Завещание 2. Регина

Айрин Мэл, 2022

Никто не рождается отрицательным героем. Им становятся под гнетом жизненных обстоятельств.Она была хорошей девочкой. Послушной дочерью, верной подругой, примерной женой. Но каждый раз на ее пути встречались люди, которые ломали ее.Первый мужчина предал ее доверие, но она не любила его.Второй – изменил, разбив ей сердце.Третьего она сама не воспринимала всерьез. Хотя, возможно, стоило.Тогда бы она точно не улетела к четвертому, и уж наверняка не встретила пятого, который и довершил формирование отрицательного персонажа.Эта история о ней…Чтобы вы не судили ее. Ибо такой она стала не сама.Содержит нецензурную брань!Строго 18+В книге встречается упоминание нетрадиционных сексуальных установок, но это не является пропагандой!

Часть 1

Илья

Глава 1

Регина

Сегодня был самый замечательный день в моей жизнь. Мой восемнадцатый день рождения. И я сделала себе самый крутой подарок, на который только могла рассчитывать — окончательный переезд в Москву!

Многие скажут:

«Ну, и что в этом такого особенного? Люди пачками каждый день в Москву переезжают!»

Я отвечу:

«Все!»

Это был особенный день! И самый особенный миг моей жизни! И, казалось, ничто не может испортить этот радостный момент. Но, как же жестоко я ошибалась.

Распахнув дверь своей комнаты в общежитии, замерла — на моей койке, на моем парне, верхом скакала моя подруга. Она выгибалась, как кошка, но стонала гораздо громче нее. Своими собственными ладонями она сжимала свою грудь, теребя, затвердевшие соски пальцами для большего эффекта от своей скачки. А Илюша молодец! Не оставил девушку без подмоги. Его руки жадно мяли Машкину задницу, то раздвигая, то смыкая ее половинки. Мне, как девственнице, эффект от этого действа был неизвестен и непонятен, но, судя по тому, что я наблюдала, данный жест доставлял удовольствие обоим.

Они даже не заметили моего появления, увлеченные своим процессом. Голые, мокрые, разгоряченные. Я застыла, словно замороженная, наблюдая за тем, как член моего парня то, показывается, то исчезает между половинками голой задницы моей соседки и уже, скорее всего, бывшей подруги. Баулы, тщательно собранные моей доброй мамочкой, выпали из рук. Любовники тут же встрепенулись.

— Регина? — удивленно вопросил Илюшенька, клявшийся мне в вечной любви перед самым моим отъездом домой, и лицо у него при этом было такое, словно он совершенно не понимал, как я могла здесь оказаться.

Смотреть на него было противно. Я ведь почти ему поверила. Наивная дура! А пел о любви он на удивление складно.

С самого первого дня, как я появилась на лекциях он преследовал меня с маниакальной настойчивостью. Рассказывал о том, что влюбился с первого взгляда и теперь ни за что не упустит меня. Что кривить душой, внимание первого красавца на курсе льстило неимоверно и прибавляло сто очков к самооценке. Мне, скромной девчонке из маленького городка, Березово, расположенного в самом дальнем углу Ханты-Мансийского автономного округа трудно было похвастаться цветником ухажеров. Но меня это и не огорчало. Я не старалась привлечь внимание мальчишек, ведь всегда знала, что рано или поздно уеду из поселка, а заводить какие-либо отношения в месте, которое собираешься покидать, как-то неразумно.

Я не была дурнушкой, но и красавицей меня сложно было бы назвать. Я была какой-то обычной что ли. Русые волосы до талии, светло-голубые глаза и маленький рост. Я всегда была мелкой, ниже всех в саду, в школе — везде. Может, поэтому и оставалась такой незаметной. Замечали меня лишь тогда, когда списать надо было. Особенно по истории.

Волосы всегда заплетала в косу. Моде не следовала — просто мне было так удобно. В глаз не лезут — и славно. Надевала первое, что попадалось в шкафу, не стараясь ничего подчеркнуть или кому-то понравиться.

Поэтому я не любила школьные дискотеки, где все девчонки из кожи вон лезли, чтобы привлечь внимание мальчишек. Один раз сходила в десятом классе и то, потому что мама заставила.

— Хватит, — говорит, — дома сидеть. И в люди выходить надо!

Но меня хватило только на полчаса, ровно до того момента, как быстрые композиции сменились на медленную, а мне совершенно не хотелось, чтобы об меня терся кто-то из мальчишек, как я успела заметить в уже образовавшихся парочках.

И за шмотками я не особо гонялась, не стремилась выставить себя на показ. Я любила тишину. А ее в Березове, хоть ложкой ешь. Неясно, как, но там чувствуется, что поселок стоит посреди глухой земли и летом отсюда никуда не уехать по суше, даже к самым ближним деревням. Можно только долететь или доплыть. Зимой, впрочем, по зимникам даже автобусы запускают.

Несмотря на то, что наш городок насчитывал чуть больше семи тысяч человек, туристы заглядывали и в нашу глушь. А все спасибо Сергею Семеновичу Собянину. Ведь московский мэр родом из здешних мест. И этот факт для туристов порой играл гораздо большую роль, чем то, что Березово — был первым городом Югории. И до сих пор является ее историческим центром. Что здесь побывало немало именитых ссыльных, вроде Александра Меньшикова, который покоится на кладбище возле церкви Рождества Пресвятой Богородицы вместе с Алексеем Долгоруковым. В девятнадцатом веке сюда же отправили некоторых из декабристов, а в начале двадцатого — революционеров, в том числе Льва Троцкого.

Да, исторических фактов о своем любимом захолустье я знала предостаточно — спасибо подработке экскурсоводом в краеведческом музее, директором которого была моя мама.

Несмотря на то, что она с самого рождения сдувала с меня пылинки и просто душила своей любовью, когда в восьмом классе мне исполнилось четырнадцать лет на мой вопрос: можно ли мне подзаработать на карманные расходы, мама на удивление быстро и спокойно ответила согласием. Правда о подвохе я узнала потом. Подрабатывать мне было разрешено только под ее чутким руководством, на ее же работе. Но я, не раздумывая, согласилась. Историю я знала очень хорошо и предложенная матерью должность экскурсовода, ни капельки не напугала. Правда поначалу я немного смущалась, когда учителя из моей же школы приводили младшеклашек ко мне на экскурсии. Но потом привыкла и к этому.

Свои экскурсии я старалась сделать интересными для любого возраста. Находила какие-то редкие факты, копалась в книгах и интернете. Мама была довольна. Я всегда была под присмотром. Либо на уроках, либо на занятиях в художественной школе, либо на работе в музее.

Свои экскурсии я начинала рассказом о том, что до прихода русских будущее Берёзово входило в земли Кодского княжества. Его история началась в тысяча пятьсот девяносто третьем году, когда здесь, на месте остяцкого поселения, расположенного на берегу притока Оби — реке Северная Сосьва, боярином из древнего византийского рода, Никитой Траханиотовым, была построена крепость Березов. Грандиозный Берёзовский уезд был в узком смысле крупнейшим в Российской империи, включая всю западную половину Ханты-Мансийского округа и почти весь Ямало-Ненецкий округ, кроме юго-востока и Гыданского полуострова. И ничего крупнее на сотни вёрст вокруг не было.

В продолжении рассказывала о главном памятнике в Березове — конечно же, Александру Меньшикову.

«Правая рука» Петра Первого, «вороватая, да верная». Ближайший друг императора, вышедший из Московских низов и так и не научившийся грамоте, российский коррупционер «номер один» всех времен. Эксперты отмечают, что роль Меньшикова в истории России «проще недооценить, чем переоценить». Он навсегда прославил Березов тем, что закончил в нём свои дни.

После смерти Петра Первого он был близок к тому, чтобы повторить триумф Бориса Годунова. По крайней мере став фактическим правителем при Екатерине Первой, симпатизировавшей ему еще при жизни императора. Возможно потому, что и сама она попала наверх из низов, простой латышкой Мартой Скавронской… Но Екатерина правила недолго. А у юного Петра Второго были совсем иные покровители. В первую очередь Алексей Долгоруков, с подачи которого в тысяча семьсот двадцать седьмом году одиннадцатилетний император велел арестовать Меньшикова с семьей и отправить в сибирскую ссылку. По дороге умерла его жена, Дарья. В Берёзов он прибыл в тысяча семьсот двадцать восьмом году с тремя дочерями, и бросив историческую фразу:

«С простой жизни начал, простой жизнью и закончу», — срубил себе дом, да лично помогал отстраивать деревянную церковь Рождества Пресвятой Богородицы после пожара. Потом, говорят, сник, и умер всего лишь через год, да был похоронен.

В тысяча семьсот тридцатом году в Берёзов приехал уже сам Алексей Долгоруков с семьёй, фактический правитель при Петре Втором, не поладивший уже с Анной Иоанновной.

Здесь он и умер спустя четыре года, и представляю, какие мысли его одолевали над Меньшиковой могилой, да как смотрели на него берёзовцы, среди которых Александр Данилович оставил добрую память.

Да, наша история была богата, и рассказывать о ней я могла часами. Возможно, поэтому именно мои экскурсии пользовались большим спросом, чем у других экскурсоводов. Взрослые надо мной умилялись:

«Сама еще ребенок, а об истории как занятно шпарит. И с датами. И с интересными событиями, информацию о которых не найти в учебниках».

Может, поэтому почти сразу мои экскурсии стали практически обязательными и негласно были включены в местную школьную программу.

А Березово было образчиком и простоты, и загадочности одновременно. Здесь в тени новенького аэровокзала могли отдыхать коровы под негромкий шум моторов небольшого самолета, вылетающего в Тюмень или Ханты-Мансийск. На ряду с мрачными и полуразваленными бараками, сверкали стеклянными окнами симпатичные новостройки.

И березы! Множество берез! Они росли везде. Эти деревья можно встретить на улице чаще, чем людей. Их можно назвать одной из главных достопримечательностей Березово, на ряду с единственным в России памятником Меньшикову.

Я любила свой поселок так же сильно, как и хотела вырваться из него. Я здесь чувствовала себя словно в ссылке за какие-то дела неугодные правительству. Только меня сюда никто не ссылал. Я здесь родилась.

Маму очень радовали мои успехи в работе, как и в учебе, видимо поэтому она никогда и ни в чем мне не отказывала. Хотя, справедливости ради, надо заметить, я никогда ничего сверх меры и не просила. Да и увлечений, помимо художки, у меня не было.

* * *

Последний школьный год подкрался незаметно. Нужно было определяться с местом получения высшего образования. И тут передо мной встала дилемма. Я умела и любила две вещи: рисование и историю. Конечно, я мечтала стать знаменитым художником, что греха таить. Но я отдавала себе отчет, что это вряд ли случится в моей жизни. Историком тоже становиться особо не хотелось. Какое будущее меня ждет с таким образованием? Преподаватель? Репетитор? Все. Варианты закончились.

Выход нашла мама. Она вообще была очень мудрой женщиной. И, когда меня дразнили, «маминой дочкой», не воспринимала это как оскорбление. Да, я ее дочь. Это общеизвестный факт. Что здесь может быть обидного? Я не понимала и всегда соглашалась. Вскоре даже дразнить перестали, понимая, что ожидаемого эффекта — «ноль». А я гордилась своей мамой. Она вырастила меня одна. Своего отца и никогда не знала. Мама не говорила о нем, а я не спрашивала, чтобы не ранить ее.

«Если захочет, — думала я, — обязательно расскажет. Если же нет, значит этот человек и моего внимания не стоит».

Вот мы о нем никогда и не говорили. Но свою семью я не чувствовала неполноценной. Мама окружала меня заботой со всех сторон. К тому же, в музее у нее был зам — Килим Ярашевич Вергут, который, сколько себя помню, ухаживал за мамой, надеясь на взаимность.

Он обладал яркой харизмой и экзотической внешностью. Он был красив! Настоящей мужской красотой. Его черные раскосые глаза своим взглядом пронзили не одно женское сердце, оставаясь к ним ко всем совершенно равнодушными. Высокий, атлетически сложенный, с копной черных густых волос. Он был похож на звезду японского кинематографа, что-то забывшего в нашем захолустье. И я знала что. Мою маму!

Рядом с ней он казался отвесной скалой, ведь своим малюсеньким ростом я пошла, скорее всего, в нее. Когда мама стояла рядом с дядей Килимом, то доставала ему максимум до груди, и то, когда была на каблуках. Но это абсолютно не мешало ему смотреть на нее совершенно влюбленными черными глазами, которые в эти моменты становились еще черней. А она будто этого не замечала. Хлопала такими же голубыми, как и у меня, глазками, да короткую прядь русых волос в вечном каре за ухо заправляла. А Килим Ярашевич продолжал все так же смотреть.

Только вот, кто-то вбил в голову моей маме, что чужие дети никому не нужны. Поэтому ухаживания Килима Ярашевича дальше определенной черты не заходили. И это было странно. Даже я, став постарше, удивлялась, как у этого мужчины только терпения хватает. Столько лет любить женщину. Ходить за ней хвостом. Служить, можно сказать, у нее на «посылках». И ничего, кроме благодарности, от нее не получать, причем в виде простого «спасибо». А ведь он не только по работе служил ей верой и правдой, но и дома помогал по хозяйству, как мог: открутить, прикрутить, починить и так далее, и тому подобное. И со мной у него были чудесные отношения. Он и в сад меня водил, и уроки со мной делал, один раз даже с мальчишками из-за меня разбирался. В общем, классный со всех сторон мужик. А мама ему свое «спасибо», милую улыбку и дверь перед носом захлопывает.

Я даже как-то в порыве радостных эмоций задала маме вопрос:

— Мам, а дядя Килим, мой папа?

Вероника Сергеевна Власова лишь вздрогнула от моего вопроса, но потом взяла себя в руки и ответила мне короткое:

— Нет, — на этом разговор на эту тему был окончен раз и навсегда.

А Килим Ярашевич продолжал безответно и удивительно преданно любить мою маму, заботясь о ней и обо мне. И чтобы мама не говорила и как бы себя не вела, он был для меня настоящим отцом. Пусть и, так сказать, приходящим. Но вел он себя, словно действительно был моим папой. Хотя, до обсуждения моего будущего, он, разумеется, допущен не был. Мама решила, что определяться с этим вопросом мы будем вдвоем. Но, так как, я не имела ни малейшего представления, как быть, Вероника Сергеевна взяла на раздумье несколько дней, а по истечении этого срока вынесла свое предложение на нашем маленьком семейном совете:

— Что ты думаешь о профессии дизайнера?

— Дизайнера? — удивилась я.

Если быть честной, никогда даже не задумывалась об этом направлении.

— Да, дизайнера, — улыбнулась мама. — Мне кажется, это твое.

— Можно попробовать, — пожала плечами я.

И мы начали выбирать ВУЗ в этом направлении.

Никакой другой город, кроме Москвы, я даже рассматривать не хотела. А мама только причитала:

— Это же больше двух с половиной тысяч километров от нас.

Но меня, словно того осла, невозможно было сдвинуть с намеченного пути. И в конце концов мама сдалась. Хотя, скорее всего, и сопротивлялась-то она больше для видимости. Все-таки Москва, пусть и далековато от нашего болота, зато столица и шансов развиваться и расти там гораздо больше. Вон, у Собянина получилось, неужели я тупее. Не думаю. А упертее — сто процентов!

Свой выбор я сразу же остановила на Строгановской академии, а мама его поддержала. Так что, мы стали активно готовиться. А точнее я. Мама же безоговорочно в меня верила. Эх, мне бы ее уверенность.

Глава 2

Регина

Последний год в школе пролетел незаметно. Я не успевала замечать, как мелькают дни. Но, как было написано на внутренней стороне кольца царя Соломона, с которым он никогда не расставался:

«Пройдет и это».

Вот, оно и прошло. Я бы даже сказала: промчалось! Экзамены, выпускной — все, как в тумане. Хотя, выпускной прошел на удивление весело. Меня даже мальчишки приглашали танцевать, чего я вообще не ожидала. Я так много смеялась, а мама почему-то плакала, но с улыбкой на лице.

Прошло и это.

И наступил день «икс» — день отправки документов в академию. У них очень удобно, особенно для иногородних. Особенно для тех, кто в двух с половиной тысячах километров от них, была предусмотрена подача документов по почте. Как по электронной, так и по обычной.

Загружая документы в приложение к письму, обливалась потом. Да, мне бы уверенности побольше. Но для этого у меня была мама. Именно она нажала на кнопку «отправить», и письмо улетело в далекую Москву.

Три дня ожидания ответа от приемной комиссии не могла ни есть, ни пить, ни спать. Аппетита не было. Ночью в подсчетах овец доходила до каких-то невообразимых цифр, но заснуть так и не удавалось. Лишь под утро меня смаривал легкий поверхностный сон, и я просыпалась от любого шороха.

Прошло и это.

Девятого июля моя жизнь изменилась навсегда!

Сигнал в компьютере оповестил о приходе нового письма. И ответ в этом письме мог содержаться абсолютно любой. Как положительный, так и отрицательный.

А если они мне написали, что я бездарность и лишь посмеялись над моими безвкусными работами? А если просто мне отказали без объяснения каких-либо видимых причин?

Все время с момента получения письма я наматывала круги по квартире, боясь даже приблизиться к компьютеру.

Но прошло и это.

Закончилась моя нервотрепка, когда домой вернулась мама. Она так церемониться с этим письмом не стала. Сразу же подошла к компьютеру и открыла его.

— Ну, что там? — спросила я из коридора, боясь даже голову в дверной проем засунуть.

Тишина была мне ответом.

— Мам?

И снова тишина.

Я не выдержала и вихрем подлетела к столу, за которым она сидела.

— Если там отказ, лучше скажи мне сразу. Хватит меня мучить.

А потом я осеклась. Мама сидела и беззвучно смеялась.

— Что с тобой? — спросила я, дотронувшись до ее плеча и забыв обо всех письмах.

— Тебя допустили, — наконец, отсмеявшись, сказала она.

— Что? — не поверила я.

— Тебя допустили до экзаменов и приглашают для этого в столицу нашей Родины.

Мама улыбалась. Да так, что ей и не дашь ее тридцать шесть.

Да, мама у меня была молодая. Самый молодой директор краеведческого музея, ставший мамой в моем возрасте. Ну, чуть постарше. Я же в свои семнадцать даже письмо, которое так ждала, боялась открыть, а мама уже нянчила младенчика. То есть меня.

Но прошло и это.

И вот, младенчик по имени Регина, отправляется на вступительные экзамены в Москву. Разумеется, мама поехала со мной.

Килим Ярашевич даже и слышать ничего не захотел о том, чтобы отпускать, по его словам, двух таких красивых девушек в «вертеп коррупции и разврата» — именно так он выразился о городе-герое. И поехал вместе с нами. А правильнее будет сказать, что именно он полностью устроил нашу поездку. Оплатил перелет до Москвы, снял гостиницу на все время нашего пребывания там. Причем снял два номера. В одном жили мы с мамой, в другом — он один.

Я ездила в академию сдавать вступительные экзамены, а мама и дядя Килим сопровождали меня. И пока я корпела над экзаменационным заданием в просторной аудитории, Вероника Сергеевна и Килим Ярашевич оставались наедине в терпеливом ожидании. И каждый раз, выходя из аудитории, я замечала, что их лица становятся все печальнее и отрешеннее. И лишь при мне они становились прежними. Но это были маски. Хотя, я, та еще эгоистка, ничего замечать не хотела, а думала лишь о результатах, которые станут известны только завтра. А завтра я прыгала, увидев в списках свою фамилию как умалишенная. Но через несколько дней был следующий экзамен, поэтому я спешила как следует подготовиться.

Но прошло и это.

Когда вывесили результаты последнего экзамена, мое сердце пропустило удар — моей фамилии в списке не было. Я даже пошатнулась. И, если бы не дядя Килим, валяться бы мне на мраморных полах Московской государственной промышленно-художественной академии имени Сергея Григорьевича Строганова. Примостив меня на какой-то то ли скамеечке, то ли кушеточке, он отправился на кафедру «Художественного проектирования интерьеров», чтобы выяснить, почему это моей фамилии нет в списках. Все оказалось до банального просто. Дело в том, что один из нескольких листов списка вылетел из рук работницы деканата, что вывешивала результаты. И она уже спешила с выпавшим ранее листком в руках навстречу Килиму Ярашевичу. Так что поднять скандал ему не удалось.

Именно в этом листке он и прочел мою фамилию. У меня встать со скамьи сил уже попросту не хватило.

— Сдала! — закричал он на весь коридор, пока мама сидела рядом со мной и гладила меня по спине, успокаивая.

— Тише вы, папаша, — шикнула на него работница кафедры. — Радуйтесь, пожалуйста, как-нибудь поскромнее.

Но он на нее и внимания не обратил. Подлетел ко мне и, подхватив в свои медвежьи ручищи, закружил.

— Регина, ты сдала!

Я слушала его, повиснув у него на руках, словно тряпичная кукла, но смысл его слов никак не желал до меня доходить.

— Что? — все-таки опомнилась я.

— Ты сдала! Ты поступила, девочка, — улыбался он во весь рот.

— Правда? — мой голос дрогнул, и я заплакала.

Напряжение, не дававшее мне дышать все эти недели, вдруг отпустило. У меня даже все тело начало покалывать, словно меня отсидели. А я все плакала и плакала, не обращая внимания ни на кого.

Прошло и это.

Я наконец-то успокоилась. Килим Ярашевич опустил меня на сидение рядом с мамой, а сам присел передо мной на корточки.

— Ну, что же ты нюни распустила? Радоваться надо, — улыбаясь, сказал он.

— Я горжусь тобой, доченька, — наконец подала голос мама и приобняла меня за плечи.

Видимо ей передалось мое шоковое состояние, поэтому она сама только начинала приходить в себя.

— Я поступила, — шепотом, срывающимся на хрип голосом, проговорила я. — Я буду учиться в Москве! Я не могу поверить.

— Осталось дело за малым, — подытожил дядя Килим.

— И за чем же? — спросила мама, но он к ней даже не повернулся, продолжая смотреть только на меня.

— Первое, нужно отметить твое поступление. И по этому поводу я вас сегодня поведу в ресторан. Отказы не принимаются, — тут же перебил он маму, которая уже вдохнула, чтобы что-то возразить. — И второе, нужно решить вопрос с жильем.

Улыбка тут же сползла с моего лица.

Жилье!

Мне же негде жить во время учебы. А жилплощадь в Москве стоит столько же, сколько участок на Луне, даже на съем. Это, конечно, преувеличение, но не далеко ушедшее от истины.

— Не переживай, — сказала мама. — Мы что-нибудь придумаем, — и чуть-чуть помедлив, добавила: — Завтра.

На том и порешили. А вечером мы пошли в ресторан по приглашению Килима Ярашевича.

Это было, конечно, простенькое заведение, но для меня уже этого было достаточно, чтобы испытывать огромную благодарность к человеку, которого я мысленно уже многие годы называла отцом. Я наелась от души, напилась чего-то сладкого, алкоголь я в те годы еще даже нюхом не нюхала. Но уже и этого хватило, чтобы к концу празднования моего поступления меня начал смаривать сон. Я плохо помню, как мы покидали ресторан. А в такси я вообще заснула. Так что дяде Килиму пришлось нести меня до номера на руках.

Утром же я заметила, что мама особенно молчалива. И как бы я не пыталась вывести ее на разговор, будучи уверенная в том, что что-то натворила вчера, за что маме было очень за меня стыдно, но она не ответила мне. Так продолжалось несколько дней. Мы решили позволить себе пару дней, чтобы погулять по столице. Когда еще будет такая возможность? Но гуляли мы почему-то только вдвоем с мамой. Где Килим Ярашевич я даже спрашивать не стала, видя, что мама тщательно пытается изображать хорошее настроение и вовлеченность нашей прогулкой. Но через два дня он все-таки появился, постучавшись в наш номер.

Дверь ему открыла я. Мама же почему-то спряталась в ванной, не пожелав выходить. Поведение этих двоих было крайне странный, но спросить, что происходит, я не успела, потому что дядя Килим ошарашил меня сногсшибательной новостью: он решил вопрос с моим жильем!

Не помня себя от радости, бросилась ему на шею:

— Спасибо, дядя Килим, — радостно завизжала я. — О лучшем папе и мечтать нельзя, — на эмоциях произнесла я, но быстро осеклась, понимая, что сболтнула лишнего.

Но Килим Ярашевич лишь тепло улыбнулся мне и тихонечко сказал:

— Чтобы не случилось, всегда помни это. Я для тебя все сделаю. И всех за тебя порву. Как бы не сложилось у нас с твоей мамой. Да и сложилось бы вообще. Но ты для меня всегда будешь моей маленькой девочкой. Сколько бы при этом лет тебе не исполнилось.

