Падальщики. Книга 4. Последняя битва

Айя Сафина, 2020

После падения Желявы под натиском кровожадного врага и предательства среди своих Падальщики пытаются выжить в новом доме под руководством доктора Августа Кейна, которому удалось завершить создание сыворотки, позволяющей зараженным людям вернуться в человеческое обличие. Однако Полковник Триггер не желает оставлять Желяву неотмщенной и отчаянно ищет врага, уничтожившего его дом. В хаосе гонки за выживание уже сложно разобрать, где союзник, а где враг. И посреди этого хаоса Тесса отчаянно пытается найти способ для людей сосуществовать с зараженными. Противостояние достигает кульминации, когда в руки Триггера попадает мощное оружие «Иерихон», обещающее стереть всю заразу с поверхности земли, и Полковнику не терпится претворить свой план в жизнь. Позволит ли ему Тесса? Осталась последняя битва. Содержит нецензурную брань.

Глава 1. Новое начало

6 февраля 2071 года 09:00

Тесса

Утренняя пробежка подходила к концу. Зелибоба лидировал, Перчинка шла вторая, я же безнадежно от них отстала. И хотя у этих двоих было больше времени привыкнуть к холмистому маршруту посреди зимнего леса — они уже четыре года изучают окрестности Бадгастайна, организовывая терренкуры для его обитателей — отставала я вовсе не по причине незнания маршрута. Полторы недели назад Кейн вколол мне сыворотку, мой организм медленно восстановил антивирусный гомеостаз, и, как оказалось, вместе с сопротивлением заражению пришли человеческие качества. Я потеряла в выносливости и сноровке, пулевые отверстия в бедре, что я получила во время эвакуации людей из Желявы, до сих пор заставляли хромать, я с завистью смотрела, как Зелибоба тягал штангу в сто пятьдесят килограмм, потому что сама едва могла выжать полсотни.

Кейн вернул меня в начальную стадию заражения, а значит, я стала ближе к человеческой норме.

Мы до сих пор не знаем, насколько хватит действия сыворотки. Она не порождает рецидив. Мой организм с каждым днем постепенно поддается атаке вирионов. Все, что мы можем делать сейчас, это измерять время до возникновения ОВС. Острый вирусный синдром — научный термин, которым Кейн обозвал момент критически низкого сопротивления организма жажде. Я не ученый. Я солдат. И я этот момент называю «без трех минут кровожадный убийца без мозгов».

Жизнь превратилась в скачкообразную синусоиду, где на оси Х бесконечно тянется время, а на нижнем экстремуме функции по оси У ждет монстр. Наша задача — не достигать нижнего экстремума, потому что за его пределами человек забывает себя и превращается в хищника.

Лилит — наша первая пойманная особь — до сих пор не очнулась ото сна, в котором ее сознание под действием сыворотки медленно возвращалось на трон, смещая заразные вирионы. Уже полторы недели я каждое утро стою возле плексигласового бокса, где безмятежно спит Лилит, и все жду, когда она проснется. Лилит — наше сокровище. Именно она докажет эффективность теории Кейна о трехкомпонентной сыворотке.

— Клянусь, еще бы минута и я бы побежал за тобой обратно вот с этими санками, — произнес Зелибоба.

Они с Перчинкой стояли на крыльце гостиницы «Умбертус», ставшей нашим домом, и насмехались над моей тяжелой одышкой.

Я взглянула на детские санки, которые стояли возле входа, и, запыхаясь, спросила:

— Почему раньше не додумался?

Легкие горели, лицо щипало, печень стонала, а почки сварились вкрутую после часового бега по сугробам и холмам.

— Негрустишка, — Перчинка похлопала меня по плечу, — в конце концов, ты же не можешь быть лучшей во всем.

С этими словами да еще с ухмылками в придачу оба вбежали внутрь.

В холле меня уже ждала куча людей, от которой я пыталась скрыться на пробежке. Но мудрый дядя Питера Паркера³ произнес великую цитату, изменившую мою жизнь «С большей силой приходит большая ответственность». Именно эта цитата красовалась на трусах с Человеком-пауком, которые Хайдрун сшила для меня из детских простыней, когда я только появилась под их крышей. Амбиции спасти целый мир от заразы тонули под атакой ежедневной рутины, обещающей вогнать меня в депрессию.

— Тесса, мне не хватает рук в кухне! Попробуй приготовить еды на двести пятьдесят четыре рта два раза в день! — первым возник Свен, сложив руки на груди.

Он батрачил в кухне день и ночь, чтобы прокормить резко увеличившееся население нашей гостиницы. Полторы недели назад мы вывезли из разгромленной Желявы двести тридцать восемь человек. Мало спасти их жизни от неминуемой смерти, теперь эту жизнь надо было поддерживать, потому что люди по-прежнему были заперты в подвале без разрешения выйти на поверхность.

В принципе вся рутина теперь и состояла в том, чтобы поддерживать жизнь людям. Обстоятельства резко обрубили мои планы спасти весь мир от вируса, потому что я с трудом справлялась с человеческим дерьмом. Причем реальным дерьмом, о котором мне уже возвестил Фабио.

— Мы установили всего четыре унитаза на две с лишним сотни человек, канализация не справляется! У нас ни фильтров, ни реагентов, чтобы уничтожить запах!

— А на него каждый день сбегаются зараженные. Они уже все подножие горы облепили, как мухи, — добавляла Арси.

— А еще у нас кончились медикаменты: сорбенты, анальгетики, противовоспалительные, — поддакивала Хайдрун.

Я шла мимо ребят, не зная, что им ответить.

— Тесса! — обиженно воскликнула Куки.

— Что? — резко ответила я. — Все, что я слышу от вас, это проблемы, и хоть бы один предложил решение!

Я заперлась в своей комнате, не торопясь приняла душ, потому что считала, что имею право, черт возьми, хоть немного пожить для себя, а не для каждого просящего. А потом меня тут же атаковала моя совесть, напомнившая о том, что у меня есть личная душевая, в то время как у двух сотен людей, запертых в подвале гостиницы, есть лишь один шланг с водой.

— Черт! — выругалась я и выключила воду.

С каждым днем обстановка накалялась, а я по-прежнему не знала, как ее решить. Я ступила в тот же круговорот дерьма, что существовал на Желяве — нам необходимы ресурсы. Того, что каждый день привозили мы с Перчинкой, Зелибобой и Томасом, критически не хватало, но я не могла выпустить Падальщиков на поверхность, потому что у подножия гор нас ждала плотная стена зараженных, которую человеку ни за что не пересечь. Так на моей шее затягивалась петля: с каждым днем нужда в поверхности возрастала, и с каждым днем зараженных вокруг горы становилось все больше.

— Чтоб тебя! — снова выругалась я и вышла из ванной комнаты.

В спальне меня встретил брат. На его измученном от недосыпа лице читался длинный многосложный упрек.

— Что? Тоже пришел сказать, что все плохо? — я опередила его жалобу.

Он нахмурился.

— Эй, я с тобой на одной стороне, — устало ответил он. — И вообще-то у нас прорыв.

Я не сразу осознала его последнюю реплику и даже отвернулась, чтобы нацепить трико и футболку, а потом до меня дошло. Я подпрыгнула к Томасу и сжала его плечи.

— Получилось?! — воскликнула я.

— Что-то сварили они там… Кейн ждет тебя в лаборатории.

Я обняла брата крепко-крепко и радостная побежала в лабораторию.

Двести пятьдесят четыре спасенные жизни, но не все они беззащитные котята. Мы спасли не только простых жителей и детей, но и солдат, аграрников, инженеров, компьютерщиков, а самое главное — ученых, и среди них главным нашим трофеем стал генетик Маркус, который сразу же предложил свои знания нам в помощь. Миша, Фабио, Ульрих и Томас тотчас же собрали из сподручных материалов герметичный отсек внутри лаборатории Кейна, куда без права выхода заселили Маркуса с его помощником Фиделем и их ассистентами.

