Неточные совпадения
В тоске сердечных угрызений,
Рукою стиснув пистолет,
Глядит на Ленского Евгений.
«Ну, что ж? убит», — решил сосед.
Убит!.. Сим страшным восклицаньем
Сражен, Онегин с содроганьем
Отходит и людей зовет.
Зарецкий бережно кладет
На
сани труп оледенелый;
Домой везет он страшный клад.
Почуя мертвого, храпят
И бьются кони, пеной белой
Стальные мочат
удила,
И полетели как стрела.
Дни мчались:
в воздухе нагретом
Уж разрешалася зима;
И он не сделался поэтом,
Не умер, не сошел с ума.
Весна живит его: впервые
Свои покои запертые,
Где зимовал он, как сурок,
Двойные окна, камелек
Он ясным утром оставляет,
Несется вдоль Невы
в санях.
На синих, иссеченных льдах
Играет солнце; грязно тает
На улицах разрытый снег.
Куда по нем свой быстрый бег...
Я приближался к месту моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по
узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими
санями. Вдруг ямщик стал посматривать
в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Но
уже в сани укладывали раненого, садился его товарищ, другой влезал на козлы; извозчик, тыкая
в него кнутовищем, все более жалобно и визгуче взывал...
Но мужички, вероятно по незнанию географического положения города Орлеана, продолжали предлагать ему подводное путешествие вниз по течению извилистой речки Гнилотерки и
уже стали поощрять его легкими толчками
в шейные и спинные позвонки, как вдруг, к неописанной радости Лежёня, раздался звук колокольчика, и на плотину взъехали огромные
сани с пестрейшим ковром на преувеличенно-возвышенном задке, запряженные тройкой саврасых вяток.
Марья Гавриловна долго колебалась; множество планов побега было отвергнуто. Наконец она согласилась:
в назначенный день она должна была не ужинать и удалиться
в свою комнату под предлогом головной боли. Девушка ее была
в заговоре; обе они должны были выйти
в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые
сани, садиться
в них и ехать за пять верст от Ненарадова
в село Жадрино, прямо
в церковь, где
уж Владимир должен был их ожидать.
Уже давно смеркалось. Он отправил своего надежного Терешку
в Ненарадово с своею тройкою и с подробным, обстоятельным наказом, а для себя велел заложить маленькие
сани в одну лошадь, и один без кучера отправился
в Жадрино, куда часа через два должна была приехать и Марья Гавриловна. Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут.
Наконец он увидел, что едет не
в ту сторону. Владимир остановился: начал думать, припоминать, соображать, и уверился, что должно было взять ему вправо. Он поехал вправо. Лошадь его чуть ступала.
Уже более часа он был
в дороге. Жадрино должно было быть недалеко. Но он ехал, ехал, а полю не было конца. Все сугробы да овраги; поминутно
сани опрокидывались, поминутно он их подымал. Время шло; Владимир начинал сильно беспокоиться.
С часу на час ожидают из деревни подвод; Стрелкова командируют
в Охотный ряд за запасами для деревни, и к полудню он
уже является
в больших
санях, нагруженных мукой, крупой и мерзлой рыбой.
Скитники на брезгу
уже ехали дальше. Свои лесные
сани они оставили у доброхота Василия, а у него взамен взяли обыкновенные пошевни, с отводами и подкованными полозьями. Теперь
уж на раскатах экипаж не валился набок, и старики переглядывались. Надо полагать, он отстал. Побился-побился и бросил. Впрочем, теперь другие интересы и картины захватывали их. По дороге то и дело попадались пешеходы, истомленные, худые, оборванные, с отупевшим от истомы взглядом. Это брели из голодавших деревень
в Кукарский завод.
Настоящий поход начался на следующий день, когда Галактион сделал сразу понижение на десять процентов. Весть о дешевке разнеслась
уже по окрестным деревням, и со всех сторон неслись
в Суслон крестьянские
сани, точно на пожар, — всякому хотелось попробовать дешевки. Сам Галактион не выходил и сидел на квартире. Он стеснялся показываться на улице. Его разыскал Вахрушка, который прибежал из Прорыва на дешевку пешком.
