Неточные совпадения
— Пусть так, но вы должны видеть, как это всем нравится. Поглядите, — за ним ходят даже и ваш кучер Константин с его щегольским ремнем, и башмачник Егорка с его гармонией, и невеста с запонками, и даже старая скотница с ее новою
книжкою. А
о ребятишках с свистульками уже и
говорить нечего.
— У Тагильского оказалась жена, да — какая! — он закрыл один глаз и протяжно свистнул. — Стиль модерн, ни одного естественного движения,
говорит голосом умирающей. Я попал к ней по объявлению: продаются книги.
Книжки, брат, замечательные. Все наши классики, переплеты от Шелля или Шнелля, черт его знает! Семьсот целковых содрала. Я сказал ей, что был знаком с ее мужем, а она спросила: «Да?» И — больше ни звука
о нем, стерва!
— Я ошибся: не про тебя то, что
говорил я. Да, Марфенька, ты права: грех хотеть того, чего не дано, желать жить, как живут эти барыни,
о которых в книгах пишут. Боже тебя сохрани меняться, быть другою! Люби цветы, птиц, занимайся хозяйством, ищи веселого окончания и в
книжках, и в своей жизни…
Устав от Кемпфера, я напал на одну старую
книжку в библиотеке моего соседа по каюте, тоже
о Японии или
о Японе, как
говорит заглавие, и
о вине гонения на христиан, сочинения Карона и Гагенара, переведенные чрез Степана Коровина, Синбиринина и Iвана Горлiцкого.
Вообще происходило что-то непонятное, странное, и Нюрочка даже поплакала, зарывшись с головой под свое одеяло. Отец несколько дней ходил грустный и ни
о чем не
говорил с ней, а потом опять все пошло по-старому. Нюрочка теперь уже начала учиться, и в ее комнате стоял особенный стол с ее
книжками и тетрадками. Занимался с ней по вечерам сам Петр Елисеич, — придет с фабрики, отобедает, отдохнет, напьется чаю и скажет Нюрочке...
Казалось мне еще, что про меня он решил, не ломая долго головы, что со мною нельзя
говорить, как с другими людьми, что, кроме разговора
о книжках, я ни
о чем не пойму и даже не способен понять, так что и беспокоить меня нечего.
Отрожденский все упирает на то, что даже и самому Строителю мира места будто бы нигде нет; а я ему возражаю, что мы и
о местах ничего не знаем, и указываю на
книжку Фламмариона «Многочисленность обитаемых миров», но он не хочет ее читать, а только бранится и
говорит: «Это спиритские бредни».
Верховой взял назад
книжку, оглядел бумажки и пожал плечами; он стал
говорить о чем-то, вероятно оправдывался и просил позволения съездить еще раз на хутора. Жеребчик вдруг задвигался так, как будто Варламов стал тяжелее. Варламов тоже задвигался.
— Да, вот так… Вы — не знаете, а у дьяконицы в бане собираются социалисты и опять
говорят о бунте,
книжки читают…
Вот что, например,
говорит о «Собеседнике» какой-то г. А. Г. в письме своем, напечатанном в 14-й
книжке (ст. VI): «Книга ваша есть зеркало, где порочные видят свои пороки, а добродетельные находят утешение, усматривая, что хотя на словах получают возмездие за свои дела; книга ваша есть прут, которым развращение наказывается и очищаются нравы; книга ваша есть изображение благоденствия нынешнего века и процветания наук.
Не
говоря уже об анекдотах,
о каламбурах, об оркестре из «Фенеллы», просвистанном им с малейшими подробностями, он представил даже бразильскую обезьяну, лезущую на дерево при виде человека, для чего и сам влез удивительно ловко на дверь, и, наконец, вечером усадил Юлию и Катерину Михайловну за стол, велев им воображать себя девочками — m-me Санич беспамятною Катенькою, а Юлию шалуньей Юленькою и самого себя — надев предварительно чепец, очки и какую-то кацавейку старой экономки — их наставницею под именем m-me Гримардо, которая и преподает им урок, и затем начал им рассказывать нравственные анекдоты из детской
книжки, укоряя беспрестанно Катеньку за беспамятство, а Юленьку за резвость.
