Порок (этика)

Порок — этический термин, обозначающий укоренённость в грехе и недолжном поведении. Впервые порок (греч. κακία) осмысливает Аристотель в своем трактате Никомахова этика, где это слово является антонимом добродетели. Термин используется и в средневековой этике (Пьер Абеляр) и обычно сопоставлялся с грехом. Если грех воспринимался как поступок и результат выбора, то порок (лат. vitium) трактовался как аморальная склонность, которая превращается в пагубную привычку.

В наши дни пороком могут называться привычка совершать мелкие проступки (опаздывать на работу, пьянствовать, мусорить, ругаться, справлять нужду в неподходящем месте).

Источник: Википедия

Упоминания в литературе

Это очень хорошо было видно в XVIII веке. Уже в 1723 году Мандевиль – автор анонимно изданной «Басни о пчелах» – приводил в ужас правоверную Англию своей басней и толкованиями к ней, в которых он беспощадно нападал на все общественное лицемерие, известное под именем «общественной нравственности». Он показывал, что так называемые нравственные обычаи общества – не что иное, как лицемерно надеваемая маска, и что страсти, которые хотят «покорить» при помощи ходячей нравственности, принимают только вследствие этого другое, худшее направление. Подобно Фурье, писавшему почти сто лет позже, Мандевиль требовал свободного проявления страстей, без чего они становятся пороками: и, платя дань тогдашнему недостатку познаний в зоологии, т. е. упуская из вида нравственность у животных, он объяснял нравственные понятия в человечестве исключительно ловким воспитанием: детей – их родителями и всего общества – правящими классами.

Пётр Кропоткин, Нравственные начала анархизма, 1907

Вот о чем толковал Шлепфус, радея, чтобы мы поняли не только, что́ может порой означать гуманность, но что́ она, по сути своей, означает. Здесь было бы бесцельно употреблять другое слово из словаря свободных умов и говорить о безотрадном суеверии. Шлепфус прибегал и к этому термину в том смысле, в каком его понимала «классическая эпоха веры», отнюдь не чуждавшаяся слова «суеверие». Постыдному суеверию предавалась женщина с инкубом, она, и только она, ибо отпала от Бога, от веры, а это и было суеверием. Суеверие означало не веру в демонов и инкубов, а то, что, себе на беду, иные якшались с ними, ждали от них того, чего следует ждать лишь от Бога. Оно означало доверчивое отношение к нашептываниям врага рода человеческого; это понятие охватывало все вызовы темных сил, все песни и заклинания, всю ворожбу, порок и преступления, flagellum haereticorum fascinariorum[37], все illusiones daemonum[38]. Вот как можно было определить понятие «суеверие», так оно некогда и определялось, и, право же, было интересно следить за тем, как человек порою пользуется словами, думает ими.

Томас Манн, Доктор Фаустус, 1947

Либо мы сами совершаем постыдные поступки, считая безразличным то, что вместе с другим человеком никогда бы не сделали, стыдясь соучастника деяния; либо, напротив, уступая другим и побуждаемые к дерзкому поступку компанией сообщников, мы совершаем то, чего никогда бы сами не сделали. По этой причине стихи осудили оба пути уклонения к постыдному и дурному. Если постыдного действительно можно избежать, то оно не может оказаться предпочтительным в силу обстоятельств. Поэтому стихи прибавляют: «ни сам, ни с другими», чтобы отсутствие свидетелей не побудило тебя к позорным деяниям и чтобы чье-то соучастие не оправдало твой поступок. Затем стихи указывают на единственную причину, которая отвращает от пороков: «Пусть – что важнее всего – твоим главным судьей станет совесть». Если ты приучишься следовать своей совести, у тебя будет собственный почитаемый тобой и неизменный страж. Потому что многие одни, без друзей и домашних, совершили то, что раньше в их присутствии сделать бы постеснялись. Неужели у них не было никаких свидетелей? Я не говорю о боге, ибо совесть дурных людей далека от него, но разве у них не было их самих и их критерия сознания? Разумеется, были, но они не понимали этого, возбужденные страстями. Такие люди презирают собственный разум и считают его хуже раба. Итак, будь своим внутренним управляющим и, обратившись к этому, начни удаляться от пороков. Ибо совесть неизбежно приводит каждого к бегству от постыдного и недостойного разумной сущности. Каким образом тот, кто презирает порок, усваивает добродетель, стихи продолжают:

Сборник, Пифагорейские Золотые стихи с комментарием Гиерокла, 2014

Гуманистические теории, возникнув в Западной Европе во время эпохи Возрождения, породили мнение о том, что источник зла лежит не в природе человека, а в недостатках его воспитания; что каждый человек рождается чистым и невинным, каким создан был Адам, а делается злым и порочным вследствие дурного воспитания, плохих примеров, тяжелых социальных условий жизни и т. д. Это мнение господствует ныне во всех современных постхристианских и атеистических педагогических теориях и школах. Придерживались этого мнения и основатели философских направлений Жан Жак Руссо, Лев Толстой и т. Оно совершенно противоречит христианской педагогике, утверждающей, что человек не может сам «вытащить себя за волосы из болота», как барон Мюнхгаузен, а нуждается во враче более могущественном – в Господе нашем Иисусе Христе, искупившем нас от смерти и вечного мучения. Если бы мнение о «дурном воспитании» было верным, то вызывает недоумение, почему человечество до сих пор не перевоспитало себя, не научилось хранить невинность и чистоту с рождения до смерти; непонятно, по какой это горькой необходимости все люди и сами получают, и другим передают именно худое воспитание. Если человек рождается добрым, без всякой тяги ко злу, то почему он непременно увлекается дурными примерами и не находит в себе сил противостоять порокам? Почему зло делаем мы легче, чем добро? Ведь любой родитель, любой воспитатель подтвердит, что даже маленький ребенок, растущий в любящей атмосфере, порой проявляет такую недюжинную агрессию и строптивость, сжимая кулачки в случае недовольства, так машет на взрослого, что диву даешься: откуда это в нем взялось?

Галина Калинина, Что играет мной? Беседы о страстях и борьбе с ними в современном мире, 2014

Мне самому никогда не доводилось видеть святых, и поэтому я не очень представляю, как можно не грешить, живя не монашеской, а обычной мирской жизнью. Не очень понятно и другое: можно ли победить такие пороки, как подлость, предательство, трусость, неуважение к общественным нормам поведения, желание украсть, злоба, желание убить, – уклоняясь, подобно святым, от этих пороков? Можно ли вообще прожить земную жизнь, не согрешив в большом или малом? Нужно ли во избежание греха уходить от соблазнов, держась подальше от порочных людей и избегая порочных мест и деяний? Если – нужно, то сразу возникают вопросы: как заранее узнать, кто порочен и какие места и дела потенциально греховны? К сожалению, в жизни не всё так просто и понятно, как в житиях святых.

Николай Пернай, Мы управляем, нами управляют, 2018

К сожалению, наш грешный мир ко всему греховному относится легко, порой даже с поощряющим энтузиазмом. Так, люди, подогреваемые эротической литературой, фильмами и телепередачами, популяризирующими «свободу» нравов, и рекомендациями медиков-атеистов, попадают в каббалу блудной страсти. И оценивается этот вавилон пороков как естественный инстинкт, свойственный всему живому и требующий физиологического удовлетворения. Духовную пагубу этого греховного состояния редко кто осознает. А власть демона блуда огромна и многоипостасна – недаром он из всего сонмища бесов персонально поименован – Асмодей.