Скитские старцы ехали
уже второй день.
Сани были устроены для езды
в лес, некованные, без отводов,
узкие и на высоких копыльях. Когда выехали на настоящую твердую дорогу, по которой заводские углепоставщики возили из куреней на заводы уголь, эти лесные
сани начали катиться, как по маслу, и несколько раз перевертывались. Сконфуженная лошадь останавливалась и точно с укором смотрела на валявшихся по дороге седоков.
Пешком эта охота слишком тяжела, и потому для отысканья русачьих маликов надобно ездить верхом, а всего лучше
в легких
санях; разбирать путаницы всех жировок, или жиров, и ходов не должно, а надобно объезжать их кругом и считать входы и выходы: если нет лишнего выхода — русак лежит тут,
в жирах, что, впрочем, бывает довольно редко; отыскав же выход и увидя, наконец, что заяц начал метать петли, охотник должен
уже пешком, с ружьем наготове и с взведенными курками, идти по малику: логово где-нибудь недалеко, и надобно не зевать и не слишком заглядываться на свежесть следов, а смотреть, нет ли сметки вбок и не лежит ли русак где-нибудь
в стороне.
Разбирая «Не
в свои
сани не садись», мы
уже достаточно говорили о том, почему Авдотья Максимовна могла увлечься Вихоревым.
Здоровый, краснощекий,
уже с заросшей бородой, молчаливый, он производил странное впечатление на своих товарищей; они не подозревали того, что
в этом суровом муже, аккуратно приезжавшем на лекции
в широких деревенских
санях парой, таился чуть не ребенок.
Первое чувство, которое охватило Аграфену, когда
сани переехали на другую сторону Каменки и быстро скрылись
в лесу, походило на то, какое испытывает тонущий человек. Сиденье у
саней было
узкое, так что на поворотах, чтобы сохранить равновесие, инок Кирилл всем корпусом наваливался на Аграфену.
Сани уже скрылись
в лесу, а Таисья все стояла за воротами и не чувствовала леденившего холода, пока сама Анфиса Егоровна не увела ее
в горницы.
Не успели они кончить чай, как
в ворота
уже послышался осторожный стук: это был сам смиренный Кирилл… Он даже не вошел
в дом, чтобы не терять напрасно времени. Основа дал ему охотничьи
сани на высоких копылах,
в которых сам ездил по лесу за оленями. Рыжая лошадь дымилась от пота, но это ничего не значило: оставалось сделать всего верст семьдесят. Таисья сама помогала Аграфене «оболокаться»
в дорогу, и ее руки тряслись от волнения. Девушка покорно делала все, что ей приказывали, — она опять вся застыла.
Когда мы пришли, ранее обыкновенного, пить чай
в бабушкину горницу, то все тетушки и бабушка были
уже одеты
в дорожные платья; у крыльца стояло несколько повозок и
саней, запряженных гусем.
Он вывел меня из опустевшего класса и отдал Евсеичу, который проворно укутал меня
в шубу и посадил
в сани, где
уже сидел Андрюша.
Шишмарев и семиклассник последовали за Николаем Силычем. Что касается до Гаврила Насосыча, то жена его, давно
уже севшая
в сани, несколько раз присылала за ним, и его едва-едва успели оторвать от любимой им водки.
Приехали мы
в село поздно, когда там
уж и спать полегли. Остановились, как следует, у овинов, чтоб по деревне слуху не было, и вышли из
саней. Подходим к дому щелкоперовскому, а там и огня нигде нет; начали стучаться, так насилу голос из избы подали.
Приходилось по-прежнему бесцельно бродить по комнатам, прислушиваться к бою маятника и скучать, скучать без конца. Изредка она каталась
в санях, и это немного оживляло ее; но дорога была так изрыта ухабами, что беспрерывное нырянье
в значительной степени отравляло прогулку. Впрочем, она настолько
уж опустилась, что ее и не тянуло из дому. Все равно, везде одно и то же, и везде она одна.
