Неточные совпадения
В контору надо было
идти все прямо и при втором повороте взять влево: она была тут в двух шагах. Но, дойдя до первого поворота, он остановился, подумал, поворотил в переулок и
пошел обходом,
через две улицы, — может быть, безо всякой цели, а может быть, чтобы хоть минуту еще протянуть и выиграть время. Он
шел и смотрел в землю. Вдруг как будто кто шепнул ему что-то на ухо. Он поднял голову и увидал, что стоит у тогодома, у самых
ворот. С того вечера он здесь не был и мимо не проходил.
Были минуты, когда Дронов внезапно расцветал и становился непохож сам на себя. Им овладевала задумчивость, он весь вытягивался, выпрямлялся и мягким голосом тихо рассказывал Климу удивительные полусны, полусказки. Рассказывал, что из колодца в углу двора вылез огромный, но легкий и прозрачный, как тень, человек, перешагнул
через ворота,
пошел по улице, и, когда проходил мимо колокольни, она, потемнев, покачнулась вправо и влево, как тонкое дерево под ударом ветра.
По утрам,
через час после того, как уходила жена, из флигеля
шел к
воротам Спивак,
шел нерешительно, точно ребенок, только что постигший искусство ходить по земле. Респиратор, выдвигая его подбородок, придавал его курчавой голове форму головы пуделя, а темненький, мохнатый костюм еще более подчеркивал сходство музыканта с ученой собакой из цирка. Встречаясь с Климом, он опускал респиратор к шее и говорил всегда что-нибудь о музыке.
Повара и кухарки, тоже заслышав звон ключей, принимались — за нож, за уполовник или за метлу, а Кирюша быстро отскакивал от Матрены к
воротам, а Матрена
шла уже в хлев, будто
через силу тащила корытцо, прежде нежели бабушка появилась.
Они пришли в Малиновку и продолжали молча
идти мимо забора, почти ощупью в темноте прошли
ворота и подошли к плетню, чтоб перелезть
через него в огород.
Константинополь — те
ворота,
через которые культура Западной Европы может
пойти на Восток, в Азию и в Африку.
Она увидела, что
идет домой, когда прошла уже
ворота Пажеского корпуса, взяла извозчика и приехала счастливо, побила у двери отворившего ей Федю, бросилась к шкапчику, побила высунувшуюся на шум Матрену, бросилась опять к шкапчику, бросилась в комнату Верочки,
через минуту выбежала к шкапчику, побежала опять в комнату Верочки, долго оставалась там, потом
пошла по комнатам, ругаясь, но бить было уже некого: Федя бежал на грязную лестницу, Матрена, подсматривая в щель Верочкиной комнаты, бежала опрометью, увидев, что Марья Алексевна поднимается, в кухню не попала, а очутилась в спальной под кроватью Марьи Алексевны, где и пробыла благополучно до мирного востребования.
Расхаживая тяжелыми шагами взад и вперед по зале, он взглянул нечаянно в окно и увидел у
ворот остановившуюся тройку; маленький человек в кожаном картузе и фризовой шинели вышел из телеги и
пошел во флигель к приказчику; Троекуров узнал заседателя Шабашкина и велел его позвать.
Через минуту Шабашкин уже стоял перед Кирилом Петровичем, отвешивая поклон за поклоном и с благоговением ожидая его приказаний.
Месяца
через полтора я заметил, что жизнь моего Квазимодо
шла плохо, он был подавлен горем, дурно правил корректуру, не оканчивал своей статьи «о перелетных птицах» и был мрачно рассеян; иногда мне казались его глаза заплаканными. Это продолжалось недолго. Раз, возвращаясь домой
через Золотые
ворота, я увидел мальчиков и лавочников, бегущих на погост церкви; полицейские суетились.
Пошел и я.
Продрогнув на снегу, чувствуя, что обморозил уши, я собрал западни и клетки, перелез
через забор в дедов сад и
пошел домой, —
ворота на улицу были открыты, огромный мужик сводил со двора тройку лошадей, запряженных в большие крытые сани, лошади густо курились паром, мужик весело посвистывал, — у меня дрогнуло сердце.