К глазам подступили слезы. Кто бы не спонсировал маму генетическим материалом для моего зачатия, я отчасти была ему благодарна за то, что он свалил и никогда не появлялся в моей жизни. Ведь благодаря этому у меня был самый замечательный отец в мире. Пусть не родной. Пусть он никогда не был мужем моей матери. Да даже женихом или ее парнем он не был. Но зато я знала, что за мной действительно стоит сила, способная меня защитить. Моя каменная стена. И в моей голове никак не могло уложиться, почему мама не хочет эту стену сделать своей. Какие могут быть причины для отказа? Не представляю.

Такие мужики на дороге не валяются. Добрый, умный, порядочный, бесконечно терпеливый. Еще бы, пятнадцать лет любить и добиваться одну женщину. И не сдаваться, слыша каждый раз от нее отказ. Да он просто святой! Да еще и красив словно древний восточный бог. А улыбка… Убивает наповал с первого же выстрела! Как говорил знаменитый русский актер в одном из моих любимейших советских фильмов «Свадьба в Малиновке», Михаил Иванович Пуговкин, признаваясь в любви героине актрисы Тамары Макаровны Носовой: «Ваши трехдюймовые глазки, путем меткого попадания, зажгли огнедышащий пожар в моем сердце. Словом, бац! Бац! И в точку!»

И как только мама держится столько лет? Непонятно. Ведь вся женская половина Березово давно положила свои сердца к ногам несгибаемого Килима Ярашевича Вергута. И лишь Вероника Сергеевна Власова оставалась непреклонна, словно королева снежная. Нет, она не опаляла его высокомерием, этим недугом моя мама никогда не страдала, она просто была холодна, «как айсберг в океане», и все. Но это совершенно не мешало ему относиться ко мне, как к дочери и быть самым лучшим отцом в мире. Вон, даже жильем в Москве меня обеспечил.

Оказалось, что все эти дни, которые мы не виделись с дядей Килимом, он договаривался об устройстве меня в общежитие. И договорился же ведь! Хотя, предоставляли его далеко не каждому. Но Килиму Ярашевичу удалось впихнуть меня в число избранных.

Рассказывая о том, как это случилось, он поведал, что в коридорах общежития встретил коменданта, с которым и решил обсудить этот вопрос напрямую, минуя деканат и ректорат. Мужчина в начале даже разговаривать с ним не захотел, но потом Килим Ярашевич показал ему фотографию, которую всегда носил с собой, а на ней были изображены мы с мамой. Он сказал:

— Неужели вы оставите, эту девочку без крова?

Комендант очень долго всматривался в потертое местами фото. Молчал и рассматривал. А потом вдруг резко сказал, чтобы дядя Килим ни о чем не беспокоился — он все устроит. Мне лишь следовало по возвращении в начале учебного года подойти к нему и получить свои ключи. И уверил, что он меня запомнил. Как внешний вид, так и имя.

Улетала я домой с легким сердцем. Я возвращаюсь в Березово совсем ненадолго. Через несколько недель начнется новый учебный год, в котором я буду уже не школьницей, а студенткой. Чуть больше восьми часов в небе с пересадкой в Тюмени, и мы приземлились на землю моего любимого захолустья. Почему-то в миг выхода из самолета я посмотрела на свою малую родину другими глазами. Скоро я уеду отсюда навсегда. Да, я буду приезжать сюда в гости к маме и дяде Килиму, но это уже не будет моим домом. Я стану здесь гостьей. Я стану чужой…

Но это будет потом. А сейчас я пока дома. Пойду попрощаюсь с памятником Меньшикову, служившим мне порой единственным кавалером, с которым я частенько беседовала. Даже иногда казалось, что он мне отвечал, утешая. Пройдусь по березовым рощам, в которых часто рисовала. то эти чисто русские пейзажи, то только вдохновляясь ими и изображала на холсте что-то иное, навеянное настроением. Спущусь к берегу Сосьвы и обязательно брошу в ее воды камушек, чтобы непременно сюда вернуться. На свою малую родину, где прошла вся моя жизнь. Где я научилась всему, что умею. Где я была счастлива. По-своему, странно, не всегда, но была. А свои корни забывать нельзя. Вот, и я не забуду.

* * *

Двадцать девятого августа мама провожала меня в аэропорту Березово в Ханты-Мансийск. Она плакала, а я утешала ее.

— Ты словно на войну меня провожаешь, — говорила я, гладя ее по голове, но она никак не могла успокоиться.

— Конечно, — бойко согласилась мама. — Москва, опасный город. Там каждый день выживания, словно бой.

— Мамочка, не переживай ты так. Все будет хорошо.

— Только звони мне почаще, — попросила она.

— Конечно, — заверила ее я. — Я буду звонить тебе каждый день, а то и несколько раз в день.

— Хорошо, — почти успокоилась она. — Когда ты приедешь за остальными вещами?

А их оказалось на удивление много. Никогда не считала себя тряпичницей, но и одежды, и всяких полезных, и не очень, гаджетов в процессе сбора собралось приличное количество. Поэтому вещи были разделены на две части: «очень-очень нужные» и «не очень-очень нужные». Первую половину я увозила с собой в Москву сразу, а за второй пообещала вернуться, когда окончательно устроюсь.

Объявили посадку. Я еще раз покрепче обняла маму и поспешила к самолету.

Странно, но дядя Килим не пришел меня провожать. Мы почти не виделись после поездки в Москву. Было несколько встреч, но их смело можно было причислить к случайным. Может, нужно было все-таки поговорить с мамой о ее отношениях с Килимом Ярашевичем? Но сейчас, заходя в самолет, скорее всего, уже поздно об этом думать.

Вдруг в кармане джинсов завибрировал телефон. Кто бы это мог быть? Мне редко звонил кто-то кроме мамы и…

На экране смартфона отразилось именно его имя.

— Алло! — радостно воскликнула я.

— А ты что, решила, что я не приду тебя проводить? — раздался в трубке его веселый голос.

— Если честно, даже успела обидеться на тебя, — попыталась сказать это как можно обиженнее, но получилось как-то не очень.

— Выгляни в окошко.

Я тут же сделала так, как он попросил. Килим Ярашевич стоял рядом со взлетной полосой, облокотившись на каменного медведя, что встречал и провожал гостей нашего захолустья. Дядя Килим помахал мне рукой.

— Ты все-таки пришел, — на глаза навернулись слезы.

— Конечно. Даже если твоя мать против, ничто не помешает мне проводить дочь в далекое путешествие, полное приключений.

— Дочь? — удивилась я, пока первая слезинка робко покатилась по моей щеке.

— А кто же? Пусть я и не участвовал в твоем создании. Уж, извини, ты, девочка взрослая, так что я буду называть вещи своими именами. Но ты для меня дочь, и ничто этого не изменит.

— Может, мне тогда следует называть тебя папой? — полушутя, полусерьезно спросила я и даже дыхание затаила, дожидаясь его ответа.

— Мне кажется, давно пора, — дядя Килим широко улыбался.

— Ну, что, папа, будут какие-то напутственные прощальные слова? — спрашивала я, наматывая сопли на кулак.

Сложилось такое впечатление, что дядя Килим даже подзавис от моего обращения, но потом быстро нашелся и сказал:

— Хорошо учится, с плохими людьми не водиться, без любви парням не давать и, если что, сразу мне звонить!

— И ты приедешь?

— Не сомневайся. Помнишь, я же обещал, что всех за тебя порву.

— Тогда я ничего не боюсь.

— Вот и умница, — охрипшим от эмоций голосом сказал дядя Килим. — А теперь давай, как в нашем любимом мультике.

— Земля, прощай! В добрый путь! — сразу понимаю я, что именно он имеет в виду.

— В добрый путь, доча. И покажи им там всем, что у нас в Березово помимо московского мэра личности имеются.

— Обязательно, папа.

На этом и закончился наш разговор, и самолет взмыл в небо, оставляя Березово, его аэропорт с фигурой медведя рядом со взлетной полосой, маму и дядю Килима далеко позади, увозя меня в мое будущее.

Глава 3

Регина

— Девушка, это место не занято?

Я подняла глаз. Передо мной стоял симпатичный парень и кривовато мне улыбался.

— Нет, тут совершенно свободно, — ответила вместо меня Машка, выходя из-за спины парня и устраиваясь напротив меня.

Сегодня был первый день занятий. С Коваль я познакомилась несколько дней назад. Эта девчонка оказалась моей соседкой по комнате в общежитии. Мы с ней как-то сразу нашли общий язык. С Машкой вообще сложно было не найти общего языка. Высоченная дылда модельной внешности с целой гривой черных волос сразу же сходилась с любыми людьми. Вот и со мной сошлась. А сейчас мы с ней обедали в студенческой кафешке, выкроив время в перерыве между парами.

— Но вокруг полно свободных мест, — возразила я, хотя нахальный парень уже плюхнулся на сидение рядом со мной.

— Меня зовут Илья, — представился он, положив свою руку на спинку моего стула.

Я даже не знала, как нужно вести себя в такой ситуации. Раньше ко мне приближались мальчики, и я их не шарахалась. Даже на выпускном танцевала пару медленных танцев. Но то, скорее всего, было данью уважения за помощь в подготовке к экзаменам по истории или еще из-за чего-то подобного. Но никак не из-за желания с определенным подтекстом.

Этот же Илья смотрел на меня, словно голодный на хорошо прожаренный кусок мяса. А так на меня смотрели впервые. И, мне, если быть до конца честной, впервые понравилось, что на меня вообще смотрят. Тем более с таким интересом.

— Я, Маша, — представилась моя соседка. — А это Регина.

— Ммм, Регина, какое красивое имя, — протянул этот котяра.

— Спасибо, — смутилась я и опустила глаза.

Вот так и произошло знакомство с первым парнем курса. Нужно отдать должное Илье, он почти сразу в моем присутствии перестал вести себя так развязно. К окончанию того первого обеда он мне заявил, что влюбился без памяти, и теперь у меня нет никакого выбора, как только согласиться с ним встречаться. Я это поведение списала на тяжелые свойства понедельника, магнитные бури или воздействие первого учебного дня. Поэтому восприняв его заявление, как шутку, так же в шутку согласилась. И для меня было полной неожиданностью, когда на следующее утро Илья ждал меня у дверей общежития, чтобы вместе отправиться на пары.

«И как только он узнал, — думала, — что я живу именно в общежитии?»

Потом я удивилась, что он уже знает мой номер телефона, когда тем же вечером на меня посыпался град милых смсок. Я раньше никогда не переписывалась с парнем! Разве что с дядей Килимом. Но те сообщения были четкими, конкретными и, по существу. Эта же переписка была совершенно не похожа на то, к чему я привыкла.

«Скучаешь по мне?» — пришло первое сообщение тогда еще с незнакомого номера.

«Кто это?» — ответила я.

«Не скромничай. Знаю, что скучаешь», — прилетел такой же быстрый ответ.

«Я с незнакомцами не переписываюсь», — ответила я, и думала, что на этом все и закончится, ведь ясно дала понять, что не намерена вести беседу непонятно с кем.

Но, когда раздался сигнал входящего сообщения, не смогла устоять и потянулась к телефону. Да, любопытство сгубило кошку. И множество женщин.

«А со своим парнем переписываться будешь?» — прочитала я.

«Буду, — тут же напечатала в ответ. И подумав немного, добавила: — Только тогда, когда он у меня появится».

«Так ведь он у тебя уже появился, — соизволили мне сообщить. — Вчера. Я!»

На ум приходил лишь один такой наглый и самоуверенный индивид.

«Илья?»

«Вот видишь, ты сразу же понимаешь, о ком говорят, когда речь заходит о твоем парне. Мне приятно, что в первую очередь ты подумала обо мне».

Невольная улыбка расползлась по губам. Можно было сколько угодно строить из себя недотрогу, которой в действительности я не была, просто никто не трогал, но правда оставалась правдой — Илья не мог не нравиться. Его каштановые кудряшки, что озорно падали на карие глаза. Его наглая улыбка, которая пленяла всех девчонок, что попадали в радиус действия этого смертельного оружия. Видимо, попала и я, потому что сижу, смотрю на экран телефона и улыбаюсь.

«Где ты взял мой номер?» — написала я, чтобы хоть что-то написать.

«Я не сдаю своих осведомителей. Вдруг мне еще придется воспользоваться их услугами. До завтра, принцесса. Зайду за тобой перед парами».

Я не стала ничего на это отвечать, думая о том, у кого он узнал мой телефон. Но источник информации обо мне вскоре нашелся. Им, конечно же, оказалась Машка. Она же стала приглашать Илью в гости в нашу комнату. И все было достаточно мило. Мне же, не знающей мужского внимания, казалось, что все так и должно быть.

Мне Илья нравился. Даже казалось, что я влюбилась. Мы достаточно быстро от простых прогулок перешли к поцелуям. Это случилось самым неожиданным для меня образом уже на второй недели обучения. Он в очередной раз проводил меня до подъезда общежития, а, когда после прощания я развернулась и направилась к двери, он, схватив меня за руку, развернул к себе и, впечатав в свой торс, не дожидаясь возражений, сразу же прижался к моим губам.

Из-за эффекта неожиданности, Илья не встретил сопротивления. Наоборот, я попыталась вскрикнуть от испуга. Поэтому его встретил мой уже раскрытый рот. Правда не для него. Но захватчик был готов довольствоваться и этим. Действуя быстро, пока я не опомнилась, он сразу же просунул свой язык мне в рот, отчего я громко ахнула. Он видимо принял этот звук за одобрение или поощрение, потому что прижал меня лишь сильнее. А мои глаза сами по себе закрылись. Ноги ослабели и, чтобы не упасть, я вцепилась в его плечи.

Целовался он, конечно, божественно! По крайней мере тогда мне казалось именно так. Я теряла себя в этом поцелуе, лишалась индивидуальности, растворялась. Илья же усмехнулся мне в губы, а потом слегка отстранился и сказал, продолжая меня касаться:

— Как же давно я хотел это сделать. Впервые в руки мне попалась недотрога.

Почему-то признаваться, что только что состоялся мой первый поцелуй, категорически не хотелось. Весь его вид и так пышил довольством, поэтому мне ничего не оставалось, как только спрятать пылающее лицо у него на груди.

— Почему ты не сказал? — глухо прошептала я.

— Что собираюсь поцеловать тебя? — в его голосе слышался смех, а пальцами он тем временем перебирал мои волосы.

— Да.

— Чтобы ты нашла тысячу отговорок, почему это не должно случиться. Нет, принцесса. Бороться с тобой мне не хотелось. А зная, что я планирую, ты бы мне не далась, — его широкая ладонь погладила меня по голове. — Меня вообще, если честно, удивляет, насколько ты не искушенная. Такое ощущения, что у тебя и парня-то никогда не было.

Я замерла от его слов.

Почему-то, когда меня дразнили «маменькиной дочкой», все в этой фразе казалось логичным и обижаться было не на что. Вот и сейчас нужно было смело задрать подбородок и рассказать о том, что еще невинна. Да что там невинна — не целована еще ни разу! Эээ… Поправочка: один раз уже целована. Но в этот момент внутри меня будто все воспротивилось этому. Почему-то показалось, если сейчас признаюсь в своей неопытности, а не скромности, как ему показалось, интерес его ко мне угаснет. А я только что поняла: мне этого совсем не хочется. Поэтому зажмурилась, выдохнула, скопившийся в легких, воздух и, распахнув глаза, подняла к нему свое лицо. Он смотрел на меня, а в глазах его было что-то такое, что я, из-за своей неопытности, никак не могла расшифровать.

Его ладони скользнули к моим щекам, большие пальцы прошлись по скулам. И я сама в этот момент потянулась к нему. Улыбка Ильи, когда он понял, что я делаю, стала еще шире, и он не стал дожидаться, когда я дотянусь до его губ. Двинулся мне навстречу, и мы соединились где-то на середине.

В этот раз он не пытался поглотить меня всю. Он нежно целовал меня, едва касаясь, то нижней, то верхней губы, проводил по ним языком. А я задыхалась от это ласки. Все, что происходило в эти минуты внутри меня, было мной еще не изведано. Поэтому я, как не пыталась, никак не могла охарактеризовать свои ощущения. Но в том, что со мной что-то происходило, было известно мне наверняка.

— Не хочу тебя оставлять, принцесса, — прошептал он, щекоча мои губы. — Но твой комендант уже косится на нас с неодобрением.

После его слов я повернула голову в сторону здания, у которого мы так опрометчиво, ни от кого не скрываясь, придавались… Чему? Нежности? Пусть будет нежности.

В тусклом свете настольной лампы в окне первого этажа показалась высокая мужская фигура. Он, не боясь быть замеченным, стоял и смотрел прямо на нас. Не знаю, как Илья рассмотрел на его лице неодобрение, лично я никогда не могла распознать любую эмоцию на лице коменданта. Он, мне кажется, вообще их проявлять не умел. К тому же, мой затуманенный после таких поцелуев, взгляд вряд ли вообще способен был хоть что-то рассмотреть. Поэтому я поверила Илье на слово.

Он еще раз прижался к моим губам и, кинув беззаботное:

— До завтра, — ушел в московский вечер.

А я, постояв еще пару минут после того, как его фигура окончательно скрылась из виду, не от того, что изображала из себя Асоль, ждущую корабль с алыми парусами, а от того, что ноги действительно не держали. Но потом я собралась с силами и медленно побрела к своей комнате.

Коваль, как всегда, не было. Она вечно где-то пропадала. То на тусовках, то на свиданиях. Мечтала подцепить себе богатенького мальчика, чтобы выйти за него замуж и никогда в жизни не работать. И в эту цель она вкладывалась по максимуму.

Но я рада, что сейчас ее не оказалось рядом.

Я аккуратно повесила верхнюю одежду в шкаф и прошла вглубь комнаты. На губах была глупая улыбка, которая никак не хотела оттуда стираться. Мне не хотелось делиться своими эмоциями от первого поцелуя. Хотелось сохранить их все для себя. Я дотронулась дрожащими пальцами до распухших губ и вспомнила каждое мгновение случившегося. Я смаковала их. А по коже пробегали мурашки от каждого воспоминания новой волной, которая накрывала меня с головой.

Будоражило все. И резкость Ильи вперемешку с нежностью, и его настойчивость, и самоуверенность. Я прикусила губу потонув в воспоминаниях. Еще недавних, но таких сладких.

Но занятия на следующий день никто не отменял, поэтому я быстро переоделась в пижаму и забралась в свою кровать. Тишину комнаты нарушал смех девчонок за стеной. Студенческое общежитие — это целый отдельный мир. Кто в студенческие годы не жил в общаге, тому не понять. Я понимала и давно уже научилась с легкостью отключаться от любых посторонних звуков. Это умение было весьма полезным в учебе. Тем более, мне было на что отвлечься.

Илья!

Наш первый поцелуй. Если честно, я никогда не фантазировала о том, как это будет в первый раз. Да что там фантазировала! Я даже не думала на эту тему! И тем неожиданней стал этот спонтанный поступок Ильи. Он действительно прав. Если он хотя бы взглядом намекнул о своих намерениях, хотя, не уверена, что распознала бы их, даже сделай он это, но тем не менее, зародись у меня малейшие подозрения, я бы нашла тысячу отговорок избежать этого.

Почему? Не знаю.

Стеснялась. Не решалась. Боялась. Кто уже разберет. И страхи эти теперь не актуальны.

Но то, как это случилось… Это не могло случиться лучше.

Так я и заснула в тот вечер с идиотской улыбкой на губах.

Но видимо Илья решил заполучить меня экстерном, не делая скидок на мою неопытность. В один прекрасный вечер его руки решили пробраться под мою футболку и исследовать то, что было скрыто под одеждой. Хотя, разрешения на это ему определенно никто не давал.

Глава 4

Илья

Я увидел эту ципу сразу. Если бы не один нюанс, то она затерялась бы для меня в толпе. Метр с кепкой в прыжке! Вся какая-то маленькая, почти игрушечная. Она шла по коридору, уткнувшись в листок с какой-то схемой и, то подходила к доске информации, что-то там сверяя, то спрашивала у прохожих. Я скользнул по ней равнодушным взглядом. Черные джинсы, белая водолазка, невысокие каблуки. Таких тысячи! И я уже собирался отвернуться, потеряв к увиденному всякий интерес, но тут у меня из-за спины вылетела девица и окликнула девчонку:

— Режа! — та сразу посмотрела в мою сторону.

Но не на меня, а на эту тараторящую фурию, что спешно к ней приближалась.

И смотрелось это, хочу я сказать, весьма комично. Фурия была высоченной дылдой, хоть на подиум выпускай, а ципа рядом с ней смотрелась совсем кнопкой, ниже сантиметров на двадцать. Но она сначала поморщилась, видимо от прозвища, а потом улыбнулась, разворачиваясь к фурии. Они явно были знакомы.

И вот тут я увидел нюанс! Из-за инерции поворота со спины ципы вылетела толстенная коса и хлестанула своим кончиком по пряжке ремня на талии девчонки. Я завис. Была у меня некая слабость к длинноволосым головам. Можно сказать, своеобразный фетиш. Если девушка была с длинными, как у этой, волосами, я залипал.

Они о чем-то трындели, но я не слушал. Вернее, трындела дылда, а ципа лишь моргала молча, иногда что-то вставляя. А потом они о чем-то договорились и направились по коридору к лестнице в противоположную от меня сторону. Я же, словно сомнамбула, потопал за ними.

Мне было плевать на дылду. Я хотел ципу! В голове уже яркими картинками начали мелькать образы того, как я поставлю эту крошку на колени, запущу руки в ее длинные волосы и, сжав их в пальцах, натяну ее рот на свой член. Ммм… Кино в моих мечтах получилось настолько цветным, что у меня аж шляпа слегка привстала. Блядь! Трахаться захотелось неимоверно! Но что-то мне подсказывало, что ципа не дает всем налево и направо. Таким принцев подавай.

Я, конечно, принцем не был, но и не бедствовал. Батя плотно сидел на нефтяной вышке, словно умелая шлюха, на толстом члене, и мне, как его сыну, дивиденды тоже перепадали. Правда сейчас уже меньше. Герасимов старший никак не мог мне простить той шалости с одноклассницей. Когда мы с парнями нашей дружной тусой накачали малолетнюю блядь наркотой и выебали во все щели. Нас тогда трое было. Знатно мы развлеклись перед самым выпуском из школы.

Эта малолетка давно нарывалась, а не воспользоваться предлагаемым, тем более так назойливо, никто бы не отказался. Только шлюха рассчитывала на то, что я буду один, но мне это было неинтересно. Я предложил своим парням. Они тут же согласились. Оттянулись мы круто! Без последствий! Выебали все ее дырки по нескольку раз. Но все старались быть осторожными — никому проблемы были не нужны. Каждый из нас рассчитывал на светлое будущее, а не на тюрягу за коллективное изнасилование. Да, возможно, каждого из нас отмазали бы, но мы столько уже всего натворили за свою недолгую жизнь, что у предков терпение явно было на исходе.

Малолетняя шлюха получила свое, я и имени то ее не помню. Я ее трахнул, как она и хотела. А то, что не только я, так мы и не договаривались о том, что я буду один. Но, тем не менее, она и звуком никому не обмолвилась о том, сколько хуев той ночью в ней побывало, и побывало ли вообще. Но мой старик каким-то чудным образом обо всем узнал. И накрылся мохнатой пиздой мой Лондон, а точнее учеба в «Школе архитектуры Архитектурной ассоциации» или просто в «АА». Выпускниками которой были Фрей Отто, Пирс Гоф, Радж Ревал и многие другие, чьи работы были мне близки и значимы для меня. Моим приговором стала Москва и «Строгановка».

Я невероятно бесился! Меня лишили Лондона вообще и «АА» в частности. И все из-за какой-то блядской шлюхи. Подумаешь, развлеклись. Никто же не пострадал. Но папаша решил иначе.

И вот теперь я топаю по коридорам академии, пялясь на крепкую попку ципы, обтянутую узкими джинсами, представляя, как выебу ее и туда.

* * *

Ципа с дылдой забурились в кафеху и сразу же кинули кости за столик у окна. Дылда тут же упорхнула, а ципа осталась сидеть в одиночестве. Идеально!

Я решил не откладывать на потом знакомство с ципой, раз все так удачно складывается. Включил наглость и обаяние на полную, не забывая оставаться в режиме «принца». У меня, кстати, и «конь» даже имелся, причем белый. Этот «Гелик» мне подарил все тот же папаша на восемнадцатилетие, чтобы было на чем в шарашку эту ездить. Так что, будет на чем, если что, принцессу свою покатать. Она, правда, пока еще не знает о том, что моя, и что я мысленно отымел ее уже несколько раз во всех положенных позициях.