Но очевидно, что это было совсем не то,
о чем
говорил Фонвизин, и оттого не удивительно, что издание В. Новикова не пошло и прекратилось по выпуске шести
книжек.
Вопрос этот так общ, что и в прежнее время нельзя было не
говорить о нем, и действительно, даже в самое глухое время нашей литературы нередко появлялись у нас
книжки и статейки: «
О задачах педагогики как науки», «
О воспитании детей в духе христианского благочестия», «Об обязанности детей почитать родителей» и т. п.
Мы считали излишним и неудобным оправдываться от всех частных обвинений против нас, потому что они обыкновенно имели следующий вид: некий господин пишет посредственную
книжку, статейку или стишки
о ничтожном предмете; мы
говорим, что
книжка или статейка посредственна, а предмет ничтожен, автор статейки, или его друзья, или поклонники и единомышленники, — восстают на нас, провозглашая, что статейка превосходна, а предмет — грандиозен, «Современник» же оттого сделал неблагоприятный или холодный отзыв, —
Лысевич порылся в одной
книжке, потом в другой и, не найдя изречения, успокоился. Стали
говорить о погоде, об опере,
о том, что скоро приедет Дузе. Анна Акимовна вспомнила, что Лысевич и, кажется, Крылин в прошлом году обедали у нее, и теперь, когда они собрались уходить, она искренно и умоляющим голосом стала доказывать им, что так как они уже больше никуда не поедут с визитом, то должны остаться у нее пообедать. После некоторого колебания гости согласились.
Но солдат был порядочный ротозей, и однажды, когда я читал «Сказку
о трех братьях» Толстого, [«Сказка об Иване-дураке и его двух братьях».] за плечом у меня раздалось лошадиное фырканье Семенова, протянулась его маленькая, пухлая рука, схватила
книжку, и — не успел я опомниться — как он, помахивая ею, пошел к печи,
говоря на ходу...
Вы приходите к ним на помощь с больницами и школами, но этим не освобождаете их от пут, а, напротив, еще больше порабощаете, так как, внося в их жизнь новые предрассудки, вы увеличиваете число их потребностей, не
говоря уже
о том, что за мушки и за
книжки они должны платить земству и, значит, сильнее гнуть спину.
Я скоро привык к тому, что днем Лида принимала больных, раздавала
книжки и часто уходила в деревню с непокрытой головой, под зонтиком, а вечером громко
говорила о земстве,
о школах.
Мы имеем в виду другие толки, другие мнения,
о которых считаем удобным
поговорить теперь, по поводу
книжки Марка Вовчка.
— Я даю тебе честное слово, что никогда не буду ни с кем об вас
говорить, — прервал его Алеша. — Я теперь вспомнил, что читал в одной
книжке о гномах, которые живут под землею. Пишут, что в некотором городе очень разбогател один сапожник в самое короткое время, так что никто не понимал, откуда взялось его богатство. Наконец, как-то узнали, что он шил сапоги и башмаки на гномов, плативших ему за то очень дорого.
— А я не так думала. Я думала, у вас другая жизнь, не так, как у нас.
Книжки читаете и все
говорите так тихо, благородно, и все
о хорошем, чувствительном.
— Ах, пожалуйста, пришлите, Марья Ивановна, —
говорила Дуня. — А
о чем же в тех
книжках говорится? — спросила с любопытством.
— Нет, ей-богу, я читал, и вот позвольте вспомнить, или в
книжке «
О явлении духов», или в сборнике Кроу,
о котором когда-то здесь же
говорил Водопьянов.
Их было двое — сын и дочь.
