Неточные совпадения
— Ну, молодец девка моя
Вера, — говорила
мужу Марья Алексевна, удивленная таким быстрым оборотом дела: — гляди — ко, как она забрала молодца-то в руки! А я думала, думала, не знала, как и ум приложить! думала, много хлопот мне будет опять его заманить, думала, испорчено все дело, а она, моя голубушка, не портила, а к доброму концу вела, — знала, как надо поступать. Ну, хитра, нечего сказать.
— Простите меня,
Вера Павловна, — сказал Лопухов, входя в ее комнату, — как тихо он говорит, и голос дрожит, а за обедом кричал, — и не «друг мой», а «
Вера Павловна»: — простите меня, что я был дерзок. Вы знаете, что я говорил: да, жену и
мужа не могут разлучить. Тогда вы свободны.
Порядок их жизни устроился, конечно, не совсем в том виде, как полушутя, полусерьезно устраивала его
Вера Павловна в день своей фантастической помолвки, но все-таки очень похоже на то. Старик и старуха, у которых они поселились, много толковали между собою о том, как странно живут молодые, — будто вовсе и не молодые, — даже не
муж и жена, а так, точно не знаю кто.
Или это
Вера подружилась с генеральшею и
мужа подружила с генералом? все равно, значит
Вера далеко пойдет.
Вера Павловна и
муж отправились с Павлом Константинычем и просидели начало вечера.
Вера Павловна, проснувшись, долго нежится в постели; она любит нежиться, и немножко будто дремлет, и не дремлет, а думает, что надобно сделать; и так полежит, не дремлет, и не думает — нет, думает: «как тепло, мягко, хорошо, славно нежиться поутру»; так и нежится, пока из нейтральной комнаты, — нет, надобно сказать: одной из нейтральных комнат, теперь уже две их, ведь это уже четвертый год замужества, —
муж, то есть «миленький», говорит: «Верочка, проснулась?» — «Да, миленький».
Это значит, что
муж может начинать делать чай: поутру он делает чай, и что
Вера Павловна, — нет, в своей комнате она не
Вера Павловна, а Верочка, — начинает одеваться.
Вот она и выходит к чаю, обнимает
мужа: — «каково почивал, миленький?», толкует ему за чаем о разных пустяках и непустяках; впрочем,
Вера Павловна — нет, Верочка: она и за утренним чаем еще Верочка — пьет не столько чай, сколько сливки; чай только предлог для сливок, их больше половины чашки; сливки — это тоже ее страсть.
Через два дня, за утренним чаем,
Вера Павловна заметила
мужу, что цвет его лица ей не нравится.
Долго он урезонивал
Веру Павловну, но без всякого толку. «Никак» и «ни за что», и «я сама рада бы, да не могу», т. е. спать по ночам и оставлять
мужа без караула. Наконец, она сказала: — «да ведь все, что вы мне говорите, он мне уже говорил, и много раз, ведь вы знаете. Конечно, я скорее бы послушалась его, чем вас, — значит, не могу».
В самом деле,
Вера Павловна, как дошла до своей кровати, так и повалилась и заснула. Три бессонные ночи сами по себе не были бы важны. И тревога сама не была бы важна. Но тревога вместе с бессонными ночами, да без всякого отдыха днем, точно была опасна; еще двое — трое суток без сна, она бы сделалась больна посерьезнее
мужа.
В первое время замужества
Веры Павловны Кирсанов бывал у Лопуховых очень часто, почти что через день, а ближе сказать, почти что каждый день, и скоро, да почти что с первого же дня, стал чрезвычайно дружен с
Верою Павловною, столько же, как с самим Лопуховым. Так продолжалось с полгода. Однажды они сидели втроем: он,
муж и она. Разговор шел, как обыкновенно, без всяких церемоний; Кирсанов болтал больше всех, но вдруг замолчал.
Что за чудо? Лопухов не умел вспомнить ничего, чем бы мог оскорбить его, да это и не было возможно, при их уважении друг к другу, при горячей дружбе.
Вера Павловна тоже очень усердно вспоминала, не она ли чем оскорбила его, и тоже не могла ничего отыскать, и тоже знала, по той же причине, как у
мужа, что это невозможно с ее стороны.
