Неточные совпадения
— Ну, что, дичь есть? — обратился к Левину Степан Аркадьич, едва поспевавший каждому сказать
приветствие. — Мы вот с ним имеем самые жестокие намерения. — Как же, maman, они с тех пор не были в Москве. — Ну, Таня, вот тебе! — Достань, пожалуйста, в коляске сзади, —
на все стороны говорил он. — Как ты посвежела, Долленька, — говорил он жене, еще раз целуя ее руку, удерживая ее в своей и по трепливая сверху
другою.
— Я скоро опомнилась и стала отвечать
на поздравления,
на приветствия, хотела подойти к maman, но взглянула
на нее, и… мне страшно стало: подошла к теткам, но обе они сказали что-то вскользь и отошли. Ельнин из угла следил за мной такими глазами, что я ушла в
другую комнату. Maman, не простясь, ушла после гостей к себе. Надежда Васильевна, прощаясь, покачала головой, а у Анны Васильевны
на глазах были слезы…
16-го числа выступить не удалось. Задерживали проводники-китайцы. Они явились
на другой день около полудня. Тазы провожали нас от одной фанзы до
другой, прося зайти к ним хоть
на минутку. По адресу Дерсу сыпались
приветствия, женщины и дети махали ему руками. Он отвечал им тем же. Так от одной фанзы до
другой, с постоянными задержками, мы дошли наконец до последнего тазовского жилья, чему я, откровенно говоря, очень порадовался.
— Не вините и меня. Как давно хотел я вас обнять как родного брата; как много она мне про вас говорила! Мы с вами до сих пор едва познакомились и как-то не сошлись. Будем
друзьями и… простите нас, — прибавил он вполголоса и немного покраснев, но с такой прекрасной улыбкой, что я не мог не отозваться всем моим сердцем
на его
приветствие.
Рано утром она вычистила самовар, вскипятила его, бесшумно собрала посуду и, сидя в кухне, стала ожидать, когда проснется Николай. Раздался его кашель, и он вошел в дверь, одной рукой держа очки,
другой прикрывая горло. Ответив
на его
приветствие, она унесла самовар в комнату, а он стал умываться, расплескивая
на пол воду, роняя мыло, зубную щетку и фыркая
на себя.
Наконец оба, и отец и сын, появились в столовую. Петенька был красен и тяжело дышал; глаза у него смотрели широко, волосы
на голове растрепались, лоб был усеян мелкими каплями пота. Напротив, Иудушка вошел бледный и злой; хотел казаться равнодушным, но, несмотря
на все усилия, нижняя губа его дрожала. Насилу мог он выговорить обычное утреннее
приветствие милому
другу маменьке.
Я помню, очень ясно помню только то, что ко мне быстро обернулось бледное лицо Олеси и что
на этом прелестном, новом для меня лице в одно мгновение отразились, сменяя
друг друга, недоумение, испуг, тревога и нежная сияющая улыбка любви… Старуха что-то шамкала, топчась возле меня, но я не слышал ее
приветствий. Голос Олеси донесся до меня, как сладкая музыка...
Между чаем и ужином — карт в этом доме не было — читали, Василий Николаевич Андреев-Бурлак рассказывал, М. Н. Климентова, недавно начавшая выступать
на сцене и только что вышедшая замуж за С. А. Муромцева, пела. Однажды, не успели сесть за ужин, как вошли постоянные гости этих суббот: архитектор М. Н. Чичагов — строитель Пушкинского театра и общий
друг артистов, П. А. Маурин — нотариус и театрал. Их встретили
приветствиями и поднятыми бокалами, а они в ответ, оба в один голос...
—
На первой лекции адъюнкт-профессор Городчанинов сказал нам пошлое, надутое
приветствие и, для лучшего ознакомления с студентами, предложил нам, чтоб всякий из нас сказал, какого русского писателя он предпочитает
другим и какое именно место в этом писателе нравится ему более прочих.
После обычных
приветствий как с той, так и с
другой стороны Григория и Акулину поставили
на колени
на разостланный дружками
на полу зипун. Домна взяла тогда образ и подошла к ним; начался обряд благословения.
Всея Руси могучий повелитель!
Султан Махмет, твой
друг и брат, тебе
Через меня
на воцаренье шлет
Приветствие и, в знак своей приязни,
Седло и златом кованную сбрую
В каменьях драгоценных. Государь!
Султан Махмет, добра тебе желая,
Предостеречь тебя велит, что твой
Неверный раб, царь Александр, замыслил
Тебя предать и к перскому Аббасу
В подданство переходит!
На другой день, когда Ашанин снова поздно ночью засиделся
на палубе, слагая какой-то чувствительный сонет в честь миссис Эни, оба патера подошли к нему и после
приветствий один из них, постарше, человек лет под сорок, заговорил
на тему о религии.
Капитан между тем сказал уже
приветствие его величеству, и король, крепко пожав руку капитана, довольно правильным английским языком выразил удовольствие, что видит в своих владениях военное судно далекой могущественной державы, обещал
на другой же день посетить вместе с королевой «Коршун» и пригласил вечером обедать к себе капитана и трех офицеров.
— Садитесь, — произнес он в ответ
на приветствие гостя и
на его вопрос о здоровье, — Мать, дай нам чаю, — обратился он к жене и сейчас же добавил, — рад-с, весьма рад-с, что вы пришли. Хотел посылать, да послов не нашел. А видеть вас рад, может скоро умру, надо с
друзьями проститься. Впрочем, у меня-с
друзей нет… кроме ее, — добавил генерал, кивнув по направлению, куда вышла жена.
Для чего так необходимо нужно было Сиду пережить барина, это оставалось всегдашнею его тайной; но слово это постоянно вертелось
на его устах и было употребляемо
другими людьми вместо
приветствия Сиду.
Прошло два дня, и настал срок, назначенный патером Вацлавом для приезда к нему за снадобьем, долженствовавшим бросить княжну Людмилу Васильевну Полторацкую в объятия графа Свянторжецкого. Последний не спал всю ночь и почти минута в минуту был у «чародея»
на далекой окраине Васильевского острова. Патер Вацлав был тоже аккуратен. После взаимных
приветствий он удалился в
другую комнату, служившую ему и спальней и лабораторией, и вынес оттуда небольшой темного стекла пузырек, плотно закупоренный.
В таком расположении духа въехали они в село Дорогомилово. Мальчишки, игравшие
на улице в снежки, встретили путешественников восклицаниями
на разные голоса. Иные кричали: «Жиды! собаки! Христа распяли!»
Другие: «Татаре-бояре! бояре-татаре!» [И доныне в некоторых деревнях Тверской губернии встречают этим
приветствием проезжих, вероятно, в память прежних своих властителей, татар.]
После взаимных
приветствий оба
друга уселись в кресла, закурили сигары и разговор начался с разного рода светских злоб и перешел, конечно, к последней интрижке князя, так оригинально окончившейся
на вечере у «волоокой» Доры,
на котором присутствовал и Федор Карлович.