О сыне письменных свидетельств никаких не сохранилось. По крайней мере, доселе исследователи старинных архивов ничего не заявляли
о нем. Известно только по преданию, что он жил до начала нынешнего столетия в одном из монастырей Переславля-Залесского и горько жаловался на свою участь. Это
говорил покойный граф Д. Н. Блудов, которому хорошо были известны подобные тайны [«Русский архив» 1865 года,
книжка 1, статья М. Н. Лонгинова «Заметка
о княжне Таракановой», стр. 94.].
— А
о книжке я только что
говорю?
Саня слушала все еще под впечатлением того, чт/
о было под столом между нею и землемером. Она понимала, про какого рода вещи рассказывал Николай Никанорыч. Разумеется, для нее это не в диковинку… И читать приводилось… французские
книжки, и даже слышать от подруг. Нынче у всех метрески… Кокоток развелось — страх сколько. На них разоряются.
Говорили ей даже в институте про мужей, которые пользуются от этого.
Встреча и знакомство с Кастеляром (
о чем я
говорил выше) приблизили ко мне все, что делалось в этой стране, и я прочел и несколько статей и
книжек на тему тогдашней Испании.
Благодарил он меня за то, что и как я
говорил о нем в моей статье"Phenomenes du drame moderne".
Книжка журнала, где появилась статья моя, уже вышла тем временем. От Вырубова я уже знал, что с Дюма приятельски знаком проф. Robin, один из столпов тогдашнего кружка позитивистов. Он, вероятно, и дал ему
книжку журнала с моей статьей.
И когда я сидел у Плетнева в его кабинете — она вошла туда и, узнав, кто я, стала вспоминать
о нашей общей родственнице и потом сейчас же начала
говорить мне очень любезные вещи по поводу моей драмы"Ребенок", только что напечатанной в январской
книжке"Библиотеки для чтения"за 1861 год.
Но Палтусов сам не начинал разговора
о себе. У него был на это расчет. Калакуцкий — для первых ходов — казался ему самым лучшим рычагом. Нюх
говорил Палтусову, что он нужен этому «ловкачу», так он называл его про себя и под этой кличкой даже заносил в записную
книжку о Калакуцком.
Теперь, не только в научных
книжках, но и в разговорах,
говоря о жизни,
говорят не
о той, которую мы все знаем, —
о жизни, сознаваемой мною теми страданиями, которых я боюсь и которые ненавижу, и теми наслаждениями и радостями, которых я желаю; а
о чем-то таком, что, может быть, возникло из игры случайности по некоторым физическим законам, а может быть и от того, что имеет в себе таинственную причину.
Вчера зашла я к Исакову. Занесла мои последние
книжки. Не хотела ничего брать. Стою у прилавка и
говорю Сократу, чтобы он не трудился мне выбирать романов. Вижу, лежит старая
книжка Revue des deux Mondes. Сейчас представилась мне madame Спиноза… Вспомнила я, как вот здесь же, у Исакова, я подняла возню и до тех пор не успокоилась, пока не достали мне статью
о Спинозе…
Шпенглер в своей недавно вышедшей интересной
книжке «Рrеussеntum und S
оziаlismus»
говорит, что Россия есть совсем особый мир, таинственный и непонятный для европейского человека, и открывает в ней «апокалиптический бунт против личности».
Этот человек ходит теперь по Петербургу, курит свои сигары, читает
книжки и столько же думает обо мне, как
о китайском императоре. Был он два, три раза на даче у знакомого, увидал там барыню, нашел ее очень нелепой,
поговорил с ней на скамейке в саду, объявил, что весьма уважает брак вообще, и контору какого-то г. Фуа в особенности, а с этой барыней теперь делается что-то до того чудное, что еще день, другой — и она побежит отыскивать его, если он не догадается явиться на дачу.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной
книжке записывал четыре или пять необходимых визитов или rendez-vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали бóльшую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни
о чем даже не думал и не успевал думать, а только
говорил и с успехом
говорил то, чтò он успел прежде обдумать в деревне.