Неточные совпадения
Но зато, когда это случалось, он бывал чрезвычайно весел, бренчал на фортепьянах свои любимые штучки, делал сладенькие глазки и выдумывал про всех нас и Мими шуточки, вроде того, что грузинский царевич видел Мими на катанье и так влюбился, что подал прошение в синод об разводной, что меня назначают помощником
к венскому посланнику, — и с серьезным
лицом сообщал нам эти новости; пугал Катеньку пауками, которых она боялась; был очень ласков с нашими приятелями Дубковым и Нехлюдовым и беспрестанно рассказывал нам и гостям свои планы на будущий год.
Он сшил себе модное платье — оливковый фрак, модные панталоны со штрипками и длинную бекешу, которая очень шла
к нему, и часто от него прекрасно пахло духами, когда он ездил в гости, и особенно
к одной даме, про которую Мими не говорила иначе, как со вздохом и с таким
лицом, на котором так и читаешь слова: «Бедные сироты!
Солнце уже поднялось довольно высоко и ярко золотило куполы церквей, когда мы подъехали
к монастырю. В тени еще держался мороз, но по всей дороге текли быстрые мутные ручьи, и лошадь шлепала по оттаявшей грязи. Войдя в монастырскую ограду, у первого
лица, которое я увидал, я спросил, как бы мне найти духовника.
Но что обо мне могли думать монахи, которые, друг за другом выходя из церкви, все глядели на меня? Я был ни большой, ни ребенок;
лицо мое было не умыто, волосы не причесаны, платье в пуху, сапоги не чищены и еще в грязи.
К какому разряду людей относили меня мысленно монахи, глядевшие на меня? А они смотрели на меня внимательно. Однако я все-таки шел по направлению, указанному мне молодым монахом.
Была минута, что я хотел сказать «ничего», бежать назад
к извозчику и ехать домой, но, несмотря на надвинутые брови,
лицо старика внушало доверие. Я сказал, что мне нужно видеть духовника, назвав его по имени.
Я был совершенно счастлив; слезы счастия подступали мне
к горлу; я поцеловал складку его драдедамовой рясы и поднял голову.
Лицо монаха было совершенно спокойно.
Вдруг улыбка блеснула на его
лице, он встряхнул волосами, опять всем боком развернувшись
к столу, положил билет, взглянул на всех профессоров поочередно, потом на меня, повернулся и бодрым шагом, размахивая руками, вернулся
к лавкам.
-Jérôme уверял, что спинка сюртука морщила, я сошел вниз с самодовольной улыбкой, которая совершенно невольно распускалась на моем
лице, и пошел
к Володе, чувствуя и как будто не замечая взгляды домашних, которые из передней и из коридора с жадностью были устремлены на меня.
Я хотел уже перестать и только посмотреться с трубкой в зеркало, как,
к удивлению моему, зашатался на ногах; комната дошла кругом, и, взглянув в зеркало,
к которому я с трудом подошел, я увидел, что
лицо мое было бледно, как полотно.
Как только Дмитрий вошел ко мне в комнату, по его
лицу, походке и по свойственному ему жесту во время дурного расположения духа, подмигивая глазом, гримасливо подергивать головой набок, как будто для того, чтобы поправить галстук, я понял, что он находился в своем холодно упрямом расположении духа, которое на него находило, когда он был недоволен собой, и которое всегда производило охлаждающее действие на мое
к нему чувство.
— Ах, как я рада вас видеть, милый Nisolas, — сказала она, вглядываясь мне в
лицо с таким искренним выражением удовольствия, что в словах «милый Nicolas» я заметил дружеский, а не покровительственный тон. Она,
к удивлению моему, после поездки за границу была еще проще, милее и родственнее в обращении, чем прежде. Я заметил два маленькие шрама около носу и на брови, но чудесные глаза и улыбка были совершенно верны с моими воспоминаниями и блестели по-старому.
Когда им случалось обращаться
к нему с каким-нибудь серьезным вопросом (чего они, впрочем, уже старались избегать), если они спрашивали его мнения про какой-нибудь роман или про его занятия в университете, он делал им гримасу и молча уходил или отвечал какой-нибудь исковерканной французской фразой: ком си три жоли и т. п., или, сделав серьезное, умышленно глупое
лицо, говорил какое-нибудь слово, не имеющее никакого смысла и отношения с вопросом, произносил, вдруг сделав мутные глаза, слова: булку, или поехали, или капусту, или что-нибудь в этом роде.
