Губернатор

Адам Пшехшта, 2017

Варшава под немецкой оккупацией, идет Первая мировая война. Отодвинутая далеко на восток русская армия готовится к контрнаступлению, а Рудницкий получает предложение от немцев, от которого он не может отказаться. Избегая вмешательства в политику, алхимик невольно вовлекается в игру, в которой на карту поставлена жизнь и даже больше. Тем временем в анклавах появляются существа, которые носят имена падших ангелов. Дороги Рудницкого и Самарина снова пересекаются, но на этот раз каждый из них сражается под другим флагом.

Посвящается отцу

Глава I

Звук трамвайного звонка вырвал Рудницкого из задумчивости, он поморщился от вони пота и выпитой водки — похоже, стоящий рядом грузчик утешился после работы самым дешевым базарным самогоном. Невзирая на протесты пассажиров, алхимик протиснулся к дверям. Скоро остановка. За окном проносились облепленные объявлениями столбы, вычурные польско-немецкие вывески, иногда по улице проезжала двуколка, которую тянули сгорбленные от напряжения мужчины. Оккупирующие Варшаву немцы отменили большинство антипольских указов, но одновременно ввели жестокие реквизиции на нужды армии. Их трофеем становились не только кони и скот, но даже медные кастрюли. Что ж, весной одна тысяча девятьсот шестнадцатого года было ясно видно, что все планы быстрого окончания войны — всего лишь миф.

Рудницкий, которого толкнула приземистая, воняющая чолнтом и куглем^[1] бабища, налетел на стоящую перед ним женщину. Та гневно зашипела и повернулась с выражением лица, не обещающим ничего хорошего. Виктория…

— Вижу, ты пользуешься случаем и нескромно прижимаешься к невинным барышням, — заметила она с легкой насмешкой.

Рудницкий неуверенно кашлянул. Они не виделись со времен памятной встречи перед королевским замком, и это не потому, что он ее избегал. Виктория пропала, словно сквозь землю провалилась. Правда, специально он ее и не искал, помня о ее связи с Кинжальщиками, а теми лучше было не интересоваться.

— Извиняюсь, — пробормотал он. — Это все толпа. Тем не менее…

— Ну?

— Приятней прижаться к тебе, чем к некоторым попутчикам.

— Я лучше? — задала она провокационный вопрос.

— А как же, и, прежде всего, ты решительно лучше пахнешь.

Его собеседница засмеялась, показывая ровные белые зубки. Вот, казалось бы, еще одна молодая непритязательная девушка, которую хотелось схватить за руку или за коленку. Но Виктория — правая рука лидера Кинжальщиков. Обидишь такую, и повезет, если успеешь написать завещание.

Трамвай остановился на Театральной площади, недалеко от дворца Яблоновских, и Рудницкий продвинулся к выходу, вежливо поклонившись на прощание. К его немалому удивлению, Виктория последовала за ним.

— Как бизнес? — спросила она, беря его под руку.

— Так себе, — с неохотой признался он. — Почему спрашиваешь? Мне кажется, я рассчитался с твоими… друзьями.

— Ох, нет причин для беспокойства, я спрашиваю, поскольку мне интересно.

— Половину отеля заняли немцы, штабные офицеры. Естественно, никто из них не платит.

— А что с аптекой?

— Тоже ничего удивительного: потерял большинство клиентов из-за отсутствия первичной материи. Самые эффективные лекарства требуют, к сожалению, эту составляющую, а сейчас никто не суется в анклав.

— Но ведь нет запрета, — удивилась девушка.

— Ну да, — признался Рудницкий. — Только без охраны идти туда — самоубийство. К сожалению, варшавский генерал-губернатор, Его превосходительство Ганс фон Безелер, решил, что доступ в анклав открыт исключительно для… цитирую: «лицензированных членов гильдии и их помощников в количестве не более трех человек».

— И почему это?

— Боятся, — буркнул алхимик. — Правда, до этого времени еще никто не открыл боевую возможность использования первичной материи в широком масштабе, но в будущем… кто знает? Это могло бы изменить ход войны. Немцы следят за тем, чтобы не нарушать законы, которые соблюдали даже россияне, они не хотят рисковать.

— Ты идешь в управление?

Рудницкий подтвердил каким-то невразумительным бурчанием. Уже год во дворце Яблоновских размещалось немецкое правительство, а недавно он стал и центром городского совета.

— Они должны меня наказать, — объяснил он, видя вопросительный взгляд девушки. — На прошлой неделе я выставил из отеля одного… Кажется, капитана. Один из высших чинов позволил ему воспользоваться своими апартаментами, и говнюк оказался дальним родственником какого-то эрцгерцога или графа. Ну и обвинил меня в саботаже приказов генерал-губернатора.

— И что тебе могут сделать?

— А я знаю? — пожал плечами Рудницкий. — Будет хорошо, если только влепят штраф, ведь могут и отель забрать.

— Шутишь?

— Ни в коем случае! — быстро возразил алхимик.

— Может, все будет не так плохо. Безелер пытается расположить к себе поляков.

— Вроде и так, но сомневаюсь, чтобы он поставил варшавского аптекаря выше немецкого офицера, еще и родственника кого-то из аристократов.

— Что будешь делать, если заберут отель?

— Не знаю. Надеюсь, что до этого не дойдет.

Алхимик полез в карман плаща: выражение лиц солдат, охраняющих вход, ясно говорило, что они не впустят никого без надлежащих документов. Через минуту солдат в чине фельдфебеля показал рукой, что он может пройти.

— Я подожду тебя, — сказала Виктория.

Он поблагодарил ее грустной улыбкой и открыл массивные двери. По двойной лестнице, ведущей вверх, непрерывным потоком тянулись посетители. В основном это были убого одетые гражданские, хотя и военные попадались. Рудницкий поднялся на второй этаж и осмотрелся. Комната пятьдесят семь, референт Шлятсе. Судя по фамилии, немец. Несмотря на различные рассчитанные на получение поддержки жителей Варшавы жесты, было известно, кто тут правит…

Вопреки предположению Рудницкого, который ожидал кого-то типа засушенной книжной моли, Шлятсе оказался молодым, энергичным мужчиной, дружелюбным и с безупречными манерами. К сожалению, это не изменило предписаний письма, которое он ему вручил. «Герр Рудницкий должен в течение недели освободить отель вместе с прислугой, помещение передается в распоряжение военной комендатуры».

— Вы можете обратиться к генерал-губернатору, — посоветовал Шлятсе, говоря на польском с почти незаметным немецким акцентом.

— И что мне это даст? — горько хмыкнул Рудницкий. — Россияне и то меньше крали… — Он резко замолчал, внезапно сообразив, что и кому говорит.

Однако чиновник не выглядел оскорбленным.

— У Его превосходительства связаны руки, — проинформировал он. — Однако ситуация не безнадежна. Офицер, который подал жалобу, использовал ускоренную процедуру вынесения решения, свойственную для таких дел. К тому же он дальний родственник генерала Людендорфа, поэтому…

— Ну конечно, — прервал его алхимик. — Еще один отпрыск аристократа. В такие моменты хочется стать социалистом!

— Какого там аристократа! Людендорф — сын мелкого чиновника из Поможа. Просто сейчас он в милости у Его Величества.

