Неточные совпадения
Федор Федорович понравился своим новым товарищам. Они его полюбили за добродушие, скромность, сердечную теплоту
и природную наклонность ко «всему прекрасному» — словом, за всё то, что в другом офицере нашли бы,
может быть, неуместным. Кистера прозвали красной девушкой
и обращались с ним нежно
и кротко. Один Авдей Иванович поглядывал на него косо. Однажды, после ученья, Лучков подошел к нему, слегка сжимая губы
и расширяя ноздри.
«Я ничего не знаю
и ничему не учился, да
и способностей у меня нет, — думал он про себя, — так
и вы ничего не знайте
и не выказывайте своих способностей при мне…» Кистер,
быть может, потому заставил Лучкова выйти, наконец, из своей роли, что до знакомства с ним бретёр не встретил ни одного человека действительно «идеального», то
есть бескорыстно
и добродушно занятого мечтами, а потому снисходительного
и не самолюбивого.
Впрочем, он
был своей судьбой весьма доволен: обедал всегда очень вкусно, делал что хотел
и спал сколько
мог.
— Не знаю, приедет ли этот господин, — промолвила Ненила Макарьевна. —
Может быть,
и он пожалует.
Быть посредником между любящей робкой девушкой
и человеком,
может быть, только потому ожесточенным, что ему ни разу в жизни не пришлось любить
и быть любимым; сблизить их, растолковать им их же собственные чувства
и потом удалиться, не дав никому заметить величия своей жертвы, — какое прекрасное дело!
Или,
может быть, я не умею заставить его высказаться?..»
И она быстро обернулась
и так вопросительно, так настойчиво взглянула на него, что он не
мог не понять ее взгляда, не
мог долее молчать…
«Не
может быть! — подумала Ненила Макарьевна
и успокоилась. — Где ей меня обмануть!..
И с чего я взяла?.. Она еще совершенный ребенок…»
Добрый Кистер
и тут не поддался: «
Может быть, — думал он, — Авдей злится
и „ломается“ по привычке… он не нашел еще новых слов для выражения новых ощущений.
«Мой долг, — продолжал он, — предупредить Марью Сергеевну. Но как? Какое право имею я вмешиваться в чужие дела, в чужую любовь? Почему я знаю, какого рода эта любовь?
Может быть,
и в самом Лучкове…» — Нет! нет! — говорил он вслух, с досадой, почти со слезами, поправляя подушки, — этот человек камень…
Ненила Макарьевна подсела к ним
и,
может быть, с намерением упомянула об Авдее Ивановиче.
— Марья Сергеевна, — заговорил он опять резким
и странным голосом, — вы теперь знаете мои чувства, знаете, зачем я желал вас видеть… Вы
были столько добры… Скажите же
и вы мне, наконец, чего я
могу надеяться…
— Фу ты, боже мой, как говорит человек! — заметил вполголоса Авдей. — Самолюбие, — продолжал он, —
может быть; да, да, самолюбие во мне, как вы говорите, уязвлено глубоко, нестерпимо. Но кто же не самолюбив? Не вы ли? Да; я самолюбив
и, например, никому не позволю сожалеть обо мне…
— Разорвана! Связь разорвана! — повторил Авдей. — Поймите меня: я с вами не кланялся
и не
был у вас из сожаления к вам; ведь вы позволите мне сожалеть о вас, коли вы обо мне сожалеете!.. Я не хотел поставить вас в ложное положение, возбудить в вас угрызение совести… Вы толкуете о нашей связи… как будто бы вы
могли остаться моим приятелем по-прежнему после вашей свадьбы! Полноте! Вы
и прежде-то со мной знались только для того, чтоб тешиться вашим мнимым превосходством…
Неточные совпадения
Хлестаков. Поросенок ты скверный… Как же они
едят, а я не
ем? Отчего же я, черт возьми, не
могу так же? Разве они не такие же проезжающие, как
и я?
Аммос Федорович. А черт его знает, что оно значит! Еще хорошо, если только мошенник, а
может быть,
и того еще хуже.
Да объяви всем, чтоб знали: что вот, дискать, какую честь бог послал городничему, — что выдает дочь свою не то чтобы за какого-нибудь простого человека, а за такого, что
и на свете еще не
было, что
может все сделать, все, все, все!
Почтмейстер. Сам не знаю, неестественная сила побудила. Призвал
было уже курьера, с тем чтобы отправить его с эштафетой, — но любопытство такое одолело, какого еще никогда не чувствовал. Не
могу, не
могу! слышу, что не
могу! тянет, так вот
и тянет! В одном ухе так вот
и слышу: «Эй, не распечатывай! пропадешь, как курица»; а в другом словно бес какой шепчет: «Распечатай, распечатай, распечатай!»
И как придавил сургуч — по жилам огонь, а распечатал — мороз, ей-богу мороз.
И руки дрожат,
и все помутилось.
Городничий. Жаловаться? А кто тебе помог сплутовать, когда ты строил мост
и написал дерева на двадцать тысяч, тогда как его
и на сто рублей не
было? Я помог тебе, козлиная борода! Ты позабыл это? Я, показавши это на тебя,
мог бы тебя также спровадить в Сибирь. Что скажешь? а?