

— А ты не боишься? — недовольно ответил Михаил. — Скоро ведь астраханская землица должна закончиться, и тогда басурманские земли начнутся.

— А ты что, с калмыками раньше встречался, раз их к басурманам причисляешь? — поинтересовался Голохвостов.

— Нет, не видывал, но слышать от людей доводилось, что они есть идолопоклонники и кочевники дикие. Им человека убить, что жука раздавить, — хмуро промолвил Михаил. — И как меня угораздило в такой переплет попасть? Даже если чудом каким калмыцкие земли пройдем, дальше кабардинская земля начнется. А горские нравы, небось, не слаще калмыцких будут. Жаль, что до Маджара другой дороги нету, кроме этой, и потому, чую я, едем мы прямо в самое адово пекло, на верную свою погибель.

Видя тревогу Михаила, Голохвостов попытался, как мог, подбодрить его:

— Человека нежданная погибель везде застать может, что в степи этой, что в самом Санкт-Петербурге. Но у нас охранная грамота от губернатора имеется. А в ней обращение к калмыцкому наместнику и кабардинскому князю с тем, чтобы нас поберечь и в угоду Российскому государству нам помощь оказывать.

— И ты думаешь, сия грамота нас убережет?

— Должна уберечь. Ведь калмыки хоть особняком своим ханством живут, они уже более века в российском подданстве находятся и потому указам российским и другим официальным бумагам должны без сомнения подчиняться. Так и кабардинцы в мире с русскими быть желают, а потому вреда нам не должны сделать.

Немного помолчав, Голохвостов все же соглашается с Михаилом:

— Хотя… конечно, никто наперед своей судьбы точно знать не может, и с нами в чужом краю все может случиться. И потому, Михаил, надобно нам, как родным братьям, держаться друг дружки, иначе пропадем поодиночке.

— Согласен с тобой. Жаль только, оружия у нас нет никакого — себя защищать. Вот как с ними, басурманами, разговаривать и что у них на уме как распознаешь? Ты, может, к ним с самыми добрыми намерениями настроился, а они без всякого разговору голову, как какой-нибудь овце безмолвной, возьми да отрежь. А потом и на кол могут еще насадить для всеобщего обозрения и на потеху своему люду. И будут наши бедовые головы только степные слепни засиживать, да черное воронье поклевывать.

— Хватит тебе на пустом месте страхи всякие сочинять и самого себя к испугу настраивать, — остановил Михаила Голохвостов. — Свечерело уже, давай привал делать и ко сну располагаться. Вон впереди как раз небольшой овражек вижу, там костер на ночь разведем да при нем и заночуем.