Я ворвалась в лабораторию, хлопнув дверью, объявляя о своем прибытии.

— Мы здесь, — позвал Кейн.

Я прошла вглубь, где в боксе жили ученые. В соседнем плексигласовом боксе спал Геркулес — зараженный, чей генетическим материал стал последним звеном в сыворотке. А еще он был моим личным трофеем, я с мазохистским удовольствием рассказывала Падальщикам, как сцепилась с ним голыми руками. Не знаю, о чем я думала в тот момент, но я была под действием человеческой крови, а для зараженного это настоящий наркотик, который башню сносит напрочь.

— А, Тесса! Рад тебя видеть.

Маркус был высокого роста, носил прямоугольные очки, волнистые волосы до плеч, тронутые сединой. Фидель же был точной противоположностью: низкий, пухловатый, усатый. Объединяло их между собой нечто гораздо более глубокое, нежели внешность — безудержная отвага и неутомимое любопытство. Что-то мне подсказывало, что, если бы я не стала Падальщиком, я бы стала таким ученым, как они.

— Привет, Маркус, Фидель, ребята. Пожалуйста, скажите, что получилось! — взмолилась я.

— Сегодня мы готовы тебя обрадовать. Смотри.

С этими словами Маркус обильно смазал ладонь прозрачным гелем и подошел к окошку, ведущему из его бокса в соседний, где спал Геркулес. Я затаила дыхание.

Маркус отпер замки один за другим и просунул руку, у меня остановилось сердце. Но дальше Маркус решил конкретно дух из меня выбить, потому что поднес палец прямо под нос Геркулесу. Тот не реагировал и продолжал спать.

— Обалдеть! — выдохнула я.

Маркус был доволен моей реакцией, как и все остальные. Но больше всего, конечно, они были счастливы получить столь успешный результат.

— В среднем действие линимента продолжается четыре часа. К тому времени он полностью впитается в кожу и защита исчезает, — объяснил Кейн.

— И это не опасно для людей?

Маркус замотал головой.

— Линимент впитывается лишь в самые верхние кожные покровы, блокирует потовые железы и покрывает тело герметичной пленкой. Чем больше человек двигается, тем активнее работают потовые железы и тем быстрее смоется камуфляж.

Мне не терпелось испробовать препарат, и я уже прыгала от ожидания грядущей вылазки.

— Поверить не могу, что вы так быстро создали рецепт, — сказала я.

Фидель улыбнулся.

— Состав разрабатывался больше десяти лет. Проблема была в том, что, пока мы жили на Желяве, мы не могли его испробовать. Мы проводили эксперименты с частями тел инфицированных особей, что вы — Падальщики — приносили нам с поверхности, вопреки недовольства Генералитета.

— Мы проводили тесты на реакцию в чашках Петри, где смешивали линимент с инфицированными тканями, но от этого результаты страдали критически. Теперь же, когда мы можем экспериментировать с живыми особями, я уверен, что ты добьешься своей цели.

Я посмотрела на Маркуса, он добавил:

— Мы все справимся с задачей. Мы вылечим людей.

Я чуть не расплакалась. Человек, с которым я знакома всего десять дней, подхватил мою правду, что я несла на плечах в одиночку. До этого момента я и сама не до конца верила, что столь амбициозный план осуществим, теперь же моя уверенность крепла с каждым успешным опытом в стенах лаборатории, с каждым согласием моих друзей и бойцов следовать за мной, с каждой улыбкой, с которой они встречали мои слова о том, что наше поколение окончит войну с вирусом.

Через несколько минут воодушевленная я сидела в углу подвала, смердящего людским потом и экскрементами до рвотного рефлекса. Люди не замечали запаха, в котором жили, но они замечали его на моем лице.

— Так, так, так, смотрите, кто соизволил спуститься к бомжам, — встретил меня Фунчоза.

Падальщики собрались на одном пятачке подвала, ставшем их новым домом. Ребят было жаль до скрипа сердца. Несмотря на то, что их обеспечили едой, матрасами, чистой одеждой, их не обеспечили смыслом жизни. Они с вожделением смотрели на свою экипировку, висящую на стене без надобности, и отчаянно хотели вновь ощутить на себе двадцать шесть килограммов неуязвимости и отваги.

— Пока ты нежишься посреди белоснежных простыней на берегу океана с бокалом мерло, мы тут пытаемся решить насущные проблемы! У нас завелся Ночной Жрец! — выплюнул Фунчоза.

Я нахмурилась.

— Новая религия? — предположила я.

Для полного счастья нам не хватало лишь религиозных междоусобиц.

— Нет! Кто-то жрет ночью! Прямо вот тут посреди нас! По ночам то и дело слышу «хрум-хрум, хрум-хрум». Прямо как будто в мозг въедается! И это не крыса! Все облазили, каждый закуток, каждую нору! Нету Джерри! Нету! Вот смотри, что нашли!

Он поднес к моему носу указательный палец, на котором лежала…

— Крошка! Это ржаная крошка! Ночной Жрец жрет ржаные хлебцы, не делясь с нами!

Я оглядела ребят с ухмылкой, но потом поняла, что они все смотрят на меня серьезными взорами и кивают. Загадка Ночного Жреца была для них насущной проблемой. И ровно в этот момент я осознала, что их надо срочно выводить в мир на поверхности, иначе у них тут конкретно крыша съедет.

— Есть план, — начала я, не желая терять времени на перепалку с Фунчозой.

Я показала флакон с прозрачной мазью.

— Спасибо, но обойдусь без вазелина. Меня еще не начали долбить тут в зад.

— Фунчоза, заткнись, — выругался Антенна.

— Это линимент, который скроет ваш запах от зараженных.

Миша с Фабио повесили в подвале сорокадюймовый телевизор, и теперь я могла демонстрировать солдатам карты местности и разметку территории.

— У подножия гор собралось больше трех тысяч зараженных, — я указала на карту, — Перчинка, Зелибоба и я отвлечем их приманками, уведем подальше от гор. Вы сможете выехать на Аяксах из плотного окружения. Линимент скроет ваш запах, и вы доберетесь до цели.

— И какова цель? — спросил Калеб.

Я ответила, чуть погодя:

— Желява. Это ближайший к нам склад всех ресурсов.

Лица ребят напряглись. После бойни десять дней назад там остались тысячи трупов. Отныне Желява была братской могилой, а также опасным местом обитания хищников, питающихся падалью. Но выбора у нас не было.

— Будем грабить родной дом, — выдохнул Муха.

Сержанты Буддиста — Муха и Хумус — острее всего переживали предстоящее злоключение, ведь во всех религиях беспокоить мертвых запрещено.

— Мы же Падальщики, нам все равно, что грабить, — заметила Вьетнам.

Практичность Васаби всегда била точно в цель.

— Нам придется строить новый дом на костях старого, — добавил Буддист.

Мы все притихли. От этой мысли становилось не по себе. Каждый представлял, что придется испытать, когда ступим на братский могильник, в котором навсегда упокоились души тысяч невинных желявцев, погибших по воле судьбы.

Ну или если быть честным, то погибли они по воле психопата, возомнившего себя вершителем судеб, раз природа наградила его мутировавшей ДНК, которая позволяет ему выживать среди чудовищ. Я такая же как Маргинал. Нас здесь шестнадцать человек таких, а в скором времени станет еще больше. И ни одному из нас в голову не пришла идея устроить геноцид, потому что мы, видишь ли, сильнее и живучее. За всю историю человечества таких психопатов рождалось немало, и ничего кроме страдания и боли они не сеяли на этой земле, как бы ни хотели очистить генофонд. Все происходило как раз наоборот. После тех зверств и резни, что они чинили, оставшиеся в живых лишь еще больше объединялись и клеймили позором любые попытки вывести чистую расу. Мораль побеждала. Здравый рассудок побеждал. Сострадание побеждало. И сегодня в этой войне не будет исключений: мы принесем победу милосердию.

