Неточные совпадения
Наружность поручика Вулича отвечала вполне его характеру. Высокий рост и смуглый цвет лица,
черные волосы,
черные проницательные
глаза, большой, но правильный нос, принадлежность его нации, печальная и
холодная улыбка, вечно блуждавшая на губах его, — все это будто согласовалось для того, чтоб придать ему вид существа особенного, не способного делиться мыслями и страстями с теми, которых судьба дала ему в товарищи.
Она была очень набожна и чувствительна, верила во всевозможные приметы, гаданья, заговоры, сны; верила в юродивых, в домовых, в леших, в дурные встречи, в порчу, в народные лекарства, в четверговую соль, в скорый конец света; верила, что если в светлое воскресение на всенощной не погаснут свечи, то гречиха хорошо уродится, и что гриб больше не растет, если его человеческий
глаз увидит; верила, что черт любит быть там, где вода, и что у каждого жида на груди кровавое пятнышко; боялась мышей, ужей, лягушек, воробьев, пиявок, грома,
холодной воды, сквозного ветра, лошадей, козлов, рыжих людей и
черных кошек и почитала сверчков и собак нечистыми животными; не ела ни телятины, ни голубей, ни раков, ни сыру, ни спаржи, ни земляных груш, ни зайца, ни арбузов, потому что взрезанный арбуз напоминает голову Иоанна Предтечи; [Иоанн Предтеча — по преданию, предшественник и провозвестник Иисуса Христа.
Когда назойливый стук в дверь разбудил Самгина,
черные шарики все еще мелькали в
глазах его, комнату наполнял
холодный, невыносимо яркий свет зимнего дня, — света было так много, что он как будто расширил окно и раздвинул стены. Накинув одеяло на плечи, Самгин открыл дверь и, в ответ на приветствие Дуняши, сказал...
На диване сидели лица знакомые: отец, мать ученика, подле матери, на стуле, ученик, а несколько поодаль лицо незнакомое — высокая стройная девушка, довольно смуглая, с
черными волосами — «густые, хорошие волоса», с
черными глазами — «
глаза хорошие, даже очень хорошие», с южным типом лица — «как будто из Малороссии; пожалуй, скорее даже кавказский тип; ничего, очень красивое лицо, только очень
холодное, это уж не по южному; здоровье хорошее: нас, медиков, поубавилось бы, если бы такой был народ!
В прекрасный зимний день Мощинского хоронили. За гробом шли старик отец и несколько аристократических господ и дам, начальство гимназии, много горожан и учеников. Сестры Линдгорст с отцом и матерью тоже были в процессии. Два ксендза в белых ризах поверх
черных сутан пели по — латыни похоронные песни,
холодный ветер разносил их высокие голоса и шевелил полотнища хоругвей, а над толпой, на руках товарищей, в гробу виднелось бледное лицо с закрытыми
глазами, прекрасное, неразгаданное и важное.
Высокий, умный, но
холодный лоб Ярошиньского был правильно подлиневан двумя почти сходившимися бровями, из которых еще не совсем исчез
черный волос молодости, но еще более молодости было в
черных, тоже очень умных его
глазах.
Он устало завёл
глаза. Лицо его морщилось и
чернело, словно он обугливался, сжигаемый невидимым огнём. Крючковатые пальцы шевелились, лёжа на колене Матвея, — их движения вводили в тело юноши
холодные уколы страха.
Трепетный блеск свечи под образами освещал безжизненное лицо его с
черными впадинами вместо
глаз, с заостренною,
холодною профилью, которая резко отделялась на совершенно почти темной стене.
Евсей вздрогнул, стиснутый
холодной печалью, шагнул к двери и вопросительно остановил круглые
глаза на жёлтом лице хозяина. Старик крутил пальцами седой клок на подбородке, глядя на него сверху вниз, и мальчику показалось, что он видит большие, тускло-чёрные
глаза. Несколько секунд они стояли так, чего-то ожидая друг от друга, и в груди мальчика трепетно забился ещё неведомый ему страх. Но старик взял с полки книгу и, указывая на обложку пальцем, спросил...
Климков молча зашагал во двор, где
глаза его уже различали много
чёрных фигур. Облитые тьмою, они возвышались в ней неровными буграми, медленно передвигаясь с места на место, точно большие неуклюжие рыбы в тёмной
холодной воде. Слащаво звучал сытый голос Соловьева...
