Как всегда в начале посещения, я был застенчив, ненаходчив, придумывал, что сказать, и сразу чувствовалась придуманность. И
Люба смеялась на мои остроты, — я это видел, — деланным смехом. Сам себе я был противен и скучен и дивился на всех: как они могут выносить скуку общения со мной? И стыдно было, — как я смел сюда приехать, и грустно было, что я — такой бездарный на разговоры.
Опять зазвенели голоса, и опять, обрезая их, как ножницы обрезают развившуюся шелковую нить, заговорил мужской голос, убедительный, молодой, за которым чувствовались белые, крепкие зубы и усы, и шпоры звякнули отчетливо, точно говоривший кланялся. И странно:
Люба засмеялась.
Неточные совпадения
— Будет смеяться-то! — немного обидчиво возразила
Люба и опять искоса вопросительно посмотрела на Женю.
— Ничего я не знаю! — застенчиво ответила
Люба, и
засмеялась, и покраснела, и закрыла локтем свободной руки рот. — Что у нас, по-деревенскому, требуется, то знаю, а больше ничего не знаю. Стряпать немного умею… у попа жила — стряпала.
Ему стало обидно и грустно от сознания, что он не умеет говорить так легко и много, как все эти люди, и тут он вспомнил, что
Люба Маякина уже не раз
смеялась над ним за это.
1-й гость (почтительно
смеясь). Помилуйте, что вы… Одно только звание, что вдова, а вы
любой девице можете десять очков вперед дать.
— Нет, не бывать мне твоей первой
любой, — сказала она, — нет, нет, — повторяла она, покачивая головою, задумавшись, тогда как улыбка опять тихо прокрадывалась по лицу ее, — нет, — сказала она, наконец,
рассмеявшись, — не мне, родной, быть твоей любушкой.
«Что ж? промолви, радость моя?» — «Чего тебе нужно?» — «А нужно мне ворога уходить, с старой
любой подобру-поздорову проститься, а новой, молодой, как ты, красной девице, душой поклониться…» Я
засмеялась; и сама не знаю, как его нечистая речь в мое сердце дошла.
— Не смотри же, не смотри, говорю, коли бес наущает, пожалей свою
любу, — говорила,
смеясь, Катерина и вдруг сзади закрыла рукою глаза его; потом тотчас же отняла свои руки и закрылась сама.
Венеровский(стараясь перекричать, хватает за руку
Любу).Мне жалко было
Любу, которая погибала в вашем гнусном семействе, я спас ее от вашего разврата.
Люба, поедем! Я никому не дам
смеяться над собой. Я посмеюсь над вами. Поедемте! (Дергает за руку.)
Волны морские разбиваются об утес, но о волны ее кудрей, наоборот, разобьется и разлетится в прах
любой камень… Нужно быть бесчувственным балбесом, чтобы устоять против ее улыбки, против неги, которою так и дышит ее миниатюрный, словно выточенный бюстик. Ах, какою надо быть деревянной скотиной, чтобы не чувствовать себя на верху блаженства, когда она говорит,
смеется, показывает свои ослепительно белые зубки!
Засмеялись следом за нею и остальные.
Засмеялась и Антонина Николаевна, в первую минуту сильно испуганная непонятными слезами
Любы. Но тут же умолкла сразу и, сдержав себя, строго выговорила обеим девушкам за их самовольную отлучку.
—
Люб! — звонко откликнулась Саня и неудержимо
засмеялась.
И горько продолжал
смеяться. Я растерялся и почувствовал, что неудержимо краснею.
Люба сидела, низко опустив голову, взволнованная, красная. Марья Матвеевна метнула на мужа негодующий взгляд и заговорила обычным тоном...
После ужина начали играть в разные игры. Папа стал играть вместе с нами. Я был в ударе до вдохновения, до восторга. Острил,
смеялся. Чувствовал, как я всем нравлюсь и как мне все барышни нравятся, особенно три Конопацкие. Какие милые! Какие милые! И
Люба, и Катя, и Наташа.
Тот шутил и
смеялся с
Любой и к удовольствию Пашкова не обратил на него особого внимания.
Пристав
засмеялся, но на душе у него становилось почему-то все хуже и хуже. Когда лазили под кровать, разлили что-то, и теперь в непроветренной комнатке очень дурно пахло. «Мерзость какая! — подумал пристав, хотя в отношении чистоты был человек нетребовательный, и с отвращением взглянул на голую качающуюся ногу. — Еще ногой качает!» Обернулся: молодой, белобрысый, с совсем белыми ресницами городовой глядел на
Любу и ухмылялся, держа ружье обеими руками, как ночной сторож в деревне палку.
И что было всего удивительнее:
засмеялась сама побитая
Люба.