— В первую очередь займемся герметизацией гостиничного крыла. Томас, покажи.

Я уступила место брату, который тут же активно заиграл пальцами над клавиатурой и уже демонстрировал черновые схемы, что они приготовили с нашим мини-отрядом инженеров.

— Восточное крыло стоит обособленным сооружением, соединяется с остальной частью гостиницы коридором на первом этаже. В крыле два наземных этажа: ресторан и спальни, а также подвал с холодильными камерами. Придется немного потесниться, но мы сможем разместить всех двести тридцать восемь человек на одном этаже. Там шестнадцать номеров разной вместительности с собственным санузлом, в каждый номер поселим по восемь-десять человек.

— То есть целый унитаз на десять человек, а не ведро на сотню?! Хвала Аллаху! — Фунчоза воздел руки к небесам.

Чем вызвал недовольные гримасы Мухи. Его настоящее имя — Мухаммед, и его религия не терпела ни иноверцев, ни тем более богохульств в сторону его бога.

— Погоди, то есть жилой этаж будет над землей? Я думал, мы собирались продолжать кротовничать, — недоумевал Антенна.

Мы с Томасом переглянулись. Этот подарок он объявит им сам, потому что это была идея ребят: Томаса, Ульриха, Фабио и немого Миши.

— Мы подумали, что если вы заедете на оптический завод здесь неподалеку и привезете сотню плексигласовых листов, мы сможем герметизировать все два этажа восточного крыла, — с довольной улыбкой произнес Томас.

— Стоять! — тут же замахал руками Легавый. — Ты хочешь сказать, что мы будем спать на втором этаже?! С окнами?

— Плексиглас немного размоет вид, но да. У вас будут окна с видом на синее небо, зеленые леса и заснеженные горы. Категория люкс и все такое.

Ребята тут же оживились, ведь они мечтали об этом всю жизнь. Они переглядывались, хлопали друг друга по плечам и не переставая улыбались.

— Это неопасно? — Ляжка хмурилась одна из немногих.

Самыми приземленными из Падальщиков всегда были Бесы.

— Мы долго проводили расчеты, — брат почесал затылок, — и пришли к выводу, что даже если что-то и будет просачиваться через щели между листами, то этого недостаточно в условиях гор. Ветер разнесет запах задолго до подножия, где собираются зараженные, а в горах, как вы знаете, они практически не могут существовать из-за анемии.

— К тому же Маркус и Фидель продолжают работать над фильтрующим куполом. Они изготовили эффективный прототип ферментированной прокладки. Геркулес не смог учуять отфильтрованный человеческий запах. Ребята уже начали установку профилей для возведения купола над внутренним двором «Умбертуса». Если купол докажет свою эффективность, можно будет расширить его диаметр, — добавила я.

— Поверить не могу, — выдохнула Бридж. — Еще недавно мы изучали схемы этих разработок на экране монитора на Желяве, и это казалось чем-то невероятным, недостижимым даже. И вот теперь…

— Это происходит в реальности, — вставила подошедшая к нам Алания.

Мы кивнули друг другу в знак приветствия и улыбнулись.

Именно отважная Алания подпольно встречалась с Маркусом и Фиделем на Желяве, чтобы потом передать их научные разработки Падальщикам. Лишь после того, как ребята получили эту надежду на жизнь на поверхности, они взяли в руки винтовки и пошли штурмовать штаб Генералитета.

Психи. Просто психи.

У меня бы никогда не хватило смелости претворить в жизнь бунт, основанный на голой теории. Триггер это знал, а потому давил на меня годами, обрабатывал, мариновал и не остановился даже тогда, когда потерял меня, а просто использовал Калеба со всей его ослепляющей болью. Падальщики вышли бороться за ту теорию, что смотрела на них с чертежей и непонятных математических формул, они даже не знали наверняка, сработает ли это все в реальности. Но Падальщики всегда служили метафорой надежды, и вот теперь они все здесь, и мы отвечаем им: «Да. Сработает». А это значит, что они боролись, жертвовали и терпели боль не зря.

— Ну а для того, чтобы сменить ведро на унитазы и спать под открытым небом, нам нужно серьезно поработать, — я вернула всех из заоблачных мечтаний.

К моему облегчению ребята стали более покладистыми, и даже Фунчоза прекратил попытки дестабилизировать ситуацию и тоже присоединился ко всеобщим усилиям сделать из этого места первое безопасное наземное поселение, возведенное совместными усилиями людей и мутантов.

На следующий день, когда я пришла в подвал ровно в восемь утра с целым ящиком приготовленного учеными линимента, я не увидела ожидаемых депрессивных нытиков. Не знаю, спали ли Падальщики вообще, потому что к моему приходу они уже вовсю натягивали экипировку, весело гогоча.

Как же я соскучилась по ним.

Они предвкушали миссию, новые подвиги, надежда снова расцвела в нашем новом доме, а я наполнялась силами, питаясь ею. Падальщики никогда не остановятся. Движение для нас — смысл бытия. Мы не можем сидеть без цели, без дела. Прогресс — наша пища.

К стандартному набору процедур по сбору в миссию добавилось использование линимента, который ребята тщательно втирали в каждый сантиметр тела. За его теоретический рецепт они тоже боролись в день бунта, а теперь вот пожинают плоды своего успеха в реальности. Я вдруг осознала, что наши взаимоотношения с Кейном аналогичны: он создает модели в своем творческом уме, а я же претворяю их в жизнь. Два обязательных звена победы, и каждое звено должно непоколебимо верить в правоту партнера. Я верила Кейну. Со всеми его ошибками и недостатками он все равно вел нас к победе.

Воспользовавшись случаем, я подошла к Алании.

— Как поживаете здесь? — спросила я после традиционного объятия.

Она как всегда одарила меня скромной улыбкой.

— Живы, и на том спасибо.

Ее мягкость и простота всегда импонировали мне. Я завела ей за ухо прядь седых волос, выбившихся из растрепанной косы. Алания ни на секунду не оставляла заботу о своих деревенских подопечных, распространяя свою доброту и любовь на всех, даже на желявцев, которых она не знала. Под ее чутким надзором и методичным контролем людям удалось сохранить веру в лучшее, а потому с самого первого дня, что они были заперты здесь в душном подвале с ограниченным количеством воды и еды, они продолжали работать — помогали инженерам мастерить… Труд спасал их от гнетущих мыслей, так они и прожили почти две недели, чтобы наконец увидеть просвет в этом затхлом подвале. Воображаемый свет обещал им поверхность.

Здесь было около четырех десятков детей, которые острее остальных реагировали на заточение, но женщины окружили сопляков материнской заботой, даже не являясь никому из них матерями. У нас было около четырех десятков сирот.

Анника была главной няней детсада, малышня и даже подростки собирались вокруг нее, чтобы поиграть в считалочки, игры на кулачках. Нежный голос женщины разучивал с детишками стишок:

— Дятел — тук-тук-тук — стучит,

На кого-то всё ворчит:

«Сами в гости приглашают,

А потом не открывают»!

Малыши с интересом следили за руками Анники и повторяли за ней, изображая дятла на дереве.

Женщины отвлекали их, как могли.

— Скоро станет гораздо легче. Потерпите еще немного, — я пыталась приободрить.

— Я знаю.

Алания положила руку мне на плечо.

— Я верю в тебя, — произнесла она.

И рука ее вдруг резко стала тяжелее тонны на две.

— Мы все стараемся, Алания. Это не только моя заслуга, — бросила я резко.

Алания улыбнулась еще шире и убрала руку.

— Тигран всегда видел людей насквозь. С первого взгляда мог понять суть человека: этот лентяй, тот завистник, этот прирожденный благодетель. Я не поверила ему насчет тебя. И ошиблась.