Рудницкий нахмурил брови, встревоженный тоном собеседника. Похоже, что Шлятсе хочет сказать ему что-то вне протокола.

— Что я должен сделать? — спросил он прямо.

— Попросить аудиенцию у генерал-губернатора, — терпеливо повторил немец.

— И что дальше?

— Я уверен, что Его превосходительство подскажет вам решение этой проблемы.

— Разве? Я очень сомневаюсь, что он вообще знает о моем существовании. Личная аудиенция? Ну да! Я слышал, что адъютант эрцгерцога Юзефа Фердинанда ждал две недели, пока Его превосходительство найдет время его принять…

— Адъютант того хлыща и бабника? — с презрением спросил Шлятсе. — Ничего удивительного! Но вас это не касается.

Рудницкий еще раз посмотрел на мужчину. Благодаря науке Анквича он знал, что искать: свободная, ровная осанка, лицо, повернутое к собеседнику, но тело вполоборота, правая рука возле пояса. Шлятсе жестикулировал только левой…

— Если вы референт, то я балерина, — задумчиво заявил алхимик. — Что это за игра?

— Уверяю вас, я являюсь кем-то типа референта, хотя не в этом управлении. Игра? Сейчас все игра, а мы — фигуры на шахматной доске…

— Очень глубокомысленно! — иронично процедил алхимик. — А попроще?

— Подайте завтра прошение в канцелярию Его превосходительства. Я гарантирую, что генерал-губернатор примет вас.

Рудницкий кивком ответил на поклон немца и двинулся к выходу. Его не прельщал разговор с Безелером — было слишком очевидно, что оккупанты чего-то хотят от него. Вопрос с отелем в лучшем случае был второстепенным, а в худшем был единственным способом привлечь внимание некоего Олафа Арнольдовича, бывшего великого магистра варшавской гильдии алхимиков и, по словам Анастасии, адепта. Да, ситуация решительно усложнялась…

— Ну что? — спросила Виктория. — Какие новости?

Рудницкий в нескольких предложениях передал ей свой разговор с таинственным референтом.

— Abteilung drei b, — без колебаний сказала она.

— То есть? Что это за отдел?

— Военная разведка, — пояснила она. — Тобой заинтересовалась военная разведка кайзера. Удивительно, что только сейчас.

Алхимик стиснул зубы — не принято было ругаться в присутствии дамы. Внезапно дела отеля оказались не столь уж важными.

— И что мне делать?

— Если они хотят с тобой поговорить, ситуация не самая плохая.

— Я не вмешиваюсь в политику!

— Иногда у нас нет выбора, — спокойно заметила Виктория. — Так или иначе, нечего нервничать. Поговоришь с Безелером, а позднее увидимся.

— Увидимся? — переспросил Рудницкий. — И чем таким я привлек твое внимание? Или внимание Кинжальщиков? — тихо добавил он.

— Только мое, — заверила она, глядя ему в глаза. — Если не хочешь меня видеть, просто скажи, и я исчезну. Ну так как?!

Рудницкий первым отвел взгляд, не похоже было, что девушка врала ему, а с другой стороны, до этого времени ничего не указывало, что он был особо привлекательным для противоположного пола. А тут пожалуйста, такое внимание со стороны госпожи Виктории…

— Что ты от меня хочешь? — спросил он прямо. — У меня нет ни денег, ни влияния, ну и, конечно же, я не красив, как герой кино.

— Позволь мне самой судить о твоей внешности. Влияния? Ты себя недооцениваешь. Все уверены, что твой уход с должности великого магистра гильдии уничтожил «Серебряный замок». Ты — легенда, Олаф Арнольдович, — игриво добавила она.

— Понятно, ты хочешь… инвестировать в мое общество до того, как другие дамы сориентируются, какое я сокровище?

— Что-то в этом духе, — признала она с наигранной серьезностью. — Приятно с тобой поговорить, но мне нужно бежать. Может, завтра встретимся? Мы могли бы подумать над требованиями Безелера.

Алхимик согласился: не вызывало сомнений, что генерал-губернатор что-то от него хочет, а девушка не раз и не два доказывала свою полезность. Например, спасла ему жизнь во время атаки на отель. Да уж, с Викторией лучше жить в мире. Ну и нечего скрывать, девушка была очень симпатичной. «Может, это и ошибка, — хмуро подумал Рудницкий, — но я просто мужчина, и вид красивой мордашки поднимает мне настроение. Но если речь идет о Виктории, то не только настроение».

— Конечно, я тебя приглашаю, — сказал он.

* * *

Генерал Ганс-Гартвиг Безелер — среднего роста тучный мужчина с мясистым лицом и задорно закрученными усами — не производил грозного впечатления. Ничем не прикрытая лысина и покрасневшие от усталости глаза придавали ему слегка комичный вид, однако Рудницкий был начеку: бытовало мнение, что генерал-губернатор принадлежит к наиболее компетентным немецким офицерам: именно он взял крепости Антверпен и Модлин, считавшиеся самыми укрепленными в Европе.

Беспокойство алхимика усиливало и поведение Безелера: генерал поздоровался с ним, пожав руку, и вежливо ждал, пока Рудницкий займет место в удобном, обитом кожей кресле. Генерал-губернатор имел репутацию порядочного человека, и немецкие националисты обвиняли его в чрезмерной симпатии к полякам, однако было сомнительно, чтобы в нормальных обстоятельствах он оказал бы подобный прием кому-то, кто стоял значительно ниже в социальной иерархии. Все же данные обстоятельства не были нормальными…

— Герр Рудницкий, — начал без вступления генерал, — меня обязали передать вам просьбу от высокопоставленной особы…

— Я думал, речь пойдет о моем отеле, — нервно перебил его алхимик.

— Поговорим и про отель, — успокоил его Безелер. — Однако это дело более важное. Честно говоря, очень важное.

— Слушаю, Ваше превосходительство.

— Его Величество император Всея Руси Николай II прислал мне письмо с просьбой отправить вас в Петербург. Как следует из письма, это связано с состоянием здоровья наследника престола, цесаревича Алексея. Его Величество пишет, что Алексей уже был вашим пациентом, и тогда вы пообещали консультировать его при малейшей потребности… — Безелер замолчал, ожидая комментариев.

— Да, конечно, — признался Рудницкий. — Я лечил наследника престола и обещал, что в случае ухудшения здоровья буду в распоряжении цесаревича.

— В таком случае я понимаю, что мы не будем дискутировать на тему, поедете ли вы в Петербург, а займемся вопросами «когда» и «как»?

— Конечно, Ваше превосходительство, — пробубнил алхимик.

— Что ж, признаюсь вам, что позволил себе обсудить эту проблему с Генеральным штабом и Его Величеством императором Вильгельмом. Зная, что вы — человек чести, я ни минуты не сомневался, что вы выполните свои обязательства.

Рудницкий кивнул, с трудом удерживаясь от того, чтобы ослабить воротник. Еще вчера он был обычным хозяином отеля, — правда, с проблемами! — зато сегодня стал пешкой в игре по неизвестным правилам.

— Я думал, что империя воюет с Россией, — заметил он неуверенно.