— Девушка, это место не занято? — спросил я, подойдя к столику ципы и оскалившись одной из самых невинных моих улыбок.

— Нет, тут совершенно свободно, — ответила мне из-за спины дылда, которая в этот самый момент так не вовремя нарисовалась рядом.

Ципа же посмотрела на меня почему-то испуганным взглядом, словно для нее знакомство с парнем было чем-то за рамки вон выходящим. А потом и ответила мне вообще что-то невразумительное, типа:

— Но вокруг полно свободных мест.

Меня такой ответ не устроил, и я пошел на таран. Попросту плюхнулся рядом с ней на сидение, как можно небрежнее и как можно ближе.

— Меня зовут Илья, — сообщил я, подумывая сразу приобнять ципу, но она как-то сжалась вся, становясь визуально меньше.

Казалось бы, куда еще? Но она как-то умудрилась. Поэтому я решил не травмировать раньше времени ее, видимо, совсем детскую психику, и вместо того, чтобы закинуть руку ей на плечо, положил ее на спинку сидения и одарил ее заинтересованным взглядом.

Но ципа не спешила отвечать мне взаимностью. Она смотрела на меня, как ягненок на волка, явно ненамеренная продолжать наше знакомство. Но тут вмешалась дылда:

— Я, Маша. А это Регина, — сообщила она мне, практически раздевая глазами.

О, я прекрасно знал этот взгляд. Так на меня смотрели почти все бабы, находящиеся гораздо ниже меня на социальной лестнице и мечтающие благодаря мне по этой лестнице подняться. Но в моем случае имелся еще и приятный бонус, и не один: у меня были бабки, но при этом я не был стар и, что греха таить, был чертовски хорош собой. А когда я хотел, вот, как сейчас, например, мог быть сущим обаяшкой. Бабы на меня велись. А я не терялся и пользовался этим на полную катушку.

Только вот сейчас под мое сокрушительное обаяние почему-то попала дылда, а не ципа. Я почувствовал, как под столом ее нога потерлась о мою, а это был самый верный признак того, что она готова на все. И может даже стать инициатором этого всего.

Ей было совершенно наплевать, что за их столом я оказался из-за ципы, а не из-за дылды. Она хотела свой кусок праздничного пирога и побольше. А еще была готова на все, чтобы его заполучить.

— Ммм, Регина, какое красивое имя, — промурлыкал я, давая понять дылде, чтобы съебала, ибо в сферу моих интересов она сейчас явно не входила.

Может, после того как я закончу с ципой, я бы и нагнул дылду. Всего разок, не больше. Но только не сейчас, когда я обозначил себе цель. И это была не темноволосая фурия. Волосы у нее, конечно, были длинные — лопатки прикрывали, но до цыпиной длинны им было далеко.

— Спасибо, — вдруг раздался тихий голосок моей ципы.

Она опустила глазки к коленкам, но я все равно заметил румянец на щеках. И в этот момент я что-то… Почувствовал? Да нет! Бред сумасшедшего! Быть этого не может. Чувства — это не про таких, как я. Похоть, страсть, драйв и азарт — вот что наполняет мою жизнь. А чувства… Я чувствую! Чувствую, когда ебу похотливую телку, текущую на мне, и получаю от этого удовольствие. Вот такие чувства по мне. Другого мне не надо!

— Вы здесь уже закончили или только пришли? — спросил я, чтобы хоть что-то спросить.

— Закончили, — радостно воскликнула дылда.

— Только пришли, — одновременно с ней ответила ципа, и они переглянулись.

Если бы я не знал наверняка, кто из них говорит правду, поверил бы дылде. Она говорила уверенно, не то, что, доставшаяся мне скромница. Ее поведение одновременно и раздражало и, почему-то, подкупало.

— Что ты будешь? — спросил я у ципы.

Она уже открыла свой прелестный ротик, чтобы наверняка отказаться от предложенного, но наглая дылда опередила ее:

— Пойдем со мной. Я покажу тебе, что Режа обычно покупает.

Обычно… Сегодня был первый учебный день, и вряд ли сегодняшний заказ уже успел стать «обычным», но я решил не спорить. Внезапно захотелось сказать пару «ласковых» дылде наедине, чтобы ципа никогда не узнала, как я умею разговаривать. Поэтому я не стал спорить и слушать протесты ципы, а вместо этого поднялся вслед за дылдой.

— Послушай, крошка, — сразу решил я расставить все точки над «i», поэтому схватил дылду за локоть, едва мы отошли от столика, за которым сидела ципа, на приличное расстояние. — Я не намерен играть ни в какие игры.

— Да кто с тобой играет, мальчик? — призывно улыбнулась мне дылда, выставляя вперед объемные сиськи, что торчали в вырезе майки.

Эта сука решила, что я поведусь на подобное?

— Значит так, как там тебя?

— Маша, — без всякого смущения и обиды, напомнила мне дылда, проведя свободной рукой по зоне декольте.

— Значит так, Маша. Мне понравилась твоя подруга. И я спешу тебе сообщить, что у тебя в отношении меня нет никаких шансов. Поэтому будет лучше, если я сразу тебе сообщу об этом, чтобы ты не мешалась у меня под ногами и не портила нервы ни себе, ни подруге.

— А тебе? — все так же улыбалась дылда, будто я тут непонятно перед кем и зачем только что распинался.

— А мне, крошка, по хую все твои потуги. Поняла? Я на них не реагирую.

— Но, если по хую, — и эта тварь цапнула меня за привставший на ципу член, — значит, точно реагируешь.

Тут же захотелось въебать этой суке, да так, чтоб до кровавых соплей. Но вокруг было слишком много народа, а я у родителя сейчас и так был на особом счету. Так что я решил не нагнетать, поэтому сделал глубокий вдох и вежливо так попросил:

— Значит так, убрала клешни от моего члена. Этот прибор не для твоих грязных дырок. И съебала на хуй отсюда, чтобы я тебя больше рядом с ци… Региной не видел.

— А ты знаешь, меня еще сильнее возбуждают плохие парни, — и вместо того, чтобы отпустить мой член и в панике бежать от меня, сверкая пятками, эта тварь еще сильнее его сжала, поглаживая через джинсы, а этот предатель отвердел еще сильнее от ее манипуляций. — Тем более такие грозные.

Не отпуская ее локтя, второй рукой я схватил ее за волосы, сжимая со всей силы, и тихо так прорычал:

— Послушай, мразь, шлюх вроде тебя в моей жизни достаточно. Или ты считаешь, что у тебя пизда из золота. Спешу тебя разубедить. Она такая же кожаная и, возможно, мохнатая, как и у остальных. А их я повидал достаточно. Так что вбей в тупую башку свою, мой следующий меседж: отъебись!

— Просто кожаная, — выдохнула она мне в лицо. — Могу показать.

— Что? — не сразу понял я, но мне тут же пояснили:

— Пизда у меня просто кожаная. Ни одного волоска. Ты в любой момент можешь это проверить.

Дылда оказалась непробиваемой.

Есть такой тип людей. Ты их за дверь — они в окно. Ты им дерьмом в лицо — они отерлись и продолжили улыбаться. Дылда, выходит, из таких. А им что-то объяснить, если они сами того не хотят, невозможно. Поэтому я тут же успокоился. Ну, как успокоился? Наша грязная перепалка с дылдой меня не на шутку завела. Поэтому мой член уже не просто приподнялся в легком реверансе, приветствуя ципу, а выпрямился во весь свой, скажу без лишней скромности, могучий рост, словно воин перед решающей битвой.

— К тому же, твой дружек, — дылда все еще держала меня за член, — явно не против последовать моему предложению.

— Ты, на него, крошка, можешь только облизываться, — улыбнулся я.

Когда пришло понимание, что банальными угрозами ее не напугать, я решил пойти другим путем. Равнодушие. Тоже действенный метод.

— Это мы еще посмотрим, красавчик, — блеснула глазами она и, напоследок покрепче сжав мой член, отпустила его.

— Номерочек дашь? — небрежно спросил я.

— Какой ты шустрый и непостоянный, — шире улыбнулась она. — Уже передумал?

— Не твой, — обломал я ее и злорадно оскалился, заметив, как ее улыбка слегка померкла. — Регины, — на всякий случай уточнил я.

Дылда зависла на пару мгновений, а потом видимо приняла для себя какое-то решение и кивнула мне.

— Записывай, — сказала она, доставая из заднего кармана джинсов свой собственный телефон и ища в контактах нужный мне номер. — Только за обед тогда платишь ты.

— Не вопрос, — согласился я с этой мелочной ценой за номер ципы.

За стол мы с дылдой вернулись чуть ли не лучшими друзьями.

* * *

Я стал обхаживать ципу. Так, как это любят нежные девочки, которой, как выяснилось, она оказалась. Проводил до общаги, на следующее утро заехал за ней перед парами, чему она несказанно удивилась. В общем, вел себя, как конченый слюнтяй. А потом еще и катал ее после пар по городу, мечтая выебать ее на заднем сидении. Просто заехать в какой-нибудь темный переулочек, благо в городе их навалом, и засадить ей по самые яйца. Чтобы хлюпала и текла, пока буду ее ебать. И умоляла не останавливаться. Но башкой понимал, что для этого еще слишком рано.

Под конец того обеда, на который меня развела дылда, заявил ципе, что влюбился без памяти с первого взгляда и теперь она моя, без вариантов. Она, конечно, не поверила мне, а я и не стал настаивать. Объяснил ей все на следующий день в смсках. Таких ублюдски милых, что меня чуть наизнанку не вывернуло.

Я в тот вечер поехал в клуб — нужно было снять кого-то, чтобы этот кто-то снял с меня напряжение. Дылда с ципой не на шутку меня завели. Обе! И чтобы трезво мыслить, яйца нужно было опустошить.

Снял тогда первую попавшуюся блядь. И, долго не думая, потащил ее в машину, где она у меня и отсосала. Повертела сначала передо мной голыми сиськами, а потом и нырнула под руль. А я на кайфах достал тем временем телефон и написывал ципе, поглядывая в перерывах, как язык шлюхи полирует мой стояк.

Она так хорошо мне тогда отсосала, что и ебать ее не пришлось — кайф получил с первого раза. И, выкинув эту блядь где-то на обочине, поехал домой. Нужно было выспаться, чтобы на следующий день купить цветов и поехать корчить принца перед своей ципой.

Но эта детка оказалась стойкой. Я даже начал подозревать в ней целку. Уж больно настырно она не давалась мне в руки. Даже засосать ее в первый раз пришлось почти насильно.

Я хотел эту блядскую невинность до рези в яйцах! И каждый, кто хоть раз видел бездонные голубые глаза ципы, согласился бы со мной. Эта жеманница была настоящей блядью, только пока сама не знала об этом. Но я намеревался расколупать это яичко, помогая вылупиться самому развратному на свете птенчику.

И сделать его своим!

Глава 5

Регина

Это случилось буквально через пару дней после моего первого поцелуя. После нашего первого поцелуя.

На этот раз он провожал меня уже до дверей комнаты. Он не раз поднимался на наш этаж, и не раз проводил время вместе со мной и Коваль. Но в этот раз все было как-то по-особенному. В воздухе так и искрило эмоциями. Или это только мне так казалось?

В коридоре было на удивление безлюдно. Словно все специально разошлись. Не знаю, это были проделки Злого Рока, или Проведение оберегало меня, показывая истинное лицо моего избранника, но в тот вечер, совершенно одни в темном коридоре мы целовались, как сумасшедшие.

Илья прижимал меня к стене, вдавливая своим телом, а я сминала в кулаках его куртку, стараясь притянуть его еще ближе. Наши языки не сплетались в танце, они вели настоящий бой, отвоёвывая территорию друг у друга. Но в этом бою не могло быть победителей. Только проигравшие. Потому что, то сдавалась я, пытаясь, контролировать рвущиеся из горла стоны, то он, позволяя мне одерживать мнимый верх над ним.

Я сама не понимала, чего хотела. Меня вели инстинкты. Хотелось прижаться к нему еще сильнее. Потереться о него. Унять этот всепоглощающий зуд во всем теле. Но я не знала как. Хотя, была уверена, что у Ильи масса идей на этот счет. Только вот что-то… Какая-то тускло мерцающая лампочка на задворках сознания, не позволяла полностью отдаться во власть победителя, коим стремился непременно стать Илья.

Когда он успел расстегнуть мою куртку, в памяти не отложилось. Помню лишь ощущение холодных пальцев на моей талии, на коже поясницы над самым ремнем джинсов. Помню, как задралась под движением его рук моя футболка. Помню, как вся сжалась от новых ощущений, что он дарил. Помню, как хотела одновременно и отдаться ему и воспротивиться его действиям. Пока его пальцы, словно коварные захватчики, скользили вверх по моей коже, я еще придерживалась первого варианта, но, когда они наткнулись на преграду в виде лифчика, почему-то маятник моего мнения начал больше склоняться в сторону второго. Но я пока не предпринимала никаких действий, оглушенная силой его поцелуев. Давала отсрочку то ли ему, то ли себе.

Но вот холодные пальцы сдвинули вниз ненадежную преграду и целой ладонью накрыли часто вздымающуюся грудь. Все во мне вспыхнуло от этого действия. Даже само тело, без участия мозга, попыталось отшатнуться, но было некуда — за спиной и так уже была стена.

Илья же будто и вовсе не почувствовал моей неприязни, а лишь усилил напор. Оглаживая мою, уже достаточно пышную грудь, он большим пальцем надавил на сосок, и я не выдержала. Оттолкнула его от себя и рефлекторно со всей силы зарядила ему пощечину. Илью аж развернуло. Скорее всего от неожиданности. Не думаю, что во мне было достаточно силы, чтобы развернуть высокого и спортивного парня.

— Ты ебнулась? — заорал на меня он.

Я же стояла словно в состоянии аффекта.

Горели губы, только что сминаемые его поцелуями. Ныла грудь, то ли от недополучения ласк, то ли от возмущения, что ее вообще потревожили. Сама же я рвано дышала, пытаясь поймать реальность, которая так и норовила ускользнуть от меня.

Это был первый раз, когда Илья повысил на меня голос!

Это был первый раз, когда Илья позволил себе крепкое словцо в моем присутствии!

Это была наша первая ссора!

— Я не хочу, — тихо, но твердо сказала я.

— Чего ты не хочешь? — тут же схватил меня за плечи и встряхнул Илья.

Из-за этого я ударилась затылком о стену и поморщилась от боли.

— Я не хочу так, — уточнила я.

Видимо, мое уточнение не сильно-то удовлетворило его, потому что он скривился, но пояснил:

— Я же не ебать тебя в коридоре собрался, — отступил он от меня на шаг и на его лице появилась гримаса отвращения. — Так, пощупал бы чуть-чуть, чтобы разогреть твой интерес перед следующей встречей. И все!

Теперь уже от его слов скривилась я. Со мной впервые в жизни разговаривали таким образом, и я, если честно, даже не знала, что на это отвечать.

— Тебе, наверно, лучше уйти, — наконец, нашла я подходящую реплику.

— Да мне вообще было лучше не приходить, — сказал он, и ударил ладонями о стену по обе стороны от меня, после чего резко развернулся и ушел.

Я стояла одна в полуосвещенном коридоре и пыталась не заплакать. Как? Ну, как такой отличный вечер мог закончиться так плохо? Мы гуляли. Мы смеялись. Он нежно держал меня за руку, а я таяла от его прикосновений. Он клал руку мне на плечо. Прижимал меня к себе. И мне не хотелось, чтобы наша дорога заканчивалась. Мне хотелось вот так идти и идти, расправляясь воском в его руках.

Но дорога окончилась.

И были объятия. Тесные. Жаркие. И были поцелуи, вышибающие из головы все мысли, поднимающие температуру в теле.

А потом были его руки, действия которых оживили разум в моей голове. И его голос стал настолько оглушительным, что я, кажется, все только испортила.

В какой-то момент даже появилась мысль кинуться следом за Ильей, извиниться, объяснить. Возможно, он понял бы меня, если бы я нашла в себе смелость признаться ему, что еще невинна. Что все эти поцелуи и объятия для меня слишком… Слишком… Даже не знаю. Просто слишком! Я бы шла по этой неизведанной дороге, словно сапер по минному полю. Крадучись. Обдумывая каждый шаг.

Илья же хотел промчаться по этому полю галопом! Нет, не так. Он хотел пронестись по нему за рулем «Феррари» на бешеной скорости в шестьсот лошадиных сил. И даже если бы вокруг взрывались мины, он бы этого не заметил. Главной была цель! А средства? Разве кто-то судит победителей? Нет! Результат — есть результат!

Я все-таки закрыла лицо руками и заплакала. Впервые в жизни так горько. Не помню, когда бы мне становилось настолько жаль себя. Хотелось завыть, словно в лучших традициях драматического кино. Для полноты картины не хватало только ливня и глубоких луж, в одну из которых мне следовало бы упасть на колени. Эпичненько так, чтобы брызги в разные стороны полетели. Но луж не было, как, впрочем, и дождя. В наличии имелся лишь темный коридор и я.

В дальнем конце у самой лестницы скрипнула дверь. Кто-то захотел выползти из берлоги. И я решила не становиться звездой бесплатного представления. Поэтому как можно ниже опустила лицо, чтобы незваный зритель не сумел рассмотреть эмоции на моем лице, воткнула ключ в замочную скважину и, толкнув дверь, оказалась в спасительной темноте своей комнаты.

Машки, как всегда, не было. И меня это обрадовало. Она бы сейчас учинила мне допрос с пристрастием, как обычно это делала. Все-то ей всегда хотелось знать. Но говорить я сейчас была не в состоянии. Сейчас я была в состоянии только выть. И я не стала себе в этом отказывать. Скинула куртку на вешалку, сняла сапоги и, упав на кровать, полностью отдалась горьким рыданиям, благополучно заглушаемым подушкой, в которую я уткнулась лицом.

Вскоре я услышала, как в окно забарабанил осенний дождь, который я представляла себе там, в коридоре. Даже природа разделяла мое настроение, рыдая вместе со мной. Но, как бы парадоксально это не звучало, под мерное стучание дождевых капель о подоконник я постепенно успокоилась и провалилась в спасительный сон так и не переодевшись.

Глава 6

Илья

В меня словно легион демонов вселился из самого темного угла преисподней! Как только я удержался и не размазал черепушку ебаной ципы о кирпичную стену коридора, даже не знаю. Хотя ебаной она пока что еще не была. По крайней мере мной. А ебаться хотелось! Словно слюнтяю малолетнему, что и пизды то бабской еще ни разу в глаза не видел. Я видел! Но было такое ощущение, что ципа вогнала меня в жесткий спермотоксикоз. Член стоит — башка не варит! Вот как сейчас.

Я был готов отыметь ципу прямо в том грязном полутемном коридоре старой студенческой общаги. В башке не мелькали уебанские мысли о том, что она вся такая нежная и достойна большего. Нет! Хотелось попросту засунуть в нее свой член. В любую из дырок! И желательно поглубже. Так, чтобы у ципы искры из глаз посыпались, а из ушей дым повалил.

Но эта сука посмела мне отказать!

Отказать!

Мне!

Да что она, мать ее, о себе возомнила!

Целка семиобортная!

Строит из себя невинность, а целуется словно дикая кошка во время течки!

Не помню, когда я в последний раз хотел так сильно трахаться. У меня яйца уже звенели. Казалось, еще чуть-чуть и их размер начнет мешать мне при ходьбе. Да, я не стал изображать из себя евнуха и продолжал ебать, попавших под горячую руку, телок, но так как ципу я не хотел ни одну из них.

Эта кроха стала каким-то наваждением. Навязчивой идеей! Сейчас я ничего не хотел так сильно, как завалить эту блядскую принцессу и выебать все ее влажные дырочки. Причем не один раз.

Но сейчас, из-за ее очередного отказа, мне так сильно хотелось въебать ей по морде, до кровавых соплей, чтоб отхаркиваться не успевала, чтоб ощущение реальности утратила, что чуть сдержался. Чего мне стоило ебануть в стену, а не в ее нос, знают только высшие силы, что спасли лицо ципы. Сам бы я точно не удержался. Но от этого злость, подпитываемая неописуемым желанием моей похоти, лишь возросла многократно и требовала срочного выхода.

Я летел вниз по лестнице, словно за мной гнались все исчадия ада. Перепрыгивал ступени, мечтая оказаться, как можно дальше отсюда и желательно поскорей, пока злость не заставила меня вернуться и натворить дел, сделав с ципой все то, что вертелось в моей голове. А хотелось мне многого. Одновременно и нагнуть ее, и на колени опустить. Войти в нее и спереди, и сзади. Мои фантазии работали с такой скоростью, что я сам никак не мог за ними угнаться. Картинки, мелькающие перед глазами, могли довести до оргазма без посторонней стимуляции. Просто своим наличием.

Я впервые начал видеть эротические сны. Даже в период полового созревания, когда на горле бугром выпирал кадык, а член был в режиме постоянного стояка. Даже тогда, мне так не сносило башню от какой-то телки. Но ципа умудрилась свести меня с ума. И мне постоянно ее хотелось. И только ее!

Эта сука своей сдержанностью мне так мозги запудрили, что я, кроме нее, не мог думать ни о ком другом. Да, я трахал других. Но всегда в процессе эта маленькая недотрога стояла перед моими глазами. Я хотел ее, как сумасшедший! И впервые за много лет снова дрочил в душе по утрам, представляя, что это не мой кулак елозит по стволу, а ее жадный ротик вбирает меня полностью в свою влажность. Я бы никому и никогда в этом не признался, но порой мне хватало и минуты таких фантазий, чтобы взорваться бешеным вулканом и извергаться долго и мучительно, до полного опустошения яиц. А потом еще долго стоять в душе с закрытыми глазами, пытаясь вновь обрести ровное дыхание, но под опущенными веками все равно мелькали картинки, которые заставляли член вновь вставать колом. И я от этого уже порядком устал.

Мне казалось, что эта навязчивая идея преследует меня, потому что я до сих пор не выебал ципу. И стоит мне это сделать, как меня отпустит. Но пока внутри все кипело, словно в жерле вулкана.

Я пыхтел, как паровоз и был готов сносить все на своем пути. Так я и поступил с входной дверью, когда оказался на первом этаже. Попросту ебанул по ней с ноги, так, что та чуть с петель не слетела. И тут же услышал сдавленный вскрик и звук падающего тела. Именно это слегка отрезвило меня. Остудило, но не сильно.

Переступив порог общаги, я увидел растянувшуюся в позе «звезды» какую-то телку. Она явно пыталась открыть дверь, когда та встала на моем пути. Поэтому теперь оказалась опрокинутой на обе лопатки.

Я остановился. Взгляд невольно скользнул по длинным ногам, обутым в высоченные каблуки. Дошел до резинки черных чулок, теперь выглядывающих из-под задравшегося платья. Коснулся крохотного тканевого треугольника, ни капли не прикрывающего пизду, а скорее, подчеркивающее ее наличие. Поднялся к глубокому вырезу, из которого почти вывалили сиськи. И, наконец, наткнулся на лицо.

Это была дылда. Она тоже меня узнала. Поэтому вместо того, чтобы прикрыться и изобразить из себя скромницу, она демонстративно раздвинула ноги шире, показывая мне не только треугольник своих трусов, но и не прикрытые складки промежности, и продолжила лежать на асфальте, словно это не дорога, а царское ложе.

— Это ты, — обозначил я ее узнавание.

— А это ты, — промурлыкала дылда, даже не пытаясь сделать вид, что ей неловко.

И, только начинающая остывать кровь, вновь ударила мне в яйца. Я сверлил дылду взглядом. Если сильно не приглядываться, то можно было и ее выебать. Возможно даже пару раз. Тем более сейчас ситуация критическая — того и глядишь, у меня дым от спермотоксикоза и бешенства из-за отказа ципы из ушей повалит. А дылда давно нарывается и прохода мне не дает. Несмотря на то, что она знает: я подкатываю яйца к ее подруге. Сама же мечтает залезть ко мне в штаны и облизать мой член. И это не предположения — она сама мне как-то об этом сказала. Напрямую. Наглость этой бляди меня конкретно бесила, но сейчас ее ко мне сам Дедушка Мороз послал. Или кто там всех подарками одаривает? А я не привык отказываться от подношений.

Поэтому недолго разглядывая ее пизду, которая от шевеления ее ног все сильнее выглядывала из-под черного треугольника, подошел ближе и, протянув руку, спросил:

— Ебаться будешь?

Дылда не растерялась ни на секунду.

— С тобой? — спокойно уточнила она.

— Ты тут видишь кого-то еще? — выгнул я одну бровь.

— Нет, — спокойно ответила она.

— Тогда, ответ очевиден.