Я опустила глаза. Почему-то разговор с ней стал сильно напоминать разговор с Тиграном в тот день в деревне. Если бы я только знала, что после того разговора я больше никогда не увижу Тиграна, я бы расспросила его тщательнее обо всем, что он знал, о всей его жизни. Как нацист разведчика. Вытащила бы клешнями даже то, чем бы он не хотел делиться.

— В ту ночь мы с ним не спали, и он говорил о том, что вы — Падальщики — новое поколение борцов за наше будущее. Не потому что в руках у вас винтовки, а тело спрятано за листами брони. А потому что сердцем вы искренне верите в то, что каждый человек заслуживает право на сострадание, а потому вы не скупитесь на него и раздаете его всем, кто нуждается.

Я слушала с замершим сердцем, как если бы Тигран ожил и говорил сейчас со мной. Так Алания походила на него.

— Люди пойдут за вами, не потому что вы им прикажете, а потому что увидят в вас теплый обнадеживающий светоч маяка посреди бури. Триггер и ему подобные не переживут этот переходный момент. Они останутся в прошлом. А вы, — с этими словами она ткнула пальцем мне в грудь, — вы пойдете в будущее и остальные потянутся за вами.

— Спасибо, Алания. Твои слова наполнены надеждой, и мне становится страшно, что я их не оправдаю.

— О, даже не сомневайся в себе! Тигран говорил, что ты совсем иная. Теперь я это понимаю.

— Почему иная?

— Потому что твое сострадание гораздо шире. Ты готова жертвовать не только ради людей, но и ради тех кровожадных монстров, в которых по-прежнему видишь людей.

— Но ведь это правда! Их всех можно вернуть!

— В этом твоя сила. В твоей вере! Не изменяй ей и иди до конца. Борись за нее и жертвуй. Потому что только безграничное сострадание, которое распространяется на всех живых существ, поможет нам выйти их кровавого хаоса.

Я вновь обняла Аланию и вдруг поймала себя на мысли, что она такая худенькая и маленькая, прямо как моя мама. Мне было всего восемь лет, но я уже понимала, что моя мама миниатюрная и аккуратная. Алания стала походить на нее. Может, в реальности, а может, лишь в моей голове, потому что я так отчаянно нуждалась в родном доме.

Падальщики один за другим стали покидать смрадный душный подвал, как вдруг раздались хлопки. Они набирали мощность с каждой секундой, словно волна постепенно заражала людей, а потом отовсюду раздалось гудение и радостное улюлюканье. Люди торжественно хлопали в ладоши, махали нам, приободряли и кричали, что любят нас.

Я чуть не расплакалась. Еще никогда Падальщиков не провожали в миссию так дружно и так восторженно.

— Они рады, что мы валим отсюда или они рады, что мы валим отсюда? — спросил Фунчоза.

Странным образом его фразу поняли все: люди радовались большему количеству воздуха в подвале или тому, что мы снова выходим в миссию, чтобы продолжать бороться?

В ответе мы не нуждались.

Люди скандировали «ПАДАЛЬЩИКИ!» и радостно махали нам, как дети, провожающие своих родителей в поход. Ну а мы чувствовали себя солдатами на параде: достойные похвалы и дифирамбов. Людское обожание зажгло в нас надежду с новой силой, она больше не была едва заметным фитильком, а горела светом тысяч факелов — ярких, обжигающих и грозных.

Слова Алании тоже перестали быть теорией и превратились в реальность. Еще никогда Падальщики не чувствовали себя такими нужными для слабых, угнетенных, просящих. И еще никогда я не чувствовала себя такой уверенной в том, что иду верной дорогой.

Ребята поднимались по ступеням в холл гостиницы, весело обсуждая предстоящую миссию, кто-то разглядывал внутреннее убранство «Умбертуса», другие неотрывно глядели на тяжелые входные двери со стальным засовом.

Еще никогда они не пересекали защитные ворота так легко, как сегодня, но и старые привычки никуда не делись: выходя наружу, каждый стучал по косяку двери на удачу.

На крыльце гостиницы ребята задержались. Я сперва даже не заметила, что они отстали, продолжала твердо вышагивать к снегоходу Арктик Кэт, который Ульрих назвал Киской, и теперь мне жить с этим проклятьем до конца времен. А когда я наконец осознала, что шаги ребят затихли, обернулась.

Эта картина навсегда застрянет в моей памяти: ребята столпились у дверей прямо под деревянной табличкой с названием гостиницы «Умбертус», уже подточенной и измученной временем, и смотрели на мир вокруг. Они жадно пожирали глазами безграничные пейзажи заснеженных Альп: вздымающиеся холмы тут и там, острые пики гор, разрезающих небо так небрежно и в то же время так естественно, запорошенные овраги и темные ущелья, плотные леса покрывали горы своими снежно-черными силуэтами спящих деревьев — где-то голые лиственные, где-то вечные зеленые, и вокруг всего этого пейзажа чистый ясный фон голубого неба, изредка сокрытого пузатыми облаками, готовыми излиться своими пушистыми внутренностями на ледяную землю.

Я уже два месяца жила на поверхности и удивлялась тому, как быстро привыкла к ней, ведь она мне чужда, это не моя родина. Я родилась в затхлых мрачных отсеках подземной Желявы, которую до сих пор считала домом. Все, что я наблюдала здесь и сейчас, казалось правильным и естественным, потому что мы наконец вернулись в ту жизнь, которая была уготована человечеству с самого начала.

Жизнь создала нас, как вид, лазающими по деревьям в непроходимых джунглях, мы кротко совершали шаг за шагом в сторону открытых степей, оборачиваясь по сторонам в страхе от хищников, мы были частью природы, подчинялись ее жестоким законам, мы уважали и блюли равновесие в экологических нишах, а потом пошли на поводу своей жестокости и алчности. Мы рушили природный эквилибриум, стремясь вырваться из законов природы, считая, что примитивные животные не могут нам быть ровней. Человек возомнил себя богом, посягнул на право создавать и кроить мир по своему хотению, как глупый ребенок, до конца не осознавая могущество, против которого вышел на ринг.

Мы проиграли и были согнаны с земли совершенно справедливо. Кровавые жертвы, которые сопровождали наше возвращение на поверхность, тоже казались естественными.

Начался снег. Такой легкий почти невесомый, он мягко опадал на нас, тотчас же таял на броне, оставляя прозрачную слезинку, которую хотелось утешить. Фунчоза с Рафаэлкой первыми спустились с крыльца, высунули языки, и стали ловить снежинки ртом. Я не могла обозвать их занятие глупым, потому что сама втайне ото всех иногда занимаюсь тем же самым. К ним присоединились остальные солдаты, весело гогоча, они запрокидывали головы, устроив охоту на снежинки. А потом кто-то кого-то толкнул, второй ответил, задели третьего, тот — четвертого и началось.

Задорный смех залил парковочную площадку, обозначив начало войны. Граница прошла точно между пятью отрядами бойцов, и первые снежки полетели в противников. Снег был хороший цепкий идеального состава для лепки комочков. Снежные ядра летали повсюду, как и истеричный смех солдат.

— Я тебя убил! Ты выбыл!

— Я тебя первым убил!

— Нет я!

— Я первый!

Как всегда это бывает в игрушечных войнушках самое сложное — это доказать, кто кого убил первым. Спорили до хрипоты в глотках, а потом понимали, что это бесполезно и снова брались за снежное оружие разного калибра, размер которого напрямую зависел от размера бойцов. Рафаэлка лепил самые большие и тяжелые снежища, метко выстрелив, ими можно было вывихнуть челюсть. Зато Буддист со своими сержантами Мухой и Хумусом были самыми жилистыми и проворными, а потому втроем соорудили пулемет: Муха с Хумусом лепили ядра, а Буддист безостановочно обстреливал врагов. Калеб объединился с Антенной и уже руками проделывал подкоп в сугробах, чтобы окружить противников и подло обстрелять со спины. Больше всех халтурили Бридж с Ляхой, как впрочем и всегда, они хохотали и кричали «я в домике!».