— Воюет, — подтвердил генерал-губернатор. — Но не с детьми. Конечно, во время войны гибнут и гражданские, в том числе и дети, но из-за трагических стечений обстоятельств, а не из-за целенаправленных действий. Вернемся к делу: вы получите специальный документ, позволяющий проезд через прифронтовую территорию. Сразу после пересечения линии фронта вас будет ждать посланник царя, который обеспечит вам охрану на территории России.

— Понятно… — буркнул алхимик.

— Чтобы ускорить все формальности, во время проезда по нашей территории вас будет сопровождать герр Шлятсе.

— Этот лжечиновник?! — непроизвольно вырвалось у Рудницкого на русском.

Как большинство жителей Варшавы, алхимик понимал по-немецки, однако в минуты напряжения он путал одного оккупанта с другим и переходил на русский.

Губы генерал-губернатора дрогнули в сдерживаемой улыбке, очевидно, офицер понял прозвучавшую на чужом языке фразу.

— Герр Шлятсе в каком-то роде является чиновником, — сказал он. — Однако прежде всего он посланник императора, особа с огромными полномочиями. Его присутствие должно дать вам понять, какой вес Его Величество Вильгельм придает вашей миссии. Что же касается самой поездки: вы будете готовы завтра? Специальный поезд будет около полудня.

— Постараюсь.

— Я не совсем понимаю, — нахмурил брови Безелер. — Если дело в отеле…

— Со всем уважением, — прервал его Рудницкий. — Речь идет не об отеле. Я не пытаюсь воспользоваться ситуацией. Это проблемы медицинского характера.

— А именно?

— Мне не хватает первичной материи, — сказал алхимик. — А характер просьбы царя говорит о том, что ситуация серьезная. Я допускаю, что россияне мне ее предоставят, однако если будет нужно немедленное вмешательство… — Он беспомощно развел руками. — Производство лекарств спагирическим методом продлится несколько часов, а может, несколько десятков часов.

— Ja, natürlich^[2], — ответил Безелер. — А если бы вы получили эту субстанцию прямо сейчас? Сколько вам нужно?

— Ну я не знаю. Два, может, три лота. В граммах это…

— Не важно, — прервал его генерал-губернатор. — Вы получите все, что нужно, чтобы сделать лекарство для цесаревича. Как только мы закончим разговор, мой адъютант проведет вас на склад. А что касается отеля… Капитан Хоффман не впервые инициирует бессмысленный скандал, именно поэтому его уже два раза переводили в другое подразделение. Как это вы, поляки, говорите… нарыв в заднице?

— Заноза в заднице, — поправил его с каменным лицом Рудницкий.

— Саноса в заднице, — повторил фон Безелер. — Уже лучше?

— У Вашего превосходительства прекрасное произношение, — похвалил алхимик.

— Я думаю, что у вас был весомый повод выкинуть его из отеля?

— Он постоянно нарушал спокойствие других жильцов. Цыганский оркестр в пять утра — это уже перебор.

— Я тоже так думаю, — заявил генерал. — В таком случае будет достаточно, если я выслушаю других офицеров. Когда вы вернетесь, дело будет рассмотрено, и вы получите назад свой отель. К сожалению, сейчас вы должны покинуть его, поймите, закон есть закон.

Рудницкий хмуро кивнул.

— А кто будет там распоряжаться в мое отсутствие?

— Капитан Хоффман предложил свою кандидатуру, однако то, что он является участником спора, заставляет меня отклонить ее.

— Я настоятельно рекомендую возложить на него временный надзор за моим отелем, — сказал алхимик. — Магическая защита отеля требует некоторых знаний. Знаний, которых у капитана нет. Поэтому допускаю, что мое отсутствие приведет к определенным… проблемам.

— Насколько большим проблемам? — прямо спросил Безелер. — Помните, там проживают императорские офицеры!

— Ничего необратимого, — заверил Рудницкий.

— Что ж, дам капитану шанс проявить себя. А сейчас извините, работа. Герр Рудницкий…

— Ваше превосходительство… — поклонился алхимик.

* * *

Привезенная из отеля горничная подала чай и выпечку под пристальным взглядом кухарки, после чего присела в реверансе и быстро вышла из салона. Кухарка, крупного телосложения матрона в белом фартуке, одна из немногочисленных россиянок, кто остался в Варшаве, с беспокойством следила за реакцией трапезничающих, пока Рудницкий громко не выразил свое восхищение. Он не притворялся: Татьяна Олеговна Аристова была настоящей мастерицей своего дела — раньше она служила у князя Оболенского.

— Все, как обычно, превосходно! — похвалил алхимик, пробуя увесистый кусок пахнущего ромом торта.

— На здоровье, родимый! — засияла кухарка. — Тогда я пойду.

— И все твои слуги относятся к тебе так фамильярно? — спросила с удивлением Виктория.

— Нет, только Татьяна Олеговна, — сухо ответил Рудницкий. — Но я чувствую себя польщенным, Оболенскому она вообще говорила «душенька».

— Талантливая женщина, — признала девушка, потянувшись за политым шоколадом бисквитом. — Откуда она взялась у тебя? Во время эвакуации Оболенскому был предоставлен специальный поезд. Не думаю, чтобы не хватило места.

— Она вернулась за кухонной утварью, оказалось, забыла ее сложить, а тем временем над городом появились немецкие дирижабли, — пояснила Анастасия. — Ну и поезд уехал. Но нам надо поговорить о более серьезных делах. Ты говорила, что у тебя есть для нас какое-то предложение?

Рудницкий кивнул лакею и подождал, пока тот закроет двери, — определенные разговоры лучше вести без участия посторонних.

— Ну? — обратился он к Виктории.

— Дело в анклаве…

Не проявляющий до этого времени интереса к разговору Анквич поднял голову. Мечник долгое время уговаривал алхимика отправиться в анклав, но Рудницкий неизменно отказывался.

— Ну?

— Я могла бы к вам присоединиться, — сказала Виктория. — У нас был бы шанс вернуться невредимыми. Ты не хочешь обновить свои запасы первичной материи? — спросила она, обращаясь к алхимику.

— А тебе зачем нужен анклав? — недоверчиво спросил Рудницкий.

— Библиотеки. Я хотела бы зайти в библиотеку и выйти оттуда живой и невредимой. Я знаю, что вам с Анастасией это удалось…

Анквич энергично закивал.

— Это имеет смысл, — сказал он. — Вы бы с Анастасией занялись магической стороной проблемы, а я и госпожа Виктория сконцентрировались на физической угрозе.

— Понятно. А по возвращении с другой стороны стены нас ждала бы шпана со всего города. Уже почти год у них не было возможности обворовать ни одного алхимика!

— Мои люди тоже будут нас ждать, — сказал мечник. — Ну так что?

Рудницкий тяжело вздохнул: ему не улыбалось путешествие в анклав, но занятие алхимией требовало использования первичной материи. А если, несмотря на обещания Безелера, у него заберут отель? Или доселят еще офицеров? Даже теперешние доходы едва покрывали текущие расходы.

— Кузина?

Никто, кроме Самарина, не знал, кем на самом деле является женщина, выдающая себя за родственницу алхимика, поэтому Рудницкий до сих пор поддерживал на публике выгодную для себя версию.

— Что ж, это интересное предложение, — признала Анастасия. — Ты уверен, Зигмунд, что вы справитесь вдвоем?

