Неточные совпадения
Сначала —
мальчиком при доме, потом — в конторе сидел, писал; потом —
рассердился крестный на меня, разжаловал в рабочие, три года с лишком кожи квасил я.
— Позвольте, Ламберт; я прямо требую от вас сейчас же десять рублей, —
рассердился вдруг
мальчик, так что даже весь покраснел и оттого стал почти вдвое лучше, — и не смейте никогда говорить глупостей, как сейчас Долгорукому. Я требую десять рублей, чтоб сейчас отдать рубль Долгорукому, а на остальные куплю Андрееву тотчас шляпу — вот сами увидите.
Рассердившись почему-то на этого штабс-капитана, Дмитрий Федорович схватил его за бороду и при всех вывел в этом унизительном виде на улицу и на улице еще долго вел, и говорят, что
мальчик, сын этого штабс-капитана, который учится в здешнем училище, еще ребенок, увидав это, бежал все подле и плакал вслух и просил за отца и бросался ко всем и просил, чтобы защитили, а все смеялись.
Последний сидел в своей комнате, не показываясь на крики сердитой бабы, а на следующее утро опять появился на подоконнике с таинственным предметом под полой. Нам он объяснил во время одевания, что Петрик — скверный, скверный, скверный мальчишка. И мать у него подлая баба… И что она дура, а он, Уляницкий, «достанет себе другого
мальчика, еще лучше». Он
сердился, повторял слова, и его козлиная бородка вздрагивала очень выразительно.
— Я… не
сержусь на вас, — сказал
мальчик тихо.
Я теперь не боюсь за вас: вы ведь не
сердитесь, что вам такие слова говорит такой
мальчик?
Когда сестры
сердились между собой, папенька говорил: „Карл никогда не будет послушный
мальчик!“, меня бранили и наказывали.
«Я встала и не хотела с ним говорить, — рассказывала Нелли, — я его очень боялась; он начал говорить про Бубнову, как она теперь
сердится, что она уж не смеет меня теперь взять, и начал вас хвалить; сказал, что он с вами большой друг и вас маленьким
мальчиком знал.
— Пожалуйста, не
сердитесь. Нам ведь не велено. Присылайте вашего
мальчика по вечерам — я займусь им особенно!
—
Сердиться ты на это не можешь, — сказала она, — уже потому, что ты втрое его рассудительнее и неизмеримо выше на общественной лестнице. В этом
мальчике еще много остатков прежних вольнодумных замашек, а по-моему, просто шалость; но вдруг нельзя, а надо постепенно. Надо дорожить нашею молодежью; я действую лаской и удерживаю их на краю.
Объединенные восторгом, молчаливо и внимательно ожидающие возвращения из глубины неба птиц,
мальчики, плотно прижавшись друг к другу, далеко — как их голуби от земли — ушли от веяния жизни; в этот час они просто — дети, не могут ни завидовать, ни
сердиться; чуждые всему, они близки друг к другу, без слов, по блеску глаз, понимают свое чувство, и — хорошо им, как птицам в небе.
Это было так неожиданно, что я совершенно смутился, Я должен жениться?.. Сейчас?.. Через две недели?.. Что скажут родители?.. Придется, конечно, без спросу… Потом я объясню матери… Отец, может быть, будет даже рад, но… но ведь это только фиктивно… Придется объяснить и это… Не поймет…
рассердится… Ну… я не
мальчик и имею право располагать собой… Осенью приедет девушка с Волги… Узнает новость… «Потапов женился»… Ей тоже можно будет объяснить… Ну, да, конечно…
После чаю все пошли в детскую. Отец и девочки сели за стол и занялись работой, которая была прервана приездом
мальчиков. Они делали из разноцветной бумаги цветы и бахрому для елки. Это была увлекательная и шумная работа. Каждый вновь сделанный цветок девочки встречали восторженными криками, даже криками ужаса, точно этот цветок падал с неба; папаша тоже восхищался и изредка бросал ножницы на пол,
сердясь на них за то, что они тупы. Мамаша вбегала в детскую с очень озабоченным лицом и спрашивала...
— Ты предобрый
мальчик, — прошептала она, смотря на меня тихими глазками, — пожалуйста же, не
сердись на меня, а? Не будешь?
А если был праздник, то он оставался дома и писал красками или играл на фисгармонии, которая шипела и рычала; он старался выдавить из нее стройные, гармоничные звуки и подпевал или же
сердился на
мальчиков...
У одного индейца был слон. Хозяин дурно кормил его и заставлял много работать. Один раз слон
рассердился и наступил ногою на своего хозяина. Индеец умер. Тогда жена индейца заплакала, принесла своих детей к слону и бросила их слону под ноги. Она сказала: «Слон! ты убил отца, убей и их». Слон посмотрел на детей, взял хоботом старшего, потихоньку поднял и посадил его себе на шею. И слон стал слушаться этого
мальчика и работать для него.
Это был замечательный
мальчик во всех отношениях, начиная с того, что Костя был неизменно весел, — я не могу припомнить ни одного случая, когда бы он
рассердился и мы бы поссорились.
Сказав это, Юлиан Мастакович хотел еще один раз поцеловать милую девочку, но рыженький
мальчик, видя, что она совсем хочет заплакать, схватил ее за руки и захныкал от полнейшего сочувствия к ней. Юлиан Мастакович
рассердился не в шутку.
Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тетка Акулина с
мальчиком. Стали молиться. Потом вынули
мальчика, и священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал: «Дай
мальчика сюда!» Но бабушка
рассердилась на меня и сказала: «Молчи, а то побью».
«И Наташа уходила в детскую кормить своего единственного
мальчика Петю. Никто ничего не мог ей сказать столько успокоительного, разумного, сколько это трехмесячное маленькое существо, когда оно лежало у ее груди, и она чувствовала его движение и сопение носиком. Существо это говорило: «Ты
сердишься, ты ревнуешь, ты хотела бы ему отомстить, ты боишься, а я вот он. А я вот он»… И отвечать нечего было. Это было больше, чем правда».
— Вот и дома тоже, когда я
рассержусь, я начинаю говорить очень неправильно, — сказала Вера. — И
мальчики сейчас этим пользуются.
— Глупые маленькие дикари! — обидчиво произнес Юлико, когда Бэлла перевела нам наивный лепет юного татарского населения. А они, раскрыв свои черные газельи глазки, лепетали что-то оживленно и скоро, удивляясь, чему
сердится этот смешной, беленький
мальчик.
— Я больше не буду… Ниночка, клянусь вам… — горячо залепетал
мальчик, — я сам не знаю, что сделалось со мною… Мне просто хотелось подурачить глупых девочек… а они оказались умнее, чем я думал! Не
сердитесь на меня… Если б вы знали, до чего я несчастлив!
Сколько раз она ни говорила себе, что не надо позволять себе горячиться уча племянника, почти всякий раз, как она садилась с указкой за французскую азбуку, ей так хотелось поскорее, полегче перелить из себя свое знание в ребенка, уже боявшегося, что вот-вот тетя
рассердится, что она при малейшем невнимании со стороны
мальчика вздрагивала, торопилась, горячилась, возвышала голос, иногда дергала его за руку и ставила в угол.
Он
рассердился, позвал садовникова сына,
мальчика Костю, и стал его спрашивать: кто оборвал сливу?