Глаза у пристанского разбойника так и горели, и охватившее его воодушевление передалось Нюрочке, как зараза. Она
шла теперь за Васей, сама не отдавая себе отчета. Они сначала вышли во двор, потом за
ворота, а
через площадь к конторе уже бежали бегом, так что у Нюрочки захватывало дух.
Петра Елисеича поразило неприятно то, что Нюрочка с видимым удовольствием согласилась остаться у Парасковьи Ивановны, — девочка, видимо, начинала чуждаться его, что отозвалось в его душе больною ноткой. Дорога в Мурмос
шла через Пеньковку, поэтому Нюрочку довезли в том же экипаже до избушки Ефима Андреича, и она сама потянула за веревочку у
ворот, а потом быстро скрылась в распахнувшейся калитке.
Катря и Домнушка все-таки укутали барышню в большую шаль, ноги покрыли одеялом, а за спину насовали подушек. Но и это испытание кончилось, — Антип растворил
ворота, и экипаж весело покатил на Самосадку. Мелькнула контора, потом фабрика, дальше почерневшие от дыма избушки Пеньковки, высокая зеленая труба медного рудника, прогремел под колесами деревянный мост
через Березайку, а дальше уже начинался бесконечный лес и тронутые первою зеленью лужайки. Дорога от р. Березайки
пошла прямо в гору.
Тонкий слух не обманул Веру. Она
пошла навстречу.
Через несколько минут у дачных
ворот круто остановился изящный автомобиль-карета, и шофер, ловко спрыгнув с сиденья, распахнул дверцу.
— Уходит! — сообразил Матвей, оживляясь. — Пусть
идёт! Давай-ка отопрём
ворота — не перелезть
через забор ему…
Иду я вдоль длинного забора по окраинной улице, поросшей зеленой травой. За забором строится новый дом. Шум, голоса… Из-под
ворот вырывается собачонка… Как сейчас вижу: желтая, длинная, на коротеньких ножках, дворняжка с неимоверно толстым хвостом в виде кренделя. Бросается на меня, лает. Я на нее махнул, а она вцепилась мне в ногу и не отпускает, рвет мои новые штаны. Я схватил ее за хвост и перебросил
через забор…
Я слышал, как мой отец вернулся из клуба; он постучал в
ворота,
через минуту в окне показался огонь, и я увидел сестру, которая
шла торопливо с лампой и на ходу одною рукой поправляла свои густые волосы.
Через минуту я уже был за
воротами и
шел в город, чтобы объясниться с отцом. Было грязно, скользко, холодно. В первый раз после свадьбы мне стало грустно, и в мозгу моем, утомленном этим длинным серым днем, промелькнула мысль, что, быть может, я живу не так, как надо. Я утомился, мало-помалу мною овладели слабодушие, лень, не хотелось двигаться, соображать, и, пройдя немного, я махнул рукой и вернулся назад.
Сборской отправился на своей тележке за Москву-реку, а Зарецкой сел на лошадь и в провожании уланского вахмистра поехал
через город к Тверской заставе. Выезжая на Красную площадь, он заметил, что густые толпы народа с ужасным шумом и криком бежали по Никольской улице. Против самых Спасских
ворот повстречался с ним Зарядьев, который
шел из Кремля.
Я, вдыхая апрельский дух, приносимый с черных полей, слушал вороний грохот с верхушек берез, щурился от первого солнца,
шел через двор добриваться. Это было около трех часов дня. А добрился я в девять вечера. Никогда, сколько я заметил, такие неожиданности в Мурьеве, вроде родов в кустах, не приходят в одиночку. Лишь только я взялся за скобку двери на своем крыльце, как лошадиная морда показалась в
воротах, телегу, облепленную грязью, сильно тряхнуло. Правила баба и тонким голосом кричала...
Давеча, как
шел я с матерью в церковь, — дощечку положил у
ворот,
через грязь, чтобы пройти.
Абрашка в это время колол дрова. Заинтересованный шумом, он равнодушно вышел за
ворота, пригляделся и вдруг со всех ног кинулся в дом.
