Хент

Акоп Мелик-Акопян (Раффи)

Как известно, эти чаяния армянского народа не сбылись. После победоносного завершения войны к России отошли только Карский и Ардаганский уезды, а большая часть Западной Армении осталась под властью султанских ассимиляторов и погромщиков. В статье 61-ой о Западной Армении (трактат, принятый на Берлинском конгрессе, который был созван в результате вмешательства европейских держав, и в частности Англии и бисмарковской Германии, для пересмотра подписанного в Сан-Стефане договора) весьма неопределенно говорилось, что турецкое правительство должно провести в Армении некоторые реформы. Эти так называемые реформы остались только на бумаге и позволили султану Гамиду еще более усилить преследования и погромы армян. В печати и художественной литературе, представлявших различные течения армянской общественной мысли, велись страстные споры о путях и возможностях освобождения западных армян. В это время Раффи одно за другим опубликовал три произведения из жизни западных армян: «Джалалэдлин», «Хент» и «Искры». В них со свойственным ему чувством актуальности писатель стремится ответить на вопросы, волновавшие современное ему общество.

V

Вернемся на несколько лет до войны.

В провинции Багреванд, недалеко от монастыря Сурб-Ованес (Уч-Килиса), на берегу одного из верхних притоков Евфрата, находилась армянская деревня О… Она была расположена в довольно обширной долине, которую природа щедро наградила красотой.

Две цепи гор с волнистыми вершинами, окаймляя долину, придали ей вид овала. Среди долины, извиваясь, бежал приток Евфрата, который у местных жителей называется Агсу, то есть «чистая вода». И это название было вполне заслуженным. На окружавших долину горах, богатых пастбищами, паслись большие стада овец и скота, а вся равнина была покрыта пшеницей, ячменем, льном и другими посевами; рука земледельца не оставила здесь и клочка невозделанной земли. На этой обширной долине недалеко друг от друга находилось несколько армянских деревень, которые, утопая в садах и рощах, издали казались зелеными островами.

На самом краю долины, в ущелье, стояла деревня О. Дом старшины Хачо (настоящее имя его было Хачатур) богатством и величиной сильно отличался от других. Каждое утро со двора этого дома выгоняли на пастбище около ста голов крупного скота. Его буйволы, волы, коровы и лошади считались лучшими во всей деревне. У Хачо было около тысячи овец, которые паслись на ближайших горах под охраной пастухов. Ему же принадлежала большая и единственная в деревне маслобойня. За деревней была у него прекрасная мельница, жернова которой вертелись круглый год. Но глазным богатством дома Хачо и его опорой были семеро его сыновей, один мужественнее другого.

Они были женаты, и дом Хачо был полон ребятишек всех возрастов — были даже женаты некоторые из внуков, у которых тоже, в свою очередь, были дети.

Таким образом, старик Хачо имел у себя перед глазами несколько поколений; все они жили вместе, работали сообща и как бы составляли свой, особый мир. В деревне сложилось нечто вроде поговорки: «У Хачо столько же детей, сколько скотины».

Из всех сыновей старшины не был женат один, меньшой — Степаник, которому только исполнилось шестнадцать лет. Однако, глядя на его лицо, можно было заметить, что годы еще не дали ему присущей на юге этому возрасту зрелости. Черты его детского, свежего лица были нежны и привлекательны, он был больше похож на девушку, чем на юношу.

Сыновья и внуки Хачо имели свои особые обязанности как в землепашестве, так и в уходе за скотиной, и редко кто оставался дома, исключая Степаника, который мало помогал братьям в этих работах.

Он был для Хачо Иосифом Прекрасным, и старик всегда держал его при себе. Между Степаником и Иосифом Прекрасным было сходство не только в том, что он был таким же красивым и скромным, как сын Израиля, но и в том еще, что его одевали так же нарядно, как и Иосифа. На нем всегда можно было видеть архалук из пестрого аленского атласа, обшитый золотом, а сверх архалука накидку из красного сукна, вышитую золотыми нитками. Кирманская шаль заменяла ему пояс, широкие шаровары шились из ванской шерстяной материи, а ноги были обуты в эрзерумские красные сапожки. На голове Степаник носил красную феску, обвитую цветным шелковым платком, поверх которого спускалась черная шелковая кисть. Из-под фески мягко падали на плечи волнистые каштановые волосы Словом, он отличался от Иосифа Прекрасного только тем, что братья Иосифа смотрели на любимца отца с завистью, а братья Степаника, наоборот, души в нем не чаяли.

Издали дом Хачо производил впечатление древнего замка. Стоял он на холме и имел все необходимое для защиты от врагов. Этот замок был окружен четырьмя высокими стенами, образовывавшими громадную квадратную площадь, на которой находились разные строения, необходимые при большом хозяйстве: овчарки, хлев для скота, конюшни, склады для хранения земледельческих орудий, сенники и кладовые для корма скота, погреба, амбары и т. д.

Тут же были устроены помещения для пастухов и рабочих с их семействами; все они были курды и исполняли разные полевые работы, а жены их работали в доме. Короче говоря, в ограде замка помещалась маленькая деревня, хозяином которой являлся старик Хачо.

Помещение, где жило его многочисленное семейство, не отличалось замысловатостью: не было почти никаких подразделений на комнаты с разными названиями, которые выдумал наш современный цивилизованный мир. В этом доме сохранялась еще та патриархальная простота старины, когда наши., деды жили под шатром, с той лишь разницей, что шатер заменял каменный дом.

Для сыновей Хачо, из которых каждый со своими детьми составлял целое семейство, не было отдельных комнат; все они жили под одной крышей, в одной комнате, представляющей собой не что иное, как четыре стены, крытые толстыми бревнами.

Здесь разводили огонь, здесь пекли хлеб, варили пищу; ели и спали все вместе. Тут же можно было видеть телят, козлят, которые вместе с детьми бегали, прыгали, наполняя дом шумом и гамом. Часто заглядывали сюда и куры со своими цыплятами собирать крошки хлеба и объедки, выпавшие из рук беззаботных Детей. Словом, это был Ноев ковчег с разнообразными животными. Рядом с описанной комнатой находилась Другая, которая, как летнее помещение, имела со стороны двора открытую галерею. Кроме этих комнат, была «ода» — приемная, двери которой открывал только для гостей, поэтому она была хорошо убран содержалась в чистоте.