— Тогда буду, — ответила она и вложила свою руку в мою.

Я тут же дернул ее на себя, поднимая из горизонтали. Мне показалось, или дылда решила, что таким образом я дал ей понять, будто теперь она объект моего внимания, а не ципа, поскольку тут же повисла у меня на шее и полезла к моим губам.

— Куда? — осадил я ее, потянув назад за гриву.

— А мы без прелюдий?

— Без, — ответил я и потащил ее в темный уголок.

Тачку свою марать этой блядью не хотелось — с нее и кустов достаточно. Поэтому поволок ее в сторону общаги. Там с торца как раз уличный фонарь перегорел, поэтому темный уголок был, что надо. Но дылда, видимо, рассчитывала совершенно на другое.

— Мы прямо здесь ебаться будем? — удивленно спросила она.

— Это как ты постараешься, — ответил я, с размаху впечатывая ее лопатками в стену.

— В смысле? — на мгновение съежилась она.

— Отсосешь мне на заебись, может, и выебу тебя, — оскалился я.

Но дылду мои слова ни капли не оскорбили, а я, если быть честным, до конца, в глубине души, настолько глубоко, что и себе бы не признался, надеялся, что дылда отошьет меня. Врежет мне по морде, отчитает за подругу и послав меня на хуй, поспешит утешать ципу, которая вряд ли сейчас преспокойненько попивает чаек в своей коморке.

Но дылда меня не отшила.

Вместо этого она опустилась на колени, уничтожая целостность своих чулок, и потянула пальчики к моей надутой ширинке.

— И еще одно, — предупредил дылду, схватив ее за гриву и впечатав мордой в свой стояк. — Вякнешь принцессе, что мой член побывал в твоем блядском ротике, в следующий раз буду ебать тебя не один. А, может, я и не буду ебать, а только буду смотреть. И поверь мне, тебе эта ебля не понравится.

— А будет следующий раз? — спросила она с такой надеждой, что я не выдержал и зарядил ей душевного «леща», чтобы не выебывалась.

— Чтобы я от тебя с этой минуты ни слова не слышал. Поняла?

Дылда сначала потянулась ладонью к щеке, но потом на полпути остановилась. Поняла, что лучше не выводить меня еще больше.

— Если ты хочешь попиздеть, то съебывай отсюда. Я притащил тебя сюда, чтобы твой рот был занят совершенно другими делами. Усекла?

Дылда медленно кивнула.

— Я разрешаю, чтобы из твоего рта вылетали только влажные, хлюпающие звуки от сосания моего члена. И больше никаких других. Поняла?

Еще один немой кивок.

Я был настолько зол и мне было настолько до пизды на эту шлюху, что разбирать эмоции, пробежавшие по ее морде, даже не собирался.

— А теперь соси, — благосклонно разрешил я, и дылда приступила к работе.

Она расстегнула ремень, потом и ширинку, оттянула резинку боксеров и высвободила мой изнывающий от желания трахаться член, зажав его в своих руках. Демонстративно облизав губы, дылда потянулась к головке и облизала ее, а потом сразу же сомкнула на ней губы, вбирая мой стояк в свой рот.

Я прикрыл глаза. На месте дылды мне все еще хотелось видеть ципу несмотря на то, что эта сука так долго динамит меня. И я представил ее. Что это ее язычок так умело кружит по залупе. Что это она вбирает мой стояк в свой рот до самого горла. Ммм… Как же сладко!

«Давай, ципа, соси! — мелькало у мен в голове. — Соси мой стояк! Еще немного и я выебу твой блядский рот! Все вы, недотроги, те еще бляди. Ммм… Сука, как же хорошо!»

Но стоило мне открыть глаз и посмотреть вниз, как морок рассеялся. Темная голова дылды то приближалась к моему паху, то отдалялась. Она была умелой шлюхой, что не могло не радовать, но она не была ципой — и это раздражало.

Вот что стоило этой целке встать так же на колени передо мной и поработать ротиком? Я бы даже не был эгоистом, и не дал бы ей сосать слишком долго, а почти сразу же поднял ее и, поставив «раком», вонзился бы в ее текущую дырочку своим стояком. А в том, что она потекла бы, заглатывая мой член, я не сомневаюсь. И я ебал бы ее на такой скорости, что у нее звезды из глаз посыпались. А работа отбойного молотка показалась бы ципе черепашьей скоростью.

Из фантазий меня вывел хрипящий звук вперемешку с хлюпающими. Я даже не обратил внимание, что начал долбить рот дылды, на той скорости, что хотел ебать ципу. И насколько бы умелой шлюхой она не была, но выдержать такого напора не смогла.

Она вонзала свои ноготки в мои бедра, но отпихнуть не старалась — понимала, что это бесполезно. Я был намерен получить свое и отступать не собирался.

— И много хуев уже долбило твой рот? — улыбнулся я, посмотрев вниз.

Дылда подняла на меня глаза, но члена изо рта не выпустила. Правда я перестал в нее долбиться и позволили его сосать с выбранной ей самой скоростью. Она сбавила темп и перешла больше к ласкам. Она еще ниже оттянула резинку трусов и просунула руку к моим яйцам.

— Отвечать ты мне не собираешься? — издевательски поинтересовался я, помня, что запретил ей говорить.

Она тоже это помнила поэтому, ничего мне не говоря, лишь вновь подняла на меня глаза. У дылды потекла тушь. Она выглядела такой грязной и развратной. Но это не отталкивало, а наоборот, только еще сильнее заводило. В голове промелькнула мысль, что я буду определенно не против еще пару раз поиметь ее рот.

Дылда молчала, но и сосать перестала. Еще ладошка лишь аккуратно массировала мои яйца.

— Что-то ты отвлеклась, — заметил я и слегка толкнулся в ее рот, в ответ на что она полностью вобрала мой член.

Но я отобрал его у нее — вынул из ее рта с громким чпокающим звуком. Дылда от этого чуть не потеряла равновесие, но устояла.

— Оближи их, — велел я и поднял член вверх, указывая на яйца.

Дылда послушалась беспрекословно. Она, уткнувшись носом в основание члена, принялась водить кончиком языка по мошонке. Но мне хотелось большего.

— Сильнее! — приказал я и, схватив ее за волосы, впечатал себе в пах.

Она поняла, что я хочу и начала поочередно посасывать мои яйца, пока я надрачивал у нее над головой. Она вбирала их в рот и сосала, не сильно при этом сжимая — видимо понимала, что, если она хоть что-то сделает не так, то я пришибу ее к ебаной матери. И она старалась. Старалась, как в последний раз! И мой член вновь захотел убраться из холода осеннего пасмурного вечера в тепло ее гостеприимного рта. Но просто так этого делать не хотелось.

Я отодвинулся, давая понять, что мои яйца отполированы ей достаточно, и ткнулся головкой в ее губы. Она тут же разомкнула их, готовая вновь засосать мой член по самую глотку. Но я отстранился.

— Попроси меня.

Она подняла на меня вопросительный взгляд.

— Я не позволю тебе дальше сосать свой член, пока ты об этом не попросишь.

— Дай мне, — охрипшим от долгой работы голосом попросила она.

— Нет, так дело не пойдет, — я провел головкой по ее нижней губе. — Проси лучше.

— Я хочу тебе отсосать. Позволь мне, — изрекла она новую вариацию своего ответа.

— Давай ка попробуем замотивировать тебя. Может, тогда дело пойдет лучше.

Я залез в задний карман, помня, что там завалялась какая-то мелочь, и достал оттуда розоватую купюру. Шлюха сразу показала себя — ее глаза алчно вспыхнули, и я понял, что сейчас дело пойдет гораздо лучше. Но, чтобы уж наверняка, достал еще одну такую же, сложил в несколько раз и засунул ей в сиськи.

— Я очень хочу сосать твой член. Он такой вкусный, — тут же выдала она. — Хочу облизать твою головку, почувствовать ее вкус.

— Уже лучше, — улыбнулся я. — Продолжай.

— Я вообще хочу постоянно держать твой член у себя во рту, — с этими словами она вобрала его до самого горла. — Хочу облизывать его, как самую вкусную на свете конфету, — она облизала ствол от самого основания до головки. — Хочу, чтобы ты ебал только мой рот. И больше ничей, — с каждой фразой она в очередной раз заглатывала мой член, а у меня начали неметь ноги. Сочетание фраз и ощущений превратилось в квинтэссенцию удовольствия. — Сильно ебал. Глубоко. И быстро, — темп ее заглатываний ускорялся от слова, к слову. По подбородку потекли слюни и начали капать ей на сиськи. — Ты хочешь, чтобы я сосала твой член, как грязная шлюха?

— Ты и есть грязная шлюха, — прохрипел я.

Стоять было все труднее и труднее. Дылда в очередной раз насадила свою голову до самого основания, уткнувшись носом мне в живот, и сделала глотательное движение. От этого основание головки сильно сдавило, и я чуть не кончил тут же. Но это длилось недолго — она тут же выпустила мой член на свободу.

— Сделай так еще, — потребовал я окончательно осипшим голосом.

— Нравится тебе как сосут грязные шлюхи?

— Да, — коротко ответил я, и мы больше не разговаривали.

Дылда накинулась на член, как оголодавший на кусок хорошо прожаренного стейка. Она проглатывала его при каждом погружении, а у меня от этого начало темнеть в глазах.

Кому, на хуй, нужны целки? Целки так исполнять точно не могут. Дылда, как шлюха, могла дать любой бляди сто очков форы. И я долго не выдержал. Схватил ее за гриву и начал долбить ее глотку, второй рукой схватившись за кирпичную стену общаги, как за единственную точку опоры. Еще буквально пара фрикций и горячая сперма выстрелила из члена прямо в горло дылды. Она попыталась отстраниться, но я не дал.

— Глотай, сука, — велел я, не опуская на нее глаз. — Все до капли.

И она глотала.

Когда я понял, что оргазм начал меня отпускать, ослабил хватку на затылке дылды.

— А теперь вылижи его до блеска, — приказал ей. — Он позволил тебе облизывать себя. Нужно быть благодарной и убрать за собой.

И дылда вылизывала мой член, будто он в действительности был самой вкусной конфетой, что она когда-либо держала у себя во рту.

— Достаточно, — сказал я, наблюдая за процессом сверху. — А теперь верни все на место.

И только дылда засунула мой член назад в трусы и застегнула ремень на джинсах, как начал накрапывать дождик, быстро переходящий в ливень.

— Ты отлично сосешь, — сделал комплемент умению дылды. — Думаю, мы подружимся.

И, не дожидаясь ее ответа, отпихнул от себя так, что она полностью рухнула на уже мокрый асфальт. После молча развернулся и пошел к машине. Настроение слегка поднялось.

«Что ж, ципа, я рад, что у тебя такая подруга, — улыбнулся я своим мыслям. — Теперь ты можешь строить целку столько, сколько твоей душе будет угодно. У меня под боком будет услужливая собачонка, всегда готовая предоставить мне в пользование все свои мокрые дырочки», — с этими мыслями я сел в машину и уехал в ночь.

Глава 7

Регина

Два дня Илья не встречал меня у общежития. Два дня я не встречала его в академии. Два дня я не находила себе места. Чувство необъяснимой вины боролось во мне с уверенностью, что я поступила правильно.

Я уже говорила, что не была ни недотрогой, ни ханжой. Просто на мою «крепость» пока никто не посягал. Но вот нашелся захватчик. Первый и пока что единственный. И вместо того, чтобы встретить его хлебом и солью, кинуться к нему на шею с распростертыми объятиями, я забаррикадировалась в этой самой крепости и заняла оборонительные позиции, готовая в любой момент открыть огонь по нападающему. А потом, победив и прогнав захватчика, вновь стоять у раскрытых ворот своей крепости и кричать в сторону горизонта:

— Вернись!

Только он, единственный кто осмелился покуситься, ускакал уже слишком далеко, чтобы услышать мой отчаянный вопль.

И что это тогда такое? Раздвоение личности? Какой-то внутренний диссонанс? Почему мне так сильно хочется его внимания, а когда он пытается зайти дальше, что логично, я в ужасе столбенею от его намерений?

Вот мужчины порой жалуются, что они никак не могут понять женщин. Это, спешу сообщить, совершенно бесполезное занятие — ведь даже сами женщины порой не могут понять самих себя. Куда уж противоположному полу?

И это был тот самый случай. Мне хотелось, чтобы Илья неожиданно вышел из-за ближайшего поворота, столкнувшись со мной, и мы, наконец, поговорили. Поговорили спокойно, без эмоций и все выяснили. Пришли бы к какому-то решению вместе. Хотелось бы верить, что положительному.

Но потом я вспоминала те слова, что он сказал мне напоследок, как повел себя перед уходом, и тогда хотелось больше не видеть его никогда. Не встречаться вообще, забыв все, что было, словно сон. Местами сладкий, а местами страшный.

В этом и заключался диссонанс моих внутренних противоречий.

* * *

Я шла по коридору академии, уткнувшись в конспект. Предстоящий семинар был для меня слишком важен, чтобы отнестись к нему посредственно. А я, не сказать, что плавала в теме, но и на «пятерку» свои знания не оценивала. В последние пару дней было как-то не до учебы. Я занималась самостоятельным мозговыносом и изощренным самокопанием. Ссора с Ильей как-то уж слишком накренила состояние моего внутреннего спокойствия. Мне, то хотелось обвинить себя во всех смертных грехах, то вдруг в голове мелькала мысль:

«Да как он мог!»

И уж точно никакие схемы, чертежи и терминология в голове моей ни в какую не собирались задерживаться — им там попросту не было места. Там был только лишь Илья. И его обидные слова. Поэтому сейчас старалась хоть что-то еще дополнительно запихнуть себе в голову, пока пара не началась, я максимально не отвлекалась на окружающий мир, а читала подробный конспект в надежде, что он меня спасет. Что написанное на бумаге моей рукой каким-то образом перекочует мне в голову и там закрепится, хотя бы на время предстоящей пары.

— Регина! — внезапно окликнули меня со спины.

Он окликнул! Его голос я узнала сразу. Даже среди гомона других голосов в коридоре академии. Я его узнала бы из тысячи.

Быстрые шаги. Его шаги. Их бы я тоже ни с какими другими не перепутала.

Он шел в мою сторону, а я не оборачивалась. Я просто замерла. Пока он не подошел вплотную ко мне со спины. Я почувствовала его дыхание в своих волосах, как обычно, собранных в тугую косу. Но сам он не касался меня. Лишь воздух, выходивший из его легких. Мы так и стояли, а проходившие мимо люди обтекали нас, словно река, возникший посреди течения камень.

Я забыла, что спешила на лекцию. Забыла о семинаре, на котором хотела блеснуть. Забыла обо всем. Мы стояли посреди коридора и не шевелились.

— И долго ты еще намереваешься бегать от меня? — тихо спросил он, выдохнув вопрос мне в затылок, обжигая кожу своим дыханием.

— Я не бегаю от тебя, — так же тихо ответила я, боясь пошевелиться.

Что же сейчас будет? И как себя вести? Как будет правильно? Оттолкнуть его и попросить, что бы он больше никогда не подходил ко мне? Или рассказать, как сильно я успела соскучиться за эти дни? Ведь я даже не подозревала, что скучала по нему, пока не почувствовала его присутствие за моей спиной. Пока голос его не услышала. Пока он ко мне не подошел. В постоянном диалоге, в котором дискутировали два голоса, принадлежащие оба мне, и представляющие собой два альтер эго моей личности: одна выступающая категорическим противником примирения с Ильей, и вторая, находящая ему миллиарды оправданий. И я не знала к которой из них прислушаться. Ведь доводы, приводимые обеими, были весомыми и находили отклик в моей душе.

А он дотронулся до меня. Положил свои руки мне на плечи и медленно развернул к себе. Между нами больше не было воздуха, лишь только мой конспект. Но и он, по сути, не являлся препятствием. Я чувствовала жар его тела даже через все листы толстой тетради, в которой был записан материал прошедших лекций.

— Ты не звонила, не искала меня, — сказала он, когда наши глаза встретились.

— Нет, — просто огласилась я.

— Почему?

Его руки сомкнулись на моей спине, заставляя мурашки бежать по ней. Илья был моей первой взрослой симпатией и уж от кого, а от себя я это скрывать не собиралась. Но и воспитана я была в старых традициях: мальчики ухаживают, девочки позволяют. Самой позвонить или написать парню первой — это было выше моих сил. Я точно никому не собиралась навязываться. Он сам ушел. Причем так стремительно, что я подумала, будто это наша последняя встреча. И последние два дня, в перерывах между самокопанием, настраивала себя именно на это. Что это конец. И его попросту надо пережить. А тут вдруг выясняется вон что. Я, оказывается, должна была искать его! Звонить ему и писать!

— После твоих слов…

— Я был просто слишком зол, — не дал он мне договорить. — Ты так распалила меня своей податливостью, а потом, на самом интересном месте решила вдруг дать заднюю.

Я вспыхнула от его слов. Он обвинял меня во вспышке своей агрессии. Это было немыслимо! Поэтому я решила, что разговаривать нам точно еще рано, и стала вырываться.

— Если, по твоим словам, я виновата, тогда зачем ты подошел ко мне?

Конечно же, мне не удалось вырваться. Илья хоть и был худощав, но и слабаком его назвать было нельзя. Я ощущала его крепкое тело, что прижималось ко мне. Не знаю, насколько спортивным он был, но то, что он сильнее меня — было очевидно. Он решил, наконец, убраться с центра коридора и, конечно же, потащил и меня за собой. Попросту шагнул в сторону окна, не выпуская меня из рук.

— Да потому что я уже задолбался мучиться! — вдруг вспылил он, впечатав меня в подоконник. — Эти два дня показали, как мне погано без тебя.

Я смотрела на него во все глаза и не знала, что сказать. С одной стороны, он не просил прощения. Не пришел и не сказал, что он все осознал, насколько он был не прав. Вообще не искал меня, а спросил, делала ли это я. Но с другой стороны его слова, про чувства в течении этих двух дней, заставили меня перестать вырываться.

— Что? — еле проталкивая воздух, сквозь мгновенно пересохшее горло, спросила я.

— Что слышала, Власова, — понизил голос он. — Я, как конченный дурак, думаю только о тебе. Думал, отпустит, вот и не появлялся в академии. Но не отпустило. Только хуже стало. Ты перед глазами все время стоишь, как наваждение. А ночью, во сне… Ох, даже не хочу рассказывать тебе, какие сюжеты мне сняться. А то пошлешь меня в очередной раз.

— Илья, — единственное, что смогла произнести я, словно в его имени скрывался некий ответ, который должен был расставить сейчас все по своим местам.

— Ты хочешь, чтобы я извинился? Хорошо!

Я замерла от его слов.

— Я извиняюсь. Прости, что приставал. Но я хочу быть с тобой честным. Ты мне нравишься. Сразу же понравилась, как только увидел тебя. Еще в коридоре академии. Пошел за тобой следом, словно привязанный. А, когда голос твой услышал, такие мурашки на себе ощутил, словно слоны на мне дискотеку устроили. Поэтому и решил, что хочу быть с тобой. Сразу! Понимаешь? Иногда такие решения возникают одномоментно. И, как правило, такие мысли самые верные. Быть с тобой, это правильное решение. И я очень этого хочу!

— Илья, — вновь попыталась что-то сказать я, хотя, что именно, не представляла.

Но он не дал мне и подумать на эту тему, сразу перебив.

— Подожди, дай мне договорить, пока я решился. Я, знаешь ли, не каждый день так откровенничаю с девчонками.

— Хорошо, — единственное, что смогла сказать я.

— Я хочу тебя, — вдруг выпалил он, но увидев, как от его слов округлились мои глаза, тут же пояснил: — Нет, ты неправильно меня поняла, не прямо сейчас, а вообще. Хотя, и сейчас… — он вдруг застонал, видимо понимая, что не туда заводит его язык. — Регина, это нормально, когда здоровый взрослый парень тебя хочет. А я достаточно взрослый и вполне себе здоров. Понимаешь? — он смотрел мне в глаз с какой-то затаенной надеждой.

— Понимаю, — мне не нужно было кривить душой, я действительно понимала его. — Но и ты меня пойми. Если я говорю, что не хочу, значит не хочу.

— Регина, — он притянул меня к себе. — Хорошо, я озабоченный дурак. Но, согласись, было бы странно, если бы я просто ходил с тобой за ручку и ничего не хотел.

Почему-то его слова вызвали у меня улыбку.

— Илья, я не говорила, что ты озабоченный дурак. Просто, когда я прошу тебя остановиться, если мы зашли слишком далеко в неподобающем месте, значит надо остановиться.

Он прикрыл глаза и прижался лбом к моему лбу.

— Я не могу тебе обещать, что не буду этого больше делать. Даже наоборот, хочу предупредить, что буду. Но, Регина, я… — он осекся, тяжело дыша после своей эмоциональной речи. — Ты меня простишь? Сможешь?

И от его простого вопроса, заданного с закрытыми глазами, у меня на душе стало так легко, даже солнечно. Он думал обо мне. Он скучал. А физическое желание — это нормально. И он прав: если бы он не хотел близости со мной — вот это точно вызвало бы вопросы. А так…

— Да, — тихо ответила я.

— Спасибо, — улыбнулся он и даже выдохнул, открывая глаза. — А теперь, чтобы я окончательно поверил, что ты простила, поцелуй меня.

— Нет, я опаздываю на семинар, — решила немного покапризничать я в воспитательных целях.

— Ну, давай. Хотя бы в щечку, — его улыбка так подкупала, что хотелось не просто чмокнуть его, а прижаться к губам со всей силы, схватить за ворот рубашки и, забыв о семинаре, утащить его в темный уголок, где можно будет целоваться. Бесконечно! Дальше мои неискушенные фантазии не заходили.

К тому же, иногда бывают такие ситуации, что проще дать человеку то, что он хочет, чем объяснить почему нет. Поэтому поцелуй в щеку показался мне вполне себе достойной наградой за решительность. Ведь подойти и попросить прощения, порой требуется гораздо больше мужества, чем ринуться в бой с шашкой наголо.

— Хорошо, — улыбнулась я и потянулась к его щеке.

Но, конечно же, по закону жанра в самый последний момент Илья повернул лицо, и я впечаталась в его губы. Мне тут же захотелось отпрянуть, но его руки, обвившиеся двумя лианами вокруг меня, не позволили мне этого. Илья вжал меня в себя и от невинности поцелуя совершенно ничего не осталось. Он раскрыл мои губы своим языком и тут же проник в мой рот. Я даже не успела подумать о сопротивлении, как инициатива полностью была перехвачена Ильей. Одна его рука переместилась мне на затылок, а вторая чуть пониже талии. Еще не попа, но уже не поясница. Отстраниться не хватало сил — я бы с Ильей точно не справилась. А устраивать сцену посреди академического коридора мне, почему-то было стыдно. Поэтому я попросту попыталась расслабиться и позволила Илье получить то, что он хотел. К тому же, мне хотелось того же. А целоваться Илья умел. Да так, что вышибало напрочь все мысли из головы. И я уже не то, что про семинар забыла — я уже имени своего не помнила. Были только эти губы, что так умело ласкали меня. Одно дыханье на двоих. И тихий стон, мой стон, что все-таки вырвался из горла, хоть я и старалась его сдержать всеми силами.

Мимо прошли какие-то парни, торопясь на лекции, но они нашли минутку притормозить и поулюлюкать нашей парочке. Илья лишь улыбнулся, не разрывая нашего поцелуя, а делая из него даже некое показательное выступление. Он поистине наслаждался своим триумфом. Его язык проникал в мой рот все глубже. И я терялась в догадках: он наказывал меня этим поцелуем или насиловал. А, может, награждал? Все смешалось в моем сознании.

Пальцы стягивали волосы у меня на затылке, трепля косу, а рука, что лежала чуть ниже спины, все сильнее вдавливала меня в его пах, давая понять какой эффект на него производит наш поцелуй. А эффект, хочу я сказать, был. Да еще какой! Я даже не представляла, что такие «эффекты» бывают.

— Может, ну их эти лекции с семинарами, — тяжело дыша, произнес он, отрываясь на мгновение от моих губ.

— Я не могу, — так же тяжело дыша ответила я.

— Блядь, — выругался он, но в этот раз крепкое слово не отрезвило меня, как два дня назад, а, наоборот, ударило огненной стрелой в низ живота, да так резко, что мне пришлось инстинктивно сильнее сжать ноги. — Как же я тебя хочу. Я бы сейчас с большим удовольствием украл тебя отсюда. И увез бы туда, где есть только ты и я. И чтобы это все не заканчивалось, — что именно он имеет в виду, Илья дал понять, вдавив меня в свой пах.