Главные их удовольствия, сколько я мог заключить по разговорам, которые слышал, постоянно заключались
в том, что они беспрестанно пили шампанское, ездили
в санях под окна барышни,
в которую, как кажется, влюблены были вместе, и танцевали визави
уже не на детских, а на настоящих балах.
— Тебя вся Москва знает. Первый троечник
в Москве. Не
в Москве, а во всей России. Это нам
уж так повезло,
в твои
сани попасть.
— Негде мне!.. Я на одиночке!..
Сани у меня
узкие! — пробормотал Марфин и поспешил уйти: он очень сердит был на племянника за бесцеремонный и тривиальный тон, который позволял себе тот
в обращении с Людмилой.
И они уселись с большим трудом
в довольно широкие
сани Углакова. Аграфена Васильевна очень
уж много места заняла.
Было половина десятого, когда
в тумане двадцатиградусного мороза толстый, бородатый кучер Чернышева,
в лазоревой бархатной шапке с острыми концами, сидя на козлах маленьких
саней, таких же, как те,
в которых катался Николай Павлович, подкатил к малому подъезду Зимнего дворца и дружески кивнул своему приятелю, кучеру князя Долгорукого, который, ссадив барина,
уже давно стоял у дворцового подъезда, подложив под толстый ваточный зад вожжи и потирая озябшие руки.
Елена, вся
в слезах,
уже садилась
в повозку; Инсаров заботливо покрывал ее ноги ковром; Шубин, Берсенев, хозяин, его жена, дочка с неизбежным платком на голове, дворник, посторонний мастеровой
в полосатом халате — все стояли у крыльца, как вдруг на двор влетели богатые
сани, запряженные лихим рысаком, и из
саней, стряхивая снег с воротника шинели, выскочил Николай Артемьевич.
Вспоминались пожатия рук, взгляды, молчания, звук голоса, сказавшего: прощай, Митя! когда он
уже сидел
в санях.
Шестьсот семьдесят восемь рублей Капелю, а там видно будет…» И
уже совсем смутные видения застилают мысль, и только голос Ванюши и чувство прекращенного движения нарушают здоровый, молодой сон, и, сам не помня, перелезает он
в другие
сани на новой станции и едет далее.
Еще
в Земле Войска Донского переменили
сани на телегу; а за Ставрополем
уже стало так тепло, что Оленин ехал без шубы.
— Почему же нельзя? Ведь «Не
в свои
сани…» такая
уж скромная пьеса.
Через год
в городе
уже совершенно забыли про Ивана Дмитрича, и книги его, сваленные хозяйкой
в сани под навесом, были растасканы мальчишками.
Бойня находилась за кладбищем, и раньше я видел ее только издали. Это были три мрачных сарая, окруженные серым забором, от которых, когда дул с их стороны ветер, летом
в жаркие дни несло удушливою вонью. Теперь, войдя во двор,
в потемках я не видел сараев; мне все попадались лошади и
сани, пустые и
уже нагруженные мясом; ходили люди с фонарями и отвратительно бранились. Бранились и Прокофий и Николка так же гадко, и
в воздухе стоял непрерывный гул от брани, кашля и лошадиного ржанья.
В третьем часу он собрался
в бойню за мясом. Я знал, что мне
уже не уснуть до утра, и, чтобы как-нибудь скоротать время до девяти часов, я отправился вместе с ним. Мы шли с фонарем, а его мальчик Николка, лет тринадцати, с синими пятнами на лице от ознобов, по выражению — совершенный разбойник, ехал за нами
в санях, хриплым голосом понукая лошадь.
Ничего не понимая и виляя хвостом, Тетка пошла за ним. Через минуту она
уже сидела
в санях около ног хозяина и слушала, как он, пожимаясь от холода и волнения, бормотал...
Учитель точно уведомил, что не будет, — и
в четыре часа и пять минут я сел с моим дядькой
в извозчичьи
сани,
уже не помня себя от неописанной радости.
Когда, бывало, мы издалека завидим с Феофаном упряжь, достойную нашего усилия, и мы, летя как вихрь, медленно начинаем наплывать ближе и ближе,
уж я кидаю грязь
в спинку
саней, ровняюсь с седоком и над головой фыркаю ему, ровняюсь с седелкой, с дугой,
уж не вижу его и слышу только сзади себя всё удаляющиеся его звуки.