Через три — четыре дня Кирсанов, должно быть, опомнился, увидел дикую пошлость своих выходок; пришел к Лопуховым, был как следует, потом стал говорить, что он был пошл; из слов
Веры Павловны он заметил, что она не слышала от
мужа его глупостей, искренно благодарил Лопухова за эту скромность, стал сам, в наказание себе, рассказывать все
Вере Павловне, расчувствовался, извинялся, говорил, что был болен, и опять выходило как-то дрянно.
Вера Павловна, слушая это, точно так же опустила руки, как прежде
муж.
Теперь болезнь Лопухова, лучше сказать, чрезвычайная привязанность
Веры Павловны к
мужу принудила Кирсанова быть более недели в коротких ежедневных отношениях с Лопуховыми.
Тут, как уж и прежде слышала
Вера Павловна, отец
мужа актрисы стал привязываться к горничной; добродетель Крюковой, положим, и не подвергалась искушению, но началась домашняя ссора: бывшая актриса стала стыдить старика, старик стал сердиться.
Ничего больше, кроме того, что он все это время почти каждый вечер или проводил у Лопуховых, или провожал куда-нибудь
Веру Павловну, провожал часто вместе с
мужем, чаще — один.
Поэтому только половину вечеров проводят они втроем, но эти вечера уже почти без перерыва втроем; правда, когда у Лопуховых нет никого, кроме Кирсанова, диван часто оттягивает Лопухова из зала, где рояль; рояль теперь передвинут из комнаты
Веры Павловны в зал, но это мало спасает Дмитрия Сергеича: через четверть часа, много через полчаса Кирсанов и
Вера Павловна тоже бросили рояль и сидят подле его дивана; впрочем,
Вера Павловна недолго сидит подле дивана; она скоро устраивается полуприлечь на диване, так, однако, что
мужу все-таки просторно сидеть: ведь диван широкий; то есть не совсем уж просторно, но она обняла
мужа одною рукою, поэтому сидеть ему все-таки ловко.
— И
Вера Павловна долго не выпускала
мужа, обнявши.
Комната
Веры Павловны стоит пустая.
Вера Павловна, уж не скрываясь от Маши, поселилась в комнате
мужа. «Какой он нежный, какой он ласковый, мой милый, и я могла вздумать, что не люблю тебя? Какая я смешная!»
Вера Павловна нежится; в своей комнате бывает она теперь только, когда
мужа нет дома или когда он работает, — да нет, и когда работает, она часто сидит у него в кабинете; когда заметит, что мешает, что работа требует полного внимания, тогда зачем же мешать?
И вот
Вера Павловна после обеда нежится на своем диванчике; у диванчика сидит
муж и любуется на нее.
Проходит месяц.
Вера Павловна нежится после обеда на своем широком, маленьком, мягком диванчике в комнате своей и
мужа, то есть в кабинете
мужа. Он присел на диванчик, а она обняла его, прилегла головой к его груди, но она задумывается; он целует ее, но не проходит задумчивость ее, и на глазах чуть ли не готовы навернуться слезы.
Проходит два дня.
Вера Павловна опять нежится после обеда, нет, не нежится, а только лежит и думает, и лежит она в своей комнате, на своей кроватке.
Муж сидит подле нее, обнял ее, Тоже думает.
Вот, например,
Вера Павловна с
мужем и с Кирсановым отправляются на маленький очередной вечер к Мерцаловым.
Почему, например, когда они, возвращаясь от Мерцаловых, условливались на другой день ехать в оперу на «Пуритан» и когда
Вера Павловна сказала
мужу: «Миленький мой, ты не любишь этой оперы, ты будешь скучать, я поеду с Александром Матвеичем: ведь ему всякая опера наслажденье; кажется, если бы я или ты написали оперу, он и ту стал бы слушать», почему Кирсанов не поддержал мнения
Веры Павловны, не сказал, что «в самом деле, Дмитрий, я не возьму тебе билета», почему это?
И пальцы
Веры Павловны забывают шить, и шитье опустилось из опустившихся рук, и
Вера Павловна немного побледнела, вспыхнула, побледнела больше, огонь коснулся ее запылавших щек, — миг, и они побелели, как снег, она с блуждающими глазами уже бежала в комнату
мужа, бросилась на колени к нему, судорожно обняла его, положила голову к нему на плечо, чтобы поддержало оно ее голову, чтобы скрыло оно лицо ее, задыхающимся голосом проговорила: «Милый мой, я люблю его», и зарыдала.