А потом противостояние резко набрало оборотов, потому что из-за углов гостиницы высыпали давние жильцы «Умбертуса»: Томас, Ульрих, Миша, Фабио присоединились к Бодхи, Перчинка и Зелибоба — к Васаби, красавицы Хайдрун с Куки несли залежи налепленных снежков для всех подряд, потому что всегда играли за все стороны. Уже почти сорок человек устраивали массовое побоище, заливистый смех мог разбудить не только зараженных на подступах к горам, но и медведей и даже самого дьявола. Вот только никто больше не боялся ни первых, ни третьего, и все были уверены, что с медведем тоже удастся договориться. Это-то и доставляло больше всего удовольствия: уверенность в своих силах, отсутствие страха, вера в победу. Падальщики ничего из этого не потеряли, на то они и Падальщики — вечная надежда для осиротевших и убогих.

Я забралась на Аякс Маяка подальше от хаоса, с трёхметровой высоты противостояние вырисовывалось ярче: лучи снежков имели четкие разветвления — результат профессиональных навыков убийц, безупречно целящихся во врагов. Задор заразил и меня, я хохотала вместе с самыми слабыми бойцами, чье ржание лишало их сил продолжать. А потом поняла, что выдала свою позицию, когда мне в лицо угодил ледяной кулак. Черт! Как же больно они бьют! Но еще сильнее било осознание того, что я получила нож в спину от своего же: довольный своей меткостью Калеб стоял посреди сугробов и ухмылялся. Негодяй!

— Эй! Объявляю охоту на ведьму! — закричал Фунчоза, указывая на меня.

Я обомлела.

— Что?! — удивилась я.

— Она ржет над нами!

— Думает, что самая умная!

— Вмазать ей!

Самый настоящий страх одолел меня, когда я увидела, как быстро они все объединились против меня. Неужели они настолько меня ненавидят?!

— За что? — крикнула я.

— Вечно умничаешь!

— И выпендриваешься!

— А еще у тебя есть собственная кровать!

— Сжечь ведьму!

Я не успела среагировать, и в меня уже летели ряды снежков со всех сторон. Уверена, они вложили всю силу в эту атаку, потому что меня сбило с ног и я полетела вниз с Аякса. А по ту сторону БМП раздался вопль экстаза четырех десятков голосов, среди которых отчетливо слышалась ругань Фунчозы:

— Тебя никто не любит! Ты всех бесишь!

Ликующий ор победителей продолжался задорным смехом и веселыми выкриками, а потом надо мной появился силуэт Калеба.

— Жива? — смеялся он.

— Калеб, за что? — прокряхтела я, лежа в сугробе.

Там, куда ударили снежки, разрастались синяки, потому что моя экипировка облегченного типа. Нам — зараженным — нет нужды прятаться за многослойной броней.

— Ты же вечный козел отпущения. Всегда остановишь наши раздоры.

Он протянул руку, я сжала, он легко вытянул меня в вертикальный мир. Я засмеялась. А ведь и вправду, я всегда принимала удар на себя, лишь бы помирить идиотов, просто потому что в единстве наша сила. Генерал часто повторял эту фразу. Удивительно, как исковеркал ее смысл Триггер, убив своего старого друга. Удивительно, как исковеркали ее смысл мои собратья, объединив свой гнев против меня. Мое поражение стало символом их союза. Так было всегда, и я была не против, потому что выполнила свою задачу.

Падальщики снова вместе.

Через десять минут вереница Аяксов выехала из ворот «Умбертуса» сначала на мертвые улицы Бадгастайна, а потом нырнула в плотные леса, где пряталась смертельная угроза, которая уже не казалась непобедимой.

7 февраля 2071 года 12:00

Полковник Триггер

Подземный завод «Нойштадт» под Штутгартом стал мои новым домом. Крепкие стены подземных туннелей внушают доверие, несмотря на то, что он был воздвигнут больше ста лет назад. Немцы знали толк в постройках укрепительных сооружений, размах и амбиции Третьего Рейха до сих пор спасают человечество от опасного врага. Подземные заводы для производства авиационных двигателей, лаборатории по изучению ядерной энергии, атлантический вал от Норвегии до Испании, многочисленные бункеры. Грандиозность рейхстагской архитектуры доказывается долголетием «Нойштадта», который пережил удары авиабомб союзников, а теперь уже сорок лет противостоит натиску кровожадных монстров.

Генерал Аль-Махди вернулся с зухра⁴. Здесь все семь тысяч жителей читают молитвы по расписанию пять раз в день. Мусульмане прославляют Аллаха, православные — Божию Матерь, католики — Ангелов Господня, евреи восхваляют бога, запрещая произносить Его имя вслух. Религия превратилась в действенную психотерапию, тут и подумать не могли о том, что население может бунтовать, как на Желяве. Я еще не понял, это сила веры в бога или же страх перед приказами Аль-Махди. Генералитет Желявы проигрывал суровой дисциплине Нойштадта на два десятка лет, потому что смертная казнь здесь существовала с самого первого дня заточения. Ничто не пугает людей так, как страх потерять собственную жизнь, пусть она даже никчемная и бесполезная.

Но это все, чем мог похвастать Нойштадт. Завод вплоть до начала эпидемии являлся военно-стратегическим объектом и использовался для производства боеприпасов. Укрепленные шахты были воздвигнуты еще в период Второй Мировой Войны, и до сих пор ни одной трещины не дали. Да, здесь надежные стены, оборонительные системы наделены более глубокими алгоритмами искусственного интеллекта, оснащение жилых блоков и оранжерей далеко от истощения запаса прочности. Но сорок лет назад Аль-Махди попал на полностью обустроенную базу, ему не пришлось потеть и умирать столько, сколько выпало на долю строителей Желявы. Мы собирали ее по кирпичу, заново прокладывали инженерные сети и системы жизнеобеспечения, сами собирали агрегаты поварских цехов и компьютерные сервера. Коммандосы, которых десять лет позже назвали Падальщиками, обменивали свои жизни на сырье, добытое снаружи, чтобы создать с самого нуля то, что в Нойштадте на тот момент уже работало и спасало человеческие жизни. Испытания, выпавшие на долю желявцев, не сломили их, а наоборот — закалили. Мы стали сильнее, ловчее, осторожнее, мудрее, мы исследовали врага каждую вылазку, счет которых в сотню раз больше нойштадтских. Эти неженки нам в подметки не годятся, а их гордость за самих себя застилает им глаза, они далеки от осознания реальных угроз и все это время живут в неге мнимой безопасности, высокомерно полагая, что одолели натиск вируса.

Генерал сел во главе стола, его главный помощник стоял за спиной, вытянувшись в струну, еще двое солдат рядом. Они все — воспитанники Корпуса стражей Исламской революции, воевали с американцами на территории Ирана, Сирии, Ирака, пока вирус не заставил бывших врагов объединиться. Теперь же организация, считавшаяся террористической, стоит во главе человечества, пытающегося выжить. Что сказать? Апокалипсис многое перевернул с ног на голову.

— Вам всего достаточно? — спросил Аль-Махди.

— Более чем. Благодарю, Генерал, — Трухина ответила за нас. — Как мы можем вам помочь?

— Вы привезли с собой полторы тысячи человек, наши продовольственные запасы сильно напряжены, нам нужно больше ресурсов с поверхности. Наши Харисы⁵ увеличили частоту вылазок, цепная миграция перестала быть предсказуемой. Я надеялся на помощь ваших Падальщиков, но не вижу их среди вас.

Тяжелый вздох сам вырвался из моих легких.