«Еще одна загадка», — промелькнуло в голове алхимика. Интересно, когда это Анастасия и Анквич сблизились настолько, что обращаются друг к другу по именам? Ведь ни один из них не был склонен к фамильярности с окружающими.

— Конечно, я видел госпожу Викторию в действии. Как и господин Рудницкий, — заявил Анквич с легкой насмешкой.

Алхимик нервным жестом отодвинул бокал.

— Черт с вами! — буркнул он. — Но о деталях поговорим, когда я вернусь из Петербурга. Дай Бог, живым, поскольку в последний раз я оттуда едва ноги унес.

— Тебе ничего не угрожает! — заверила его Виктория. — В этой игре ты для обеих сторон слишком ценная фигура, чтобы тобой рисковать.

— Ну конечно! Я даже не знаю, в чем тут дело, поскольку мне трудно поверить во внезапное человеколюбие кайзера.

— И правильно, у немцев в этом деле свой интерес, — признала девушка. — Только это ничего не меняет в твоей ситуации.

— Не люблю, когда кто-то втягивает меня в мутные делишки.

Виктория посмотрела на него с искренним удивлением.

— Ты действительно не знаешь, в чем дело? — спросила она.

— Действительно! Может, просветишь меня?

— Это же очевидно. Немцы хотят заключить сепаратный мир с Россией, чтобы повернуть все силы на запад и решить судьбу войны, — заявила она.

— Но ведь россияне ужасно проигрывают.

— И да, и нет. Они проиграли несколько важных битв и вынуждены были отступить, но отступить, а не бежать. Их армия не разбежалась, и она все еще может создать проблемы. Она плохо вооружена, поскольку россияне были не готовы к войне, но это положение постепенно меняется, к тому же они могут обратиться к союзникам. Ну и огромные человеческие резервы России ставят ее в ранг грозных противников.

— Они правда думают, что царь, растроганный поступком немцев, начнет переговоры о мире? — вмешалась Анастасия с недоверием в голосе.

— Конечно нет! Речь идет о сохранении каналов связи. Определено… ну я не знаю… положительно настроенном. Россия все еще сильна, чтобы серьезно рассматривать вопрос о выходе из войны, однако последующие несчастья могут это изменить. А если немцы еще пообещают отдать завоеванные территории? Кто знает?

— Прекрасно! То есть я должен быть неофициальным послом кайзера? — недовольно буркнул Рудницкий.

— Не преувеличивай, россияне прекрасно знают, что ты не лезешь в политику. Тебе действительно ничего не угрожает, — повторила Виктория. — Ну если только со стороны профессиональной деятельности…

— Не понял.

— Ну если ты не сможешь помочь цесаревичу…

— Если речь идет о гемофилии, то я справлюсь.

— У тебя нет первичной материи, — заметила Анастасия. — Мы могли бы рискнуть…

Рудницкий остановил ее резким жестом.

— Рискнуть?! Втроем или с какими-то нерасторопными «помощниками» в придачу? Это не смешно! Я знаю более приятные способы покончить с жизнью. А насчет первичной материи… эта проблема уже решена. Немцы дали мне три лота.

— Это означает, что их действительно волнует успех твоей миссии, — задумчиво сказала Виктория. — Интересно…

— Не вижу в этом ничего интересного, я должен буду работать всю ночь, поскольку лекарство само себя не приготовит.

— И не забудь взять те новые визитные карточки, — напомнила ему Анастасия.

Алхимик кивнул.

— Что за карточки? — заинтересовалась Виктория.

— Покажи, — сказала Анастасия, поднимаясь из-за стола. — Это стоило нам целой кипы бумаги и месяца экспериментов, но полученный результат производит впечатление.

— Визитная карточка? — удивилась девушка. — Это такая с фамилией и титулами? Не могли заказать в типографии?

— Сама сейчас увидишь, — смущенно буркнул Рудницкий. — С одной стороны — глупость, а с другой — это того стоило…

Анастасия вернулась, неся небольшой металлический поднос, она подошла к Виктории и продемонстрировала прямоугольный кусочек бумаги.

— Тут нет никакого текста.

— Коснись его.

Виктория осторожно коснулась карточки. На визитке появилась подкова с крестом на голубом фоне, а над ним ястреб. Через мгновение герб исчез, а невидимое перо выжгло имя и фамилию алхимика. Наконец, внизу появилось слово АДЕПТ. После чего оно распалось на сотни кружащихся, неизвестных геометрии фигур. Девушка вздрогнула и отвела взгляд.

— Еще минута — и я бы потеряла сознание, — ошарашенно пробормотала она. — Как вы это сделали?

— Ничего чрезвычайного, хватило капли крови Олафа и слова силы. Именно того слова, благодаря которому вся Варшава увидела над королевским замком польский флаг, — пояснила Анастасия.

— А эти странные узоры? Сколько слов ты узнал? Ведь до того как россияне ушли, вы точно не один раз посетили анклав?

Анастасия жестом переадресовала вопрос алхимику.

— Это слишком личное дело, чтобы не сказать интимное, — процедил Рудницкий. — Так что извини, но я не удовлетворю твое любопытство.

— А эти визитки? Зачем тебе что-то такое? Или это тоже тайна?

— Да нет! — заверила Анастасия. — Это не секрет. Во время последнего визита к царскому двору Олаф нажил себе немало врагов. Они посчитали его жуликом, правда, раздражающим, всего лишь провинциальным польским аптекарем. Одним словом, тем, от кого легко избавиться. Эти визитные карточки должны показать, что они ошиблись в своей оценке. Эта ошибка может им дорого стоить…

— А если это увидит кто-то посвященный? Другой адепт? Он не разоблачит этот трюк?

— Трюк? — Анастасия презрительно фыркнула. — Ни один из этих шарлатанов этого не повторит! Другой адепт? Не смеши! Знаешь, сколько сумасшедших пыталось войти в библиотеку? Каждый хочет стать сверхчеловеком.

— Ты имеешь в виду эти мемуары?

— Конечно, я имею в виду книгу Клюева.

Рудницкий кашлянул: история господина Клюева больше года служила пищей для прессы наравне с репортажами с фронта. Во время одной из вылазок в анклав Клюев, обычный московский алхимик, случайно оказался в библиотеке и, что интересно, выжил. Слово силы, что он узнал, позволяло ему воздействовать на психику людей, чем он сразу же и воспользовался, выжимая из столичных банков невероятно большие и ничем не обеспеченные кредиты, а также очаровывая местных красавиц. Идиллию — Клюев жил, как султан, — прервал ревнивый муж одной из соблазненных красавиц, напичкав сердце соперника несколькими граммами свинца. Но тот успел издать мемуары.

Анастасия была права: случай с Клюевым больше, чем что-либо другое, включая дискуссии специалистов на тему значения анклавов, побуждал людей к посещению библиотек. Несмотря на страшные жертвы — большинство смельчаков погибали в процессе познания символов, другие умирали чуть позже, не в состоянии удержаться от познания новых, — недостатка в охотниках не было.

— А я? — тихо спросила Виктория. — Я выживу?

— Никто не приходит в библиотеку со стопроцентной гарантией, — ответил Рудницкий. — Однако мы будем с тобой. Так или иначе, у тебя больше шансов.