Игумен Митрофан (Гудков), Господи, исцели блудные страсти мои, 2014

Желчная издевка Сартра над этим раздутым «правосознанием» не минует ни корыстной подоплеки, ни охранительных сверхзадач всех помыслов и поступков малопочтенных столпов «порядка». Рокантен с яростной хлесткостью отзывается об одном из благостно-лицемерных «светочей» музейного иконостаса, очевидце Парижской коммуны, который потом из испуга от пережитых потрясений посвятил остаток своих дней продолжению дела ее карателей. Однако порок, подлежащий первоочередному разоблачительному вскрытию и рассматриваемый как источник всех прочих изъянов куцего рассудка «мерзавцев», имеет, согласно «Тошноте», преимущественно миросозерцательные корни и заключается в совершенно превратной онтологической посылке подобного мышления. Она, как это следует из метафизического открытия, порученного Сартром Рокантену, произвольно полагает мировое бытие некоей предустановленной упорядоченностью. Кивок в сторону божественного придает первичному допущению неприкасаемость священного, принимаемого на веру, не подлежащего проверке. И чем внушительнее такая отсылка, тем надежнее обоснованы права «мерзавцев», тем благороднее выглядит их заинтересованность в существующем порядке. Сартр пробует взорвать сплав собственничества и христианства, метя в отправную философскую бездоказательность этого последнего, как, впрочем, и любого другого жизнечувствия, замешенного на вере.

С. И. Великовский, В поисках утраченного смысла, 2012

Если падение нравов будет прогрессировать, я жалею того романиста, которому суждено с моей искренностью описывать будущую буржуазию. Истина! Она шокирует всегда, и ее наготы многие не могут вынести. Предпочитают натягивать перчатки на грязные руки! Вивисекция жизни отталкивает. Натурализм вышел из моды. Да здравствует неоклассицизм! Все юношество живет утонченно, вплоть до онанизма и противоестественных наклонностей. Но это не мешает нашим авторам закрывать общественные язвы нарядным, чистеньким бельем. Немного патриотически-семейного сиропа, смесь из набивших оскомину приключений – и в результате самодовольный снобизм!.. Повторяю: я стою за беспощадный хирургический нож… Безнравственны не слова, а нравы. Вместо того, чтобы набрасывать на порок одежду Ноя – которая слишком часто оказывается покрывалом Арсиноя, – введем в обычай и в закон нашим девушкам и матерям (включая и матерей-девушек) все те свободы, на которые мужчины нелепо и деспотически стремятся сохранить монопольное право. И сразу станет меньше распущенности.

Виктор Маргерит, Моника Лербье, 1922

Буддисты вследствие своих более глубоких метафизических воззрений отправляются в этике не от коренных добродетелей, а от коренных пороков, и первые выводятся из вторых только как их противоположность или отрицание. Шмидт в своей «Истории восточных монголов» приводит следующие коренные пороки буддистов: сладострастие, леность, гнев и скупость. Но, вероятно, вместо лености должно быть поставлено высокомерие: так именно указаны они в «Lettres édifiantes et curieuses» (edit. de 1819, vol. 6, р. 362)[2], где, однако же, приведен ещё пятый порок – ненависть, или зависть. За мою поправку показания Шмидта говорит ещё согласие её с учением суфиев[3], несомненно находившихся под влиянием браманизма и буддизма. Они ставят те же самые коренные пороки и приводят их весьма удачно попарно: сладострастие рядом со скупостью, а гнев с высокомерием (см.: Tholuck's, Blüthensammlung aus der morgenländischen Mystik). Сладострастие, гнев и скупость как коренные пороки встречаются уже в «Бхагават-Гите» (XVI, 31), что свидетельствует о глубокой древности доктрины. Равным образом в философско-аллегорической драме «Prabodha Chandrodaya», которая в высшей степени важна для изучения философии Веданты, эти три порока выступают в качестве военачальников царя-Страсти в войне его с королем-Разумом. Противоположные этим коренным порокам коренные добродетели будут: целомудрие и щедрость, милосердие и смирение.