— Падальщики предали нас, — произнес я тихо.

— Что произошло?

— Попытка военного переворота, убийство Генерала, а потом компрометация базы.

— Падальщики уничтожили Желяву? Что-то в это мало верится.

Скептицизм Аль-Махди был разумен. Своих Харисов он растит в строгой дисциплине, окружает религиозными догмами, изолирует от общества, чтобы они не знали ни слабостей, ни соблазна. Соединив наши элитные подразделения, мы создали бы воистину неуязвимую армию.

— Сейчас я покажу тебе кое-что, и ты поймешь, что существует угроза похуже голода.

Я кивнул Трухиной, она кивнула своим майорам-близнецам, те поставили ноутбук на стол перед Генералом. Видеозаписи с камер Желявы демонстрировали последние часы жизни моего дома.

— Смотри внимательно, — я прервал назревший вопрос Генерала.

Спустя несколько секунд на его лице появилось ожидаемое недоумение.

— Это человек? — выдохнул он.

— Это — инфицированный.

— Но она выглядит, как человек!

На экране Тесса неспеша ходила по коридорам Желявы, пока кровососы расчленяли людей прямо у нее под носом. Они не замечали ее, сновали вокруг да рыкали, но не трогали. Она не защищала людей. Она лишь молча наблюдала за их мучительной смертью. Качество видеозапись плохое, но среди различимых пикселей мне кажется, я вижу ухмылку на ее лице.

— Это один из командиров Падальщиков. Она была инфицирована в ходе одной из миссий. И ровно в тот день, когда она вернулась на базу, кто-то взломал систему защиты и открыл ворота.

Наконец мне удалось напугать самоуверенного Аль-Махди. Я прямо чувствовал, как в его мозгу взорвался фонтан вопросов.

— Мы думаем, вирус мутирует. Он стал маскироваться. Теперь они похожи на нас, — сказала Трухина.

Аль-Махди повернулся к помощникам и приказал:

— Немедленно взять образцы крови у всех, кто приехал с Желявы!

— Генерал, мы уже проверяли…

— Проверить еще раз! — рявкнул Аль-Махди.

Его первый помощник Амир — высокий долговязый парень с широкой грудью, большими черными глазами и волнистыми черными волосами, уложенными ровными прядями назад — тут же вздернул подбородок к потолку и зашагал прочь из штаба.

— Если бы они были среди нас, мы бы уже знали об этом, — заметил я.

— Позволь мне самому думать о моей базе! — резко бросил Генерал.

Я стиснул зубы. Аль-Махди заметил это и усмехнулся.

— Думаешь, ты самый умный среди нас? Думаешь, повидал больше, чем остальные? Мои Харисы не уступают ни в силе, ни в отваге твоим предателям! Мы тридцать лет выживаем подле Штутгарта, тут этих кровососов в сотни раз больше, чем в ваших лесах! Пока вы отсиживались с краю, нас жарило в самом эпицентре, но и это не помешало нам быть быстрее этих тварей!

Пот стек по моей спине. Но вовсе не из-за того, что Аль-Махди пытался запугать меня своим величием, а из-за напряжения, которое сдерживало мои кулаки. В последнее время я мало ем, мало сплю, мало выхожу из своей комнаты, а перед глазами у меня одна и та же картина, на которой Тесса стоит прямо передо мной со следами укуса на плече, в ее глазах горит голубой огонь безумия, на лице расплывается едва заметная ухмылка.

В штабе наступило долгое молчание. Очень тяжелое и смердящее.

— Они знают расположение Нойштадта? — спросил Аль-Махди уже тише.

— Нет, при покидании Желявы мы стерли все навигационные карты.

— Но они знают про бункер «Валентин» и Порто-Палермо, — добавила Трухина.

— Надо их предупредить. Джамаль, отправь им это видео под грифом ТРЕВОГА в срочном порядке.

Второй помощник тоже арабских кровей, как и весь генералитет Нойштадта, покинул штаб.

— Ты знаешь, где они могут укрываться?

В голове Аль-Махди уже выстраивались тактики нападения. Внезапно он стал симпатичнее.

— Где-то в горах. Найдем, если хорошенько поискать, — ответил я.

В память врезались слова Тессы о том, что она не одна такая, и что они засели в горах. Все чаще меня не покидала мысль о том, что их таких — невидимых для врагов — становится все больше, и они рыщут в поисках последних остатков людей, чтобы поставить точку в этой долгой попытке выживания.

— Даже если мы их найдем, мы не сможем их одолеть. Эти твари живучие, а теперь еще и умные. И только бог знает, сколько их там скопилось уже, — высказала Трухина.

Аль-Махди загадочно улыбнулся.

— Ты права, сестра. Лишь Аллах все знает, и он же нас ведет по пути истинному в этой священной войне за души людей. Теперь я понял. Теперь я понял все.

Я нахмурился, не понимая слов Генерала.

— Год назад, я потерял восьмерых Харисов в битве за сланцевую шахту. Мы всего лишь искали сырье для электротехники и кровли, но Аллах подарил нам замаскированный бункер. Тогда я не понял значение сего дара, крепость стен моего дома казалась единственной важной целью в жизни. Я плакал по погибшим братьям, не осознавая, что это малая цена за то, чем я стал обладать.

Я затаил дыхание. Неужели ему удалось?

— Что же ты нашел? — спросила Трухина хриплым голосом.

— Один из пусковых штабов «Труб Иерихона».

Голову оглушило, как если бы на меня снизошла наконец божья благодать.

— Где?! — я откинул игру в перетягивание каната.

— Недалеко. Всего сотня километров отсюда, — Аль-Махди деловито постукивал пальцами по металлической столешнице, потому что понимал, что отныне имел меня с потрохами.

Ну а я в свою очередь понимал, что обладая столь мощным оружием, Аль-Махди не имел к нему ключа.

Его имел я.

Вопрос читался в глазах Аль-Махди, и я ответил:

— Да. Они у меня есть.

Аль-Махди усмехнулся.

— Исайя всегда была запасливым. Одному лишь Аллаху известно, откуда он смог достать коды. Но то, что сегодня они продолжат миссию по спасению человечества, которую начали еще наши предки — это чудо, подаренное Всевышним.

Я напряг каждый мускул в своем теле, чтобы не закатить глаза. Бог. Аллах. Яхве. Как уже достала эта вера во что-то неконкретное и не имеющее доказательств. На Желяве Исайя резко пресекал вспышки межрелигиозных столкновений, он призывал уважать религии, видя в них сильную базу для морали. Я же вижу лишь еще одну слабость, оправдание провалам и лени. Не бог вытащил эти коды из погибающей Желявы, а я. И я на него не очень-то похож, да и разговоров с ним не веду, и честно сказать, не на его стороне воюю. Если уж видеть во мне зерно божьего умысла, то и в Гитлере и в Поле Поте его надо видеть. В конце концов, не они ли подарили нам атомную бомбу и правозащитную политику, заразив людей стремлением быть сильнее?

Восстановив связь между главным штабом и пусковыми установками, мы сможем наконец оказать достойный отпор заразе. Кто знает, возможно, даже при нашей жизни человечество отвоюет поверхность назад. Амбициозные мечты имели под собой все шансы обрести плоть.

Система с говорящим названием «Трубы Иерихона» — это сеть шахтных и мобильных пусковых установок, запускающих ракеты с ядерными боеголовками класса «земля-земля». Некоторые главные штабы имеют доступ к межконтинентальным ракетам, которые правительства тщательно маскировали под красивыми словами «мирное использование», но продолжали собирать на военных заводах с максимальной скрытностью. Договор о ликвидации ядерного оружия был подписан еще в далеком восемьдесят седьмом между двумя сверхдержавами — Россией и США — они обязались уничтожить все комплексы баллистических и крылатых ракет наземного базирования средней и меньшей дальности. Пацифистская инициатива прожила недолго. Уже в начале двадцать первого века те же страны начали взаимно обвинять друг друга в скрытном продолжении ядерных программ, а к моменту, когда Вспышка уже начала гнать людей прочь из больших городов, про договор не просто забыли, а сделали вид, что взаправду он никогда не существовал.