Виктория жестом попросила его продолжить этот разговор, однако алхимик покачал головой.

— Снова одно из тех дел, о которых не говорят с посторонними? — спросила она.

— Что-то типа того. А сейчас извини, мне нужно возвращаться к работе.

— В таком случае увидимся, когда вернешься.

— Минуточку! — вмешался Анквич. — А что с отелем? Вы правда отдадите его немцам без битвы?

— Не совсем. Прежде всего, у меня есть обещание Безелера, что, когда вернусь, он уладит это дело…

— Я могу выйти, — сказала Виктория, видя выражение лица алхимика.

— Не нужно, — махнул рукой Рудницкий. — Ты же не побежишь с донесением к Хоффману.

— Спасибо за доверие!

— Не важно. Завтра утром весь персонал должен покинуть отель, — сказал алхимик, обращаясь к Анквичу. — Проследите за этим. А я тем временем прослежу, чтобы немцы пожалели о своем решении.

— И каким это образом? — поднял брови мечник.

— Ну… Я разместил в нескольких местах один символ. Он начнет работать лишь через несколько дней и охватит все здание. В принципе он безвредный, однако может проявиться очень интересный эффект.

— А конкретней?

— Чрезмерная расслабленность, сонливость, нежелание работать, ослабление мышц и даже…

— Каких, к черту, мышц? Вы забыли, что не все люди являются лекарями, — с беспокойством сказала Виктория.

— Это двигательные мышцы и те, что удерживают тело в вертикальном положении. Короче говоря, гости отеля могут ни с того ни с сего споткнуться о собственные ноги, будут пускать слюни или пачкаться, словно маленькие дети.

Губы Анквича дрогнули в сдерживаемой улыбке, но, не выдержав, мужчина расхохотался.

— Мне нравится эта идея! — сказал он. — Эти штабные крысы! «Я выстоял под Верденом, но не справился в отеле «Пристанище», — произнес он со злорадной ухмылкой.

У Анквича было специфическое чувство юмора. Рудницкий беспомощно вздохнул, после чего проводил Викторию к выходу. Самое время заняться приготовлением лекарства для цесаревича. Если оно не подействует, алхимику не поможет ничто, даже замысловатая визитная карточка…

* * *

Алхимик склонился над большой ретортой и сорвал накрывающую ее тряпку. Гомункулус с блаженным выражением лица плавал в красном вине с добавлением эликсира из мандрагоры. Через мгновение он открыл глаза, и нечеловеческие зрачки на несколько тонов темней антрацита уставились на Рудницкого.

— Папа! — воскликнул он садясь. — Папа!

Резкое движение гибрида вызвало опасное колебание сосуда.

— Спокойно! — гневно произнес алхимик.

— Я хороший! — сразу же заявило создание. — Едем? — спросил он с надеждой в голосе.

Неизвестно по каким причинам любое путешествие, а особенно на поезде, возбуждало гибрида. Рудницкий не раз и не два ловил себя на мысли, что гомункулус напоминает ему своим поведением маленького ребенка. Ну, может, за небольшим исключением: этот ребенок убивать любил даже больше, чем путешествовать.

— Уезжаем, — поправил его алхимик.

— Уезжаем?

— Да.

Рудницкий поставил на стол небольшую, покрытую магическими символами бутылку и отвернулся от реторты. По какой-то причине он ненавидел тот момент, когда гомункулус перемещался в меньший сосуд. Процесс был мгновенным и почти незаметным, кроме легкого колебания воздуха, если бы человек моргнул, то и не заметил бы.

В воздухе появился запах озона, и алхимик спрятал бутылку в специальную сумку на поясе. Несмотря на то что все его успокаивали, он сам хотел позаботиться о своей безопасности.

Рудницкий болезненно скривился, услышав звук клаксона: похоже, Шлятсе не отличался терпением. Немец ждал его за рулем новой модели «Мерседеса». В автомобиле были не только удобные сиденья и раскладная крыша, но и электрические фары. Такой автомобиль мог развивать скорость больше ста километров в час, хотя алхимик в это не слишком-то верил. Куча железа двигается быстрей, чем скаковая лошадь? Конь бы посмеялся…

— Вижу, вы не обременены багажом, — заметил немец, оглядывая небольшой чемодан алхимика и сумку с медикаментами. — Вы собрали все необходимые лекарства?

— Конечно, — сухо ответил Рудницкий.

— Тогда можем ехать на вокзал?

— У нас еще есть немного времени, и я хотел бы на минутку заехать в отель.

— Как пожелаете, — пожал плечами Шлятсе.

* * *

Рудницкий огляделся: в холле собрались все жители отеля, включая и немецких офицеров. Ничего удивительного, коль владелец предложил бесплатную выпивку…

— Господа, — начал без вступления Рудницкий, — сегодня мы встречаемся с вами в последний раз. С завтрашнего дня отель временно переходит под управление немецких властей. Поэтому я считаю своим долгом предупредить, что не могу вам гарантировать надлежащего комфорта в мое отсутствие. Посему рекомендую оставить «Пристанище». Как владелец я прошу прощения за эти неудобства и в качестве компенсации освобождаю всех от оплаты, независимо от времени, когда вы тут поселились. Надеюсь иметь удовольствие видеть вас в своем отеле в будущем, — закончил он с легким поклоном.

Как он и надеялся, его речь вызвала беспокойство даже у немецких чиновников.

— Что означает эта странная оговорка насчет комфорта? — процедил сквозь зубы полковник фон Трош.

Солидный мужчина с крестом Pour le Mérite^[3] на мундире и моноклем в глазу выглядел как архетип прусского офицера-аристократа.

— Безопасность такого объекта требует знаний, — холодно объяснил Рудницкий. — Специальных знаний. А из того, что мне известно, на должность временного управляющего будет назначен капитан Хоффман.

Немец скривился, словно съел лимон, да и остальные офицеры явно были не в восторге: об открытой критике не было и речи из-за кастовой солидарности, но все уже успели познакомиться с Хоффманом и знали, что собой представляет питомец Людендорфа.

— Кто-то меня вспоминал?

Капитану Грегору Хоффману было не больше двадцати пяти. Его образ жизни привел к тому, что он напоминал плохого актера, играющего роль немецкого офицера. Впечатление усугубляли незастегнутый мундир, отсутствие каких-либо наград на груди и круглые розовые щечки, лишенные каких-либо шрамов.

Фон Трош смерил его презрительным взглядом, после чего снова обратился к Рудницкому:

— Насколько сильный дискомфорт вы имели в виду?

— Ничего, что угрожало бы вашей жизни или здоровью, — сразу же заверил алхимик. — И не сразу. К сожалению, магическая защита, охраняющая отель, требует постоянной корректировки. — Он беспомощно развел руками.

— А вы не могли бы…

— Мне жаль, я должен уехать в Петербург, — перебил его Рудницкий. — Через час отъезжает мой поезд.

— В Петербург?! Это измена! Арестуйте его именем императора! — завопил Хоффман, нервно теребя кобуру.

Фон Трош схватил его железной хваткой за запястье, заставляя отпустить рукоять пистолета.

— Молчи, засранец, и не перебивай старших! — рявкнул он.

Несколько офицеров незаметно приблизились к скандальному молодому человеку.