В этих отрывочных словах, повторявшихся по многу раз с обыкновенными легкими вариациями повторений, прошло много времени, одинаково тяжелого и для Лопухова, и для
Веры Павловны. Но, постепенно успокоиваясь,
Вера Павловна стала, наконец, дышать легче. Она обнимала
мужа крепко, крепко и твердила: «Я хочу любить тебя, мой милый, тебя одного, не хочу любить никого, кроме тебя».
Половину времени
Вера Павловна тихо сидела в своей комнате одна, отсылая
мужа, половину времени он сидел подле нее и успокоивал ее все теми же немногими словами, конечно, больше не словами, а тем, что голос его был ровен и спокоен, разумеется, не бог знает как весел, но и не грустен, разве несколько выражал задумчивость, и лицо также.
Вера Павловна уж давно смотрела на
мужа теми же самыми глазами, подозрительными, разгорающимися от гнева, какими смотрел на него Кирсанов в день теоретического разговора. Когда он кончил, ее лицо пылало.
До позднего вечера
Вера Павловна просидела запершись. Потом пошла в комнату
мужа.
Гости разошлись в 3 часа ночи и прекрасно сделали, что так поздно.
Вера Павловна, утомленная волнением дня, только что улеглась, как вошел
муж.
Когда
Вера Павловна на другой день вышла из своей комнаты,
муж и Маша уже набивали вещами два чемодана. И все время Маша была тут безотлучно: Лопухов давал ей столько вещей завертывать, складывать, перекладывать, что куда управиться Маше. «Верочка, помоги нам и ты». И чай пили тут все трое, разбирая и укладывая вещи. Только что начала было опомниваться
Вера Павловна, а уж
муж говорит: «половина 11–го; пора ехать на железную дорогу».
Генеалогия главных лиц моего рассказа:
Веры Павловны Кирсанова и Лопухова не восходит, по правде говоря, дальше дедушек с бабушками, и разве с большими натяжками можно приставить сверху еще какую-нибудь прабабушку (прадедушка уже неизбежно покрыт мраком забвения, известно только, что он был
муж прабабушки и что его звали Кирилом, потому что дедушка был Герасим Кирилыч).
Переписка продолжалась еще три — четыре месяца, — деятельно со стороны Кирсановых, небрежно и скудно со стороны их корреспондента. Потом он и вовсе перестал отвечать на их письма; по всему видно было, что он только хотел передать
Вере Павловне и ее
мужу те мысли Лопухова, из которых составилось такое длинное первое письмо его, а исполнив эту обязанность, почел дальнейшую переписку излишнею. Оставшись раза два — три без ответа, Кирсановы поняли это и перестали писать.
Вера Павловна отдыхает на своей мягкой кушетке, дожидаясь
мужа из его гошпиталя к обеду.
Вера Павловна Кирсанова живет в Сергиевской улице, потому что
мужу нужно иметь квартиру ближе к Выборгской стороне.
— Но знаешь, какие стихи всего больше подействовали на меня? — сказала
Вера Павловна, когда они с
мужем перечитали еще по нескольку раз иные места поэмы: — эти стихи не из главных мест в самой поэме, но они чрезвычайно влекут к себе мои мысли. Когда Катя ждала возвращения жениха, она очень тосковала...
Вера Павловна кончила разговор с
мужем тем, что надела шляпу и поехала с ним в гошпиталь испытать свои нервы, — может ли она видеть кровь, в состоянии ли будет заниматься анатомиею. При положении Кирсанова в гошпитале, конечно, не было никаких препятствий этому испытанию.
И вот по этому заведению уже установлено правило, что поутру
Вера Павловна ждет
мужа без доклада, разрешается ли ему войти; без Саши тут нельзя обойтись ей, это всякий рассудит, когда сказать, как она встает.
Когда мы возвратились к
Вере Павловне, она и ее
муж объяснили мне, что это вовсе не удивительно. Между прочим, Кирсанов тогда написал мне для примера небольшой расчет на лоскутке бумаги, который уцелел между страниц моего дневника. Я перепишу тебе его; но прежде еще несколько слов.
Вера Павловна сомнительно переглянулась с
мужем и Бьюмонтом и покачала головной.
Раза два
Вера Павловна украдкою шепнула
мужу: «Саша, что если это случится со мною?» Кирсанов в первый раз не нашелся, что сказать; во второй нашелся: «нет, Верочка, с тобою этого не может случиться».