О том, что он произнес эту фразу, он никогда не узнал. Но где же недавняя гордая и
холодная каменность и сила? — ушла навсегда. Руки дрожат и ходят, как у больного; в
черные круги завалились
глаза и бегают тревожно, и губы улыбаются виновато и жалко. Хотелось бы спрятаться так, чтобы не нашли, — где тут можно спрятаться? Везде сквозь листья проникает свет, и как ночью нет светлого, так днем нет темного нигде. Все светится и лезет в
глаза — и ужасно зелены листья. Если побежать, то и день побежит вместе…
Сменялась и эта картина, и шевелилось передо мною какое-то огромное, ослизшее,
холодное чудовище, с мириадами газовых
глаз на
черном шевелящемся теле, по которому ползли, скакали, прыгали и спотыкались куда-то вечно спешащие люди; слышались сиплые речи, детские голоса, распевающие под звуки разбитых шарманок, и темный угол моей комнаты, в окне которой слабо мерцал едва достигавший до нее свет уличного фонаря.
Неподвижно сидела Ольга, на лице ее была печать безмолвного отчаяния, и
глаза изливали какой-то однообразный,
холодный луч, и сжатые губки казались растянуты постоянной улыбкой, но в этой улыбке дышал упрек провидению… Фонарь стоял у ног ее, и догорающий пламень огарка сквозь зеленые стеклы слабо озарял нижние части лица бедной девушки; ее грудь была прикрыта
черной душегрейкой, которая по временам приподымалась, и длинная полуразвитая коса упадала на правое плечо ее.
Беседовали в квартире одного из профессоров, было много молодежи и между нею — тоненький, изящный попик, магистр богословия, в
черной шелковой рясе; она очень выгодно оттеняла его бледное, красивое лицо, освещенное сухонькой улыбкой серых,
холодных глаз.
Владимир Сергеич подошел к окну и приложился лбом к
холодному стеклу. Его собственное лицо тускло глянуло на него с надворья, словно в
черную завесу уперлись его
глаза, и только спустя немного времени мог он различить на беззвездном небе ветки деревьев, порывисто крутившиеся среди мрака. Их тормошил неугомонный ветер.
Скоро явилась Елизавета Сергеевна в свободном белом платье, с
чёрными кружевами на воротнике, подпоясанная длинным
чёрным шнуром с кистями на концах. Этот костюм хорошо гармонировал с её спокойным лицом, придавая величавое выражение его мелким, но правильным чертам. На щеках её играл румянец удовольствия, и
холодные глаза смотрели оживлённо.
Луна совсем поднялась над суровыми очертаниями молчаливых гор и кинула свои
холодные отблески на берег, на перелески и скалы… Но лицо Микеши было мне видно плохо. Только
глаза его,
черные и большие, выделялись в сумерках вопросительно и загадочно…
Но уста были немы; молчали и
глаза. О. Игнатий положил руку на лоб: он был
холодный и влажный, и Ольга Степановна ничем не выразила, что она ощутила прикосновение. И когда рука о. Игнатия была им снята, на него смотрели не мигая два серые глубокие
глаза, казавшиеся почти
черными от расширившихся зрачков, и в них не было ни печали, ни гнева.
Я быстро вскакиваю с постели, обливаюсь
холодной водой, принесенной Маро. Пока я умываюсь, Маро стоит предо мной — со своим неподвижным, сонным лицом, какое бывает только у замужних грузинок, и с укором смотрит на меня
черными бархатными
глазами.
Сердце его сжалось. Как будто
холодные пальцы какого-то страшного чудовища стиснули его. Заныла на миг душа… До боли захотелось радости и жизни; предстал на одно мгновенье знакомый образ, блеснули близко-близко синие задумчивые
глаза, мелькнула
черная до синевы головка и тихая улыбка засияла где-то там, далеко…
В эту осеннюю ночь так свеж и чист был воздух, так много звезд сверкало на темном небе. Они падали, оставляя огнистый след, и вспыхивали, и голубым светом озаряли красивое женское лицо, отражались в темных
глазах — точно светляк появлялся на дне
черного глубокого колодца. И жадные губы беззвучно целовали и
глаза эти, свежие, как воздух ночи, уста,
холодную щеку. Ликующие, дрожащие любовью голоса, сплетаясь, шептали о радости и жизни.