Рудницкий рассмеялся помимо воли: окруженный штабными офицерами, Хоффман выглядел как поросенок, неожиданно столкнувшийся со стаей седых, покрытых шрамами и смертельно опасных волков.

— Я сказал что-то забавное? — спросил ласковым тоном полковник.

— Простите, — сказал алхимик, вытирая слезы. — Не вы… Простите, это нервы.

— В таком случае в чем дело?

— Поросенок и волки, — простонал Рудницкий, указывая на Хоффмана.

Какое-то мгновение фон Трош выглядел растерянным, но тут в его глазах появился блеск понимания, и после короткой героической битвы он взорвался неудержимым смехом. Ему вторили остальные офицеры.

— Это недопустимо! Я… требую сатисфакции! — прозвучал писклявый голос Хоффмана.

Рудницкий поднял руку, к его удивлению, смех оборвался мгновенно.

— Если кто-то чувствует себя оскорбленным моим поведением, я уделю ему внимание после возвращения, — заявил алхимик, кидая на стол визитную карточку.

— А удовлетворите наше любопытство, с какой целью вы едете в Петербург?

В голосе фон Троша не было агрессии или настойчивости, и руки полковник держал за спиной, но алхимик вдруг почувствовал, как у него пересохло во рту.

— Думаю, это лучше объяснит мой попутчик, — буркнул он.

Шлятсе подошел к офицеру и подал ему документ с четко видимой печатью черного императорского орла.

— По приказу Его Величества! — коротко сказал он.

На лице фон Троша появилось изумление, полковник еще раз изучил документ, после чего вернул его и с уважением поклонился.

— Я удовлетворил ваше любопытство? — спросил Шлятсе.

— Абсолютно, граф! — ответил офицер. — Желаю вам удачи!

— Некоторым она очень понадобится! — заявил Хоффман, уже взяв себя в руки.

Молодой человек взял визитку алхимика и сжал пальцами, намереваясь смять. Неожиданно он побледнел. Казалось, что его глаза сейчас вылезут из орбит, и он рухнул на пол, как мешок с цементом.

— И как мы можем выиграть войну с такими солдатами? — вздохнул полковник. — Поднимите его! Нужно как-то привести в чувство защитника Vaterland^[4], за отелем я видел противопожарный бассейн…

Шлятсе молча показал на часы, поэтому Рудницкий нехотя направился к выходу. Нужно было смириться с мыслью, что отель больше ему не принадлежит. Несмотря на обещания Безелера, он понимал, что вернет отель, только если немцы будут удовлетворены результатами его миссии.

* * *

Колеса поезда стучали в монотонном ритме, и хотя вагон был роскошно обустроен, Рудницкий не мог заснуть или впасть в обычное для путешествий оцепенение. Возможно, это было вызвано звуками солдатской суеты и эхом тихих разговоров: за дверями купе находились офицеры императорской гвардии. Все высокие, вооруженные до зубов, с бросающимся в глаза боевым опытом. По всей видимости, их обязанностью была охрана Олафа Рудницкого. Только от кого его должны были охранять гвардейцы кайзера? Не от россиян, это точно.

Алхимик перевернулся на другой бок, через минуту зажег лампу над кроватью и осторожно потянулся к чемодану. Может, чтение позволит ему отвлечься? В дорогу он взял с собой роман Анджея Струга, что в последнее время рекламировался в варшавских литературных журналах.

— Не можете заснуть? — отозвался Шлятсе.

— Не могу, — признался Рудницкий.

— Ну тогда можем поговорить. Что было на той визитной карточке? Отрава?

— Ну что вы! Ничего такого!

— Но почему Хоффман упал в обморок, словно нервная институтка?

Алхимик попытался рассмотреть лицо собеседника, но Шлятсе держался за границей света. И странно, в его голосе не было осуждения, только холодное любопытство.

— Можете сами проверить, — предложил Рудницкий, доставая визитку.

Шлятсе включил свою лампу и осторожно взял визитку. На его лбу выступил пот, но он отвел взгляд только через минуту.

— Прекрасно! И где были мои мозги! Я должен был сразу же понять, что вы не обычный алхимик. Ведь их в России хватает. О чем говорит этот термин? Что такое адепт? Сколько таких же, как вы?

Вопросы сыпались со скоростью пулеметной очереди, и было заметно, что Шлятсе действительно потрясен.

— Ответ за ответ, — ответил Рудницкий.

— Слушаю?

— Зачем эти меры безопасности, если я в милости у кайзера и царя?

Шлятсе сжал губы, его правая рука исчезла за кругом света, когда мужчина сунул ее под подушку. Алхимик мог поклясться, что агент держит там оружие. Этот нервный жест совершенно не соответствовал мнению, что сложилось у Рудницкого о немцах.

— Ну?

— Все не так просто. Помимо стран, участвующих в конфликте, есть еще много других, мелких игроков.

— Может, обойдемся без шахматных аналогий? — попросил Рудницкий.

— Ведь это так точно описывает ситуацию, — запротестовал Шлятсе. — Все думали, что война продлится в наихудшем варианте несколько месяцев, а прошло уже два года, и победа по-прежнему остается недосягаемой ни для одной из сторон. В этой ситуации активизировались разные группы, которые часто оставались на обочине политики и без какой-либо поддержки в обществе. Теперь у них есть аргумент, который умножит их сторонников: немедленное прекращение военных действий. И наконец, они обвиняют в существующей ситуации нынешние правительства и правителей. И эти обвинения находят все больший отклик…

— И не без причин, — заметил Рудницкий.

Немец на этот аргумент махнул рукой.

— Не притворяйтесь ребенком! — буркнул он. — Все дело исключительно во власти. Только, в отличие от нынешних политиков, они не будут заморачиваться принципами морали, права или хотя бы обычной порядочности. Можете мне поверить, это совершенно другой уровень.

— И что в связи с этим?

— Часть из них считают, что достаточно будет подождать, и растущее недовольство, вызванное неопределенностью на фронтах и ухудшением условий жизни, приведет к тому, что люди будут поддерживать тех, кто обещает окончание кровавой авантюры. А они, конечно же, пообещают все, чтобы дорваться до власти. К сожалению, у других есть мнение, что можно ускорить изменения.

— Кровавую авантюру? — повторил удивленно алхимик. — Я думал, что вы как представитель кайзера…

–…буду менее критичен к тому, что делается? — закончил с иронией Шлятсе. — Я не идиот, герр Рудницкий! И поверьте мне, никто не хочет такого массового истребления. Реальность переросла нас. Обе стороны, — заявил он.

— Ну хорошо, а что с этими «нетерпеливыми»?

— Еще пару лет назад у нас был шанс, но сейчас, со всей этой магией, алхимией и первичной материей…

— То есть вы боитесь нападения?

— Что-то в этом роде, — неохотно ответил немец. — И хватит об этом! Я не имею права давать вам такую информацию.

Рудницкий кивнул и сел удобней на кровати.

— Теперь моя очередь, — напомнил Шлятсе.

— Слушаю.

— Кто такой адепт?

— Это тот, кто узнал магический символ, соответствующий ему звук и может им воспользоваться, — пояснил алхимик.

— Такая информация находится в библиотеках?

— Да.

