Неточные совпадения
Раскольников, как только вышел Разумихин, встал,
повернулся к окну, толкнулся в угол, в другой, как бы забыв о тесноте своей конуры, и… сел опять на
диван. Он весь как бы обновился; опять борьба — значит, нашелся исход!
Генерал сел на него, с намерением еще много сказать, но только что дотронулся до
дивана, как тотчас же склонился набок,
повернулся к стене и заснул сном праведника.
Рудин хотел что-то сказать, но только руками развел, поклонился и вышел, а Волынцев бросился на
диван и
повернулся лицом
к стене.
И тут бабка выросла из-под земли и перекрестилась на дверную ручку, на меня, на потолок. Но я уж не рассердился на нее.
Повернулся, приказал Лидке впрыснуть камфару и по очереди дежурить возле нее. Затем ушел
к себе через двор. Помню, синий свет горел у меня в кабинете, лежал Додерляйн, валялись книги. Я подошел
к дивану одетый, лег на него и сейчас же перестал видеть что бы то ни было; заснул и даже снов не видел.
Отдохнув несколько, я отправился
к Фустову и рассказал ему все, чему я был свидетелем в течение того дня. Он выслушал меня сидя, не поднимая головы, и, подсунув обе руки под ноги, промолвил опять: «Ах, моя бедная, бедная!» — и опять лег на
диван и
повернулся ко мне спиной.
Поплакав минут с десять, Фустов встал, лег на
диван,
повернулся лицом
к стене и остался неподвижен. Я подождал немного, но, видя, что он не шевелится и не отвечает на мои вопросы, решился удалиться. Я, быть может, взвожу на него напраслину, но едва ли он не заснул. Впрочем, это еще бы не доказывало, чтоб он не чувствовал огорчения… а только природа его была так устроена, что не могла долго выносить печальные ощущения… Уж больно нормальная была природа!
Граф лег на
диван и
повернулся к стене, Иван Александрыч на цыпочках вышел из кабинета.
Мне было очень тяжело, так тяжело и горько, что и описать невозможно. В одни сутки два такие жестокие удара! Я узнал, что Софья любит другого, и навсегда лишился ее уважения. Я чувствовал себя до того уничтоженным и пристыженным, что даже негодовать на себя не мог. Лежа на
диване и
повернувшись лицом
к стене, я с каким-то жгучим наслаждением предавался первым порывам отчаянной тоски, как вдруг услыхал шаги в комнате. Я поднял голову и увидел одного из самых коротких моих друзей — Якова Пасынкова.
Гость
повернулся на другой бок, лицом
к спинке
дивана, и пробормотал что-то.
Не выпуская фотографии из одной руки, Пятов подвел его
к дивану, где сидел перед тем немец, и сам присел,
повернувшись к нему всем своим жирным туловищем.
Подошла
к большим дверям подъезда. Широкая лестница. На втором этаже дверь и медная дощечка с его фамилией. Постучалась в кабинет. Вошла, Марк лежал на кожаном
диване,
повернувшись лицом
к спинке. Не обернулся, молчал. «Ге-ге! Сердит, почему опоздала». Радость хлестнула в душу: значит, ждал, тяжело было, что она опаздывает.
Она не договорила. Он не стал и допрашивать. Они бы долго просидели так на
диване, в полуинтимных и неопределенных разговорах, если б из уборной, справа, не вышла молодая женщина такой наружности и в таком эффектном туалете, что оба они разом
повернулись к ней лицом — и смолкли.
Пройдясь по залам, уставленным столами с старичками, играющими в ералаш,
повернувшись в инфернальной, где уж знаменитый «Пучин» начал свою партию против «компании», постояв несколько времени у одного из бильярдов, около которого, хватаясь за борт, семенил важный старичок и еле-еле попадал в свой шар, и заглянув в библиотеку, где какой-то генерал степенно читал через очки, далеко держа от себя газету, и записанный юноша, стараясь не шуметь, пересматривал подряд все журналы, золотой молодой человек подсел на
диван в бильярдной
к играющим в табельку, таким же, как он, позолоченным молодым людям.