Но я сделала над собой усилие, чтобы с меня слетел, накативший от его поцелуя, дурман, и, кажется, что-то в пространстве начало проясняться. Не сильно, но какие-то образы замаячили.

— Прости, Илья, мне нужно идти, — голос совсем охрип.

— Не убегай после занятий. Я тебя провожу, — с этими словами он чмокнул меня в нос и, сильно прижав к себе, ушел.

А я еще какое-то время стояла у подоконника и трогала припухшие губы, думая, что со мной не так?

Мне нравится этот парень? Определенно!

Я хочу быть с ним? Не подвергается сомнению! Тем более реакция на его ругательство сегодня была в корне иной, нежели в прошлый раз. Я даже впервые почувствовала желание. А то, что это было именно оно, я не сомневалась.

Тогда почему, стоит ему хотя бы намекнуть на что-то большее, чем простой поцелуй, как я столбенею. А уже через секунду мне хочется бежать от него как можно дальше, а потом грызть себя за это? Загадка. Но я надеюсь, что сумею ее разгадать. Ведь то, что повторение случившегося в коридоре общежития не за горами, очевидно, как восход солнца по утру. И ругаться из-за этого вновь мне совершенно не хотелось.

— Я ненормальная, — проговорила я тихо и медленно поплелась в аудиторию.

Глава 8

Илья

Это было невероятно и необъяснимо! Но я скучал по ципе. И ничто не могло отвлечь меня от мыслей о ней. Эта мелкая мерзавка сводила меня с ума даже на расстоянии. Даже при полном своем отсутствии в моей жизни.

Покинув тогда территорию студенческой общаги после качественного отсоса дылды, я решил, что с меня все-таки достаточно. Подумаешь не присуну запланированной девице, так присуну другой — благо желающих целая очередь. Хоть каждый час засовывай свой член в новую блядь, даже через месяц заинтересованные персоны останутся.

На следующий же день решил проверить эту теорию. Сообщил своей школьной банде, что задумал небольшую тусу. Они с огромным энтузиазмом поддержали эту идею. Благо каждый из них мог позволить себе подобное.

Мы забурились в номер гостиницы “Аврора”. Благо, у папаши именно в этом “Марриотте” всегда имелся наготове снятый люкс “Глинка”. Мало ли кому-то из иностранных партнеров, кому нужно как следует подлизать, заявится в Белокаменную, а тут его и встретят, как говорится: «хлебом-солью». Да еще и «соломки» подстелют. Под соломкой я имею в виду элитных эскортниц, способных доставить самое изысканное удовольствие.

Мне же, как бы это пафосно не звучало, не хотелось любви за деньги. Хотелось, как говорится, чтоб от души. О чем я не преминул сообщить своим парням. Моим союзникам. Сподвижникам. В общем, парням, что были рядом со мной на протяжении многих лет.

Мирослав и Тимофей — моя банда. Мы вместе были мужским воплощением группы ВИА «Гра». Мир был голубоглазым блондином, а Тим носил длинные черные патлы, сколько я его помню. И ни учителя, ни родители, даже наши насмешки ничего не могли с этим поделать. И глаза у него были темнее восточной ночи. А когда он после выпускного еще и бороду решил носить, то все его новые знакомцы поначалу удивлялись его простому русскому имени, ведь на русского он мало чем был похож. И патлы его были почти по плечи. Я даже порой шутил, что если он не перестанет их растить, то я рано или поздно перепутаю его с телкой и трахну. В ответ он спокойно говорил, что выебет меня, а Мир в это время ржал и говорил, что обязательно все это заснимет и обогатится за наш счет. Он вообще часто лыбился и, однажды примерив на себя образ «рубахи-парня», бессовестно пользовался им по поводу и без. Бабы велись на него безбожно! Но, в отличие от нас с Тимом, обид после на Мира не держали. Умел он как-то с ними так расходиться, что довольными оставались все.

Ну, и замыкал нашу троицу я. Рыжим я, конечно, не был, но иногда на солнце мои каштановые кудряшки могли приобретать красный оттенок. В общем, прозвище популярной группы к нам приклеилось намертво еще в школьные годы. А так, как ВИА «Гра» с украинского дословно переводилось, как вокально-инструментальный ансамбль «Игра», мы ничего не имели против того, чтобы нашу троицу называли именно так. Ведь мы, как никто другой, любили поиграть. И, если сначала это были детские забавы, то потом все это переросло во взрослые игры.

Именно такие игры я и намеревался устроить, завалившись в гостиничный номер “Марриотта”.

Мирослав, добрая душа, кинул клич по всем своим телочкам, которые были согласны в любое время дня и ночи примчаться к нему. Но их ждала наша ВИА «Гра» полным составом. Правда Мирославские подружки оказались таким же блядями, как и все остальные. Они позволяли вертеть себя в разные стороны. При этом никто даже не задумывался о том, что в помещении находится и другие люди, которые так же самозабвенно ебались, как и все остальные, благосклонно делясь партнерами.

Давненько у меня не было такого рэйва. Мы с пацанами за двое суток утрахались так, что яйца были опустошены до самого дна. Но даже при всем при этом образ ципы никак не хотел покидать моей головы. Я думал об этой блядской недотроге, когда ебал очередную подругу Мирослава, когда потом засовывал свой член в рот другой. Все время ципа стояла пред глазами. Светлая. Чистая. А я с каждой новою блядью чувствовал себя грязнее и грязнее. Но все равно заканчивал с одной и брал следующую. Какую-то ебал с пацанами на «брудершафт», какую-то мы даже разделили сразу на троих. Но все равно эта ёбаная ципа никуда не делась. Как стояла перед глазами, так и продолжала стоять. Маленькая. Стройная. С косой ее этой толстенной до самой жопы.

Ни у кого из этих шлюх не было таких длинных волос, как у моей принцессы. Блядь! Да! Я уже больше не только ей в лицо, но и в своей голове начал звать ее так. А «ципа» уходила куда-то на задний план.

Принцесса! Смешно. Ничего аристократического в ципе не было. А вот возвышенной казалась она вся. Что-то мне подсказывало, что, если бы ципу позвали ебаться в элитный отель, она бы послала приглашенца в таких витиеватых выражениях, что и Пушкину даже не снилось. А Александр Сергеевич умел виртуозно вертеть великий и могучий, да так, что и у Есенина бы уши в трубочку свернулись. Регина действительно была выше всего этого. Она действительно была другой.

И, спустя двое суток, почти непрекращающейся ебли, я вдруг поймал себя на том, что хочу к ней. Хочу идти с ней за руку по этим уебанским скверам. Хочу целовать ее возле подъезда ее хуевого общежития. Хочу слушать всю ту ублюдскую историческую чушь, что она могла часами вещать, когда смотрел на ее рот и представлял, как буду долбиться в него своим членом.

Она даже на расстоянии могла организовать мне пожар в яйцах. Да такой, что не смогли все эти шлюхи, своим блядским коллективом.

— Все, пацаны, я погнал, — сообщил я парням, выйдя из душа и скинув с себя полотенце, стесняться точно мне здесь было некого.

Мир, сидящий в ближайшем от меня кресле, приоткрыл глаза.

— Так быстро выдохся? — хрипло спросил он. — А я, крошка, еще полон сил, как видишь, — он указал на свой член, что был во рту стоявшей перед ним на коленях голой шлюхи. — Так что как только кончу тебе в горло, сразу же выебу твою узкую дырочку, — шлюха застонала от его слов. — Самую узкую.

Она принялась за дело с еще большим рвением, нежели прежде. А мне стало противно. Ведь я ебал ее в задницу всего какой-то час назад. А эта блядь уже готова подставить свой «черный ход» новому пользователю. Но я сдержался, чтобы не скривиться. Для парней это было делом обыденным, а я, узнав ципу, хотел ее больше всех. Вряд ли у меня, конечно, получится дрочить в кулачок, ожидая благосклонности принцессы, но и прежнего удовольствия от этого блядства я уже точно не получу.

— У меня появились важные дела, — спокойно ответил я, надевая брюки.

— Настолько важные, что ты решил променять на них все это? — спросил, лежа на кровати, Тим.

На нем в это время скакала какая-то девица, тоже одна из Мировских подруг. По обе руки от него лежали еще две, стараясь как можно лучше облизать все доступные участки его тела.

Я оглядел номер. Пустые бутылки, следы от дорожек кокса, повсюду валялись шмотки. В соседней комнате на диване спали еще шлюхи, которые уже израсходовали весь запас энергии и попросту выключились. Да, это было весело, но находиться мне здесь больше совершенно не хотелось.

— Важные, — коротко ответил я, застегивая рубашку.

— Ладно, — так же коротки сказал Мир, и его глаза закатились, когда шлюха заглотила его член по самые яйца.

— Набирай, когда порешаешь свои важные дела, — сказал Тим и, забыв о моем существовании, полностью переключился на свое трио.

Я же вышел из номера и не торопясь направился к лифту. Сердце сразу же забилось в предвкушении.

«Да что это за на хуй!» — возмутился я мысленно.

Со мной такого с самого детства не было. С того времени, когда еще веришь в Деда Мороза и в волшебство. Я уже забыл, каково это. Но ципа…

Она что-то всколыхнула во мне!

Я никогда не запоминал лиц и имен тех девиц, что крутились все время вокруг меня. А это было постоянно. И их было слишком много. А когда в твоей жизни чего-то слишком много — это автоматически обесценивается. Закон фондовой биржи, отлично применимый и в жизни. Я никогда не знал каково это — добиваться девушку? Все они обычно добивались меня, а мне лишь оставалось выбрать и пользовать.

Ципа была первой, кто отказал мне! Первой, что попросила уйти! Обычно мне кричали в след:

«Не уходи!»

А тут такой разрыв шаблонов.

Я иронично усмехнулся своим мыслям, садясь в «Гелик».

«Эх, ципа, ципа. Да, прочно ты схватила меня за яйца — и улыбка от этих ироничных мыслей почему-то стала только шире.

Тронув машину с места, я направил колеса с Петровки на Кутузу в сторону Рубля. Не мог я показаться перед своей ципой в шмотках, пропахших шлюхами и блядством. Нет! Нужно было надеть что-то особенное. Не слишком броское, но свежее. Ведь я собирался просить прощения!

Уже не сдерживая себя, заржал во весь голос. Я, Герасимов Илья Андреевич, впервые в жизни собирался просить прощения! А это, как-никак, событие. Нужно выглядеть соответственно.

Глава 9

Илья

Я увидел ее словно в первый раз. Она шла по коридору в тех же джинсах и водолазке. Так же уткнулась в какие-то листки и что-то нашептывала себе под нос. И я завис словно в первый раз. Она шла в сторону аудитории, отдаляясь от меня, а я не мог оторвать взгляда от кончика ее косы, что при ходьбе била ее по заднице. Пушистая кисточка то ласкала одну ягодицу ее попки, то другую. И как же в этот момент я завидовал кончикам ее волос. Сейчас бы я тоже приласкал ее задницу. И пальцами, и языком, и членом.

Ничего, ципа еще встанет передо мной на колени и будет вымаливать разрешение мне отсосать. А пока мне нужно сделать то, за чем я сегодня сюда притащился.

Я окликнул ее. Ципа замерла, как вкопанная. Она услышала меня даже через гомон голосов. Даже будучи полностью поглощенной своим конспектом. Я двинулся к ней. Словно хищник к желанной добыче. А она была желанна! Я хотел ее так, что яйца судорогой сводило!

Подошел почти вплотную, уткнулся носом в макушку, сделал глубокий вдох и поплыл. Я реально поплыл всего лишь от запаха волос этой ципы. У нее духи с наркотой? Или она феромонами с ног до головы поливается каждое утро? Необъяснимо, но после двухдневной разлуки я хотел ципу в разы сильнее! Колдовство какое-то! Магия, не иначе! Другого объяснения моей реакции на ципу я найти не мог.

А она за эти два дня даже ни разу не позвонила мне. Ни разу! На телефоне была куча пропущенных от каких-то людей, но только не от нее. А ей бы я ответил! Сам развлекался со шлюхами, но телефон из виду не выпускал. И стоило экрану загореться, оповещая о входящем звонке, как я тут же отпихивал, скачущую на мне блядь, и кидался к трубе. Но всякий раз это была не она.

— И долго ты еще намереваешься бегать от меня?

Короткий выдох. Ее выдох.

— Я не бегаю от тебя, — ответ почти на грани слышимости.

Но этого мне хватило. Словно выстрел перед стартом. Не удержал рук, развернул к себе. А в глазах ее этих небесная бездна. Еще немного и стихами запою. Такими темпами скоро ципе серенады исполнять под окном буду.

— Ты не звонила, не искала меня, — осуждающе.

— Нет.

— Почему?

Мне действительно нужно было знать ответ на этот вопрос. Почему она не такая, как все?

Пока ципа бегала глазами по моему лицу, пытаясь там что-то отыскать, я взял ее в замок своих рук, чтобы у ее не было шансов к отступлению. Чтобы не сбежала от меня. А она могла. Я уже это знал.

— После твоих слов, — тихо ответила она, но я не дал ей договорить.

Сейчас говорить должен был я. Чтобы запудрить мозги, притупить бдительность, обмануть опасения. Я хотел ципу! А для того, чтобы сделать эту крошку своей, требовалось применить стратегию уступок. В большом бизнесе так зарабатывали миллиарды. Лично мой папаша на этом собаку съел. Бедное животное.

И я начал оправдываться, но, видимо, как-то не слишком убедительно, поскольку уже через пару секунд ципа стала вырываться. Только кто ей даст уйти. Все, принцесса, ты попала в лапы к пауку. И теперь твоя учесть предрешена.

В какой-то момент мне надоело стоять в центре коридора, когда каждый так и норовит налететь на тебя, и я утащил ципу к окну. Впечатал ее в подоконник и из обороны перешел в наступление, впервые в жизни сказав девчонке правду:

— Эти два дня показали, как мне погано без тебя.

Мои слова произвели эффект разорвавшейся бомбы. По крайней мере ципа выглядела оглушенной. И я не дал ей опомниться — нужно было закрепить полученный эффект.

— Я, как конченный дурак, думаю только о тебе. Думал, отпустит, вот и не появлялся в академии. Но не отпустило. Только хуже стало. Ты перед глазами все время стоишь как наваждение. А ночью, во сне… Ох, даже не хочу рассказывать тебе, какие сюжеты мне сняться. А то пошлешь меня в очередной раз.

— Илья, — промямлила она.

Все, потекла девочка! Поэтому я пустил коронный выстрел?

— Ты хочешь, чтобы я извинился? Хорошо! Я извиняюсь. Прости, что приставал. Но я хочу быть с тобой честным. Ты мне нравишься. Сразу же понравилась, как только увидел тебя. Еще в коридоре академии.

«Блядь, Герасимов, ты че несешь?» — пронеслось в моей голове, но увидев какой эффект производят мои слова, решил не останавливаться.

И я запел соловьем. Начал зачесывать ей какую-то чушь. А она слушала и больше не вырывалась.

Глядя на этот эффект, я понял стратегию Мира. Он со всеми шлюхами был ласковым. Видимо поэтому они были рады ему даже после того, как он им больше, что естественно, не звонил.

— Ты меня простишь? Сможешь? — завершил я свою эпическую речь.

На что тихое:

— Да, — было мне ответом.

— Спасибо, — победоносно растянулся я в улыбке. — А теперь, чтобы я окончательно поверил, что ты меня простила, поцелуй меня.

Ципа, конечно, начала ломаться, только как-то не слишком сильно. И я подставил ей щеку, чтобы она быстрее решилась, что и произошло. Но я не собирался отпускать ее так просто. И поцелуй, настоящий поцелуй все же состоялся.

Мне впервые нравилось целоваться! Я вообще был не сторонником поцелуев. Мало ли, сколько хуев побывало в этом рту до меня. Но что-то мне подсказывало, что в ротике ципы еще ни одного не побывало. И я наслаждался. Засовывал в нее язык, так глубоко, как только мог. И мне самому башню рвало от происходящего.

«Ох, ципа. Сладкая, манящая, крошка. Моя капризная принцесса. Моя. Персональная. Сучка. Как же сладко я буду тебя ебать, когда придет время. А оно придет».

Мимо прошли какие-то парни, вякнув что-то похабное, но мне было срать. Член уже стоял колом. И единственное, чего я сейчас хотел — это долбиться в ципу отбойным молотком.

— Может, ну их эти лекции с семинарами, — тяжело дыша, спросил я, решив попытать удачу. А вдруг?

— Я не могу, — так же тяжело дыша ответила она.

— Блядь, — не удержался и выругался я. — Как же я тебя хочу. Я бы сейчас с большим удовольствием украл тебя отсюда. И увез бы туда, где будем только ты и я. И чтобы это все не заканчивалось.

И продемонстрировал, что именно «это». Румянец еще сильнее залил ее щеки. В этот момент я неожиданно поймал себя на такой ошеломительной мысли, которая никогда, до этого самого момента меня не посещала:

«Какая же ты красивая!» — я чуть было не ляпнул это в слух, но каким-то чудом удержался.

Поэтому, дабы не ляпнуть чего-то лишнего, и так сверх меры уже наговорил, чмокнул ципу в нос и, договорившись забрать ее после занятий, съебал от греха подальше.

Правда яйца гудели так, что ни о чем корме жесткой ебли я думать не мог. Нужно было срочно снять напряжение. И я впервые с одиннадцатилетнего возраста отправился в туалет с четким намерением подрочить.

Стыдно и неловко не было. Я улыбался. Улыбался так широко, что в какой-то момент даже щеки болеть начали. Но это меня не останавливало. Внутри будто разгоралось новое солнце, и я никак не мог этому помешать.

Из-за того, что пара уже началась в коридорах стало пустынно. Поэтому я не удивился, когда никого не обнаружил в мужском туалете. Хотя, если бы здесь была толпа пацанов, меня бы и это не остановило. Звенели яйца, требуя выплеснуть, скопившуюся в них сперму, наружу.

Я занял дальнюю кабинку и, расположившись на крышке унитаза, расстегнул брюки. Стоило оттянуть резинку боксеров, как налитой кровью член тут же вырвался на свободу.

— Сейчас, дружок, папочка сделает тебе хорошо, — усмехнулся я. — Да и себе вместе с тобой.

Взяв в руку свой стояк, я оттянул кожу залупы вниз, высвобождая головку, а потом медленно потянул наверх. Вместе с движением ладони на головке тут же выделилась смазка. Конечно, моему члену хотелось в женщину. И, если быть до конца честным, сейчас по хуй в какую. Лишь бы засунуть его во влажную дырочку, истекающую по нему соками. Но почетный пьедестал в этом списке кандидатур, конечно же, занимали дырочки ципы. Сразу все.

Если бы она только сейчас мне отсосала, медленно слизывая смазку с головки члена, глядя при этом мне прямо в глаза. От этой фантазии огненная волна прошлась по всему телу и собралась где-то в районе поясницы. Ммм… Эта крошка сосала бы сначала неумело, ведь мой член оказался бы в ее рту первым. Но я бы всему ее научил! Подстроил бы под себя. Она и яйца бы мне облизывала, и хуй заглатывала бы до самой глотки.

Но сейчас я бы не был эгоистом. Сейчас был бы не только минет. Я бы обязательно благосклонно выебал ее. Приспустил бы ее джинсы. Почему-то в моих фантазиях ципа не носила трусов. Поэтому стоило бы только расстегнуть молнию, как я бы получил доступ к ее мокрой промежности.

О, я бы нагнул ее, заставляя упереться в унитаз, и потерся бы головкой о набухшие складочки. Ммм… Она бы к тому моменту уже текла Ниагарским водопадом. Тут бы я уже рассусоливаться не стал. Сразу же насадил ее на член. Резко, чтобы яйца ударили по клитору, а ципа не смогла бы сдержать стона. Громкого и протяжного. И я бы долбил эту дырку пока она имя свое не забыла. Чтоб звезды из глаз посыпались. Чтобы крики ей голос сорвали.

Но кончил бы я не в эту дырочку, а в ту, что уже. Гораздо уже. Но в попку ее точно никто не ебал. Я тоже буду первым. Поэтому пришлось бы сначала ее слегка помассировать, чтобы тугое колечко ее ануса расслабилось и впустило сначала мои пальцы, а потом и член.

На фантазии о том, как я долблю ципу в жопу на скорости реактивного двигателя, я чуть было не кончил, но в этот момент какая-то ублюдская поебень постучалась в дверь моей кабинки. Я чуть было не взвыл от гнева. Фантазии в голове были такими, что меня чуть было не накрыл один из самых ярких оргазмов в моей жизни. Но вот кому-то понадобилась именно эта кабинка. Сейчас точно разъебу ублюдка!

Я даже не позаботился о том, чтобы застегнуть брюки или хотя бы спрятать член в трусы. Сейчас такие мелочи меня не заботили. И я распахнул дверь кабинки.

Гость, а точнее гостья, показавшаяся в проеме, слегка удивила. Это была дылда.

— Чего тебе? — почти прорычал я.

— Хотела поучаствовать в твоих забавах, — спокойно ответила она и, опустив взгляд на мой член, показательно облизнулась.

Тот сразу дернулся — помнил еще то, как эта шлюха заглатывала его до самой глотки.

— Некому отсосать? — спросил, почему-то успокоившись, я.

— Ну, на этот раз я планирую не только отсосать, — сказала она и начала расстегивать свои джинсы.

Они были синие, а не черные, как у ципы, почему-то сразу отметил я краем сознания. Но было и то, что совпало с моей недавней фантазией — белья на дылде не было.

— Хочешь сюда? — спросила она, облизав пальцы и положив их себе не клитор.

Я никогда не отказывался от предлагаемого представления. А дылда сейчас предлагала мне зрелище, которое я бы с удовольствием глянул.

Чтобы мне было лучше видно, она стянула узкую ткань с задницы и слегка развела ноги. Пальчики ее тут же вернулись к промежности.

Она натирала свой клитор и смотрел мне прямо в глаза. Ее взгляд быстро затуманился, но она не отводила его от меня. Периодически она подносила пальцы ко рту и слизывала с них свои же соки, а потом возвращала руку на клитор. Движения ее становились все быстрее, и вскоре дылда уже тяжело задышала.

Я даже сам не заметил, как присоединился к этой обоюдной дрочке. Вернулся на крышку унитаза и откинулся на бочок. Рука сама легла на член. Целку я из себя строить не стал — мне нравилось то, что я видел.

Вскоре дылде стало жарко, и она скинула с себя кофту прямо на пол туалета к сумке, что лежала там же. Она свободной рукой потянула футболку наверх, демонстрируя свои наливные сиськи, затянутые в кружевной лифчик. Его она снимать не стала, как, впрочем, и футболку, а лишь оттянула по очереди обе чашечки вниз, и стала наглаживать свои соски. Она щипала и крутила их, показывая, что именно ей нравится. И меня заводило то, что она делала.

— Выеби меня, — вдруг попросила дылда, отвлекая меня от приятнейшего из процессов.

— Что? — переспросил, стараясь не сбиться с заданного темпа.

— Выеби меня, — повторила она свою просьбу, и развернулись ко мне спиной.

Оперевшись на стену одной рукой, она нагнулась, оттопырив голую задницу так, чтобы я видел, что именно она выделывает пальцами второй руки. А их она активно засовывала себе в промежность. По руке уже текли ее собственные соки. И эмоции эта картина вызывала приприятнейшие.

— Ну, трахни меня, Илья, — уже взмолилась дылда. — Тебе же это ничего не стоит, — она почти задыхалась от собственных стонов и ощущений.

— Нет, — так же быстро дыша, ответил я.

— Не хочешь меня?

— Не хочу ебать то, где до меня побывали тысячи.

— А сюда?

И дылда вытащила пальцы из своей текущей дырки и, полуразвернув ко мне корпус, погладив одну из ягодиц, начала массировать анус.

Я чуть было не взвыл. Опыта дылде было не занимать, и она точно знала, как заполучить обезумевшего от недотраха меня. Хотя, после двухдневного секс-рейва мое состояние недотрахом сложно назвать. Но то, что я сейчас зверски хотел в кого-нибудь спустить — было фактом.

Поэтому я встал с унитаза, не выпуская член из руки и не отрывая взгляда от ануса дылды, который она интенсивно массировала, периодически спускаясь пальцами к складкам и окуная их в промежность, а потом размазывала эту влагу по сфинктру.

— Хочешь сюда, Илюша? — почти прошептала она.

— Хочу, — даже не заметил, как у меня вырвался ответ.

— Трахнешь меня хотя бы в эту дырочку? — спросила она и засунула один палец себе в зад. — Вот так, Илюша. Я хочу, чтобы ты выебал меня в попку. Там до тебя побывало мало. Хочешь в эту узкую дырочку? — не дожидаясь моего ответа, она засовывала в себя уже два пальца.