Возница только охнул
в ответ и голову втянул
в плечи. Мне сверкнуло
в глаза и оглушительно ударило. Потом второй раз и третий раз. Не помню, сколько минут трепало меня на дне
саней. Я слышал дикий, визгливый храп лошадей, сжимал браунинг, головой ударился обо что-то, старался вынырнуть из сена и
в смертельном страхе думал, что у меня на груди вдруг окажется громадное жилистое тело. Видел
уже мысленно свои рваные кишки…
В это время возница завыл...
Изредка, правда, когда я ложился
в постель с приятной мыслью о том, как сейчас я усну, какие-то обрывки проносились
в темнеющем
уже сознании. Зеленый огонек, мигающий фонарь… скрип
саней… короткий стон, потом тьма, глухой вой метели
в полях… Потом все это боком кувыркалось и проваливалось…
Сани были пусты, потому что Володя
уже стоял
в сенях и красными, озябшими пальцами развязывал башлык.
Лысевич совсем
уже раскис и отяжелел и шатался, когда Мишенька надевал на него шубу. А спускаясь вниз, он имел вид совершенно расслабленного, и видно было, что как только он сядет
в сани, то уснет тотчас же.
Дядя вышел
в лисьем архалуке и
в лисьей остроконечной шапке, и как только он сел
в седло, покрытое черною медвежью шкурою с пахвами и паперсями, убранными бирюзой и «змеиными головками», весь наш огромный поезд тронулся, а через десять или пятнадцать минут мы
уже приехали на место травли и выстроились полукругом. Все
сани были расположены полуоборотом к обширному, ровному, покрытому снегом полю, которое было окружено цепью верховых охотников и вдали замыкалось лесом.
Исполнилось все так, как было назначено. Нас прямо из-за стола повели одевать, чтобы везти на травлю Сганареля. Надели наши заячьи шубки и лохматые, с круглыми подошвами, сапоги, вязанные из козьей шерсти, и повели усаживать
в сани. А у подъездов с той и другой стороны дома
уже стояло множество длинных больших троечных
саней, покрытых узорчатыми коврами, и тут же два стременных держали под уздцы дядину верховую английскую рыжую лошадь, по имени Щеголиху.
Был
уже восьмой час вечера. Из передней до крыльца, кроме Ивана Иваныча, провожали нас с причитываниями и пожеланиями всяких благ бабы, старуха
в очках, девочки и мужик, а около лошадей
в потемках стояли и бродили какие-то люди с фонарями, учили наших кучеров, как и где лучше проехать, и желали нам доброго пути. Лошади,
сани и люди были белы.
Выскочил я из
саней, гляжу —
в потемках на меня человек бежит и по колена
в снегу грузнет; я его обхватил рукой за плечи, вот этак, и выбил из рук ружьишко, потом другой подвернулся, я его по затылку урезал, так что он крякнул и
в снег носом чкнулся, — здоровый я тогда был, рука тяжелая; я с двумя управился, гляжу, а Федя
уже на третьем верхом сидит.
Василий Андреич послушался и пустил лошадь, как велел Никита. Они ехали так довольно долго. Иногда они выезжали на оголенные зеленя, и
сани гремели по колчам мерзлой земли. Иногда выезжали на жнивье, то на озимое, то на яровое, по которым из-под снега виднелись мотавшиеся от ветра полыни и соломины; иногда въезжали
в глубокий и везде одинаково белый, ровный снег, сверху которого
уже ничего не было видно.
Василий Андреич молчал, как бы предоставив теперь
уже всё Никите. Переобувшись, Никита убрал ноги
в сани, надел опять рукавицы, взял вожжи и повернул лошадь вдоль оврага. Но не проехали они и ста шагов, как лошадь опять уперлась. Перед ней опять был овраг.
Заправив руками полы шубы между лубком
саней и Никитой и коленками ног прихватив ее подол, Василий Андреич лежал так ничком, упершись головой
в лубок передка, и теперь
уже не слышал ни движения лошади, ни свиста бури, а только прислушивался к дыханию Никиты.