Артур Шопенгауэр, Parerga und Paralipomena. Отдельные главы, -1

Эразм Роттердамский – другой великий мастер, можно сказать, гений иронии, вдохновляющий «Энциклопедию пороков». Казалось бы, его «Похвала глупости» должна бы быть гневным разоблачением глупости, а между тем это действительно похвала, хотя и похвала ироническая. По отношению к схоластической учёности, к чистой, абстрактной разумности сама жизнь – глупость, но без этой глупости не будет самой жизни. Заслуживает внимания предположение, что самоубийство, в сущности, совершенно рационалистический акт, а ему противится сама жизнь иррационалистической стихией бессознательного. Рационалистический культ республиканских добродетелей выстроил в революционной Франции гильотину, на которой, правда, погибли те, кто её строил. Террор во все времена основывался на идее добродетели, не совместимой с живой, чувственной, «порочной» жизнью. При этой устрашающей иссушающей угрозе, объявляющей пороками все проявления человеческой жизни, человек просто перестал бы существовать, если бы не смех, образовавший то, что русский мыслитель Михаил Бахтин назвал смеховой культурой. На этой смеховой культуре основывается книга Николая Никулина. Сквозь каждую её страницу проступает бессмертное латинское изречение: Homo sum, et nihil humanum a me alienum puto. Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо.

Н. Л. Никулин, Пока Фрейд спал. Энциклопедия человеческих пороков, 2017

Пьянство не бывает само по себе, хотя с этим пороком уже лишаются Царства Небесного. В этом пороке заключаются все постыдные дела. Вряд ли в пьянстве можно сохранить целомудрие и чистоту сердца. Многие преступления совершаются в пьяном виде. Пьяные водители – это потенциальные убийцы, им ничего не стоит задавить человека, ибо в таком состоянии управлять автомобилем очень рискованно. И наоборот, пьяные пешеходы часто попадают под колеса автомобиля, ибо не в состоянии перейти дорогу. Драки и убийства без пьянства тоже не обходятся. Человеку хочется выпить, а денег нет, идет на воровство, грабежи и другие преступления, и бывает, за бутылку убивает человека. Вот почему опасны эти пороки – чревоугодие и пьянство. Да не будет в нашей Церкви страдающих этим злом.

Митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Варсонофий, О пользе здорового духа для здоровья тела. Тематическое собрание проповедей, 2016

Античные мыслители высказывались в пользу врождённости человеческих пороков и добродетелей и, следовательно, предопределённости человека к добру или ко злу. Сократ, этот «отец морали», утверждал у Аристотеля в его «Этике»: «Не в нашей власти быть хорошими и дурными»[96]. Да и сам Аристотель подтверждает это: «Действительно, всем кажется, что каждая черта нрава дана в каком-то смысле от природы, ведь и правосудными, и благоразумными, и мужественными, и так далее… мы бываем прямо с рождения»[97].

О. А. Николаева, Православие и свобода, 2002

Такое оправдание обеспечивает сатанизм. И даже делает значительно больше – возводя порок в степень высочайшей добродетели, он облекает «искания» людей, до конца предавшихся греху, в законченную, стройную, цельную форму, сообщает их жизни вполне «религиозные» смысл и цель. И оттого-то вся «индустрия удовлетворения человеческих страстей» и обращается в своего рода «бульон», в котором варятся вместе уголовные авторитеты и преуспевающие бизнесмены, проститутки и сутенеры, люди мира искусства и общественные деятели, и… сатанисты. Здесь-то и происходит встреча, совершается смычка. Этим объясняется настойчивость, с которой пробивались в высшие сферы российского (да и любого иного) общества представители тоталитарных сект. То же самое относится и к сатанистам.

Служители темных сил, 2012

По результатам личных наблюдений и ряда исследований получается, что мазохисты преобладают. Причин несколько. Это и религиозно-социальные стандарты, по которым более добродетельно быть наказанной жертвой, чем доминирующим агрессором. А страдания являются неотъемлемой вехой на пути к мудрости, просветлению и очищению от пороков: «Бог терпел и нам велел», «За одного битого двух небитых дают», «БИтие определяет сознание», «Если долго мучиться, что-нибудь получится» и пр.