Перестав опираться о стену рукой, она переместила ее на клитор, а сама прижалась щекой к холодной плитке.

— Илья, — простонала она, массируя свой клитор и трахая себя в попку сразу двумя пальцами.

И я сорвался.

А кто бы устоял? Покажите мне этого героя! И я скажу вам, что он пиздобол! Потому что после такого ни один нормальный мужик не вытерпел.

Я быстрым шагом подошел к дылде и сжал ее жопу до синяков. Она лишь застонала и вытащила пальцы из ануса.

— Хочешь, чтобы я выебал твою жопу? Так вот тебе мой хуй, — с этими словами я прижался головкой члена к ее уже разработанному сфинктеру. — На, ебись, — с этими словами я лишь слегка надавил головкой на задний вход.

Перед глазами почти потемнело от удовольствия. Я был готов кончить прямо сейчас. И дылда сделала все, чтобы это случилось. Она медленно поступательными движениями стала погружать мой член в свою попку, а у меня колени подогнулись, и я лишь сильнее сжал ее зад. А дылда от этого громко застонала. Не от боли, нет. Так стонут лишь от удовольствия. И вот уже мой член полностью вошел в зад этой бляди, а у меня перед глазами заплясали разноцветные круги. Ее задница ударила мне в пах, полностью скрыв мой член, и дылда выпрямилась.

— Нравится тебя в моей попке? — спросила она, облокачиваясь на мой торс, а мои руки уже переместились на ее сиськи и сжали соски.

— Хорошо, — ответил я. — Мы будем трахаться или болтать?

И дылда задвигалась. Но так медленно. Она почти полностью выпускала мой член, а порой головка совсем выскальзывала из ее задницы. А потом она так же медленно возвращала мой член себе в зад. Конечно же долго я этой пытки не выдержал. А именно пытка это и была. Дылда добивалась своего и добилась. Я сорвался! Сжал в кулак ее патлы и впечатал мордой в стену, начав долбиться в ее жопу, как сумасшедший.

— Ты этого, блядь, хотела? — выкрикнул я. — Этого?

— Да, — протяжно застонала она.

— Опытная шлюха.

— Я не шлюха.

— По толчкам ебутся только шлюхи. А, если ты не берешь за это бабки, значит еще и тупая.

Дылда ничего не ответила. Да и я уже не в состоянии был говорить. Хлюпающие звуки, громкие стоны. Я в последний раз вонзился дылде в зад и затрясся всем телом. Меня накрыл сильнейший из оргазмов, что случался у меня за последнее время.

Привести дыхание в норму. Поймать ощущение пространства.

«Так, я кончил в бабу. Значит надо заставить ее позаботиться о последствиях, — мозги медленно вставали на место. — Но я ебал ее в жопу, значит никаких последствий», — обрадовался я и вытащил из дылды свой член.

— А это было неплохо, — сообщил я ей. — Совсем неплохо.

Дылда ничего не ответила, но я и не ждал ответа. Вместо этого я подошел к раковине, чтобы всполоснуть член и яйца после жопы этой шлюхи.

«С ципой помирился. С дылдой поебался. Жизнь — кайф!»

Улыбка вновь расползлась у меня по лицу.

Поправив одежду, я вновь обернулся к дылде. Она все так же сидела на полу и не смотрела на меня.

— Ну, пока, — сказал я, мазнув по ней взглядом и вышел из мужского туалета.

Дальнейшая судьба дылды мне было по пизды. Я спешил к своей ципе.

Глава 10

Регина

Илья встретил меня возле аудитории. Мы учились с ним на одном курсе, но на разных факультетах. В отличие от меня, он учился на архитектурном. А в академии уж так повелось по некому негласному правилу, что архитекторы считали себя, почему-то выше нас, дизайнеров. Почему и откуда это пошло, уже никто не помнил, но факт оставался фактом.

По сложившейся традиции архитекторы и дизайнеры не общались между собой. Первые считали это ниже своего достоинства, а вторые говорили: нечего общаться с выскочками.

Тем сильнее было удивление моих одногруппников, покидающих вместе со мной аудиторию после тяжелейшего семинара, на котором досталось всем, и мне, в том числе, увидеть, одного из «архитекторов», к тому же не праздно слоняющегося по коридору, а целенаправленно дожидавшегося одну из «дизайнеров». Удивление глазеющих возросло во стократ, когда Илья, никого не стесняясь, подошел ко мне, обозначая объект своих интересов, и, приобняв меня за плечи, повел ото всех прочь в сторону лестницы.

Мы и раньше никогда не скрывались. Просто так как-то складывалось, что в академии нас не особо видели вместе. Чаще мы встречались уже за пределами здания. А со своей группой я общалась, но больше по вопросам учебы, ни с кем конкретно не дружила. Улыбалась, разумеется, участвовала во взаимопомощи, но дальше этого как-то не пошло. А почему? Ответа у меня не было.

— Илья, нас же все видели, — решила на всякий случай сообщить ему я, вдруг он не заметил.

— И что? — приподнял брови он. — Ты моя любимая девушка. И я не собираюсь ныкаться по углам только из-за того, что кто-то с наших факультетов когда-то что-то не поделил.

Мне тогда, еще семнадцатилетней девчонке, это показалось чем-то очень смелым. Я бы даже сказала, крутым. Да, именно таким был в моих глазах Илья. Но это, почему-то все равно не снимало моих «стопов» между нами.

Конечно, он с первой нашей встречи говорил мне, что влюбился с первого взгляда, и я не воспринимала его слова в серьез. Только вот прозвучавшее сейчас почему-то показалось мне серьезным. Он это с какой-то особенной интонацией сказал, что ли. Даже не знаю. Но от этого его признания меня бросило в жар, и я покраснела.

— Илья, не рано ли говорить о подобных чувствах? — робко спросила я, когда мы отошли уже на достаточное расстояние от моих ребят.

— Мне казалось, я еще при первой встрече все тебе сказал, — улыбнулся он. — Ты зря, принцесса, не воспринимаешь меня всерьез.

— Я воспринимаю тебя всерьез, — сбавила обороты я, задумавшись над тем, почему его слова о чувствах действительно не могут оказаться правдой.

— Тогда просто прими это как данность. Я сказал тебе, что влюбился, значит это так. А вот ты, принцесса, — и он неожиданно остановился, из-за чего я чуть было не налетела на него. — Что ко мне испытываешь ты?

Я опешила от такого вопроса. И, если честно, даже не задумывалась над чем-то подобным. Мне Илья нравился — это факт. Он не мог не нравится. Таких парней редко можно встретить в реальной жизни. Они мелькают на экранах телевизоров в каких-нибудь молодежных сериалах. Или снимаются в рекламе элитного парфюма или дорогих курортов с тусовками. И то, что я встретила подобный экземпляр в жизни, в академии, где учусь — просто какое-то нелепое стечение обстоятельств. Насмешка судьбы, не иначе. Была еще вариация на тему того, что он поспорил на мое завоевание. Но подобный сценарий был уже настолько заезжен, что его коварную реальность, я даже рассматривать не стала. Поэтому сказать, что он мне просто нравится в ответ на его признание в любви было как-то неловко. Тем более такому человеку как Илья. Поэтому я не придумала ничего лучше, чем сказать:

— Мне сложно еще так откровенно говорить о своих чувствах, — и опустив глаза в пол, словно нашкодивший ребенок, я густо покраснела. Щеки так и полыхнули жаром.

Илья же какое-то время молча смотрел на меня, а потом поднял мое лицо за подбородок и пристально посмотрел в глаза.

— В отличие от тебя, — через несколько невероятно долгих секунд сказал он, — мне нестрашно об этом говорить. Я даже могу об этом кричать, чтобы меня услышали все! — и повел меня дальше к выходу из академии.

На следующий день мы вновь поругались и все по той же причине.

* * *

Илья хотел большего. Возможно, как, действительно, любой взрослый парень его возраста. Но меня что-то останавливало, как только дело доходило до интимной близости. Я и сама не могла объяснить, что это. Просто был какой-то барьер, который я никак не могла перешагнуть, а Илья от этого бесился, срывался и уходил, громко хлопнув дверью.

— Ты так парня потеряешь, — заявила мне как-то Машка. — Знаешь, сколько желающих ему дать? А он только за тобой увивается.

— Но я не могу так сразу, — почему-то начала оправдываться я.

Коваль округлила глаза:

— Я не поняла, ты что, девственница?

— Да, — гордо ответила я.

— Какой позор! — воскликнула соседка, звучно хлопнув себя по щекам.

— Почему позор? — искренне не поняла я.

— Да потому что, если к восемнадцати годам тебя еще не вскрыли, значит ты, залежалый товар. Никому не нужна, понимаешь?

— Нет, не понимаю. К тому же, мне еще семнадцать.

— Это не имеет значения. Семнадцать, восемнадцать. Это все цифры. Меня вообще в четырнадцать откупорили, — засмеялась Машка, словно говорила не о чем-то постыдном, а о факте, которым она гордилась. — А про залежалый товар… Ну, это, как старая дева на рынке невест. Вроде набор дырок тот же, а все берут, да тыкаются в других.

— Фу! Ну, и сравнения у тебя, — возмутилась я.

— Ты все равно, подумай над моими словами.

И я действительно задумалась. Выходило так: Илья мне пел о сильных чувствах, о любви с первого взгляда, но терпеть мою девственность не собирался. Секс ему, видите ли, подавай. Хотя, он же не знал о том, что я невинна. По крайней мере, я ему об этом не сообщала. Но ведь он такой опытный — мог бы, наверно, и догадаться…

— Я все равно не могу, — заявила я Машке на очередном сеансе внушения.

— Тогда не удивляйся, если в один прекрасный день он тебя бросит. И найдет ту, которая окажется более сговорчивой, — пожала плечами она.

Эти слова на меня подействовали, и я решила позволить ему зайти чуть дальше поцелуев.

Стоял уже конец сентября. Золотая осень начинала потихоньку превращаться в буро-оранжевую. На улицах чаще встречались люди в куртках, а не в ветровках. Девушки постепенно переходили от туфель к сапогам.

Тем вечером Илья провожал меня до общежития. Но у входных дверей сказал, что ему так не хочется со мной расставаться, поэтому решил проводить до комнаты. А рядом с ней мы столкнулись с Коваль, которая куда-то убегала, расфуфыренная как кукла. Короткое черное платье едва прикрывало кружево чулок, а из глубокого выреза грозили вывалиться два мягких бежевых шарика ее пышной груди. И лишь распахнутая кожаная курточка могла служить хоть каким-то прикрытием. Могла, но не служила. Ведь она была такой крохотной, что скорее открывала, чем прикрывала что-либо. Я тогда еще обратила внимание, каким взглядом ее смерил Илья. Словно тот кот, что запах валерьянки унюхал. И то, как загорелись его глаза, мне совершенно не понравилось. Но Машка отвлекла меня от этих мыслей, сообщив, что убегает на свидание, и до утра ее можно смело не ждать. С этими словами она скрылась на лестнице.

Илья же, проводив мою подругу взглядом, который мне не удалось расшифровать, схватил меня в охапку и потащил в комнату. Там, не зажигая свет, начал стаскивать с меня куртку, бросая ее прямо на пол, туда же полетел свитер, и Илья толкнул меня на мою же кровать. Дальше мне пришлось наблюдать за тем, как он скидывает с себя свое модное пальто и толстовку, оставаясь по пояс обнаженным.

Фигура у него, конечно, была совершенной. Такие парни должны позировать в художественной мастерской для писания с натуры, а не стоять поздним вечером в общажной комнатушке над перепуганной его напором девчонкой, которая уже и не слишком-то хочет, чтобы он тут стоял.

— Я больше не могу терпеть. У меня уже яйца сводит от того, как трахаться хочется.

Я очень сильно надеялась, что в темноте не было видно моего лица, и Илья не заметил, как я скривилась при его «романтическом признании».

Он накрыл меня своим телом и сразу же поцеловал. Требовательно. Жадно. Просовывая свой язык в мой рот. Это был голодный поцелуй. И мне он не понравился, как я не старалась найти в нем хоть что-то приятное. Видимо, потому что мои ожидания расходились с действительностью: я рассчитывала, что Илья будет нежен и терпелив, а он видимо рассчитывал на совершенно иное. Его руки уже пробирались под мою одежду. И как бы громко не звучали в голове наставления Машки, принять действия Ильи не получалось. Я бы даже сказала, что было противно. Но я терпела, практически стиснув зубы.

Он ощупывал все мое тело, а я извивалась под его руками. Скорее всего у него складывалось впечатление, что своим поведением я потворствую его действиям. Но в действительности было все с точностью да наоборот.

Его рука накрыла грудь и слегка сжала. Пальцы прошлись по мягкому холмику пытаясь нащупать вершинку. Для удобства он сдвинул вниз верх майки вместе с чашечкой бюстгальтера и дотронулся до желаемого. Меня почти согнуло пополам в попытке закрыться. Но Илья сигналов моего тела не замечал. Или не хотел замечать.

Он покрутил сосок между пальцами, слегка его сжал, а потом со словами:

— Я так долго этого ждал, — накрыл его губами.

Он втянул розовую вершинку в рот и начал посасывать ее со все нарастающим желанием, будто старался что-то из нее высосать. Не выдержала я, когда он почти пробрался ко мне в трусики. Его рука уже оттянула резинку юбки вместе с колготками и добралась до нательного хлопка.

— Илья, подожди, — почти выкрикнула я, пытаясь воззвать к его благоразумию.

Но он меня даже не слышал. Его руки продолжали пробираться к заветной цели, отодвигая хлопок и поглаживая них живота, а губы, скорее всего, уже понаоставляли засосов на моей груди и шее. Этой области он уделял все свое внимание.

— Нет, — уже совсем громко возразила я и начала его, что есть силы, отталкивать от себя.

Наконец, он понял, что эти сопротивления настоящие, а не набивающие мне цену, и отстранился.

— Что случилось?

Глаза у него были почти стеклянными и даже слегка поблескивали в темноте — в них отражались уличные фонари, чей свет пробивался сквозь оконное стекло.

— Мне кажется, я еще не готова, — стыдливо проговорила я.

На лице у Ильи в этот момент отразилась такая гамма чувств, что сложно было передать. Сначала он завис, позволяя мозгу обработать полученную информацию, потом он офигел от понимания того, что я только что ему сообщила, а затем его медленно накрыла злость.

— Не готова? — прорычал он.

— Прости, — прошептала я.

Он вскочил с меня, словно обжегся.

— Ты, мать твою, прикалываешься надо мной? — таким злым я его еще ни разу не видела.

— Нет, — я села на кровати и стыдливо опустила глаза, поправляя одежду.

— Я значит, как ебаный дебил, целый месяц терплю и жду, подрачивая в кулачок, а она, видите ли, еще не готова.

— Илюш, ну, зачем ты так? — я уже почти плакала. — Может быть просто не сегодня.

— Не сегодня? — орал он на меня. — А когда? Назови мне, блядь, время и дату, когда ты мне, сука, наконец-то дашь. Я здоровый парень и хочу ебаться. Ебаться, понимаешь. Это такой процесс, когда мой стоящий член таранит твою мокрую и хлюпающую дырку. Знакомо? А ты тут, блядь, целку из себя строишь.

Эти слова подействовали на меня, словно холодный душ — слезы тут же перестали литься из моих глаз.

— Мне кажется, тебе пора, — холодно проговорила я.

— Да, ебать, что-то я тут совсем задержался, — согласился со мной Илья.

После этих слов он схватил в охапку свои вещи и пулей вылетел из комнаты, громко хлопнув дверью. В очередной раз.

Я же села на постели пытаясь осознать произошедшее. Илья хочет меня. Нет, не так. Он хочет секса, а с кем именно, ему, по-моему, неважно. Вот только будет ли он со мной, если я продолжу ему постоянно отказывать. И тут перед моим мысленным взором возникли весы, на чаши которых предстояло возложить все «за» и «против». Готова ли я отдать свою девичью честь этому парню? Достоин ли он? Кто-то скажет:

«Да разве это честь? Это всего лишь девственность. Тоненькая пленочка, не имеющая никакого отношения к чести, которая порвется рано или поздно, с тем или другим. Это маленькое препятствие к большому физическому удовольствию, которое не стоит того, чтобы из-за него так сильно убиваться. И чересчур им дорожить».

Но только проблема вся заключалась в том, что я имела несколько иное мнение на этот счет.

С самого детства, а вернее с момента моего полового созревания, мама активно начала вдалбливать мне в голову, что девственность — это то, с чем необходимо расставаться только после свадьбы и, желательно, состоявшейся исключительно по большой любви. И эта мысль настолько сильно засела у меня в голове, что я считала ее неоспоримой, истинно верной и совершенно правильной.

Когда Машка начала высмеивать мою невинность, я смотрела на нее, как на сумасшедшую. То, что она говорила, не укладывалось у меня в голове. Она утверждала, что в моем возрасте быть девственницей — это стыдно, а я не понимала, в чем заключался сам стыд. Я, наоборот, гордилась тем, что, несмотря на окружающие соблазны современного мира, смогла сохранить себя. Хотя, нужно быть честной, сохранить себя, когда на твою невинность совершенно никто не покушается, очень даже легко. Только вот я думы свои на этом не заостряла.

Итак, весы. На одну чашу я положила свою так тщательно охраняемую невинность, на другую же Илью, который, что скрывать, нравился мне и даже очень.

Разумеется, понравился он мне не сразу. Постепенно. Я бы даже сказала, что привыкла к нему за этот месяц. Ведь он каждый день был со мной. С самого первого дня. Его внимание льстило. Я часто ловила на себе завистливые взгляды других девчонок и кокетливые на Илье. Но ответной реакции от него на эти взгляды не следовало, или я, в силу своей неопытности, ее не замечала. Но мне казалось, или я попросту хотела в это верить, что я нравлюсь ему настолько сильно, что желания смотреть по сторонам у него не возникнет, ведь он с самого первого дня, там, в столовой, начал говорить мне о любви, и мне хотелось ему верить.

Только вот теперь я уже не была так непоколебимо уверенна в том, что, если я и дальше продолжу ему отказывать, он останется так же сильно, как он говорит, в меня влюблен. Готова ли я подарить ему свою невинность? Тот ли он человек, с которым я проведу всю свою жизнь? Я не знала. Хотя, где-то не подсознательном уровне предполагала, что это не он. Но, тем не менее, терять Илью мне не хотелось. Эгоизм? Нет. Хотя, возможно лишь отчасти.

Я поправила на себе одежду и, поднявшись с кровати, подошла к окну. Октябрь в этом году баловал теплом. И, несмотря на уже установившуюся осень, дни все еще стояли теплые. В свете уличных фонарей блистели золотом уже полностью преобразившиеся деревья. Поежившись, я приобняла себя за плечи. Внутри гнездилась пустота и еще какое-то разъедающее чувство всепоглощающего одиночества. Именно сейчас, глядя на осыпанную природным золотом листву на деревьях, я поняла, что Илья — не мой человек. Потому что мой мужчина никогда бы не посмел требовать от меня близости, не посмел бы настаивать, не посмел кричать, не получив желаемого. Мой человек согласился бы ждать. Ведь мужчины должны совершать подвиги ради своих женщин. А долгое ожидание близости — чем не подвиг? Для здорового молодого мужчины, еще какой. Хотя, это не убийство дракона, не путешествие туда, не знаю куда за тем, не знаю, чем, не добыча жар-птицы или молодильных яблок. Это всего лишь ожидание. И мне кажется, что это гораздо легче, чем те подвиги, на которые шли персонажи знаменитых сказок для того, чтобы добиться расположения своих возлюбленных. И это всего лишь расположение, про секс и заикания во всех этих историях не было. А Илюша яблок молодильных не добыл, дракона не победил, по неизвестному адресу за непонятно чем не смотался, а про жар-птицу я вообще молчу, но вот под юбку ко мне забраться уже готов. А когда пробраться к желаемому не дали, разорался, словно истеричка и ушел, оставив меня в полном раздрайе. На мои чувства ему совершенно плевать. Этот эгоист думает только о себе.

Но, несмотря на все эти мысли в душе было основательно горько. Мне все-таки хотелось тепла и внимания. А Илья говорил о любви, и поэтому именно от него я этого тепла и ждала. Но, по всей видимости, не судьба.

Передумав все, что только можно было, похвалив себя за стойкость, укорив за нее же, я все-таки переоделась в пижаму и отправилась спать. Сон на удивление быстро сморил меня, и в ночных грезах мне привиделось, как Илья целует мои руки и говорит, что будет ждать столько сколько потребуется, ведь такой, как я ему больше не найти нигде и никогда. Что он готов и за жар-птицей, и за молодильными яблочками, и по неизвестному адресу непонятно за чем, и в пасть к самому суровому дракону.

Каково же было мое разочарование, когда наступило утро и я открыла глаза, поняв, что это был всего лишь сон. Что ни на что подобное Илюша был совершенно не готов, а все сказанное им во сне — всего лишь плод моего воображения.

Через неделю мы помирились. Но я все равно поймала себя на мысли, что даже толика тепла, которая раньше присутствовала в наших отношениях, ушла. Почему он остался со мной? Для чего ему это было нужно? Я не понимала. А, может, просто не хотела понимать.

Он видный парень со своими каштановыми кудряшками, белозубой улыбкой и теплыми карими глазами мог заполучить любую. Они сами готовы были на него вешаться. К тому же, он всегда был чисто и модно одет, на запястье часы стоимостью в небольшую провинцию, а в руках брелок от машины. Далеко не каждый студент мог позволить себе ездить в академию на личном автомобиле. Илья мог. Несколько раз, еще в начале сентября он катал меня по вечернему городу, позволяя любоваться огнями прозрачных витрин, вывесок магазинов и баров, да вообще всей городской иллюминацией, что украшала Москву в темное время суток.

Помню, он даже как-то привез меня на смотровую площадку МГУ, а там весь город, как на ладони вместе со всеми его огнями. Помню мы стояли у парапета и целовались. Тогда еще неспешно. Но поцелуи Ильи всегда были напористыми. Не мог он долго сохранять видимость сдержанности.

Все наши последующие ссоры и всплески его взрывного характера должны были насторожить меня, подготовить, так сказать, к неизбежному. Но… Не подготовили.

Глава 11

Регина

В середине ноября я улетела домой.

Мне хотелось сделать сюрприз маме, поэтому я ей ничего не сказала, а позвонила дяде Килиму и сообщила, что собираюсь прилететь на пару дней, да и теплые вещи пора было перевозить, поскольку в воздухе над городом уже витало ощущение близкого наступления зимы.

Килим Ярашевич воспринял мою авантюру с энтузиазмом и клятвенно пообещал, что маме не скажет ни слова. Я ему поверила, ведь его слово всегда было твердо, словно сталь. Жаль, что такие мужчины не встречались мне среди нашего поколения. Если бы я такого встретила, влюбилась бы без оглядки. И что-то мне подсказывает, что такой мужчина, как дядя Килим, ни разу не закатил бы мне бабской истерики по поводу отсутствия плотских отношений, а ждал бы столько, сколько потребуется. Почему-то мне казалось, что к такому мужчине и жар-птица сама бы в руки пошла, а суровый дракон при виде него самоубился, а для путешествия в неизвестном направлении непонятно зачем отыскался бы клубочек со встроенным GPS навигатором.

Да, такие мужчины — редкость. И почему только мама этого не понимает…

В аэропорту меня встречала неизменная статуя медведя и, улыбающийся во все тридцать два, Килим Ярашевич.

Я, наплевав на любые приличия, бросилась к нему на шею на глазах у всех прибывших и встречающих:

— Папа!

— Малая.

Его огромные руки сжали меня в медвежьих объятьях. И именно в этот момент я почувствовала себя дома. Запах родного человека, непревзойденное чувство защищенности и понимание, что тебя ждали и тебе рады.

— Как ты тут? — спросила я, когда мои хрупкие косточки перестали сдавливать в тисках.

— По-стариковски, — ответил этот верзила, которому и сорока-то не было.

— Ты так говоришь, словно ты глубокий старец, — рассмеялась я.

— Знаешь что? Вот доживешь до моих лет, поймешь.

Так, шутливо пререкаясь, мы дошли до его машины. Вещей со мной почти не было, ведь именно за ними я и прилетела. К тому же всего на пару дней.

— Надолго? — спросил Килим Ярашевич, выруливая со стоянки.

— Нет, — грустно улыбнулась я. — Соберу теплые вещички и назад.

— Ну, рассказывай, как жизнь московская? Небось, парни за тобой косяками увиваются. Вон, красавица какая.

— Скажешь тоже, — покраснела я, поправляя съехавшую на глаза шапку. — Никаких косяков нет. Есть только один.

— Так, — протянул он. — А это уже интересно.

— А ты разве ничего не знаешь? — удивилась я. — Тебе мама не рассказывала?