Через минуту дверь отворилась. Мне показалось, что оттуда мелькнуло дуло ружья, но тотчас же дверь захлопнулась опять. Не прошло и минуты, как из юрты появилась красивая жена Абрама, а за ней — сам Абрам покорно
шел с пустыми руками…
Николай Назаров обогнул мыс, ловко загребая одним веслом, причалил, взял вёсла и выскочил на мостик купальни. Посмотрев в воду, как в зеркало, парень пригладил волоса, застегнул вышитый
ворот рубахи, надел жилет, взглянул на часы и, взвесив их на ладони, неодобрительно покачал головою. Потом, перекинув
через руку новый синий пиджак, не спеша
пошёл в гору, двигая мускулами лица, точно выбирая выражение, с каким удобнее войти наверх.
По длинной дорожке от входных
ворот шел высокий, статный мужчина. Он был в легком, сером пиджаке и маленькой соломенной шляпе, а
через плечо у него висела щегольская дорожная сумочка. Сзади его в двух шагах семенила давишняя девочка, у которой теперь в руках был большой портфель.
— Всё русское скверно, а французское — о, сэ трэ жоли! [Это очень мило! (от франц. — c’est trs joli)] По-вашему, лучше и страны нет, как Франция, а по-моему… ну, что такое Франция, говоря по совести? Кусочек земли!
Пошли туда нашего исправника, так он
через месяц же перевода запросит: повернуться негде! Вашу Францию всю в один день объездить можно, а у нас выйдешь за
ворота — конца краю не видно! Едешь, едешь…
Прогромыхал где-то гром. Сильный дождь сразу
пошел на него. Но он был еще полон того, что нашло на него сейчас, и даже не развернул зонтика, когда переходил
через двор скита к
воротам, где его ждал извозчик.
Его точно тянуло в Кремль. Он поднялся
через Никольские
ворота, заметил, что внутри их немного поправили штукатурку, взял вдоль арсенала, начал считать пушки и остановился перед медной доской за стеклом, где по-французски говорится, когда все эти пушки взяты у великой армии. Вдруг его кольнуло. Он даже покраснел. Неужели Москва так засосала и его? От дворца
шло семейство, то самое, что завтракало в «Славянском базаре». Дети раскисли. Отец кричал, весь красный, обращаясь к жене...
На другой день утром прибежали бледные сторожа и сообщили ему, что они видели, как человек, живущий во флигеле, пролез
через окно в сад,
пошел к
воротам, затем куда-то скрылся. Вместе со слугами банкир тотчас же отправился во флигель и удостоверил бегство своего узника. Чтобы не возбуждать лишних толков, он взял со стола лист с отречением и, вернувшись к себе, запер его в несгораемый шкап.
Похоронное шествие спускалось к Большой Дмитровке. Пролетка Палтусова
через Тверскую и Воскресенские
ворота была уже на Никольской, когда певчие поравнялись только с углом Столешникова переулка. Минут
через пятьдесят он подъезжал к кладбищу; шествие близилось к ограде. На снимание, заколачивание и спуск гроба
пошло немало времени. Погода немного прояснилась. Стало холоднее, изморось уже больше не падала.
Все это совершилось так неожиданно и скоро, что Марья Матвеевна не успела прийти в себя, как ей уже надо было хлопотать о похоронах мужа. В этих грустных хлопотах она даже совсем не обратила должного внимания на слова Егорки, который
через час после смерти Сафроныча бегал заказывать гроб и принес странное известие, что «немец на старом дворе отбил
ворота», из-за которых
шла долгая распря, погубившая и Пекторалиса и Сафроныча.
Ему видно, как те, усладивши друг друга беседой,
идут в открытые
ворота, проходят
через грязный двор и садятся в жидкой тени под осиной.
Но лучшая утеха и надежда, ненаглядное сокровище старика, была дочь Анастасия. О красоте ее пробежала
слава по всей Москве, сквозь стены родительского дома,
через высокие тыны и
ворота на запоре. Русские ценительницы прекрасного не находили в ней недостатков, кроме того, что она была немного тоненька и гибка, как молодая береза. Аристотель, который на своем веку видел много итальянок, немок и венгерок и потом имел случай видеть ее, художник Аристотель говаривал, что он ничего прекраснее ее не встречал.