А. А. Кичаев, Переговоры с удовольствием. Садомазохизм в делах и личной жизни, 2014

При этом будет замечено, насколько различные извращения проявляются одновременно. Если вы будете наблюдать клеветника и заведомого лжеца, вы найдете, что и остальная его жизнь нечистая. Наверное, он будет подвержен и еще каким-то порокам. В будущих государственных лечебницах, наряду с палатами для наркоманов, пьяниц, воров и прочих порочных элементов, будет одною из самых опасно-заразительных отделений палата клеветников.

Н. К. Рерих, Врата в будущее (сборник), -1

Таким образом, социальное у человека является доминирующим над психикой и биологией, и потому человек должен рассматриваться, как социопсихобиологический феномен, что не учитывали и не учитывают многие исследователи проблемы зарождения, развития, профилактики и избавления от пороков. А ведь все приобретенные пороки человека – социальны. Человек рождается чистым и беспорочным. Более того, его психика и биология долго и упорно сопротивляются таким порокам, как табакокурение и пьянство, отсюда и рвоты, тошноты, головные боли и прочие физические и психологические страдания, но социальное (мода, подражание, бахвальство и т. д.) побеждает.

К. Г. Берсеньева, Бросить курить раз и навсегда, -1

Кажется, это вопрос серьезный, и над решением его стоит задуматься. Он, конечно, не нов для общественного сознания, смутно носится пред каждым способным ужасаться совершающихся чудовищных явлений… Но точную логическую постановку его едва ли можно признать излишнею, – особенно ввиду разнообразия и неопределенности большей части ответов. Так, до сих пор известная часть нашей печати, более или менее порицая подвиги анархистов и крайних революционеров, продолжает указывать России на «цивилизацию» как на единственную подательницу благ, «целительницу „всех социальных зол“» (sic) и воспитательницу общественных и частных нравов. Между тем сама постановка вышеупомянутого вопроса (сделанная нами, думаем, вполне правильно) приводит необходимо к заключению, что если законные детища современной цивилизации, во всеоружии знания и культуры, творят и исповедуют насилие, тиранию, злодейство в самом гнусном его образе, хотя и с учеными приемами, – значит, во-первых, что цивилизация и знание сами по себе не застраховывают человечество от одичания и зверства и, во-вторых, что в современной цивилизации есть какой-либо органический порок, способствующий ложному направлению человеческой мысли и воли. Мы в нашей статье так и отвечаем на поставленный нами вопрос. Не в науке самой по себе и не в цивилизации зло, говорим мы, а в гордом самомнении науки и цивилизации, будто они вполне довлеют человечеству и призваны упразднить и восполнить собою веру в Бога и в божественный нравственный закон; зло в отрицании того высшего духовного, сверхчеловеческого начала, которым святится человек, – в поклонении обезбоженному и обездушенному человеческому разуму.

И. С. Аксаков, Цивилизация и христианский идеал, 1883

И вот мы вступили в новую эру – «свободного человечества», повсюду звучит: «свобода!», «долой предрассудки!», «ближе к естеству!», «долой стыд!», «назад к природе!». Женщины и мужчины, юные и пожилые начинают упражняться в том, чтобы подавить стыд, учатся попирать всякую скромность, которой стыдятся уже более, чем прежде стыдились порока, девство спешат растлить или всячески скрыть и представиться окружающим искушенными в любви, повидавшими «жизнь». Телевидение, газеты, реклама, да и вообще почти всякое слово, действие современных людей прямо или косвенно направлено к сладострастному греху. Современный юмор, остроты, переживания, сюжеты произведений искусства, радости и печали, понятия трагизма и счастья вращаются в основном вокруг этой страсти – блуда.