И сама Анна Дмитриевна была игрушечка — маленькая, худенькая, с свежим цветом
лица, с хорошенькими маленькими ручками, всегда веселая и всегда
к лицу одетая.
Частые переходы от задумчивости
к тому роду ее странной, неловкой веселости, про которую я уже говорил, повторение любимых слов и оборотов речи папа, продолжение с другими начатых с папа разговоров — все это, если б действующим
лицом был не мой отец и я бы был постарше, объяснило бы мне отношения папа и Авдотьи Васильевны, но я ничего не подозревал в то время, даже и тогда, когда при мне папа, получив какое-то письмо от Петра Васильевича, очень расстроился им и до конца августа перестал ездить
к Епифановым.
Накануне этого официального извещения все в доме уже знали и различно судили об этом обстоятельстве. Мими не выходила целый день из своей комнаты и плакала. Катенька сидела с ней и вышла только
к обеду, с каким-то оскорбленным выражением
лица, явно заимствованным от своей матери; Любочка, напротив, была очень весела и говорила за обедом, что она знает отличный секрет, который, однако, она никому не расскажет.
Он стоял в гостиной, опершись рукой о фортепьяно, и нетерпеливо и вместе с тем торжественно смотрел в мою сторону. На
лице его уже не было того выражения молодости и счастия, которое я замечал на нем все это время. Он был печален. Володя с трубкой в руке ходил по комнате. Я подошел
к отцу и поздоровался с ним.
В начале года, раз на лекции барон З., высокий белокурый молодой человек, с весьма серьезным выражением правильного
лица, пригласил всех нас
к себе на товарищеский вечер.
Я привык
к лицам этого семейства,
к различным их настроениям, сделал себе уже ясное понятие о их взаимных отношениях, привык
к комнатам и мебели и, когда гостей не было, чувствовал себя совершенно свободным, исключая тех случаев, когда оставался один в комнате с Варенькой.
«Нечего делать такое
лицо, что никто не смей подозревать, что я скучаю», — мысленно обращался я
к Дмитрию, молча, равномерно раскачиваясь на кресле.
Как только она вышла из кареты, Володя, сделав серьезное
лицо и мутные глаза, расшаркиваясь и раскачиваясь, подошел
к ее руке и сказал, как будто представляя кого-то...
— И второго сынка не забудьте, — сказал я, подходя тоже
к ее руке и стараясь невольно перенять выражение
лица и голоса Володи.
Одна плаксивая Любочка, с ее гусиными ногами и нехитрыми разговорами, полюбила мачеху и весьма наивно и иногда неловко старалась сблизить ее со всем нашим семейством; зато и единственное
лицо во всем мире,
к которому, кроме ее страстной любви
к папа, Авдотья Васильевна имела хоть каплю привязанности, была Любочка.
Неточные совпадения
По правую сторону его жена и дочь с устремившимся
к нему движеньем всего тела; за ними почтмейстер, превратившийся в вопросительный знак, обращенный
к зрителям; за ним Лука Лукич, потерявшийся самым невинным образом; за ним, у самого края сцены, три дамы, гостьи, прислонившиеся одна
к другой с самым сатирическим выраженьем
лица, относящимся прямо
к семейству городничего.
Лука стоял, помалчивал, // Боялся, не наклали бы // Товарищи в бока. // Оно быть так и сталося, // Да
к счастию крестьянина // Дорога позагнулася — //
Лицо попово строгое // Явилось на бугре…
Гаврило Афанасьевич // Из тарантаса выпрыгнул, //
К крестьянам подошел: // Как лекарь, руку каждому // Пощупал, в
лица глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий // По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
Бурмистр потупил голову, // — Как приказать изволите! // Два-три денька хорошие, // И сено вашей милости // Все уберем, Бог даст! // Не правда ли, ребятушки?.. — // (Бурмистр воротит
к барщине // Широкое
лицо.) // За барщину ответила // Проворная Орефьевна, // Бурмистрова кума: // — Вестимо так, Клим Яковлич. // Покуда вёдро держится, // Убрать бы сено барское, // А наше — подождет!
И, сказав это, вывел Домашку
к толпе. Увидели глуповцы разбитную стрельчиху и животами охнули. Стояла она перед ними, та же немытая, нечесаная, как прежде была; стояла, и хмельная улыбка бродила по
лицу ее. И стала им эта Домашка так люба, так люба, что и сказать невозможно.