Лицо дяди Килима ту же посуровело. С него моментально слетела вся веселость, а из глаз пропал задорный блеск.

— Что-то случилось? — насторожилась я.

— Нет, малая, ничего нового.

— Тогда что с лицом?

— Регина, ты же взрослая девочка и все прекрасно понимаешь. Неужели я должен тебе объяснять прописные истины?

— Поругались? — догадалась я.

— Нет, — грустно улыбнулся он. — Это сложно объяснить. Но я устал. Я столько лет ждал, добивался, что-то доказывал. Я почти превратился в евнуха. Забыл про гордость. Забыл обо всем. В голове только она. Я люблю ее! Но я не могу биться головой о каменную стену вечно. Она вымотала мне всю душу. Я больше не могу. Поэтому хочу, чтобы ты узнала об этом от меня, а не от кого-то другого. Мы с твоей матерью больше не общаемся.

— Давно? — почти шепотом спросила я, голос от эмоций охрип.

Мама и дядя Килим были для меня неким ориентиром. Аксиомой. Своеобразная данность. А сейчас эта данность рассыпалась, словно красивый песчаный замок, смытый прибоем.

— С самого твоего поступления. Вот, как вернулись из Москвы, так и не виделись. Я тогда предпринял последнюю попытку. И сам себе дал зарок, если и в этот раз она меня развернет, то на этом все. И она, как ты думаешь, что? Правильно! Развернула!

— Так вот что случилось тогда? — наконец поняла я странное поведение мамы.

— А она ничего тебе не говорила? — вернул он мне мой же вопрос.

— Ты что, ее не знаешь? У нее все в себе, — тяжело вздохнула я.

— Это точно. Каменная баба.

Я метнула на него строгий взгляд.

— Извини, — сразу понял он, что сморозил глупость.

— Я понимаю, что характер у нее не подарок. Но она вырастила меня одна.

— Ну, я бы не сказал, что одна, — сразу же поправил меня дядя Килим.

— Да, ты всегда был рядом. И я не знаю, что такое произошло в ее прошлом, что она ни под каким предлогом не хочет пускать тебя в свою жизнь дальше, чем пустила. Но, папа, если кто-то и сможет ее сломить, то только ты.

— Я устал ломать. Устал добиваться. Понимаешь, это длится не год, не два и даже не пять. Когда я приехал в Березово, у тебя был последний год в детском саду. Я увидел твою мать и пропал. Голова попросту отказала. Собирался взять ее нахрапом. Не вышло. Хотя и думал, что маленькая юная девочка будет легкой добычей. Но я ошибся. Девочка, может, и была меленькой да юной, только вот стержень у нее был стальной. Еще бы, быть матерью одиночкой в ее юном возрасте. Умудриться получить образование, бегая в детский сад между лекциями. Не сломаться под гнетом осуждения и дослужиться до руководящей должности без посторонней помощи, это, знаешь ли, стоит уважения.

— Знаю, — тихонько сказала я, боясь явственно перебивать его исповедь. А в том, что это была именно она, я не сомневалась.

— И я ее уважал. И чем больше узнавал, тем больше становилось мое уважение. А потом я понял, что влюбился. Просто. Одним прекрасным утром открыл глаза и понял, что люблю ее. И хочу провести с ней остаток жизни. Хотя, я до нее и пальцем не дотронулся ни разу. Ни разу даже не поцеловал. Хотя, мне кажется, ты понимаешь, что раньше отказа у женщин я не знал. А тут, лишь мимолетные прикосновения. Руку подать, помогая выйти из машины. Пакеты помочь донести, отбирая их на ходу. Или еще что-то подобное, мимолетное. Но всякий раз, когда наши ладони соприкасались, я чувствовал, будто пальцы в розетку сунул, и через меня сейчас проходят все двести двадцать. А она мне так ни разу ничего большего и не позволила. У маня были лишь эти мимолетные прикосновения. Все эти годы. Регина, я не маленький мальчик. И у меня есть гордость. Я и так прыгал вокруг нее несколько лет.

— Может, тебе нужен решительный прыжок? — полушутя, но с явной надеждой, спросила я, чтобы хоть как-то разрядить накалившуюся обстановку.

— Нет, решительный прыжок был в Москве. Больше ни прыжков, ни шагов. Ничего не будет. Я даже из музея ушел.

— Что? — мои глаза полезли на лоб.

— Да. Я работаю в управе города. Так что теперь я, в каком-то смысле, начальник твоей мамы, а не она мой, как было раньше, — грустно улыбнулся он.

— Значит теперь у тебя гораздо больше рычагов для давления на нее, — пошутила я.

— Малая, я не собираюсь давить на нее. Я ее люблю! И мне хочется, чтобы она была со мной из-за того же. Но, если это не так, то силой заставлять я никого не собираюсь, — чуть более резко ответил мне дядя Килим, и я поняла, что развивать эту тему больше не следует.

Они оба взрослые люди. И уж, если они вдвоем разобраться никак не могут, то мне, малявке, точно в эти дела лесть не следовало. А так хотелось, чтобы у этих двух все сложилось. Моя мама, как никто другой на земле, заслуживала счастья. Да и дядя Килим, которого я теперь точно буду звать только «папа» и никак иначе, тоже имел право на любовь, как никто другой. Только вот что не дает этим двоим быть вместе? Мама молчит. Папа психует. Еще бы столько лет ходить вокруг да около, а к цели так и не приблизиться. Можно, конечно было взять нахрапом. Только вот мама не из тех людей. И папа это прекрасно понимал. Ладно, поживем — увидим.

* * *

Когда машина остановилась у моего дома, папа подниматься не захотел. Он высадил меня у подъезда. А я, по понятным причинам, настаивать не стала. Он обнял меня на прощание и сказал, чтобы я обязательно позвонила ему, когда соберусь обратно — он проводит меня. Даже если мама будет против. На том мы и распрощались.

У мамы ноги подкосились, когда она открыла дверь и увидела меня. Но это было от радости. После минутного замешательства, она крепко обняла меня и сказала:

— Я как чувствовала, что у меня сегодня будут гости. Только что шарлотку в духовку поставила, — и помедлив, добавила: — Твою любимую.

А потом был чай с пирогом на кухне, море объятий и долгих разговоров. Я рассказывала о том, как живу в Москве, что мне все очень нравится. Рассказала о Машке, о том, какая она сумасбродная. Рассказала маме и последние новости об Илье. Она была в курсе моих отношений. Первый человек, с которым мне хотелось поделиться всем на свете, как всегда, была моя мама. К тому же, перед отъездом в Москву я обещала ей, что буду звонить, как можно чаще. И я звонила, рассказывая обо всем.

Конечно же, когда Илья тогда, в самый первый день, подсел к нам за столик и заявил о своих чувствах, тем же вечером я позвонила мане и рассказала эту историю, как первый смешной случай из моего студенчества. Она разделила мое мнение, что правдой подобное утверждение быть не может. Она никогда меня не осуждала или отговаривала от чего-то. Наоборот, ее гиперопека переросла в полную свободу действий. Она как-то резко их простой мамы переквалифицировалась в друга, с которым всегда можно обо всем поговорить без утайки и получить совет, которому можно последовать. Или проигнорировать. Мама не настаивала. И я ее не узнавала, но меня такое положение вещей несказанно радовало.

По поникшему настроению мама сразу определила, что что-то не так. И я не стала скрывать от нее правду. Рассказала о своей проблеме. Вернее, о проблеме с Ильей. И о своих мысленных метаниях из крайности в крайность.

Мама слушала молча. То бледнела, то краснела, но стойко молчала до самого конца моего рассказа. А потом, когда и недопитый чай остыл в очередной кружке, и кусок вкуснейшей шарлотки в горло уже не лез, она сказала:

— Ты уверена, что это именно тот мужчина, который тебе нужен?

— Я не знаю, мама, — честно призналась я. — Он мне нравится. И даже очень. Говорит, что любит. А я… Даже не знаю, как сказать. Когда он меня целует или обнимает, мне все нравится. Но как только он пытается зайти куда-то дальше, у меня внутри все холодеет и становится неприятно.

— А он пытался зайти дальше? — ужаснулась мама, прикрыв рот рукой.

— Да, — призналась я. — И я ему это почти позволила. Но когда он попытался просунуть руку мне под одежду, я поняла, что не смогу.

Повисла тишина.

Было слышно лишь неспешное тиканье часов на кухне, да звуки улицы, доносившиеся со стороны окна. Хоть домик, в котором была наша квартира и был относительно новеньким, но вот о звукоизоляции никто не позаботился, поэтому слышимость была поразительная. Так что повисшую между нами тишину, абсолютной тишиной сложно было назвать.

— Мам, скажи что-нибудь, — наконец попросила я.

— Ты все правильно сделала, — коротко ответила она и поднялась, чтобы убрать со стола.

— Но что мне делать дальше? — не унималась я.

— Продолжать в том же духе, — отвернувшись к раковине и включив воду, ответила мама.

— Но он бросит меня, если я что-то не предприму.

— Значит, к лучшему. Если мужчина любит, он будет ждать.

— Что-то я в этом сомневаюсь, — буркнула я себе под нос, но мама услышала.

— Если сомневаешься, значит сразу бросай этого мальчика. В своем мужчине нужно не сомневаться.

— Откуда ты знаешь? Ты всю жизнь одна, — выпалила я на эмоциях, а потом сразу же прикрыла рот рукой. Только вот этот жест, произнесенных мной слов, назад не вернул.

Мама замерла. Она выключила воду и медленно вернулась за стол.

— Ты что-то хочешь мне сказать?

— Нет, — тихо промямлила я.

— Точно? — допытывалась она.

Я тяжело вздохнула.

— В аэропорту меня встретил па… Эээ… Дядя Килим.

Мама вздрогнула.

— Как ты только что хотела его назвать?

Я тяжело вздохнула.

— Мам, я уже давно называю его папой. Он для меня самый родной, после тебя, на свете человек. Он так нас любит!

— Прекрати, — спокойно попросила мама, а у меня словно все клеммы сорвало.

— Нет, я больше молчать не буду. Понимаю, что это твоя жизнь, и я слишком мала, чтобы в нее лезть. И что я сама еще совсем зеленая и ничего в жизни не видела и не знаю. Но на то, как ты себя губишь я больше смотреть не хочу. Все Березово знает, как сильно тебя любит папа! Он рядом с нами почти всю мою жизнь. В отличие от моего биологического отца, о котором ты, кстати, тоже никогда не желаешь говорить. Да мне, если честно, на него плевать. Только вот дядя Килим слишком родной для меня человек, чтобы я продолжала молчать. Я люблю его, как родного отца, коим он и был для меня все эти годы. А от тебя он просто без ума.

— Он уволился, — тихо перебила меня мама.

— Конечно уволился! — вспылила я. — Столько лет вокруг тебя ходить и даже за ручку не подержаться. Столько лет терпеть.

— Ничего он не терпел, — скривилась мама. — У него постоянно были интрижки.

— Одноразовые! — перебила ее я. — Теперь я точно знаю, как сложно мужчине утерпеть. Но, если бы ты не выпендривалась столько лет, он давно бы был только твоим.

— Чувства проходят. Все предают, — мама уже почти шептала, опустив голову.

Сейчас сложно было понять, кто из нас двоих старше.

— Если у тебя в прошлом была грустная история с моим отцом, и он повел себя, как подонок, это совершенно не значит, что все такие. Из-за одного говнюка ты решила сломать жизнь и себе, и ему.

— А, если он меня предаст? — вскинула она на меня глаза полные слез.

— А если нет? — тут же парировала я. — Ты все равно никогда об этом не узнаешь, если не попробуешь.

И вновь повисла тишина.

— Я не знаю, — после долгой паузы проговорила мама.

Я же, ничего не говоря, тихонько достала из кармана телефон и написала папе сообщение:

«Если ты сейчас же не приедешь к нам, то будешь круглым дураком с обкусанными локтями!»

Ответа на свое короткое послание я не дождалась ни через минуту, ни через две, ни через пять. Зато через семь минут раздался настойчивый звонок в дверь. Все эти семь минут мы с мамой провели на кухне в полном молчании, думая каждая о своем, поэтому обе подпрыгнули, когда по всей квартире раздался трезвон.

Мама испуганно глянула на меня. Я же не стала дожидаться от нее реплик или действий, а сама соскочила со своего места и поспешила открыть дверь. На пороге стоял запыхавшийся Килим Ярашевич Вергут.

— Мы поговорили. Иди туда, — мотнула я головой в сторону кухни. — И без положительного ответа не возвращайся. Хоть до утра там сидите. Хоть до Нового года. Но чтобы пока она не согласится быть с тобой, никто из этой кухни не вышел. Все понял?

Он лишь кивнул. Разулся, вручил мне свою куртку и глубоко вздохнув, отправился на кухню. Входная и кухонная двери закрылись одновременно. Входной щелкнула я. Кухонную тихонько прикрыл папа.

«Какие же все-таки дети, эти взрослые», — с улыбкой подумала я и отправилась в свою комнату выбирать теплые вещи, которые уже завтра улетят со мной в Москву.

Оставленные в конце августа вещи из разряда «не очень-очень нужных» я еще разок перебрала и отсеяла почти половину, добавила милых сердцу безделушек и через два часа была готова, а дверь на кухне так и оставалась закрытой. Я отправилась в ванную, приняла душ, высушила волосы, покривлялась перед зеркалом под музыку в плеере, но кухня по-прежнему оставалась закрытой. Тогда я вновь отправилась в свою комнату, взяла первую попавшуюся книгу с полки и углубилась в чтение.

Когда я дочитывала пятьдесят четвертую страницу романа Джеймса Кана «Индиана Джонс и Храм судьбы», дверь на кухне наконец скрипнула как раз на том моменте, где «…дальняя дверь, за которой он стоял, и утопленные в потолок клинки опять начали опускаться. Индиана схватил Уилли за руку и потащил за собой. Они пронеслись через помещение, и он толкнул ее в еще оставшийся проход, а затем прыгнул сам». Движение дверей совпало, и я вздрогнула.

Дверь в мою комнату была открыта, поэтому я, отложив книгу, на цыпочках подкралась ко входу и затаилась так, чтобы меня не было видно.

— Что ты делаешь? — услышала я шепот мамы. — Регина нас услышит.

— Пусть не только слышит, но и видит! — громким шепотом заявил папа. — Я так долго ждал, что сейчас готов кричать, — но вместо крика раздался приглушенный звук поцелуя. — Я хочу, чтобы все знали, что ты моя.

Я широко улыбнулась. Ну наконец-то!

— Ты с ума сошел? — возразила мама все тем же шепотом.

— Да, давно. И тебе это прекрасно известно.

Звуки поцелуев раздались вновь.

Я не выдержала и выглянула в прихожую. Папа обеими руками прижимал маму к себе и даже вдохнуть не позволял. Их поцелуй был настолько глубоким, что казалось будто он ее съест. Она же упиралась ему в грудь кулачками, словно собиралась оттолкнуть, но на самом деле с не меньшим рвением отвечала на поцелуй.

Илья целовал меня не так. Я, почему-то сразу это поняла. Страсть, которую я сейчас наблюдала, была смешана с нежностью и с бесконечным обожанием. В страсти Ильи была лишь похоть. Оголенная и бесстыдная. Он выставлял ее на показ и меня вместе с ней. Не было в этом ничего сокровенного. Никакого таинства.

То, что я видела сейчас было похоже на голод. На голод не по плоти, а по человеку. В целом! На страсть без похоти, но с желанием. С желанием, которому невозможно противиться. Желанием, которое порабощает. Но становясь рабом, ты получаешь возможность подняться в невесомость, продолжая вдыхать полной грудью.

Папа прижимал маму к себе сильно, но так бережно, словно она была статуэткой из самого хрупкого стекла. Будто, если он чуть сильнее вздохнет рядом с ней, она рассыплется. А ему так хотелось уберечь ее. От всего на свете. И я была за маму спокойна, потому что понимала, этот человек убережёт ее от всего.

Как бы мне не хотелось их прерывать, но, чтобы нечаянно не стать свидетелем чего-то непотребного, я решила обозначить свое присутствие, наступив на скрипящую доску в полу. Как только раздался этот тихий звук, мама тут же, словно ошпаренная, отскочила от папы, и залилась краской, словно школьница, застуканная в объятьях преподавателя. Он же укоризненно посмотрел на меня.

— Ну, как все прошло? — с улыбкой спросила я.

— Отлично! — объявил папа и притянул маму спиной к себе, зарываясь носом в ее волосы, тут же прикрывая глаза и делая глубокий вдох, словно в маминых волосах собрался весь необходимый ему кислород.

— Килим, прекрати, — попыталась она вырваться из его медвежьей хватки, но куда уж там.

Этот хищник слишком долго ждал свою добычу, так что вряд ли в ближайшие несколько лет ей удастся высвободиться из его рук.

— Шикарно смотритесь, — еще шире улыбнулась я. — Когда свадьба? — подколола их я.

— Об этом пока рано, — сказала мама.

— Завтра! — одновременно с ней заявил папа.

Даже я округлила глаза от его прыти.

— Нет, нет, нет! Моя хорошая, я не собираюсь ждать больше ни минуты. Если бы ЗАГС работал сейчас, мы бы уже ехали туда. Но он уже два часа как закрылся. Я конечно же мог бы козырнуть своей должностью и вызвать сотрудников на работу. Только наглеть не хочется. К тому же, я столько лет ждал, так что смогу еще чуть-чуть потерпеть. Но только до завтрашнего утра!

Я громко расхохоталась. А мама покраснела, словно малолетняя девчонка. И в эту минуту я поняла, насколько моя мама еще молодая. С этим румянцем смущения, который вызвали папины слова, она выглядела чуть ли не моей ровесницей.

— Отличная идея! — решила я помочь папе додавить маму. — Как раз успеем до моего завтрашнего рейса.

— Ты уже завтра улетаешь? — удивилась мама и даже перестала вырываться из папиных рук.

— Да, я прилетела лишь за теплыми вещами.

— А я-то думала, что твой день рождения мы отметим вместе, — она заметно расстроилась.

— Извини, мам, я и так лекции пропускаю. К тому же, меня ждут друзья. Я думала отметить вместе с ними.

— С этим твоим Ильей? — насторожилась мама.

— Что за Илья? — включился в разговор папа. — Это тот самый один?

— Да, — улыбнулась я.

— Может он и один, — вмешалась мама. — Только я не уверена, что он тот самый.

— А это уже решать только ей, — укоризненно сообщил маме папа.

— Если бы ты все знал, ты бы так не утверждал, — почти перебила она его.

— Так, — протянул он. — Что я должен знать?

После этих слов мы втроем вернулись на кухню. И снова был чай, и снова пирог, и мой рассказ. И так внутри было хорошо, глядя на этих двоих, строящих из себя строгих родителей, когда обоим больше всего на свете сейчас наверняка хотелось остаться наедине друг с другом. Правда теперь папа смело и не таясь касался мамы, но исключительно в приличных местах. Это, видимо, при мне. Обнимал ее. А я видела, как она млела от его прикосновений. Что же будет, когда я отправлюсь спать? Вряд ли папа поедет к себе, когда ему, наконец, дали «доступ к телу».

— Ну и мудак твой Илюша, — сообщил мне папа, когда я закончила свой рассказ.

— Килим! — укоризненно воскликнула мама.

— Да брось, она уже взрослая. И в своей общаге далеко не таких выражений наслушалась.

— Правда? — обратилась ко мне мама.

Я многозначительно промолчала.

— Значит так, малая, — начал свои отцовские нравоучения папа, — этот Илюша и ноготка твоего не стоит.

— Как ты можешь это утверждать, если ты его ни разу не видел? — удивилась я, особо не возражая его суждениям.

— Если при виде него у тебя не уходит земля из-под ног и глаз не горит, значит он точно не тот, кто тебе нужен, — просто ответил он мне. — А огонька в зрачках я у тебя как-то не заметил.

А земля действительно не уходила. Да, нравился. Да, льстило, что первый парень академии встречается со мной, невзрачной простушкой даже не из провинции, а из глубокой глубинки. Но того, что я видела в глазах, сидящих передо мной на этой кухне людей, не было. В прикосновениях Ильи не было и толики того трепета, с которым папа касался мамы. Не было той нежности и любви, о которой сейчас кричала представшая передо мной картина: тихий вечер, кухня, двое, он и она, и весь окружающий мир замирает, позволяя этим двоим насладиться мгновениями этой простой близости. Близости душ и сердец. Близости сознаний. Близости стремлений. А стремились эти двое точно в одном направлении. И сейчас этим направлением была я.

— Я не буду читать тебе громких нотаций и орать, что не пущу свою дочь в Москву исключительно ради того, чтобы она не встречалась с каким-то придурком, который явно ей не подходит, и уж точно мне не нравится, — спокойно сообщил мне папа. — Я лишь напомню тебе, что ты взрослая девочка и очень умная. И только ты знаешь, как правильно будет поступить. И я более чем уверен, что именно так ты и поступишь.

Вроде как строго сказал, а я сижу и улыбаюсь, и сердце замирает от того, что у меня теперь есть полноценная семья. Она, по сути, и была всегда, только вот теперь, я уверена, она будет счастливой.

— Надеюсь, что ты прав, — ответила я и тут же перевела тему: — Так что там со свадьбой?

— А что со свадьбой? — удивляется папа. — Завтра с утра в ЗАГС и поедем.

— Вот и отлично, — быстро ответила я, не давая маме сказать и слово. — Тогда я со спокойной совестью отправляюсь спасть, — и, уже поднявшись со своего места, добавила, глядя на папу: — Я надеюсь, ты останешься?

Они с мамой переглянулись, и я поняла: останется! Еще как останется!

— Спокойной ночи, — не дожидаясь ответа, сказала я и оставила этих двоих.

* * *

А утром действительно был ЗАГС, из которого Вероника Сергеевна вышла уже не Власовой, а Вергут. Папа предлагал и меня по-быстренькому удочерить. Но заниматься документами совсем времени не было. Поэтому мы решили вернуться к этому вопросу в следующий раз.

Невеста же краснела, словно маков цвет в лучших традициях советского кино, и все пыталась отбиться от меня, но у нее ничего не получалось — я скакала вокруг нее и то снимала происходящее на телефон, то фотографировала, а мама все пыталась спрятаться от моего настойчивого внимания.

Свадьба была скромной. И то не свадьба, а простая роспись. Жених был в джинсах и футболке, невеста в простом светло-голубом платье, но от того, как от них искрило, можно было снабдить электроэнергией не только Березово, но весь Ханты-Мансийский автономный округ. А я была счастлива по-настоящему. За маму. За папу. За всех нас! И эта дата: пятнадцатое ноября — стала одной из важнейших в нашей жизни.

К сожалению, на романтический банкет я остаться не могла, нужно было спешить на самолет. Но, если бы я осталась, то банкет уже не был бы таким романтическим. Так что все сложилось, как нельзя лучше. А романтический банкет удастся и без меня, я уверена. И брачная ночь тоже. Я так же была уверена, что папа не выдержит и набросится на маму еще до регистрации брака. Но, видимо, многолетняя выдержка дала о себе знать. Да, тем вечером он остался у нас. Но из маминой комнаты не донеслось ни звука, ни скрипа. А стены в местных домах были картонными, поэтому всегда можно расслышать каждое слово говорящих за стеной. А тут подозрительная тишина. Но я так сильно устала за целый день: долгий перелет, множество эмоциональных разговоров, сборы в дорогу; поэтому уснула я очень быстро. Возможно, после того как я вырубилась и началось самое интересное и для них обоих желаемое. Если и так, то я рада, что не стала свидетелем их долгожданного соития. А, если не так, то Килиму Ярашевичу Вергуту можно памятник поставить за выдержку и терпение! Рядом с Меньшиковым. Или вместо него…

Выяснять эти нюансы я не стала, а лишь смотрела из иллюминатора взлетающего самолета, как папа, не стесняясь и ни от кого ни таясь, у всех на виду целовал мою маму, крепко сжимая в объятиях, показывая всему миру, что эта женщина наконец его, окончательно и бесповоротно. Видимо, когда я уснула, он все-таки смог найти доводы, чтобы убедить маму ответить ему в ЗАГСе заветное «да»!

Глава 12

Регина

И вот теперь я стою в дверях своей комнаты и смотрю на то, как Коваль не перестает скакать верхом на Илье, даже после того, как я обозначила свое присутствие и была явно замечена.

— Да, слышь, остановись, — в полустоне попросил ее Илья. — Тут Регина.

Другой бы на его месте попросту спихнул бы эту наглую девицу в сторону и поднялся навстречу своей, между прочим, все еще девушке. Конечно, же уже сто процентов бывшей, но в память обо всем, что между нами было. Слишком пафосно и возвышенно? Неважно. Машка решила иначе.