архимандрит Лазарь (Абашидзе), В пещи вавилонской. О грехе блуда, 1998

Две мои знакомые, бывшие монахини, исполняли послушание, в котором практиковалась «порка по пятницам» – индивидуальное самобичевание. Каждую пятницу по ночам они хлестали себя розгами по спине, усмиряя свою мятежную душу. Вместе с тем они обе сильно беспокоились – правда, больше на словах, чем на деле, – испытывая «мазохистское» чувство, так они это называли. Наряду с таким чувством и совершенно от него неотделимым было желание соединиться с Христом и понести наказание за отлучение от Него: и то, и другое порождало смутное ощущение удовольствия. Эти ощущения вместе с подсознательным и стыдливым ожиданием пятничной порки привели этих женщин к тому, что они стали считать мазохистским удовольствием наказание, которое назначали себе сами, т. е. еще одним грехом, заслуживающим наказания. Подобное тому, что происходило с ними шесть лет назад во время ритуальных публичных процессий, теперь совершалось в уединении в келье, однако предвосхищение и желание этого наказания и подспудное сексуальное желание в значительной мере искажали религиозное переживание этих двух человеческих душ.

Лин Коуэн, Мазохизм, 1982

4. Милосердие – сердечная милость, прощение грехов и пороков, милость к падшим и их духовная поддержка. Алексей Хомяков так писал о милосердии как средоточии общинной жизни: «Взаимное вспоможение имеет уже характер не милостыни (которая истекает из чувства христианского и, следовательно, не может быть предписана законом), не подаяния невольного, которое кладет скудный кусок нищему в рот для того только, чтоб он не вздумал взять себе пищу насильно, но обязанности общественной, истекающей из самого отношения товарищей друг к другу и обусловленной взаимною и общею пользою. Русская поговорка говорит: «Кормится сирота, растет миру работник». Это слово важное; в нем разрешается задача, над которою трудятся бесполезно лучшие головы Запада. Нищета же безысходная при общине делится на два случая: на нищету, происходящую от разврата, и на нищету от сиротства и несчастия (вдова или старик совершенно безродные). В первом случае община очищает себя исключением виновного, как неисправного и негодного товарища; а второй случай, встречающийся весьма редко, достаточно покрывается чувством братского сострадания и никогда не может служить источником общественного зла»[108].

А. А. Васильев, Охранительная концепция права в России, 2013

Гласность и обобщение – злейшие враги безнравственности; порок кроется в мраке, разврат боится света; для него темнота необходима, не только для скрытности, но для усиления нечистых упоений, жаждущих запретного плода; порок, вызванный на свет, теряется; гласность оправдывает многое, считавшееся порочным по сбивчивым понятиям, по искаженным преданиям, и радостно расширяет круг самим страстям, когда они не противоречат призванию нравственного существа.

Эдуард Борохов, Власть над людьми и люди у власти, 2012

Мои так называемые преступления – всего лишь фантазии глупцов. Нужно ли умному человеку преступать закон? Преступление – это вспомогательное средство политических простофиль… У меня были слабости, быть может, даже пороки, но преступления?!

Карл Хайнц Абсхаген, Канарис. Руководитель военной разведки вермахта. 1935-1945, -1

Наши представления об окружающем мире еще в детстве складываются через понятия «хорошо» и «плохо», «добро» и «зло». В каждом из нас есть и внутренний судья. Это совесть. Недаром совесть именуется гласом Божьим. Без чуткости к голосу совести душа человека приходит в плачевное состояние и поражается тягой к различным порокам. А совесть имеет свойство замолкать, если человек постоянно пренебрегает ею. И тогда появляются искаженные представления о добре и зле.

А. Н. Логунов, Мудрые мысли о добре и зле, 2013

Ницше считал, что ложь – не порок, ибо все моральные нормы являются не истиной, а заблуждениями. Соответственно, отступление от моральных норм не может быть ложью.