При разворачивании системы Иерихона страны, потупив глаза, охотно объединяли весь имеющийся ядерный потенциал, и его оказалось накопленным столько, что стало ясно: все системы противоракетной обороны на деле оказались ракетными ударными комплексами. Так ядерная триада объединила все свои Громы, Лоры, Мусуданы, Атласы, Стрелы, Рокоты, Торы, Титаны и еще с сотню различных модификаций в единую систему и развернула сеть штабов по всей Евразии, чтобы зачистить хотя бы один континент от кровососов.

«Трубы Иерихона» так и не затрубили из-за трусости людей. Они все надеялись, что Иерихон станет самым последним запасным планом и что до него дело так и не дойдет. Страх перед потерей целых городов, радиационным фоном, третьей мировой заставил их медлить с решением до тех пор, пока не стало слишком поздно. Заражение росло в геометрической прогрессии, массовые атаки инфицированных сбивали людей в хаотичные кучи, как и их мозги. Уже никто не понимал, что происходит и кто сейчас главный. Падение правительств, гибель президентов с целыми кабинетами и администрацией. Иерихон стал терять голоса вершителей судеб, и оставшиеся смельчаки не смогли побороть всю ту же мораль, которая запихнула первых инфицированных в плексигласовые боксы, вместо того, чтобы прошибить им мозги.

Теперь же оставленная в забвении глобальная система запуска ракет упала прямо в наши руки, как небесная манна. Если бог и существует, то он наконец дал оружие в руки правильного человека, потому что я ждать не собираюсь. Кровососы уже сорок лет хозяйствуют на земле, заражать там больше некого, плодиться они не способны, а значит пускать в расход можно смело всех и подчистую, стирать уже и без того мертвые и покинутые города.

— По глазам твоим вижу, что думаем мы об одном и том же, — начал Аль-Махди после долгого молчания, унесшего в далекие фантазии, которые мы всю жизнь желаем претворить в реальность.

Он встал из-за стола и произнес:

— Пойдем, покажу тебе свой огневой фонд. Неспокойно мне оттого, что считаешь Нойштадт дегенератом.

Мы шли вдоль просторных коридоров Нойштадта, стены которых были выложены ровной плиткой, а полы — начищенным покрытием эпоксидного слоя. Ровные ряды светодиодных ламп освещения: все до одной горели исправно. Длинные коридоры разрезались проемами с герметичными дверями, управляемыми дистанционно из Центра управления. Желява уступала в красоте по каждому пункту: бетонные полы, перебои со светом, механические двери — как гадкий утенок она стояла рядом с этим лебедем и тем не менее гордо вычищала свои перья, не замечая своего уродства. База это не только железобетонные коридоры и стальные двери, это еще и люди с неутомимым желанием выжить. На меньшей площади ветхая и изнеможденная Желява укрывала под собой пятнадцать тысяч людей, забитая под завязку, и была готова принять еще столько же, благодаря добродушию и отваге желявцев, тогда как Нойштадт был сборищем эгоистов и равнодушных выживальщиков, не желающих уступить крупицу своего комфорта ради спасения дополнительной тысячи людей. Я читал это раздражение в каждом взгляде, встречавшемся мне на пути. Мы были здесь чужаками, соперниками за еду и кров. Благородства здесь не найдешь, как и сострадания.

— На поверхность ведут всего два выхода: основные северные ворота и запасные южные, — рассказывал Аль-Махди. — В ангаре северных ворот мы храним нашу армию. Долго я ждал момента, когда ее можно выпустить на поверхность, интуиция подсказывает, что момент уже близок.

Мы вышли в огромный холл. Стальные ворота с воздушным подпором шесть метров в высоту и в два десятка диаметром подсказывали, что завод занимался изготовлением не только боеприпасов, сюда завозили и крупную бронетехнику, которая выстроилась здесь в ровные ряды. Последняя человеческая армия. Последняя попытка отвоевать мир обратно.

Аль-Махди поманил рукой своего первого помощника Амира. Широкие плечи ведущего командира отрядов Харисов тут же оказались подле нас. Аль-Махди по-отцовски похлопал мужчину по плечу. Правая рука Генерала, Амир был первым кандидатом на кресло Аль-Махди. Его амбициозность, как и отвага, читались во всем: во взгляде, в осанке, в речи и манерах. Исайя тоже прочил генеральские погоны лидеру Падальщиков, потому что в современной обстановке помочь выжить людям могут лишь те, кто не боится отправиться на поверхность и встретиться с жестоким врагом. Я уже был на полпути к креслу Генерала, когда все пошло прахом.

Чем больше я сравнивал Желяву и Нойштадт, тем больше укреплялся в мысли о том, что Нойштадт является отражением Желявы в зеркале параллельного мира. Улучшенная, более чистая, совершенная версия, где планы срабатывают, а желания исполняются.

Аль-Махди был прав, когда хвастался боевой мощью Нойштадта. У него было два десятка бронетранспортников для перевозки гражданских — длинные автобусы, покрытые двумя слоями экранированной брони, они могли перевезти до пяти тысяч человек. Теперь к ним добавились с дюжину транспортников Желявы, которые уступали в скорости и вместимости, но тем не менее при последнем бегстве из пекла они доказали свою прочность.

Когда я увидел выставленных в ровную шеренгу шесть «Леопардов», я облизнулся. Аль-Махди не только получил укрепленную базу, оснащенную по последним разработкам времен до Вспышки. Видимо, он так усердно молился, что господь ему ниспослал несокрушимый НАТОвский танк «Леопард 2А7», разработанный теми же одаренными немцами. Леопард воевал в Афагнистане, в Сирии, стоял на вооружении основной массы европейских стран, а впоследствии получил франшизу за Атлантикой: американцы хранили верность своему обожаемому «Абрамсу», он показывал великолепные результаты на полигонных испытаниях, но немцы убедили их дать шанс Леопарду.

Комбинированная многослойная броня, динамическая защита «Реликт» с высокими показателями перекрытия проекции башни и защиты от кумулятивных и подкалиберных боеприпасов. Стабилизированная короткоствольная 120-миллиметровая пушка, изрыгающая бронебойные и кумулятивно-осколочные снаряды, пулеметы MG3 калибра 7,62 на турельной установке, противотанковая управляемая ракета с лазерной системой наведения и два гранатомета «Пламя» по 300 выстрелов в ленте. Полуавтоматическая система управления огнем, снабженная тепловыми датчиками и датчиками движения, максимально облегчала наводчику выбор и поражение мишени, а стабилизатор пушки позволял вести огонь, находясь в движении на неровной местности. Совмещенный лазерный и стереоскопический дальномеры повышали точность наведения, инфракрасные приборы ночного видения и электронно-оптические усилители делали систему наблюдения неуязвимой. Вспомогательная силовая установка питала электроэнергией электронные системы без необходимости запуска основного двигателя, что экономило моторесурс и снижало акустическую заметность машины.

Я обошел танк, постучал по экранам динамической защиты, измерил глазами размеры ракет в надгусеничных нишах. Амир открыл люк, и я прыгнул внутрь, чтобы воочию узреть мощь автоматической системы управления огнем. Развитая система прицела: тепловизионный, оптический канал, лазерный дальномер и панорамный прицел командира. Баллистический вычислитель и автоматические датчики сопровождения цели повышали эффективность огня на скорости и крене, а сигнализация об облучении лазером автоматически активировала предписанный алгоритм избегания обстрела.