— Можно узнать несколько символов? То есть узнать и выжить?

— Я слышал про такие случаи, — неохотно признался Рудницкий.

— Сколько вы знаете символов?

— Я вам не скажу.

Шлятсе уставился на алхимика, и Рудницкий понял, что предыдущие вопросы были только прелюдией, возможно, тестом на правдивость. Тот вопрос, на который он хотел получить ответ, прозвучал только что.

— А те существа из анклава? С ними действительно можно договориться? Или контролировать их? Во время российской оккупации в Варшаве произошел такой инцидент…

— И да, и нет. Правда, существуют определенные магические процедуры, но их эффект напоминает попытку удержать тигра, когда на глазах рвется веревка.

— А гомункулусы? Действительно ли…

Алхимик прервал немца движением руки.

— Мне кажется, что мы уже квиты, — спокойно сказал он.

Шлятсе стиснул зубы, но через мгновение неохотно кивнул.

— Ладно, — сказал он. — Тем не менее вы же понимаете, что мы будем признательны за вашу помощь? Любым способом. Не только материальным. Также и обеспечением безопасности. Поскольку рано или поздно кому-то придет в голову идея воспользоваться вашими знаниями против вашей воли…

Рудницкий почувствовал, как по позвоночнику ползут мурашки, но сразу же после этого его охватил непреодолимый гнев, перехватывающий дыхание.

— Ничего нового, — процедил он, пытаясь взять себя в руки. — Еще во времена, когда Варшава была оккупирована россиянами, несколько человек хотели заставить меня и даже убить. Только знаете что, господин Шлятсе, или как вас там? Все, кто что-то такое пробовал, поняли, что это очень плохая идея. Но было поздно. Для большинства из них это оказалось последней ошибкой.

Рудницкий боялся, что его голос дрогнет, ведь он разговаривал с представителем кайзера, однако, напротив, в нем слышалась угроза, подкрепленная странным, подавляющим волю тоном. Таким, словно каждая произнесенная фраза несла в себе эхо познанных в библиотеке слов силы.

— Я… Перестаньте. Я понял. Прошу…

Алхимик от удивления заморгал. Шлятсе закрыл лицо трясущимися руками, его кожа стала белой, а на лбу и висках пульсировали синие вены. Нельзя так хорошо притворяться: немец действительно был на грани потери сознания.

— Извините, — буркнул Рудницкий. — Больше не буду. Давайте спать.

Немец послушно выполнил распоряжение, и алхимик погасил свет. Он тоже не очень хорошо себя чувствовал: сердце колотилось в груди, как после бега, шум в ушах почти заглушал грохот поезда. Он заснул сразу же, как только голова коснулась подушки.

* * *

Обмен произошел в Двинске, бывшем Динабурге. Шлятсе попрощался с Рудницким и с видимым облегчением передал его под опеку россиян. Не вызывало сомнений, что немец пришел в себя и вряд ли простит алхимику последний разговор. «Еще один враг, словно других мало было. Ты прирожденный дипломат, Олаф Арнольдович», — невесело подумал алхимик.

Его сопроводили к другому, на первый взгляд менее роскошному поезду. К счастью, почти сразу среди российских солдат он заметил знакомое лицо. Матушкин не изменился, только на погонах офицера появились звездочки подполковника, а усталость в глазах свидетельствовала, что последний год был нелегким.

Они поприветствовали друг друга сердечным рукопожатием, после чего Матушкин проводил его к удобному, хотя и без лишней роскоши, штабному вагону.

— Чем богаты, — пригласил он к накрытому столу.

— Как дела? — спросил алхимик, угощаясь ветчиной.

— Все здоровы, — заверил Матушкин. — Сашка был отозван с фронта и назначен в штаб генерала Алексеева. Неделю назад виделся с Батуриным, он уже полковник.

— А как Мария Павловна?

— Насколько мне известно, все в порядке, но, вы же понимаете, это не мой уровень. Я слышал, что княгиня блистает в Петербурге.

— Я вижу, шрам почти исчез.

— Да, благодаря вашим лекарствам, — с благодарностью ответил офицер.

Рудницкий отмахнулся от благодарности и не прокомментировал то, что Матушкин, вспоминая Самарина, использовал его имя, а не титул или звание. Совместная служба сближала людей, а быстрое продвижение Матушкина — год назад он был еще капитаном — свидетельствовало о том, что он не прозябал в пыли.

— Что с цесаревичем? Зачем меня вызвали?

— Я не знаю деталей, но с ним не очень. Лекарства, что вы оставили, не действуют, что удивительно, поскольку раньше они отлично ликвидировали все последствия гемофилии. Наследника трона постоянно мучают кровоизлияния в мышцы и суставы.

— Как часто?

— Раз-два в неделю.

Рудницкий прикусил губу. Такие приступы случались и раньше, но не с такой частотой, а он оставил цесаревича в добром здравии. На весь тысяча девятьсот пятнадцатый год. У Алексея только один раз было сильное кровотечение. Что-то должно было случиться, но что? И конечно же речь шла не о нерадивости, мальчик был не только любимцем семьи, но и наследником престола. Нестыковка.

— Увидите все на месте, — сказал Матушкин, словно отвечая на мысли алхимика. — Тут мы ничего не придумаем.

— А этот шарлатан, как его там? Распутин? Он же раньше сдерживал атаки у цесаревича?

— Это правда, однако несколько месяцев он может только облегчить его боль. Мальчик сильно мучается, — тихо добавил офицер.

— Но что случилось? — взорвался Рудницкий. — Почти год я получал информацию, что наследнику престола лучше. Царь просил меня прислать еще лекарств, хотя тех, что он получил раньше, хватило бы еще на несколько лет.

— Я без понятия. — Матушкин беспомощно развел руками. — Знаю, что приглашали врачей со всего мира, двое приехали даже из Америки. То есть Соединенных Штатов. И ничего. Ничего не смогли. Ни они, ни всякого рода юродивые. Возможно, вы — последняя надежда монархии, Олаф Арнольдович, — сказал он со смертельной серьезностью в голосе.

— Юродивые? Вы имеете в виду этих сумасшедших?

— Царская семья очень… религиозная. Такие люди и раньше гостили при дворе. К сожалению, так или иначе, молитвы не помогли.

Алхимик силой воли удержался от продолжения этой темы разговора. Матушкин точно бы плохо воспринял критику царя.

— А как ситуация при дворе?

— Без понятия, я не бываю там, слишком высокие пороги.

— Я спрашиваю о настроении всей этой аристократии. Чего мне ожидать? Вы же помните, как они восприняли мой последний визит?

— А, вы об этом…

— Да, ну так что? Я хотел бы знать, мне стоит ходить под стеночкой?

— Мне трудно что-либо вам гарантировать, тем более это не моя сфера, однако из того, что говорил Сашка, следует, что ваша ситуация не наихудшая. Даже самые ярые фанатики подождут результатов лечения, поскольку цесаревич — единственная гарантия целостности монархии. Конечно, они вас не полюбят, даже если вы добьетесь успеха, но воздержатся от враждебных действий. Либералы и часть умеренных будут на вашей стороне, поскольку вы еще раньше унизили Распутина. А это самый ненавистный человек при дворе. Если вы поможете наследнику престола, то станете для них кумиром и не устоите от выражения их благодарности.