— И что теперь? — от дикой скачки ее голос сбивался. — Я что, из-за этого должна остаться без оргазма? К тому же я почти… Почти…

А дальше был громкий стон в два голоса, обозначавший конец эротической сцены.

— Ладно, я в душ, а вы тут пока поворкуйте, — как ни в чем не бывало заявила Машка, и, завернувшись в простыню, улыбнулась мне, слезла с Ильи и покинула нашу комнату.

После того как хлопнула дверь, повисла тишина. Илья медленно натягивал на себя джинсы, а я словно в вакуум какой-то попала. Если бы я любила этого парня, сердце мое должно было бы разорваться от боли, но этого не случилось. Внутри меня наступила тишина. Такую тишину называют звенящей. Я еще всегда думала, как тишина может быть звенящей? Ведь, если слышится звон, то это уже не тишина. Но именно в эту минуту я поняла значение этого выражения.

Пусть учеными в США и был выведен «рекорд тишины» в минус двадцать три децибела — это количество шума от столкновения двух молекул воздуха, но даже в камере Орфилдской лаборатории добровольцы, участвующие в эксперименте, не слышали абсолютной тишины. Они слышали стук своего сердца, движение воздуха в легких. Я же сейчас не слышала даже этого. Вокруг звенела тишина. Вернее, от повышенного бурления в моей крови, звон раздавался у меня в ушах.

Папа оказался абсолютно прав. Этот человек точно меня не стоит, а еще точнее — меня не любит.

— Я все тебе объясню, — прорезал тишину робкий голос Ильи.

Он умеет говорить таким тоном? Даже неожиданно стало. Но все происходящее я воспринимала отстраненно, словно меня тут вообще не было. Или это сцена из сериала с маленьким бюджетом, где явно решили сэкономить на сценаристе, если этот умник изволил написать подобную банальщину: изменить с подругой. Какое клише.

— Интересно послушать, — устало проговорила я, неспешно снимая верхнюю одежду, проходя вглубь комнаты и отодвигая от рабочего стола стул, чтобы опуститься на него, вешая пуховик на его спинку.

— Я так долго терпел… И тут сорвался. Но это Машка. Я вчера пришел к ней, чтобы поговорить о тебе. Чтобы она, возможно, как-то повлияла на тебя с этим твоим воздержанием.

— У меня нет никакого воздержания, Илюш, — тихо перебила его я. — Я девственница. Мне не от чего воздерживаться. Я не знаю, что такое секс, никогда не пробовала его, поэтому и тяги к нему у меня нет.

— Но я-то пробовал. И у меня есть! — вспылил, вскакивая с кровати, являющейся местом «преступления», Илья, совершенно позабыв о том, что сейчас именно он должен оправдываться. — Я почти три месяца тебя ждал и тихонечко дрочил в кулачек. Но я тоже не железный.

— Очень жаль, — так же тихо и даже как-то спокойно ответила я.

— Ты что, из тех, кто до свадьбы «ни-ни»? — он нервно рассмеялся. — Думал таких уже нет. Угораздило же вляпаться в целку. Знаешь что? Я устал. И даже хорошо, что ты сейчас все увидела, потому что мне надоело. Я слишком долго терпел.

— Тебе оставалось потерпеть ровно до моего приезда, — с глубоким вдохом сказала я. — Я отпускаю тебя, Илюш. Иди и развлекайся с тем, с кем сочтешь нужным. Я тебя больше не держу. И даже обижаться на тебя не буду. Мы просто не подходим друг другу. Я не хочу спать со всеми подряд, а ты не будешь ждать, когда я решусь. Для тебя это слишком сложно. Я не буду тебя больше мучить, поэтому я решила, что нам пора расстаться.

Выражение лица Ильи было таким, словно я на него ушат помоев только что вылила.

— Я не понял. Ты что, блядь, меня бросаешь?

— Называй это, как хочешь, — скривилась я от резкого слова, — суть от этого не изменится. У этого действия может быть много формулировок. Я сказала, что отпускаю тебя. А ты понимай, как знаешь. А сейчас извини, но я очень устала и хочу отдохнуть. Могу я попросить тебя уйти. Или лучше не так.

С этими словами я поднялась со своего места и, пройдя по комнате неспешным шагом, вышла за дверь, аккуратненько ее за собой прикрыв. Меня никто не остановил. Даже не окликнул. Так же неспешно, словно ничего не случилось, или меня случившееся совершенно не касается, я отправилась к коменданту общежития.

Владислав Александрович был очень строгим. Старый коммуняка, любивший во всем порядок и справедливость. Не знаю, как, но именно к нему после моего поступления нашел подход папа и выбил для меня теплое местечко. Обычно, с каким бы вопросом не обращались к нему студенты, получали непременный отказ. И ничего на него не действовало: ни уговоры, ни угрозы, ни взятки. Последнего он вообще не терпел. Если на угрозу он мог попросту многозначительно промолчать, а потом мелочно отомстить, ведь общежитие было его вотчиной, и мы все были в его власти, то за взятку мог попросту выселить, не слушая никаких причитаний и пререканий. А еще он имел какое-то невероятное, по истине магическое, воздействие на преподов академии. У тех, кто перешел дорогу коменданту, как-то резко начинались проблемы в учебе, вплоть до отчисления. Что это, если не магия? Поэтому коморку коменданта за километр обходили, и вообще пытались не попадаться ему на глаза. А, если как-то хотелось оторваться в рамках студенческой жизни, то старались это делать на максимальном расстоянии от общежития. Ведь все, что происходило на его территории, каким-то необъяснимым образом становилось известно коменданту. Хотя он редко показывался своим подопечным на глаза.

Но я сейчас, словно сомнамбула, шла именно в эту коморку и именно к тому человеку, которого все избегали и боялись.

Постучавшись в темную дверь, отступила на шаг и опустила голову. Я стояла и думала, почему я не плачу. Я только что застала своего парня со своей же подругой. Мне должно быть больно, ну или противно. Или я должна злиться на худой конец. Да только вот ничего. Абсолютно ничего. Тишина. Все та же.

Дверь со скрипом медленно отварилась и на пороге показался комендант.

— Добрый день, Владислав Александрович. Могу я обратиться к вам с просьбой?

— Добрый день, Регина. Конечно, — удивительно добродушно отозвался он. — Проходи, — и он отступил в сторону, жестом приглашая вглубь своей комнаты.

Я вошла, впервые оказавшись в личных владениях нашего коменданта. И, спешу заметить в весьма уютных владениях. Это не была жилая комната, как я думала раньше. Это был рабочий кабинет, обставленный офисной мебелью. На стене за рабочим креслом висели портреты вождей мирового пролетариата: Владимира Ильича Ленина и Иосифа Виссарионовича Сталина. С одной стороны, почти во всю стену висел флаг Советского Союза, а с другой — стояли различные шкафчики и полочки с советской символикой.

«Точно, коммуняка», — подумала я, разглядывая все это.

— Присаживайся, — прервал мою зрительную экскурсию по достопримечательностям кабинета голос коменданта.

Я опустилась в предложенное мне кресло.

— Итак, что за просьба? — поинтересовался Владислав Александрович, заняв свое рабочее место.

Я еще удивилась, зачем он сам пошел открывать мне дверь, если мог просто сказать:

«Войдите!» — но я отогнала от себя эти ненужные мысли и приступила к изложению своей просьбы:

— Я понимаю, возможно, это несусветная наглость с моей стороны, но так сложились обстоятельства, что я вынуждена просить вас, если, конечно, у вас есть такая возможность, переселить меня в другую комнату.

Все, сказала. Остается только ждать окончательного вердикта.

— Значит наконец-то заметила, — улыбнулся он.

Я вскинула на него удивленные глаза.

— Не поняла?

— Наконец ты заметила, как Коваль всеми правдами и неправдами старается увести у тебя твоего Герасимова, — снисходительно пояснил он. — И, если я прав, именно сейчас, по возвращении из своего города, ты, наконец, застала этих двоих.

— Что вы имеете в виду? — отказывался понимать его мой мозг.

— А то и имею, девочка, что подруженька твоя и этот парнишка давно уже дурят твою голову и крутят шашни за твоей спиной.

Это было неприятно, но не смертельно. Я глубоко вздохнула.

— Этого следовало ожидать.

И совершенно не знаю почему, я начала изливать душу этому человеку. Рассказала ему про требование близости от Ильи, о словах Машки, что быть девственницей в моем возрасте это почему-то позор, о реакции своих родителей, когда я им об этом рассказала и попросила совета. Владислав Александрович слушал внимательно, не перебивал, терпеливо ждал во время пауз, когда я продолжу, а когда я закончила, просто встал и подошел к небольшому шкафчику, висевшему на стене.

— Комната пятьсот семнадцать, — спокойно сказал он и положил передо мной взятый оттуда ключ.

И именно в этот момент звенящая тишина в моей голове прекратилась. Я словно вышла из безэховой камеры Орфилдской лаборатории и все недуги, которые обуяли меня ранее: паническая атака, тошнота, озноб и даже слуховые галлюцинации — образующие в своей совокупности звенящую тишину, отступили. Я смогла вздохнуть полной грудью. А взглянув на грозного коменданта общежития никак не могла понять, почему абсолютное количество студентов считают этого добрейшего человека исчадьем ада.

— Спасибо, — глухо проговорила я и в этот самый момент почувствовала, как по моим щекам катятся слезы.

— А вот этого не надо, — укоризненно покачал головой комендант. — Этот парень точно не стоит твоих слез, а других поводов для сырости я вообще не вижу.

От его слов улыбка сама собой стала расползаться на моем лице. Горькая, сквозь слезы. Но улыбка.

— Так-то лучше, — улыбнулся он в ответ, и я заметила, как сильно от этой улыбки преобразилось его лицо, в уголках глаз собрались морщинки, а сами глаза блеснули.

Казалось, от этой улыбки он даже стал моложе.

— А теперь иди умойся и переезжай. Если понадобиться помощь с переносом вещей, скажи. Я организую.

И какой только негодяй сочинил байку про строгого коменданта? Владислав Александрович — сама доброта!

Не в силах вымолвить ни слова, я лишь кивнула, забрала ключ и ушла.

Илья не выполнил моей просьбы. Когда я вернулась, он сидел на моей кровати и видимо надеялся на продолжение разговора. Но в свете новых открывшихся сведений любые личные разговоры между нами были невозможны. К тому же, вернувшаяся из душа Машка явно не способствовала диалогу. Она липла к Илье, не стесняясь моего присутствия. Хотя и в мою сторону от нее никаких враждебных поползновений не поступало. Она вела себя, словно ничего не случилось. Будто мы все еще подруги, и с моим парнем она не спала. А я, глядя на них, понимала, что они будут вместе. Их впереди что-то ждет, и именно я здесь лишняя.

— Регина! — позвал меня Илья, отбиваясь от очередного Машкиного приставания, — Да отвали ты, блядь! — он намеревался еще что-то мне объяснить или сказать, когда я уносила из своей бывшей комнаты последний чемодан.

Я развернулась и улыбнулась ему. Им обоим.

— Пока. Увидимся, — коротко сказала я и тихонечко прикрыла за собой дверь в свое прошлое.

Глава 13

Регина

Спустя пару недель я могла с уверенностью сказать, что восемнадцатый день рождения запомнился мне на всю жизнь. И это был первый день рождения, который я встречала в одиночестве. Единственной поправкой к этому утверждению могло служить лишь то, что родители позвонили по видеосвязи и поздравили меня. Их радостные лица били лучшим подарком в этот деть. Папа не выпускал маму из рук. Мне кажется, он до сих пор никак не мог поверить своему счастью, что его многолетние мытарства по завоеванию этой женщины наконец закончились. Мне становилось очень отрадно от одного взгляда на них.

Я же без утайки рассказала о расставании с Ильей и переезде в новую комнату. Папа сказал, что я все сделала правильно, а от такого слизняка, как Илья именно этого и следовало ожидать. А вот Владиславу Александровичу он просил передать свои личную благодарность, подкрепленную каким-то там недешевым коньяком, и просьбу присмотреть за мной, на что я лишь скривилась. Только вырваться из-под повышенной родительской опеки и вновь попасть под присмотр мне совершенно не хотелось. Поэтому я вела себя, как те пингвины: улыбалась, махала и кивала.

Илья же не оставил попыток поговорить со мной и попытаться что-то мне объяснить или что-то донести до меня. Но о чем нам говорить, я никак не могла понять. Здесь же все было ясно, как божий день. Поэтому я старалась лишний раз не попадаться ему на глаза. К тому же, теперь у него на шее постоянно висла Машка, которая вцепилась в него мертвой хваткой и от этого, честно говоря, становилось неприятно.

Как-то столкнувшись с ней в туалете между лекциями, я узнала из первых рук, что оказывается моя уже точно бывшая подруга вела настоящую охоту на Илюшу.

— Его предки живут на Рублевке, папочка нефть качает, можно сказать, не разгибая спины, а мамочка какая-то бывшая модель, в свое время удачно выскочившая за него замуж. Вот и я теперь планирую повторить ее подвиг.

— Мне казалось, что дети таких родителей все, как один, учатся за границей, — спокойно ответила на это я.

— Да, но Илюша как-то накосячил, но как именно, никто не знает, и вместо Англии его оставили в Москве в виде наказания.

Ничего себе наказание! Для меня Москва была пределом мечтаний, а для кого-то этот город служил наказанием.

— И теперь ты выйдешь за него замуж? — решила уточнить я.

— Я работаю над этим — спокойно пояснила мне Машка.

Мне оставалось лишь пожелать ей успехов в ее нелегком занятии. Ведь женить на себе сына такого человека, каким был, по словам Машки, отец Ильи практически невозможно. Даже если забеременеть. Да и сам Илья вряд ли спал и видел, как его окольцуют. Но меня эти проблемы точно не касались. Это нелегкое бремя теперь полностью ложилось на плечи моей бывшей подруги. Правда она никак не могла понять, почему мы не можем продолжать дружить, как прежде. И вообще, зачем я переехала. Подумаешь парень переметнулся. Это же не повод прекращать общение.

— Таких золотых членов в Москве пруд пруди. Только и успевай отбиваться. Ты себе еще кучу таких подцепишь, — заявила она, когда я уже собиралась выйти из туалета.

— Маш, я приехала в этот город не для того, чтобы подцепить себе золотой член, — спокойно ответила я.

— А для чего же тогда? — искренне не поняла мена Машка, мечтавшая удачно выскочить замуж и больше ничего не делать в своей жизни, а по-видимому, лишь деградировать.

— Чтобы получить образование и чего-то добиться в жизни, — пояснила я. — Самой.

— Странная ты все-таки, Режа, — только и успела сказать она, когда нас разделила закрывающаяся дверь.

Режа. Как только можно было так исковеркать мое имя? Обычно мое имя не сокращали, но Машка, чтобы я не делала, продолжала с самого первого дня звать меня именно так. Сначала я возмущалась, а потом плюнула. Теперь же, мне было даже в какой-то степени приятно, что я больше не услышу в свой адрес этого обращения. А, если она и продолжит меня так называть, то до моих ушей это точно не донесется. И я всячески старалась этому способствовать. Загружала себя учебой, брала дополнительные задания, в общем делала все, чтобы у меня совсем не оставалось времени праздно слоняться по общежитию или академии. Таким образом возможность столкнуться с Ильей или Машкой я практически исключила.

Насколько мне было известно, а «доброжелателями» земля русская испокон веков полнилась, их отношения стремительно развевались. Портило эту радужную картину лишь то, что над Ильей немного посмеивались однокурсники. Не имею представления, кто донес до их сведения эту информацию, но ходили слухи, что наш разрыв — это первый случай в истории, когда пара развалилась не из-за того, что девушка дала и парень, получив, что хотел, отчалил к другим берегам, а наоборот, не дала, причем именно девушка и бросила за то, что просил. Уверена, что это сильно било по самолюбию Ильи. Но как следует подумать об этом у меня не получалось — голова полностью была забита учебой.

* * *

Так незаметно пришла зима. На горизонте замаячила новогодняя сессия и весь декабрь ушёл на то, чтобы, как следует подготовиться и в Новый год войти без хвостов. Я не вылезала из библиотеки и на каждом семинаре всегда находила, что сказать преподавателю или подсказать однокурсникам, поэтому многие зачеты и экзамены получила автоматом. Когда твоя голова не забита всякого рода любовной фигней, то очень много места остается для знаний, что не могло не радовать, как моих педагогов, так и меня саму. Поэтому за несколько дней до нового года я смогла улететь домой. И это был первый новый год, который я встречала в полноценной семье.

Родители приехали встречать меня в аэропорт, и картина эта кроме умилительного смеха больше никакой другой реакции вызвать не могла. Они стояли, обнявшись, в синих джинсах и одинаковых свитерах с оленями. И уже не только папа прижимал маму к себе на глазах у всех, но и она бессовестно льнула к нему, всем видом показывая, что этот мужчина принадлежит ей.

— И как вам только не стыдно быть такими влюбленными. В вашем-то преклонном возрасте. Что подумают окружающие, — шутливо укорила их я.

— Лично мне по барабану, — отмахнулся папа.

— А я вообще сплю с начальником управления культуры. Мне вообще все можно, — задрав нос, сообщила мне мама, в совершенно несвойственной ей смелой манере.

— Кто вы, женщина? — удивлённо спросила я у нее, не узнавая собственную мать.

— Я? — приподняла она одну бровь. — Я госпожа Вергут. Директор краеведческого музея и жена начальника управления культуры, — и она метнула в сторону папы такой взгляд, что мне тут же захотелось развернуться и пойти на ближайший обратный рейс.

Столько любви и обожания было в ее глазах, столько тепла, я бы даже сказала: огня! Так что маму мою сложно было узнать в этой уверенной в себе и абсолютно влюбленной женщине.

— Я точно не помешаю? — смущенно спросила я, уже намереваясь отправиться приобретать обратный билет.

— С ума сошла? — возмутился папа. — Мы тебя больше месяца не видели, — и сгреб меня в охапку. — Так что никаких возражений. Мама столько всего наготовила к твоему приезду. И, поверь мне, Новый год здесь совершенно не при чем.

Мама громко рассмеялась и расцеловала меня в обе щеки. А когда мы все уместились в новую машину папы, я тихонечко шепнула ей:

— Мне нравится, как на тебя влияет замужество.

— Если честно, я так счастлива, — мечтательно улыбаясь, заявила мне она. — Какой же я была дурой. Так долго боялась нырнуть в омут с головой. Но ты подтолкнула меня. И теперь мое счастье, — она скосила глаза на, обходившего машину, папу, — полностью твоя заслуга.

— Секретничаете? — спросил папа, усаживаясь в салон.

— Отличная обновка, — вместо ответа, заявила я.

— Ты о машине?

Я кивнула.

— Это мама настояла. Мне так быстро дали повышение. Павел Федорович двинулся наверх, а меня рекомендовал на свое место. Так что я уже три недели, как начальник, а не зам. И мама сказала, что начальник должен ездить на нормальной машине, а не на том ведре, которое было у меня до этого.

— Но откуда у тебя столько денег? — удивилась я.

— А я просто особо не тратил все эти годы, — шире улыбнулся он, выруливая со стоянки аэропорта. — Не на кого было. Но теперь у меня есть семья. Поэтому могу себе позволить немного побаловать всех нас.

Так и случилось.

Под наряженной елкой первого января я обнаружила коробку с дорогущим тоненьким ноутбуком, раскрывающимся в разные стороны, и целым набором разнообразного программного обеспечения для дизайна всего на свете. Дрожащими руками распаковывая коробки я не замечала, как слёзы текут по моим щекам. А после того, как я все рассмотрела, смогла выговорить лишь:

— Спасибо! — не слушающимся языком.

Родители были весьма довольны произведённым на меня впечатлением. А я стала потеряна для мира. Графический дизайн захватил меня в плен. Я рисовала, как одержимая и проектировала 3д модели, как сумасшедшая, не в состоянии оторваться.

В подарок же родителям я привезла наш общий портрет, нарисованный мной в программе на академическом оборудовании. Я взяла отдельные понравившиеся мне образы, соединив их в единую композицию, и назвала ее «Семья». Теперь этот шедевр графического искусства, как назвал его папа, красовался на стене в спальне родителей. Над самой кроватью. Жили они теперь, естественно, вместе. И не в нашей квартире, как я думала будет, а у папы. В доме! Настоящем деревянном срубе. Как в сказке.

Нашу же квартиру было решено пока сдавать, а там, видно будет. Если я решусь вернуться в родной город, то автоматически буду обеспечена жильем, а если решу остаться в Москве, то эту квартиру решено было продать и отдать деньги мне на первоначальный взнос по ипотеке. Но об этом еще рано было думать. Поэтому пока что квартира была выставлена для съема, и после нового года в нее должны били заехать жильцы. Деньги от аренды решено было отдавать мне, поэтому теперь я была обеспечена небольшим, но стабильным доходом. Это было еще одним подарком моих родителей.

В Москву я вернулась вооруженным до зубов если не специалистом, то уж точно энтузиастом, готовым к новым свершениям. Мне оставалось сдать лишь пару экзаменов, по которым не удалось заполучить автомат, но к ним я была готова на все сто процентов. И бесконечно радовало то, что они стояли в первых числах января, таким образом у меня оставался почти месяц для каникул. И за этот месяц я планировала исходить Москву, ведь новогодний город был таким красивым. Он сверкал разноцветными огнями. Улицы были так сильно украшены иллюминацией, что в темное время суток свет был даже ярче, чем днем. Но полностью свои планы воплотить мне не удалось.

Когда я сдала последний экзамен и начались мои свободные дни, я вспомнила еще про одного человека, который был добр ко мне, но я забыла поздравить его с праздниками. Тогда я открыла свой новый ноутбук, который с легкостью превращался в планшет и нарисовала еще один портрет. А когда закончила, отправилась распечатывать его и вручать.

Дверь распахнулась почти сразу же после первого стука. Владислав Александрович словно ждал меня.

— Здравствуйте! — радостно поздоровалась я. — С праздниками вас, новогодними!

— Здравствуй Регина, — улыбнулся мне комендант. — Проходи.

В кабинете опустилась на тот же стул, на котором сидела и в прошлый раз. Раскрыла тубус и протянула ему свернутое полотно.

— Это вам.

— А я уж думал, ты забыла старика, — сказал он, принимая из моих рук подарок.

— Что вы? Как можно? Вы ведь были ко мне так добры в трудную минуту. Просто сейчас сессия, и я совсем забегалась.

Пока я говорила Владислав Александрович развернул мой подарок и замер. На мелованном листе «А1» был изображен его портрет, который я нарисовала по памяти. Он смотрел, а я даже дышать боялась. Вдруг ему не понравится? Вдруг он меня отругает? А вдруг вообще выгонит из общежития за самовольство? Ведь он не давал мне разрешения на изображение его образа на бумаге. О чем я только думала?

Пока я мысленно ругала себя, Владислав Александрович отложил портрет в сторону и посмотрел на меня очень внимательным взглядом. Даже более внимательным, чем обычно.

— Вам не понравилось? — робко поинтересовалась я.

— Как ты закрыла сессию? — вместо ответа спросил комендант.

— На отлично, — так же робко ответила я.

— Это хорошо. Значит у тебя есть свободное время? — продолжил он задавать свои вопросы совершенно не обращая внимание на то, что я сейчас просто умру от нервного напряжения.

— Есть.

— И чем ты планировала заниматься в эти свободные дни?

— Я хотела погулять по Москве, посмотреть город. Я ведь все время училась, а теперь есть возможность, — к концу фразы я уже почти шептала.

— А как ты смотришь на то, чтобы немного поработать?

Я даже оживилась. Глаза распахнулись так широко, что чуть из орбит не повылезали. А я сдвинулась на самый краешек стула, на котором сидела, сразу же обнажая свою заинтересованность.

— Поработать?

— Да.

— А что нужно делать?

— Нужно спроектировать интерьер городской квартиры. Справишься?

— Конечно, — обрадовалась я. — Я же этому и учусь.

— Отлично, — подытожил Владислав Александрович. — Тогда вечером я зайду к тебе и объясню все подробно, — сказано это было таким тоном, что сразу стало понятно, аудиенция у его величества, коменданта, окончена.

Я поднялась и направилась на выход. И только я взялась за ручку, как услышала тихое:

— Регина, спасибо.

Улыбка сама собой расплылась от уха до уха. Я, не поворачиваясь, лишь мотнула головой и вышла за дверь. А этим же вечером комендант постучался в мою комнату, вручил мне листок с адресом и телефоном, на котором сверху было написано «Никита Владиславович». Значит завтра я отправлюсь в это место и получу свою первую московскую работу. Сердце забилось в предвкушении.