— Малыш может вести огонь сразу во всех трех плоскостях и четырех направлениях, — рассказывал Амир внутри танка. — При этом экипаж немногочисленный. Наши инженера-компьютерщики постоянно улучшают алгоритмы искусственного интеллекта внутри тактической сети — аналога вашей Фелин — благодаря чему, достаточно двух наводчиков для ведения боя.

Трухина сидела как раз в кресле наводчика, я за рулем, Амир присел на корточки возле нас, объясняя показания мониторов, связь систем. Я подергал джойстик пушки — гидравлика позволяла управлять оружием силой одного мизинца. Трухина интересовалась системами слежения, разглядывала прицелы.

— Я вижу, что машина подключена к Центру управления, — заметила она.

— Все верно. Центр получает сигналы от всей тяжелой бронетехники, поэтому Леопардом может управлять внешний пилот.

— Беспилотник?! — поразилась Трухина.

Амир улыбнулся.

— Что-то вроде этого. К сожалению, управлять движением мы пока не можем, но интенсивно над этим работаем. На сегодня же из Центра управления возможно подключение к пушкам, пулеметам и противотанковым управляемым ракетам.

— Хорош зверь, не правда ли? — Аль-Махди не мог не похвастаться бронированным конем.

Я бы тоже не устоял.

Черт. Да Аяксы рядом не стояли с этим чудовищем. Желява кашлянула еще танком М-84 модификации «Снайпер», который помер прямо здесь в ангаре, едва преодолев тысячу километров пути в день эвакуации.

— Маневренность танков слишком мала, чтобы побороть полчища инфицированных. Это малоэффективное оружие против них, — вынес я свой вердикт.

Хоть и стиснув зубы.

Но Аль-Махди был готов к моей критике.

— А я еще не закончил дефиле, — ответил он.

Амир вел нас дальше вглубь ангара, планируя поразить нас до инфаркта.

— А это еще что?! — Трухина не удержала язык от ошеломления.

Я обомлел не меньше и прикусил язык до крови. Наконец-то Аль-Махди получил желаемую реакцию, и она была вполне заслуженна. То, что предстало перед моими глазами, привыкшими к разнородности боевых мощностей, поразило меня своим великолепием.

— Ну что? Мы больше не кажемся страной третьего мира? — довольно спросил Аль-Махди.

Амир уже карабкался на махину.

— Боевой экзоскелет, — рассказывал Амир сверху, пока лез к кабине пилота. — Совместная разработка НАТО и китайских инженеров изначально разрабатывалась как силовая платформа для транспортировки грузов. Ну а мы за два десятилетия превратили ее в боевой скафандр.

Я подошел к громадине и пристально оглядел каждый болт. Странным образом две ненавидящие друг друга нации создали самую мощную солдатскую экипировку, которой нет аналогов. Три метра в высоту, титановый сплав, бронированное стекло пилотской кабины, высокотехнологичный костюм больше походил на самостоятельного робота, а не на экипировку.

Амир ловко забрался по ногам экзоскелета в компактную кабину пилота, уселся в эргономичное кресло, нажал несколько кнопок и толстое ударопрочное полимерное стекло медленно опустилось, раздался короткий пшик, означающий герметичность колпака.

— Амир, продемонстрируй его в действии, — приказал Аль-Махди.

— Кабина полностью герметична, — голос Амира раздавался из динамика, закрепленного на груди машины, — запас кислорода на шесть часов, дозаправка здесь на станции обслуживания.

Амир продолжал нажимать кнопки и переключать тумблеры внутри кабины, послышался низкочастотный гул.

— Костюм работает от реактивного двигателя, скрытого за защитными решетками, система вентиляции обеспечивает вывод отработанных газов автоматической системой обдува, одновременно охлаждая двигатель и фильтруя выходящие из кабины запахи, — рассказывал Амир.

Внезапно ноги экзоскелета ожили, туловище слегка осело вниз, а потом ноги медленно выпрямились, словно машина просыпалась ото сна и потягивалась. Каждое движение сопровождалось характерным звучанием работы сервоприводов и гидравлических систем.

— А что с управлением? — мне не терпелось увидеть экзоскелет в действии.

В ту же секунду экзоскелет сделал первый шаг, потом второй и третий. Поначалу он двигался неспешно, размеренно, а потом Амир заставил машину пробежать с десяток метров. Гремящие звуки шагов доказывали тяжеловесность машины.

— Твою мать! — поразилась Трухина.

Я был в неменьшем шоке. Огромный робот передвигался по ангару, точно копируя движения пилота внутри прозрачного колпака. Было видно, как Амир управлял джойстиками рук, что было нелегко, потому что необходимо было научиться управлять руками во всех проекциях, но Амир тренировался давно, а потому руки машины двигались, как живые.

Вместо ладоней у экзоскелета были установлены пушки на стандартные калибры 7,62. На одном плече красовался зенитный пулемет Корд, его боекомплект составлял не менее тысячи патронов в ленте, за этим же плечом виднелся запас лент в стальных чехлах. На втором плече был установлен 30-миллиметровый автоматический гранатомет с боекомплектом в сотню выстрелов, и снова контейнер с запасными лентами снарядов был прицеплен сзади.

— Управление ногами происходит через сверхчувствительные педали, которые чувствуют силу и направление движения, после чего гидравлическая система передает сигнал в сотни датчиков, установленных в ногах, что позволяет пилоту фактически идти ногами экзоскелета, — объяснял Аль-Махди, видя, как Амир убежал резвиться в экзоскелете в середину ангара, точно забыв про демонстрацию возможностей машины.

— Двигатель работает на топливе? — спросил я, учуяв запах чего-то жженого.

— Нет, на аккумуляторах.

— Они перегреваются, — теперь я понял, что это за запах. Так пахнет окисленный никель.

— Система обдува несовершенна, мы продолжаем эксперименты. Но опытным путем доказана шестичасовая продолжительность работы аккумуляторных элементов. Далее в кабине становится слишком жарко.

А в это время Амир дал нам понять, что он вовсе не забыл про свою задачу менеджера по продажам, и вовсю демонстрировал таланты трехметрового робота. Попеременно работая ногами, Амир вел футбольный мяч к воротам под радостные возгласы солдат, наблюдающих за резвыми фокусами махины. Потом экзоскелет присел на одно колено, положил руку на локоть и сделал неуклюжий, но столь зрелищный и громкий кувырок вперед, казалось кто-то перекатил металлическую бочку по полу, усыпанному гвоздями. Солдаты зааплодировали, засвистели, закричали. Экзоскелет встал не без труда, снова медленно выпрямился, а потом поклонился, чем вызвал задорный смех солдат.

Аль-Махди тоже хмыкнул и произнес:

— Ребятня.

Но было видно, как он гордился своими солдатами, которые работали над совершенствованием экзоскелета вместе с учеными. Это было видно по тем баллистическим модификациям, которыми оснащали транспортник: вместо грузовых платформ — пулеметы и гранатометы; вместо грузовых цепей — запасные ленты боевых снарядов; вместо водителя — солдат.

— Когда «Трубы Иерихона» зачистят поверхность от основной массы инфицированных, наша освободительная армия завершит миссию, и мы наконец вернемся под солнце. Да прибудет с нами Аллах в этой священной войне, — говорил Аль-Махди.

Мы с Трухиной шли чуть поодаль от Аль-Махди, каждый думал о своем. Но почему-то мне казалось, что нас обоих посетила мысль о том, что по какой-то нелогичной причине бог избрал предводителем в этой священной войне человека наподобие Аль-Махди. Мы с Трухиной пережили два прорыва базы, пожертвовали другом, готовы были замуровать себя на долгие года под землей ради спасения населения Желявы, но ни разу не получили помощь от бога.

Может, мы недостаточно молились?

Примечания

3

Питер Паркер — дядя Человека-паука

4

Зухр — полуденная молитва мусульман, входит в число пяти обязательных ежедневных намазов.

5

Харис (араб.) — с араб. пахарь, труженик, кормилец