Ф. В. Ницше, Учиться у Заратустры, -1

У нас говорят: ему простили долг. Разве долг грех? В таком случае первородный, ибо кто из сынов Адамовых, по крайней мере в нашей части света, не должен? Фон-Визин в своей Грамматике, на вопрос: Какой глагол спрягается чаще всех и в каком времени? отвечает: «Глагол: быть должным, и более всего в настоящем времени; в прошедшем весьма редко, ибо никто долгов своих не платит, а в будущем спряжение глагола не употребительно, ибо само собою разумеется, что всякий непременно в долгу будет, коли не есть». Иное дело: подарить, отпустить долг. Кто-то говорил: За чем стыдиться бедности? Бедность не порок! Нет, возразил другой, а хуже. Хорошо так порочить бедность, но долгов своих никто не стыдится, следовательно и прощать нечего. Одни богатые люди бывают должны: бедному никто не поверит; ему не с чего быть и в долгу. Подагра – знак отличия волокитства, говорят во Франции. Долги – почетная грамота на знать и богатство, говорят во всей Европе.

П. А. Вяземский, О злоупотреблении слов, 1827

Мне нравятся басни Крылова, потому что, обличая в них людские пороки, автор призывает людей стать лучше. Его произведения не потеряли свою значимость и сегодня.

О. Д. Ушакова, Готовые сочинения по литературе. 5 класс, 2009

Ценностная ориентация личности – базисная устойчивая направленность «Я» на те или иные явления как высшую ценность. Согласно Э. Шпрангеру, ценность имеет три значения. Во-первых, – это, ценностная сущность, то есть: «… качественно определенный род ценностей, такой как экономическая ценность вообще, религиозная ценность вообще» [217, с. 243]. Во-вторых, – это, ценностный предмет: «… осуществление ценности на некотором реальном предмете» [там же, с. 243]. В-третьих, – это: «… осуществление ценности на реальном психологическом субъекте как ценностное переживание или акт оценки» [там же, с. 243]. Субъективная ценность является результатом оценки «Я» объекта как позитивного или негативного. Высшая позитивная ценность то, что оценивается наиболее высоко, предпочитается максимально и к чему стремится «Я», а высшая негативная ценность, то, что оценивается крайне низко, максимально отвергается и избегается «Я». О ценностной ориентации можно судить прямо по идеалам человека, и косвенно, по тому, как он представляет добродетели и пороки, иерархию душевных качеств и человеческое развитие, его конечный высший уровень. Для бестиального типа свойственна устойчивая направленность на инстинкты жизни и смерти как высшую ценность; религиозного – на веру в сверхъестественный мир как высшую ценность; рационального – на разум как высшую ценность. Христианин, как правило, высшим уровнем человеческой психики и добродетели считает веру в Бога, буддист – просветление сознания, рационалист – вербально-логическое мышление, звероподобная личность – способность и склонность следовать инстинктам жизни и смерти. Христианин подражает Христу, как образцу служения Богу, самопожертвования и любви к другим людям; рационалист – Сократу и Галилею, которые с помощью разума не только познали истину, но и преодолели страх смерти; бестиальная личность – военным героям и знаменитым завоевателям Аттиле и Ганнибалу и знаменитым покорителям женщин Дон Жуану и Казанове.

Н. С. Курек, Бестиальная, религиозная и рациональная личность, 2016

В «Риторике» Аристотель писал: «Добродетель, как кажется, есть возможность приобретать и сохранять блага, а также возможность совершать благодеяния, многие и большие и все вообще во всевозможных случаях. Составные части добродетели – справедливость, мужество, благоразумие, щедрость, великодушие, свободное бескорыстие, рассудительность, мудрость. Если добродетель есть способность совершать благодеяния, величайшими из добродетелей необходимо будут те, которые наиболее полезны для других». Добродетель, по Аристотелю, – это «золотая середина», излишество или недостаточность которой являются пороком, например:

З. И. Курцева, Речевой поступок: риторический и методический аспекты, 2017