— Вы имеете в виду финансовое вознаграждение?

— Ну нет! Скорее табуны молодых и не очень аристократок, которые лично захотят выразить благодарность за лечение цесаревича, — пояснил Матушкин с озорным блеском в глазах. — Я бы это воспринимал как дополнительную мотивацию. В конце концов, деньги — это еще не все…

Рудницкий закатил глаза, но не прокомментировал. Похоже, Матушкин не изменился: его варшавские похождения были легендой.

— Водки? — предложил офицер.

Алхимик ошарашенно заморгал, глядя на заиндевевший графин, который ниоткуда появился на столе.

— Не стоит разговаривать с царем на пьяную голову, — сказал он осторожно.

— До Петербурга пятьсот верст, — проинформировал Матушкин. — Будем там только завтра утром. Ну так что, Олаф Арнольдович? По одной?

Рудницкий махнул рукой в знак одобрения. «Мне нужно что-то от нервов», — подумал он.

* * *

Алхимик вышел в коридор и резко открыл окно. Моросило. Влажный воздух приятно охлаждал лоб, уменьшая боль в висках. К сожалению, решение выпить водки с вернувшимся с фронта офицером было большой ошибкой. К тому же после второго, а может, и третьего графина Рудницкий дал втянуть себя в вихрь тостов, и они пили за заслуженных исторических личностей России и Польши.

Он вернулся в купе и тяжело опустился возле своей сумки с медикаментами. Он не справится, нужно использовать что-то из его средств. Рудницкий задумался, глядя на злорадно поблескивающую ампулу. «Я не могу в таком состоянии обследовать цесаревича».

Дверь скрипнула, и на пороге появился Матушкин с полной кружкой.

— Выпей, — посоветовал он, ставя ее на стол.

Алхимик стиснул зубы от злости: россиянин выглядел отдохнувшим, словно проспал всю ночь. Ну и, похоже, они уже на «ты»…

— Что там? — гаркнул он.

— Хлебный квас. Думаю, он тебе не повредит. Похоже, ты немного переборщил с водкой.

— И кто бы говорил?!

— Я не жалуюсь, — заметил офицер. — Хотя у меня есть некоторые сомнения по поводу вчерашних тостов. Никогда не был хорош в истории, но, мне кажется, у вас было не более трех королей по имени Зигмунд. А мы пили за Зигмунда Пятого…

Рудницкий застонал и помассировал виски.

— Я не помню, — пробормотал он.

Он открыл ампулу и проглотил мутную жидкость. На минуту он ощутил тошноту и дрожь.

— Что это? — поинтересовался Матушкин.

— Лекарство от похмелья.

— Шутишь?

— Похоже, что я шучу?

— Эффективное?

— Конечно, только гадкое. Ну и есть побочные эффекты.

— А именно?

— Сутки нельзя будет пить алкоголь. Ни капли.

— Иначе что будет?

— Будешь рыгать дальше, чем видишь, — нетерпеливо бросил Рудницкий. — Часами.

— Неприятно, — согласился россиянин. — Но все же…

— Что?

— У тебя еще есть этот препарат?

Алхимик потянулся к сумке и дал офицеру несколько ампул.

— Держи, — буркнул он. — На здоровье! А сейчас извини, мне надо немного собраться.

— Еще час, — заметил Матушкин. — Я приказал приготовить тебе ванну и погладить одежду. Успеем.

Рудницкий кивнул и с трудом поднялся с дивана. Головная боль немного отпустила, но он все еще ощущал слабость, как после долгой болезни.

— Спасибо, — сказал он. — Горячая ванна должна поставить меня на ноги.

— Только не пытайся сам бриться, — предупредил россиянин. — Это сделает мой ординарец. Раньше, в мирное время, он был парикмахером, — пояснил он. — Наше вам почтение с кисточкой, с пальцем девять, с огурцом пятнадцать, — нараспев произнес он, передразнивая уличных цирюльников.

Алхимик рассмеялся, голова все еще болела, но он отправился в купальный вагон.

* * *

Варшавский вокзал не слишком изменился после последнего приезда Рудницкого, за исключением трамвайной линии, и на перроне вместо хорошо одетых пассажиров были раненые и отдыхающие солдаты. Все-таки война. В прошлом большинство вагонов на линии Варшава — Петербург были предназначены для пассажиров, путешествующих первым классом.

Алхимик нервно огляделся и еще раз проверил табличку с номером перрона. Вроде бы все в порядке, однако нигде не было видно офицера, который должен сопровождать его в Царское Село. А тем временем поезд с Матушкиным и его временный эскорт исчезли в синих далях.

Рудницкий подошел к ближайшей лавочке и поставил на нее багаж, но сам не садился, помня науку Анквича. Намного легче внезапно атаковать сидящего, чем стоящего противника. Только где эта охрана? Неужели россияне проигнорировали угрозу? А может, кто-то специально отозвал эскорт, чтобы ликвидировать «польского аптекаря»?

Он еще раз осмотрел окрестности. Теоретически вокзал был не лучшим местом для нападения: слишком много солдат и патрулей. Но на практике? Кто знает? Наверное, лучше всего сообщить начальнику вокзала или другому начальнику.

Рудницкий кивнул мужчине в одежде железнодорожника, но до того как тот отреагировал, алхимика окружили солдаты со знаками Собственного Его Императорского Величества Конвоя на мундирах. Наконец-то.

— Что вас задержало? — гневно спросил Рудницкий. — Я торчу тут уже десять минут!

— И я рад тебя видеть, — ответил мужчина в генеральском мундире.

Александр Борисович Самарин не выглядел удивленным реакцией алхимика, в его поведении не было раскаяния за опоздание. И все же опоздание Его превосходительства подвергало опасности человека, которого вызвали для лечения наследника престола. Что-то тут не клеилось.

— Сашка! Ты использовал меня как приманку, змей!

— Именно это я себе и позволил, — признался офицер. — К сожалению, этого требует ситуация, — быстро добавил он. — Но, поверь, у меня все было под контролем. Ну что, может, поздороваемся?

Рудницкий протянул руку, однако Самарин проигнорировал этот жест и сжал поляка в медвежьих объятиях.

— Не знаю почему, но мне тебя не хватало, — сказал он. — Как там наша… кузина? Сегодня у меня нет времени, но завтра или послезавтра ты обязательно должен навестить Марию Павловну.

— С Анастасией все хорошо. Что с цесаревичем?

— Расскажу по дороге. А сейчас идем, надо спешить! Автомобиль ждет.

Солдаты Конвоя с небрежным профессионализмом взяли в кольцо алхимика и повели к выходу.

Рудницкий нервно сглотнул и крепче сжал сумку с медикаментами. Решающая партия только начиналась; если он не сможет помочь больному гемофилией мальчику, ситуация может усложниться. Сильно усложниться…

Примечания

1

Чолнт и кугел — традиционные еврейские блюда.

2

Ja, natürlich (нем.) — Да, конечно.

3

Pour le Mérite (фр. «За заслуги») — военная награда Пруссии до конца Первой мировой войны. Изначально им награждались как за военные, так и за гражданские заслуги. Неофициальное название «Голубой Макс».

4

Vaterland (нем.) — Отечество.