Неточные совпадения
Повернувшись опять к аналою, священник
с трудом поймал маленькое кольцо Кити и, потребовав руку Левина, надел на первый сустав его пальца. «Обручается
раб Божий Константин
рабе Божией Екатерине». И, надев большое кольцо на розовый, маленький, жалкий своею слабостью палец Кити, священник проговорил то же.
Вспомните: в раю уже не знают желаний, не знают жалости, не знают любви, там — блаженные
с оперированной фантазией (только потому и блаженные) — ангелы,
рабы Божьи…
"Отвещал ей старец праведный:"Ты почто хощеши,
раба, уведати имя мое? честно имя мое, да и грозно вельми; не вместити его твоему убожеству; гладну я тебя воскормил, жаждущу воспоил, в дебрех, в вертепах тебя обрел — иди же ты,
божья раба,
с миром, кресту потрудися! уготовано тебе царство небесное, со ангели со архангели,
с Асаком-Обрамом-Иаковом — уготована пища райская, одежда вовеки неизносимая!"
Говорил он о
рабах божьих и о людях его, но разница между людьми и
рабами осталась непонятной мне, да и ему, должно быть, неясна была. Он говорил скучно, мастерская посмеивалась над ним, я стоял
с иконою в руках, очень тронутый и смущенный, не зная, что мне делать. Наконец Капендюхин досадливо крикнул оратору...
Раб божий Юрий,
с сего часа ты не принадлежишь уже миру, и я, именем господа, разрешаю тебя от всех клятв и обещаний мирских.
— Я,
раб божий Тимур, говорю что следует! Триста всадников отправятся сейчас же во все концы земли моей, и пусть найдут они сына этой женщины, а она будет ждать здесь, и я буду ждать вместе
с нею, тот же, кто воротится
с ребенком на седле своего коня, он будет счастлив — говорит Тимур! Так, женщина?
Могила Червева цела и теперь. На ней есть крест
с надписью: «Мефодий Червев». Хотели было ему надписать «
раб божий», но вспомнили, что он «бродяга» и что вообще о нем есть что-то неизвестное, и не надписали.
Затем он проговорил молитву на исход души и благословил усопшего узника, в мире
раба божьего Трофима, а потом громко наизусть принялся читать заупокойный канон о единоумершем. Службу церковную он знал наизусть, потому что по-печатному разбирал
с грехом пополам, за что много претерпел и от своего попа Мирона, и от покойного игумена Поликарпа.
— И то, — говорит, — поймите: можете ли вы еще отказать для одного родства? Помните, что я его беру не для какой-нибудь своей забавы или для удовольствия, а по церковной надобности. Посоветуйтесь-ка, можно ли в этом отказать? Это отказать — все равно что для Бога отказать. А он ведь
раб Божий, и Бог
с ним волен: вы его при себе хотите оставить, а Бог возьмет да и не оставит.
По древнему обычаю, он испытывает силы в кулачной борьбе и заговаривает свои силы: «Стану я,
раб божий, благословясь, пойду перекрестясь из избы в двери, из ворот в ворота, в чистое поле в восток, в восточную сторону, к окияну-морю, и на том святом окияне-море стоит стар мастер, муж святого окияна-моря, сырой дуб креповастый; и рубит тот старый мастер муж своим булатным топором сырой дуб, и как
с того сырого дуба щепа летит, такожде бы и от меня (имярек) валился на сыру землю борец, добрый молодец, по всякий день и по всякий час.
«Стану я,
раб божий (имя рек), благословясь и пойду перекрестясь во сине море; на синем море лежит бел горюч камень, на этом камне стоит
божий престол, на этом престоле сидит пресвятая матерь, в белых рученьках держит белого лебедя, обрывает, общипывает у лебедя белое перо; как отскакнуло, отпрыгнуло белое перо, так отскокните, отпрыгните, отпряните от
раба божия (имя рек), родимые огневицы и родимые горячки,
с буйной головушки,
с ясных очей,
с черных бровей,
с белого тельца,
с ретивого сердца,
с черной
с печени,
с белого легкого,
с рученек,
с ноженек.
Восемь месяцев проходил так Касатский, на девятом месяце его задержали в губернском городе, в приюте, в котором он ночевал
с странниками, и как беспаспортного взяли в часть. На вопросы, где его билет и кто он, он отвечал, что билета у о него нет, а что он
раб божий. Его причислили к бродягам, судили и сослали в Сибирь.
Или нужно было признать Радищева человеком даровитым и просвещенным, и тогда можно от него требовать того, чего требует Пушкин; или видеть в нем до конца слабоумного представителя полупросвещения, и тогда совершенно [неуместно замечать, что лучше бы ему вместо «брани указать на благо, которое верховная власть может сделать, представить правительству и умным помещикам способы к постепенному улучшению состояния крестьян, потолковать о правилах, коими должен руководствоваться законодатель, дабы,
с одной стороны, сословие писателей не было притеснено, и мысль, священный дар
божий, не была
рабой и жертвой бессмысленной и своенравной управы, а
с другой — чтоб писатель не употреблял сего божественного орудия к достижению цели низкой или преступной»].
Напряжение росло. Взять и разойтись было смешно, да и совершенно невозможно психологически. Не в самом же деле сошлись мы сюда, чтобы во Христе помолиться об упокоении души
раба божьего Николая. У меня в душе мучительно двоилось. Вправду разойтись по домам, как пай-мальчикам, раз начальство не позволяет? Зачем же мы тогда сюда шли? А
с другой стороны, — тяжким камнем лежало на душе папино письмо и делало Меня тайно чужим моим товарищам.
На потолке хаты во всю длину красовался драгоценный сволок (обои), со следующей резной надписью
с титлами славянскими буквами: «Благословением Бога Отца, поспешением Сына (за ними изображение креста), содействием Святого Духа создался дом сей
рабою Божьей Наталии Розумихи.
Татьяну Берестову похоронили на кладбище, тоже расположенном при церкви, и над ее могилой водрузили большой черный деревянный крест
с белой надписью, просто гласившей
с одной стороны креста: «Здесь лежит тело
рабы Божьей Татьяны Никитиной Берестовой», а
с другой: «Упокой, Господи, душу ее в селениях праведных».
Щелкнув шпорами, пристав
с достоинством отходит. В публике угрюмый шепот и разговоры. Ремесленник, расположение которого снова перешло на сторону Карауловой, говорит: «Ну, теперь держись, баба! Зубки-то начистят — как самовар заблестят». — «Ну это вы слишком!» — «Слишком? Молчите, господин: вы этого дела не понимаете, а я вот как понимаю!» — «Бороду-то где выщипали?» — «Где ни выщипали, а выщипали; а вы вот скажите, есть тут буфет для третьего класса? Надо чирикнуть за упокой души
рабы божьей Палагеи».
— Ну, старина, ты, видно, совсем из ума выжил… Бог нам счастья посылает, может за наше житье нищенское милостями взыскивать, а он, поди-ж ты, к начальству… Надоело, видно, тебе на свободе гулять, за железную решетку захотел, ну и сиди посиживай, коли охота, а я тебе не товарищ… Налетит начальство, сейчас нас
с тобой
рабов Божьих руки за спину и на одной веревочке…